Слово «позор» повисло в воздухе, липкое и обидное, как плевок в лицо. Присутствующие замерли, затаив дыхание, ожидая, как поступит этот загнанный зверь в костюме перед ними. Хосино замер в своей позе, его глаза, как два ледяных сверла, буравили меня, выискивая признаки отчаяния. Кто знает, может он ожидал даже увидеть слёзы как итог моего поражения.
Но я, само собой, не заплакал, всего лишь замер на мгновение. Вся физическая боль резко сжалась до точки где-то за грудиной, а рядом с ней, от огромной дозы адреналина, билось сердце, словно бешеное. Дрожь, до этого мелкая и назойливая, вдруг прокатилась по всему телу неконтролируемой волной. Пластиковый стул подо мной противно заскрипел. Я почувствовал, как холодный пот струится по спине, а в онемевшие прежде пальцы словно вонзили раскаленные иглы.
В горле встал ком, но не от тошноты, столь привычной после вчерашнего перегруза, а от накатившей дикой ярости. В такой момент я был готов воспользоваться моим маленьким «секретом» хотя бы для того, чтобы пусть в черновой, минутный миг стереть ухмылку с лица Хосино раз и навсегда тем самым креслом, на котором он сейчас восседал. В голове уже крутились картинки его поломанного, окровавленного тела, но всё это было неважным. Важнее всего было узреть выражение его глаз, то удивление, тот животный страх, который обязательно пронзит его мышиный мозг в последние секунды жизни.
Как сказал классик — «надежды юношей питают», моё юношество прошло в великой стране, занимающей одну шестую часть суши. Я понимал, что нового отката в такой короткий промежуток я и сам могу не пережить.
Эх, ладно, живите, Хосино-сан, и помните, главное не сам факт существования, а его качественная составляющая, ухудшение которой я могу Вам сейчас клятвенно пообещать.
Несколько глубоких вдохов и меня полностью отпустили все негативные последствия и нехорошие мысли, конструктив снова вернулся в мой разум. Не буду кривить душой, я все выходные прокручивал сегодняшнюю комиссию, выбирая те или иные варианты ответов, выискивая наилучшие словесные обороты и занятные сравнения. Пора.
Я медленно поднял голову и посмотрел вперед, поочередно остановившись на каждом из «судий». Теперь движения не давались с трудом как ранее, моих губ коснулась лёгкая, но многозначительная улыбка, которая, естественно, не укрылась от Хосино Мичи. Та уверенность, что сквозила в моих глазах и каждом моём жесте, заставила его удивленно уставиться на меня. И с каждой секундой торжествующий огонь в его глазах таял.
Я резко встал, и от этого импульса мой лёгонький стульчик опрокинулся назад, от звука падения которого мой недоруководитель вздрогнул.
— Я, — начал я, но голос был еще хриплым, — я хочу сказать.
Эти слова были сказаны прерывисто, с кашлем, что мой «оппонент» воспринял как надломленность, и уверенность снова стала к нему возвращаться. Сделав шаг, я протянул руку и взял со стола одну из бутылок воды, что были выставлены на всю его длину равными треугольничками. В три глотка осушив её, я откашлялся и на секунду задумался, куда деть пустую тару. Решив продолжать свою атаку на нашего «председателя», я демонстративно поставил перед ним пустую поллитровку и продолжил свою речь. За эту вынужденную паузу я прокрутил все возможные слова, что мог и хотел сказать, но остановился на одном. Говорят, краткость — сестра таланта, поэтому вводную часть я начал так:
— Ложь, — я постарался передать все свои эмоции в нём одном. — Это всё ложь, Хосино-сан, и я сейчас докажу это всем присутствующим.
И я заговорил, голос теперь был твёрдый и чёткий, слова били как топор по бревну, неумолимо и точно. Мой раунд начался, и первая кровь была на моём клинке.
— Начнём, пожалуй, с этого документа, — я элегантным движением достал из своей сумки одинокий лист бумаги и положил его перед неизвестным мне господином. Почти сразу было понятно, что последнее слово будет за ним, что Хосино, что аудиторша нет-нет, да косили глазом на него. — Слова, как и цифры, бывают разными, Хосино-сан. Я, правда, совершенно не в курсе, кем именно было отправлено письмо от наших подрядчиков, осуществлявших монтаж этой злополучной турбины. Я надеюсь, что данным вопросом займётся соответствующая служба нашей корпорации, но, совершенно случайно, — я с улыбкой посмотрел на Мичи, который не выдержал моего взгляда и понурил голову. — Вот акт приема-передачи, на котором отмечено и время доставки, и отсутствие каких-либо нареканий с их стороны. Их инженер выдал мне бумажный экземпляр, так, на всякий случай. Что очень удобно, раз Вы утверждаете обратное. И ведь как удобно, акт в электронном виде был отправлен при мне, а сейчас его нет в программе.
Мои коллеги всё это время присылали короткие, но ёмкие сообщения в общий чат, который отлично читался на моих умных часах.
— Поэтому тему коллапса, простоя и соответствующих издержек мы можем исключить из повестки дня, — я повернулся к аудитору, — я верно говорю, Ямада-сан?
Женщина лишь немного повела бровью, но, судя по дернувшемуся уголку её рта, она оценила и мои аргументы, и тот факт, что я имел представление, кто сидит передо мной.
— Ну допустим, — раздраженно произнес Мичи, — но ведь имели место не согласованный найм и покупка оборудования, которое, по сути, является потерянным для компании. Вряд ли администрация порта нам его вернет с прошествием времени.
— Не всё сразу, Хосино-сан, — оборвал я его, — все присутствующие выслушали Ваши претензии ко мне. Давайте Вы дадите мне возможность ответить.
Тот покосился на коллег, но никто не проронил ни слова, поэтому он пристыженно замолчал.
— Давайте я буду отвечать последовательно, — я улыбнулся, — чтобы Вы, Хосино-сан, могли успокоиться.
Краем глаза я заметил, что у монументального человека слегка дёрнулся уголок рта. Надо же, я думал у него эмоции в принципе отсутствуют как данность.
— Хосино-сан, — мой голос стал звучать всё громче, — Вы упомянули про мое преступное безрассудство, кажется? — я достал из кармана свой смартфон. Движения было нарочито медленным. — Лучше фото доказательства могут быть только видео, не так ли? — я бросил взгляд на «большого» человека. Тот едва заметно кивнул, а глаза его сузились.
Я нажал кнопку, и на экране для проектора, где только что показывались «доказательства» Хосино, всплыло уже моё видео, это была запись Иоширо с его телефона. Видно было и покосившийся щит, и его затертые, нечитаемые надписи (особенно ограничение веса!), даже нервную суету моего помощника перед ним.
— Опасная аварийная конструкция, господа? — поинтересовался я спокойно. — Как и официально согласованный маршрут, который нам передали. — Я переключил слайд.
Ярким пятном всплыл документ с визой транспортного отдела мэрии, выделенной желтым маркером. Время окна, маршрут, включая злополучный мост — всё было в том письме.
— Мы попали в свое окно идеально. Запрос моего коллеги на альтернативный маршрут, который точно есть в программе, — я многозначительно посмотрел на Мичи, уточняя. — И раз это отдельный сервер, то он не может пропасть, случайно, как акт о приеме-передачи. Иной вариант проезда занял бы еще минимум несколько дней. Не поездки конечно, а согласований и договоренностей. Вы можете проверить регистрацию запроса и его решение. Номер… — я отчётливо произнес цифры и дату.
— Это ничего не доказывает! — Хосино попытался встрять, его голос срывался. — А в порту…
Я резко поднял руку, это был жест молчания, властный, не терпящий возражений. Хосино захлебнулся от неожиданности.
— Порт, господин Хосино? — Я усмехнулся, звук моего голоса был резким в окружающей тишине.
Я щелкнул по экрану, на нём был открыт твит официального аккаунта начальника порта. Фото, где мы жмём друг другу руки, и подпись: «Благодарим Vallen и лично Канэко-сан за оперативное устранение опасной аварийной конструкции! Отличный пример партнерства!» Хэштеги: #VallenПрофессионалы.
Я опустил на стол трибунала официальный бланк.
— Отзыв жалобы господина Исикавы. — я указал на документ, — признание ошибки младшего сотрудника. Датировано, — я ткнул пальцем в день недели, — которая оказалась такой тяжелой, но и такой «быстрой».
— Ваша попытка представить законные действия по обеспечению безопасности и спасению графика как «самоуправство» и «уголовщину», господин Хосино, выглядит…- Я выдержал паузу и продолжил, — смехотворной. Или злонамеренной. — Я взглянул прямо на «неизвестного мне человека». — Надеюсь, наши службы смогут проверить, кто именно в окружении господина Исикавы так оперативно слил эту устаревшую жалобу, и, главное, зачем?
— Сроки! Документация! Монтаж! — Хосино побагровел.
— Вы кажется начинаете повторяться, — снова перебил его я и вывел на экран еще один документ. — Письмо на бланке подрядчика, того самого, чьи люди должны были монтировать турбину. Цитирую: «Благодарственное письмо от главного инженера. Редко встречаем такую слаженную работу и оперативность в предоставлении всей необходимой документации, особенно в условиях сжатых сроков. Отдельная благодарность Сигуями Иоширо за неоценимую помощь на финальном этапе». И еще одно. Может быть Вы, Хосино-сан, признаетесь, откуда у Вас взялась информация о коллапсе и «заведомо ошибочных спецификациях»? Сфабриковали или Вам специально слили ложные данные, чтобы вы могли размахивать ими здесь, как флагом?
— Финансы! — Мичи вскочил, трясясь от ярости. — Перерасход! Вымогательство, угрозы!
Я сделал шаг вперед, и демонстративно «уронил» свой портфель на стол перед ним. Не произнося ни слова, стал доставать все бумажные варианты документов, что были у меня. После этого, обернувшись в сторону экрана, залил прочие в электронном виде. Ребята, будучи на связи со мной и слыша все доводы нашего главлогиста, в режиме онлайн добывали всё новые и новые доказательства отсутствия нашей, но в случае с этой «комиссией», моей вины.
— Вымогательство? — Я фыркнул, — единственное, что я «вымогал», Хосино-сан, — это выполнение людьми их работы. В отличие от вас, Ваши обвинения — зеркало ваших собственных дел.
В этот момент мои часы завибрировали, и я покосился на них. Сообщение от Накамура, большими буквами, всего три слова: «запусти им видео!!!». Интересно, что они там нашли? В два жеста ролик отправился на воспроизведение. Экран был поделен надвое, в одной половине был виден кабинет Хосино, где он сидел и в прострации рвал листы бумаги, в другой — наша переговорная, откуда мы и координировали всю поездку. Не очень удивляюсь, камеры сейчас повсюду, но вот когда пошёл звук, у Хосино отпала челюсть. Здесь был наш диалог, где я прошу его согласовать незапланированные траты, и он соглашается. Следом была врезка с записью того самого утра, где нам давали ценные указания, и Мичи отдельно высказался, что с него любая помощь и согласование всего, чего душеньке угодно.
После этого на моего руководителя было страшно смотреть. Человек и так отнюдь не богатырского телосложения, его еще больше скрючило, и он сидел, уставившись на стол.
Первым тишину нарушил важный господин. Он медленно встал, его движения были медленными, но точными, как у хирурга на операции. Он аккуратно собрал все листы в ровную стопку, взяв пульт, выключил проектор. Его каменное лицо скользнуло по мне, Ямаде и остановилось на Хосино. Тот еще больше сморщился на стуле, а взгляд был такой же, как у бандерлогов перед удавом Каа.
— Меня зовут Кацураги Иоичи, — сказано это было, очевидно, именно мне. — Должность моя, хмм, эта информация Вам сейчас ни к чему. На основании представленных доказательств, — всё произносилось сухо, официально. — Комиссия считает обвинения в адрес господина Канэко Джуна необоснованными и снимает их полностью. В связи с выявленными нарушениями служебной этики, злоупотреблением полномочиями и действиями, нанесшими ущерб репутации компании Vallen, Хосино Мичи отстраняется от занимаемой должности. Немедленно! — он выждал долгую паузу, — его дальнейшая карьера в компании Vallen будет решена по результатам полного служебного расследования всех обстоятельств дела. Заседание комиссии закрыто.
Стук печати секретаря на протоколе прозвучал как выстрел. Контрольный выстрел. Приговор приведен в исполнение.
Слова Кацураги не вызвали взрыва эмоций ни у кого из присутствующих. Они повисли в воздухе, будто официальное объявление о смерти. Хосино не сдвинулся с места, казалось, что он вообще ничего не слышал. Потом он медленно поднял голову, его взгляд блуждал по столу, по лицам трибунала, по мне, но в глазах была только пустота и непонимание.
Он попытался встать. Его тело неестественно дернулось, как у марионетки с порванными нитями. Он схватился за спинку стула и пошатнулся. Стул грохнулся на пол, и этот звук заставил всех вздрогнуть. Мичи не обратил на это никакого внимания. Он сделал шаг назад от стола, споткнулся о ножку опрокинутого стула и едва не упал. Его движения были заторможенными, неуклюжими, как у очень пьяного или тяжелобольного человека.
Хосино побрел к выходу, не глядя по сторонам, шаркая ногами. Его дорогой костюм висел мешком на внезапно ссутулившейся фигуре. Он прошел мимо меня, не повернув головы. Дверь за его спиной захлопнулась с глухим звуком, и в зале осталось только эхо его краха и тяжелое молчание.
Кацураги встал, его лицо так и оставалось непроницаемым. Он кивнул в мою сторону, коротко, без какого-то оттенка одобрения или осуждения. Потом развернулся и вышел через служебную дверь за столом трибунала, не оглядываясь. Его шаги отдавались гулко в тишине, пока окончательно не смолкли.
Ямада суетливо собрала свои бумаги, роняя ручки и не поднимая глаз. Она пробормотала что-то невнятное секретарю и почти побежала к выходу, стараясь не смотреть по сторонам.
Я все еще стоял у стола трибунала, мои руки бессильно висели вдоль тела. Голова была тяжелой, как чугунная болванка, веки отяжелели, мир плыл и темнел по краям. Я слышал шаги уходящих, стук захлопнувшейся двери, шорох бумаг секретаря, убирающего протокол. Но не было ни радости, ни облегчения, только изнеможение, такое глубокое, что хотелось рухнуть здесь же и не двигаться никогда. Я медленно открыл глаза: пустой зал, пустой стол трибунала, и пустота в душе. Я выиграл эту битву, как и пообещал Хосино.
Дверь конференц-зала захлопнулась за моей спиной. Я остановился и глубоко вздохнул, всепоглощающая усталость накрыла меня волной. Дело сделано, Хосино разгромлен, но радости нет, только огромное облегчение и пустота после колоссального напряжения. Я расправил плечи, провел рукой по лицу, сгоняя тень усталости, и направился к лифту. Уверенной, но медленной походкой, словно шёл по песку.
Двери лифта открылись на нашем этаже. И Иоширо буквально выпрыгнул из-за угла, с глазами, что широкие блюдца, полными панического ожидания. Увидев меня, его лицо преобразилось: страх сменился немым вопросом, а потом — надеждой.
— Канэко-сан⁈ Как? Что, что там? — выпалил он.
Я остановился перед ним. Уголки моих губ едва дрогнули в усталой, но теплой полуулыбке.
— Успокойтесь, Иоширо, всё. — Я на мгновение задумался. — Хосино отстранен, обвинения сняты.
Иоширо замер на секунду, а затем его лицо осветилось такой сияющей радостью, что, казалось, стало источником света в коридоре.
— Да-а-а-а-а! — вырвался у него дикий, победный вопль. Он не удержался, схватил меня в объятия, затряс, смеясь и приплясывая на месте. Потом резко отстранился и с испугом посмотрел на меня, испугавшись такой своей реакции. — Вы сделали это! Я знал!
Я неловко похлопал его по спине, улыбка на моем лице становилась всё шире. Позитивная энергия Иоширо оказалась заразительной.
Иоширо, не отпуская мой рукав, втащил меня в переговорную.
— Он сделал это! — выкрикнул он на пороге. — Хосино — труп!
Внутри воцарилась на миг гробовая тишина, а затем грянул взрыв эмоций.
Хиго, обычно циничный и весьма сдержанный, резко вскочил со стола, на котором сидел. Его глаза вспыхнули непривычным азартом, и он глубоко поклонился мне.
— Так ему и надо, шеф! — В его голосе звучало глубокое уважение и злорадное удовлетворение. — Так и надо.
Судзуки, та самая снежная королева, вскрикнула от восторга, подпрыгнула на месте и захлопала в ладоши, ее лицо сияло.
— Ура-а-а! Мы победили! Я так и знала! — ее голос звенел на всю переговорную.
Накамура, стоявший у окна, медленно развернулся. На его лице играла довольная улыбка. Он не спеша подошел и поклонился — коротко, но очень уважительно.
— Крепко Вы его, Канэко-сан. — В его тихом голосе звучала гордость. — Крепко.
Я встал в центре комнаты, чувствуя, как усталость отступает перед волной тепла от этих людей. Я поднял руку, тишина наступила мгновенно, полная внимания и ожидания.
— Коллеги, — начал я, голос был спокойным, немного усталым, но невероятно твердым и звучащим на всю комнату. — То, что мы сделали за эти… сумасшедшие дни… это не просто работа, это подвиг. Ваш подвиг!
Я обвел взглядом каждого: сияющую Судзуки, серьезного Хиго, улыбающегося Накамуру и все ещё возбуждённого Иоширо.
— Ваша работа, вклад каждого из Вас был неоценимым! — Я посмотрел на ребят, — и только вместе мы смогли справиться с этой невыполнимой задачей. — Сделанная мною пауза дала словам проникнуть вглубь каждого. — Я горд. Горд тем, что выпала честь поработать вместе с Вами. Эта победа — наша, наша общая. И пусть теперь никто не сомневается, что в этом здании есть отдел, который выполнит любое, самое невозможное задание. Наш отдел логистики — отдел победителей!
Последние слова прозвучали пусть и негромко, но звенели словно набат. В комнате повисла тишина, а следом разразились аплодисменты — сначала от Кайки и Иоширо, потом к ним присоединились Изао и сдержанный Рю, хлопавший ладонью по столу.
Аплодисменты стихли, сменившись довольным гулом, вопросами, смешками. Сугиями что-то взахлеб рассказывал Судзуке, Хиго обсуждал с Накамурой детали этого сложного мероприятия.
— А что будет с Хосино? — спросил наконец Накамура, вытирая платком вспотевший лоб.
Я пожал плечами, легкая улыбка играла на его губах.
— Пусть разбираются наверху. Главное — наша репутация чиста, а команда — цела и…
Дверь переговорной с оглушительным треском распахнулась, ударившись о стену. В проёме стояла Ая, но не та, безупречная, собранная. Её волосы были сбиты набок, как будто она бежала через весь этаж. Гармония безупречного костюма была нарушена, лицо — мертвенно-бледным. Она буквально впилась в меня взглядом.
— Канэко-сан! — её голос срывался. Она сделала шаг внутрь, схватившись рукой за косяк, будто боялась упасть. — Срочно! Идите за мной! С Вами… — она замолчала, глотнула воздух, ее взгляд пробежал по перепуганным лицам команды, — хотят поговорить, прямо сейчас! И этот человек не привык ждать!