Король серых

III

В душе Джеремии просыпалось что-то давно забытое, что дремало с самого детства. Это что-то впервые робко дало о себе знать, когда появился ворон, и усилило попытки быть услышанным, когда клерк Тодтманн, забыв о повседневной рутине, бросился в погоню за блуждающим огоньком. Это был редкий дар видеть мир не таким, каким он видится глазами большинства, особая впечатлительность и непосредственность восприятия, которые уже никогда не дадут ему вернуться в то бесчувствие, в котором он жил до сих пор.

Произошедшая в нем перемена осталась не замеченной им самим, заслоненная более насущными соображениями. Поскольку его поиски в очередной раз уперлись в досадный тупик, Джеремия принялся сосредоточенно изучать кафе и его посетителей. Вид человека, пьющего кофе, пробудил в нем страстное, неизведанное ранее желание отведать этого черного нектара. К тому же в кафе был телефон-автомат, и ему пришло в голову, что он может позвонить в офис и сказать, что задерживается, только надо придумать благовидный предлог.

Джеремия закрыл за собой дверь. Склонившиеся над своими чашками посетители не обратили на него ни малейшего внимания. Только человек за стойкой смерил нового клиента оценивающим взглядом. Джеремия застенчиво кашлянул. По какой-то совершенно непонятной причине ему вдруг стало важно соответствовать стандартам этого человека.

— Добро пожаловать, мой друг, — с зубастой улыбкой обратился к нему тот. Джеремия подметил в его лице что-то волчье, хоть черты этого лица, как и всей его фигуры, в значительной мере были скрыты от глаз избыточным весом. Вояк с набитым брюхом. — Вы желаете кофе? — спросил он, старательно выговаривая слова.

Говорил он без акцента, и все же скорее всего владелец — Джеремия решил, что это владелец, — не был уроженцем этой страны, разве что вырос в одном из национальных кварталов, которые все еще сохранились в городе.

— Да, кофе. — Джеремия поймал себя на том, что неприлично долго таращится на бармена, и, смущенно потупившись, полез в карман за мелочью. — Сколько с меня?

— Десять центов вполне хватит.

— Десять центов? — удивленно переспросил Джеремия. Хоть он и пребывал в расстроенных чувствах, но не мог не отметить, что брать за чашку всего десять центов мог позволить себе только безумец. Странно, что в кафе еще не сбежался весь город, чтобы успеть выпить кофе по такой смехотворной цене, пока заведение не прогорело.

Но никто сюда не сбежался.

На губах бармена застыла плотоядная улыбка. Он был стар, но насколько стар, Джеремия угадать не мог. В этой фигуре была сила, а улыбка выражала все, что угодно, кроме слабости.

— Специальная цена для новых клиентов.

— А-а… — растерянно протянул Джеремия, бросая на стойку монету.

Бармен занялся кофе, а он направился к телефону. Сняв трубку, он опустил в щель двадцатипятицентовик и уже начал нажимать кнопки набора номера, как вдруг до него дошло, что в трубке нет гудка. На всякий случай он нажал еще одну кнопку. Ничего. В досаде он повесил трубку. Уже привыкший к невезению, Джеремия не удивился тому, что аппарат не вернул ему двадцатипятицентовик. Он снова снял трубку — молчание. Телефон не работал.

— Телефон сломан, не работает. — Под носом у Джеремии появилась чашка с дымящимся кофе.

Бармен для своих внушительных размеров передвигался удивительно бесшумно.

— Он проглотил мой двадцатипятицентовик.

Джеремия, которым вновь начинал овладевать страх, лихорадочно схватил чашку и одним глотком осушил ее наполовину.

— Я вам возмещу.

Джеремия поставил чашку на стойку и безнадежно махнул рукой.

— Не стоит. А другой телефон у вас не работает?

— Нет.

— Может, ваш личный?

— Этот единственный. — С этими словами этот дюжий увалень повернулся и направился на свое место за стойкой. Передвигался он бесшумно, точно привидение.

— Где же можно позвонить?

Владелец волчьей улыбки пожал плечами:

— Не могу сказать.

— А что вы посоветуете?.. — Джеремия повернулся, чтобы обратиться к одному из посетителей, который сидел ближе всех к нему, но… никого не увидел. На столике не было даже чашки. Тодтманн посмотрел вокруг. Кроме него и владельца заведения, в помещении никого не было.

— Куда они подевались?

— Кто?

Джеремия указал рукой на пустые столики.

— Люди, которые сидели здесь, когда я вошел.

Старик подозрительно прищурил желтоватые глазки, посмотрел по сторонам.

— Здесь никого нет, — наконец заключил он. — Они вышли, когда вы пытались позвонить.

— Но мимо меня никто не проходил.

— Этого не может быть. — Настал его черед указать Тодтманну на пустовавшее кафе. — Вы же видите, друг мой, здесь решительно никого нет.

Снова начинается. Джеремия сокрушенно покачал головой и попятился к двери.

— Ладно. Я найду телефон где-нибудь на улице.

— Как вам будет угодно.

Нетвердо держась на ногах, Джеремия вышел за дверь и подался обратно к перекрестку. Улица была совершенно пустынна — вещь совершенно невероятная для такого города, как Чикаго. Джеремия закрыл глаза рукой: ему мучительно хотелось чего-нибудь выпить, он надеялся, что это поможет ему прояснить мысли.

Выпить? Он же в спешке оставил недопитую чашку! Какая бы чертовщина ни творилась в этом заведении, а кофе хочется. Просто войти и выйти, и тогда не надо будет иметь дело с этим странным владельцем. Если же дородный бармен уже вылил остатки его кофе, он можно заказать еще и надеяться, что обойдется без инцидентов.

Проходя мимо заброшенного здания, куда он рванулся за своим прекрасным миражом — Джеремия уже верил, что она существует лишь в его мозгу, который выдает желаемое за действительное, — он вдруг почувствовал, что его неудержимо туда влечет. Тодтманн на секунду остановился, подумав, что за странные игры играет с ним собственный рассудок. Все случившееся с ним было плодом его же воспаленного воображения, другого объяснения быть не могло. Что все это значило, оставалось только гадать. Некоторые из этих догадок были ему неприятны — они относились к его почти отшельническому образу жизни. Не сошел ли он с ума от одиночества? Лишь в раннем детстве, когда школа еще не вытравила в нем непосредственности восприятия, Джеремии доводилось бывать в подобном зазеркалье. Теперь этот странный мир грозил обратить в хаос его спокойное, предсказуемое существование.

— От одиночества недолго и спятить, — пробормотал он, возвращаясь к кафе. И все же заброшенное здание приковывало к себе его взгляд, даже когда он уже нащупывал дверную ручку. Измученный клерк втайне лелеял надежду, что она вот-вот появится снова, за это он готов был пожертвовать своим душевным покоем.

Когда дверь после второй попытки открыть ее не подалась, Джеремия наконец обратил на нее внимание. Ему показалось, что дверь словно бы постарела с тех пор, как он видел ее впервые. «Очевидно, заело замок», — решил он и схватился за ручку двумя руками, но тщетно. Джеремия в раздражении уставился на проклятую дверь. Почему старик не торопится ему на помощь? Неудивительно, что его кафе не пользовалось популярностью — люди просто не могут туда попасть.

Джеремия вдруг замер и ошалело открыл рот. Он оставил попытки открыть дверь, хотя машинально продолжал сжимать ручку ладонями — от неимоверных усилий костяшки пальцев у него побелели. Из груди у него вырвался какой-то утробный звук, почти стон.

Кафе не было. Дом был пуст. Судя по всему, в нем, как и в первом, шел капитальный ремонт. В углу валялись какие-то доски пополам со строительным мусором, телефон, правда, по-прежнему висел на том же месте, однако он был весь разбит и покрыт толстым слоем пыли, а трубка вообще отсутствовала.

«Я же заходил в это кафе. Заказывал кофе. Хотел позвонить, но телефон не работал. Оно точно было здесь…»

Потрясенный, он разглядывал грязные полы, потом внезапно отнял ладонь от дверной ручки, словно его ударило током.

Теперь Джеремия знал наверное, что был в этом доме. На полу остались следы — свежие и примерно его размера, и вели они к тому месту, где, как он помнил, находилась стойка. Оттуда они шли к испорченному телефону-автомату. Он был внутри. Джеремия был твердо уверен в этом. Но где это он был?

Нервная дрожь пробежала по его телу. Что-то случилось с окружающим миром — теперь он начинал отчетливо сознавать это. Джеремия не исключал, что мог тронуться рассудком, но это лишь отчасти могло объяснить происходящее. Слишком много всего. В конце концов, не один же он на свете! Кто-то еще должен был заметить… должен был видеть.

Но никто не видел.

Он отпрянул от двери и, нетвердо держась на ногах, побрел прочь, полный решимости наконец-то дойти до работы. Не то чтобы в нем вдруг проснулось чувство ответственности — нет, просто ему хотелось оказаться среди людей, которые знали его и которые по крайней мере могли бы выслушать.

Не станут же они, в самом деле, вязать его полотенцами и звонить в полицию.

Джеремия уже дошел до реки, когда в глаза ему бросилась разительная перемена, происшедшая с прохожими. Возможно, это был всего лишь обман зрения, однако в толпе попадались люди, которые как бы… выпадали из фокуса. Примерно так же, как это было с посетителями кафе — если таковое вообще существовало. Серые фигуры в серых костюмах, которые были и которых не было — в зависимости от того, когда он поднимал взгляд. В его измученной памяти возникли смутные воспоминания о Юнион-стейшн. Джеремия зябко поежился. Что это: очередная фикция? Еще один признак сумасшествия? Или нечто большее?

«Я отказываюсь от всех своих бредовых желаний, — мысленно взмолился он. — Я хочу, чтобы жизнь моя снова стала простой и спокойной».

Если там, наверху, и услышали его мольбу, то никак не отреагировали. Впрочем, если бы они сейчас ответили, Тодтманн нисколько не удивился бы.

Проходя по мосту через реку, Джеремия внезапно почувствовал нестерпимый иррациональный ужас. Он бросил взгляд вниз, туда, где под мостом струилась мутная жидкость. Внимание его привлек похожий на автомобильную покрышку черный предмет, который на мгновение показался над поверхностью и снова исчез в мутной глубине. Объятый страхом, Джеремия перегнулся через ограждение и пристально вгляделся в темную воду.

«Всего лишь рыба, — успокаивал он себя, — или просто какой-нибудь мусор. Однако…»

— Ничего, — сказал он про себя. — Ничего.

Но чувство страха не покидало его.

Опять же тени… их невозможно было игнорировать. По мере того как Джеремия приближался к Сирс-тауэр, тени, как это уже было на той грязной улице, где он последний раз видел ворона, сгущались, становились все более осязаемыми. Поблизости неизменно оказывались какие-то мрачные фигуры, которые, впрочем, ни разу не прошли сквозь тени, но все время словно пытались обогнуть их. Джеремия искоса наблюдал за темными пятнами, которые отбрасывали высотные здания, потому что теперь он знал, что даже неподвижным теням нельзя доверять. Некоторые из них были голодны и охотились далеко не за крысами.

С каждым биением сердца в нем нарастал страх. Он никогда не видел, чтобы тени так льнули к зданиям. В нависавшей над ним громадине Сирс-тауэр теперь было что-то зловещее. Здание из стекла и стали походило на сказочный замок, с вершины которого злой демон зорко следил за своими подданными, оно было непривычно мрачным — даже в тех местах, где не было тени, казалось, таилась угроза.

Джеремия остановился как вкопанный. Ему оставалось пройти всего квартал. Всего квартал отделял его от людей, которых он знал и которые, он надеялся, выслушают его. Но глядя сейчас на гигантскую башню, ему хотелось одного — свернуться калачиком и молить Бога о том, чтобы этот день наконец кончился. Тени скользили по поверхности здания, словно живые, наделенные разумом существа. Правда, по небу плыли облака, но ни одно из них по форме не походило на эти темные пятна, танцующие на фасаде небоскреба.

— Джеремия!

Вот оно! Тени пришли за ним. Смерть костлявой ладонью вцепилась в его плечо…

Но это была не Смерть. Человек, которому Тодтманн чуть не дал в челюсть, был его сослуживец, хороший знакомый.

Слегка лысеющий негр легко уклонился от остановленного удара. Примерно одного с Джеремией возраста, он был одет чуть лучше и по виду был доволен жизнью чуть больше. Костюм его был дороже и тщательно выглажен, и под ним угадывалась сильная мускулистая фигура — результат постоянных тренировок. В притворном страхе попятившись, он замахал руками и засмеялся:

— Джеремия, дружище, обещаю, что больше не буду подкрадываться к тебе сзади! Хотя бы и ради удовольствия видеть такую мину на твоей физиономии.

Опешивший Джеремия уставился на сослуживца полубезумным взглядом, мучительно пытаясь вспомнить, как того зовут.

— Гектор? — наконец произнес он.

Его приятель и коллега посмотрел на него не то с недоверием, не то с любопытством:

— Старина, что с тобой стряслось? Ты сам на себя не похож.

— Я… — проронил Джеремия и осекся, испугавшись, как бы Гектор действительно не счел его за сумасшедшего. Лучше, решил он, выждать. Пусть все немного утрясется. Они с Гектором работали вместе уже года два и даже дружили, насколько это было возможно, учитывая нелюдимый характер Джеремии, то есть время от времени вместе обедали, иногда после службы посещали бар, чтобы пропустить стаканчик-другой, и уж совсем редко ходили на бейсбол на стадион «Ригли-филд». Случалось, чернокожий приглашал его и по другим поводам, но это, как правило, предполагало шумную компанию, которая разбивалась на пары, а пары-то Джеремии как раз и не хватало. Гектор никогда не винил Джеремию за его нелюдимость. Он ценил мужскую дружбу и с ним не надо было притворяться — он принимал людей такими, какие они есть.

— Я, видишь ли, поскользнулся… еще на вокзале.

— На Моргенстрёма вы произведете неизгладимое впечатление., мистер Аккуратность.

Неужели Гектор всегда был таким? Он не мог припомнить своего приятеля в таком игривом расположении духа. Что это, еще одна перемена, или он просто никогда не обращал на это внимания?

Гектор посмотрел на часы:

— Джеремия, однако мы с тобой опаздываем. Тебе лучше сразу взяться за работу, а потом улучи момент и зайди в туалет — тебе надо привести себя в порядок.

— Опаздываем? Но ведь только… — Джеремия взглянул на свои часы и увидел, что каким-то образом умудрился не заметить, что прошел уже целый час. Он прикусил губу и больше не произнес ни слова. Ему-то казалось — нет, он был уверен в этом, — что прошло минут пятнадцать, но никак не час.

Его чернокожий приятель, деликатно взяв Джеремию под руку, повел его по направлению к Сирс-тауэр, однако Тодтманн чувствовал, что ноги отказываются служить ему. Тени по-прежнему окутывали гигантское здание, и Джеремии казалось, что с каждой секундой они растут. Такая легкая облачность, как была сейчас в Чикаго, никак не могла породить такие глубокие тени.

— Старина, тебе надо выпить кофе, немного встряхнуться, — говорил Гектор, увлекая. Джеремию за собой; тот нехотя повиновался. — Идем же! Не стоит расстраивать Моргенстрёма. Черт, вот и не верь после этого В существование зомби…

Вскоре они очутились в недрах черной громадины. Джеремия Тодтманн похолодел: он уже приготовился к встрече с тенями, фантазмами, чудовищными порождениями его кошмаров. Однако когда за ними закрылись двери и они оказались в холле, их встретил лишь привычный рабочий шум и деловая суета. Первая робкая улыбка озарила измученное лицо Джеремии. Он расправил плечи и ускорил шаг. Он был в безопасности. Здесь, на службе, ему ничто не угрожает. Ему надо было помнить об этом с самого начала. Не сбей она его с пути истинного, он бы теперь уже разбирал третье или четвертое дело.

Следуя за Гектором по пятам, Джеремия пересек огромный холл, прошел длинным узким коридором и слился с толпой, которая увлекла его к лифтам. Офис кредитно-ипотечной конторы располагался в самой сердцевине башни, однако в тот момент в воображении Джеремии это было вершиной мира. Ему казалось, что только в недрах «Вечного залога» он обретет долгожданный покой.

Поглощенный собственными мыслями, Джеремия занял свободное место перед одним из лифтов и стал ждать.

Рядом с ним возникла фигура Гектора.

— Старина, ты сегодня явно не в своей тарелке. Долго же тебе придется ждать, если ты решил прокатиться именно на этом лифте.

Тодтманн насупил брови, не в состоянии постичь смысла сказанного Гектором, затем подозрительно уставился на двери лифта.

Взгляд его тут же упал на лаконичную вывеску:

ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ

— Старик, тебе надо было остаться дома. — Гектор кивнул в сторону соседнего лифта. — Иди сюда — этот доставит нас куда нужно.

— Извини, — выдавил из себя Джеремия.

«Что со мной происходит?»

— Идем же, Джеремия! — С такими словами чернокожий протянул руку и втащил своего незадачливого сослуживца в кабину.

Если в том состоянии, в котором находился Джеремия, и было какое-то преимущество, так это то, что он решительно не замечал недовольных взглядов, которыми награждали его другие пассажиры лифта, и сами опаздывавшие на службу, а потому пребывавшие в дурном расположении духа. Он стоял, вперившись невидящим взглядом в стену.

Только когда лифт наконец тронулся, он почувствовал некоторое облегчение.

Когда Джеремия и его спутник уже скрылись в утробе лифта, на козырьке над той самой дверью, через которую они чуть раньше вошли в Сирс-тауэр, появилась знакомая крылатая фигура. Голуби мгновенно разлетелись кто куда, не доверяя столь сомнительному соседству. Впрочем, ворон не обращал на них внимания.

— Выше, выше и прочь… — гортанно прокричал он, слова его остались не услышанными людьми у входа в здание. — В дом свой из дома прочь летишь ты… Но многое случится в доме этом, увы тебе и ах.

Ворон расправил крылья и взлетел. Описав круг, он начал медленно подниматься. При виде его облюбовавшие здание тени шарахались, помня свое место. Ворон возносился все выше и выше, его взор был устремлен к одной точке на полпути к вершине стальной громадины.

Все это время он не прекращал хохотать.

С противоположной стороны улицы она внимательно наблюдала за своим противником. Это была не та роль, которую желала бы Каллистра, потому что ее сила никак не могла бы сравниться с силой птицы. Несвоевременное появление ворона путало все карты, а у Каллистры не было дара инициативы, необходимой, чтобы изменить планы. Ее неземная красота омрачилась печатью задумчивости.

— Арос, что же мне делать? — шепнула она. Однако Ароса рядом не было, и она понимала, что ей и только ей самой придется снова вывести этого смертного на правильный путь.

Это если им обоим удастся пережить встречу с вороном.

Джеремия так обрадовался своему возвращению к привычной жизни, что утвердил первые четыре дела, практически не читая их. Утверждение документов по закладной не входило в круг обязанностей брокера, однако в «Вечном залоге» название должности имело тот смысл, который вкладывал в него Моргенстрём. Он считал компанию своей вотчиной и полагал, что его брокерам, в том числе и Тодтманну, полезно заниматься и этим аспектом дела. Никто не пытался оспаривать такое положение вещей; в конце концов, все они получали у него жалованье.

Окунувшись в рабочую атмосферу и совершенно преобразившись — Гектор находил произошедшую в нем перемену по меньшей мере забавной, — Джеремия не вспомнил бы о своем неприглядном внешнем виде, если бы рядом не оказался сам Моргенстрём. Ни единый волосок на голове Моргенстрёма не пережил его тридцатилетия — высказывалось предположение, что именно тогда у него окончательно испортился характер. На памяти сотрудников «Вечного залога» не было дня, чтобы его поведение хоть сколько-нибудь отвечало здравому смыслу.

Этот день не стал исключением. Обретенный Джеремией душевный покой был нарушен длинной тирадой относительно репутации и облика компании, тирадой, которую было слышно во всех сорока рабочих боксах. Когда поток красноречия иссяк, Джеремии было велено пройти в туалет и не показываться на рабочем месте, пока он не приведет себя в порядок.

Тодтманн проводил взглядом свирепого босса, который, должно быть, отправился искать очередную жертву, чей внешний вид не отвечал установленным им стандартам. Из соседнего бокса на кресле выкатился Гектор и, с сожалением глядя на Тодтманна, изрек:

— Ну, старик, он еще с тобой довольно мягко обошелся. Видно, стареет.

— Никогда еще не видел его в такой ярости. — Джеремия чувствовал себя учеником воскресной школы, которого прилюдно высекли.

— Значит, ты несколько лет проспал. — Гектор был явно удивлен заявлением Джеремии. — Сегодня у него один из лучших дней.

— Ну… просто он такой вспыльчивый…

— Ты и впрямь спишь. Когда почистишь перышки, выпей кофе, старина. Проснись, пока он тебя не укусил. — Гектор улыбнулся улыбкой голодной акулы и вернулся в свой бокс.

Тодтманн сдвинул брови и задумался. Разумеется, он знал, что у Моргенстрёма паршивый характер, но чтобы настолько… Неужели так было всегда? Он вперился взглядом в переборку, за которой сидел Гектор. Дело было не только в Моргенстрёме. Еще раньше он обратил внимание, что Гектор — человек, которого он знал лучше других своих сослуживцев — какой-то не такой. На самом деле все, с кем бы он ни столкнулся с тех пор, как появился тем утром в офисе, казались ему другими. В приемной секретарша рявкнула на него так, как не смог бы даже сам Моргенстрём. Бен Уиллард, скупавший для них ипотечные займы, был мужчина видный, однако в тот день он показался Джеремии выше, чем обычно. Все это было не просто…

Гектор сказал, что ему надо проснуться. Джеремия уже начал думать, что он наконец проснулся, однако мысль эта не доставила ему большой радости.

Он выскользнул из своего закутка и по лабиринту коридорчиков мышью прошмыгнул в туалет. По дороге он миновал служебный буфет и уже хотел было завернуть туда, чтобы выпить кофе, но, представив, что за этим занятием его застукает Моргенстрём, передумал. Это соображение заставило его прибавить шагу.

В туалете никого не было. Это обстоятельство одновременно и радовало, и огорчало. Будь там хоть одна живая душа, Джеремии было бы куда легче, но, с другой стороны, он понимал, что своим видом может испугать кого угодно.

Есть вещи, видеть которые простому смертному противопоказано. Достаточно было Джеремии посмотреть на свое отражение в зеркале, как ему сделалось не по себе. «Неудивительно, что Моргенстрём готов был меня сожрать». Костюм его выглядел так, будто его переехал поезд, а волосы смахивали на ядерный гриб. Глаза запали, и под ними висели мешки. Он мог бы поклясться, что утром брился, однако его мертвенно-бледное лицо было покрыто щетиной. Поправить это было невозможно, но он по крайней мере мог попытаться привести в порядок волосы. Достав из кармана расческу, Джеремия начал сражаться с непослушными, как пакля, торчащими в разные стороны кудрями, которые бы выглядели вполне уместно на голове старшего операциониста Хосе Рамиреса, но никак не на его, Тодтманна, голове.

Дуэль завершилась через несколько минут — ничьей. Джеремия убрал расческу и мрачно уставился в зеркало. Едва лив тот момент он мог предпринять какие-то кардинальные меры в отношении одежды, разве что попытаться слегка пригладить ее. Еще раз оглядев свое лицо, Джеремия решил умыться холодной водой. Он в точности не знал, какой из этого выйдет прок, но хорошо помнил, что в фильмах и романах герои, после того как попадают в сложные, драматические ситуации, всегда умываются. Ему просто хотелось что-то предпринять. Повернув кран, он склонился над раковиной и сложил ладони лодочкой.

— Уф! — Вода действительно оказалась холодной — куда более холодной, чем можно было ожидать. Пока Джеремия держал ее в ладонях, она была терпимой, но, едва попав на лицо, обожгла лютой стужей, словно ему надели ледяную маску. Зябко поежившись — и теперь вполне проснувшись, — Джеремия попятился от раковины. Он отряхнул руки и открыл глаза.

В зеркале отражались какие-то фигуры. Они больше походили на тени, и все же явственно угадывались выражения их лиц: лица были искаженные, умоляющие, требовательные. Среди них были люди и нелюди.

Лишенные душ.

Тодтманн опешил и, раскрыв рот, уставился в зеркало. Затем он машинально зажмурился, а когда снова открыл глаза, то увидел в зеркале лишь самого себя. Лица исчезли.

— Боже мой… — пролепетал он.

Джеремия в страхе — и вместе с тем исполненный какой-то отчаянной решимости — принялся озираться по сторонам. Как он и ожидал, в туалете — за исключением его самого — никого не было. Он заглянул во все углы, желая убедиться, что притаившиеся там тени — просто тени и ничего больше. Однако здешние тени выглядели вполне заурядными. Тодтманн глубоко вздохнул, но облегчения не почувствовал. Не обращая внимания ни на струйку воды, которая продолжала бежать из крана, ни на свои мокрые руки, он внимательно присмотрелся к зеркалу.

На поверхности зеркала была заметна мелкая рябь — должно быть, производственный дефект, — и можно было предположить, что, если смотреть на него под определенным углом — тем более когда вода застилает глаза, — отражение покажется искаженным.

Джеремию подобное объяснение не то чтобы удовлетворило, но он вынужден был смириться с ним, поскольку любое иное отдавало откровенной чертовщиной и вовсе его не устраивало.

Внезапно чей-то резкий хохот, раздавшийся за дверью, пронзил все его — и без того надломленное — существо, но он быстро оправился от потрясения, решив, что смеялся кто-то из его сослуживцев.

— Возьми себя в руки. — Джеремия поймал себя на том, что в последнее время довольно часто разговаривает сам с собой. Хотя Джеремия и прожил большую часть жизни один, но так и не приобрел привычки, которая зачастую вырабатывается у людей в аналогичном положении, а именно: рассуждать вслух. Он всегда подозревал, что у таких людей мозги чуть набекрень; теперь он был в этом уверен.

«Кофе. Мне надо выпить кофе». — Слова эти вертелись у него в голове подобно магическому заклинанию, но ему было уже все равно.

Джеремия завернул кран и вытер руки. В который раз он задавался одним и тем же вопросом: что с ним происходит? Однако все его попытки найти ответ оказывались бесплодными. Его здравый смысл, весь его предшествующий, пусть ограниченный, опыт, отказывались объяснить его галлюцинации чем-то иным, нежели прогрессирующим безумием, но от подобного объяснения он наотрез отказывался.

Однако ему становилось все труднее убедить себя в том, что с ним все в порядке. Что это, если не сумасшествие?

«Может, я просто переутомился». — Здесь была доля истины, но этого было явно недостаточно, чтобы объяснить все, что с ним случилось. Избегая смотреть в зеркало, Джеремия направился к двери. В этом проклятом зеркале словно сосредоточился весь его страх. Что если эти лики снова там?..

«Кофе. Мне надо выпить кофе».

Даже еще находясь за дверью, он ощущал восхитительный аромат, разливавшийся по коридору. Это был не тот сладкий букет, отличавший сорт, который он покупал прежде — или ему только казалось, что покупал? И все же запах был соблазнительным. Раздувая ноздри, Джеремия поспешил в буфет. Да, да, чашка этого черного, как смола, крепчайшего напитка положит конец злобному заговору темных сил против него.

Когда он подошел к двери буфета, оттуда выпорхнула молоденькая секретарша, в ладонях она бережно сжимала дымящуюся чашку. Джеремия точно зачарованный наблюдал, как мерно, в такт ее шагам, покачивается чашка, особенно завораживали поднимавшиеся над ней тонкие, словно резные, колечки дыма. Пораженный, он не мог двинуться с места до тех пор, пока женщина не повернулась к нему спиной, скрыв от его глаз заветную чашку.

Он зашел в буфет. Кофейник стоял на плите, наполовину полный. Не спуская с него глаз, Джеремия обогнул небольшой столик, вокруг которого стояли четыре пластиковых стула (должно быть, по мысли руководства, за счет сложных комбинаций со стульями буфет должен был вмещать пятьдесят с лишним человек), как вдруг вспомнил, что оставил свою кружку в боксе. Он посмотрел по сторонам, и взгляд его упал на термос с холодной питьевой водой. Рядом стояла стопка бумажных одноразовых стаканчиков и лежали салфетки. Бумажный стаканчик был не самой подходящей емкостью для горячего кофе, но Джеремия решил, что, если обмотает его салфеткой, то, может, и не обожжет пальцы.

Тодтманн подошел к плите. Он подумал, что есть какая-то странная ирония в том, что весь день мысли его вращались вокруг чашечки кофе. В этом было что-то похожее на его жизнь, которая вся строилась вокруг каких-то событий или обязанностей. Только не вокруг людей. Он слишком плохо знал людей, чтобы позволить им вторгаться в его размеренное существование. Когда он потянулся, чтобы снять кофейник с плитки, его содержимое еще булькало. Это означало, что кофе был свежий, только что сваренный. Он принюхался, ноздри защекотал приятный аромат.

И тут кипящая, черная, как чернила, жидкость начала переливаться через край.

— Проклятие! — Он машинально отдернул руку.

«Только этого мне и не хватало! Моргенстрём меня повесит!»

Не важно, что Джеремия был ни в чем не виноват: его боссу — этому церберу — важно одно: что он оказался рядом, когда это произошло. Для Моргенстрёма это был достаточный повод.

Выпустив из рук бумажный стаканчик, бедолага встал на колени, чтобы вытереть то, что успело пролиться на пол. Он уже хотел промокнуть мокрое место салфеткой, как вдруг лужица, которая все увеличивалась, отползла от него. Джеремия потянулся, перекрывая ей путь к отступлению, но лужа метнулась в другую сторону.

Джеремия выронил салфетку и на четвереньках попятился к двери, судорожно тряся головой и лопоча что-то вроде: «Только не это, только не это…»

Салфетка упала в лужу и мгновенно затонули, издав при этом неприятный чавкающий звук.

На пол вылилось уже столько кофе, что можно было бы наполнить добрых три кофейника, а он все бежал и бежал. Еще одно обстоятельство настораживало — короткого замыкания не произошло, хотя нагревательная плитка кофеварки была залита жидкостью.

Существует некий порог устойчивости рассудка, и хотя Джеремии давно казалось, что он уже достиг его, человеческое начало, то, которое — даже вопреки реальности — удерживает большинство людей от безумия, всякий раз не давало ему переступить этот порог.

На сей раз этого не случилось.

Джеремия испустил вопль. Он закричал еще громче, когда увидел, что лужа пролитого кофе неумолимо подбирается к нему. Теперь она растеклась на четыре рукава, которые, преломившись в его воспаленном воображении, превратились в пальцы огромной ладони. Подползая все ближе и ближе, они расширялись, утолщались… Настоящее кофейное море уже заливало практически всю комнату, а из кофейника все лилась и лилась темная кипящая жидкость.

Джеремия снова завопил. Только когда его вопль затих, он задумался, почему никто не бежит на крик. Уж кто-кто, а Моргенстрём уже должен был прибежать, чтобы выяснить, кто посмел нарушить покой в его владениях. Куда все подевались? Он что же — остался в конторе совсем один?

Пальцы постоянно меняли форму, они извивались и вытягивались и, наступая, как будто норовили взять Джеремию в клещи. Одно из щупалец разлилось вокруг ножки стула и, к ужасу Джеремии, стул постигла та же участь, что и салфетку. Ножки начали быстро погружаться в пучину, хотя с виду лужа была глубиной не более какой-нибудь доли дюйма.

Повинуясь первобытному инстинкту самосохранения, Джеремия решил действовать. Когда щупальца оказались у самых его ног, он прыгнул на стул, единственное свободное место, до которого он еще был в состоянии добраться. Ступив одной ногой на пластиковую поверхность, которую еще не поглотила пучина, Джеремия почувствовал, что под тяжестью его веса стул тонет еще быстрее. Тогда он перескочил на стол. Едва он обрел равновесие, стол стронулся с места. Та часть его, которая находилась ближе к разлившемуся по комнате бассейну, начала медленно опускаться. Перевалившись через стол, Джеремия кубарем свалился на пол, ударившись плечом и лицом о линолеум. Боли Джеремия не почувствовал, в тот момент все мысли его были сосредоточены на одном: как спастись от взбесившегося напитка.

Оглянувшись, он увидел, что страхи его не напрасны. Попытка спастись бегством пока не увенчалась успехом. Разлившийся кофе неумолимо следовал за ним по пятам. Старые щупальца исчезали, на их месте появлялись новые, и эта черная жижа все ползла и ползла вперед. Стул уже сгинул, вслед за ним готовы были отправиться еще два. Стол опрокинулся, больше чем наполовину его уже затянула чудовищная лужа. Джеремия содрогнулся, представив, что было бы с ним, оставайся он на месте. Кофе явно был голоден.

Джеремия на четвереньках покинул буфет. Однако в помещении, в которое он попал, царила тишина. Не слышно было даже работы отопительных агрегатов. Время обеда еще не наступило, хотя гнавшейся за ним горячей жидкости едва ли было до этого дело, но даже если бы и наступило, кто-то все равно остался бы в конторе. Звонили бы телефоны, служащие ворчали бы, что у них обед, и Моргенстрём, который никогда не покидал конторы до конца рабочего дня, распекал бы кого-нибудь за халатное отношение к делу. Ничего подобного не было. Джеремия вдруг с ужасом подумал, что кофе оставил его напоследок. Ведь остальные уже давно наполнили свои кружки и попили.

Он как раз вовремя услышал грозное бульканье, раздававшееся у него за спиной. Мутная лужа буквально наступала ему на пятки. Джеремия поднялся и поспешил прочь. Но движения его были какие-то замедленные, каждый шаг давался с трудом, точно в лицо ему дул ураганной силы ветер — настолько тяжело он передвигался.

— Джеремия-а-а-а-а!

Это кричал Гектор. Он стоял в каких-нибудь нескольких метрах от него. Если Джеремии казалось, что его собственные ноги налиты свинцом, то Гектор вообще будто прирос к месту.

— Гектор? — Голос Джеремии звучал вполне нормально, но что можно было считать нормой в подобных обстоятельствах? Можно ли было счесть нормой разлившееся за ним кровожадное кофейное море или сюрреалистические видения в зеркале?

— Джеремия-а-а-а-а?

Чернокожий смотрел куда-то мимо него. Джеремия испуганно оглянулся — лужи на полу не было, ни капли. Он снова повернулся к своему приятелю, тот как-то неловко переминался с ноги на ногу, по-прежнему избегая смотреть ему в глаза.

— Гектор?

Джеремия сделал шаг вперед, но в ту же секунду какой-то смутный силуэт, очертаниями напоминавший человека, точно фурия, скользнул между ними. Деталей было не разобрать. Джеремия не успел и глазом моргнуть, как это нечто стремительно пронеслось мимо него и исчезло за углом. Джеремия вопросительно взглянул на своего чернокожего приятеля, однако было совершенно очевидно, что Гектор не видел не только эту поджарую тень, не видел он и самого Джеремию.

Краем глаза Джеремия заметил еще одну, похожую тень, которая, как и первая, поспешно скрылась, словно испугавшись, что ее застали врасплох.

На глаза ему начали попадаться и другие, более расплывчатые, которые, казалось, стремились принять форму стен или мебели. Теперь он видел перед собой будто второй мир, который занял место реального. Это соображение крайне взволновало его, и не только потому, что он боялся, что это окажется правдой, но еще и потому, что подобное вообще пришло ему в голову.

Гектор открыл рот, явно собираясь что-то сказать. Движения его становились все более медленными, сомнамбулическими… Однако Джеремия тревожился не столько за своего приятеля, сколько за самого себя. Он сильно подозревал, что для Гектора, как, впрочем, и для остальных, все шло своим чередом, и весь этот ужас касался только его. Только он видел мерзких тварей, которыми кишела контора.

Только он один обратил внимание на черного ворона, который в этот момент показался за одним из окон.

Даже сквозь двойные рамы он слышал его язвительный и вместе с тем по-детски простодушный смех… или он слышал лишь воспоминания об этом смехе? Этого Джеремия не знал, зато он знал другое: если ворон добрался даже сюда, значит, дело плохо.

Джеремия бросился к выходу, туда, где были лифты и лестница. По дороге он толкнул плечом Гектора, но тот даже не шелохнулся, словно это был не он, а его мраморное изваяние.

Он едва не налетел на одну из теней, но никак не желавшая принимать более или менее отчетливое обличье тварь поспешно ретировалась, точно испугавшись его. Если бы Джеремия видел это, то, наверное, не удержался бы от смеха. Однако внимание его было поглощено другим — взгляд его был устремлен в коридор, начинавшийся за стеклянными дверями конторы.

Казалось, удача наконец улыбалась ему. За стеклянными дверями его ждал лифт — дверь кабины была открыта. «Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо…» — твердил он про себя в нелепой надежде, что лифт услышит эти невысказанные, по пылкие слова благодарности и не закроет перед ним свои двери. Мысль о том, что ему предстоит пешком спускаться по лестнице, была невыносима.

Сидевшая за стойкой секретарша болтала по телефону со своей мамашей, жалуясь на мизерное жалованье, не соответствующее ее исключительным заслугам, как вдруг двери, которые пели в помещения «Вечного залога», распахнулись будто сами собой, едва не слетев при этом с петель. Краем глаза она успела заметить какую-то фигуру, показавшуюся ей знакомой, но вглядевшись пристальнее, поняла, что никого нет. Инцидент этот мог послужить поводом для досужих разговоров, однако о нем вскорости и забыли бы, потому что в «Вечном залоге» на первом месте была работа.

Не обращая внимания на устроенный им небольшой переполох, Джеремия пробежал последние несколько футов, отделявших его от заветной кабинки. Двери по-прежнему были открыты, словно манили его, но он-то знал, что они вот-вот…

В углу кабины стояла она, обольстительная и загадочная. По крайней мере она показалась ему более воздушной, чем та, которую сохранила его память. Ее можно было бы назвать призраком, но что-то подсказывало ему, что она живая. Джеремия Тодтманн остановился как вкопанный, не зная, что сулит ему эта нежданная встреча.

— Входи смело и ничего не бойся. — Голос был подобен дуновению ветерка, от которого, впрочем, бросало в дрожь. Такой ветер гуляет на кладбищах или в заброшенных домах. — Я пришла с миром.

— Я… я… — сдавленно залепетал Джеремия.

До его слуха донеся шум могучих крыльев.

Бросив взгляд в сторону только что оставленной им конторы, он заметил — или это только показалось ему — гигантскую крылатую тень, распростертую над стойкой в приемной.

— Умоляю… иди… со мной! — Было очевидно, что каждое слово дается ей с огромным трудом. Она протянула к нему руку. Чтобы принять ее, Джеремии нужно было всего-то пересечь линию, отделявшую коридор от кабинки лифта, границу между реальным миром, хоть и съежившимся в его сознании до крошечных размеров, и чем-то неведомым… Чем?

Однако выбирать ему было особенно не из чего. С одной стороны, эта женщина, с другой — ворон. Тодтманн, хотя бы отчасти, уже понял, зачем он нужен ворону, а потому, что бы ни надумала призрачная чародейка, склонялся к мысли, что с ней будет спокойнее.

Он вскочил в лифт. Женщина взяла его за руку и силой привлекла к себе, не давая ему обернуться. Взрыв хохота позади заставил его издрогнуть.

Двери лифта резко закрылись и издевательский смех оборвался.

Она продолжала удерживать его. Тодтманн не возражал, хотя находился отнюдь не в романтическом расположении духа. Кожа у нее была холодная, но удивительно мягкая. Она была такая Хрупкая, что ему казалось, будто достаточно прикоснуться к ней, и она рассыплется. Невзирая на это, Джеремия впервые с того момента, как сошел с поезда, почувствовал себя и безопасности.

Возможно, этого чувства не было бы, если бы он видел табличку, которая висела на внешней стороне двери лифта. Это была точная копия того объявления, которое он уже видел чуть раньше, и состояло оно из тех же трех слов:

ЛИФТ НЕ РАБОТАЕТ