Краденая победа

Глава 6

— Адмирал занят, он беседует с повелителем! — рослый стражник преградил Пратапу дорогу, отточенная сталь копья с раздвоенным наконечником блеснула у самого лица.

— Пропусти, или у них обоих больше не будет забот! Это слишком важно…

— Пратап, ты, что ли? Помнишь бой у Овечьего брода? Ну, за три месяца до мира, когда маюрамский конный полк поймали в засаду?

— Нет времени для воспоминаний, Аргхайнья! — теперь и Пратап узнал старого знакомого. — Срочно предупреди адмирала и повелителя, что во дворце мятеж, предводители — Бахадур и темесский посол.

— Проклятье, ему-то зачем?

— Кто ж его знает? Чем-то его разозлил наш правитель, — невольно улыбнулся Пратап. Правитель, которого жаждут свергнуть фаранги, определенно стоит того, чтобы его защищать. Такому приятно служить.

— Ладно, ты подожди, я доложу.

Некоторое время спустя вышел сам адмирал — и Пратап понял: самое главное ему уже известно. На адмирале была литая фарангская кираса из тех, что удержат даже пулю, если не в упор, а шагов хотя бы со ста, остальное тело защищала легкая кольчуга. Прямой удар она не удержит, а вот если вражеский клинок зацепит случайно, может и соскользнуть. Лал осмотрел Пратапа с головы до ног и, видимо, узнав, кивнул:

— Молодец, что пришел. Расскажи, как узнал о заговоре. Что, подслушал? На стражу мятежников поставил Кунвар? Ясно. Как в твоем взводе настроены сержанты, рядовые?

— Адмирал, они готовы умереть за повелителя. Это же ваши ветераны!

— Тогда вот тебе задание: доберись до своего взвода и покончи с Кунваром. Затем — прикрыть входы на женскую половину дворца. Ни в коем случае не допустите, чтобы мятежники туда прорвались. Мы с повелителем пока поднимем верные короне части и будем уничтожать мятежников. Если продержишься, пока мы с ними покончим, станешь настоящим лейтенантом и займешь место Кунвара.

— Есть, адмирал, — отдал честь Пратап и двинулся к той самой калитке, через которую они с Лачи утром проникли в комнатку. Если верить мятежникам, именно туда, наверняка навешав воинам лапши на уши про охрану дворца, и повел сослуживцев Кунвар.

Коридоры дворца были пустынны, огромное здание затихло, как затихает пустыня перед пыльной бурей. Мелькнула какая-то фигурка в аккуратной, но простенькой талхе и дешевых медных украшениях, наверное, служанка, которой никто не сообщил о начавшейся во дворцовых коридорах бойне. «Сколько же пострадает невинных!» — подумалось ему. Ведь ни свои, ни чужие не будут разбираться, кто есть кто. Попался там, где должен быть враг — значит, ты и есть враг. И неважно, мужчина ты или женщина — под талхой ведь можно спрятать кинжал или пистоль, а под покрывалом — бомбу или горшочек с горючей смесью, которые доставили на войне немало неприятностей фарангам и их наемникам.

Пратап так задумался, что нос к носу столкнулся с двумя верзилами в таких же, как у него, форменных камзолах. В руке одного, с сержантскими нашивками, зажат прямой меч-кханда, его конец окровавлен, у второго из ствола мушкета еще тянется дымок. «Где они стреляли, что я не услышал?» Но у третьего мушкет заряжен, гвардеец недвусмысленно нацелил его в грудь Пратапу. «За кого меня приняли — за мятежника или наоборот?» Видимо, о том же самом думал и сержант. О том, что первым условную фразу должен произнести Пратап (и потому, что он один, и потому что сержант старше по званию), сержант не подумал — наверное, заучил фразу второпях, перед самым боем, чтобы не перебить своих и опознать чужих. Но кто и когда должен первым произносить пароль, ему не сказали.

— Пустыня затихла… Отзыв забыл? Бей его!

Пратап едва успел разрядить пистоль в лоб вскинувшему ствол мушкетеру, швырнул его в лицо обладателю кханды, рука сама рванула из ножен тальвар, и муж Амриты бросился ко второму мушкетеру, лихорадочно перезаряжавшему оружие.

Свист отточенной стали, округленные ужасом глаза, кровь на украшающей стену резьбе… Подхватить мушкет… и разрядить его в живот последнему противнику. Воевать так воевать: люди, восставшие против законного повелителя — даже хуже фарангов.

Бой кончился так же стремительно, как и начался. Два трупа предателей на полу. Сержант еще жив — даже тянется к оброненной кханде. Рука стискивает окровавленную рукоять — и хрустит, когда Пратап безжалостно наступил на нее сапогом.

— До… бей, — хрипит он, пытаясь зажать рваную рану в животе.

— Добью, — произносит Пратап. — Если скажешь отзыв на пароль. Как я понял, пароль — «Пустыня затихла». Отзыв? Ты не скажешь, ведь скажут другие.

— Я… присягал…

— Бахадуру? А кто он тебе? Повелитель? Ладно, считаю до трех. Скажешь отзыв — умрешь без мучений. Не скажешь — брошу тебя здесь. Будешь подыхать долго, совсем как у наших дворцовых палачей. Итак, «пустыня затихла». Что дальше?

— «…но вскоре поднимется буря».

— Предсказуемо, — хмыкнул Пратап. — Такой пароль был у Раммохана, когда мы с Темесой воевали. Но его хоть меняли… Ладно, раз уж я обещал…

Мушкет грохнул и рванулся в руке, тупо ударилось о пол падающее тело. Голова, как всегда при выстрелах в упор из мушкета, не уцелела. Пратап торопливо собрал патронташи и пороховницы, подобрал пистоль и метнулся в одно из ответвлений коридора. Вовремя — справа раздался стук сапог по каменному полу, пробежали восемь гвардейцев с мушкетами наперевес. «Если хоть раз ошибиться, определяя, кто перед тобой… Но я должен дойти. Иначе Амриту и остальных, включая рани, не вытащить».

В следующий раз встретились четверо — но на этот раз Пратап был готов.

— Пустыня затихла!

— Чего? — удивился один из них.

— Чего слышали… Погодите, вы за повелителя? — уточнил он.

— За повелителя, — милостиво кивнул боец.

— Это пароль мятежников, я его узнал случайно. Отзыв: «Но вскоре поднимется буря».

— Скажи, парень, что происходит. Мне довели, что во дворце мятеж, но ни где мятежники, ни кто ими руководит — не сказали. Велели выдвигаться к черному ходу, чтобы обеспечить отход правителей.

— Так у нас же общая задача, — произнес Пратап. — Среди вас есть сержанты?

Бойцы отрицательно помотали головами.

— Тогда командую я. У меня приказ Раммохана Лала возглавить взвод Кунвара.

— А сам он где?

— Кунвар — изменник. Он обманул солдат, занял черный ход, чтобы из дворца никто не смог вырваться. Если они победят, государя, рани и наследника убьют.

— А остальной взвод?

— По большей части их просто одурачили. Если сказать им правду, они поддержат правителя. Может, и эти бы поддержали, — добавил Пратап, с сожалением косясь на трупы. — Только им не объяснили, что они воюют за узурпатора… Слушай мою команду! Идем к выходу для слуг!

Четверо солдат словно очнулись от спячки, по-быстрому примкнули штыки и двинулись за Пратапом. Теперь можно не прятаться. Четверо бойцов при толковом командире в тесноте дворцовых коридоров — сила. Трупы остались позади, исчезли за поворотом. Снова по сторонам мелькают искусно высеченные узоры на стенах, а кое-где, в обрамлении каменных цветов и деревьев — фрески с изображениями Богов и священными письменами. Как говорят жрецы, эти изображения хранят обитателей дворца от бед и призывают удачу. «Не очень-то у них получается, — мелькает в голове Пратапа. — Нет беды, худшей, чем междоусобица».

Пратап шел впереди. Хотя кровь уже пролилась, вояки казались какими-то потерянными, словно случившееся побоище выбило их из колеи. Все прояснилось, когда Пратап понял, что они не из числа ветеранов. Они пришли служить во дворец уже в мирное время и, возможно, впервые в жизни увидели настоящий бой. Поняв, что к чему, Пратап держался чуть впереди, высматривая врага. Он слишком хорошо знал, что бывает, если не увидеть и не распознать противника сразу.

Опыт не подвел. По коридору, видимо, чтобы сменить взвод Кунвара, в колонне по двое маршировали восемь фарангов. Не приспешников бунтовщиков, а настоящих северян. Пятеро несли мушкеты с примкнутыми штыками, трое были вооружены пистолями и массивными алебардами. Темесцы шли грамотно: двое двигались спереди, разведывая дорогу, двое замыкающих чуть приотстали, чтобы и нападение с тыла не стало неожиданностью. Отряд северян тщательно осматривал боковые проходы. Вот откуда-то высунулись трое воинов дворцовой стражи. Наверное, они бы успели выстрелить и наверняка кого-нибудь свалить, но командир темесцев, рослый лейтенант с богато изукрашенным, наверняка трофейным пистолем, крикнул:

— Пустыня затихла!

Дворцовые стражники растерялись. Всего они ожидали, но не этого глупого возгласа.

— Какая пус…

Темесцы отреагировали мгновенно. Стволы мушкетов повернулись к защитникам раджи и разом извергли пламя. Время растянулось подтаявшей смолой, позволяя увидеть, как оседает один из нападающих, на его груди и животе расплываются кровавые пятна. Еще один хватается за простреленную руку, мушкет повисает на ремне, на локте. А темесцы уже выставили штыки, готовясь встретить хозяев дворца.

— За мной! Джайсалмер!!! — уже не таясь, кричит Пратап. И случается чудо: стражи, еще недавно побаивавшиеся неизвестной, непривычной обстановки, ни разу в жизни не нюхавшие пороховой гари и запаха горячей, еще живой крови, подхватывают клич и с мушкетами наперевес бросаются в атаку. Чей-то жуткий крик, лязг тальвара о мушкетный ствол, грохот случайного выстрела, хриплое дыхание, брань… Кто-то валится рядом, из перерезанного горла выхлестывает кровавый фонтан. А в живот Пратапу летит уже отведавший крови длинный клинок штыка. Отклонить острие так, чтобы оно только чиркнуло по стеганному халату… И с размаху, прикладом, в голову!!! Грохот выстрела, что-то рвануло руку… Пустяк, царапина. Из пистоля темесца тянется дымок. Но ему на плечо уже опускается простой тальвар одного из новых подчиненных Пратапа. Жуткий хруст рассекаемых сталью мяса и костей, последний вскрик — и труп валится на предшественников, дергаясь в конвульсиях и заливая кровью пол.

Пратап рубился хладнокровно, расчетливо, но и яростно, вкладывая в каждый удар весь опыт и мастерство, желание выжить и спасти жену, ненависть к осквернившим родную веру чужеземцам. «Это вам за жреца! А это — за сожженную деревеньку! А это — за женщин, на глазах у которых убивали мужей и отцов!» Падает один из джайсалмерцев, штык темесца вошел точно посередине груди. Пратап с разворота опускает на плечо убийце тальвар. Клинок играючи перерубил ключицу, мало не отхватив руку, жуткий вопль раненого забился под сводами маленькой комнатки. Не останавливаться, последний темесец яростно атакует одного из товарищей, у того рассечено все лицо, кровь стекает на камзол, но воин как-то еще держится. Проклятье, почему остальные ему не помогут?

Прыжок, удар кинжалом в плечо, темесец с воем катится по полу, клинок вырвался из руки, оставшись в плече врага. Темесец пытается отползти. Пратап вырывает из мертвых рук окровавленный мушкет, проверяет: заряжен ли? — и всаживает в спину ползущему пулю. Фарангской собаке — собачья смерть. Проклятье, почему никто не помог пареньку отмахиваться? Сколько вообще людей уцелело? Тот, кому ударили в грудь штыком, наверняка мертв, а остальные?

Пратап осмотрелся. То, что случилось в крошечной гостиной, не просто бой, а бойня. Пол залит кровью, громоздятся трупы, парят вывороченные внутренности. На войне воин насмотрелся всякого, но явственно замутило и его. Темесцы полегли все: старых врагов в плен не брали. Стонал, пытаясь утереть кровь с рассеченного лица («Хоть один глаз цел — и то хорошо» — подумалось Пратапу) молоденький боец, которого он совсем недавно выручил. Остальные лежали в одной куче с темесцами. Один так и не выпустил, стиснув окоченевшими пальцами, ушедший по рукоять в тело врага кинжал. Другому пуля угодила под ребра, а по голове еще живому несколько раз ударили прикладом. Тюрбан слетел, а вся голова превратилась в сплошное кровавое месиво. Третий погиб самой жуткой смертью: штык почти полностью распорол живот. В луже крови парят выпавшие внутренности. Еще недавно тут не было никаких запахов. Теперь в воздухе витал тяжелый дух бойни пополам с пороховой гарью.

— Идти можешь? — спросил Пратап единственного уцелевшего, закончив перевязку. Парень кивнул. — Потерпи, уже недалеко.

Караулка у черного хода поразила их девственной пустотой. Взвод Кунвара ушел. «А черный ход оставили открытым? — изумился такой недогадливости Пратап. — Да если кто-нибудь из сторонников законного повелителя выберется в город и поднимет войска, от заговорщиков не останется мокрого места! Впрочем, почему открытым? На место Кунвара пришли темесцы — они надежнее. А взвод двинулся… Куда?» Пратап лихорадочно соображал, куда мог повести своих лейтенант. Едва ли большинство солдат по доброй воле согласятся поднять оружие против раджи или адмирала. Санджар, к примеру, за одно такое предложение может разрядить в лицо пистоль. Деньгами их не купишь, обмануть можно, но не во всем. Значит, лучше всего заманить их в засаду. Если люди тебе доверяют (а похоже, так и есть) — проще простого. Нужно найти соратников до того, как случится непоправимое. Тащить за собой раненого не стоит.

— Оставайся здесь, только спрячься, — скомандовал Пратап. — Если кто пройдет, запоминай, но сам не показывайся. Когда выручу наших, пришлю лекаря.

Пратап двинулся туда, где услышал разговор предводителей мятежа. Если взвод решили завести в засаду, нужно привести его туда, где больше вражеских воинов, лучше всего темесцев — знать бы, сколько их привел Фанцетти? То есть поближе к предводителям. Значит, лучше всего вернуться назад, но уже напрямик. Так Пратап и поступил. Несколько раз попадались парные патрули, проверявшие, нет ли таких, как он, одиночек из преданных радже воинов. Раз Пратап, схоронившись в темную нишу в стене, увидел, как такой патруль хладнокровно добил раненного штыками. Он уже хотел переждать, пока эти двое пройдут, но один из бойцов что-то заметил.

— Пустыня затихла! — произнес он.

Пратап не ответил. Ответил пистоль, выплюнувший пулю в голову одному из предателей. Второй, наверное, мог бы успеть выхватить тальвар и встретить противника на равных… Но на стороне предателей сражались воины еще худшие, чем на стороне раджи. Не приняв боя, мятежник порскнул в какой-то коридор. Грохнул мушкет, высекая искры, пуля срикошетила о стену, и, судя по вскрику, достала-таки мятежника. Но не похоже, чтобы рана оказалась серьезной — по крайней мере, удаляющиеся шаги звучат бодро. Пратап поспешил оставить место боя: наверняка ведь приведет подмогу…

В следующий раз звуки боя он услышал, когда до кабинета, где подслушал разговор Бахадура и Фанцетти, осталось совсем чуть-чуть. Звенела сталь клинков, гремели выстрелы, кто-то кричал команды по-темесски и на джайсалмери. Судя по звукам, дрался не один десяток человек: по меркам тесных дворцовых коридоров целое сражение. Наверное, это взвод Кунвара, преданный командиром, угодил-таки в засаду.

Заменявший дверь балдахин отлетает в сторону. Пратап оказался в довольно большом зале, украшенном фресками и барельефами. Тут был приемный покой какого-то чиновника — перевернутый стол, бумаги рассыпаны по кабинету, частью втоптаны в кровавые лужи. Трупы лежат в тех позах, в которых их застигла смерть. Осмотревшись, Пратап оценил ситуацию.

Итак, попав в засаду, взвод сразу не досчитался нескольких бойцов. Темесцы наверняка встретили противника залпом мушкетов, а потом в ход пошли шпаги и штыки. Сейчас от взвода осталось всего девять человек, но эти девятеро, встав спина к спине, яростно отбивались, и успели свалить не меньше шести темесцев.

Кунвар стоял чуть в стороне, почти у того же входа, которым пришел Пратап. Казалось бы, командир взвода отрезан от своих и совершенно беззащитен. Но перед ним высилась заряженная тридцатиствольная рибодекина — та самая, которая еще утром охраняла черный ход. Стоит поджечь фитили, заканчивающиеся узелком — и через несколько секунд все тридцать стволов ахнут сокрушительным залпом.

— Отошли от моих, я сказал! — орет Кунвар. Орет по-темесски. Ветеранов Раммохана Лала этим не удивишь, но Кунвар-то не воевал ни дня! Значит, все верно — он тоже в заговоре.

Самое удивительное, темесцы выполнили команду, будто тоже подчинялись Кунвару. Отшатнулись от уставших, зачастую раненых бойцов взвода. Будто понимая, что сейчас произойдет, Санджар (голова наскоро перевязана, левая рука висит плетью, но в правой зажат окровавленный тальвар) командует:

— Вперед!

— Стоять! — плетью хлещет голос Кунвара. — Сейчас я их…

Но стволы рибодекины нацелены не на темесцев. Совсем даже наоборот…

Пратап прыгнул, целя штыком под кадык. Надо же, а он и не замечал, какой он у Кунвара толстый! Отъелся господин лейтенант, пока другие воевали…

Грохот выстрела рибодекины, пороховой дым ест глаза, сизыми волнами колышется в замкнутом пространстве. Большая часть маленьких ядер ударили в стену, вдребезги разнося драгоценную резьбу по камню. Точно туда, где остались бы, не скомандуй Санджар атаку, все девятеро. Осколок ядра срикошетил, зацепив руку одного из бойцов, но больше ни одно ядро в сослуживцев не попало.

Кунвар вскинул мушкет, целя в спину Санджара… И упал, из разорванной шеи с жутким бульканьем потекла кровь. Пратап выдернул штык из тела и бросился на помощь к товарищам. Но темесцы не приняли боя, видимо, убийство предателя спутало им все карты. Грамотно оторвавшись от наседающих бойцов Санджара, они отступили к кабинету, ставшему штабом мятежа.

— Пратап, ты сдурел? Зачем ты лейтенанта зарезал? — выражение лица сержанта Санджара не предвещало ничего хорошего.

— Во-первых, посмотри, куда выстрелила рибодекина, и что стало бы с вами, если б ты не скомандовал атаку. Во-вторых, темесцы его послушались, когда он скомандовал отойти. А в-третьих, прочитай-ка распоряжение адмирала, — из потайного кармана в Пратаповом камзоле появился свиток, покрытый торопливыми строками. Внизу стоял отпечаток небольшого перстенька, знакомый всем, кто воевал в войске адмирала Лала.

— Ага… Что ж, лейтенант Пратап, веди нас к женской половине. Насколько помню, ходы там широкие, противные, защищать будет нелегко.

Все пошло наперекосяк, а ведь так хорошо начиналось! Верные радже части были застигнуты врасплох — наверное, даже адмирал не успел прознать о мятеже. Может быть, и узнал, но предупредить своих уже не успевал. Его бойцы оказались рассредоточены по постам в разных концах дворца, в крепости, патрулировали город внизу. А большинство офицеров, оказавшихся во дворце, были лестью, подкупом или угрозами вовлечены в заговор. Среди них оказались даже многие ветераны войны — Бахадур не мог и предположить, что их можно использовать, а вот он, Фанцетти — додумался. По его, магистра, наущению принц Бахадур использовал недовольство… миром с Темесой. Кое-кто из них решил, что Бахадур лучше, чем Валладжах, сможет отстаивать интересы Джайсалмера. Наивные! Но эти глупцы — самые опасные, они вскоре поймут, что к чему. Нужно будет избавиться от них в первую очередь…

С солдатами еще проще. Ветеранов можно обмануть, сказав, что адмирал Лал поднял мятеж (тем, кто предпочел бы видеть Лала раджой, можно приказать громить «цепных псов труса-раджи», а предпочитающим Валладжаха — защищать законного правителя от узурпатора). А не воевавшей молодежи не нужно и того: им, в общем, плевать, кому служить, они выполнят все, что прикажут офицеры, а прикажут они… Вот именно. Потому, хотя даже задействованных втемную было не более полутысячи, а вовлеченных в сам заговор — и вовсе сотня, во дворце они оказались в большинстве… Да еще сосредоточенные возле покоев Бахадура, почти в самом центре дворца, а не разбросанные по всему огромному зданию, как вражеские солдаты. Вдобавок — внезапность, господа, внезапность. Она одна способна заменить все преимущества.

Вначале все шло, как по маслу. Немногие части, верные радже и оказавшиеся поблизости от покоев Бахадура, были вырезаны в самом начале. Отряды мятежников рассыпались по дворцу, атакуя из засады, внезапно нападая на посты, в тесных коридорах численное превосходство и даже мастерство фехтования значили немного. Мало что значило и умение попасть в противника с расстояния в триста копий, отличавшее ветеранов. Потери еще более ухудшили положение войск раджи.

А вот потом что-то изменилось. Верные радже воины на диво быстро поняли, что к чему. Поскольку численность в тесных коридорах особой роли не играла, во многих местах им удалось отбиться. Затем началась взаимная охота: побеждал тот, кто первым обнаружит противника, кто нападет внезапно и вовремя отступит, едва в дальнем коридоре раздастся звук шагов подкреплений. Тут с ветеранами Раммохана Лала могли равняться лишь темесцы, а их было всего полсотни. Не все, на кого положился Бахадур, оказались того достойны. Уж если дезертировал, убив напарника, поставленный охранять штаб солдат, что говорить о других? Пора вводить в дело последнюю часть, охраняющую штаб.

Фанцетти мерил шагами комнатку, пытаясь найти выход. Преимущество внезапности утеряно, если не придумать, чем его заменить, придется плохо. Куда запропастился этот Двадцать пятый пехотный полк, который Примас Аркотский и военное командование обещали прислать на помощь заговорщикам?.. Когда все кончится, подполковнику Меттуро перепадет от «сира магистра» пара теплых слов. Если, конечно, удастся свести дело хотя бы к ничьей.

— Вы что-то сказали, сир магистр?

Вестовой, Шакри. Из роты капитана Рудраки, вовлеченного в заговор первым. Именно эта рота была, с точки зрения мятежников, самой надежной, почему ее и поставили охранять штаб.

— Да. Шакри, передай Рудраки, чтобы поднимал роту. Мы снимаемся.

— А как же наши части? Мы же утратим управление, воины Валладжаха будут громить нас по частям.

— Они нас итак сомнут, если мы ничего не предпримем, — бросил Фанцетти. — А что принято делать с мятежниками, всем известно?

— Будь ты проклят! — сплюнул Шакри. — Это ты, фарангская собака, втянул нас во все это.

«Поосторожнее с язычком, недолго его и лишиться» — подумал Фанцетти, а вслух ответил:

— Никто тебя не гнал пинками, сам польстился. Ты думаешь, мы покойники? Как бы не так. Мы победим, Бахадур станет раджой, а ты — лейтенантом, но для этого выполняй приказы четко. Единый-и-Единственный всемогущ, он помогает борцам за веру.

— Понял, — Шакри приободрился. Ну, и ладненько, только после победы он, Фанцетти, все равно с него спросит. Никому не позволено оскорблять магистра Темесы. И с многих других. Если он хочет сломить сопротивление языческих жрецов, нужно запугать всех до заикания. — Куда движемся?

— В сторону женской половины. Думаю, Валладжаху будет нелегко наступать, если в заложниках будет рани.

Шакри передернуло. Он был воином, он не мог представить, что можно воевать с женщинами и детьми. Но стоило вспомнить виденную как-то казнь даже не изменника, а простого дезертира, как желание, пока не поздно, сбежать от сумасшедшего темесца, исчезло.

— Есть выдвигаться к женской половине, — произнес воин, отдал честь и отправился предупреждать Рудраки.

Пратап сам не заметил, как промелькнули какие-то коридоры, и показалась знакомая широкая лестница, на которой, когда был свободен от службы, он встречал жену. По дороге солдаты несколько раз встречались с гвардейцами. Знание пароля бахадуровцев выручало неизменно: трижды они удачно расправились с небольшими группами мятежников, еще пару раз встретили бойцов, оставшихся верными радже. Они выполняли свои задачи, Пратап с ними расстался, хотя так и подмывало забрать с собой. Для защиты женской половины нужно не меньше взвода, а у него всего девять человек. Не взвод, скорее отделение. И пуль с порохом маловато — в аккурат по караульной норме, если мятежники взяли в арсенале полную боевую норму… Удержать с такими силами подступы к покоям рани будет нелегко, но повелитель должен бить мятежников, а не бояться за жену и ребенка. Если не дать мятежникам захватить заложников, их песенка будет спета.

— Стоять тут, — приказал Пратап. — Нет, не на виду. Увидите вооруженных мужчин — стреляйте. Помощи ждать неоткуда, тут могут быть лишь враги. — Я сейчас!

— Есть, — отозвался Санджар. — Иди, успокой жену.

Увы, приличной двери нет, лишь тяжелое бархатное покрывало, вышитое золотом: никто и предположить не мог, что на женскую половину дворца будут ломиться силой. А как бы хорошо — закрыть бронированную дверь и палить через какие-нибудь амбразуры… Чего нет, того нет. Над покрывалом — колокольчик. Дерни за веревочку — и рассыплются серебряные брызги негромкого звона. А уж служанка-привратница позовет, кого нужно, или передаст, что следует.

— Кто?

Голос Амриты. Ей же лежать надо, кто ее тут посадил?

— Я, Пратап.

Покрывало откинуто смуглой, унизанной браслетами рукой. Юная женщина взглянула на мужа и ойкнула:

— Что происходит?

Пратап оглядел себя и понял: он весь забрызган кровью, рука порезана кинжалом, в ней едва оттертый от крови тальвар, а на ремне за спиной — мушкет, от которого еще пахнет пороховой гарью. Штык красный от крови. М-да, в таком виде на женской половине и правда не стоит появляться.

— Во дворце мятеж. Адмирал назначил меня командиром… остатков взвода, поручил защищать женскую половину. Пока мы живы, вы все в безопасности. Спроси у рани, можно ли выбраться куда-нибудь, где легче обороняться, и пусть позаботится о наследнике.

— Царевич под присмотром кормилицы, на нее можно положиться. Выбираться будем, когда скажет рани.

— Никто не пытался проникнуть?

— Нет, Пратап, да мы бы и не пустили.

— Интересно, как?

— Ну, о нас же позаботился повелитель, — неуверенно произнесла жена.

Пратап хотел спросить еще что-то, но его отвлек грохот выстрелов.

— Похоже, те, от кого мы вас охраняем, — произнес Пратап. — Отобьем атаку, и я приду.

Опираясь на руку мужа, Амрита приподнялась с поставленного у входа топчана и поцеловала Пратапа в щеку, оставив на ней розовый след помады. Ей было страшно, но она сама была из касты воинов, и умела прятать страх. Мужу сейчас хватает и своих забот.

— Да поможет тебе победить Великая Лучница, — произнесла Амрита.

— Поможет, — улыбнулся муж. — А потом у нас будет сынишка… и не один, я меньше, чем тремя, не удовлетворюсь. Так и знай…

А затем развернулся и, на ходу заряжая мушкет, бросился к лестнице. Грохот выстрелов раздался еще раз, потом его прорезал лязг сталкивающейся стали. У подножия лестницы его бойцы яростно рубились с атакующими. Пратап разрядил мушкет в одного из атакующих, и, выставив штык, сломя голову побежал вниз. Вот и пришел, наверное, главный бой в его жизни — главный, ибо за спиной осталось все, что ему дорого в этой жизни.

Это уже не походило на правильное сражение, пусть даже с поправкой на жестокость междоусобицы. Бойня, где в ход шли уже не приклады, штыки и клинки тальваров, а кинжалы, «тигриные лапы», кулаки и даже ногти и зубы. Поначалу еще получалось отстреливаться, человек десять они свалили на входе. Потом кончились патроны, их прижал к окровавленным ступеням и каменным балюстрадам бесконечный свинцовый ливень, и все, кто не хотели умирать загнанными крысами, кинулись навстречу мушкетерам. Опрокинулся, получив крупную пулю в живот, Санджар, остальные со штыками наперевес успели проскочить сквозь свинцовую бурю и вонзить жаждущее крови железо в податливые тела изменников. Рядом грохочет пистоль, Пратап машинально пригибается, потом с разворота опускает тальвар на плечо стрелка. Ужас и осознание смерти мелькают в серых глазах северянина, кровавая черта пролегает вдоль портупеи, пистоль из немеющей руки вываливается на погибшего чуть раньше. Сколько же их тут…

Что-то рвануло плечо. Сперва Пратап не почувствовал боли, потом ощутил, как намокает от крови левый рукав, потом в плечо будто вонзилось докрасна раскаленное железо. Он еще успел ударить тальваром в чей-то оскал, на разодранный халат брызнула новая кровь, на место валящегося вояки-изменника (теперь он, наконец, узнал нашивки роты Рудраки — тоже перебежал, сволочь) из галереи высунулся новый. У него в руках был мушкет с примкнутым штыком — Пратап ловко отвел лезвие в сторону и ударил кинжалом. Когда противник осел, добавил для верности сапогом в лицо. Отшатнувшись назад, он огляделся.

Как ни странно, первую атаку они отбили. Правда, трое бойцов бесследно исчезли, еще трое едва держались на ногах, но он сам и последние двое почти не пострадали. Пожалуй, лучше отойти повыше, к двери. Там удобнее обороняться. Мятежникам атака обошлась куда дороже: человек пятнадцать из роты Рудраки нашли смерть на ступенях окровавленной лестницы.

— Наверх, — скомандовал Пратап. Из груди вырвалось хриплое карканье, в котором он едва узнал собственный голос.

Пятеро уцелевших повиновались молча. Раненым помогали подниматься остальные. Мятежники и темесцы (что-то, кстати, их не видно — всех, что ли, положили в гостиной, или рисковать своими резидент не хочет?) втянулись обратно в коридор. Пытаясь отдышаться после бешеной схватки, перевязать плечо лоскутком чьего-то халата и отпить воды из фляги, Пратап прикидывал, что теперь сделают мятежники. Если они бросили против девятерых защитников женской половины целую роту, дела у Валладжаха плохи. А может, наоборот, это последняя попытка мятежников, хотя бы прикрываясь заложниками, выторговать себе жизнь.

Но если верно последнее, сюда уже должна бы прийти помощь, раджа не мог оставить без внимания женскую половину. Пратап дорого бы дал, чтобы узнать, что происходит там, в коридоре, и всю ли роту Рудраки привели Бахадур и Фанцетти. Почему-то в том, что атакой руководят главные мятежники, он не сомневался. Что они медлят? Готовят рибодекину или обычный полевой фальконет, но заряженный мешочком с картечью? Подтягивают подкрепления? Или отбиваются от прорывающихся на помощь бойцов раджи? Едва ли последнее, он бы услышал грохот выстрелов и лязг оружия. Значит, скорее всего, помощь придет не скоро. Плохо: бойцы едва держатся на ногах, еще одного штурма не выдержат.

Нужно уходить. Не может быть, чтобы из женской половины не было тайного выхода на случай штурма. И не может быть, чтобы рани о нем не знала.

— Амрита, — произнес Пратап.

— Да? — донеслось из-за полога.

— Позови рани. Пусть выводит служанок и всех, кто там у вас. Пора.

— А вы?

— Мы задержим врага, — бодро соврал муж. — Скоро придет помощь. Попроси, чтобы тебе помогли добраться до дому, там встретимся. Не бойся ничего, все будет в порядке.

— Я останусь с тобой!

— Не дури! — загнанным зверем рыкнул он. Атака могла начаться в любой момент, а она тут препирается… — Живо делай, что я сказал.

— Они… они здесь!!!

Отчаянный крик еще звенел в воздухе, когда Пратап рывком отшвырнул полог. Сейчас он не помнил, что вход на женскую половину дворца под страхом смерти запрещен любому мужчине, кроме раджи. Имела значение лишь судьба жены… и чье-то гнусное предательство, позволившее врагу выйти в тыл. Наверняка о тайном ходе знал кто-то, кроме рани.

Амрита сидела в кресле и уже не кричала, а тихо плакала, указывая куда-то в темную глубину узкого коридора. Заломив руку рани (ее Пратап узнал по богатому наряду), он из пистоля целился в грудь Пратапу. А за его спиной толпились сотоварищи — почти сплошь северяне: как бы не застила гвардейцам глаза жадность, поднять руку на рани они бы не осмелились. В комнатке за углом раздался крик: еще одна служанка попала в лапы ублюдкам…

…Когда грянул выстрел и слившийся с ним дикий крик Амриты, рука еще продолжала бессмысленное движение. Теперь он не успевал ничего: даже избавить жену от позора, как хотел ночью в переулке. Обрушилась чудовищная боль, новоиспеченный лейтенант рухнул на окровавленный пол. Но даже смерть не смилостивилась над ним: Пратап еще увидел, как стащили на пол жену, несколько раз ударив по ребрам, заломили за спину и скрутили грубой веревкой руки двое солдат. Амрита еще ухитрилась извернуться и вцепиться зубами в окровавленную руку северянина, но ее несколько раз наотмашь ударили по лицу, из разбитой губы по подбородку потянулась кровавая ниточка, голова юной женщины бессильно свесилась и никак не отреагировала на упершийся в нее горячий ствол мушкета. Видя позор жены, Пратап не мог даже застонать. Случилось худшее, что только могло случиться.

Полог откинут по-хозяйски уверенным движением, внутрь вошел еще один темесец. Камзол на нем совсем чист, будто и не шла во дворце резня. Миг спустя Пратап понял: это тот самый фаранг, которого они с женой видели у храма Ритхи, а потом он слышал в покоях Бахадура.

— Отставить, Арлет, — скомандовал Фанцетти мушкетеру, целящемуся в голову Амриты. — Она мне еще пригодится.

— Да зачем она вам? — удивился солдат. — Муженек-то ее… того, заложница из нее никакая.

— А она мне не как заложница нужна. Я помню ее — она и ее муженек вчера осмелились спорить со мной у храма, а потом убивали моих людей. Будет вдвойне справедливо, если я обращу ее в истинную веру… не так ли, рани Кайкея? — глумливо усмехнулся он, заметив пленницу познатнее.

Кайкея не удостоила чужеземного священника ответом — только неожиданно метким плевком в лицо.

— Зря ты это сделала, мерзкая язычница, — невозмутимо ответил Фанцетти. — Ты умрешь очень нехорошо. Но не сейчас. Из тебя получится неплохая наживка для Валладжаха… О, да этот парень на полу еще жив!

Фанцетти склонился над упавшим Пратапом. Неторопливо перезарядил пистоль, нацелил его Пратапу в лоб и спустил курок. Грохот выстрела муж Амриты увидеть уже не успел. Тем более — вопль Амриты.

— Сторожите рани получше, она — наша жизнь, — распорядился магистр. Соизволил взглянуть на Амриту, неспособную даже встать — простреленная нога болела невыносимо, вдобавок, сбилась на щиколотку повязка и вновь обильно пошла кровь. — А с этой девкой что хотите, то и делайте. Но только когда все кончится. Пока свяжите и куда-нибудь оттащите.

— Что делать дальше? — спросил Арлет.

— Известим Бахадура, лейтенант, и пошлем гонца к Валладжаху. Должен же он узнать, что жена у нас в плену.