Кот баюн и чудь белоглазая

Сундук второй Доска двадцатая (частично сгоревшая)

Посреди опалённого города, меж остывших брёвен, пылящих золой и пеплом, бродил человек в кожаной куртке. Его конь стоял смирно, не ржал и не рвался с пожарища. Человек же наоборот — что-то бормотал, взмахивал руками — ругался. Наконец, он нашёл, то, что искал — чугунную доску. Покопавшись в заплечном мешке, человек достал моток верёвки, продел её взамен сгоревшей, привязал к уцелевшему столбу. Затем быстрым шагом направился к сгоревшим кузням, долго там копался, нашёл слегка обгоревший молот — и через минуту над бывшим майданом поплыл звук набата.

Поначалу никто не прореагировал — немногочисленные серые фигуры, копавшиеся в пожарище, продолжали заниматься своим делом, остальные мужики лежали под телегами за городом — стерегли спасённое добро, кто-то прощался с убитыми и сгоревшими, кто-то прикидывал — куда бы податься с этого проклятого места. Но Коттин продолжал долбить в чугун — с него лил пот, лицо покраснело, спина заболела. Вдруг произошло какое-то волнение — через ворота проехала пара всадников, десяток — через другие. Вслед за ними, сначала по одному, по двое, а потом всё более оживлённой толпой повалили горожане и слободские. Коттин ни на секунду не впадал в иллюзию о сознательности славного чудского народа — он его слишком хорошо знал. Даже когда он ещё ни назывался не только чудью, но и скифами. Зато он внимательно присмотрелся к всадникам — так и есть, люди в чёрных кафтанах постепенно заполняли площадь, за ними толпились погорельцы, остатки дружины, крестьяне со слобод, немногочисленная уцелевшая знать… Коттин продолжал стучать молотом — все молчали, никто не мог или не хотел подойти к бывшему Коту. Через полчаса появился большой отряд во главе с богатырём Аминтой — последний аргумент из арсенала Коттина прибыл на место вовремя.

Аминта спешился, медленно подошёл к боярину, поклонился, чуть ли не до земли.

— Прости, Коттин, не уследили.

— Оставь, богатырь — тут и я бы ничего не сделал. Я сам пропустил хазар в город и не догадался об интриге, — бывший Кот швырнул молот на землю, покрытую пеплом.

— Князь Стефан исчез, а княгиня…

— Никого искать не надо… он не перенёс предательства. Кто же знал? Мы столкнулись с опытным противником… Нечего теперь слёзы лить, да лоб расшибать…

— Что прикажешь?

— Вели бабам шить красные прапора. Выдели сотню — и немедленно седлай коней. Хорошо, хорошо… утром седлай. Сейчас же обеспечь порядок в этих Помпеях, я буду говорить Слово. Пригони телегу, покрой её ковром. Вызови ко мне бояр. Сколько осталось — двое? Пусть идут со своими родами. Да, разбей всех людей на три части — охрана, подготовка ополчения, строительство города. Всё ясно? По мере возвращения в Белозерск, пусть гонцы вливаются в подготовку войска. Всё.

Коттин, переодевшись в боярский кафтан золотого шитья, с мечом, сияющим за плечом, выглядел совсем неплохо. Даже, несмотря на отсутствие головного убора — шапка пирожком канула бесследно. Коттин пытался нашарить её в мешке, но не нашёл. Погорелого народу со слободскими собралось достаточно. Коттин глубоко вздохнул, задержал дыхание и крикнул в толпу:

— Поздравляю Вас, господа белозерцы с двумя праздниками!

Толпа сначала долго молчала, огорошенная, затем недовольно зашумела, заворчала — люди лишились не только домов, но и родных, близких.

— Что за праздники? Разор и пожар? — наконец крикнул кто-то из местных, несмотря на обилие в толпе чёрных кафтанов.

— Объясняю! И не говорите, что не слышали! Первый праздник — мы вымели из города измену. Каюсь — сами привели — но сами избавились. Теперь будем строить княжество с чистой доски. Вот вам Аминта — с ним тридцать стрельцов — они будут руководить строительством нового города. Главным над ними будет законно избранный боярин Скальд — человек древних кровей, из близких товарищей покинувшего нас князя.

— Где строить будем? Это место больно нечисто! Измена и кровь!

— Кто там кричит? Ты? — обращаясь к молодому парню в крестьянской рубахе. — Эй, оставьте его! Парень дело говорит! Есть мнение, что новый город будем строить на той стороне Шексны, на берегу Белого Озера. Отсюда вёрст девяносто.

Народ зашумел, но кричать никто не решился — чёрные кафтаны поглядывали внимательно.

— Собирайте скарб, готовьте телеги. Коней на переезд выделит дружина, сама же пойдёт пешая. Берите всё добро, что не сгорело, весь металл, что найдёте, всё оружие, струганные доски и цельный кругляк — сходу переправы строить. Времени двое суток.

— На сборы? — кто-то крикнул в толпе и скрылся.

— На переход! — рявкнул Коттин. — Утром двинемся! Детей, кур и кошек — в телеги, за коров, овец, свиней — в ответе подростки! Собаки сами прибегут! Леса густые, смотрите волков!

— Батюшка, только ли волков? — забилась в ужасе какая-то молодая баба.

— А вот это уже второй праздник, — весело заорал бывший Кот. — Все оборотни сгорели в Словенске. До одного! Кстати — сгорел и сам Словенск.

Толпа, открыв рты, уставилась на странного боярина.

— Словенск — чего? Сгорел? Весь? — тут и там зашептались люди.

— Весь, весь — вместе с торгом и царём Горохом. Уцелел только торжок на другом берегу. Более того — варяги и дружина русов с Великим конунгом Рюриком ушла на Готланд, а драккары Аскольда — на Кыев. Отсюда, имеется мысль — срочно выступить чудским ополчением, которое мы соберём через два месяца, к заморозкам, и прибрать к рукам Словенский торг и торговые пути в греки. Другого момента не будет.

— Война, значит, батюшка? Да как же мы без князя? — завыли, было, бабы, но Коттин опять заорал:

— В каждую крестьянскую семью в течение трёх лет будет подарена лошадь! В каждый городской дом — слуга и служанка. Каждому ополченцу выдадим серебряную ногату. Десятке, что первой войдёт в словенские укрепления — ромейские золотые монеты!

— Ура! Слава боярину Коттину! — сначала робко, а потом всё громче закричали в толпе.

— Нас сейчас здесь трое законных бояр! Пока управимся. Как самый старый и опытный руководитель — командовать буду я! Есть другие мнения?

Сотня Аминты красиво сверкнула саблями и громогласно провозгласила:

— Нет, боярин Коттин!

— Подобно нашим древним предкам я бы мог наградить себя титулом царя, но не буду — ибо скромен. Называйте меня просто — Первый. Как военный руководитель я приказываю: это место сравнять с землёй и посыпать солью. Бывшую княгиню, что со своими людьми и золотом покоится под землёй — там и оставить, хоронить их невместно. Приступаем немедленно! Вперёд!

Народ, шепотом переговариваясь, поругиваясь, щёлкая орехи, потянулся во все стороны к своему скарбу, телегам, детям и скоту — готовить великий переход на новое место. Чёрные кафтаны уже тащили конфискованные мешки с солью — сыпать на место сгоревшего дворца. В опустевшие мешки собирали скобы, гвозди, чугунные осколки и болванки, медные прутья, куски плавленого олова, бронзы… Обгоревшие брёвна катали с горки в Шексну — они сбивались в плоты и плыли вниз по теченью — в южные моря…

Коттин сидел в только что срубленной избе, рядом, на лавке лежал Аминта — других помещений в новом городе не было. Заложили княжеский дворец — обозначили колышками. Из лесу везли красные сосновые стволы — для частокола, намеченного верёвками. Работа кипела, люди Аминты сбились с ног — по числу едоков отмеряли участки земли под будущие боярские хоромы. План города существовал в голове Коттина в самом общем виде. Слева от будущего дворца, под навесом кипел котёл, там будет построена поварня. Справа пополненная до приличного количества дружина возводила собственное помещение.

Перед Коттином стоял простоватый мужик — нечёсаный, в дырявых ботах — на северах лапти прижились далеко не везде. Аминта молча, кивнул — мужичок оторвал подкладку кафтана, показал секретный знак. Коттин приказал ему сесть за стол, велел принести кусок хлеба с брынзой, кувшин пива.

— Рассказывай, что там творится! — произнёс бывший Кот, когда они остались втроём

— Боярин, — произнёс пригляда, — дела обстоят так. Весь город, кроме заречья, выгорел дотла — народу погибло много, а также скота, рабов, товаров — огромное количество. Люди ночью бежали к реке, многих подавили, многие утонули. Царь Горох и все бояре погибли — сгорели во дворце… в огне.

— Говори, говори, нам это уже ведомо…

— В огне, — повторил мужичок и удивлённо посмотрел на Коттина. — Однако часть народа спаслась — у них теперь главным посадник Гостомысл. Князем-то его никак нельзя — кровь не та, а царской, или иной древней крови не осталось.

— Значит, вот они, как решили — посадника… Кого в князья пророчат?

— Пока не ясно. Гостомысл собрал вокруг себя богатейших купцов — они кричат, что пусть будет торговая республика. А князя призовут — если война или ещё что.

— Магистрат завели? В Ганзу перекинуться хотят, что ли?

— Нет, Боярин… Они на другом берегу Волхова заложили стены нового города… больше прежнего…

— Словенск воскрес?

— Нет, господин, вы не поняли. Они назвали его Новый Город… Новгород. И даже — Господин Великий Новгород. И хотят жить сами по себе…

— Много хотят… что ещё?

— Вы сами и сказали — много хотят. Пока они орали и посадника сажали — в город пришёл малый отряд с Ладоги.

— Варяги вернулись?

— Ну а как же! Русы пришли с товарами — металлы, ткани, продукты. Всё под охраной, и цены невелики. Их приняли с радостью, своя-то дружина погибла полностью… почти.

— Аминта, выдай этому человеку три ногаты. Пусть пока отдыхает.

— Благодарю господин! Да, ещё говорят, что ночью видели огнедышащего Горыныча, что сжёг дворец. А среди углей нашли много костей волков и чудовищ.

— Эти сказки мы тоже слышали, куда уж без драконов и оборотней. Всё, иди!

— Коттин, скоро начнут возвращаться гонцы. А там и народ потянется. Пора ставить шатры за городом — для ополчения, — промолвил Аминта, когда человек вышел из избы.

— Сам, сам, Аминта. У меня голова пухнет. Однако, всё складывается в нашу пользу. У них нет военного вождя! Скоро придёт оружие. Стальные мечи…

Со всех сторон подтягивались мужики — по всей великой Перми прошёл слух о сказочных благах для тех, кто будет участвовать в походе на словен — про лошадей, служанок, серебро. Деревенские памы сломали головы, как удержать мужиков дома — воевать желали поголовно все. Наконец, изобрели формулу: «от двадцати до сорока, если не единственный сын, не более двух мужчин от дома». Постепенно лагерь заполнялся. Пам Коттин лично обходил шатры, говорил с людьми, наблюдал за подготовкой будущих дружин.

— Как ты его копьём тычешь, — иногда слышался его горестный вопль. — Так только бабу на сеновале…

В ответ раздавалось бубнение непутёвого бойца, звонкий голос десятника, с утроенной силой принимавшегося гонять будущего воина.

Постепенно вокруг Коттина, помимо Аминты, боярина Скальда, сложился круг соратников — из молодых сотников, пары чудских купцов, стариков-ветеранов из простых дружинников. Как-то раз, обходя лагерь, Коттин узрел, как толпа ополченцев, стоя на коленях и весело скалясь, вдруг с уханьем выпрыгивает вперёд — среди воинов явно шло какое-то соревнование.

— Новое игрище? — спросил любопытный древний странник, ныне просто Первый. — Соревнования полезны для здоровья!

— Ещё как полезны! — с гордостью отвечал Аминта. — Прыжки с колен — национальная забава! На колени — а потом прыг! На колени — а потом прыг! Тем и крепки, Коттин!

Бывший Кот остался доволен войском — он приказал десятникам подготовить телеги, коней, провести смотр на наличие болезней, одежды, обуви, оружия и провианта. В Новый Белозерск, который вскоре стал просто Белозерском, откуда-то с востока прибыла известная повозка с огромной бочкой и множеством мелких бочонков и крынок. Все поняли, что поход на носу. Всех, от мальчика до почтенного отца семейства, охватило радостное предвкушение — когда дрожат руки, когда всех закидаем шапками, а жене — жди меня и я вернусь!

Выступить решили в пять утра — чтоб без лишних слёз, но, как всегда, пока разобрались в колонну, пока собрали обоз, наступил полдень. Наскоро перекусив, прямо из домашнего, завёрнутого в платки и тряпки, помолились в небеса, поохали, воодушевились неземным сиянием меча Первого, как его было велено величать — и медленно потопали. В лаптях, ботах, сапогах, кожаных тапках с завязками — совсем, как даки на римлян, тысячу лет тому назад. От скуки сложили и пели походную песню:

Так как дороги, как таковой не было, а та, что по слухам была когда-то, давно заросла — шли не торопясь, вдоль Белого Озера. Когда водная поверхность скрылась с глаз, прилетели на загнанных конях двое — скрылись в шатре Коттина, в присутствии Амины и сотников долго шептались. Выяснилось — словене, выдвинулись из своих владений, вступили в союз с русами Ладоги, прошли мимо Ладоги и Онеги на север — дескать, пусть белозёрцы уйдут в поход, захватим всю северную землю, положим под Господина Великого Новгорода. Гонцы, измученные голодом и гнусом, были отправлены в баню, накормлены, напоены и награждены золотом — невиданная щедрость. Стояли полдня — думали. Затем повернули на север, снова шли вдоль Белого Озера, до речки Кема и её притока по прозвищу Сука, далее какими-то мелкими ручьями. Наконец, добрались до речушек Поржала и Свара. Судя по названиям водных протоков, вдоль них в былые времена хаживали не самые унылые предки. Так, через три недели и дошли до озера Лача — а это уже матушка Онега. Она впадает в озеро, из него и вытекает, а откуда эта чаша в земле появилась — неизвестно, не иначе след бога. Выслали на разведку людей Аминты — без коней, пешими. Они донесли, что на широком поле, на правом берегу Онеги стоит лагерь новгородцев. Ползали ночью, чуть ли не до вражеских костров — искали тайные ямы, иные ловушки — ничего не усмотрели. И драккаров русов не видели. Могли же они уйти восвояси — для них торг важнее соседских интересов.

От этих вестей войско воодушевилось. Встали лагерем, костров не зажигали — точили мечи и сабли, штопали ремни и одежду, чистили бронзовые пряжки, шлемы, проверяли кольчуги. Наутро решили идти в бой, смять ничего не подозревающих словен, тьфу, новгородцев, раз и навсегда покончить с заносчивыми соседями. А с русами — потом разберёмся, их не так уж и много, им ещё плыть по морю, то, да сё… А те, кто уже сел по славянским землям — пусть сидят, нам до того нет дела.

На заре стало ясно, что холм, разделяющий оба войска, тщательно исследован не только людьми Аминты, но и новгородцами. Однако Коттина это не смутило — да, фактор внезапности исчез, пригляды доносили, что лагерь противника проснулся, гремит оружием и котлами — новгородцы завтракают и готовятся к бою. Бывший Кот решил сам взглянуть на диспозицию. Поднявшись с десятком приближённых на пригорок, Коттин лёжа всматривался в открывшуюся картину. Новгородцы стояли на берегу Онеги, их было много, да, очень много — они собрали всю силу, видимо, обида на чудь, спалившую город, кипела в крови. Если чудь ударит сверху всем скопом по всему фронту — есть шанс скинуть новгородцев в реку и потопить, потоптать конями. А вот лучников необходимо поставить на фланги.

Коттин оглядел поле ещё раз — в стане словен не было ни одного знамени, ни одного прапора. Совсем оскудела земля словен на древнюю кровь. Конницы не было вовсе. Это неприятно кольнуло Коттина — так быть не могло никак. Он шепнул Аминте, чтоб тот срочно послал десяток людей в поля на ту сторону реки — искать засадный конный полк. Не пешком же они сюда пришли? Не было и русов — даже самый малый воевода боевитого народа обязательно бы поднял прапор. Воевать было не с кем. Коттин прополз несколько назад, встал, и помчался в свой стан — говорить Слово.

— Господа Чудь! — Коттин говорил не в полный голос, но стояла мёртвая тишина — войско слушало Первого. — Враги пришли на землю, которая издавна принадлежит нам. Они пришли за тем, чтобы не стало более Великой Чуди, они хотят, чтобы мы легли под Господина, что зовётся Великим Новгородом. Случались походы словен на чудь, случались чуди на словен — но сейчас решается судьба нашей крови. Быть нам Великой Чудью или уйти в небытие, раствориться среди иных племён.

Про награды я сказал всё — повторяться не буду. Если мы победим — Новгород и торговые пути будут нашими. А варяги — ну, что варяги — они тоже уважают это, — и Коттин вскинул над головой сияющий меч.

Войско секунду помолчало, затем заорало, нагоняя свирепость, застучало в щиты мечами. Сотники взмахнули рукой, проревели рога, и чудь единым фронтом побежала на холм. Там, полоса за полосой, на миг застывала, обозревая противника, затем рёв и рык усиливался — дружинники бежали вниз разъярёнными толпами, сверкая мечами, шлемами, кольчугами, наконечниками пик и дротиков. В ту же минуту лучники подняли луки. Снова взревели рога, на флангах — и в новгородцев полетели тучи стрел. Через минуту обстрел прекратился, первые шеренги чудского ополчения достигли новгородских рядов. Когда всё войско исчезло за холмом, Коттин вскочил на коня, направился наблюдать за ходом сражения. Через минуту перед древним странником открылось поле битвы.

С первого взгляда всё было прекрасно — обстрел нанёс противнику урон, чудь храбро наскочила на ощетинившийся Новгород, по флангам даже продавила ряды. Поначалу Коттин не обратил на это внимание — дескать, противник поставил в центр наиболее опытных и закалённых бойцов, но потом призадумался — фланги словен всё больше проминались под ударами чудского ополчения, вот-вот, и новгородчина будет окружена. Это было настолько неправильно, что древний Кот забеспокоился. А тут ещё стали возвращаться люди Аминты — в полях на том берегу Онеги не было никаких следов не только конницы противника, но и обоза. Коттин впал в ступор — не на драконах же прилетели враги? Или они думают победить его, древнего Коттина Стража без конной атаки? Страшное произошло через минуту — когда чудь дошла до берега Онеги и попыталась замкнуть кольцо окружения.

Противник вдруг позволил чудскому ополчению окружить его, и колоннами отступил от реки к основной массе войск. Дружинники толпами бросились за новгородцами, и вдруг попали в ловушки — ямы с кольями оказались вырыты не перед линией обороны, а изнутри. Треть войска, словно корова языком слизнула — слышались лишь дикие вопли и проклятия, доносящиеся из тёмных отверстий. К ужасу Коттина, словене начали кидать внутрь ям сено и поджигать его. Увидев такое злодейство, ветераны, дравшиеся по центру, опустили оружие, начали пятиться назад. Бывший Кот схватился за голову, потом вскочил, заорал лучникам выйти на прямой выстрел, то есть объявить себя, дать залп навесом по войску новгородцев, и, обнажив мечи — в бой!

Благодаря фланговым атакам положение выправилось, центр снова пошёл вперёд — вопли, звон мечей и ругань неслись теперь в основном оттуда. Но там, же росла и гора трупов — надо было либо продавить оборону словен, либо отвести войска метров на пятьдесят. Подали команду отойти. Однако новгородцы воодушевились, стали давить — чудь упёрлась в холм и была вынуждена пятиться наверх. Положение складывалось критическое.

Прискакал Аминта — смотреть на поле брани с Коттином. Покачал головой, в любой момент новгородцы могли прорвать чудь, и обойти холм.

— Господин, не пора ли бросить в бой конницу?

— Рано, — проворчал Коттин, поглядывая на небо.

— Ты чего высматриваешь? — удивился богатырь. — Горыныча?

— Горыныч не прилетит, я с ним тут недавно беседовал на эту тему.

— Шутишь? — обиделся Аминта. — Тогда вызови Снежного великана!

— Тут не до шуток! — почему-то взвился бывший Кот. — Мне сейчас сказали, что новгородчина прошла через Чудово. Всех угнали в полон, кто не мог идти — вырезали! Это не брань, не сеча, это война!

— Да, война, господин! Что поделаешь! Посылаем конницу?

— Ты не понял, Аминта! Ты только что говорил насчёт Дракона. Я проверил — здесь уже нет никого, кто бы видел меня в образе Кота. Народ более не верит в меня! Поэтому…

— Что ты задумал?

— Давай-ка, спустимся ниже, вон к тому стогу. Твои люди пусть нас прикроют. Не спешиваться! Кстати… ах… ямы Ваала! Срочно брось две сотни вон туда… Да, слева… там наши изнемогают. Пусть прорубаются в центр словен! Отвлекут внимание, а может, и разрежут их напополам.

Аминта свистнул сотникам, показал два пальца, махнул рукой. Заревел рог — сотни сначала медленно, а затем всё быстрее набирали ход — вот они выскочили на гребень холма, заорали страшно, ринулись вниз — чудь быстро сбилась в ряды, пропуская лавину. Словене ощетинились копьями, но не выдержали — конница прорвала их ряды, начала рубить пешую дружину. Коттин вскочил, потирая руки, и тут же замер. Непривычный звук плыл над полем — будто дули в металлические трубы. Аминта что-то закричал, показывая рукой в сторону.

Из-под полога леса, в котором пряталась Онега, выплывали драккары русов — Коттин насчитал не менее десятка. Каждая ладья несла около тридцати коней. Всадники стояли пешими, били мечами в щиты, давали своим знак — держитесь!

— Всё? Это конец? — спросил богатырь, застёгивая кафтан на все пуговицы.

— Ещё нет, — тихо и грозно прошептал Коттин. — Будь возле меня — но не дёргайся и не вмешивайся, что бы ты не увидел. Поклянись не лезть! Скажи своим — пусть ничего не боятся, ни на кого не глядят, кто бы сюда ни пришёл. Живы будем — не помрём!

Коттин прошёл сквозь конников Аминты, уткнулся лицом в сено. Вздохнул запах — засушенный клевер приятно щекотал ноздри. Оставалось последнее средство. Плохое. Но выхода не было — приходилось играть роль, предложенную богами — роль, озвученную когда-то проклятым Фавном. Делать нечего — через пять минут конница ударит в уставшие чудские отряды. А у нас в засаде — две сотни. Спасти чудь может только чудо — впрочем, как и всегда. А конкретно — те самые боги. Что там плёл этот копытный козёл?

— Фавн, явись! — скрипя зубами, прошипел бывший Кот.

Позади кто-то хихикнул. Коттин быстро обернулся и обомлел. Фавн, собственной персоной, с наглым косорылым пятачком, крутыми рожками, длинным нервным хвостом и красными пьяными глазками, предстал перед ним. Да и боги бы с ним! Разве Коттин не видел этого прохиндея и в худшем виде? Видел! Но на этот раз древний божок держал за руку девочку-подростка лет одиннадцати, с белыми косичками и курносым личиком.

— Пьяная скотина! Не мог трезвым явиться? И зачем ты притащил сюда ребёнка?

— Узнаю неблагодарного Кота! Глупого Кота! Тупого Кота Баюна! — заблеял Фавн. — Вместо благодарности за спасение — одни оскорбления! Но я привык! За этого ребёнка я могу потребовать с тебя бочку золота!

— Что такое? Что ты там блажишь, старый козёл?

— Девочка, скажи тупому Коту, кто ты?

— Господин Коттин! — нисколько не смущаясь, промолвила девочка. — Вы меня не помните? Вы у нас кашу кушали, когда мой брат Ариант привёл вас из лесу, и вы были Котом!

— Она последняя! — похвалился Фавн, вдруг ставший совершенно трезвым, поглядывая на Коттина хитрым глазом с оранжевой склерой и чёрным поперечным зрачком.

— Кто меня видел Котом? — растерялся Коттин.

— Твоя последняя прямая кровь! Возьми меч Индры — пусть он исполнит своё предназначение!

— Нет! — взвыл Коттин, подняв кулаки в небо и призывая богов. — Нет! Такой ценой — нет!

— Цена приемлема — ты же не можешь заглянуть в будущее, чудак. Там Великая Пермь, государство чуди и тысяч других народов, от океана до океана. Да не верти башкой на юг и север — от запада до востока! Империя более великая, чем Рим, Константинополь или Халифат!

Только, — Фавн извлёк непонятно откуда крошечные песчаные часы, — у тебя не более трёх минут. Русь уже пошла в атаку. Они прорвутся, даже если ты кинешь свои жалкие резервы. Но если явится богиня… И ты в образе Кота — древнего заступника чуди, с мечом Индры ринешься в бой — новгородчина падёт, варяги уйдут. Ты знаешь, — Фавн фамильярно придвинулся к Коттину, — эти словене мне и самому не очень нравятся… заигрались в демократию… да в дружбу с Ганзой… ну их! Давай уже — каплю крови на меч…

— Каплю? Всего каплю? И всё произойдёт? Всё случится? Ради великой Империи?

— Поспеши, древний странник…

— Боги! О, боги! Почему вы не слышите меня!

— Поспеши…

— Как тебя зовут, дитя?

— Снежана… Дядя Коттин, да вы не бойтесь! Я потерплю!

— Всем отвернуться! — заорал Коттин на конников Аминты, так, что отшатнулся даже Фавн. Лишь странная девочка оставалась спокойной, глядя на Коттина светло-серыми глазами. Древний странник взял меч, по его светящемуся лезвию как всегда бежали знаки. На деревянных ногах Коттин приблизился к девочке, приставил остриё к груди ребёнка. Чуть нажал — на платьишке показалось красное пятнышко. Вот одна капля просочилась сквозь серый лён — прикоснулась к лезвию, зашипела и исчезла. Меч слегка завибрировал в руках бывшего Кота, издал низкий звук, засветился сильнее. В этот момент за холмом раздался рёв — заорали русы на лодках, послышались звонкие шлепки — всадники с конями спрыгивали в воду, не дожидаясь, пока судёнышки втащат на песок.

Коттин посмотрел в небеса, потом на меч — и нажал ещё чуть-чуть. Показалась ещё одна капля крови, но Снежана стояла, не мигая, лишь её щёки чуть побледнели, и руки задрожали. Капля крови потекла по лезвию меча, но в этот миг на плечо Коттина легла рука Фавна — от него несло, как из огромной бочки — от этого запаха можно было упасть без чувств. Коттин попытался оттолкнуть опять пьяного козлоногого, но Фавн нелепо взмахнул руками, поскользнулся. Его хвост хлестнул Коттина по спине, копыта взметнулись выше похотливой рожицы, и всем телом древний божок упал на меч. Как сквозь масло, меч прошёл сквозь тело ребёнка. Девочка медленно упала на спину, отталкивая руку Коттина.

— Ариант меня не взял в лес, — прошептала Снежана, — а я так хотела! Ведь он мой брат-близнец…

Глаза девочки закрылись, изо рта потекла струйка крови. Коттин, с выпученными от ужаса глазами, с волосами, вставшими дыбом, вынул меч, и, направив его в небо, возопил:

— Боги! О, боги!

Из меча в светло-голубые белёсые небеса ударил яркий луч, по небосводу пошла лёгкая рябь, словно от камешка, брошенного в воду. Люди Аминты, окружившие Первого, стали указывать на небо, громко переговариваясь. Взглянув вверх, Коттин увидел валькирий, которые, хрипло крича, пикировали на крылатых конях вниз, чтоб унести по Бильфросту, радужному мосту, погибших воинов. Коттин узнал Роту, Христу, других дев Одина. Убедившись, что небеса открылись, он в ярости повернулся к Фавну, чтоб порубить его в капусту. Фавн отпрыгнул, стал бледнеть, расплываться, дразня Коттина пьяными рожами — но глаза козлоногого смотрели мудро, проницательно.

— Я тебя ещё найду! — прошептал Коттин, с ненавистью глядя на Фавна.

— Конечно, найдёшь, — усмехнулся Фавн. — Я теперь живу в любом хмельном. Пей больше — и я приду. Кстати, — вдруг озаботился сатир, — а где брат-близнец? А, вот оно как! Слава небесам, его нет в Мидгарде!

После этих слов сатир исчез — и вовремя, небеса распахнулись, словно глаза удивлённого ребёнка — богиня, в лёгкой тунике, улыбаясь, смотрела вниз, где, как оловянные солдатики, люди свирепо истребляли друг друга.

— Фригг! Великая богиня! — закричал Коттин.

— А, это ты, Кот? Всё гуляешь? Что не заходишь в гости?

— О, Фригг, почему боги так долго не отвечали на наш зов? Что случилось?

— Что случилось? — удивилась богиня, встряхивая рыжими кудрями. — Да, ничего, собственно! Мы пировали! Ах, какой долгий был пир!

Коттин вдруг осознал, что не слышит никаких звуков — не звона мечей, ни воплей сражающихся, только где-то плескались волны и тихо ржали кони. — Вы пировали? — ошарашено спросил древний странник. — Но почему не отвечали на мольбы и не замечали жертвы?

— Мы уходим спать, глупый Котик. Ты разве не знал, что наши день и ночь по тысяче лет? Так что — прощай на десять веков, Котик!

— Постой, Фригг! Разве ты не видишь? Мой народ гибнет! Дай мне хотя бы каплю волшебства!

— Да бери, жалко, что ли? — богиня наклонилась и послала Коттину воздушный поцелуй. Словно цветное облако просыпалось на бывшего Кота, и тут же снова заорали дружинники, застонали раненые, зазвенели мечи — оба войска в последнем, зверским ожесточении, бросились резать друг друга.

— Господин, конница русов пошла в атаку! Ещё минута — и нас сомнут!

— Сейчас, Аминта! Дайте мне коня! Да, пришли сюда двух бойцов, пусть сожгут тело девочки. Вдруг…

— Коттин! — взвыл Аминта. — Никаких «вдруг», мы победим.

Древний странник вскочил на коня, меч молнией сверкнул над головой. Он взглянул на небеса — Фригг до сих пор смотрела на смертных, что всё время воюют, убивают друг друга, укорачивают и без того свою коротенькую жизнь. Вдруг богиня оглянулась — в небесах Вальгаллы, одно за другим, открывались иные окна — их становилось всё больше и больше, а в тех окнах — ещё и ещё. На поле битвы смотрели боги и богини из разных миров, многие из богов были неизвестны Коттину, а из дальних окон, из тьмы чужого космоса, смотрели существа, не имеющие с человеческим обликом ничего общего.

— Смотри, Чудь! Все боги многочисленных миров смотрят на нас! Сегодня здесь родится новая Империя, которой отныне не будет конца!

Всадники в чёрных кафтанах рысью вышли на вершину холма — новгородчина и варяги наседали, конница русов почти прорвала ряды ополчения и дружины — однако, живых оставалось с обеих сторон мало, ох, как мало!

В небе появилось чудное существо — в сияющих золотом латах, в пурпурном плаще, широко раскинув белые лебединые крылья, стоя на кудрявом облаке, оно рубило серебряным мечом налетающих на него и злобно кричащих валькирий.

— Ангел господний! — закричал какой-то дружинник. — Кто-то из христиан умолил вступиться своего ангела!

— Чудь! — заорал Коттин, вставая в стременах. — Сейчас мы сомнём врага и начнём Великий Поход! Смотрите на меня, древнего Коттина Стража! Я сейчас явлю вам милость богов и предстану в образе вашего древнего покровителя!

Что-то ярко вспыхнуло, на белом коне вместо Первого, или боярина Коттина, ещё толком никто не разобрался, возникло странное существо — высокий рыжий Кот, в красных сапогах, шапке пирожком и рыжей кожаной куртке, сшитой из кусков коровьей кожи. Баюн мурлыкнул, совсем по-человечески рассмеялся — сила переполняла его. Вот он дунул на правую лапу — место неё возникла человеческая рука в железной перчатке, крепко сжимающая меч Индры.

— Вперёд! Один удар, и победа будет за нами! Они уже изнемогают! — высоким голосом пропел Кот, и бросился вниз, пришпорив коня и страшно закричав убийственной трелью. За Баюном летел его телохранитель, знаменитый богатырь Аминта, из-под копыт чёрного коня летели комья земли, попадали во всадников, острым клином несущихся вслед за ним, сметающих всё на своём пути.

Кот Баюн всё видел и всё слышал — лязг мечей и кольчуг, хрип пробитых лёгких, шёпот умирающих, его зелёные глаза горели, высматривая слабые места в рядах новгородцев, в отчаянно сражающейся коннице русов. Эти глаза видели все промоины весенних ручьёв, все ямки на поверхности холма, видели всё, что шевелится под копытами коня…

А что там шевелится? Кот Баюн вдруг увидел нечто… нечто… что взорвало мозг, распушило усы, подняло шерсть дыбом на загривке! Горячая кровь ударила в голову, свирепые инстинкты, заложенные в незапамятные времена насмешником Агни, взыграли в полную, невероятную силу! Кот Баюн заорал во всё горло боевую песнь всех котов мира — Мяуууу!!! И отбросив меч, изо всех сил, прямо с коня прыгнул… на мышь, что стояла столбиком, бусинками чёрных глаз наблюдая за приближением зверя.

Дальше произошло то, что никогда не снилось ни одному всаднику ни в одном самом страшном сне — конь Аминты запнулся за Кота, прыгающего за мышью по склону холма, богатырь перелетел через голову животного, упал на пику какого-то расторопного новгородца. Лавина всадников превратилась в кровавую кашу — трещали ноги коней, ржущих в смертельном ужасе, брызнула кровь из раздавленных тел, налетевшая русь в яром неистовстве рубила и людей и животных… Кровавый хаос накрыл поле боя. И только стаи ворон усаживались на окрестные деревья, терпеливо наблюдая, как росли горы трупов.

Воеводой русов был произведён строгий досмотр — своих павших воинов, как и союзных словен, сожгли на скорбных кострах. Чудь похоронили в общую яму, предварительно поживившись трофеями. Своих раненых, что выжили к утру, отправили домой речным путём, всю чудь добили — кровная месть была исполнена в полной мере. Великая Пермь была пригнута под тяжёлую длань Новгородской республики.

Проклятого кота-оборотня среди мёртвых и раненых обнаружено не было.

Я, Стефан, бывший белозерский князь, а ныне раб божий, бродящий по землям Великой Чуди, и изгоняющий святым крестом нечисть и нежить, молился нынче ночью особенно долго и усердно, потому как стал меня искушать бес. Долго гнал я его святыми молитвами, но явился он в мой тайный скит, и нагло развалясь на лавке, поведал следующее:

Дескать, зовут его Асмодеем, и знаком он со многими героями, как нынешними, так и древних времён. Сам же бес, или демон, как он себя назвал, рылом страшен, телом красен, гол и отвратителен, словно свинья в своём кале, но, по его лживым словам, он занимает высокий пост в бесовской иерархии.

Рассказал тот Асмодей, непрерывно чихая от ладана и святых икон, что несколько десятков лет назад, спас он одного моего старинного знакомца. Заныло у меня сердце, ибо догадался я, о ком идёт речь.

Демон же сказал, что сейчас, сей знакомец, спит в известном месте, но мне туда лучше не соваться — настолько там сильно могущество, его, Асмодея. Тогда я согрешил — вступил в разговор с бесом и спросил — что говорил тот боярин, если он был при своём уме.

Бес промолвил, что ночью, после сечи при Каргополе — вороньем поле, когда погибла чудь, он нашёл порубленное тело известного мне боярина и своим мерзким волшебством перенёс его в тайную пещеру. И что тридцать лет он ждал, пока срастутся руки, ноги и прочие кости у этого существа, после чего он разбудил его — ибо назрел разговор.

Боярин же спросил Асмодея — что происходит в Мидгарде. И ответил ему Асмодей, что бывший Мидгард под крылом Князя мира сего. И позвал его Асмодей к себе на службу, но боярин показал демону неприличный жест, поведав, что перед смертью некая богиня отсыпала ему волшбы на тысячу лет, и что в услугах Асмодея он не нуждается. Потом показал вновь отросшие зубы, и оскорбил беса тем, что напомнил, как тот играл в кости с каким-то Олегом — издевался. А когда услышал, что Фавн, известный сатир, работает в ведомстве демона — то вообще заржал неприлично, как конь.

На что Асмодей обиделся, и поведал боярину, что чудь полностью разгромлена и ушла в пещеры Урала, а вся земля её лежит под Новгородом. Сей человек нахмурился, но вновь развеселился, узнав, что Республика Новгородская беспрестанно бранясь, передралась внутри себя, и что прозорливый посадник Гостомысл призвал своего зятя — Великого конунга руси Рюрика на новгородский престол. Когда же бес Асмодей рассказывал пещернику, что русь широко разбрелась по рекам, что везде построила крепости и городки, ввела дружины, и что уже и Кыев под ней — он всё ухмылялся. Демон же, захотев уколоть боярина, сказал ему, что сотни племён, ныне сидящих под русью, уже стали себя кликать русскими, но боярин лишь весело хмыкнул — дескать, и хорошо, что русскими, а то пришлось бы зваться чудскими, а то и чудными. После этого Асмодей плюнул и покинул пещеру. На вопрос — когда же проснётся пещерник — Асмодей гнусно ухмыльнулся, и напомнил мне, грешному, что он всё равно соврёт — такова природа его демонской души, вернее, её отсутствия. После этого я наложил на проклятого демона крест господень, и плеснул в его рыло святой водой — заскрипел он зубищами, и с диким визгом исчез в горящей печи.

Я же, грешный раб божий Стефан, помолясь за пропащую душу сего боярина, сажусь ныне писать на готском языке (а иных я не ведаю), о том, что творится в мире. В частности, о Рюрике и его деяниях. Вот, нацарапал начало: «…konung radrik med sine hus on troe vern», что на вашем языке означает: «…конунг Рюрик со своим домом и верной охраной». Только боюсь я, что какой-нибудь пьяный новгородский писарь всё перепутает, и сочинит повесть о князе Рюрике и его братьях Синеусе и Труворе, коих у него никогда и не было.

Аминь, братия.