Корпорация Vallen'ок 3

Глава 24

Вечерние тени были длинны и причудливы, комната погрузилась в синеватую мглу, которую разрывали лишь полосы света от фар проезжающих автомобилей. Я неподвижно стоял посреди гостиной, а в голове у меня, словно заевшая пластинка, крутились слова Каору. Холодные и сухие, как математическая формула, они складывались в чудовищную картину.

Банк… Счёт… Кредит… Я не пользуюсь машиной времени, а беру в долг у самой реальности, и расплачиваюсь собой.

И Амано. Вот кто настоящий заказчик, даже не якудза. Я поморщился, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Он всё это время водил меня, как щенка, на поводке, прямо у края пропасти. Ждал, когда я сам сорвусь.

Я поднёс ладони к лицу, и пальцы предательски задрожали неконтролируемой дрожью. Во рту пересохло, а в желудке свернулся холодный ком. Я чувствовал себя не человеком, а дефектным продуктом, на котором ставят штамп «Брак». На меня накатила волна ненависти от осознания собственной фундаментальной неправильности в этой вселенной.

Порывистым движением я сорвал с себя пиджак и швырнул его на стул. Момо из своей корзины подняла голову, навострив уши. Она не видела врага, но всеми фибрами своей собачьей души чувствовала моё состояние. Она неслышно подошла и упёрлась шершавым носом мне в ладонь. Я опустился на корточки, погрузив кончики пальцев в её тёплую, складчатую шею, и замер, вдыхая знакомый, успокаивающий запах собаки и домашнего уюта.

— Всё нормально, девочка, — прошептал я. — скоро всё будет нормально.

Момо тяжело вздохнула, как бы разделяя моё бремя, и ткнулась мордочкой мне в подбородок.

Я резко встал, мне нужно было срочно смыть с себя этот «информационный шлам». Я почти вбежал в ванную.

Включил воду. Сначала — почти кипяток. Обжигающие струи били по коже, краснеющей под их напором. Я стиснул зубы, терпя боль — она была реальной и отвлекала, заменяя метафизический ужас вполне физическим дискомфортом. Я стоял так несколько минут, почти не дыша, пока пар не заполнил всё пространство, скрывая меня даже от самого себя.

Потом — резкий поворот крана. Контраст оглушил меня ледяной водой. Я аж вскрикнул от неожиданности, тело свело судорогой, а дыхание перехватило. Я прислонился лбом к прохладной кафельной стене, зажмурившись, позволяя леденящим потокам бить по затылку, по плечам, по спине.

Я стоял так, пока тело не онемело, а в голове полностью не прояснилось. Только тогда я наконец выключил воду. В тишине было слышно лишь моё частое, прерывистое дыхание и тяжёлые капли, падающие с тела на пол.

Я вышел из душа, закутавшись в грубое махровое полотенце. Из зеркала на меня смотрел незнакомец — бледный, с синяками под глазами, но со взглядом, полным отчаянной решимостью.

Утро. Солнечные лучи робко пробивались сквозь жалюзи, рисуя на полу полосатые узоры, над которыми в воздухе танцевали пылинки. Вчерашняя мрачная давящая тишина сменилась обычными утренними звуками: где-то хлопнула дверь, за стеной включили воду.

Я проснулся не от будильника, а от того, что Момо, терпеливо выждав приличное время, ткнула меня в щёку мокрым носом. Сон был тяжёлым, беспокойным, обрывки кошмаров о банках, счетах и пустых пространствах мгновенно исчезли, стоило мне открыть глаза.

— Новый день, новая реальность, — констатировал я про себя без особой эмоции. Но сегодня к этому привычному фону примешивалось кое-что ещё, от чего растекалось тепло в груди. — Воскресенье, встреча, Ая.

Я сидел на краю кровати, разминая непослушные пальцы. Не от страха, но от предвкушения. Я поймал себя на этом чувстве и слегка улыбнулся. Это так по-человечески — нервничать перед свиданием, а не перед угрозой собственной аннигиляции.

Я пошёл на кухню и поставил чайник.

Момо терпеливо и с достоинством сидела у своей миски, не сводя с меня взгляда. Весь её вид выражал одно: «Я тоже часть этого утра. Не забыл?».

После завтрака и душа наступил самый сложный этап — во что одеться. Я стоял перед шкафом дольше обычного. Чёрная футболка? Слишком мрачно. Яркая? Слишком вызывающе, будет выглядеть как попытка казаться тем, кем я не являюсь. А кто ты вообще такой, Канэко Джун? Бывший складской работник? Ходячая временная аномалия? Заместитель начальника департамента? Или просто парень, который хочет понравиться девушке?

В итоге я выбрал простую серую футболку из мягкого хлопка и тёмные джинсы. Что-то нейтральное, самое то. Но вот с пуговицами на рубашке, которую я натянул сверху, началась настоящая битва. Пальцы не слушались, я ронял её дважды. На меня накатила волна раздражения на себя, на эти часы, за весь тот абсурд, что меня окружает. Я был почти готов швырнуть рубашку в мусорное ведро.

— Спокойно. — Я закрыл глаза, сделав глубокий вдох. — Не надо торопиться. Всё нормально. — Я представил не себя, а её. Её спокойные глаз, сдержанную улыбку. И это подействовало лучше любой медитации. Я открыл глаза, и мои движения стали точнее. Пуговица за пуговицей. Получилось.

Момо подошла и ткнулась носом в мою ногу, потом посмотрела на меня.

— Не сейчас, девочка, — я наклонился и почесал её за ухом. — Сейчас папке нужно сделать одно очень важное дело. Одному. Ты же понимаешь?

Момо, казалось, понимала. Она тяжело вздохнула, плюхнулась на пол и положила морду на лапы, выражая всем видом глубочайшее разочарование в происходящем.

— Поехали, — мысленно сказал я сам себе и вышел из квартиры, оставляя Момо охранять наш крошечный, хрупкий островок нормальной жизни.

Небольшая площадь у станции, условленное место встречи. Воскресный день, солнце уже стояло высоко, заливая всё вокруг тёплым, почти янтарным светом. Идеальная погода.

Я пришёл на пятнадцать минут раньше. Пытался выглядеть непринуждённо, прислонившись к фонарному столбу, но каждую секунду сканировал толпу. Нервы снова давали о себе знать — я ловил себя на том, что переминался с ноги на ногу и проверял время на телефоне каждые тридцать секунд. Глупо, совершенно глупо. Ты сбегал от якудзы, а сейчас трясёшься как первокурсник перед свиданием… Свиданием? Это ведь оно и есть, да?

И вот я увидел её. Она шла не со стороны метро, а по пешеходной аллее, и на мгновение я её не узнал. На ней не было привычного строгого делового костюма, лишь обычные джинсы, кроссовки и лёгкая ветровка, из-под которой виднелась какая-то светлая блузка. Волосы не были убраны в строгий хвост, а свободно лежали на плечах, и ветерок слегка шевелил её пряди.

Она заметила меня, и наши взгляды встретились. Она слегка ускорила шаг, а на лице появилась лёгкая, чуть смущённая улыбка.

— Ямагути-сан, добрый день. — Я сделал шаг навстречу, чувствуя, как у меня пересыхает в горле.

— Канэко-сан, пока ещё доброе утро. — Ая остановилась на почтительной дистанции, чуть опустив голову. Вы не долго меня ждали? — Мы оба чувствовали абсурдность этих формальностей, но не знали, как их сломать.

Я почувствовал, как у меня потеют ладони, и засунул их в карманы. Ая перебирала ремешок своей сумки, не зная, куда деть руки.

— Погода… отличная… сегодня, — выдавил я, чувствуя всю нелепость этой фразы.

— Да! Я как вышла, даже поразилась. — Но она, казалось, оживилась, с облегчением ухватившись за эту банальность. — В офисе-то мы не замечаем, день там или ночь… А тут такое солнце. Прямо… не хочется никуда заходить. — Она произнесла это последнюю фразу мечтательно, глядя куда-то вдаль, на крыши домов, подсвеченные солнцем.

Я поймал этот её взгляд. Увидел, как она, кажется, впервые за долгое время позволяет себе просто радоваться хорошему дню. Идея с тёмным кинозалом, которая в самом начале казалась идеальным вариантом, внезапно показалась мне кощунственной. Она была права, сидеть сегодня в темноте — настоящее преступление. Она вся светилась этим утром, и так не хотелось потерять это чувство.

Я сделал небольшой шаг вперёд, нарушая ту самую дистанцию. Ая не отступила, лишь с лёгким удивлением посмотрела на меня.

— Знаете, а давайте не пойдём в кино, — сказал я, стараясь звучать уверенно.

— Но… мы же договорились? — Её глаза чуть расширились от непонимания, даже лёгкой тревоги.

— Нет, вы правы на все сто, — поспешил я добавить, чтобы не показаться грубым. — Сегодня слишком хороший день, чтобы тратить его на темноту. Давайте просто погуляем? Найдём какое-нибудь кафе с уличными столиками? Выпьем кофе. Безо всякого… рабочего подтекста. — Я произнёс последнюю фразу, глядя ей прямо в глаза, стараясь передать всё своё искреннее намерение.

Напряжение на её лице сменилось лёгким недоумением, а затем — облегчением. На лице Аи расцвела настоящая, не сдержанная улыбка. Она смотрела на меня по-новому, словно видя впервые не начальника или коллегу, а просто человека.

— Знаете, а это на самом деле гениальная идея. Я как раз проходила мимо одного места, там такие милые столики под зонтиками… — Она вдруг осознала, что выдала себя, и слегка покраснела. — Я. я хотела сказать, что просто заметила, когда шла.

— Тогда ведите, Ямагути-сан. — Я не смог сдержать улыбки, её смущение было невероятно милым. — Я полностью в ваших руках.

Она кивнула, уже более уверенная, и указала направление. «Поехали», — мысленно сказал я сам себе, и на этот раз это звучало не как приказ к бою, а как начало небольшого, но очень важного приключения.

Мы шли рядом. Сначала неловко, почти в ногу, сохраняя дистанцию. Но с каждым шагом плечи наши понемногу расслаблялись. Город жил своей особой, воскресной жизнью: неторопливые прохожие, семьи с колясками.

Странно и непривычно. Сейчас я не пытался ничего просчитать, не искал подвоха. Не анализировал её слова на предмет скрытых смыслов. Я просто шёл, и это… было приятно. Это так по-дурацки просто и приятно. Я краем глаза наблюдал за ней: за тем, как ветерок играет её волосами, как она щурится на солнце. Я заметил крошечную родинку у неё на шее, которую никогда не видел из-за высоких воротников офисных блузок.

Дрожь в руках давно прошла. Вместо неё — лёгкое, тёплое покалывание где-то в районе солнечного сплетения, чувство лёгкости, которого я не испытывал, кажется, всю свою жизнь. Я чувствовал себя не «наблюдателем» в чужой реальности, а её частью. Прямо сейчас.

— Вы знаете, я вчера закончила тот отчёт для Судзуки-сан. — первой нарушила тишину Ая, немного неуверенно. — Ту самую гору бумаг из бухгалтерии.

— И Вы выжили? — произнёс я, чувствую, как официальное «Вы» рушит всю идиллия на корню.

— Ты, я думаю так будет более уместно, — негромко произнесла Ая, чуть потупившись.

— И ты выжила? — Я повернулся к ей, улыбаясь, и втайне радуясь её предложению. — Я видел ту папку. Она могла бы потянуть на небольшой сейф.

— Это было то ещё испытание. — Она сделала серьёзное выражение лица, но её глаза смеялись. — Я думала, меня закопают там же, под стопками актов сверки. Но я выбралась и победила.

— Геройский подвиг. — Я рассмеялся. — Надо было выдать тебе премию. Или, как минимум, шлем и кирку.

— Ну уж нет! — Она тоже рассмеялась, и это был лёгкий, звонкий звук, который я, кажется, слышал впервые. — Кирку оставь себе, а вот на кофе с эклером я, пожалуй, согласна.

Лёд окончательно сломался. Разговор тёк легко и непринуждённо. Мы говорили о всякой ерунде, и я ловил себя на мысли, что не думаю сейчас ни о чём. Я просто жил в этом моменте. И этот момент пах кофе, свежей выпечкой и её лёгкими духами с ноткой чего-то цветочного.

Мы проходили мимо уличного музыканта — молодой парень апатично бренчал на гитаре какую-то меланхоличную балладу. Мы уже почти прошли мимо, как музыкант неожиданно сменил ритм и заиграл что-то лёгкое, летнее, знакомое до боли — какую-то старую поп-песню, которая мне была знакома. А вот Ая, наверное, она была ещё подростком, когда она была популярной.

Мы обернулись почти синхронно, наши взгляды встретились. И на наших лицах расцвели одинаковые, немного глупые, совершенно искренние улыбки узнавания.

— О, боги, это же… — начал я.

— Да! Я её обожала в школе! У меня был весь альбом на диске! — перебила она, смеясь.

Мы стояли секунду, слушая, и эта секунда наполнялась чем-то большим, чем просто ностальгией. Это было общее воспоминание, общая точка в прошлом, о которой мы не знали. Она связывала нас здесь и сейчас.

Мы пошли дальше, и теперь расстояние между нами было уже не восемьдесят сантиметров, а пятьдесят. Наши плечи почти соприкасались при ходьбе. Вот оно. Это и есть та самая жизнь, за которую я готов платить по счетам. Я чувствовал, как моё сердце бьётся ровно и спокойно, и этот ритм был гораздо красивее любой музыки.

Мы сидели за столиком в небольшом кафе, под тёмно-зелёным зонтом. Между нами, в стеклянной вазе стоял один скромный цветок. Неловкость первых минут полностью рассеялась, осталась лишь лёгкая, приятная взволнованность. Я вдруг осознал, что уже несколько минут не ловлю себя на попытке анализировать или контролировать ситуацию. Я просто существовал здесь и сейчас, и это ощущение пьянило сильнее любого алкоголя. Она смеётся вот так, чуть склонив голову набок. А когда задумывается, то слегка прикусывает нижнюю губу. Это… мило. Чёрт, я сейчас думаю над словом «мило». Со мной точно что-то не так.

Я чувствовал себя так… спокойно. Странное, давно забытое чувство.

Официант принёс заказ. Перед Аей — высокий стакан с мятно-зелёным мохито. Передо мной — чашка чёрного кофе и кусок тёмного шоколадного торта. Ая смотрела на мой торт с таким неподдельным, детским интересом, что я не мог сдержать улыбки.

— Одному мне с ним определённо не справиться, нужна помощь, — пододвинул я тарелку к середине стола.

— О, нет, я не могу, — она смущённо улыбнулась. — Это же ваш… твой.

— Я настаиваю, мне нужно экспертное мнение. Это же так по-логистически — правильно распределять ресурсы.

Она рассмеялась и, сражённая моей «железной» логикой, сдалась. Она потянулась за десертной вилкой, которая лежала ближе ко мне. В тот же самый момент я решил помочь ей и пододвинул свою тарелку с тортом. Наши движения были синхронны.

И произошло это.

Мои пальцы, только что державшие край тарелки, столкнулись с её протянутой рукой. Это не было мимолётным касанием. Тёплая, живая кожа её тыльной стороны ладони на мгновение прижалась к моим пальцам.

По моему телу словно пробежал разряд тока. Я замер, не в силах пошевелиться, чувствуя, как кровь ударяет в виски. Опыт предыдущей жизни словно и не существовал, я снова был юным мальчишкой, который коснулся девчонки, которая ему нравится.

Её глаза широко распахнулись. Она не одёрнула руку сразу, а замерла в ступоре, ощущая, должно быть, то же самое. Лёгкий румянец на её щеках превратился в густой алый, заливавший всё лицо, шею, уши.

Молчание длилось всего секунду-две, но для нас оно растянулось в вечность. Мы сидели, уставившись на точку соприкосновения, которое уже прекратилось, но эхо которого ещё жгло кожу. Ая резко, почти выронив вилку, отдёрнула руку и спрятала её под стол. Она опустила голову, стараясь скрыть своё пунцовое лицо волосами.

— Простите… я… — прошептала она сдавленно.

— Нет, это я… — Мой собственный голос прозвучал хрипло и непривычно.

Я не знал, что сказать. Мой разум, обычно работающий на опережение, был полностью опустошён. Я видел, как быстро-быстро поднималась и опускалась её грудная клетка. Она пыталась сделать глоток мохито, но её рука дрожала, и лёд звенел о стекло.

Воцарившаяся тишина была уже не комфортной, а густой и напряжённой. Но в этом напряжении не было ничего плохого. Оно было сладкое и горькое одновременно. Мы уставились в свои стаканы, не в силах поднять взгляд друг на друга. Что это было? Это… это же просто прикосновение. Почему у меня до сих пор колотится сердце, как у мальчишки? И почему… почему я хочу, чтобы это повторилось?

Я рискнул взглянуть на неё. Она всё так же смотрела в свой стакан, но в уголках её губ таилась смущённая, растерянная улыбка. И я понял: она чувствует то же самое. Нам не нужно было говорить ни слова.

Мы шли молча почти всю дорогу к её дому. Но это молчание уже не было неловким. Оно было насыщенным, наполненным эхом того случайного прикосновения, которое висело между нами незримой, но ощутимой нитью. Я не хотел, чтобы это заканчивалось. Этот день. Это чувство. Этот… мир, в котором есть только эта улица, и она рядом. Я готов был платить за этот день вдвойне. Втройне.

Тёплое покалывание в груди не проходило, а лишь усиливалось, превращаясь в нарастающее, томное волнение. Я чувствовал лёгкую дрожь в коленях, но теперь она была приятной.

Мы подошли к её подъезду. Остановились у стеклянных дверей. И снова повисла пауза. Та самая, тягучая и сладкая, когда никто не хочет делать первый шаг к прощанию. Мы стояли так близко, что я мог различать тонкий аромат её духов, смешавшийся с запахом города.

Ая перебирала ремешок своей сумки, глядя куда-то мне в грудь. Она явно что-то хотела сказать, но слова застревали.

— Спасибо вам… тебе за сегодня, — первой нарушила она тишину, не поднимая глаз. — Это было… это было совсем не похоже на всё привычное мне. — Она сделала небольшую паузу, подбирая слова, и наконец подняла на меня взгляд. — Обычно воскресенье — это просто день перед понедельником. А сегодня… сегодня оно было таким… насыщенным, живым.

Её слова, такие простые и искренние, отозвались во мне гулким эхом. Я видел в её глазах не просто вежливость, а что-то большее — лёгкую грусть от того, что день закончился, и ту самую искорку.

— Мне тоже. Спасибо, что согласилась. На всё это, — мой голос звучал тихо, но твёрдо. Я сделал широкий жест рукой, охватывая и прогулку, и кафе, и весь этот совершенный, идеальный день.

Я сделал шаг вперёд. Дистанция между нами сократилась до критической. Я видел, как у неё чуть-чуть расширились зрачки, но она не отступила. Она замерла, затаив дыхание.

Мы стояли друг напротив друга в немом ожидании. Воздух между нами трещал от возникшего напряжения. Я видел, как она облизнула губы — быстрый, нервный жест. Сейчас или никогда. Просто сделай это. Пусть это будет самой безумной и самой правильной точкой в этом дне.

Я медленно, давая ей время отстраниться, отпрянуть, наклонился. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно на всю улицу. Я видел, как её глаза закрылись, а длинные ресницы легли на щёки. Я чувствовал её тёплое, немного прерывистое дыхание на своих губах. И это последнее, что я осознал.

Воздух между нами сгустился, стал вязким и сладким, как мёд. Каждый звук казался приглушённым, доносящимся из другого измерения. Здесь и сейчас существовали только мы двое.

Моё движение было бесконечно медленным. Я видел каждую мельчайшую деталь её лица в эти затянувшиеся секунды.

— Остановись. Ты не имеешь права. — мой внутренний голос решил так не вовремя проснуться. — Ты — ходячая катастрофа. Ты — просроченный долг. Ты принесешь ей только боль. Остановись…

Но моё тело не слушало разума. Оно тянулось к её теплу, к этому островку настоящего. Нет, это моё. То единственное настоящее, что у меня есть. Я заплачу за эту секунду всем, чем угодно.

Всё моё существо состояло из огня и льда одновременно. Горячая волна накатывала откуда-то из глубины груди, а кожа покрывалась мурашками. Я почувствовал её дыхание — тёплое, с лёгким сладковатым оттенком мяты. Оно смешалось с моим собственным, коротким и прерывистым.

Наши губы встретились.

Это было не страстное столкновение, а робкое, вопрошающее прикосновение. Мимолётное, как дуновение ветра, и мягкое, как лепесток сакуры. Простое соприкосновение кожи с кожей, которое обожгло сильнее любого пламени.

Весь шум мира, все тревоги, весь гул отчаяния и страха — всё это мгновенно исчезло, поглощённое оглушительной тишиной, наступившей внутри меня. Вся моя сложная, изломанная вселенная сжалась до одной-единственной точки — точки соприкосновения наших губ. Я не думал ни о чём, я просто чувствовал. И это было самым сокрушительным и самым прекрасным ощущением в моей жизни.

Поцелуй длился всего мгновение. Меньше секунды.

Я отстранился так же медленно, как и начал, моё сердце колотилось так сильно, что мешало дышать.

Ая стояла с закрытыми глазами ещё секунду, словно боясь, что, если откроет их, всё исчезнет. Потом её веки дрогнули, и она посмотрела на меня. В её огромных, тёмных глазах плескался настоящий ураган из шока, стыда, непонимания и чего-то ещё, чего она сама, должно быть, испугалась.

Она резко, почти инстинктивно, отпрянула на шаг, прижав кончики пальцев к своим губам.

— Я… мне… мне правда пора! — выпалила она, не глядя на меня, её щёки пылали.

Не дожидаясь ответа, не оглядываясь, она резко развернулась, почти бегом бросилась к стеклянным дверям, судорожно стала рыться в сумке в поисках ключа. Я видел, как дрожали её руки.

Дверь распахнулась и тут же захлопнулась за ней, оставив меня одного.

Я стоял неподвижно, всё ещё чувствуя на своих губах призрачное, обжигающее тепло её прикосновения. Я медленно поднял руку и прикоснулся к своим губам кончиками пальцев, как бы запечатывая это ощущение.

В ушах стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь бешеным стуком моего собственного сердца.

Я был абсолютно один на пустынной улице. Но впервые за долгие-долгие месяцы я не чувствовал себя одиноким. Я чувствовал себя таким… живым.

И это было страшнее и прекраснее всего на свете.