Красный Вервольф – 5

Глава 7

Здрасте. Давно не виделись! В приемной бургомистра, постукивая пальцами по пузатому портфелю, сидел ни кто иной, как товарищ Лаврик! Он же — Юрий Иванович Карнаус. Глянул в мою сторону и бровью не повел. Не узнал? Как же! Профессиональная выдержка матерого чекиста. Что он делает в приемной Черепенькина? Судя по толстовке, заправленных в сапоги диагоналевых брюках и портфелю работает под мелкого служащего.

Ну ладно — под среднего. Это с такими-то ручищами и такой-то ряхой! Ладно, это потом. У меня тоже выдержка.

— Вы по какому вопросу, граждане? — осведомилась секретарша, не красивая, тощая, с кудряшками истерзанных перманентом волосиков.

Она бы еще обратилась к нам с Юханом «товарищи», то-то смеху было бы!

— Князь Горчаков к господину бургомистру, — доложил я. — А это мой камердинер.

Секретарша остолбенела. Видать, живьем князей да еще с камердинерами ей встречать еще не доводилось.

— Будьте любезны обождать! — проблеяла она. — У них посетитель.

Величаво кивнул, я уселся на стул, рядышком с Лавриком. Тот по-прежнему шлепал пальчиками, которыми смог бы задушить волкодава, по дерматину своего портфельчика. Правда, ритм этих шлепков сменился. Я навострил уши. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп-шлеп, шлеп, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп. Ага. Морзянка! Точка, точка, точка, тире, точка, тире, тире… И далее в различных комбинациях. «С-Е-М-Н-А-Д-Ц-А-Т-Ь Ч-А-С-О-В Л-Е-Т-Н-ИЙ С-АД». Я кивнул, сделав вид, что собираюсь чихнуть. В этот момент из кабинета Черепенькина вышел маленький старичок в полотняной паре, парусиновых туфлях и старинных круглых очках.

Покачав головой, он подошел к вешалке и принялся дергать длинный прорезиненный плащ, пытаясь снять его с крючка. Карнаус сорвался с места, помог ему не только снять с вешалки плащ, но и облачиться в него. После схватив кургузое пальтецо и кепку, вышел из приемной вслед за пожилым очкариком. Секретарша подорвалась со своего стула, просунулась в дверь кабинета своего патрона, оставив в приемной только откляченный непривлекательный зад и что-то пропищала. Выслушав ответ, выпрямилась и торжественно произнесла:

— Пройдите, господин Горчаков. Бургомистр вас примет.

Знаком велев Юхану оставаться на месте, я прошел в кабинет городского головы. Лысоватый шатен, среднего роста, лет пятидесяти с небольшим, в очках сидел за скромным канцелярским столом, заваленным бумагами. Увидев меня, с готовностью поднялся, протянул слабую руку, которую я проигнорировал. Тогда он кисло улыбнулся, дождался покуда я опущусь в кресло для посетителей, и только тогда позволил себе снова сесть. Очки он при этом снял и тут же принялся протирать стекла носовым платком.

— Чем могу служить, ваше сиятельство? — осведомился он.

— Я представляю лесозаготовительную фирму моего дяди, князя Сухомлинского, — заговорил я. — Недавно партизаны пустили под откос состав с кругляком, который принадлежит нам. В связи с чем, у нас к вам просьба, господин Черепенькин, выделить нам для проведения восстановительных и погрузочных работ людей из числа лиц, подвергнутых административному наказанию. Обеспечить их транспортом и продовольствием.

— Понимаю, понимаю, — покивал залысинами предатель. — Это прискорбное происшествие случилось, если не ошибаюсь, в районе Подберезья?

Я не шелохнулся. Потому что старый князь не назвал мне место, где бойцы Слободского подорвали узкоколейку. Однако Черепенькину и не нужно было подтверждение. Он горестно повздыхал, всем видом показывая, что моя просьба совершенно невыполнима. Я продолжал сверлить его взглядом прожженного коммерсанта и циника. Бургомистр под этим взглядом стушевался, но продолжал молчать, а пальцы его, лежащие поверх бумаг, непроизвольно шевелились, словно пересчитывали купюры.

— Василий Максимович, — сказал я. — Если вы ждете от меня взятку, то хочу напомнить вам, что по законам Рейха взяточничество чиновников карается крайне жестоко.

Городской голова вздрогнул и вцепился пальцами в узел галстука, словно это была пеньковая петля, наброшенная ему шею.

— Господин Горчаков, — сдавленным шепотом произнес он, — вы забываетесь…

— Это вы забываетесь, Черепенькин, — ответил я. — Вы думаете, что будете вечно занимать должность бургомистра? Прибудет новый комендант, штандартенфюрер фон Штернхоффер, и прикажет ревизовать ваше хозяйство, обнаружит факты преступной халатности, которые сочтет актами прямого саботажа и добро пожаловать на перекладину, господин голова?

Черепенькин задергался, словно из-под него уже вышибли табуретку. Вот-вот кондратий хватит.

— Я… я вас понял…

— Превосходно, господин бургомистр, — благосклонно проговорил я. — Завтра, по завершению комендантского часа, напротив управы должен стоять грузовик с людьми и запасом продовольствия на трое суток. Вы лично принесете разрешение, подписанное комендантом. А чтобы у вас не возникло соблазна увильнуть, с вами до утра побудет мой человек. Он сейчас находится в приемной. Это гражданин союзной Великому Рейху Финляндии. Человек он крепкий, но лишенный чувства юмора. Так что не советую вилять, господин Черепенькин.

— Я все понял, ваше сиятельство, — уже почти спокойно произнес бывший учитель. — Буду рад услужить. Передайте дядюшке мое глубочайшее почтение.

— Всенепременно.

Поднявшись, я подошел к двери, рванул ее на себя и позвал чухонца. Юхан втиснулся в дверной проем, который был для него узковат.

— Останешься с этим господин до утра, — приказал я. — Будешь сопровождать его повсюду. Даже — в супружескую спальню. Отозвать тебя могу только я. Как понял?

— Понял. Все стелаю.

— А вы, господин бургомистр, — повернулся я к хозяину кабинета, — позаботьтесь о том, чтобы этот славный финн во-первых, находился рядом с вами на совершенно законных основаниях, а во-вторых, чтобы он ни в чем не нуждался.

Черепенькин обреченно кивнул и я с чувством исполненного долга покинул его смрадное гнездилище. Я знал, что после освобождения Пскова в 1944 году, этот человечишка, автор «Псковского гражданского кодекса», действовавшего на всей оккупированной территории северо-запада РСФСР, при нацистах умудрившийся, кроме кресла бургомистра, занимать должности председателя суда, председателя общества взаимопомощи, директора музея, удрать со своими хозяевами не сможет и будет арестован органами НКГБ. Следствие изобличит все его преступные деяния, а суд вынесет справедливый приговор. Так что я не собирался мешать правосудию, пусть поживет еще немного, гнида.

Избавившись до завтрашнего утра от Юхана, я направился на явочную квартиру Галаниных. Нужно было повидать Шаховскую. Обсудить наши планы. От управы до нужного мне дома совсем недалеко и потому я двинулся неторопливым шагом фланирующего бездельника. Если бы не обилие военных в немецкой форме, Псков выглядел бы вполне мирным городом. В школах шли занятия, в церквях звонили колокола. Портила картину виселица перед комендатурой. Да угрюмые лица прохожих, которые вжимали головы в плечи, стараясь прошмыгнуть мимо эстонских и финских патрулей.

По пути я зашел в лавку, которую держал потомственный купчина, бывший нэпман, при оккупантах снова возродивший торговлюшку. Здесь можно было прикупить и ветчины и сыра и солений и разных круп, разумеется — по бессовестным и большинству мирных граждан недоступным ценам. Деньги у меня, благодаря экономии на взятке, были и я набрал разной снеди. Надо было подкормить супругу профессора, ее домработницу и гостью.

Лебезящий перед богатым покупателем владелец самолично все мне завернул и даже хотел было послать со мною сына, чтобы помог донести, но я отказался. Незачем светить адрес.

Галанина хоть и обрадовалась гостинцам, но виду не подала. А вот Матрена не скрывала своего восхищения. Ведь это ей приходилось исхитрятся каждый день, придумывая, что приготовить из того небольшого набора продуктов, которые они с хозяйкою могли себе позволить. Основных источником их дохода была распродажа вещей из этой, некогда зажиточной по советским меркам профессорской квартиры. Домработница уволокла пакеты и свертки на кухню, откуда немедленно послышались ее радостные причитания.

Марья Серафимовна проводила меня в кабинет мужа, где расположилась теперь Шаховская. Анна Дмитриевна приобрела облик светской дамы. Видать, хозяйка дала ей поносить, что-то из своих вещей. Благо и ростом и сложением они были схожи. Теперь княгиня еще меньше стала походить на разведчицу, чем в первую нашу встречу. Волосы пучком собраны на макушке, как их носили дамы в начале ХХ века. Белая блузка с длинными рукавами, темная юбка по щиколотку, домашние туфли с каблуком. Будь я на самом деле дворянином, обязательно бы поцеловал ручку, но здесь этот маскарад был ни к чему. Мы поздоровались по-товарищески, обменявшись рукопожатием.

— Я не могу сидеть здесь без дела, товарищ Горчаков, — сказала Шаховская. — К тому же — быть нахлебницей у Марьи Серафимовны. Им с Матреной и так не сладко приходится. Вы не могли бы подыскать мне какую-нибудь работу?

— Что же вас Центр послал совсем без денег? — удивился я.

Она потупилась, произнесла нехотя:

— Меня ограбили.

— Понятно.

Кто же ее готовил? Такую клушу… Деньги вытащили. Полицаи чуть было не надругались.

— Стоп! — сказал я. — А — документы? Их тоже вытащили⁈

— Нет. Документы я зашила в… В одежду, в общем.

— И они так и зашиты до сих пор?

— Да.

— Как же вы до Пскова добрались, Анна Дмитриевна?

— Ну как… У нас, геологов, есть что-то вроде подземной железной дороги…

— Метро, что ли?

— Нет. В девятнадцатом веке в США так называли тайную сеть по переправке беглых рабов с Южных штатов в Северные.

— Ну так то в Штатах, а у нас рабов нету, только — сознательные трудящиеся.

Княгиня усмехнулась.

— Случается, что и сознательным трудящимся необходимо скрытно перемещаться.

— Ну и из кого эта система состоит?

— В геологических партиях работают десятки людей. Это не только сами геологи, но и коллекторы, рабочие, проводники. По всей стране таких набираются тысячи. Подземная железная дорога — это название скорее шутливое, но если геологу или любому другому человеку, участвовавшему в геологических экспедициях нужно что-то передать, минуя почту и телеграф, или — помочь человеку перебраться в другой конец страны, все эти люди, даже лично с ним незнакомые, всегда помогут. Надо просто сказать, кто ты и от чьего имени просишь о помощи.

— Это я понял. Мне только не понятно, почему Центр вас не проинструктировал, как себя вести на оккупированных территориях? Похоже, что и готовили вас шаляй валяй. Уж простите за грубые слова.

— Это вы меня простите, Василий Порфирьевич, — сказала она после долгой паузы. — За то, что я не сказала вам сразу. На самом деле, меня послал не Центр, и вообще никакая разведывательная служба меня сюда не направляла.

— То есть? — опешил я.

— Я здесь по инициативе Владимира Ивановича и некоторых его научных соратников.

— Владимир Иванович это?..

— Академик Вернадский.

— А, ну да… И как это он решился на такое?

— Академик не хочет, чтобы эти документы, которые включают координаты месторождений урана, примерные схемы реактора, использующего распад радиоактивных элементов для нагрева воды, с последующей выработкой электроэнергии и другие материалы, попали в руки нацистов.

— Почему же он не обратился в органы?

— К сожалению, наверху в использование атомной энергии как в мирных, так и военных целях не верят, считают утопией.

— Ничего — поверят.

— Владимир Иванович тоже так считает, но боится, что может оказаться поздно. Еще перед войной из английских, американских и немецких научных журналов пропали статьи, касающиеся деления урана. Это означает, что за границей, в том числе — в Германии, всерьез изучают вопрос создания сверхбомбы. Вот наши ведущие ученые и решили действовать самостоятельно. По легенде, я поехала навестить родственников в одном из освобожденных районов Московской области. Благодаря нашей геологической эстафете я сумела добраться до отряда товарища Слободского, а уж он снабдил меня паролем для вас.

— Проще говоря, вы шли наугад. И документов надежных у вас, конечно же, нет.

— Вы правы.

— И при этом вы хотите, чтобы я вас устроил на работу в какое-нибудь оккупационное учреждение?

Она понуро кивнула.

— Я думала…

— Плохо думали. Вы и ваш академик. Вы не сможете пройти элементарной проверки службы безопасности. Засыпетесь, а там — гестапо, пытки. Допустим, вы их выдержите, не выдадите цель своего нахождения в Пскове. Смолчите о людях, которые провели вас через линию фронта, о партизанском отряде, обо мне, но что в итоге? Изуродовав до неузнаваемости, вас казнят. Секретные документы останутся у фрицев, профессор Галанин, под угрозой для жизни супруги, будет работать на Аненербе…

— Я очень надеюсь на вас, Василий Порфирьевич!

— Вот это уже ближе к существу дела, — вздохнул я. — Ладно! Не нужно никаких документов. Сидите здесь. Деньгами и продуктами я вас и ваших гостеприимных хозяев снабжу. Позаботьтесь о том, чтобы ваши личные вещи не валялись по всему дому, посуду мойте сразу, после еды, постель убирайте, как только встанете. Иными словами — не должно быть следов вашего присутствия в квартире на случай, если придет чужой. Впрочем, Марья Серафимовна вам все объяснит и покажет.

— Понимаю вас, Василий Порфирьевич, но должна же я чем-то заниматься⁈

— Вы разбираетесь в проблеме ядерной энергетики?

— В общих чертах. Как секретарь академика Вернадского я работала с материалами по этой тематике.

— Вот сидите и думайте, как нам подорвать у немцев доверие к изысканиям академика Вернадского и его ученика Галанина? Говоря языком разведки — гоните дезу — то есть, сформируйте заведомо ложные данные, но такие, чтобы они выглядели максимально достоверными. Как их подсунуть врагу — это уже моя забота, как и вызволение папки профессора и его самого из фашистского плена.

— Задание понятно, Василий Порфирьевич, я все сделаю.

— Очень на вас в этом рассчитываю. Ведь если мы извлечем документы, с которых уже наверняка снята не одна копия, но при этом не подорвем к ним доверия у фашистов, наша цель не будет достигнута.

— Согласна.

— Вот возьмите, — я выложил на стол тысячу рейхсмарок. — Передайте Марье Серафимовне и приступайте к работе, а я пойду.

Я поднялся и вышел в прихожую. Там меня настигла хозяйка.

— Василий Порфирьевич, куда же вы⁈ — воскликнула она. — Матрена уже на стол накрывает.

— Обедайте без меня. Я тороплюсь.

— Но мы же должны как-то вас отблагодарить…

— Отблагодарите тем, что обеспечите вашей гостье условия для работы, с учетом соблюдения всех мер безопасности.

— Не беспокойтесь. Все обеспечу.

Перекрестив, Галанина выпустила меня за дверь и тщательно ее за мною заперла.

Оказавшись на улице, я направился к Летнему саду. Где я там отыщу Лаврика, меня не волновало. Понятно, что он сам меня там отыщет. Вряд ли Карнаус доложит мне, что он делает в городе, скорее всего — попытается вытащить из меня, чем сейчас занимаюсь я сам. Может ли он мне пригодиться в операции по вызволению Галанина и его папки? Может!

Хочу ли я его использовать — нет. Ведь этого волчару не проймешь никакими легендами, а спалить Вернадского и его коллег перед Берией мне совсем не хочется.

Весенние сумерки постепенно сгущались над городом. Уличное освещение не

работало, свет из окон скрывала обязательная светомаскировка. Даже немецкие автомобили и мотоциклы передвигались с замазанными почти целиком фарами. Время от времени на Псков совершались налеты нашей бомбардировочной авиации — ведь город был крупнейшим перевалочным пунктом снабжения группы армий «Север». Мне уже приходилось несколько раз отсиживаться в подвале княжеского дома, мысленно умоляя наших летунов бить точнее.

— Стопори, фраер! — послышался из темноты хриплый голос. — Грабки в гору!