Красный Вервольф – 5

Глава 25

Солдаты охраны расступились, пропуская Марту. Руки ее были свободны. На плече висела сумочка. Фройляйн Зунд смотрела на меня со смесью радости и тревоги. Признаться, я тоже обрадовался. Жива! Это самое главное. Я шагнул к ней, схватил за руки и заключил в объятья. Охрана, со «Шмайсерами» наперевес, напряглась, но препятствовать не стала. Фон Штернхоффер наблюдал за нами и в глазенках его разгорались уголечки плохо скрываемого торжества. Однако он молчал, ожидая моего ответа.

— Это моя супруга, баронесса Габриэлла фон Штирлиц, — сказал я. — во время нападения партизан, мне пришлось высадить ее из машины и прикрывать, пока она бежала к лесу… Как я счастлив, дорогая Габи, что ты жива…

— Супруга, говорите? — усмехнулся комендант и снова щелкнул пальцами.

От кучки эсэсовцев отделился рыжий фриц в чине гауптштурмфюрера. И торжествующе произнес:

— Эту фройляйн зовут Марта Зунд. Она пособница большевистских бандитов, хотя и чистокровная немка. Некоторое время назад была освобождена этими самыми бандитами во время ее транспортировки из Крестов в город. При этом были зверски зарезаны шарфюрер Пруст и его подчиненные. Грузовик сожжен.

— Что вы на это скажете, господин лжепроверяющий? — осведомился Штернхоффер. — Впрочем, молчите! Достаточно лжи. Пусть говорит человек, который давно за вами охотится… Продолжайте, господин Энгельмайер!

— Если не ошибаюсь, перед нами, господин комендант, человек, за которым я действительно охочусь с осени прошлого года… Не знаю, господин штандартенфюрер, стоит ли продолжать, ведь сведения сугубо секретные…

— Ничего-ничего, гауптштурмфюрер, я обещал господам офицерам роскошную охоту и теперь в некотором долгу перед ними, — проговорил тот. — Да и, кроме этих двух, среди нас предателей нет.

— Хорошо, — кивнул рыжий. — Итак, господа, перед нами человек, на совести которого жизни многих десятков офицеров, солдат и полицейских. Среди его жертв есть весьма высокопоставленные сыны нашего великого фатерлянда, такие, например, как генеральный секретарь Аненербе Вольфрам Зиверс и наш выдающийся ученый, граф Эрнст-Отто Сольмс-Лаубах. Благодаря этому агенту жидо-большевистской клики, засевшей в Кремле, был уничтожен эшелон с танками и похищены ценности на миллионы рейхсмарок. Одно имя его наводит на невежественных солдат такой ужас, что они сами просятся на фронт, отказываясь служить в тылу…

— Об этом не надо, — поморщился комендант.

— Остается лишь поблагодарить господина барона фон Штернхоффера, который согласился с моим предложением устроить эту загонную охоту. Ведь добычей в ней стал сам Красный Вервольф!

Присутствующие офицеры СС и вермахта отшатнулись, услышав мое грозное имя. Это, признаться, доставило мне некоторое удовольствие. И чтобы немного продлить его, я сказал:

— И ради устройства этой западни, вы погубили десяток офицеров?

Комендант криво усмехнулся, а начальник городской полиции и СД откровенно захохотал. Остальные его, правда, не поддержали. Отсмеявшись, Энгельмайер сказал:

— Солдат, конечно, жаль, но они хотя бы перед смертью получили возможность пощеголять в офицерской форме.

— А профессор истории и философии права Генрих Венцель, надо полагать, служит у вас в чине фельдфебеля?

— А разве он еще жив? — тут же вцепился в меня эсэсовец.

— Надеюсь, что будет жить достаточно, чтобы дать в СМЕРШе нужные показания.

— Кончайте эту комедию, Руди! — отмахнулся Штернхоффер. — Эту с*чку возьмите в свой «Хорьх», а вервольфа посадите в «Опель Адмирал», любезно предоставленный господином Радиховским, истинным патриотом России. Только упакуйте его так, чтобы он не мог шевельнуть и пальцем… Ну и поедемте уже, господа, в наш прекрасный Плескау. Нас ждет ужин в связи с успешным завершением охоты на Красного Вервольфа. Кстати, будет подана дичь!

Господа офицеры радостно захохотали и тут ночной воздух прорезал знакомый голос, крикнувший по-русски: «Саша, ложись!». Я, не выпуская из объятий Марту, вместе с ней повалился на прелую прошлогоднюю листву. В свете факелов, театрально озарявших трепещущим пламенем поляну, где и разыгрывалось все это бездарное действо, я успел заметить краем глаза длинное серое тело, промелькнувшее над нами. И уже уткнувшись физиономией в листву, чуть повернув голову, узрел такое, отчего даже у меня кровь застыла в жилах.

Громадный волчара, подмяв под себя тело штандартенфюрера Германа фон Штернхоффера, военного коменданта оккупированного советского города Пскова, рвал его горло сверкающими от слюны и крови клыками. А воздух вокруг пронизывали трассеры автоматных очередей, превращая немецких солдат и офицеров в кровавый фарш. Все это длилось, наверное, не дольше нескольких десятков секунд, но мне казалось, что сей красочный фейерверк все длится и длится, словно торжественный салют грядущей Победы.

Наконец, выстрелы смолкли. Пороховой кислый дым плыл над поляной. Из темноты в круг света ступили люди в партизанских телогрейках и шапках с красными, хотя сейчас они казались черными, лентами на козырьках. Держа в руках автоматы с еще не остывшими стволами, партизаны улыбались, глядя на то, как грозный Красный Вервольф начинает подниматься, помогая встать своей возлюбленной. Вдруг сквозь партизанский круг прорвался… эсэсовец.

Он кинулся к волку и с криком: «Фу, Оборотень, фу!», оттащил его от комендантского трупа. Когда этот бесстрашный унтерштурмфюрер повернулся ко мне лицом, я едва не присвистнул от удивления. Еще бы! Передо мною был не кто иной как мой родной дедуля Анхель Вольфзауэр! Ну а с другой стороны, чему тут удивляться⁈ Кому еще, как не ему, заниматься дрессировкой киноидов? Волк или волкоподобный пес, как полагается порядочному представителю его племени, сел возле ног хозяина, довольно облизывая окровавленную морду. М-да, не хотел бы я встретиться с таким один на один.

Я собрался подойти к дедушке и искренне пожать ему руку, как мне стало не до него. Потому что из партизанского круга выступили люди, увидев которых я едва не расплакался от переполнявших меня чувств. Откуда они здесь только взялись? Кузьма, Митька, Рубин… Злата! Эта что здесь делает? Она же сейчас многодетная мать! И куда только смотрит Дормидонт Палыч⁈ Он, что, на хозяйстве остался?.. Нет! Вон он стоит, радостно ухмыляясь, а рядом коломенской верстой торчит Юхан, в руках которого «Шмайсер» выглядит детской игрушкой.

— Слушайте, братцы и сестрицы, а кто же в лавке остался? — не выдержал я.

— Много кто, — пробурчал Михалыч. — Там в Пскове сейчас такие дела творятся…

— Какие еще дела? — спросил я.

— Комендант покойничек, почитай, всю верхушку с собой на охоту взял. Уж больно ему хотелось тебя словить. А из города отбыл эшелон со свежей дивизией, на Питер покатили фрицы, да далеко не укатят… Так что в Пскове остались полицаи да разная там обслуга…

— И что? — поторопил я этого неторопливого сказителя.

— Партизанское соединение берет город в клещи, Сашенька, — сказала Злата. — Подполье поднимает боевые ячейки.

— Тогда какого черта мы здесь делаем⁈

— Не беспокойся, командир, — хмыкнул Рубин, — без нас не начнут, а если начнут, то не кончат…

— А как вы все узнали, что я здесь?

— Это вот все он, — проворчал Митяй. — Как только меня выцепил, ума не приложу… Я как увидел его пса, чуть в портки не наложил… А он мне и говорит…

— Кто? — удивился я. — Пес?

И тут чуть было сам не наложил в полковничьи галифе, потому что сзади раздалось хриплое гавканье:

— Хит-лер ха-пут!

Вся компания уставилась на Оборотня. А его хозяин смущенно потрепав питомца по мохнатому загривку, пробормотал:

— Ей богу, я не виноват! Это все она, Милена Бежич! Из-за этого ее фокуса бедную псину чуть было не пристрелили.

— А она не кусается? — совсем по-детски спросила Злата и громовой хохот огласил лес.

— Своих — нет, — ответил мой дедуля. — Без команды Оборотень даже к сочному куску говядины не притронется, но гладить его сейчас не надо. Пусть остынет.

— Я и не собиралась, — неискренне пробурчала его собеседница.

— Кстати, настоящее мое имя Ангел Волчий, — сказал мой прямой предок, протягивая мне руку.

С опаской покосившись на Оборотня, я протянул свою:

— Александр Волков!

— Ну вот и познакомились.

Его рукопожатие было твердым и таким знакомым. Меня захлестнуло волной воспоминания о том, чего не было. Моя крохотная ладонь в большой теплой ладони старика, который ведет меня по аллеям парка, сквозь кроны исполинских деревьев которого на дорожку спрыгивают золотые солнечные зайчики.

— Так это ты поднял народ, чтобы прийти мне на выручку? — спросил я, машинально переходя на «ты».

— Да, наша контрразведка, сработала на редкость оперативно, — сказал мой дедуля с экзотическим именем. — Узнав, что Красный Вервольф может угодить в ловушку, Слободский выделил своих разведчиков. Больше не мог, потому что освобождение Пскова потребует все силы. Я собрал твоих людей, а по пути сюда мы встретили группу бежавших военнопленных, под командованием комбрига Серпилова. От них мы узнали, что освободил их ты. Ну и конечно, они вернулись сюда с нами. Сняли охранение, которое выставили немцы, окружили поляну. А дальнейшее ты знаешь.

— А где они сейчас?

— Генерал поставил своих бойцов в оцепление. Мало ли, может кто из фашистов уцелел!

— Пойду пожму Серпилову руку! — сказал я. — А вы… давайте по коням! Партизанам надо помочь!

Сделав несколько шагов, я вышел за пределы круга, озаренного факелами. И только тут вспомнил о Марте. Как это она ускользнула? Хорош жених! Забыл о невесте! Я оглянулся, но в мельтешении людей на поляне не смог ее разглядеть. Партизаны и подпольщики собирали трофеи. Наверное, она пошла к моему «Опелю». Ладно, сейчас поблагодарю комбрига и вернусь к машине. Черт, какая же темнотища! Хоть глаз выколи! Да и в самом деле как бы не выколоть! Я поднял руку, чтобы придержать ветку ели, которая смутно виднелась в отсветах долетавших с поляны. И в этих же отсветах увидел знакомый силуэт.

— Марта, ты здесь? — окликнул ее я.

— Прости, любимый! — откликнулась она, и темноту разорвала вспышка выстрела.

Начало мая в Пскове не самое теплое время. То и дело с севера налетает знобкий ветерок, заставляя прохожих кутаться в пальтишки, куртки, свитера и прятать носы в шарфы и поднятые воротники. Однако к девятому числу город расцветает, независимо от погоды. Трепещут на флагштоках знамена. И самое почетное место среди них занимает знамя нашей Великой Победы. Празднично одетые люди несут в руках цветы — от скромных мимоз, до роз и гвоздик. Люди кладут свои букеты и к мемориалу освободителям Пскова, на Юбилейной улице, недалеко от места пересечения с Рижским проспектом.

Здесь похоронены шестьсот советских воинов, павших в боях с немецко-фашистскими захватчиками в дни освобождения Пскова в июле 1944 года. У входа в мемориал высится памятник — колонна со знаменем наверху, похожем на язык пламени. Несут цветы и к Вечному огню на площади Победы, в центральной части города, там где сходятся улицы Советская, Яна Фабрициуса, Кузнецкая и Свердлова. Могилу Неизвестного Солдата и чашу Вечного огня, символически стерегут зенитные орудия, нацеленные в безоблачное майское небо.

Не забывают псковитяне и памятник псковским десантникам 6-й роты. Монумент воздвигнут в деревне Черёха Псковской области. Он увековечивает память подвига 84-х воинов 6-й парашютно-десантной роты 104-го гвардейского парашютно-десантного полка 76-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Цветы к нему можно возложить на площади между автотрассой федерального значения «Псков» и контрольно-пропускным пунктом 104-го десантно-штурмового полка, расквартированного в Черёхе.

Стела «Псков — город воинской славы», высящаяся на площади Победы, соседствуют с еще одним мемориалом. Он особенно дорог тем жителям Пскова, которые помнят оккупацию и тем, кто сражался в подполье и партизанских отрядах. Убеленные сединами ветераны с внуками и правнуками стоят возле скромного с виду памятника. Он изображает трех человек и одну собаку. Пожилой партизан сжимает в руках ППШ, чуть наклонившись вперед, словно всматриваясь в ночную тьму, девушка рядом с ним словно только что произвела выстрел из снайперской винтовки. Мужчина зрелого возраста с трудом сдерживает, рвущегося с поводка пса и указывает ему рукой цель.

Золотые буквы на постаменте складываются в слова: «СЛАВА ПАРТИЗАНАМ — ОСВОБОДИТЕЛЯМ ПСКОВА ОТ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ОККУПАНТОВ В МАЕ 1942 ГОДА». Туристы часто спрашивают экскурсоводов, нет ли ошибки в дате на этом монументе. Ведь известно, что Псков части Красной армии освободили только в 1944! Нет, отвечают экскурсоводы. Дело в том, что за два года до окончательного освобождения города, партизанское соединение при поддержке подполья, сумело освободить город от фашистов. И несколько месяцев, вплоть до начала осени Псков снова был советским, покуда Гитлер не приказал перебросить к нему несколько дивизий Вермахта, из-под Ленинграда, тем самым ослабив группировку, державшую город на Неве в удавке блокады.

В День Победы на Дмитриевском кладбище — старейшем в Пскове — можно видеть примечательную пару. Пожилого мужчину и совсем юную девушку. Они входят на территорию некрополя, миновав могилу декабриста Назимова, медленно идут по аллеям с букетами цветов в руках. Это дед и внучка. Они не торопятся, потому что память спешки не терпит. И дед, в который раз, рассказывает внучке необыкновенную историю ее предков, праху которых они идут поклонится. И хотя девушка знает ее уже назубок, но ей все равно нравится спрашивать:

— А эта женщина, Марта, она застрелилась?

— Да, — кивает старик.

— А почему? Разве она не могла убежать?

— Могла, внученька, но, наверное, все же очень любила твоего прадедушку. Марта решила, что убила его и не смогла жить после этого.

— Если любила, зачем же тогда стреляла? — ворчит девушка.

— Так она понимала свой долг, — пожимает плечами дед. — Ты же знаешь, я пишу книгу о моих родителях, которые для тебя прадедушка и прабабушка… Так вот, совсем недавно мне удалось раскопать в архивах сведения о некой Марте Клюге, одна тысяча девятьсот двенадцатого года рождения, уроженке города Мюнхена. Она был сотрудницей германской разведки, доверенным лицом самого Вальтера Шелленберга!.. Помнишь, мы смотрели с тобой фильм «Семнадцать мгновений весны»?.. Там его играл замечательный Олег Табаков…

— Да, помню… Я еще смеялась, что Кот Матроскин играет фашиста…

— Ну и вот… Та ли это женщина или нет, я не могу с уверенностью сказать, потому что сведений о ней слишком мало… Это, в общем, не очень-то важно. Главное, что тогда она лишь контузила твоего прадеда. И вместе с твоей прабабушкой, он участвовал в освобождении Пскова от фашистов в тысяча девятьсот сорок втором. А после того, как партизаны вынуждены были оставить город, продолжали сражаться с оккупантами в подполье. В победном сорок пятом Александр и Наталья поженились. Работали здесь, в Пскове, учителями в школе, воспитывали нас с Нюркой… То есть, с твоей двоюродной бабушкой Нюрой. Нянчили внука, твоего отца, Александра Васильевича… И вот теперь лежат здесь, в покое и мире.

Они отворили калитку в оградке и встали над общим надгробием, на котором были высечены два имени: «АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ ВОЛКОВ… — 11 МАРТА 1967 и НАТАЛЬЯ ТИХОНОВНА ВОЛКОВА — 3 ИЮНЯ 1922 — 12 МАРТА 1986». Девушка убирает с могильной плиты сухую прошлогоднюю листву и они с дедом кладут принесенные цветы — алые гвоздики. Выпрямившись, родственники усопших долго молчат, глядя на фотографии родных людей, судьбу которых нельзя не назвать счастливой, несмотря на войну, во время которой они совершили столько удивительных подвигов.

Затем дед и внучка уходят, тихо прикрывая за собой калитку, потому что дома их ждут родные, чтобы отпраздновать День Победы и уже вместе вспомнить любимых людей, души которых незримо присутствуют в их кругу. А пока старик и девушка идут к выходу с кладбища, они снова говорят о тех, кого сегодня будут вспоминать весь день. Внучка готова раз за разом слушать не только о прадедушке Саше и прабабушке Наташе. Ее интересуют удивительные судьбы русского разведчика Анхеля Вольфзауэра, которого на самом деле звали Ангелом Волчьим, а также отважных подпольщиков Кузьмы Михайловича, Рубина, Мити и Златы — верных соратников Александра Волкова.

Одного из них, Дмитрия Сергеевича Полынникова, девушка хорошо знает. Он частый гость в их доме. Да и сегодня, наверняка, придет. Сядет за стол и поднимет первый тост за своих незабвенных боевых товарищей. Глядя на сверкающую в свете люстры лысину, на ордена и медали на пиджаке, трудно представить его мальчиком Митькой, который когда-то беспощадно сражался с оккупантами. Из Петербурга обязательно позвонит Евгений Иванович Серов, друг дедушки, с которым они некогда беспризорничали здесь в Пскове. Дедушка Вася рассказывал даже, что под предводительством отчаянного пацана Жэки Питерского они немало попортили крови полицаям.

— Дедушка! — спохватывается внучка. — Давно хотела спросить, а почему на памятнике вместо даты рождения прадедушки стоит прочерк?

— Видишь ли, милая, — слишком быстро отвечает тот. — Твой прадед потерял во время войны все свои документы и восстановить их не удалось…

Это не совсем так. Вот только правды Василий Александрович рассказать внучке пока не готов. Как объяснить девочке такой, например, факт, что кроме двоюродной бабушки Нюры, у нее была прапрапрабабушка Нюра, которая родила прапрадедушку Николая, отца прадедушки Александра в 1941 году? То есть — уже тогда, когда советские разведчики Саша Волков и Наташа Сотникова охотились за фашистами и их пособниками в Пскове и его окрестностях! Об этом рассказал Василию Александрович его приемный отец незадолго до своей смерти. Настоящего отца Васятки и Нюрки тоже звали Александром и он погиб на Невском пятачке в 1943.

— Во время войны всякое случается, Наташенька, — бормочет дед, тайком смахивая навернувшиеся слезы. — Даже — самое невероятное…