Краденая победа

Глава 1

Месяц ашадх… В самом слове слышен мертвый шелест раскаленных песков, вой ветра в барханах, безжалостные лучи солнца, опаляющие землю. Суховеями в месяцы джетх и ашадх никого не удивишь — но такого земля Джайсалмера еще не видала.

Горячий ветер срывал в садах листву, подергивал рябью мелкую, стоячую воду мелеющих рек, священных водоемов и арыков, тоненько выл в развалинах деревень и зубцах крепостных стен города. Словно знойное, иссушающее дыхание пустыни, он нес бесконечные мириады колких песчинок, сквозь мутную изжелта-белую мглу едва пробивалось, расплывшись бледно-желтым пятном, солнце. Мельчайшая пыль оседала, окрашивая изжелта-рыжим все, чего касалась, на крышах домов, на листве, она проникала сквозь все щели и неплотно прикрытые сравни, скрипела на зубах, желтой поземкой танцевала на раскаленных мостовых и во дворах. Ветер нес и нес песок, уподобляясь полководцу, который, не считаясь с потерями, бросает полки в битву. Медленное, растянувшееся на полвека наступление пустыни, казалось, сменилось яростным штурмом обреченного города. Обреченного? В эти дни так, наверное, казалось не одному жителю славного Джайсалмера.

Песчаная метель пришла в Джайсалмер не впервые. Наступление пустынь началось, наверное, еще до первой войны с Темесой. Земля княжества Сирохи граничила с безводной пустыней Тария, но с незапамятных времен границей между пустыней и населенными землями служила невысокая скалистая гряда. Ее так и прозывали — Межа, или же Рубеж; все знали: к югу, почти до настоящих гор, тянется выжженная, безжизненная пустыня, где и в сезон дождей порой не выпадает ни капли. Лишь караванные тропы напоминают, что это не царство мертвых. К югу лежат засушливые, но все-таки пригодные для жизни земли. Здесь есть даже небольшие, почти пересыхающие к концу сухого сезона реки. На самой полноводной из них, Луниме встал великий Джайсалмер, столица княжества Сирохи, и его станы, сложенные из огромных латеритовых глыб, темно-красными зубцами врезались в синее аркотское небо. Стены эти не покорились еще ни одному врагу, город брали лишь однажды, да и то не мечом и пушкой, а трусостью правителя. Если же повелевающий славным Джайсалмером раджа знал, с какой стороны браться за меч, захватчикам оставалось бессильно скрежетать зубами. Наверное, и светлолицым фарангам-северянам, что сами себя называют темесцами, эти стены не по зубам. Не случайно они заключили мир, не доводя дело до штурма столицы.

Но пустыня сильнее стали и пороха. Она наступает медленно — что ей, существующей не первое тысячелетие, какие-то полвека — но попробуй-ка ее останови! И мелеют арыки да храмовые водоемы, пересыхают озера, иссякают, не донеся воды до моря, когда-то полноводные, бурные реки. Даже ветер, ежегодно приносящий с востока дождевые тучи, казалось, забыл о несчастной земле. Еще старики вспоминают: во дни их молодости веселые ливни стояли стеной, по улицам, смывая накопившийся за год сор, мчались звонкие ручейки. Как поверить в эти рассказы теперь, когда дожди едва успевают напоить растрескавшуюся от зноя землю, наполнить арыки и храмовые водоемы — и снова палит безжалостное солнце? Еще хуже на юге — там водоемов почти не осталось, лишь на дне самых глубоких колодцев не иссякла солоноватая, а порой горькая, как яд, вода. Раскаленный южный ветер несет и несет пески, погребая плодородную землю. Из многих деревень вода вообще ушла, вслед за ней бежали и люди. Там, где слышался детский смех, свадебные песнопения, звон храмовых колоколов — теперь властвует тишина. Лишь воет ветер в окнах оставленных храмов, черными росчерками тянутся к небу мертвые ветви, которым уже никогда не зазеленеть, да изредка со зловещим шелестом проскальзывает змея — последний и страшный житель деревень, откуда ушла жизнь.

А куда деваться крестьянам? Конечно, в город, ведь живой земли все меньше, и на ней некуда девать своих. Остается бежать в город и надеяться на людскую милостыню. Не потому ли в последние годы в Джайсалмере так много нищих из земледельческих каст?

Может быть, именно об этом думал молодой человек в богатой, расшитой золотом шелковой одежде и просторных шароварах, из-под высокого, украшенного бриллианта тюрбана выбивалась черная как смоль прядка. Топорщились длинные черные усы. Он был еще очень молод — но на лице уже появилась печать вечной заботы, которую всегда носят на челе те, кто не только царствует, но и правит. Он сидел в роскошном кресле, добытом в одном из походов деда, за массивным письменным столом, унизанные перстнями руки перебирали бумаги. Большинство этих ходатайств, отчетов, ведомостей и докладов были в компетенции чиновников меньшего ранга — но все почему-то хотели выставить свои тяжбы на суд раджи. Были, разумеется, и бумаги, адресованные радже и только радже… но их содержание порой таково, что рука сама тянулась к сабле на поясе.

Внимание повелителя отвлекли по-военному четкие шаги в прихожей. Вошедший почтительно поклонился, и, повинуясь приглашающему жесту правителя, сел на стул напротив. Здесь, где их не могли видеть подданные и особенно родичи владыки, они были не подданным и правителем, а друзьями и сподвижниками.

— Вы звали меня, повелитель?

— Да, Раммохан-джи. Случилось худшее, что только может быть.

Его собеседник, наоборот, далеко не молод. От природы смуглое, да еще загоревшее дочерна в морских рейдах, лицо пересекал жуткий сабельный шрам, терявшийся в черной с солидной проседью бороде. Волосы, выбивающиеся из-под тюрбана, были почти седыми, лицо избороздили морщины. Но глаза светились умом и несгибаемой волей. Совсем как когда джайсалмерские флотилии рассекали волны Моря Грез и почти на равных дрались с темесским флотом. Правая рука раджи Ритхешвара, а потом его сына Ашт-Ритхи — адмирал флота Раммохан Лал, последний из отцовых сподвижников, казалось, и сейчас ведет свою войну. Пусть у Джайсалмера больше нет ни кораблей, ни портов, ни даже выходов к морю — такие не сдаются. А еще адмирал присягал на верность роду Джайсалмерских властителей. Сейчас данная еще до Первой Темесской войны присяга требовала защищать от внешних и внутренних врагов юного наследника Аштриттхи, Валладжаха.

Молодой правитель нетерпеливо поморщился, неподдельное сочувствие адмирала стало еще больше. Как будто мало ему проигранной войны, наступления пустыни и заговоров родичей! А то ли еще будет… Адмирал хотел бы ошибиться — но, увы, всегда, когда появлялось такое желание, он оказывался прав. А сподвижник отца уже высказал молодому радже:

— Неужели Темеса разорвала мирный договор?

— Нет, — бледно улыбнулся молодой правитель. Но улыбка тут же погасла. — Ты же сам говорил, им тоже дорого досталась победа, и сразу начинать новую войну не станут. Но что, если мы будем вынуждены объявить им войну сами?

«А что я могу тебе подсказать?» — подумал Лал, проклиная собственное бессилие. Когда-то он смог построить флот и долгие годы драться с темесцами на море на равных, а теперь не может сделать ничего. Но положение главного военного советника обязывало не темнить.

— Повелитель, неужели вы забыли, почему мы заключили мир? Новая война погубит Джайсалмер, у нас нет сил, чтобы воевать с Темесой — да даже с ее союзниками.

Раджа кивнул. Он прекрасно помнил историю долгих и тяжелых войн с Маюрамом, Аркотом и стоящей за их спиной далекой северной державой, Темесской Конфедерацией. Войн, в которых надолго, если не навсегда, закатилась звезда Джайсалмера.

Джайсалмер был основан так давно, что никто толком не помнит, когда это было. Теряются во мгле веков корни рода Джайсалмерских властителей, считается, что он восходит к самому Деварайе Старому, покорителю мира, но ведь и до него кто-то был! А здесь, в Джайсалмере, первые раджи стали править двенадцать веков назад. Страна когда воевала, когда роднилась с соседними властителями, почти два века назад раджа Парамар был разгромлен войсками Аркота, но его род не истребили, а сделали потомственными наместниками Джайсалмера — в обмен, разумеется, на присягу императору Аркота и его потомков. Так продолжалось несколько десятилетий. Потом созданная правителями Аркота держава ослабела, а главное, власть в ней захватили узурпаторы.

Тогда-то очень «вовремя» умер очередной наместник, а его единственной наследницей оказалась вдова Каушалия. Казалось бы, конец династии и можно прибрать Джайсалмер к рукам — но не тут-то было. Каушалия подняла восстание, и Джайсалмер вернул себе свободу. Ее дети стали правителями, они быстро восстановили и превзошли былое могущество, подчинили себе приморские княжества. И перебежали дорогу темесским купцам и генерал-губернаторам Майлапура. Темесе, потратившей немало сил на развал Аркотской державы, едва ли могло понравиться появление новой империи. Столкновение между двумя державами стало лишь делом времени.

Неизвестно, как бы началась война, если бы Джайсалмеру не повезло с правителем. Раджа Ритхешвар, «копье Риттхи», еще будучи наследником престола, успел многое сделать для усиления армии. Сформировал полки пехоты, кавалерии и артиллерии по темесскому образцу, переманил у темесцев мастеров-литейщиков, которые основали пушечные заводы. Но главное — окончательно прибрал к рукам приморские города. Он занялся делом, невиданным в Джайсалмере — принялся строить флот. Выписал из северной державы, враждующей с Темесой, морских офицеров, дабы открыть морское училище. Одним из первых его выпускников и стал Раммохан Лал. Были и другие — им, правда, не хватило ни знатности, ни талантов, чтобы дорасти до столь высокого поста. Важнее другое: когда Темеса и ее союзники напали на Джайсалмер, страна была готова.

Первая Темесская война продолжалась семь лет, темесские войска не могли овладеть ни одной крупной крепостью, а в горах и на равнинах в них летели стрелы и пули, обозы постоянно атаковала конница, а ловить небольшие, но подвижные отряды темесцы не умели. Кончилось все тем, что на море флот Джайсалмера уничтожил эскадру, везшую в Майлапур пополнение, а на суше… На суше все обернулось еще хуже: попала в засаду и была вырезана целая бригада темесцев с тридцатью тысячами воинов Аркота и Маюрама, союзных Темесе. Эти две победы заставили Темесу заключить мир. Обе державы остались, что называется, при своем, но Темеса обязалась не помогать Маюраму и Аркоту воевать с Джайсалмером. Однако и Ритхешвар, и генерал-губернатор Майлапура понимали: все решается в Аркоте. Если Джайсалмер захватит древнюю столицу, Ритхешвар коронуется как император, благо, род Джайсалмерских властителей имел некоторые права и на аркотский престол. Тогда они вполне могут побороться за юг материка, а то и полностью вытеснить Темесу.

Вот почему, восполнив потери и отлив новые пушки, Ритхешвар повел армию на Аркот. Город сдался без боя, его трусливый император сбежал в Майлапур, униженно прося помощи у чужеземцев и иноверцев, и сами горожане Столицы Семи Империй, как называли Аркот поэты, признали права Ритхешвара. Теперь он мог считать своей вотчиной весь континент, даже тот же Майлапур. Могла ли примириться с этим Темеса? Конечно, нет. И едва отгремели торжества в честь коронации, началась Вторая Темесская война.

Поначалу она шла успешно. Самое большое сражение случилось у стен той самой Тариссии — морских ворот Джайсалмера. Темесцы и их союзники осадили город с суши и с моря, а армия и флот Ритхешвара пришли на помощь осажденным. Победа осталась за Джайсалмером — но потери были огромные, и самая большая — сам Ритхешвар: линейный корабль, с которого он руководил боем, потопили темесские брандеры…

Ритхешвару наследовал его сын Ашт-Ритхи — «Умилостививший Риттхи». Он был правителем не хуже отца, сражался насмерть, порой его отряды доходили и до Майлапура — только сделали из неудач выводы и темесцы. Теперь они разрушали арыки, разоряли деревни, угоняли население с подвластных Джайсалмеру земель. А на море Темесе удалось-таки одолеть флот Ашт-Ритхи, и Джайсалмеру стало не у кого покупать пушки, порох и корабли. Казна пустела, страна голодала, приморские города стали роптать. В конце концов Ашт-Ритхи с небольшим войском окружили в одной из приморских крепостей, и когда он попытался прорваться, один из военачальников закрыл перед отступающими ворота города, а потом сдался с остатками войск и флота. Правитель погиб в бою, в плену оказались почти все военачальники, страна полностью лишилась флота. Теперь исход войны был решен.

Страной стал править сын Ашт-Ритхи, семнадцатилетний Валладжах. А остатки армии возглавил последний из командующих флота и вообще отцовых сподвижников — адмирал Раммохан Лал. В последние годы войны, когда уже и речи не могло быть об открытом бое, с остатками войск он сделал немыслимое — имея восемнадцать тысяч против ста, продержался семь лет. Семь лет в горах, полях и песках Джайсалмерской земли завоеватели не могли расслабиться ни днем, ни ночью, Лал был везде и нигде. Его отряды наносили удары, вырезали небольшие посты, разъезды и обозы — и исчезали в ночи. Темесцы отвечали разрушением городов, деревень и каналов, превращая страну в пустыню — но тем больше мстителей из уцелевших людей пополняло части Лала. И держались до последнего, заставляя завоевателей тратить время и силы, многочисленные крепости. Но сколько веревочке не виться, а конец все равно будет. Когда иссякли продовольствие, боеприпасы, поредели джайсалмерские полки, а враг вышел к стенам столицы, мир заключать пришлось.

В этой войне, длившейся двадцать один год, Джайсалмер потерял двух лучших правителей, все земли кроме самого Джайсалмера и округи на день пути, флот и сами выходы к морю, почти все пушки, да и оставшиеся под властью Валладжаха земли были дотла разорены. На город наступали пески. Мир был необходим, но сколько же горя и унижения он принес стране!

Джайсалмер обязался: не пытаться выйти к морю и построить флот, отказаться от притязаний на Аркот, уничтожить и впредь не возрождать пушечные заводы, ограничить армию пятью тысячами солдат при десяти пушках, выплатить огромную контрибуцию, согласиться на присутствие темесского резидента. А главное, «оказывать всяческую помощь и покровительство миссионерам в распространение веры Единого-и-Единственного, в искоренении язычества и смут». Были, разумеется, и другие условия, хоть и не столь горькие и унизительные. Но какой выбор оставался Валладжаху? Штурм последнего оплота — столицы — и… все? Неслучайно именно Раммохан Лал, который все семь лет отчаянно сражался с темесцами, стал настаивать на заключении мира.

С той поры, когда замолчали пушки и мушкеты, прошло десять месяцев. Тогда адмирал думал, что, заключая мир, спасет страну от гибели. Но не теперь. Может быть, стоило принять судьбу уже тогда? Открыть ворота пошире и, как принято в роду Джайсалмерских владык, броситься в последний бой? Но разве мог он, поклявшийся оберегать молодого раджу, обречь того на безнадежный бой? Вот и приходится, раз согласившись на унизительный мир, идти на новые и новые уступки. Интересно, что темесцы придумали на сей раз?

— Забыли? — повторил, видя, что правитель задумался, адмирал.

— Не забыл, Раммохан-джи, — задумчиво произнес Валладжах. — Знаете ли вы, что требуют темесцы?

— Чего бы не потребовали, мы не сможем с ними воевать. Даже не потому, что слабы, — убеждал адмирал, презирая сам себя и не имея возможности замолчать. — Вы знаете, что ваш дядя, Бахадур, только и ждет, чтобы вы ошиблись. Мы не можем воевать, когда даже во дворце нет единства. Придется принять любые требования.

— Даже если цена мира — вы? — в лоб спросил правитель.

Повисло тяжелое молчание.

— Вы… уверены, повелитель?

— Да. Мне пришло письмо от темесского священника, одновременно и темесского посла в Джайсалмере. Они требуют тебя выдать. Но пока я раджа, этого не будет.

— А что обещают, если повелитель не подчинится?

— Много чего, — махнул рукой Валладжах. — Торговую блокаду, неприятности от союзников — это раньше Маюрам и Аркот не были нам противниками, да и под Темесу особо не стелились. Теперь и они могут навредить… Но главное — тогда посол поддержит претензии Бахадура на трон.

— Угрозы достаточно серьезные. Повелитель, что бы не случилось, до совершеннолетия вашего сына вы должны остаться раджой. Если к власти придет Бахадур — он угробит Джайсалмер. Я поклялся, что помогу вам сохранить престол, повелитель, значит, сейчас должен настаивать на… выдаче.

— Да, но на выдачу не согласен я, — произнес Валладжах, и адмирал Лал не сдержал гордой улыбки. Сейчас воспитанник, как никогда, походил на непреклонных отца и деда. Но чтобы жил Джайсалмер, сегодня ему придется поступиться принципами — выдать врагу последнего из отцовых соратников.

— Джайсалмер должен выжить! — непреклонно возразил Лал.

— Он не выживет без вас, адмирал.

— Со мной тоже!

— Скажите, если вы сдадитесь, что им помешает передать трон Бахадуру — он ведь уже сейчас готов на все. Прознатчики доносят¸ дядя встречался с миссионерами Единого.

— Они поклянутся, что не причинят тебе вреда.

— Они держат клятвы, когда им это выгодно, — парировал правитель. — А когда невыгодно — с легкостью нарушают. Вам ли не знать! А на Бахадура мы вместе найдем управу.

— И влезем в войну, а война — конец Джайсалмера.

— Согласен, риск есть. Но все мы когда-нибудь умрем. По-вашему, лучше медленно сгнить, во всем повинуясь северянам? Раммохан-джи, вы ли это говорите?

— Сказать на людях я бы не решился, но мы одни… Не знаю, что вам посоветовать, повелитель.

— Зато я знаю, — нетерпеливо произнес Валладжах. — Прежде всего — у нас есть наследник. Если случится худшее, и нас полностью уничтожат — даже в этом случае он должен выжить. Нужно спрятать его, да там, где ни Бахадур, ни темесцы не додумаются искать. Тогда мы с рани сможем бороться, и даже поражение не будет означать конец всему.

— Смысл есть, — задумчиво ответил адмирал без флота. — Но кто может спрятать наследника так, чтобы не попасть под подозрение? Все наши придворные, увы, или держат сторону Бахадура, или…

— Или нашу, но сражаться за наше дело не будут.

— Не всем же быть воинами.

— Не всем… А если кто и согласится, придворных проверят в первую очередь. Это не годится. Может, кто-нибудь из твоих офицеров…

— А кто остался? Самые лучшие полегли! А нынешние командиры… Они все под дудку Бахадура пляшут или тоже не захотят связываться.

— А храм Ритхи, или какой другой?

— И храмами Бахадур займется, уж поверь мне. Даром он, что ли, со жрецами Единого общался? Может, кто из торговцев и ремесленников, что дворец обсуживают? Они, конечно, нам не ровня, торговые касты — но годятся все, кроме неприкасаемых… Погоди, есть мысль… Падмалати!

— Что за Падмалати?

— «Роза Сирохи», «жемчужина в короне Джайсалмера», «повелительница грез»… Как там еще подхалимы зовут?

— Да что за роза такая?! — нетерпеливо спросил Валладжах.

— Она из квартала Марджани…

Раджа сделал над собой видимое усилие, но сдержался. Только в голосе прорезались опасные нотки.

— Не будь ты мне как отец… Раммохан-джи, как вы даже помыслить могли? Чтобы мой сын — МОЙ СЫН! — и жил в этом грязном доме?! Чтобы его вскормила публичная девка?!

— Но ведь их прикосновение не оскверняет… особенно мужчин, — парировал адмирал. — И разве они не дышат тем же воздухом, что и мы, не едят ту же еду, не страдают от боли и не радуются от любви? И они тоже ваши подданные.

— То, что вы говорите, Раммохан-джи, дерзко и необычно. Но вы правы: если там и будут искать, то в последнюю очередь. Я никого из них не знал и никогда туда не ходил…

— А я, хе-хе, многих. На некоторых из них можно положиться, как на самого себя. Вот, к примеру, есть такая Лачи…

— Если хоть одна рискнет…

— Я так ее награжу, что ей больше никогда не придется торговать своей честью!

Как по команде, раджа и адмирал обернулись. В дверном проеме стояла юная девушка в роскошной, расшитой золотом талхе. Изящные кисти были унизаны золотыми, браслетами инкрустированными бриллиантами, в ушах сверкали массивные серьги. Женщина накрывала голову анчалом — концом талхи, но из-под расшитой ткани озорно блестели черные, как ночь, глаза. Глядя на гибкую, грациозную, и в то же время царственно-величественную походку, раджа тепло улыбнулся: пришла рани Кайкея, чью красоту славили поэты, чьи ум, верность и храбрость не раз благословлял муж. Увидев адмирала, девушка смутилась, еще больше надвинула на голову анчал и добавила:

— Я тоже об этом думала. Но к Падмалати обращаться не стоит. У меня есть служанка, на нее можно положиться.

— Бахадур об этом знает?

— Я никогда ее особенно не награждала, она ничем не выделяется из числа других. Она недавно вышла замуж и вскоре станет матерью. На ее верность можно положиться — уверяю вас.

— А на ее мужа? — уточнил бывший адмирал.

— Ее муж — солдат дворцовой охраны, а в последний год войны сражался под вашим руководством.

— Погоди, — потер лоб Раммохан Лал. — Как парня зовут?

— Пратап Сирхи.

— А, вспоминаю. И правда, лев… Тогда, госпожа, я спокоен. Он не умеет предавать.