Королевская кровь-13. Часть 1

Глава 8

Вей Ши пришел в Пьентан за сутки до коронации и без лишних слов вернулся в свой павильон, внутренний дворец наследника «Пробуждение». Его дворец был третьим по красоте и монументальности в императорском городе после дедушкиного «Величия», в который после коронации переедет из своего «Возвышения» отец с женами. Так велик был императорский дворец, выстроенный квадратом, с высокими парадными воротами, ведущими во внутренний двор, с монументальным крыльцом и стягами с золотыми тиграми, реющими над ним, что всем хватало там места.

Сейчас Вей Ши вернулся не как послушник и не как ученик — он вернулся как наследник: обязательства перед семьей и традицией не давали ему другого выхода. Все члены семьи Ши, если только были живы, должны были присутствовать на коронации.

Пьентан был снежен и прекрасен — из-за географического положения и гармонизирующего действия правителей зима здесь длилась не больше месяца, а снегопады часто совпадали с меланхолией правителей Ши.

Вей не стал выходить из личного телепорта в своем павильоне — он перешел вместе с гвардейцами в один из парковых, провел своих людей к казармам, проверил, как они разместились там, и только потом направился к дому. По пути он с удовольствием вдыхал морозный воздух и смотрел на припыленный снежной сединой парк, в котором желтые листья, траурная память по деду, уже менялись на зеленые, новые.

В павильоне «Пробуждение» его ждали так, будто он никуда не уходил. Ждала парящая ванна с лепестками роз и орхидей в воде. Ожидали наложницы, выстроившись впятером рядком и опустившиеся к земле в изящном поклоне-приседании кунсо. Ждали слуги и служанки, с порога подхватившие изношенную военную форму, снявшие господину обувь и проводившие к ванной. Поблескивал любимый гребень, которым расчесали длинные черные волосы наследника после умащения тремя нежными маслами. Были тут и массажист, и мастер, занявшийся ногтями принца, повар, приготовивший любимые блюда. И музыкант, смирно игравший на дудочке напевное и полетное, пока Вей Ши, уже одетый в фиолетовый и белый ве-лой, обедал на веранде своего павильона, любуясь на пруд с лотосами, на зеленые и желтые деревья под снегом.

Словно и не уходил он никуда — но в том же теле и одежде будто сидел другой человек. Тот же, но другой. И сам Вей бы не сказал, что изменилось в нем.

Разве что роскошь, которой он наслаждался до ссылки в армию теперь оставляла его равнодушной. Он не соскучился по женскому телу, потому что пресытился им и в дворце, и во время службы в дальнем гарнизоне, а в Тафии понял, что легко смиряет стремления плоти и в упражнениях с клинками находит больше удовольствия, чем от соития с женщиной. Все легко доступное словно перестало приносить ему радость. Он не скучал по восхищению, потому что увидел теперь, кто достоин настоящего восхищения, и понимал, что сам и десятой доли того не сделал, что сделали другие участники войны.

Эти стены, светлые, со свитками с мудрыми изречениями, с рисунками, подаренными ему наложницами и женами отца, с легкими магическими светильниками, помнили о нем многое. И он вспоминал — свои гулянки с друзьями, которые и друзьями-то не были, свое высокомерие и скуку, заставляющие его все глубже погружаться в порок и вседозволенность, вспышки ярости из-за того, что не даются ему семейные умения, да такие, что иногда приходилось менять обстановку в покоях. Помнил он и свои тренировки — единственное, что ему приносило покой. И сейчас тело попросило выйти на заснеженную поляну перед павильоном, размяться, разогреться.

Вей Ши не стал себе в этом отказывать, хотя прежде всего должен был выказать почтение старшим родственникам. Но он еще до того, как шагнуть в телепорт, уже был беспокоен, а занятия всегда восстанавливали равновесие духа. А с тех пор, как он начал учиться у Четери, еще и помогали каждый раз преодолевать свои пределы, а, значит, ковали волю.

Он снял одежды, оставшись в одних полотняных широких брюках — хика, — снял обувь и прямо босиком вышел на снег. Размялся, потянулся, и прикрыл глаза, вызывая клинок Чета.

Прохладный металл лег в ладонь знакомой смертоносной тяжестью, пробежала от кончиков пальцев до плеча электрическая дуга, и вторая рука заныла, желая тоже ощутить эту мощь. Но второй клинок был у увальня по имени Матвей, который, надо признать, оказался отличным магом, но никаким бойцом. Дай медведю клинок, и тот будет с ним более умел, чем этот простолюдин.

Вей выдохнул, напомнив себе, что все не могут уметь всё, и начал отрабатывать упражнения — вспоминая, как делал это Мастер.

Перед тем, как уходить в Пьентан, принц пришел к покоям Четери и его жены. Вей знал, что учитель спит, и беспокоился этому. Постоял у входа в прохладном коридоре на виду у внимательных стражников, дождался, пока по каким-то надобностям выйдет оттуда папа Светланы и попросил:

— Достопочтенный отец почтенной жены Владыки, не мог бы ты попросить ее уделить мне несколько минут?

— Эк ты завернул, парень, — озадаченно проговорил папа Светы и поманил за собой. — Заходи, заходи.

Родители жены Мастера очевидно знали, кто такой Вей- не могла эта простая женщина не поделиться с ними. Но вели себя с ним как с простым учеником, и принцу Ши отчего-то не хотелось, чтобы было иначе. Возможно, он вдруг оценил роскошь общения с разными людьми с их непредсказуемостью — в отличие от церемониальной традиции дворца, где все движения веками были предопределены, а отношения — расписаны. Или осознал, что отсутствие церемоний по отношению к нему и его избавляют от них. Делают и его свободным.

Внутри, в сине-золотых покоях пахло молоком и ребенком. И Света вышла к Вею в яркую, светлую и обогреваемую жаровнями гостиную, держа на руках малыша и улыбаясь тепло и радостно.

— Смотри, — сказала она, — это Марк. Если бы не твой равновесник, он бы, возможно, не выжил. — И она, прижав к себе ребенка, крепко обняла Вея. Он даже отшатнуться не успел, только застыл.

— Я рад, что мой подарок послужил на пользу, почтенная жена Мастера, — проговорил он вежливо, когда она отодвинулась. — Дед говорил, что пока равновесник в человеке, можно не опасаться никаких болезней ни внутри, ни снаружи. Но помни, что когда он уйдет, ребенок станет как все дети. — Он помолчал, рассматривая крепко спящего крохотного младенца, завернутого в пеленки. Подумать только, всего ничего он в Тафии, а уже двое детей родились благодаря его участию. А если считать обитателей роддома, который он защищал ради Светы, то и гораздо больше. — Я слышал, что у нас так выхаживали недоношенных и болезненных детей, но никогда сам такого не видел, — он слабо улыбнулся. — Теперь увидел.

— Нам очень повезло, что ты был рядом, — тепло кивнула она. Осунувшаяся, с кругами под глазами, погруженная в свой материнский мир. Вей вдруг ощутил, как покойны ее мысли: пусть на грани скользит тревога, но ребенок закрывает сейчас все. — Ты пришел нас навестить или по какому-то делу?

— Если ты позволишь, — проговорил наследник, стараясь быть очень почтительным, — я бы коснулся сознания Мастера и посмотрел бы, как далеко он и можно ли его позвать. Это не навредит ему ни в каком случае, обещаю.

— Конечно! — обрадовалась жена Мастера. — Тебе нужно как-то подготовиться? Ну дудочку там найти? — она улыбнулась.

— Нет, — ответил он. — Мне нужна только тишина и одиночество.

— Ну хорошо, — с сомнением сказала Светлана. — Я попрошу родителей уйти в их покои. Мне тоже уйти?

Он хотел сказать «да», но посмотрел в ее вмиг налившиеся тревогой глаза и не стал.

— Время в ментальном контакте идет быстро, — предупредил он, — мозг, как во сне, работает на высоких скоростях. Поэтому ни в коем случае не трогай меня, почтенная жена Мастера, хорошо? Это ненадолго, минуты не пройдет, как я вернусь.

Четери спал на спине, заботливо укрытый одеялом, недвижимый и неуловимо постаревший. Вей вновь отметил серебро в красных волосах, присел на кровать, настраиваясь на ментальную волну учителя, положил руку ему на лоб и прикрыл глаза.

И провалился в солнце и тепло, контрастирующее со снегопадом, накрывшим Туру сейчас. Было зелено и ярко, звучал женский смех и плескала вода, и Вей, проморгавшись от бьющих в глаза солнечных лучей, увидел, как у ног его на берег накатывает мелкими волнами озеро, нестерпимо сияющее, как поднимается почти у берега двухэтажный белый дом с цветными занавесками, горшками на окнах, мужской и женской одеждой на сушильных палках. Стоял у порога колчан со стрелами, расписанный красными бегущими животными и птицами, был брошен на скамью нож в ножнах и пояс.

А в озере, когда глаза привыкли, Вей увидел темную фигуру Четери, таскающего на спине хохочущую белозубую женщину. На той стороне озера виднелись еще домики и шатры кочевников, вспаханные поля и пасущиеся белоснежные стада. Здесь реальным казался даже запах — пахло дынями, молоком, водой и тиной, рыбой и травой, печным дымом и близким влажным лесом.

Смех прекратился. Вея заметили.

Чет, не стесняясь своей наготы, выходил на берег, женщина осталась в воде, и принц спохватился, отвернулся и прикрыл глаза ладонью. И стоял так все время, пока мимо звучали шаги.

— А я уж думал тебя убить, но гость ты оказался деликатный, — раздался голос Мастера рядом. Вей открыл глаза.

Четери, молодой, с длинной косой, которую он быстро заплетал, с яркими глазами стоял, глядя на него — одетый лишь в шельвары на влажное тело, а из-за его плеча со смущением и любопытством выглядывала круглолицая женщина, в чьих черных мокрых волосах уже виднелись седые пряди.

— Прости. Я не хотел прерывать твой отдых, Мастер, — поклонился Вей Ши.

— Удивительно, — проговорил Четери, обходя его кругом. — Я не беру учеников, но знаю, что связь с учеником осознается как отражение связи с учителем. И все же тебя я ощущаю, как ощущаю Мастера Фери. Кто ты, юноша, так похожий на тигра Тей Ши? Кто ты, в чьей сути есть и моя сила, а, значит, ты носишь оружие, созданное мною?

— Я твой ученик, — признался Вей Ши, наблюдая за учителем и жадно, почти с благоговением подмечая разницу с ним-из-Тафии. Четери двигался так же гибко, словно танцуя, но взгляд у него был куда жестче, чем помнил Вей, и смягчался только когда смотрел он на свою женщину. И шутливости в нем было меньше, и спокойствия с мудростью.

— Откуда же ты взялся, ученик? — поинтересовался Четери внимательно.

— Похоже, из будущего, — проговорил Вей. — Там тебя очень ждут, Мастер.

— Хорошие новости, — усмехнулся учитель. — Значит, это будущее у меня есть. Расскажешь еще что-то, ученик из будущего?

— Не могу, прости, — покачал головой Вей Ши. — Если бы я был уверен, что мы все знаем о ментальных путешествиях, и что не повлияю на грядущие события, рассказал бы. Но не могу.

Женщина что-то сказала Четери, Вей понял ее смутно: он достаточно уже изучил язык Песков, но этот его вариант звучал непривычно.

— И правда, Афаита, — проговорил Четери мягко. — Не стоит гостя держать на пороге. Проходи в дом, ученик, поговорим о том, о чем ты можешь мне рассказать. Или хочешь. Зачем-то ты же пришел сюда?

— Люди, которые любят тебя, волнуются, — объяснил Вей, проходя за Четом в прохладный, уютный и радостный дом, в котором, — это видно стало сразу, как он привык к полумраку после солнца, — жило счастье. Счастье в оставленной на столе рубахе, вышиваемой женской рукой, в трепещущих цветных занавесках и плетеных ковриках, в украшениях, небрежно брошенных на резной столик в углу, в оружии тут и там, в видневшейся в полуоткрытую дверь широкой, массивной кровати со смятыми простынями, — Вей глянул на нее и отвел глаза, — в запахе лепешек, меда и чего-то мясного, свежести и радости. — Но я уже увидел, что у тебя все хорошо, Мастер. Я могу идти.

Женщина в цветастом и свободном платье Песков, крутобедрая, полногрудая, пышная, с белыми зубами и добрыми смешливыми карими глазами, налила им молока из кувшина, положила лепешек, и Четери, когда она проходила мимо, легко коснулся ее ладони пальцами. Столько любви было в этом жесте и столько нежности, что Вей опять отвел глаза.

Ему сразу стоило уйти. Но он медлил, ведь это было невероятным, полезным, изумительным опытом.

И, самое главное, Вей понял, что происходит.

Мастер не помнит себя. Прошедший бой стал для его тела тяжелейшим испытанием, но почти невыносимым он стал для разума Четери, рефлексов, управлявших телом. Перенапрягшись, почти надорвавшись, пройдя по грани смерти, его разум ушел туда, где есть покой и счастье, где он может восстановиться и отдохнуть.

Нарушь сейчас неосторожным словом этот отдых, запусти поток памяти о том, что реально, а что нет, последствия могут быть вплоть до безумия. Поэтому и следил Вей за ментальными потоками, которые текли вокруг легко и спокойно.

А еще ему очень любопытно было увидеть то, чем жил Мастер сотни лет назад. Вей из йеллоувиньских легенд о Мастере-драконе знал, что Четери учеников стал брать только после того, как поселился в Тафии и поступил на службу к ее Владыке. Значит, сейчас Четери проживает в своей памяти время задолго до войны. За сколько, интересно? За пятьдесят лет? За тридцать?

Вей Ши едва удержался, чтобы не спросить. Поднялся. Нужно было уйти с глаз спящего, чтобы исчезновение не стало толчком к пробуждению. И так напортачил, появившись из неоткуда — надо будет спросить отца, как быть в таких ситуациях, как появляться в чужих снах незамеченным.

— Подожди, — попросил Четери миролюбиво. — Не так часто у меня бывают гости из будущего. Скажи, ты хороший ученик?

— Не очень, — честно ответил Вей, садясь обратно. — Ты наказываешь меня, Мастер.

— Справедливо? — поинтересовался учитель, глотнув молока, и глаза его на мгновение стали такими же жесткими, как тогда, когда он доставал кнут.

— Справедливо, — проговорил Вей. И тоже отпил молока. Оно было как настоящее — как и легкий запах благовоний вокруг. — Но ты неправ, учитель.

Четери хохотнул, оценивающе глядя на ученика.

— А будущее обещает быть интересным, — сказал он. — Ты мне расскажешь, в чем?

— В будущем, — пообещал Вей. — Я так много хотел бы задать тебе вопросов, Мастер, но боюсь нарушить ткань мироздания.

— Я понимаю, — кивнул Четери. — Потому и сам не задаю. Но, может, спросишь что-то безопасное?

Вей задумался.

— Вопросов у меня нет. Но не окажешь ли мне честь, — проговорил он медленно, — и не потренируешь ли меня?

— Ну что же, — глаза Чета блеснули удовольствием, — посмотрим, чему я из будущего тебя научил.

Вей открыл глаза и пошатнулся. Руки гудели от боя-во-сне, и вибрировала душа от счастья, и показалось ему, что на губах спящего Четери играет едва заметная, неуловимая улыбка.

Света смотрела на него с тревогой. И он, взглянув на нее, вдруг увидел, насколько они похожи с женщиной Четери. Да, другое лицо, другая народность — но один типаж, похожая улыбка, и темные волосы, и, главное, мягкость, и даже запах такой же — молоко и дыня. Похоже, душа воина во все времена выбирает тех, кто даст ей покой.

— Все хорошо, — сказал он ей. — Он отдыхает, почтенная жена Мастера.

— Нории тоже так говорит, — сказала она с облегчением. — Что ты видел?

— Он сейчас в своих воспоминаниях, — объяснил Вей как можно осторожнее. — Он купается, пьет молоко, тренируется у белого дома на берегу озера.

Лицо Светланы посветлело.

— Это же его дом, — обрадовалась она, — туда нас перенес Матвей из роддома. В это озеро он и упал, — и на лицо ее вновь набежала тень. Она вздохнула. Поднялась. — Спасибо тебе, Вей. Как думаешь, когда он вернется?

Вей Ши посмотрел на учителя, отметив, как ровно текут ментальные потоки — как в его сне.

— Я не могу сказать, — ответил он честно. — Может, сейчас, а может, через несколько дней. Не позже, почтенная жена Мастера. Как только его организм ощутит, что разум восстановился, он его разбудит сам.

Вей, тренируясь на поляне перед павильоном «Пробуждение», вспоминал, как бился с Четери, веселым, молодым, гибким Четери на берегу озера, как поддразнивал учитель его, как смеялась и ахала женщина, как сиял Мастер улыбкой. Да, годы смягчили дракона, сделали его мудрее и спокойнее, но взгляд на мир через призму юмора либо есть, либо нет, этому невозможно научиться. Как не хотел Вей уходить — и все же ушел, потому что всего этого не существовало, а еще потому, что чужое счастье, заманчивое и светлое, не принадлежало ему, и он чувствовал себя вором, укравшим у Мастера что-то очень важное и болезненное. Время его памяти.

Здесь, во дворце, у Вея тоже были женщины, да и захоти он — получил бы любую, даже из королевских домов. Но ни одну из них он не ощущал так, как Мастер ощущал женщину из сна. И простолюдинку, добрую и сердечную Светлану тоже.

Невесты Вея все были красивы и умны, знали, как и положено аристократкам, туринские языки, обучены были боевым искусствам и искусству танца, получили высшее образование, а старшая уже защитила кандидатскую по биологии, все обладали сильной кровью потомков Ши, почти неразбавленной кровью других богов и совсем не разбавленной простой кровью. В отличие от самого Вея. Они были прекрасны, но даже луча такого счастья, которое видел он у Четери, он не ощущал рядом с ними.

Наследник, пока не был в изгнании, регулярно встречался с каждой из невест, они гуляли по паркам дворца, играли в го и в шахматы, стреляли и выезжали верхом. Девушки были приятны, деликатны, изящны и интересны сами по себе. Но ни к кому у него не было тепла. Того тепла, что он видел у мастера. И у своего отца и матери. И у дедушки с женой, бабушкой Бабочкой, которая пришла к деду по договору, а стала любимой и любящей.

Вей вдруг понял, что ему претит женская угодливость. Что ему понравилось, как относились к нему простые жители — говоря с ним, а не с его статусом и титулом. Он понимал, что от традиции никуда не денешься, и титул он не выбросит — это его предназначение, его судьба. Но он провел во дворце всего несколько часов, и уже скучал по ощущению, когда с тобой говорят просто, прямо, как с равным.

Он ощущал внимание наложниц — неглупых, незлых, тоже приятных и обученных, но женские мысли, беспокойные, осторожные, раздражали его. И Вей, закончив тренировку, подозвал помощника, и приказал ему выселить всех наложниц в соседний павильон. Потом решит, отпускать ли их. Поговорит с ними и решит.

— Но что передать им? Они решат, что в немилости, мой принц, — с поклоном спросил помощник.

— Передай подарки, — ответил Вей Ши, — и скажи, что я провел последние месяцы в обители Триединого и привык к одиночеству и праведной жизни.

Наложниц привели на отбор их родители, аристократы, в надежде, что кто-то глянется принцу так, что станет будущей императрицей. Отбирала их старшая жена отца, которая вполне благоволила Вею и потому подобрала действительно хороших, благочестивых и добрых девушек, которые, впрочем, все равно периодически ссорились между собой за внимание и милость принца.

Их семье статус наложницы наследника давал привилегии, девушкам гарантировал безмятежную жизнь, обучение и богатство, да и принц мог отпустить их на свободу через три, семь и десять лет. Жаль, что жен так не отпустишь. Невесты с их семьями наверняка будут присутствовать завтра на коронации, и Вею придется выказать каждой свое почтение и оказать равное внимание.

Он думал о невестах, а руки его перебирали драгоценные мелочи в шкатулке с его личными ненаследными драгоценностями. Подарки от родных. Мелочи, которые покупал он сам, когда под мороками с друзьями шатался по рынкам мира. Он искал вместилище, которое поможет ему выполнить данное недавно обещание.

Нашел только медальон, подаренный мамой — золотой, сантиметров трех в диаметре, с тигренком, выгравированным на крышке. Когда-то он снял его, потому что привязанность к мамочке недостойна мужчины и наследника, смешна и нелепа, и так и не надел больше.

Ему очень не хотелось отдавать его. Но он, поколебавшись, надел его себе на шею. Ничего более подходящего не было.

Слуга накинул на него теплый плащ, и Вей, приказав остаться в павильоне и гвардейцам, обязанным сопровождать принца, и слугам, и секретарю-помощнику, который должен был быть всегда рядом, чтобы исполнять желания наследника, пошел высказывать уважение родне.

Он отвык от сопровождения за время службы и потом ученичества у Четери, хотя и понимал, что ему придется к этому привыкнуть снова. Но не сейчас.

Вей обнялся с отцом — тот уже все знал из его воспоминаний, и сейчас, торжественный и молчаливый, соблюдал пост — все наследники должны были поститься три дня до коронации. Вей поклонился старшей и средней жене отца. Зашел к бабушкам, чтобы выразить свое почтение и уважение, а также рассказать о деде коротковолосой вдовствующей императрице и ее сестрам по мужу, которые теперь получали относительную свободу, свой дом во дворце и могли как нести дальше семейные функции, так и заняться своими делами. Прогресс в этом веке пришел и в дворец Ши — раньше женщины, попавшие в гарем, никогда больше отсюда не выходили кроме как в сопровождение мужа или в паломничество, а сейчас, овдовев могли уехать куда-нибудь в курортный город или наоборот жить в квартире в столице — под присмотром охраны, конечно же, но все же.

Вей зашел к дяде, Мин Ши, младшему брату отца, и поговорил с ним. Он было даже решил проведать маленькую и надоедливую Кейю, девочку Юноти, но выдохнул, приказал себе идти до конца и направился к матери.

Сю Тай Ян, «Свет солнца, приносящий спокойствие и радость», занимала скромный павильон «Тишина сердца» рядом с прудом, на котором круглогодично цвели лотосы. Все детство до семи лет Вэй провел здесь, и было оно счастливым и светлым. Отец неоднократно просил мать переехать к нему в павильон, где хватало место и для его жен, и для наложниц — у каждой было множество комнат на втором этаже, а жены и вовсе занимали целые крылья. Но мать отказывалась. Она, выросшая в вольных степях севера Йеллоувиня, не могла жить там, где вокруг было много людей, а отец, любивший ее бесконечно, всеми силами старался загладить вину оттого, что лишил ее свободы — и потому позволял ей ту свободу, которая могла быть внутри дворца Ши.

Так огромна была территория Императорского города, окруженного тремя нитками каналов, что хватало тут места и лесам, и прудам, и бесконечным павильонам-дворцам, в которых жили дальние и близкие родственники Ши, желающие служить семье, и придворные, и слуги, и министры, и их помощники. Да и на административные здания места хватало.

Вей шел к материнскому павильону и его изнутри скручивало так, что становилось тяжело дышать. Казалось бы, всего несколько лет как дед наказал его, и за дело наказал, а со всей беспощадностью видно теперь, как жесток и глуп он был тогда. А сейчас тяжело, потому что он понимает, что такое не забывается и не стирается.

Павильон из коричневого и красного дерева, широкий и приземистый, в котором было не меньше десяти спален, детское крыло, гостиные и музыкальные комнаты, комната для занятий каллиграфией и гимнастикой, а также семейная спальня, где спали мать с отцом, когда Цэй Ши навещал любимую жену, сверкал лакированными брусьями и пах степными цветами. Когда-то давно отец велел высадить вокруг павильона желтый горицвет и синий лен, белый степной эдельвейс и алый пион, скромный фиолетовый чабрец и пирамидки розового эспарцета, и это стало частичкой степи внутри императорского парка.

Рядом с павильоном покачивались качели — о, сколько Вей с сестрами провел времени, взмывая на них вверх, сколько пролазил по сложным конструкциям, собранным из бревен специально для развития принцев и принцесс!

Его заметили служанки, побежали в павильон, а помощница мамы, дама Тзин Цао, присела в церемониальном поклоне и проговорила:

— Счастлива видеть вас, мой принц. Леди Тай Ян сейчас играет в годо, вы подождете, пока она закончит, или присоединитесь к ней?

— Я пройду, — нетерпеливо сказал Вей, ступая мимо дамы, и направился в павильон.

Мама действительно была в гостиной — сидела за столом с одной из своих дам и двигала по расчерченной клеткой доске черные фишки. Вей зашел в покои, все в дереве и любимых мамой степных мотивах — треугольной цветной вышивке на занавесках, — коже и ярких подушках. Остановился. Увидел несколько ширм с яркими рисунками — те самые, которые расписывал он с сестрами в детстве.

— Мама, — позвал он, и голос его сорвался.

Мать, красивая и бледная, одетая еще скромнее, чем выглядел ее дворец — в обычный темный дээл, степной вышитый халат, с прической, уложенной в два «рога», подняла на него глаза. Встала.

Ни улыбки не было на ее лице, ни боли — она склонилась, а потом и опустилась на пол, распластавшись на коленях, коснувшись лбом пола в ниише — самом подчиненном поклоне, — каким раньше кланялись простолюдины императорской семье. И все присутствующие дамы склонились в таких же земных поклонах.

— Недостойная Тай Ян приветствует высокородного наследника Вэй Ши, — проговорила она в пол. — Счастье озарило этот дом, как только ты вошел сюда, мой принц.

— Приветствуем высокородного наследника, — хором поддержали ее дамы.

У Вей Ши сжало горло — он чувствовал волны боли, горя и любви, шедшие от матери, и начал задыхаться в них. Его поступок смотрел на него во всей своей неприглядности, и если тогда он смаковал ее боль, то сейчас готов был руки на себя наложить. Так больно было ему, что он не нашел сил что-то сказать, не смог шагнуть вперед и поднять ее, и самому упасть на колени — только развернулся и вышел, почти побежал прочь, под зеленеющие кроны парка, только чтобы не ощущать ничего и не вспоминать.

И только там, в лесу, остановившись у огромного клена с блестящей, словно покрытой коркой льда корой, он понял, что по щекам его текут горячие стыдные слезы.

Он струсил. Ему не хватило сил.

К павильону девочки Юноти его проводил слуга. И Вей остановился, издалека разглядывая притаившийся средь высоких деревьев за заснеженной полянкой и прудом с мельничным колесом небольшой, всего-то в семь комнат, дом, в котором было больше западного, чем восточного.

По фасаду бежала лоза с цветами, выращенными из его заколки, и он почувствовал, как расслабляется что-то внутри. Красота этого места, прозываемого «Маленькое созерцание», лечила его душу.

Изнутри донесся смех, совершенно детский еще, заливистый, свободный, не ограниченный рамками и воспитанием, и он, то ли поморщившись, то ли позавидовав, развернулся и пошел обратно. Не сможет он сегодня терпеть ее болтовню. Выполнит свое обещание после коронации. А потом уйдет обратно в Тафию.

Далеко, однако, Вей не ушел — свернул на пагоду, покачивающуюся в следующем пруду, сел там, укутавшись в плащ, и откинул голову на столб, глядя на поблескивающую под снегом воду.

Бывает так, что твой проступок так велик, а твои слова так несправедливы к тому, кто любит тебя, что это убивает не только его, но и тебя самого. И Вей, памятуя уроки Мастера Четери, стал глубоко вдыхать и размеренно выдыхать, чтобы изгнать из тела боль, сковывающую мышцы.

— Эй, — раздался осторожный голос девочки-Каролины и он повернул голову к выходу из пагоды. Он слышал шаги, но думал, это кто-то из служанок — мимо по дорожкам ходили и слуги, и царедворцы, и стражники, но никто не смел потревожить покой принца. Девочка стояла, яркая и розовощекая в каком-то нелепом пуховике и шапке, но он вдруг даже успокоился, увидев ее.

— Садись, — сказал он, кивая на лавку. Та осторожно села, огляделась вокруг, чинно сложив руки на коленях. Видно было, что ее учили себя вести и держать. Научат и уйдет из нее жизнь, станет она еще одной верно действующей, верно думающей и верно подчиняющейся женщиной.

— Ты шел ко мне? — спросила она с любопытством. — Я увидела тебя из окна.

— Да, — коротко ответил Вей.

— А почему развернулся? Не хочешь меня видеть?

Она смотрела прямо и без обиды, и спрашивала так же. Без двойных подтекстов и желания угодить.

— Я не хотел нести к тебе свое настроение, — сказал он совершенно неожиданно для себя.

— Оно плохое? Ты бледный, — заметила девочка.

— Это отбеливающий крем для лица, — откликнулся Вей и прикрыл глаза.

— А с настроением что? — не смутилась младшая Рудлог.

Он медленно покачал головой, чувствуя, как ходит туда-сюда серьга в ухе.

— Тебя не будут искать?

— Я сказала, что иду за тобой, — ответила она. — Да и кто меня тут обидит? Кроме тебя? — и она засмеялась, совсем не ядовито, а по-детски, как когда ребенок удачно пошутит.

Ему снова стало противно.

— Ты прости меня за то, что я тебя тогда ударил, — проговорил он после паузы. — С фотоаппаратом. Это было неправильно и недостойно. Маленьких и слабых бить нельзя. И вообще. Надо сначала говорить.

— Ты уже извинялся, — заметила девочка Юноти.

— Я тогда извинялся как перед принцессой, — ответил Вей, чувствуя себя очень глупо. — А сейчас как перед девочкой. Я… я многое делал сгоряча.

Она встала, подошла к нему, обеспокоенно вгляделась в лицо — Вей видел это сквозь прикрытые ресницы. Положила маленькую ладонь на лоб, и он даже не отшатнулся. Ей от него точно ничего не надо было.

— Слушай, ты не заболеваешь? — спросила она с подозрением. — Ты сам на себя не похож. Ты обычно высокомерный и противный, думаешь только о себе и никогда не признаешь свои ошибки. Может, тебя прокляли?

— Я сам себя проклял, — ответил он со вздохом, отводя ее руку. Ее прямолинейность и честность, забота и обеспокоенность, которые он ощущал в ее мыслях, и вполне себе симпатия с участием, как к другу, казались ему такими же странными, как ей, видимо, его извинения. — Садись. Я обещал тебе амулет, помнишь? Давай я тебе его сделаю.

— Подожди, — отмахнулась Каролина. — Что у тебя случилось?

— Это не твое дело, это дело императорской семьи, — ответил Вей Ши, и она тут же надула губы. Но почти сразу довольно ядовито парировала:

— Вот, теперь я тебя узнаю. Да как хочешь, пожалуйста, — и встала, чтобы уйти.

— Не убегай, — попросил он примирительно. — Я хочу сделать тебе амулет.

— И я каждые шестьдесят дней на трое суток смогу уходить в большой мир? — настороженно уточнила Каролина, садясь обратно.

— Да.

— Ладно, — пробормотала она еще обиженно, с видом «так уж и быть». — Делай. Мне очень одиноко тут, — призналась она тяжело, пока он, повернувшись к пруду, рассматривал воду. — Я занимаюсь, я общаюсь с твоими сестрами, я гуляю, я рисую, но мне очень одиноко. Алина уже ушла в Рудлог… А тебе было одиноко, когда ты ушел в Тафию?

— Мне всегда одиноко, — рассеянно ответил Вей и понял, что нет, не так. В обители и с дедом Амфатом, с Мастером и даже с этой говорливой Рудлог ему не было одиноко. — Ты можешь немножко помолчать?

И он вновь всмотрелся в воду, в берега, заросшие лотосом.

— Ну хорошо, — вздохнула она. Но, конечно, не выдержала, и через несколько минут тихо спросила. — А что ты делаешь? Можешь, пожалуйста, объяснять? Мне же интересно.

— Для такого амулета, который позволит тебе три дня быть вне равновесного дворца Ши, нужен неслабый, зрелый уже равновесник, — объяснил Вей Ши, отрывая взгляд от воды. — Он будет уходить от тебя, пока не нужен, но ты всегда сможешь призвать его. Обычно для призыва молодых духов достаточно сыграть мелодию, и они слетаются. Но зрелых так уже не приманишь. И я ищу подходящего.

— Жаль, что я не могу видеть, как ты, — завороженно сказала Каролина.

— Ты можешь найти их по дереву с правильно, радиально растущими корнями, или по очень круглому озерцу, или по круглой грибной полянке, или по мхам, растущим правильным узором, или паутине. Равновесники имеют фрактальную природу, гармонизируясь по самоподобию, поэтому если ты видишь что-то устойчиво фрактальное, скорее всего, там равновесник, — Вей Ши снял с пояса нож и порезал себе руку, а затем покапал кровью в воду. Под белым снегопадом красная кровь беззвучно влилась в черный пруд. А затем он встал, высвистал мелодичную мелодию, и начал тихонько хлопать в ладоши, разбрасывая вокруг брызги крови. Он хлопал в заученном ритме, все убыстряясь, будто куплет за куплетом ускоряя ритм, и все вокруг начало потряхивать в такт его хлопков. Подрагивали листья вокруг пруда, подскакивала, поднимаясь столбиками, поверхность воды, и даже снег над лотосами шел волнами.

— Я это нарисую, — мечтательно сказала Каролина.

Но не успели отзвучать ее слова, как от лотосов на поверхности пруда стало подниматься золотистое плотное сияние, повторяющее очертание цветов и их подводных стеблей, и оказалось, что они все связаны друг с другом, спутаны в каком-то завораживающем порядке. Словно целый венок из стеблей и лотосов поднимался над водой, нестерпимо сияя золотом. И капли крови Вей Ши, потеками застывшие на столе, на полу и стенах, полетели к этому венку. А затем золотое сияние стеблями-усиками дотянулось и до рук Вей Ши, слизывая кровь и оставляя после себя заросшую кожу.

Вей взял срезанную прядь волос и вложил ее в медальон. А затем, аккуратно протянув руки к огромному венку, проговорил:

— Я призываю тебя на службу той, кому я должен, на шесть лет с сегодняшнего дня. Обещаю раз в год давать тебе свою кровь. Нарекаю тебя Джушу, Хранитель. Ты свободен от своего пристанища, пока хозяйка твоя находится на территории дворца. Но если она захочет выйти и призовет тебя — ты три дня должен хранить ее разум в равновесии.

Венок обернулся огромной золотистой птахой и нырнул в прядь волос, сделав ее золотой, истекающей фиолетовым дымком. И Вей, захлопнув медальон, протянул его девочке Рудлог.

— Ему там, наверное, обидно и одиноко, — проговорила Каролина, не спеша принять подарок.

— Не переживай, — ответил Вей, даже слегка разочарованный, что она не прыгает от радости. — Он не узник медальона. Медальон — это одно из его пристанищ, которое он будет заполнять только когда ты соберешься уходить. И капай туда иногда масло лотоса, он это любит.

Она поколебалась, но все-таки взяла его. Повесила на шею. И шагнув вперед, крепко-крепко обняла Вея, как тогда, когда он был тигром.

— Спасибо, — сказала она и шмыгнула носом. — Ты, в принципе, не так уж и плох, Вей Ши. Правда.

Вей и эти объятья стерпел, не дрогнув.

Принцесса отошла, разглядывая пруд. Лотосы словно потускнели, словно из них ушло сияние.

— Так что же все-таки случилось с тобой? — спросила она негромко.

Вей сел и снова прикрыл глаза.

— Я обидел, очень обидел человека, который очень любит меня. И которого я люблю, — сказал он, потому что нужно было или ругаться, или отвечать. — И не смог попросить прощения.

— Потому что тебе стыдно?

— Да.

— Знаешь, — с забавной серьезностью проговорила девчонка, — моя сестра Ангелина всегда говорила, что недостаточно попросить прощения, если продолжаешь делать то, что делала раньше. Слова без поступков ничего не значат.

— Мой дед так же говорил, — ответил Вей и замолчал.

Они посидели в тишине и маленькая Рудлог не выдержала:

— Так сильно обидел?

— Очень.

— Это ты о маме, да? — проницательно спросила она, похоже, сопоставив все, что слышала и видела в ментальной лакуне.

Он выразительно взглянул на нее, и она вздохнула.

— Да, понимаю, не мое дело. Но извиниться надо, — она опять напустила на себя потешную суровость. — Ты же умный вроде. И хитрый. Вон как придумал с нашей помолвкой, чтобы меня замуж не выдали. Придумай что-нибудь и для себя тоже. И просто больше так не делай.

— Да, о помолвке, — сменил он тему: слишком странным и нелепым было обсуждение личных вещей с девчонкой, которая и язык за зубами держать-то не умела и вполне могла разболтать обо всем родным, а это уже уходило в разряд политики. — Я поговорил с отцом. Скажал, что мы с тобой сговорились. И он после коронации уже запустит процедуру. Это долго, переговоры, условия…

— Скучно, — подтвердила Каролина Рудлог.

— И потом, через полгода, будет церемония, если твои родные согласятся. Ты станешь моей четвертой невестой.

— Ну если временно, то можно и пятой, — великодушно разрешила глупая девчонка. — Погладила медальон. — Какой он красивый, Вей Ши.

— Мамин, — признался он. Покой, снег и тишина отчего-то сделали его слишком искренним. Или это была девочка-Кейя, которая, пусть была мала, уже обладала настоящей прозорливостью юнлинь?

— Ого, — она распахнула глаза. — Я тебе тогда отдам потом, хорошо?

Он не стал отказываться и даже испытал облегчение.

— Все-таки ты какой-то несчастный тут, — заметила она. — Может, дело не только в маме? Ты в Тафии выглядел гораздо счастливее, знаешь? Может, ты не хочешь быть наследником?

— Хочу, — ответил он спокойно, потому что это была истинная правда: он никогда не представлял и не желал себе другой судьбы. — Но даже если бы не хотел, я бы не стал подводить свой род. Никто другой трон занять не сможет.

— Почему? — спросила девчонка с искренним любопытством. — Ты же младший сын младшей жены, да? У тебя же есть старшие сестры… родные и двоюродные. Их девять, да? И у вас были императрицы, я знаю.

— Всего три раза, — проговорил Вей, едва не поморщившись: с младшим сыном младшей жены она попала по больному. — И они все садились на трон потому, что не было прямых наследников мужского пола. И все стремились отдать корону сыну, как только он входил в силу. В семье Ши дело не в том, что женщина недостойна носить корону — наш первопредок несет в себе и женское и мужское начало, равновесие и гармония не может быть иной, он — отражение Великой Матери, ее уравновешивающая стихия. Женщины просто более склонны к погружению в творчество, трансы и пограничные состояния, а также чувствительны к ментальному шуму, и им невыносима та тяжесть ментального давления, которую испытывает император, особенно во время беременности и первых лет после. Даже самим императорам она часто невыносима, поэтому к концу жизни они удаляются от дел и передают их наследнику. Но, — он посмотрел на нее, — ты все это узнаешь на уроках истории семьи. Ты же посещаешь уроки?

— Посещаю, — закивала девочка. Глаза ее блестели. — А ты не расскажешь мне, что с тобой было во время битвы богов? — попросила она с любопытством. — Я ведь во время медитации с твоей семьей многое видела. И тебя, и богов, и Четери, и даже дедушку Амфата, представляешь?

— Он погиб, — не подумав, отозвался Вей Ши, и глаза принцессы мгновенно наполнились слезами.

— Как? — всхлипнула она.

— С оружием в руках, — начал Вей… и как-то слово за слово рассказал о том, как нашел дедушку и как хоронил его. — Меч я оставил в его доме, — закончил он. — Я поживу там, пока восстанавливается обитель. Не успел отнести на могилу его жены.

Принцесса плакала, но это были хорошие слезы, слезы прощания, хотя она-то Амфата почти не знала.

— Надо написать о нем, — прошептала она, всхлипывая, — нарисовать его. Чтобы о нем знали. Чтобы его помнили, Вей. Плохо, когда уходит человек, и уходит память — а ведь у него и семьи нет, чтобы о нем помнить.

Он смотрел мимо нее, на снег, кружащийся над прудом. Девочка и так расстроена. Не стоит говорить, что много таких же прекрасных людей, сильных и смелых, так и погибло безымянными в войне, в плену, в битве богов. История и рок беспощадны, и смерть иногда застает не с оружием в руках, а под завалами дома или от дружественного огня. У богатыря Амфата хотя бы была возможность самому свершить свою судьбу.

Снова раздались шаги. К пагоде приближался помощник Вей Ши.

— Мой господин, — сказал он, поклонившись, — семья в восемь вечера собирается на молитву в храм божественного нашего покровителя. Позвольте подготовить вас.

Вей Ши встал и посмотрел на девчонку.

— Я тут посижу, — махнула она рукой и вытерла мокрые щеки. — Спасибо, господин жених, — и она засмеялась опять по-детски, совершенно не осознавая серьезности ситуации и того, к чему ее склоняют. — До завтра. Посмотрю на твоих невест, и, если интересные, нарисую их для тебя, хочешь?

— Не очень, — ответил он и под ее хихиканье пошел прочь из пагоды.