Кот баюн и чудь белоглазая

Сундук первый Доска седьмая

Кухня темнела закопчённым потолком, отсвечивала ярко пылающей печью, гремела посудой, шуршала шорохом берестяных коробов с припасами, стуком ножей о деревянные доски. Метались поварята, подгоняемые криками и подзатыльниками поваров, исполняющих обычный наказ — княжеский ужин. Все поглядывали на Грубера, старшего повара — в настроении ли, трезвый ли сегодня? Словом, жизнь шла своим чередом.

— Тащите тура, что утром привезли, — заорал Грубер, огромный мужик, с животом, вываливающимся из широкого пояса, застёгнутого на последнюю дырку. Чёрные усы свирепо топорщились в стороны, скоблёный подбородок синел пробивающейся щетиной. Белый колпак свисал набок — волосы прибирались, чтоб в княжескую еду не насыпались насекомые. Мясник, сидевший на колоде, бросился к дверям, распахнул их ногой, тихо ругаясь в бороду: «Разорался, прусс проклятый…». Однако скорости не сбавил, схватил за шкирку двух поварят, собирающих на дворе щепу для растопки, потащил в сарай, где на крюках висели окорока и филей дикой коровы, а в корытах мёрзла требуха и лохматая шкура животного. Поварята сняли огромный кусок мяса, пыхтя и сгибаясь в коленках, потащили его на кухню. В жарком дымном помещении работать было намного приятнее, чем на морозе. Невзирая на подзатыльники. И лишний кусок иногда перепадал — бедным городским семьям жилось несладко, пристроить мальчика в поварню считалось большой удачей.

Повара хватали куски мяса, обрезали мякоть, присыпали сушёными зёрнами тмина и аниса, кидали на сковороду, в желтеющий лук. Сало шипело, стреляло раскалёнными брызгами, громко скворчало.

Грубер неспешно подошёл, схватил голой рукой кусок недожаренного мяса, сморщился, подкинул пару раз на ладони, начал рвать белыми здоровыми зубами — во все стороны брызнула кровь. Для улучшения вкуса поварята уже крошили морковь, кинули укроп, листья хрена. Грубер достал из шкафчика мешочек соли, насыпал горсть в кипящий соус, помешал деревянной ложкой. Повернулся, заорал, чтобы в закипающий котёл опускали осетра — его надрезали, вынули потроха, плёнки, горькую печень, чёрную икру в прозрачной кишке засунули назад, в котёл рыбу опустили целиком.

Дверь заскрипела, в тёмное помещение просунулась лысая голова, внимательные глазки цепко осмотрели работающих людей — не отлынивает ли кто, не ворует ли княжеское добро путём наглого пожирания оного? Грубер неспешно поклонился, утёр рукавом капающую с толстых губ мясную кровь — его досмотр не касался.

— Здравие господину Долгодубу! — гаркнул он так, что поварята, переворачивающие на сковороде жаркое, подскочили, а стряпуха, месящая тесто, взвизгнула. В голосе старого прусса слышался отчётливый акцент — так говорили люди за дальними берегами Чудского озера, чужие, немцы.

— Сейчас принесут посуду, подавай первую смену! Закуски, мясо тащи! Я вас! — тонко закричал лысый Долгодуб, грозя усатому повару худым кулаком.

— Всё будет гут, хорошо! — захохотал Грубер, нисколько не боясь дворецкого, или кастеляна, как он называл его на свой лад. Причиной смелости было частое совместное распитие пива, которое Грубер умел варить совсем неплохо. А вот пить его было не с кем — только что с Долгодубом, человеком пришлым, как и Грубер. Местные мужики пили медовуху. Сладкую. Тьфу!

— Только быстрее, дружина гуляет! — повторил дворецкий. — Потом неси рыбную перемену!

— Давайте ендовы под мясо, братину под бульон! Караваи вынимайте из печи! Пироги с грибами ставьте на огонь! — подзатыльники посыпались во все стороны, кухонные люди забегали с утроенной энергией.

— Сейчас гридни придут, с блюдами! — с этими словами Долгодуб исчез в облаках пара.

«А мяса маловато будет», — угрюмо почесал нос Грубер. — «Уж больно много развелось княжеской родни и приживал, запасов не наберёшься! А сегодня и дружина пирует…»

Повар сел на колоду, смахнув огромной ладонью мясные крошки, задумался. Хотелось пива и бабу, да хоть Мину, бывшую придворную девку. Она давеча мигала на лестнице, надо бы посвистеть ей вечером, может, выйдет ночью во двор.

Пир в избушке продолжался до полуночи — Коттин рассказывал свою историю от прихода в Чудово до сегодняшнего дня, умолчав про судьбу мальчика. Он периодически подмигивал Стефану, чтобы тот ненароком не ляпнул чего лишнего. Яга же не стала расспрашивать, что случилось с его спутником, посчитав, что раз Коттин сигналит своему человеку, значит, мальчика нет в живых, и странник не желает говорить об этом.

— Выходит, ты встретил Стефана в лесу, во время похода, и позвал в свою дружину?

— В какую такую дружину? — удивился бывший Кот. — Мы идём тихо, кушаем ягодки с кустиков, зайчиков ловим.

— Знаю я тебя! Неужели, ты за прошедшие века переменился? Да никогда не поверю! Вот скажи мне — ты девушку из деревушки, зачем прихватил? Пожалел сироту?

— Так и есть, Славуня, — сказал, поёжившись и опустив глазки, Коттин. — Жалко её, погибнет в лесу.

— Нет, всё-таки изменился, — брови ведьмы полезли на лоб. — Или нет? Ты говоришь, поселяне отравились волшебным вином Фавна? — саркастическая усмешка пробежала по губам лесной ведьмы.

— А то ж, матушка, — по древней привычке согласился с ведьмой странник. — Много выпили колдовского зелья, вот и померли все.

— Я чуяла, как их души с погребальным огнём взлетели. Обычаи соблюдаешь? Веришь, что они возродятся?

— Ты ведёшь себя, как римский прокуратор. С чего бы это? — удивился Коттин. — Ты думаешь, я их убил? Или тебя заела моя волшебная безделушка, это колечко? Я не знаю не только заклинания, но и предназначения этой вещицы. Пойду-ка я, выйду на двор…

— Иди, иди. А перстенёк, подаренный русалкой, никогда не будет лишним. Сегодня зря карман тяготит, через пару веков, глядь, и пригодился.

— Самому нужен, — Коттин растопырил руки, всем телом загородил мешок, потом закинул его на плечо, чтобы случайно ничего не потерялось. — А то вороны тут шастают, женщины…

На дворе стояла тьма, небо спряталось за тучами, Луна упала за край леса. Коттин постоял на крыльце, осторожно спустился по ступеням, снежок тихо хрустел под красными сапогами. «Надо купить нормальные сапоги, без этих прорезей, когда всё закончится».

Эта незатейливая мысль пробудила древнего странника к действию — настало время взглянуть, как устроена магическая защита избушки лесной ведьмы, то бишь, Славуни, узнать, что находится в сарае, спрятанном в зарослях малинника. Коттин вздохнул, потрогал фляжку на ремне, прикинул, через какое время Баба Яга почует колдовство, задумался, как она себя поведёт. Но действовать надо немедленно — ведь произошло важнейшее за тысячи лет событие — Коттин встретил ещё одного человека, помнящего эпоху Хайрата и благополучно пережившего рассеяние людского рода по Мидгарду. То, что рассказал Коттин за столом — то была лишь кроха его долгой биографии, выхолощенный вариант событий после последнего пробуждения. Как Славуня приобрела дар столь чудовищного долгожительства — вот что необходимо выяснить. Коттин вынул пробку из сушёной дыньки, сделал маленький глоток вина. Его затрясло, он скрылся за углом избушки.

Через минуту из-за угла выглянул Кот, он ухмылялся и тихонько мурчал, глаза его светились зелёным пламенем. Баюн принюхался, подняв хитрую морду, и улыбнулся, показав полсотни острых зубов. Избушка светилась синеватым облаком — так Баюн видел защитные заклинания Бабы Яги, наложенные против незваных гостей. Кот мягкой походкой, почти на цыпочках, втянув острые когти в прорези сапог, побежал к сараю. Приоткрыв скрипучие ворота, заглянул внутрь.

Посреди сарая, в абсолютной темноте, которая для Кота представлялась серым маревом с чёрными пятнами предметов, стояла небольшая печь, мазанная из глины. На земле лежали меха, рядом находилась наковальня. У наковальни стояли разнокалиберные молоты, на полках валялись инструменты. Баюн подскочил к печи, откинул заслонку, заглянул во тьму. Ничего не было видно, из отверстия тянуло сыростью и холодом. Кот Баюн нащупал камешек, бросил — очень долго ничего не было слышно — затем раздался далёкий всплеск. Кот бросился из сарая на двор.

Славуня поправила скатерть, выглянула в окно — уже стемнелось, мать-Луна ушла спать. Ведьма прислушалась к своим ощущениям, посмотрела на мир внутренним зрением. Всё было тихо, вокруг избушки блестели ниточки заклинаний, древние черепа на кольях внимательно наблюдали за сторонами света. Одно пятнышко перемещалось — Коттин шёл по двору, волшебное колечко мирно почивало в его мешке. У молодых людей ничего магического не оказалось, Баба Яга взглянула на Стефана, решила попытать его ещё раз.

— Вы что же — в Гранёнки пришли, когда Фавн уже всех напоил?

— Так это… все были пьяные… — сказал юноша, сглатывая слюни.

«Волнуется», — холодно подумала Славуня, — «Что-то там произошло. Коттин мой ровесник, он мыслит, примерно, так же, как и я. Он играет не людьми, а народами, считает не дни, а столетия».

— Почему это все? — громко сказала девушка. — Я не пила, например. Значит не все. Зачем же меня причислять?

— Ну и славно! Значит, ты всё видела! Будет хорошо, если старая Славуня узнает правду.

— А зачем Славуне подвергать сомнению слова своего единокровного родича, господина Коттина? Ты меня оскорбила! Как он поведал, пусть так и будет!

«Агни великий», — ошеломлённо подумала Яга, — «Что за кровь течёт в ней? Точно не холодная кровь севера. Предки по отцу у неё были асами, из племени Одина, а вот женщины…»

— Значит, слово, сказанное вслух — это одна правда, а утаённое слово — другая? — начала ведьма. — Почему…

Вдруг яркая вспышка пронзила сознание ведьмы — рядом, во дворе, внутри сетки из защитных заклинаний, кто-то применил сильнейшее волшебство. «Коттин!», — мысленно закричала Славуня, призывая ступу. Глаза её ярко вспыхнули, волосы взлетели вверх от могучей энергии, бившей из сердца, из крови и жил. Вокруг ведьмы зародился вихрь, от его порывов затрепетала скатерть и одежда испуганных молодых людей. Ведьма протянула руку, в неё прыгнул меч, до поры схороненный за печью. Пол ушёл из-под ног Славуни, ступе осталось только подхватить грозную колдунью. Рванувшись через дверной проём, Баба Яга вылетела на двор, над её головой сиял клинок, таинственные знаки пробегали по нему торопливыми чёрными жуками.

Стефан схватил Мишну за руку, но не удержал, девушка потащила его на крыльцо, словно бы его не существовало. Так они вместе и вывалились в темноту, слабо освещённую мерцающими сполохами волшебного огня, исходящего от лесной ведьмы и её ступы.

Когда Славуня вылетела со света в ночные сумерки, она на мгновение ослепла. Небо было закутано тяжёлыми облаками, Баба Яга зажмурила глаза, потом широко раскрыла их, пытаясь разглядеть древнего странника. Вокруг ступы полыхал бледный огонь, по мечу бежали сполохи, в этом призрачном свете проступили очертания избушки, зубчатые кроны ельника, близлежащие прозрачные заросли малинника.

Внезапно тёмная фигура выскочила из сарая. Славуня закричала и направила ступу на Коттина, но существо явно не походило на белокурого мужчину среднего роста, широкого в плечах. У тёмной фигуры, еле видимой на фоне ещё более тёмного сарая, вспыхнули большие зелёные глазищи. «Оборотень!», — на мгновение обомлела Славуня, чуть не выронив меч. — «Прокрался в сарай и сожрал его!». Ступа нырнула вниз, днищем стукнулась о мёрзлую землю, эта встряска вывела Ягу из ступора. «Светлый Агни, да это, же и есть Коттин!».

Рука сразу окрепла, перед мысленным взором мелькнуло оружие странника, мирно стоящее в углу избушки. «Надо бы его скрутить, да поговорить с ним по-иному! Давно я наслышана про кота-оборотня, что изредка приходит к народам нашего древнего корня! Чтобы выжить в последние времена — надо обладать всеми знаниями!». Взмахнув мечом, Славуня бросила ступу на оборотня, собираясь, как следует огреть его плашмя промеж ушей, но вдруг что-то завибрировало, парализовало волю, швырнуло лицом в мёрзлую траву. Краем глаза Яга увидела открытую пасть Кота с многочисленными загнутыми внутрь белыми клыками, увидела молодых, зажавших уши и падающих с крыльца, и только потом услышала трель, льющуюся из Котовьей глотки. От этого звука цепенела душа, и руки безвольно падали вниз.

Кот подбежал лёгкой походкой, перед носом ведьмы возникли сапоги, из них торчали страшные когти. Один сапог наступил на меч, другой — отъехал из поля зрения Славуни вглубь — Кот встал на колено. Женщина застонала, в очередной раз за этот сумасшедший день попыталась приподняться с земли. Кот галантно подал когтявую лапу, подхватил Ягу под ручку. Та встала, пошатываясь, потёрла уши, отряхнулась.

— Мыр! Соизвольте опереться на мою лапку, пройдёмте во дворец! Позвольте представиться — Кот Баюн, просто Кот, — странное существо помахало рыжим хвостом, торчащим из-под кожаной куртки.

— Ох! Я же знала, что тут не всё чисто, — проворчала Славуня. — Ну ладно, пойдём, пора по-настоящему поговорить, — ведьма забросила меч в ступу, опёрлась на лапу Кота.

Парочка подошла к избушке, Баюн оставил женщину, бросился, мурлыча, поднимать и отряхивать от снега парня и девушку.

— Всё в порядке? Кровь ушами не пошла? — беспокойно спросил высоким журчащим голосом Кот.

— Не пошла, не пошла, — проворчал Стефан, — однако, предупреждать надо. А то останемся глухими, как старые вороны.

— Кстати, хорошо, что вороны улетели куда-то, — Кот оглядел окрестности.

— Ну да, вороны господину милее, — проворчала Мишна. Независимо задрав нос, девушка взошла в избушку. За ней потянулись остальные.

Радим долго смотрел, как Кика — так звали женщину, которой он всю ночь проповедовал учение Христа, уходит в лес. Рядом стоял младший, Ариант, он видимо не понимал, что женщина непременно погибнет. Месяц в зимнем лесу, страшные оборотни не давали ей никаких шансов. Даже и не оборотень, пусть он провалится в Геенну! Обычная пара голодный волков, рысь, медведь-шатун, что по какой-то медвежьей причине не полез в логово, спать до весны, а принялся шалить. Такой и человека сомнёт и съест, после того, как труп недельку полежит в буреломе.

Кика повернулась, помахала рукой. Потом запахнула шаль, поправила верёвку, которой подпоясала плащ, и скрылась за густой мрачной елью. Подростки постояли, Радим покачал головой, как делал в таких случаях старый Никон, велел вытаскивать санки — пора идти, рассвет уже освещал серебристые ветки плакучих берёзок, стайку красногрудых снегирей.

Под вечер лес стал реже, наконец, показались просветы, они всё увеличивались, местность пошла под уклон. Радим сказал с гордостью:

— Дошли по зарубкам, которыми отец когда-то путь пометил!

— А Кика идёт без дороги, без меток, — грустно ответил Ари.

— Ты уж молчи там, а то получится, как тогда, с Котом, — озабоченно промолвил Радим.

— Что, я маленький? С тех пор, сколько воды утекло? Ни скажу ничего! А почему нельзя говорить?

— Она господина Коттина видела, да и Стефана тоже! Вот когда встретимся с ними, и если они позволят — тогда всё другим и поведаем!

Ариант важно кивнул, доводы брата были солидными и справедливыми. А, значит — сомнению не подлежали.

Наконец, подростки вышли к берегу замёрзшей речки, на холме чернели заострённые брёвна, над частоколом струился белый дымок — печь протопили. Братья потянули поклажу в горку, их заметили, некоторое время рассматривали, затем ворота приоткрылись, как раз, чтобы протиснулись санки.

За оградой народ занимался своими делами, на помосте у частокола сидел мужик, посматривал на ту сторону, но чаще пялился внутрь. Посреди двора стоял короб на полозьях, густая шкура медведя закрывала его от падающего снега.

— А в городке гости, — заметил Ари. — Может, это наши приехали?

— Тихо мне тут! — испугался Радим, — С чего бы это? Они пошли в другую сторону, в Белозерск! Молчи! Как договорились!

В набольшей избе распахнулась дверь, на крыльцо вышел дядька Яхха, в ярко-рыжей лисьей шапке, с хвостом, небрежно заброшенным за плечо. Увидев молодых людей, он прищурился, узнал сына отшельника, живущего с чудской женой в глубине леса. Как зовут парня? А, Радим, конечно! Странное имя, не то словенское, не то северское. Ну, да ладно, это мелочь, какие только люди не ходят в караванах по рекам, главное не племя, главное — выгодная торговля. Взгляд старшины остановился на санках, на притороченных мешках, на младшем парне. «А это ещё кто?» — удивился дядька, приветливо помахав рукой подросткам, — «Вроде, у Никона только двое парнишек было?»

— Давайте сюда, в дом! Замёрзли, по лесу гуляя?

— Всё хорошо, дядя Яхха, не замёрзли! Ночью оттепель была, — крикнул Радим.

В избе было тепло, на столе горела восковая свеча, от неё по стенам шевелились тени, у тёплой печки спала пёстрая кошка. Когда гости вошли в горницу, она проснулась, посмотрела бирюзовым глазом, потом потянулась и опять задремала. Стряпуха Ирма, родня дядьки Яххи, поманила ребят в закуток, на кухоньку, налила молока из крынки, отломила большой кусок мягкой шанежки. Она сидела на табуретке, подперев подбородок сдобной рукой, ласково смотрела, как парни кушают. Передник её был вышит красными оленями, что паслись под небесным деревом, птицами, рогатыми барашками. От её домашнего вида Ари захотелось спать, он отодвинул кружку, широко зевнул.

Кто-то зашёл в избу, отряхивая снег с валенок. Пол заскрипел, в избе старшины его положили прошлым летом, сейчас ровный кругляк сох от печного жара, трескался. Послышалась невнятно сказанная фраза, какие-то люди засмеялись. Спустя пару минут занавеска шелохнулась, появилось усатое лицо дядьки Яххи, он поманил подростков:

— Пойдём в горницу, там поговорим.

Радим и Ари вошли в комнату, развязали мешки с товаром, лежащие у дверей. Странно, в комнате никого, кроме дядьки не было. Старший брат достал короб с перловицами, собранных летом в ручье, расстелил на лавке соболей, черно-бурую лису, горностаев. Ариант выкатил туесок с густым, почти белым мёдом, определил его под стол.

Яхха открыл берестяной коробок, наклонил его, на ладонь сияющим потоком полились молочные шарики.

— Хороши, нечего сказать. Пойдут девкам на украшения, бабам на рогатые кички. Осталось только дырочки просверлить…

— Батя просил хлебца, болеет он. Стар стал, а у нас зерно закончилось — по сусекам наскребли на пару лепёшек. Ещё льна отрез. А за жемчуг нам бы ладана…

— Слышал я, что ваш бог любит воскурения и благовония. Старому Никону желаю выздоровления. И когда он успел этого одуванчика сделать? — дядька потрепал Ари по светлой головке.

Радим склонил голову, Ари молчал, следуя совету названого брата. Дядька был совсем не страшным, пушнину принял, дал, что просили, даже мешочек соли насыпал. Чужие люди в горницу не входили.

— Уже темно, сейчас тётка Ирма вам на лавке постелет, ложитесь спать. Домой завтра пойдёте?

— Завтра, дядя Яхха. Надо спешить, отец ждёт. Да и мамка будет беспокоиться.

— Да ладно тебе — ты уж взрослый парень! Скоро усы полезут. Приходи к нам, Радим, в городок свататься!

— У нас родитель должен сватать, коль других сватов нет.

— Ну да, ну да. Закон предков надо уважать. А ты что молчишь? Как тебя звать-то? — сказал старшина младшему, глядя в глаза.

— Ариантом кличут, — проглотив слюну, внезапно хриплым голосом ответил мальчик.

— Ишь, ты! Мамка имя тебе дала? Отец же у вас иных кровей! И как он согласился на чудское имя? Он же всё по святой книге делает!

— Не знаю, — испугался Ари. — может и меня по книге назвали!

— Ну да, ну да… по книге. Эх, белоголовый какой одуванчик! Родители то у тебя русые! — дядька Яхха вышел из горницы, оставив мальчика в растерянности и страхе.

Сидя в зимнем чулане, поглядывая на улицу в окошко, устроенное в бревенчатой стене, воевода Чудес барабанил пальцами по столешнице, сморщив лоб. Стриженные рыжие волосы отросли, торчали ёжиком. На столе стоял кубок с квасом — Чудес был трезв, спокоен, готов к решительным действиям. Настоящий воин. На противоположной стороне полулежал великан, подперев голову упёртыми в подбородок ладонями. Ледяные глаза богатыря странно выделялись на румяном лице, длинные белые волосы, слегка волнистые, были схвачены шнуром.

Служивые мужи прямо-таки чувствовали, как завязывается тугой узел событий, как в воздухе накапливается тревога, зреют интриги. А, значит, скоро понадобится оружие дружины. Узлы было принято разрубать мечом — ещё со времён легендарного царя Аль Искандера двурогого, о котором рассказывали булгарские гости.

— Аминта, а ведь сам леший дёрнул нас сегодня остаться. Чуть ведь не уехали! — подал голос начальник.

— А что случилось? Тишь, да гладь. Всё спокойно, караванов нет. Варяги не заглядывали.

— Да что нам эти русы, — поморщился Чудес. — Дорогостоящая охрана, не более. Я не о том. Кот этот не идёт у меня из головы. Сам-то, светлый князь, мне говорил — дескать, неизвестно, что он будет делать, Кот этот, если жив останется. А ну как в столицу явится? Напугает всех до икоты.

— Говорят, что он приходит с добром. Вроде как своё племя защищает…

— Ну да. Везде одни слухи, никто ничего толком не знает. Старые люди уже померли, нынешние старики его плохо знают. Помнишь ведьму с Чудово? Она в один голос с Папаем говорила, что лично видела этого оборотня, и что Кот увёл мальчика.

— Помню, воевода, помню. Мы ещё тогда подумали — не на жертвенник ли?

— Вот! А боги молчат, — прошептал Чудес. — Говорят, совсем отвернулись! Так, не кривде ли он служит? Ведь, не человек он! Оборотень, да и смерть его найти никак не может! Ох, страшно!

— Что же делать то? — волосы двухметрового Аминты встали дыбом, глаза тревожно засверкали. Он поднялся, некоторое время ходил туда-сюда.

— Да ты успокойся, — ехидно сказал воевода, опытный в самых разных житейских делах. — Сам подумай! Мне тут старшина шепнул — паренёк, что с дальнего леса пришёл с Радимом, никогда сюда раньше не являлся!

— Что? — глаза богатыря стали круглыми, ему представились покусанные волколаками люди, превратившиеся в слуг тьмы. Правда, тут Кот, а не волколак, но…

— Приходил сюда как-то старик Никон со старшим сыном, Стефаном. Тьфу, имена заморские! Потом он же приходил с младшим, Радимом. Потом братья сами приходили, вдвоём! И вдруг этот мальчик объявился!

— Значит, ни старик Никон, ни его дети про этого, малого, никогда не обмолвились?

— Чуешь? Скилур, которого Кот поломал, сказал мне, что его сын был светленьким. И по возрасту подходит.

— Надо его повязать, доставить ко двору.

— Ишь, развоевался! И так парню досталось на полную катушку! Может, он и не ведает, где тот Кот! Бросил его оборотень в лесу, а парнишка взял, да и вышел на заимку!

— Оставим его здесь? — засомневался Аминта.

— Может, он совсем не помнит никакого Кота, — продолжал говорить сам с собою воевода. — Но, ведь это тяжкое дело на мне висит! Князь грозился всех памов Великой Чуди собрать! Спрос-то с меня будет! Давай-ка, с первыми петухами, до зари, встанем, да парня разбудим. И тихо, без шуму и пыли, побежим до светлого князя Чурилы.

— Дело говоришь, пусть князь решает.

— Если парень покажет перед князем, где тот Кот, с купцами отправим его домой.

— А если нет?

— Кот — зверь колдовской. Может и память человеческую забрать. Не скажет ничего парень — значит, ничего и не будем делать, ведь по части волшебства мы распоряжаться не можем, — сказал, как обрубил Чудес.

Аминта хотел уже, было спросить, как это — ничего, но прикусил язык, прилёг на лавку и задремал.

Кот Баюн протиснулся за печь, некоторое время там было тихо, потом послышался шум — шипение и ругательства, наконец, в горницу вышел господин Коттин. Лицом он был бледен, по лбу текли капли пота. Мишне стало жалко древнего странника, она подала ему рушник. Коттин принял полотенце, утёрся, бросил его на лежанку ведьмы. Походил по комнате, присел за стол, — все уже сидели по лавкам, лица были скудно освещены огоньком лучины. Коттин задумался, перебирая в воздухе руками, словно играя на призрачных гуслях, вздохнул и начал байку.

Славный царь ариев, благородный Брама, правил своим народом справедливо и строго. Голова его из золотой стала седой, глаза из синих выцвели в стальные. Люди осели на земле, постепенно привыкли к местной природе и новому звёздному небу. Время шло неторопливо, жизнь катилась по извечной замкнутой колее — женщины рожали детей и занимались хозяйством, мужчины охотились и разводили скот.

Аркаим строился и наполнялся детским криком, голосами пастухов и охотников, смехом женщин. Под присмотром учёных старейшин во главе с Жаром возводились дома из глины, согласно тайной астрологии строилась защитная стена, копались колодцы. Улицы шли от центрального майдана на все стороны света, вычисленные ведьмой по звёздному небу — Сварге — со всей тщательностью. Славуня часто смотрела на небо, указывая народу знаки богов, к ней приходили советоваться по поводу свадеб и рождения детей. Она часто уединялась и разговаривала с мудрым Жаром, умевшим читать знаки на клинке, подаренном светлым богом Индрой. Случилось это так:

В давние времена, когда Славуня только что родилась на белый Свет, была найдена странная пещера. Произошло это на священном острове Хайрате, на последнем кусочке затонувшей Арктиды. На острове, омываемом тёплыми течениями, на суровой потерянной Родине. В зелёных долинах Хайрата с ветхих времён жили арии, народ, привыкший к полярной ночи и сияющим снегам. За сотни веков глаза ариев стали голубыми, словно дневное небо, волосы белыми. Море одаривало людей рыбой и тюленями, на суше паслись огромные стада оленей, яков, туров. Возле высокой дымящейся горы с раздвоенной вершиной жили мохнатые слоны — мамонты. Зимней полугодовалой ночью в селение приходили белые медведи — охотиться на собак, сопровождающих человека.

Как-то Жар, молодой кузнец, взяв с собой юного парнишку Коттина, пошёл на гору, вечно курящуюся белым дымом — поискать самородное олово и медный пирит. Высоко забрались путники, и вдруг парень увидел чёрную нору, которой здесь раньше не было. Валуны, поросшие серым лишайником, надёжно заслоняли отверстие от взглядов снизу, из долины. Осторожный Жар приблизился к пещере, заглянул внутрь. Сначала ему показалось, что внутри горит костёр, но отсветы были ровными, серебристыми. Взяв заробевшего паренька за руку и достав из ножен бронзовый нож, кузнец вошёл внутрь. Посреди пещеры, на каменном столе, лежали таинственные предметы. Дальняя стена пещеры призрачно сияла — Жар понял, что там волшебная завеса, а вовсе не каменный тупик. Путники подошли к столу и стали внимательно рассматривать чудесные орудия. Слева отливал серебром двояковыпуклый диск. Посредине лежал клинок из светлого металла, по его лезвию бежали странные чёрные знаки, похожие на жуков. Справа темнела трубка, с одного края сияющая драгоценными камнями, с другого края тонкая, золотистая. Коттин присел, заглянул внутрь, но его взгляд сквозь трубу не проник — внутри была тьма. Жар оглянулся, вокруг стояла тишина, и только гора иногда вздрагивала и тяжко вздыхала. Кузнеца обуяло любопытство, он протянул руку, чтобы взять клинок — такой тонкой работы мужчина никогда не видел, он даже представить себе не мог, что на свете существуют такие вещи. Только его рука коснулась блестящего металла, как раздался голос, от которого у людей подогнулись колени и они рухнули на камни:

— Я бог небес, ваш покровитель!

— Кто ты, могучий? — спросил Жар дрожащим голосом.

— Я всемогущий Индра, ваш небесный отец.

— Что это за чудесные вещи? — Жар поднял глаза, но за сияющей завесой никого не было.

— Это подарки моему народу. Скоро вы уйдёте с этого острова навсегда. С помощью этого оружия Земля будет заселёна и людской род не прервётся.

— Можем ли мы забрать твои подарки сейчас? И в чём их суть?

— Чакра уничтожает тёмных существ. Сталь разрубает бронзовый клинок. Стрела Индры поражает, как молния, на расстоянии. Возьмёте подарки себе, когда будете готовы уйти. Пока же храните их в этой пещере.

— Почему мы должны уйти?

Но бог ничего не ответил — свечение завесы погасло, на её месте возникла каменная стена пещеры. Жар поднялся, взял за руку потрясённого Коттина, они пошли вниз, в селение — рассказать о грозном боге и его подарках.

Со временем Коттин стал стражем Пещеры, поначалу вместе с кузнецом, а по достижению возраста мужчины — поселился там один. Гору стали считать священной, дали ей имя — Хараити. Никто не прикасался к подаркам бога Папая, так прозвали арии Индру, Коттин же охранял волшебные предметы. Старейшины искали знаки, говорящие о необходимости покинуть Хайрат, но жизнь текла без потрясений, пока…

— Да, так и было! — прервала древнего странника Славуня. — Я видела своими глазами, как дрожала гора и огненная лава текла из вершины. Небеса были фиолетовыми, Солнце готовилось уйти на полгода спать. Мамонты трубили, подняв хоботы к небу, волки выли, сбившись в стаи. Им подвывали собаки, вспомнив древнюю кровную связь. Тогда Брама, вождь народа, велел строить плоскодонные лодки. Все понимали, что остров зальёт огнём, что пора бежать. На таких лодках можно было ходить по морю и скользить по зимним льдам, используя упряжку собак. Именно тогда Жар впервые прикоснулся к подаркам бога. Взяв в руки клинок, он неожиданно понял, что за колдовство наведено на его стальную поверхность. Со временем кузнец стал мудрецом, научившимся читать знаки богов, бежавшие по клинку.

— Да, всё так. Причём, оружием, которое было под моей охраной, я сегодня чуть не получил по голове, — заметил Коттин. — Значит, ты сохранила клинок Папая, небесного отца?

— Да, сохранила. Тот, первоначальный клинок. В древности боги часто вмешивались в жизнь людей, народы Мидгарда с их помощью делали копии чудесного оружия. Рам унёс стрелу Индры на юг. Я слышала, что было сделано множество таких стрел.

— Да, в Великой Битве царей стрелы Индры были использованы почти все. Последние хранятся в Гималайских убежищах, — скромно подтвердил бывший Кот.

— Кром с чакрой ушёл на запад. Ты же, Коттин пропал раньше. Когда-то мелькали слухи о таинственных дисках, убивающих чудовищ Нижнего мира. Один такой диск случайно не сохранился?

— В данный момент у меня в заплечном мешке ничего нет, — ответил Кот, честно и преданно глядя в карие глаза молодой ведьмы. Та внимательно всмотрелась, кивнула — Коттин не врал.

— Стальной же клинок ушёл на Восток, — неожиданно сказала Баба Яга. — Со мной. Там впоследствии появился грозный народ всадников — степные скифы.

— Тогда я продолжу свою байку, — заявил Коттин, отхлебнув из чаши терпкого лесного мёда, — Пока…

В темноте закричал петух — Аминта вздрогнул и сел, свесив ноги. В этот же момент прервался храп воеводы Чудеса, он откинул шкуру, озираясь, вскочил с лежанки. Темнота стояла густая, осязаемая — хоть глаз выколи. За окном было не менее темно, небо было укрыто сплошным ковром облаков.

— Всегда удивляюсь, как это петух чует, что Солнце скоро взойдёт из Нижнего мира, — проворчал Аминта.

— Петушок — солнечная птица, недаром его из неведомой Индии принесли, — хохотнул Чудес. — Да и курятина очень вкусна, когда курочку на костре зажаришь. И яичница тоже.

Всё сказанное навело служивых на мысль, что неплохо было бы позавтракать — коль завтра ещё не наступило, значит, самое время для завтрака. Чудес позвенел огнивом, полетели искры, выхватывающие из тьмы рыжие усы и блестящие глаза, наконец, дух огня соизволил явиться — затлела и вспыхнула крохотная полоска бересты, обёрнутая куделей. Чудес зажёг свечу, поставил на стол. Аминта уже резал каравай чёрного хлеба, доставал из мешка шмат сала с бурыми прожилками мяса — Яхха снабдил воинов в дорогу, поделившись запасами.

Наскоро перекусил, плеснув в лицо ледяной водой, из бочки в сенях, умыв нос и щёки, воевода промолвил:

— Слышь, Аминта! Давай выпьем по ковшу кваса, да пойдём будить парня. Ты старшего придержи на всякий случай — с младшим я сам поговорю.

Квас был чёрен, заборист, слегка хмелён — сразу же зачесалось в носу, захотелось чихнуть.

— Славно его делает стряпуха, надо её попросить поделиться секретом.

— Из чёрных сухариков, — скромно промолвил Аминта.

Чудес несколько мгновений смотрел на него, потом захохотал, — Ты, я вижу, времени зря не терял. Ещё, какой секрет выведал?

Богатырь потупился, заулыбался — Ирма вдова, а когда баба незамужняя — боги глаза закрывают. Да, и под одеялом мы, не снаружи…

Последнее замечание привело воеводу в самое весёлое расположение духа. Он поставил ковш на полку, прошёл по зимним сеням к двери, что вела в горницу.

Служивые вошли в комнату, освещая её слабым огоньком свечи, направились к лавкам возле печи, слева от входа. Наверху, на полатях, храпел Яхха — старому нравилось тепло, да и под потолком воздух был свежее, чище.

Осветив лавку, Аминта огромной ладонью прихватил обе руки Радима, сложенные на груди, тот во сне замычал, попытался вывернуться. Воевода, в свою очередь, наклонился к мальчишке, двумя пальцами слегка зажал его нос. Ари, так, кажется, его звали, вскрикнул, открыл сонные глаза. Чудес шлёпнул парня по щеке, потом по другой, просыпайся, мол, скорее, дело важное.

Взгляд мальчика стал осмысленным, тревожным.

— Расскажи мне, где ты с Котом Баюном расстался? — тихим, каким-то нежным голосом спросил воевода мальчишку.

— У нас дома кота нет, — ответил Ари. — Хотели здесь котёнка попросить…

— Смышлён, нечего сказать. Тебе привет от отца, от Скилура.

Мальчик смотрел блестящими глазами, молчал. Радим попытался что-то сказать, но богатырь навалился сильнее, вторая ладонь закрыла рот.

— У меня плохие вести. Крепись, малыш. Мамка твоя осенью померла.

— Как? — сглотнул слюну Ари, — Почему?

— Родами померла, это часто бывает. Боги забрали её в лучший мир.

Ариант продолжал молчать, но предательская слеза заблестела в уголке глаза, потекла по щеке.

— Не печалься, малыш, тризну справили, похоронили в семейной домовине. Батька твой новую мамку ещё не привёл — дочки, да старухи ему по хозяйству помогают. Давай-ка собирайся, поедем с нами в Белозерск, до княжьего двора, там всё и расскажешь.

Радим попытался укусить ладонь богатыря, но тот неожиданно отнял руки. Парень вскочил, хотел что-то сказать, но всё понял, махнул рукой.

— Иди с ними, названый брат. Зла они тебе не сделают. Я же побегу домой, боюсь за отца, да и за матушку…

— Ну, беги, беги! А что, старший ваш, Стефан, разве сам не позаботится о родителях? Или он подался из дома? Куда он пошёл, в стольный град? Он уже взрослый, ему жениться пора.

Радим хмуро смотрел в пол, потом поднял глаза, неожиданно улыбнулся.

— Куда нам против вас, служивых людей! Вы насквозь всё видите! Ушёл в Белозерск, посмотреть на мир, да послужить, если удастся — в дружину проситься.

— Мы его встретим, привет от тебя передадим! О парнишке не беспокойся, он с нами не пропадёт! Аминта, иди, запрягай! Поедем помаленьку, путь неблизкий!

… Пока в один проклятый небом день не случилась беда, — продолжал Коттин. — Земля под ногами затряслась — дрожь огромной черепахи, на которой покоится земной диск, не утихала, а всё усиливалась.

Люди выбежали из землянок, крыши начали обваливаться. Собаки страшно залаяли, потом завыли, собачий вожак оборвал ремень и убежал на капище. Жар с учениками приготовленные припасы. Вождь народа, Брама спускался к берегу, окружённый своим родом. Старшие дети — Кром и Рам, несли на руках старую ведьму Карну, рядом с ней бежала молоденькая девушка, Славуня, недавно взятая в ученицы. Женщины тащили клетки с козлятами, одна девочка несла пару кошек. Мальчишки весело, со свистом, гнали поросят, подгоняя их хлыстами. Свинята визжали, хрюкали, но бежали к морю. Там их уронили на песок, связали ноги ремнями, закинули в лодки, в большие корзины. Мужчины вставили вёсла в уключины, подняли паруса, пошитые из тонких кож.

Земля вздрогнула особенно сильно, с вершины горы в небо полетели искры, немного не достигая низких облаков, сквозь которые пробивались солнечные лучи. Огромное белое облако с шипением взмыло над священной горой Хараити. Люди, забравшиеся в лодки, с ужасом наблюдали, как в небо полетели уже не искры, а огромные валуны. Жар несколько раз вскакивал, пытаясь выпрыгнуть на берег, ведь до сих пор на борт не явился молодой страж пещеры Коттин, но Брама строго поглядывал на кузнеца, держась за кнут. Оглушительный грохот потряс остров, по поверхности моря пробежала мелкая рябь, ледяная вода зашелестела плавающими кусочками льда. С вершины Хараити медленно пополз огненный язык лавы, разделился на два, потом на четыре — подземный огонь стекал по каменным складкам священной горы.

Брама поднял рог, протрубил три раза, вслушался в грозный шум извержения. Сквозь белый пар, вырывающийся из открывшихся гейзеров, сквозь серый дым не доносилось ни человеческого крика, ни ответного звука рожка. Только бешено трубили мамонты, яки и туры с мычанием метались по берегу, выли хищные звери. С дальних берегов острова взмыли стаи чаек, гагар, они тревожно кричали, временами погружаясь в тучи дыма. Вдруг потемнело, с небес на головы людей посыпался чёрный пепел, он слепил глаза, забивал нос, горло. Брама тревожно ходил по песку, карбасы стояли в полосе прибоя, люди готовились оттолкнуть лодки от опасного берега.

Время истекло, и Брама хлестнул кнутом по сапогам, готовясь зайти в волны, чтобы покинуть Землю предков. Внезапно, в последний момент, вождь услышал звук рога, и, через минуту из клубов пепла показался Коттин. На его плече лежала стрела небесного бога и его клинок. К груди Коттин прижимал чакру — оружие из серебра. Волосы Коттина обгорели, лицо покрылось коростой, сквозь которую сочились капли крови. Глаза были воспалены от горячего дыма, из них катились мутные слёзы. Походка юноши была неровной, он шёл, запинаясь за раскалённые камни.

Брама поспешил навстречу молодому человеку, увидев, что тот зашатался, подхватил падающего стража. Коттин опёрся на широкое плечо вождя, вошёл в прибой. Десятки рук втащили их в лодку, кормчий оттолкнулся шестом, и последняя лодка отчалила от гибнущей земли в покрытое льдинами море.

— Быстрей! — закричал Брама могучим голосом. — Гребите дружно! Уходим поперёк течения!

На фоне кровавого заката перед изумлёнными взорами открылась ужасная картина — чёрная гора окуталась дымом, реки огненной лавы стекали в море. Там, где огонь соприкасался с водой, в небо взмывали белые столбы пара. Остров продолжал дрожать, по морю шла крупная зыбь, поэтому Брама стремился уйти как можно дальше от земли. Если море прорвётся в жерло горы, то огромной волной смоет не только жалкие скорлупки с людьми, но и все окрестные земли. В преданиях ариев сохранились упоминания о погибшей Атлантиде…

На восьмой день дым от извержения исчез за горизонтом, лодки упёрлись в сплошной лёд. Впереди был страшный переход через торосы и трещины, через метели и наступающую зиму. Переход по ледяной крыше Древнего Льда, треснувшего на куски от страшного взрыва, случившегося, когда прошли тысячу миль — в тот день погибло около половины народа…

Мёд был выпит, лепёшки съедены, гости в живописных позах полулежали на широких лавках. Славуня кивнула Коттину, когда он закончил, повторила:

— Да, так всё и было. Завтра буду рассказывать я.

— Милости просим, — проворчал Кот, внимательно разглядывая пустую миску из-под мёда. — Что-то мне спать захотелось. В тёплой избе так хорошо! За печкой, на полатях!

— И не говори! А то всё у костра, да у костра… Зимой, в лесу! Зайчиков они ловили, — рассмеялась Баба Яга.

— Славуня, мы будем ждать твоей истории! — Мишна вынырнула из грёз, навеянных байкой господина Коттина, и вдруг поняла, что мир вокруг такой же сказочный, чем в байках бывшего Кота.

— Спать ложитесь! Девочка, иди на печь, Коттин, брысь за печку! Молодой — на лавку, а я вот тут, возле печи на полу постелю. Я привычна.

Ночью Коттин проснулся, прислушался. Рядом, на полу лежала Славуня, молодые уже спали.

— Не спишь?

— Да уж выспалась.

— Я тоже. Лет сто спал. Но об этом позже. После вас, девушка.

— Ты в своём обличье спал или в виде этого… странного Кота?

— Я и есть Кот. Кот Баюн.

— Оставайся здесь, Коттин. Поженимся по весне.

— Да кому мы нужны? Кто нас возьмёт? — изумился странник. — Ты не плачь, но я тебя разглядел. Когда Котом выскочил. Увидел тебя в истинном обличье. Древняя ведьма, только детей пугать.

— Оборотень, баб кошмарить. Что ты там делал, возле сарая? — в голосе Яги прорезалась подозрительность.

— Отлить ходил. У тебя тут не Рим — публичных туалетов не предусмотрено.

— Рим? Заходил тут один из Рима. Давно. Ладно, перемирие, пора спать.

— Спокойной ночи!

— А если дама не хочет спокойной ночи?

Но бывший Кот уже притворно сопел, отвернувшись к стене.

Лошадка весело бежала по льду, её не смущала прибавка в санях — правда, она была невелика — воеводе по грудь. Аминта держал вожжи, воевода Чудес дремал на соломе, укрывшись шкурой, и запах сухой травы навевал ему летние сны. К нему приткнулся Ариант, он тоже дремал — выехали затемно, путь предстоял неблизкий.

Местность становилась плоской, непроходимые еловые леса сменил березняк, высокий северный берег медленно опускался, наконец, сравнялся с южным. В обе стороны расстилались бесцветные пространства, от белых берёзовых стволов болели глаза. Ниспадающие ветки деревьев сливались в серое облако, стелющееся поверх заснеженной земли. Маленькие птички звонко перекликались весёлыми трелями, краснея грудками — чечётки собирали на засохшей крапиве крошечные семена.

Воевода дневную стоянку решил не устраивать, ехать до ночи, а там лошадку распрячь, из саней соорудить убежище. Река в этом печальном месте была спокойна и тиха, её русло напоминало огромную извивающуюся змею. Лёд был ровным, не встретилось ни одной полыньи, ни одного переката.

— Хорошо-то как, — сам себе сказал Аминта. — Только сумрачно больно.

Седоки проснулись, перекусили мясом и лепёшками, выскочили и побежали рядом, пока не отстали. Аминта остановил сани, подождал воеводу с мальчиком. Свет сегодня не был белым, свет был серым, даже тёмным. К обеду небо стало белёсым, пошёл снег — сначала мелкая противная крупа, потом подул ветер, крупа больно секла лица. Наконец, снежинки посыпались крупнее, но ветер усилился — потянулись белые змеи позёмки.

Воевода встал, огляделся, поднял воротник тулупа, вынул из-за пазухи варежки мехом внутрь, с одним пальцем и ладонью лопатой, надел. Посмотрел на мальчишку, сказал строго:

— Ты что ж, себя пленным возомнил? Быстро снимай сапоги и одевай валенки! Ничего, что огромные! Давай, шарф завяжу сзади! Да поверх, поверх, нечего тут рядиться!

Утеплив парня, Чудес огляделся снова — признаки метели, а то и бурана, что валит вековые сосны, становились всё более явными.

— А давай-ка, служивый, сверни налево! Вон туда, где впадает ручей! Видишь, там сухой камыш, березняк тоже сухой. Сделаем быстро навес, потом разведём огонь!

— Значит, остановка?

— Буран идёт, надо залечь, переждать!

— Сделаем, воевода! Ари, возьми топор, будь ласков, кинь мне! Пойду, разомнусь! — богатырь подхватил колун, побежал в лесок, выбрал берёзу, всю в дуплах и огромных шляпах грибов-трутовиков, принялся рубить её под корень.

— Мы тоже разомнёмся! Правда, парень? — воевода выскочил из короба, последовал следом за Аминтой. Ари побежал за воеводой, пытаясь вникнуть в планы служивых.

Лошадку распрягли, она сразу же улеглась на снег. Чудес подошёл к животному, погладил гриву, заглянул в круглые чёрные глаза, отороченные рыжими ресницами, привязал к морде мешок с овсом. Лошадь подогнула передние ноги, принялась жевать, помахивая рыжим хвостом.

— Она не замёрзнет? — шмыгнул носом Ариант, подтаскивая березовое брёвнышко к саням.

— Не замёрзнет, — улыбнулся богатырь. — Наши лошадки привычны к зимней непогоде.

— У нас в деревне лошади только у пама, их зимой в конюшне держат!

— А вот у словен лошадь в каждом хозяйстве, а то и две, — проворчал Чудес. — Они землю пашут, им без этого никак. У нас же коней не так много. У дружины, у набольших людей. У огнищан, что кресают, выжигают леса, да распахивают землю. Их ещё крестьянами кличут. А охотникам зачем?

— А вот князь, бывало, конную охоту устраивает. Оленя загнать, или тура, — заметил Аминта.

— Так, то — князь. Конязь, то есть конный. У варягов то же самое — конунг. Не люблю я такую охоту, Аминта! Народу много, шум и гам, собаки лают, рога трубят, все куда-то скачут! Баловство это!

Втроём, поднатужившись, мужчины перевернули сани, подложили под бок короба несколько чурбанов, получился домик-времянка. Осталось соорудить навес с лазом посередине.

После окончания работы все полезли под короб, на сено, выпавшее из саней, и мягким ковром устлавшее снег.

— Эх, не догадался я утром веток еловых нарубить! — сокрушался Аминта. — А здесь, куда не глянь — берёзовое море, словно молоко, ни одной ели!

— Ночевать придётся — костерок запалим у входа. Не замёрзнем, шкурой укроемся! Да и тепло пока — зима нынче мягкая, настоящего мороза ещё не случалось!

Под санями было темно, хоть глаз выколи, приходилось дремать, уткнувшись в сено, пахнущее прошедшим летом. Лаз замело снегом, сверху навалило огромный сугроб.

Ариант вспомнил, как бежал по огороду, а вокруг зеленели кусты смородины, у забора краснели ягоды малины, летали бабочки и пчёлы. Вспомнил, как налетел на волшебного Кота, только что пришедшего из дремучего леса. Теперь, когда будущее было неясным, а настоящее выло наружи свирепыми голосами — прошлое казалось тёплым и светлым. Мальчик не знал, что человеческая память отбрасывает в дальний угол своего чердака весь хлам — обиды, страхи и несбывшиеся мечты, и выставляет на передний край счастье, любовь и радость молодости. Кот казался мальчику смешным и добрым, родители справедливыми, хотя и строгими. Ари вдруг вспомнил, что он уже не увидит мамку, слезы потекли по щекам — благо, было темно, никто не увидит. Как выглядит иной мир, куда ушла мама, где он находится, Ари представлял себе плохо — только по сказкам, рассказанным сёстрами, Снуркой и Снежкой, наслушавшихся бабку Козиху.

Козиха знала огромное количество чудских, словенских, варяжских сказок, услышанных от купцов, от людей иных племён, ищущих службы у князя, от рабынь, живущих в других селениях. Ари вдруг вспомнил байку про Нифльхейм, далёкую страну на севере. Кто же её рассказывал? Конечно, Стина! Добрая ведунья Стина, что всегда гладила Ари по светлым волосёнкам, угощала пирогом с черникой и сладкой вяленой морковкой!

Будто бы давным-давно, когда боги ещё не сотворили первых людей — белого света не существовало вовсе, а была лишь чёрная бездна Гинунгагап.

Ари огляделся вокруг, и ничего не увидел в темноте. Рядом сопели огромный Аминта и воевода Чудес — когда не было срочных дел, служивые предпочитали поспать. Тьма была непроницаемой, мальчик чуточку испугался, что бездна воцарилась снова, изгнав светлое Солнце из Мидгарда, мира людей.

У бездны было два края, смотрящих друг на друга с начала времён. Северный край был засыпан огромными сугробами, заметён снегами, скован вечными льдами. Звался он Нифльхейм.

Ари покатал на языке чужеземное слово, ему нравилась сказка, в которой было много новых слов и имён. Как любой мальчишка, он с лёгкостью запоминал все странные, необычные заморские слова, присказки и обычаи.

Напротив берега льдов, на другом краю бездны лежал берег огня — Муспельхейм, его искры летели в бездну, в жаркой пустыне не было ни капля воды. Прошли бесчисленные века, тепло Муспельхейма достигло северного берега, растопило вечные льды у самого края. Здесь забил родник, Хвергельмир. Из чудесного родника вытекало двенадцать рек, самая первая на свете река называлась Вимир, её ядовитая вода стекала в бездну. Снова прошли века, яд превратился в соль.

Воды наполняли Гинунгагап, и, наконец, вода достигла краёв бездны. Мистически соединилось несоединимое, и от странного союза двух миров, Нифльхейма и Муспельхейма, зародились первые живые существа — великан Имир и корова Аудумла. Они были огромны, как ночное небо, не похожи на нынешних людей и домашних бурёнок.

Корова Аудумла бродила по небу, из её молока, вытекающего из сосцов, родилась звёздная дорога — млечный путь, галактика. Иногда она спускалась на жаркий берег, Муспельхейм, море там кипело, вместо песка была горькая соль. Корова лизала соль, а юный великан Имир, ледяной, как тьма, и огромный, как космос, сосал сосцы коровы. Так Имир выжил и вырос. Жарковато было великану на раскалённом берегу, падали с него капли пота, превращаясь в крошки инея. Из этого инея зародились римтурсы, ледяные великаны. Гиганты ушли от своего отца Имира в страну вечных льдов, где предавались свирепым забавам и диким оргиям.

Что такое оргии, Ари не знал, а спросить боялся, он думал, что это что-то запретное, наподобие Купальских игрищ, куда детей не пускают ни под каким предлогом. Запретное, но очень интересное и пьянящее. Как хмельной мёд.

Из соли, бывшей когда-то кровью моря, возник могучий титан Бури. Он вышел из Аудумлы, и, по представлению мальчика, был огромен и рогат, как морской викинг.

Дальше Ариант запутался, он только помнил, что Бури женился на ледяной великанше, и у них родился сын — Бёр. Когда пришло время, Бёр влюбился в Бестлу, дочку римтурсов, от этого союза родились самые первые боги-асы. Молодых богов назвали: Один, Вили и Ве. Опять прошли века.

На этом месте Ари задумался. По всему выходило, что Один под видом человека являлся в Мидгард, водил войско, восседая в золотом шлеме на коне Слейпнире, воевал с другими племенами, а потом назвал одно из племён асами, по имени своего божественного народа, и увёл их из Мидгарда в Валхаллу.

Далее в сказке говорилось:

Прогневались как-то молодые боги на своего предка Имира. Дескать, не так живёт, проводит время в дикости и кровосмешении. Убили внуки своего прадеда, а из его тела Один создал Мидгард. Раскрутил Один метлу-сваргу посолонь — слетелись частицы тела Имира к центру, соединившись в Землю. Раскрутил метлу в другую сторону — разлетелись оставшиеся частицы убитого Имира в разные стороны, и образовали планеты и Луну.

Гуляя по берегу моря, и осматривая новый мир, увидели боги два дерева — ясень и ольху. Понравились им деревья, и задумали они заселить мир существами, отличными и от римтурсов и от асов. Выстругали братья из деревьев мужчину и женщину. Один подул на них и одарил людей частицей огня — душой. Вили вложил частицу своего разума, чтобы познали они космос Мидгарда. Ве засмеялся, глядя на забавных существ, и влил в них горячую кровь — для того, чтобы люди плодились и заселяли пустынный мир. Боги нарекли людей Аском и Эмблой и выпустили их на свет.

А ледяные великаны погибли — утонули в крови Имира, и люди с той поры про них ничего не слышали. Правда, в сказке утверждалось, что один римтурс выжил…

За тонкой стенкой плетёного короба выла метель, словно стая волков — на разные голоса. Ари сжался, ему показалось, что кто-то взвыл тонким голосом возле самого убежища. Внезапно всхрапнула лошадь, потом призывно заржала. Служивые проснулись, Ари услышал какую-то возню, видимо, взрослые со сна забыли, где выход, наконец, воевода Чудес закричал раздражённо:

— Аминта, наружу! Волки!

Богатырь что-то тихо ответил, мальчик не расслышал слов, воевода засмеялся, ответил спокойнее:

— Головой нащупай. Давай быстрее!

Здоровяк упёрся задом в короб, рванулся вперёд головой. Посыпался снег, внутрь ворвался ледяной ветер, луч ночного полумрака показался Ари ярким светом.

— Воевода, поспеши!

Чудес схватил колун, полез за ножом, боком вывалился наружу, на покатый сугроб. Мальчик высунул в отверстие голову, в щёки сразу же впился мороз, глаза засыпались мелким колючим снегом. На воле заметно похолодало, по небу неслись размытые облака с рваными краями, сквозь них проглядывала ущербная Луна. Ари услышал крики, упёрся коленами в землю, вылез наружу по пояс и увидел…

Воевода увидел волка практически одновременно с богатырём, и на секунду замер в изумлении. Такого странного животного поживший на белом свете Чудес никогда не встречал, и даже не слышал, что подобное может бегать по снегам Великой Перми. Волк был снежно-белым, огромным, страшным. Уши стояли торчком, голубые глаза горели внутренним огнём, шкура покрылась льдинками. Воевода присмотрелся — шкура была припорошена инеем, словно навеки примёрзшим к шубе животного. Волк сморщил чёрный нос, оголив огромные белые клыки.

Чудес сообразил, что это не простой волк — существо явилось либо из старого мира, либо из мира смерти, из Хельхейма. Так же как и Кот, которого видел, если не врёт, мальчишка. Долг и честь предполагали биться не только с людьми, желавшими зла чуди, но и с любыми волшебными тварями, появляющимися без приглашения на жизненном пути воеводы. Нож оказался в руке, он с одобрением заметил, что Аминта тоже сделал шаг вперёд. А как же иначе?

Лошадь поднялась из сугроба, отряхнулась, словно собака — снег комьями полетел в разные стороны. Заржала в испуге, скакнула, ударив задними копытами воздух, прижалась к перевёрнутым саням. «Пугает волка, дескать, может постоять за себя», — смекнул Ариант. Он вылез на мороз, невзирая на кулак воеводы. Мальчик схватил лошадку под уздцы, стал гладить варежкой по мёрзлой заснеженной морде. Сзади раздался хруст снега — ещё один снежный волк появился из вихрей ветра, вскочил на сугроб. Ари закричал, воевода оглянулся на крик, неспешно повернулся, пошёл на второго исполинского зверя.

Вдруг налетел неистовый порыв бурана, волки пригнулись к земле, уткнулись мордами в снег. Люди чудом не попадали с ног, Ари удержался, вцепившись обеими руками в полоз перевёрнутых саней. Над пристанищем людей возник огромный вихрь, ледяная крупа резала щёки. Аминта прикрыл варежкой лицо, сам воевода сощурил глаза, как зырянин, живущий на краю мира, на берегу Белого моря. Дохнуло страшным холодом, вокруг раздались оглушительные удары, словно на реке лопался лёд — это от лютого мороза трескались стволы столетних берёз. Вдруг воздух содрогнулся, заложило уши, — «Вот сейчас точно лёд на речке», — почему-то с удовлетворением подумал Чудес, ухмыляясь.

Что-то приближалось, и служивые приготовились весело проститься с жизнью.

Тишина свалилась, точно кот с печки — хлоп, и всё затихло. Три человека огляделись — серп Луны ярко блистал в кристально чёрном небе, в окружении колючих звёзд, щёки кусал жгуче холодный воздух, нос кололи иглы мороза. Волки выглядывали, сияя голубыми глазами, из-за торосов снега, но не приближались. На расстоянии ста шагов вокруг повозки бушевал буран, внутри же воронки стояла мёртвая тишина. Кто-то тяжко вздохнул, послышался тяжёлый шаг, другой. Снег скрипел всё громче, по лесу брёл кто-то огромный, пышущий жгучим дыханием вечного льда. Волки, а их уже было трое, повизгивая, спрятались за сугроб, торчали только покрытые инеем уши.

Воевода подбежал к Аминте, они встали спина к спине, их длинные прямые ножи сияли в призрачном лунном свете невиданным стальным блеском. Ещё бы — такое оружие имели далеко не все княжеские дружинники, только самые близкие.

Из крутящегося вокруг мёртвой зоны буранного вихря, показалась огромная голова с глазами, словно тележное колесо. Потом появились руки, вернее лапы, покрытые ледяной шерстью, украшенные острыми загнутыми когтями. Наконец, ледяной великан заметил мелких существ, с ужасом взирающих на него откуда-то снизу.

— Человечки, — голос великана прогудел на низкой басовой ноте, на нижнем пределе слуха. Голос был настолько громок, что у людей заложило уши, несмотря на меховые шапки.

— Уходи, мы тебя не боимся, — отчаянно закричал Чудес, делая шаг навстречу великану.

— Уходи на север, за край мира! — вторил ему Аминта, повернувшись лицом к страшному гиганту, встав плечом к плечу с воеводой.

— Вы драться? — удивился римтурс, присев на корточки.

— Драться, а то ж, — невозмутимо ответил Чудес, помахивая остриём ножа перед коленом великана.

— Да я вас раздавлю, — обиженно загудело басом ледяное существо, замахиваясь огромным кулаком.

Служивые приготовились к неминуемой гибели, кровь отхлынула от лиц, зато громче и чаще застучали сердца. Здесь, на реке, пришла пора умирать.