Красный Вервольф – 5

Глава 4

Пароль прозвучал так неожиданно, что я не сразу на него отреагировал. Да и для того,

чтобы ответить, как условлено с Анхелем Вольфзауэром, мне нужно было вспомнить, какие

именно слова следует произнести. Незнакомка смотрела на меня выжидающе.

— У меня есть такие, но без большой стрелки… — наконец выдавил я.

Она протянула мне руку и представилась:

— Анна Дмитриевна Шаховская.

— Василий Порфирьевич Горчаков.

— Это ведь легендированное имя, не так ли?

— Это имя, на которое я отзовусь.

— Хорошо, Василий Порфирьевич. Я поняла.

— Дальнейший обмен информацией предлагаю отложить, пока мы не окажемся в более

безопасном месте, — сказал я.

Она кивнула и мы принялись выбираться из заброшенного квартала. За время своего

второго пребывания в Пскове, я обзавелся несколькими явочными квартирами. На одну из

них и повел эту странную мадам. Шаховская, Шаховская… Я точно уже слышал это имя… От

кого? Ума не приложу… Судя по громкой фамилии — дворянка. Может из эмигрантов, если

пришла с паролем от моего дедули?.. Ладно, по ходу дела разберемся. Во всяком случае, я

должен знать, зачем она оказалась в оккупированном Пскове?

Мы вышли на одну из самых оживленных днем улиц. Здесь были относительно чистые

тротуары, работали магазины и мелкие мастерские по починке необходимых в быту вещей.

Само собой, всюду висели красные полотнища с черной свастикой в белом круге. Свободные

от службы офицеры прогуливались под руку с дамочками. Некоторые немчики здоровались

со мною, приложив кончики пальцев к лакированному козырьку форменной фуражки. Я

вежливо приподнимал шляпу. Шаховская, которая хоть и шла рядом, но как бы и не со мной,

недоуменно на меня косилась. Сразу видать, неопытная еще.

Когда мы подошли к нужному дому, я подхватил ее под локоток и легонько подтолкнул

к подъезду. Мы вошли, неторопливо поднялись на второй этаж. Остановились перед дверью,

обитой кожзамом. На ней красовалась тусклая медная табличка «ПРОФ. ГАЛАНИН М. С». Я

трижды постучал в дверь кулаком, а потом, через несколько секунд еще трижды. Спустя

минуту, в замке заскрипел ключ, она приотворилась. Сквозь щель просунулась сморщенная

старушечья лапка, в которую я положил пфенниг. Это была не плата, а своеобразный пароль.

Матрена, домработница Галаниных, возвращала мне монетку, когда я уходил.

Дверь отворилась. Я пропустил вперед Анну Дмитриевну, вошел сам. Матрена заперла

дверь, да еще цепочку вдела в проушину. Конечно, если ворвутся гестаповцы, никакие замки

и цепочки их не остановят, а вот от обыкновенных налетчиков защититься можно. В

прихожей нам пришлось разуться и раздеться. Матрена следила за этим строго. Когда мы с

Шаховской сделали это, домработница отвела нас в гостиную, а потом пошла докладывать

хозяйке. Самого профессора Галанина дома не было. Зимой сорок первого его арестовали, но

не замучили в гестапо и не отправили в лагерь. Видать, им заинтересовалось какое-то иное

фашистское ведомство.

— Боже мой, Аня! — воскликнула Марья Серафимовна, жена профессора, выходя из

кабинета своего мужа. — Какими судьбами!

— Маша!

Шаховская вскочила и они принялись обниматься, целоваться, то и дело осведомляясь:

'А помнишь, штабс-капитан Неволин пел у тебя под окнами серенаду?.. А как камергер

двора сделал предложение твоей кузине Мизи?..' и так далее. Ясно. Старые подруги. Не

совершил ли я ошибки, устроив им встречу? С одной стороны, из всех моих явок в городе —

эта самая надежная. Ладно, пусть подружки наговорятся, потом я потолкую с ним сам. С

каждой в отдельности. Спохватившись, хозяйка пригласила нас с Шаховской к чаю, к

которому Матрена накрыла в столовой.

Кроме марковного чаю военного времени, на столе оказались еще и скромные закуски

— кусочки хлеба с шпротами и маслом. Я не стал к ним притрагиваться, отказался даже от

сахара, а вот по глазам Шаховской было видно, что она голодна. Галанина кивнула своей

домработнице, чтобы та принесла что-нибудь посущественнее. И пока Матрена кормила

гостью, я под благовидным предлогом зазвал хозяйку квартиры в другую комнату. В ней

когда-то была богатая профессорская библиотека, которую немцы конфисковали при аресте

хозяина. Галанина притворила дверь и вопросительно на меня посмотрела.

— Вы знаете эту даму, Марья Серафимовна? — спросил я у нее.

— Да, Василий. Мы вместе кончали Высшие женские курсы в Москве.

— И кто она?

— Урожденная княгиня Шаховская. До войны работала секретарем академика

Вернадского. А что она делает здесь, в Пскове, я не знаю.

— Это не страшно. Главное, что вы подтверждаете ее личность, Марья Серафимовна…

А теперь не могли бы вы, с Матреной, оставить меня наедине с Шаховской?

— Да, разумеется. Идите в столовую, а мы с Матреной на кухне побудем.

Мы вернулись в столовую и Галанина сразу же увела домработницу на кухню, дескать,

что надо бы перебрать перловую крупу. Я снова уселся за стол. Глотнул остывшего чаю.

Шаховская с увлечением хлебала суп. Мне не хотелось ей мешать, но деваться было некуда.

Чем быстрее я узнаю, с какой целью секретаршу Вернадского забросили во Псков, тем лучше

для дела. И все же я дал ей время вычистить содержимое изысканной фарфоровой миски

досуха.

— От кого вы получили пароль, Анна Дмитриевна? — спросил я.

— От товарища Слободского, — ответила она.

— А как вы узнали меня?

— Вас очень хорошо описала девушка в отряде. Ее зовут Наташа.

У меня на душе потеплело, но виду я не подал.

— Допустим, — сказал я. — К кому вы шли?

— Да вот сюда и шла, — не слишком удивила она меня. — Вернее — к профессору

Галанину. Адрес я знаю, но спасибо, что проводили.

— Понимаю, что это не мое дело, но в оккупированном городе нужно держать ухо

востро. Даже если у вас надежные документы, лучше не попадаться патрулям, особенно —

финским и эстонским полицаям. Сами ведь убедились в этом.

Прочитав эту нотацию, я поднялся.

— Подождите, Василий, — проговорила Шаховская, беря меня за руку и возвращая на

стул. — Я знаю, вам можно доверять. А задание у меня настолько сложное, что в одиночку не

справиться.

— И насколько я понимаю, вас отправили не по линии Главного разведуправления, —

проявил я проницательность.

— Верно, — кивнула княгиня. — Хотя, полагаю, моя миссия согласована с ним.

— Однако у здешней резидентуры своих хлопот полон рот и вам нужен человек,

формально с ней не связанный.

— Вот, видите, вы все понимаете.

— Даже больше, чем вы думаете.

— Тем более… — Шаховская помолчала, видимо, собираясь с мыслями. — В архиве

профессора Галанина хранились важные документы. Они связаны с изысканиями, которые

проводил академик Вернадский еще в двадцатые годы. Речь идет о химическом элементе,

который может стать как топливом для электростанций будущего, так и основой заряда

оружия чрезвычайной мощности.

— Вы говорите об уране, из которого можно сделать атомную бомбу?

— Вижу, вы действительно знаете больше, чем я думала… — без улыбки произнесла

княгиня. — Нацисты пытаются ее создать, но пока еще далеки от практического результата.

К счастью, для нас… Так вот, в папке есть материалы, которые могут им помочь.

— Тогда они уже в их руках. Как и профессор.

— Да. Поэтому я здесь.

— Вот с этого места поподробнее!

Пришлось профессорской жене и домработнице перебирать крупу долго. Потому что

изложение подробностей, которыми принялась делиться Шаховская, заняло много времени.

Покинув профессорскую квартиру, я медленно брел по улицам в раздумьях. Да, теперь я не

могу жаловаться на то, что пропадаю без настоящего дела. Дел у меня теперь выше крыши. И

пора собирать старую команду. Поэтому я направился на площадь, где еще должен был

работать Рубин. Заметив издалека его «греческую» физиономию, я облегчением выдохнул.

— А вот сапоги чистить! — зазывал липовый Евдоксий. — Дамочка! У вас сапожки

испачканы! Подходите! Станут как новенькие!

— Хорош глотку драть! — пробурчал я, усаживаясь на табурет и ставя ногу в

замызганном штиблете на подставку.

— Начищу, как зеркало, господин! — заголосил цыган. — Сможете бриться, в свою

туфлю глядючи.

— Какие новости? — спросил его я.

— Фрицы ждут нового коменданта, — зашептал Рубин. — Штандартенфюрера Германа

фон Штернхоффера. Лютый зверь, которого даже немцы боятся.

— Откуда ты знаешь?

— Знакомая кухарка нашептала, — усмехнулся парень. — Она в столовой комендатуры

работает. Слышала, как болтает немецкая прислуга.

— А что, немецкая прислуга болтает по-русски?

— Нет. Просто моя кухарочка знает немецкий, но скрывает это.

— Ты с нее поосторожнее. Сам понимаешь, она может оказаться провокатором.

— Да я ей ничего не говорю, даже — не спрашиваю. Сама рассказывает.

— Ладно! Теперь слушай меня! Есть дело. Для этого вы мне понадобитесь все — ты,

Яшка, Кузьма, Злата. Сбор завтра в нашем подземелье. В двенадцать дня.

— Эх, самая работа будет! — сокрушенно покачал курчавой башкой цыган. — Шучу!

Наконец-то — дело. Надоело бабьи сплетни собирать… Да, листовки разбрасывать… Всем все

передам!

Я сунул ему немецкую марку.

— Благодарствую, господин хороший! — громко сказал Рубин. — Всегда рад чистить

ваши штиблеты!

Посмотрев на часы, я направился к дому Сухомлинского. Вскоре должна вернуться с

работы Марта. Да и мне не мешает посидеть в тишине и все обдумать. Уж больно

заковыристая задачка. Извлечь папку с научными материалами из сейфа местного отделения

Аненербе — сложно, но можно. Вытащить профессора из-за стенка — можно, но сложно. А

вот как изъять из немецких мозгов то, что могло туда из этой заветной папочки попасть? И

тем не менее — именно эту задачу поставило руководство перед бывшей княгиней

Шаховской. Как бы бредово это ни звучало!

В прихожей меня встретила Глаша. Надутые губки выражали неодобрение. Надо

думать, моими любовными похождениями. Приняла у меня пальто и шляпу. Сообщила, что

князь отбыл по делам, обед готов, можно подавать. Я сказал, что подожду фройляйн Зунд,

чем вогнал горничную в еще большее уныние. Чтобы как-то утешить ее, я попросил подать

мне кофе в кабинет. А сам прошел в ванную. Колонка была теплая, так что помыть руки

можно было с комфортом, а вот к приходу Марты не мешало бы нагреть воду как следует.

— Спасибо, милая! — сказал я, когда горничная принесла кофейник на серебряном

подносике, с фарфоровой чашечкой и блюдечком с конфетами.

Именно так любил пить кофе Базиль Горчаков, о чем я узнал, случайно. Старый князь

как-то проговорился, что в «моем семействе» бытовала такая странная привычка. Пришлось

соответствовать. Взяв чашечку, как положено, двумя пальцами и чтобы мизинец непременно

— на отлете, я сказал:

— Да, Глашенька! Скажи Захару, чтобы колонку растопил!

— Мадам вернутся, и соизволят принять ванную? — съязвила горничная.

Мне захотелось по-барски отвесить ей леща пониже спины, но удержало опасение, что

эта шалость будет воспринята как сигнал к сближению.

— Не мадам, а — мадемуазель! — поправил я. — Вернее — фройляйн.

— Я по-немецки не понимаю, — насупилась Глафира. — Они моего тятеньку под

Перемышлем в шестнадцатом убили.

— Соболезную, но не скажи это при наших немецких гостях. Некоторые из них неплохо

понимают по-нашему.

Сердито стуча каблуками, она удалилась. Я остался наедине с кофе и своими мыслями.

Итак, что я узнал от засланной княгини? Галанина взяло не гестапо и даже — не Абвер. Он

взят по заказу Аненербе, благодаря чему, собственно, жив до сих пор. Аненербе, несмотря на

свою специфику, заинтересовано в участии в создании нацистского атомного оружия. Это как

раз понятно. Какое ведомство первым преподнесет обожаемому фюреру вундервафлю, тому

и достанутся все моральные и материальные плюшки.

Дальше. Со смертью Зиверса и примыкавшего к нему графа Сольмс-Лаубаха, Аненербе

в Плескау затихарилось. И это тоже понятно! Боятся попасть под тяжелую лапу Красного

Вервольфа. Теперь сотрудники 'Немецкого общества по изучению древней германской

истории и наследия предков' уже не щеголяют нагрудными знаками в виде меча в петельке, а

либо предпочитают штатское, либо носят полевую форму офицеров вермахта. И тем более —

ни одной вывески или хотя бы — таблички на двери кабинета.

Следовательно, надо, прежде всего, вычислить, где они сейчас тусуются? И кто из

немчуры, наводнившей город, относится к Аненербе. Это, так сказать, план предварительных

мероприятий. Потом, необходимо узнать, кто именно здесь работает по теме атомной бомбы,

сузив, так сказать, круг подозреваемых. Ну и параллельно — выяснить местонахождение

профессора Галанина и изъятой у него папочки. Собрав информацию, можно будет подумать

о планах по вызволению и документов и их владельца из лап фашистов.

Ну и третий этап, к которому я не знаю пока как подступится, это извлечение из голов

этих фантазеров из Аненербе выкраденных ими сведений. Не прибегая к гипнозу и другой

чертовщине, сделать это можно лишь одним способом, а именно — подорвать доверие к

полученным данным. Примерно к этому приему прибег Штирлиц, когда дискредитировал в

глазах нацистской верхушки истинно арийского физика Рунге. Вот как раз этим и нужно

озадачить Шаховскую, ибо во всем остальном она будет мне только помехой.

Двери моих комнат — спальни и кабинета — выходили в коридор, который вел от

прихожей к апартаментам самого князя, так что мне было отчетливо слышно, когда кто-то

приходил. Вот и сейчас, заслышав голоса, я навострил уши. Говорили двое — женщина и

мужчина. Увы, это не Марта вернулась, а — князь. Он говорил с Глашей. Что-то фройляйн

Зунд задерживается? Много работы в «Тодте»? Через несколько минут в прихожей забрякал

колокольчик дверного звонка. Обитатели дома открывали двери своим ключом, значит, это

гость. Я решил открыть сам. И не зря. Правда, за дверью была не Марта, а… Степан.

— Меня Лазарь Иванович прислал, — без обиняков сообщил он. — Сегодня в

девятнадцать ноль ноль у склада в Крестах.

— Понял! Буду!

Степка воровато оглянулся и слинял. Я вернулся в кабинет. Что ж, сегодня устроим

шухер, но не корысти рядом, а токмо ради того, чтобы прикрыть отход из города Лазаря

Ивановича со Степкой. Все равно жизни им здесь не будет, раз уж контрразведка

Радиховского решила крышевать криминал в оккупированном Пскове. Хреново, конечно, что

Серебряков, а следовательно, и его босс, знают, что Базиль Горчаков замешан в грабеже

немецких складов. Ведь эти продажные твари в любой момент могут сдать его — меня, то

есть — в гестапо. Ну да бог не выдаст, свинья не съест! А война план покажет.

В дверь кабинета постучали.

— Да!

— Василий Порфирьевич! — сказала горничная. — Извольте пожаловать к столу!

— Иду!

Через несколько минут мы уже сидели в столовой, позвякивая серебром о фарфор. Не

считая ресторана для немецкого офицерья, у Сухомлинского подавали самые роскошные

блюда в городе, большинство мирного населения которого голодало. А уж узники окрестных

концлагерей попросту умирали от истощения и цинги. Не скажу, что от понимания этого у

меня не лез кусок в горло. Борьба с этой паучьей мразью, которая подмяла под себя мою

родную землю, требует немало сил. Однако не помнить о том, что мои соотечественники

сейчас голодают, я тоже не мог.

Князь по своему обыкновению много болтал за обедом, а я лишь вежливо улыбался и

поддакивал. На улице стемнело. Марта все не появлялась. Пора было собираться. Выйти я

намеревался до наступления комендантского часа. Я давно выправил себе ночной пропуск,

но мне он пригодится, когда буду возвращаться после дела. Откушав, месье Сухомлинский

ушел к себе, а я поблагодарил Глашу и отправился переодеваться. Костюм, щегольские

штиблеты, пальто и шляпа, все это не годилось. Поэтому из княжеских хором, через черный

ход, выскользнул не элегантный эмигрант, а вполне себе урка местного разлива.