Королевская кровь-13. Часть 1

Глава 3

Марина

Наутро, проснувшись в теплом коконе из одеял в обнимку с горячим, сонным, помятым и голубоглазым Люком, я понежилась рядом сколько позволил организм, а затем, едва отцепившись, пошла в уборную. Люк тоже поднялся и раздвинул шторы — там продолжал медленно идти снег. Муж распахнул окно и, полуголый, с наслаждением высунулся в него, вдыхая свежий воздух. Затем развернулся и замер.

— Разверни зеркало от кровати, — попросила я, зевая, проходя мимо этого самого зеркала и отмечая свою забавную пузатость и то, что я уже стала отклонять торс назад и немного переваливаться. Семейные покои до того, как мы помирились с Люком, были исключительно моими, и я тут все устроила на свой женский лад. Включая огромное зеркало в углу на стойке.

— Зачем? — отозвался Люк с любопытством, разворачиваясь от окна. На его плечах таяли снежинки.

— Твои тетушки-змеи снова приходили, — я задержалась у двери. — Знаешь, какова бы ни была причина их интереса к будущим Дармонширам, я не готова заниматься их производством на публике.

И под его короткий смешок я закрыла дверь.

Когда я вышла, оказалось, что с прикроватного столика ночью пропала держава Инлия.

— Это обнадеживает, да? — заметила я, поглядывая на слегка расстроенного Люка. — Может, они пошептались с змеицами на державе, которые попробовали твою кровь, и решили, что не подходит?

— Будем надеяться, — ответил муж, но в светло-голубых глазах его плескалось разочарование. — Но могли бы и попозже забрать. Я хотел покрутить ее при дневном свете, порассматривать, понять, какие еще функции в ней зашиты.

Я хмыкнула. В принципе, к тому, что в нем до старости будет иногда проглядывать азартный мальчишка, я была готова.

— А представь, какие еще сокровища лежат в хранилищах Инландеров, — вкрадчиво предложила я, подходя ближе, и по тому, как вспыхнули его глаза, как коснулся он губы языком, поняла, что провокация удалась даже чересчур. — Вот коронуешься и наиграешься.

— Ты точно на той стороне? — пробормотал он иронично, и чтобы доказать, что на той, я поцеловала и куснула его в плечо. Кто бы мог подумать, что спасение от конца света так настраивает на игривый лад.

Я слегка нервничала — сегодня Алина должна была вернуться во дворец, и я ждала от Василины весточки. Мне так хотелось увидеть младшую, что я, одеваясь, то и дело прислушивалась — не раздастся ли из камина в гостиной треск огня, который всегда сопровождал появление огненных вестников. Но нет, когда я вышла из спальни, пламя мирно облизывало дрова, которые, похоже, только что подкинул Люк, ожидавший меня.

От него приятно пахло табаком — видимо, выходил на балкон покурить. Я скучала по сигаретам, но увы, они, как и обучение на хирурга, маячили теперь откуда-то из будущего.

— Я после завтрака свяжусь с Майки. Тиверс обещал открыть переговорное Зеркало. Узнаю, что происходит сейчас в Виндерсе, а затем слетаю с Тамми к Майлзу, — сказал мой муж немного виновато, когда мы спускались на третий этаж. — Нужно понимать состояние войск и их нужды, возможно, ему потребуется разведка. К вечеру должен вернуться.

— Не может быть. А я-то думала, что ты теперь безвылазно будешь сидеть рядом со мной, — проговорила я сурово. — Держать меня за руку, спрашивать о самочувствии, гладить живот…

Он хмыкнул.

— Я тебе смертельно надоем уже через пару часов такого сидения.

— Вот именно, — подтвердила я. — Да и я уже привыкла к тому, что ты то есть, то тебя нет. Это вносит в жизнь разнообразие.

Ирвинс ждал нас на третьем этаже у дверей малой столовой, величественный и строгий. В руках он держал поднос с письмами.

— Милорд, миледи, — он поклонился. — Телепорт-почта тоже заработала. Я посмел побеспокоить вас до завтрака, посчитал, что для вас это важно, — и он протянул Люку пахнущий жасмином конверт из золотой бумаги с изображением двух вставших на дыбы тигров.

— Благодарю, Ирвинс, — отозвался муж, вскрывая конверт и доставая тонкую рисовую бумагу с изящными йеллоувиньскими иероглифами и ниже — текстом на инляндском. Впрочем, инляндский был лишь данью вежливости — Люк, как и все аристократы, учил шесть основных языков Туры.

— «Цэй Ши, наследник йеллоувиньского престола, смиренно ожидает коронацию, что с благословения великого первопредка, источника и сути гармонии, случится в день цветущих абрикосов десятого мая в полдень и приглашает вас с супругой разделить с ним радость церемонии», — прочитал он.

— Позвольте сказать, милорд, что письмо в таком же конверте пришло и герцогу Таммингтону, — доложил дворецкий.

— Спасибо, Ирвинс, — повторил Люк мрачно, и дворецкий понятливо удалился в сторону лестницы.

— Похоже, они тоже не знают, на кого из вас ставить, — сказала я, с наслаждением принюхиваясь к конверту. Он пах так, что мне захотелось попробовать его на зуб. — А, кстати. — Люк замер, положив руку на ручку двери, и повернулся ко мне. — Ты же помнишь, что на коронации в Иоаннесбурге корона выбрала не Ани, а Василину? Как ты думаешь, почему?

— Еще бы не помнить, — отозвался он с иронией. — Ты хочешь сказать, что мне срочно нужно женить Таммингтона и обеспечивать его жене беременность от него?

— Беременность двойней, — напомнила я. — А вернее — тройней. — И не выдержала — рассмеялась, таким задумчиво-сосредоточенным стал взгляд этого интригана.

Письмо от Василины пришло около половины десятого, когда Люк уже улетел, тоже по телепорт-почте — и правда, смысла резать себя, чтобы подкормить огнедухов-почтальонов, уже не было.

«Марина, Зигфрид восстановился, проверяет стабильность Зеркал, предварительно Алина будет во дворце в 12.30 по Иоаннесбургу, — писала она. — Буду счастлива всех вас видеть».

Тафия

В наполненом жизнью, покрытом снегом как вуалью дворце Четери все прислушивались — не раздастся ли звучный и веселый голос Владыки, не проснулся ли он уже? Но Четери спал.

— Значит, так надо, — ответил Нории на немой вопрос Ангелины, когда они с утра зашли навестить Мастера. — Так бывает, когда человек очень устал.

— Но он проснется? — тихо спросила Светлана. Она словно светилась изнутри, и Ангелина не могла ей налюбоваться. И Нории смотрел так благосклонно и нежно, как могла бы смотреть на молодую мать сама богиня-Вода.

Крошечный мальчишка, сияющий стихией равновесия, опять сладко спал в резной кроватке, и вокруг него вились несколько анодари. Присматривали. Да и в целом Света не оставалась одна — в помощниках помимо родных, были малиты дворца, всегда рядом был виталист-Лери, массажистка Люй Кан, а ее сестра-педиатр готова была явиться по первому зову.

— Конечно, — ответил ей Нории. — Это же Четери, Светлана. Он всегда побеждает.

Мартин очнулся ночью — Вики, прикорнувшая рядом с ним на широкой софе в гостевой спальне, почувствовала, как он шевелится и тут же открыла глаза. Март лежал рядом, оперевшись на локоть, глядя на нее темными глазами, старенький и седовласый, в длинной местной рубахе, в которую его переодели. И улыбался.

На его лице играли блики от жаровни с огнедухом, которую поставили для согрева.

— Дашь мне воды? — попросил он сипло. — Я боялся тянуться, чтобы не разбудить тебя, а пить хочу ужасно.

Она дрожащими руками налила ему в глиняную чашку воды из кувшина, что стоял прямо за ее спиной на прикроватном столике, подала, как маленькому, и он выпил, попросил еще. Вики смотрела на него и у нее дрожали не только руки, но и губы.

— Я говорил, что ты до самой старости будешь красавицей, родная? — спросил он надтреснуто, когда отнял чашку от губ.

— Ох, Март, — прошептала Вики и уткнулась в него, чувствуя, как по щекам текут беззвучные слезы. Он поцеловал ее в лоб, в висок — его губы были мокрыми. И Виктория, подняв лицо, вытерла слезы и с его щек.

— Я не то, чтобы жалуюсь, — проскрипел он, и это было так странно, забавно и смущающе, потому что сквозь покрытое морщинами лицо и старческий голос проглядывал знакомый, мощный, полный жизни Март, как сквозь морок. — Но я был уверен, что эта божественная стрекоза меня добила. Мне слишком много лет, чтобы не распознать симптомы фатального кровоизлияния в мозг. Рад, что ошибся. Хотя я ведь видел себя со стороны, и тебя, как ты упала… я понял, что умер. А наши победили, да? Ведь Жрец вернулся на Туру, я помню всплеск его стихии!

— Наши победили. А ты умер, — произнесла она страшное вслух и вжалась в него еще сильнее. — Но потом явился Жрец в теле Макса. Он тебе что-то задолжал и потому отвел смерть… но мы теперь ему тоже должны.

— Охренеть, — выразился очень почтенно выглядевший барон и добавил несколько блакорийских ругательств. — У меня голова кругом. Что мы должны?

— Шесть жизней, — улыбнулась Вики. — Придется нам с тобой рожать детей, Март.

— Я и так собирался тебя уговаривать на десяток, а теперь и уговаривать не надо, — засмеялся он хрипловато. Постой. А почему Жрец в теле Макса?

— Хотела бы я знать, — она гладила его по груди, гладила по волосам. — Сказал, что Малыш растворился в его стихии и обратно пути ему нет.

Барон тяжело вздохнул.

— Мы же этого так не оставим, да, Вики? — проговорил он внимательно.

— Конечно, Март, — ответила она и улыбнулась ему. И он улыбнулся. — Раз уж ты смог вернуться, может, и Макса сможем вернуть? Сейчас только войдем в силу, восстановим резерв, и будем рыть.

— А где Саня? — настороженно спросил барон. — С ним все в порядке?

По щекам Вики снова потекли слезы.

— С ним все хорошо. Он самый живучий из нас. Уже успел повоевать тут у города, зачищая остатки иномирян. И Черныша отвести в Зеленое крыло Рудлога.

— И Дед позволил его арестовать? — полюбопытствовал Март. Вики помотала головой, вытерла слезы… и он понял. И снова выругался. Поднялся, провел сухой рукой по волосам.

— Чертова война, — надтреснуто проговорил он.

— Похороны в Лесовине сегодня вечером, — сказала Вики.

— Да, — потряс головой Мартин. — Не могу поверить, Вик. Дед ведь нам всем был как второй отец. Ворчливый строгий батя. И любил нас как своих детей. Как же так?

Вики молчала, гладя его по плечу, и он вздохнул.

— А где Алекс сейчас?

— Тоже здесь. И старая когорта здесь, надо будет утром заглянуть к ним. Саню, конечно, можно и сейчас разбудить, но он только после боя, отдыхает. Тоже постарел. Заглядывал к нам часа полтора назад, после возвращения. Может, утром? Он, представляешь, решил пока остаться в армии, будет помогать на Юге Рудлога. Да и нам осталась работа, правда?

— И немало, судя по всему, — Мартин спустил ноги на пол. — Представляешь, у меня правда голова кружится, Вик…

— Это давление, Мартин, — грустно сказала она. — У стариков так бывает. И сахар упал, наверное. Тебе надо поесть, я сейчас попрошу принести. И давай… я отведу тебя в уборную.

— Я понял. Я ненавижу слабость, Вик. И старость.

— Кто же ее любит, Мартин. Но слабость и старость лучше, чем смерть.

Им принесли еды, и они, укутавшись в одно одеяло — для уюта, не для тепла, ели, разговаривали, смотрели на прекрасную заснеженную Тафию из окна, и снова задремали в обнимку уже когда за окнами рассвело. Можно было отдохнуть еще день перед тем, как уйти в Лесовину. А затем их ждал долг.

Много их было сейчас на Туре — родных душ, мужей и жен, возлюбленных, родителей и детей, которые засыпали, вжимаясь друг в друга. В объятьях того, кого любишь, легче забыть о пережитом.

Полина

«Я, кажется, привыкаю быть медведицей, — лениво думалось Полине, пока она выплывала из дремы. — Такой расслабленности, как у зверя, человеком не испытать»

Щеку и тело колола трава, пахло сосной и камнем, пели птицы и похрюкивали кабанчики. Но было еще что-то. Словно кто-то смотрел на нее, словно осторожно гладил тяжелой рукой.

Поля открыла глаза, резко села, моргая, опираясь на руки. И улыбнулась.

— Демьян!

В сердце плеснуло таким счастьем, что она чуть не задохнулась. Демьян сидел в нескольких шагах от нее, прижавшись спиной к сосне, откинув голову на ствол, и смотрел на нее, Полину. Он был небрит, одет только в гъёлхт, и так спокоен, каким она его давно не видела. Даже мшистые зеленые глаза светились теплом и, несмотря на двух-, а то и трехдневную щетину, он словно помолодел лет на пять.

— Я бы так смотрел и смотрел на тебя, — проговорил он, протягивая руку.

— Нет уж, — прошептала Полина, подползая к нему, садясь верхом, обхватывая руками и ногами, — придется не только смотреть.

Сквозь лесок под погодным куполом виднелись стены и внутренние окна замка, завешанные шторами — их раздвинут только тогда, когда королева выйдет из двора. Одежда, оставленная ей горничной, лежала на стульчике, но не могла Поля тратить время на одевание, когда наконец-то муж, живой, теплый был рядом!

Она обняла его крепко-крепко, и Демьян уткнулся носом ей в шею, вдохнул глубоко, заурчал.

— Наконец-то, — сказал он рычаще. — Наконец-то я буду с тобой и днем, и ночью, Полюш.

— Ты больше никуда надолго не уедешь? — обрадовалась она.

— Нет. Армия в Блакории справится теперь без меня. А я нужен здесь. Тебе и людям Бермонта. Страну нужно восстанавливать.

— Я так рада, — прошептала она ему в ухо, — как же я рада, Демьян. Ангелина писала мне, что ты был сильно ранен.

— Да, сильно, — ответил он после паузы.

Полина отодвинулась и серьезно посмотрела ему в глаза.

— Ты же не будешь скрывать от меня ничего, чтобы не волновать, правда?

Он усмехнулся и провел пальцем по ее губам.

— Ты такая сонная, — проговорил он с нежностью. — Неужели совсем скоро наступит время, когда я буду просыпаться рядом с тобой и видеть тебя такой в нашей постели, Полюш?

— Мне и тут хорошо спится, — пробурчала она с иронией. — Не уходи от темы.

— Сильно, Поль, — повторил он. — Смертельно. Но меня откачали Свидерский с его учеником, а потом и Дармоншир. А потом уже, как рассказали, анхель подлечили, уже на Туре.

Она погладила его по голове, разглядывая его близко-близко.

— Спасибо, что помог выйти Алине, — прошептала она и прижалась губами к его щеке, скользнула на шею. Он улыбался, запрокидывая голову — всегда поддаваясь ее играм и ее настроению, и это кружило голову. — Спасибо, что остался жив, — и она поцеловала другую. — Спасибо, что вернулся ко мне, — и она коснулась губ, и Демьян ответил, осторожно и нежно, но все равно так, что у нее дыхание перехватило.

Поля долго стеснялась целоваться сразу после сна — но Демьян несколько раз объяснял ей, что не стоит вообще обращать на это внимание, что в берманах много звериного, они к запахам относятся совсем иначе, без брезгливости. Медвежья пасть и шкура, освежеванная добыча точно пахнут сильнее, чем человек.

— А почему ты не спрашиваешь, почему у меня короткие волосы? — поинтересовалась она настороженно, когда поцелуй закончился.

— Я уже три часа как вернулся из Тафии. Уже позавтракал с матушкой, пока ты спала, она все рассказала, — и он пропустил ее короткие пряди сквозь пальцы.

— И ты знаешь, что моя коса впиталась в алтарь?

— Знаю. Выходит, ты так подпитала Статью.

— Это кто?

— Наш стихийный дух, медведица. Только она погибла, Поля. Я не чувствую ее. А с детства ощущал, она была везде в толще земли, я везде мог позвать ее, и она меня любила, считала своим медвежонком. Она всех нас своими детенышами считала, всех берманов. Мой отец познакомил меня с ней, когда мне было шесть. Она спала почти все время, но, если хотела, могла подняться целым плато или горной грядой, так велика она была. Но на моей памяти никогда этого не делала, и много-много поколений до меня. А теперь вот сделала.

— А ты знаешь, как погибла? — тихо спросила Пол.

— Да, мы обмениваемся с другими странами информацией. Из Рудлога прислали по линии разведки телепорт-почтой фотографии и доклад. Она сражалась с одним из богов и он поразил ее, в Рудлоге она и рухнула.

— Как жалко, — тяжело сказала Поля. — Как же Бермонт без стихийного духа теперь?

— Отец нас без него не оставит, — отозвался Демьян. — А матушке-медведице сделаем памятный день и будем молиться за нее. Тайкахе так сказал сделать. Сказал, что у стихийных духов тоже зреют души. И иногда они могут откликнуться снова, не новой жизнью, так памятью.

— Ты и Тайкахе успел повидать? — улыбнулась Поля. Ей было до слез жалко медведицу, ей было радостно оттого, что Демьян был рядом, и радость и горечь сплетались, как сама жизнь.

— Да. Матушка сказала, он решил сидеть на площади, помогать людям. Ему уже поставили там ярангу. Ему осталось двенадцать игл. Шесть дней и ты будешь свободна, Поля.

— Он говорил. И что потом проверит, сработало ли все, и если да, то проведет ритуал благодарения. А если нет?

Демьян пожал плечами.

— Ради тебя я всю жизнь готов их колоть, Поль.

— Надеюсь, обойдемся без этого, — сказала она серьезно. — Ну что, пойдем обедать?

Она оделась — глядя то на Демьяна, то задирая голову на погодный купол, по которому по-прежнему скатывались снежные дорожки.

— Снег ведь не навсегда? — на всякий случай уточнила она. — Тайкахе обещал ночью провести ритуал и утром дать ответ.

— Нет, — улыбнулся Демьян. — Он сказал, богиня-Вода обнимает своего мужа-Ворона и плачет от счастья, а от его близости ее слезы превращаются в снег. Соскучилась после долгого отсутствия. Обнимает и отпустить пока не может. Но дела есть у всех, даже у богов, поэтому отпустить придется.

— Как я ее понимаю, — проговорила Полина и снова прижалась к мужу. — Я бы тоже тебя обняла и не отпускала.

Они рука об руку поднялись в семейные покои. Молча, улыбаясь близости друг друга, и встречные придворные в который раз поражались тому, насколько меняется, смягчается их неуступчивый и жесткий король, когда рядом его жена. Только что успел он уже разнести министра чрезвычайных ситуаций за медлительность — а сейчас идет и что-то говорит жене, а она и улыбается, и открыто смеется, и шутит над ним.

— Я ведь вчера первый раз осознанно обернулась, Демьян, — призналась она. — Тайкахе предупреждал, что такое может быть.

— Твоя медведица вошла во зрелость, — ответил он. — Это как часть души, когда она вырастает, вы становитесь одним целым. Она не властвует над тобой, а ты над ней — но надо управлять своими эмоциями, чтобы не сорваться в звериное состояние.

— Как многому мне предстоит научиться, — жизнерадостно засмеялась Пол. — И у меня будет самый лучший учитель, да? И строгий, строгий, — и она, совсем не стесняясь гвардейцев вновь поцеловала его в шею. Она, вопреки поддразниванию, прекрасно знала, что Демьян ей позволит практически все. И не из-за того, что случилось в их свадьбу, не из-за чувства вины. Он и до этого все позволял, а если и сердился, то как на ребенка, не по-настоящему.

И плевать ей в такие моменты было, что кто-то скажет, что она недостойная королева. Что не умеет вести себя, как принято, что выставляет чувства напоказ. Здесь Демьян был на ее стороне.

— Я хочу, чтобы ты чувствовала в дворце себя как дома, — как-то сказал он ей. — Это дом Бермонтов прежде всего и только после — государственное учреждение, и в нашей семейной зоне ты полностью свободна. А снаружи, увы, свобода ограничена традициями. Но и с ними ты свободнее всех нас, Пол.

Полина это понимала. И понимала, где она может позволить себе безобразничать, а где должна выступать в одеждах истинной королевы.

— Ты ведь все мне расскажешь? — спросила она, когда они уже подходили к покоям. — Я хочу увидеть то, где ты был, своими глазами. Подумать только, ты видел другой мир!

— За обедом, — пообещал его величество, — я соскучился по совместным трапезам, Поля. Как раз успеем до совещания с военными, оно у меня в половину второго.

Она сжала его руку. Она тоже соскучилась.

Пока Демьян брился, Полина принимала душ, улыбаясь тому, что он рядом. И тому, что ванная комната, в которой она давным-давно обмывала мужа от кровавого пота, из-за частоты использования перестала навевать плохие воспоминания. И стала ровно тем, чем была — просто ванной. А еще о том, как хорошо спалось ей медведицей и как славно было бы поспать так бок о бок с Демьяном. Хотя с ним и в кровати было бы хорошо и тепло. И вообще — ведь теперь они действительно будут снова вместе. Полноценно.

— Когда ты такая тихая, я понимаю, что ты о чем-то усиленно думаешь, — прозвучал его голос, и Поля призналась:

— Я думаю о том, как мы будем дальше жить, Демьян.

— Хорошо будем жить, — его шаги раздались позади, и Полина обернулась. Демьян, уже чисто выбритый, прислонившись к стенке душа, смотрел на нее прямо, хотя в глубине глаз таилось чувство вины, которое Поля ненавидела. Ненавидела и за то, что глубоко внутри тоже считала его виноватым. И жалела его. И себя. — Я буду тебе хорошим мужем, Поля.

— Я знаю, — проговорила она уверенно, подавив мгновенно плеснувший страх и выдохнув. Демьян, конечно, почуял это в ее запахе, несмотря на льющуюся воду. Но не опустил глаза. Он разглядывал ее, разглядывал с удовольствием, темнеющим теплым взглядом, но не делал шага вперед, позволяя сохранить дистанцию.

И его запах Пол тоже почувствовала. Запах сильного мужчины, растворенный в водяном паре, в запахе мыла с хвоей и мхом, — но была там, наряду с желанием, и горечь, и тоска. Запах его, озверевшего, она тоже помнила. И холодела. Этот страх нельзя было сломать одним махом, наскоком, эту боль нельзя было покрасить в другой цвет. Но можно было растворить ее в тепле, откалывая от страха по кусочку.

— Поцелуй меня, — попросила она, отступив к стенке душа и чувствуя, как упираются ей в спину вентили. И закрыла глаза, увидев, как шагает он под воду прямо в гъелхте. Сердце застучало быстро-быстро, потому что понимала она, что не сможет он отказаться сейчас от близости, и ныряла как в омут с головой.

— Не бойся, — рычаще проговорил он, и пальцы его коснулись ее лица, и она слышала, как стекает по мужу вода. — Это будет только поцелуй, обещаю. Мы не будем спешить, Поля.

И не успела она выдохнуть от облегчения, как он скользнул губами по ее губам вниз, к шее, и дальше, мягко сжав ей ягодицы, на грудь. Он гладил ее и целовал, то легко, то чувствительно, действительно не торопясь, словно даже слегка дурачась, фыркая водой, ворча ей в шею, легонько пробегаясь пальцами вверх-вниз по ребрам — и тогда она смеялась от щекотки и отбивалась. Они долго дурачились таким образом, это было приятно и забавно — и Поля чуть расслабилась, несмотря на то, что иногда ловила его внимательный и почти серьезный взгляд.

Она уже улыбалась во весь рот, уже сама покусывала его, когда он возвращался к губам, и глаза не закрывала больше, — как вдруг он опустился вниз, придерживая ее крепкими руками, и закинул ее ногу себе на плечо. И Поля вцепилась ему в волосы, потемневшие от воды, и запрокинула голову.

Страх уходил, растворяясь в смехе и улыбке, смываясь теплом наслаждения и нежности, в потоках воды, в запахе хвои и своего мужчины, в тяжелом дыхании и стонах. Страх еще вернется — но здесь и сейчас от него откололся еще один кусок и рассыпался в пыль.

И Демьян не обманул — он взял только поцелуй. И отдал его тоже. А еще — частицу доверия, которая так нужна была им обоим.

И, конечно, поговорить за обедом они не успели. Им быстро накрыли стол в гостиной, они с еще непросохшими волосами, поели, улыбаясь друг другу. И Демьян ушел на совещание. А Поля, чтобы не изнывать от ожидания, присоединилась к нему.

Когда они вышли из дубового зала, в котором проходило совещание, в украшенном гобеленами коридоре Полину ждала леди Мириам, торжественно застыв в сопровождении двух фрейлин недалеко от гвардейцев, охраняющих двери, и варронтов, медленно повернувших каменные головы к баловавшей их королеве.

— Мой господин, моя госпожа, — леди Мириам сделала книксен. — Моя королева, вы просили срочно сообщать, если на вашу телепорт-почту будут письма от вашей сестры Василины. Пришло пятнадцать минут назад.

Поля взяла письмо, нетерпеливо разорвала его, прочитала. И подняла глаза на Демьяна. Леди Мириам, дождавшись знака Полины, что она не нужна, степенно уходила по коридору, будто прислушиваясь, фрейлины пошли следом.

— Алину забирают из бункера в половину первого по Иоаннесбургу, — сказала Поля воодушевленно. — То есть вот-вот. Демьян? Я бы очень хотела сейчас побыть с тобой и наконец поговорить… но мы соберемся впервые за все это время, и Алина наконец-то дома!

— Ты думаешь, я могу заставить тебя остаться здесь и переживать, что ты не там? — усмехнулся он. — Поля, твои сестры столько сделали для тебя и меня, как я могу удерживать тебя? Я знаю, насколько вы привязаны друг к другу. У меня найдется чем заняться, поверь. А ты иди к сестре. Надеюсь, она здорова. Там, внизу, она вела себя как настоящий боец.

— Алина? — изумилась Поля, но тут же заторопилась, обняла его. — Спасибо, спасибо, Демьян! Надеюсь, я вернусь не завтра!

— Я тоже, — откликнулся он ей в спину. Полина поспешила в свои покои — переодеться в удобное, а затем к телепорту.

Алина

Пятая Рудог лежала на кровати в бункере, глядя в потолок. Руки ее были беспокойны: она то гладила шершавое покрывало из мягкой шерсти, то скользила пальцами по черному браслету, мягко и осторожно покалывающему холодком, то трогала свою кожу и волосы. Ей все время хотелось теперь тактильного подтверждения реальности этого мира.

Сумка с ее и Макса вещами стояла у кровати, а принцесса ждала, когда ей скажут, что Зигфрид уже наверху, и проводят к нему. Ждала, стараясь привыкнуть, продышать тоску в сердце, и думала над тем, что ответил ей Стрелковский вчера — уже когда принес ей амулет отвода глаз.

— Игорь Иванович, — спросила она тогда у него, старательно подбирая слова, — Василина говорила, что в-вы после переворота ушли в обитель Триединого монахом. И п-потом вернулись, чтобы найти Полину.

— Верно, — осторожно ответил он.

— В-вы не могли бы меня проконсультировать по одному вопросу? Религиозные обычаи не входят в сферу моих знаний.

Лицо его чуть расслабилось.

— Конечно, ваше высочество. О чем вы хотели узнать?

— Что означает серая лента на капюшоне у монаха?

Стрелковский удивленно приподнял брови.

— Это знак аскезы, ваше высочество. Нерушимого обета, который дается во имя чего-то. Но вам об этом лучше поговорить с Его Священством, он благоволит семье Рудлог и не откажет вам. Он однажды очень подробно объяснил мне и правила, и последствия аскезы.

Тоска в груди вновь притухла, сменившись надеждой.

— Может, вы мне пока расскажете своими словами? — попросила она тихо. — Чего можно добиться этим обетом?

— Говорят, чего угодно, — улыбнулся он сдержанно и на мгновение прикрыл глаза, — но, конечно, это не так. Все зависит от важности того, от чего отказываешься, и о силе желаемого, — он потер переносицу, и Алина вспомнила, что Поля в минуты раздумья делала так же. — Все же Его Священство объяснил бы лучше, принцесса, но я скажу то, как понял я. Боги не всесильны и подчиняются правилам, установленными ими самими для равновесия планеты и Триединым для того, чтобы они не теряли берегов и всегда знали, что ответственны за свои поступки. Поэтому не все, далеко не все наши молитвы, помогают. Некоторые остаются без ответа потому, что у человека у самого есть все, чтобы решить ситуацию, какие-то — потому что человек недостоин помощи и творящееся с ним — это наказание. А какие-то потому, что у богов, даже вместе взятых, нет на это сил или есть правило, ограничивающее их. Но человек, взявший на себя аскезу, идя против своей природы и потребностей, словно придает большую силу своей молитве, заставляет богов обратить на нее внимание, вливает силу в бога, позволяющую ему преступить правило. Аскезу принимают как ради исполнения какой-то просьбы, так и во имя получения прощения за прошлые грехи или накопления сил… но она тоже ничего не гарантирует, ваше высочество.

— В-вам не помогла, да? — сказала она печально.

Он покачал головой.

— Я не просил воскресить ту, кого любил, ваше высочество. И не пытался загладить вину за то, что без суда лишил виновников в ее смерти жизни. Мне просто… было невыносимо говорить хоть с кем-то, когда у нее уже не было такой возможности.

Она понимала, что он говорит о маме, но не стала это озвучивать.

— Пообщайтесь с Его Священством, — в третий раз повторил Стрелковский. — Но, простите меня за личную рекомендацию, моя госпожа. Прежде чем бороться с судьбой, ради чего бы вы не интересовались этими практиками, вам нужно самой набраться сил.

«Я наберусь», — пообещала себе Алина.

В кармашке сумки лежала новая записная книжка — какой-то военный блокнот, найденный для нее на складах бункера. В нем на первом листе был составлен большой список дел, который начинался с пункта:

Проверить в храме, действителен ли еще наш брак.

За прошедшие с возвращения с поверхности часы, разделенные сном без сновидений, она много раз чувствовала подступающую истерику — и каждый раз доставала блокнот, читала то, что написала там, и, если что-то приходило в голову — добавляла пункты. В этом всегда была ее сила. В упорядоченности и систематизации.

— Потом порыдаете, Богуславская, — сказала она себе Максовым голосом, потому что слезы опять подступили к глазам. — Сначала дело. Сначала испробуйте все варианты, потом рыдайте.

Она улыбнулась, закрыла лицо руками и все-таки расплакалась.

За дверью раздались тяжелые шаги, и Алина, не успел гость постучаться, поднялась так быстро, как могла, оттолкнулась от кровати и поспешно доковыляла до двери. И распахнула ее.

— Матвей, — прошептала она, продолжая всхлипывать, улыбаясь и часто моргая, рассматривая его: он не похудел, но как-то словно высох, заматерел, и взгляд стал жестче, и линия губ, а глаза были тревожными, растерянными. Принцесса, шагнув вперед, крепко-крепко обняла его. И не смогла сдержать слез, когда большие ладони бережно и крепко приобняли ее со спины.

— Как ты? — спросил он так тихо и сочувственно, что она разрыдалась еще сильнее.

— Плохо, — ответила она ему в грудь, вытирая слезы. — Мне так плохо без него, Матвей! Он спас меня, и мир, выходит, спас, а сам не спасся!

Он погладил ее по спине.

— Лорд Тротт ушел как герой, — проговорил он с неловкостью. — Что ты будешь делать дальше?

— Я не знаю, — прошептала она ему в военную рубашку. — Но я точно не сдамся, Матвей. Разве могу я сдаться после всего, что мы с ним прошли?

Ситников тяжело переступил с ноги на ногу.

— Мне так тяжело, что я ничем не мог помочь, малявочка. И сейчас не могу. Я многое видел, но понимаю, сколько всего я не знаю. Ты расскажешь мне?

— Потом, — она всхлипнула. — Не успею, меня вот-вот заберут во дворец. У нас с тобой максимум минут пятнадцать.

— Прости, — пробасил он виновато, — я так хотел прийти пораньше, но очень устал и только восстановился. Открыли с Александром Даниловичем Зеркало сюда на пару.

— Он тоже здесь? — изумилась Алинка, вытирая слезы.

— Ага. Они с Катериной Степановной… ну… встречаются, — сообщил Матвей. — Видела ее тут?

— Видела, — подтвердила Алина. Они так и стояли на пороге, с распахнутой дверью, за которой несли дежурство два охранника. — Мне ведь надо поговорить с ним, Матвей, но это потом, попозже. Скажи мне, помнишь, ты рассказывал, что Четери смог дозваться Свету с помощью шаманского ритуала? А откуда были те шаманы?

— Из Йеллоувиня, насколько я помню, — ответил он с пониманием. — Вроде бы Четери просил о них самого Хань Ши. А ты… ты думаешь?

— Думаю, — тяжело ответила Алина. — Пока мне остается только думать, Матвей, пока я делать ничего не могу.

Матвей отодвинулся от нее, еще раз осмотрел с ног до головы.

— Да, мне хочется прямо сейчас сварить тебе борща, такая ты тощая, — признался он и неловко улыбнулся. — Ты как ходишь-то, Алина?

— С трудом, — вздохнула она. — А борщ мне пока нельзя, хотя ты сказал, и мне ужасно захотелось именно твоего. Ты ведь придешь ко мне во дворец, Матвей, правда? Я буду тебя ждать. Только нам надо будет как-то связаться, чтобы назначить встречу. Телефоны-то не работают. О, ты же можешь это сделать через начальство!

— Я придумаю что-нибудь, — пообещал Ситников. Он все смотрел на нее и улыбался виновато и с сочувствием, и с облегчением, и с кучей нечитаемых чувств. — Прямо завтра или послезавтра. Иначе потом можем долго не встретиться.

— Ты куда-то собираешься? — встревожилась Алина.

Ситников кивнул.

— Мы с утра сегодня говорили с Александром Даниловичем, Алин. У нас на Юге еще часть городов занята иномирянами. Он будет там, будет помогать их освобождать со своими магами. А это огромный боевой опыт. Ты знаешь, я столько опыта, сколько за последние дни, за все обучение не получал. Вот и попросился с ним, а он не отказал. Димка тоже с нами пойдет. Вот, — он усмехнулся, — надо поторопиться. До зимы очистим Юг и вернемся на учебу. Полгода-то мы все отучились и сдали экзамены.

Алина смотрела на него во все глаза. Не только она изменилась, Матвей тоже очень поменялся за это время.

— Матвей, — вспомнила она важное и заговорила торопливо: — Четери сказал мне, что у тебя ко мне кровная привязка. Что это благодаря ей ты видел все внизу моими глазами. И, представляешь, я накануне видела сон, и уже после рассказа Димки поняла, что это был бой тут, у бункера, твоими глазами! Я обещаю, что как только все уляжется, как только Василина станет посвободнее, мы найдем с ней как ее снять.

— Да она мне не сильно мешает, — признался Ситников.

— Дело не в этом, — серьезно ответила Алина. — Я думаю, что мы будем дружить с тобой еще очень долго. Будет правильно, если эта дружба будет без зависимости одного от другого, правда?

— Правда, Алина. А ты знаешь… я взял клинок Четери. Он оставил клинки в стене и написал, что кто их возьмет — станет его учеником. И вот…

— Ничего себе, — изумилась Алина, даже на секунду вынырнув из своей тяжелой горечи. — А ты видел Чета? Он же так помог нам! И я даже не знаю, успел он выйти в наш портал или остался там внизу.

— Видел. Его все Пески видели. Он сразил бога-паука, представляешь? Стал гигантом и сразил. Мы думали, он погибнет, но его спасли анхель…

— Я хочу это услышать! — Алина слабыми руками затащила Матвея в комнату, закрыла дверь. — Давай сколько успеешь… про все с самого начала… про бункер и что ты ушел к родным я знаю от Димки.

И следующие десять минут она, ахая и кусая губы слушала быстрый рассказ про роды Светы, смеялась над прыжками на водяной змее, сжимала слабые кулаки на обороне дворца и битве на Лортахе, а затем слушала про Чета, который, как оказалось, не успел выйти — и никто из их помощников не успел! — и глаза ее были раскрыты широко-широко, и слезы катились, но уже от восхищения. Матвей начал рассказывать про ночной бой в лесах, но тут в дверь постучали. Вошел Вершинин.

Ситников тут же поднялся, вытянулся по стойке смирно.

— Вольно, — тут же сказал майор. — Ваше высочество, придворный маг уже ожидает вас. Вы готовы?

Алина кивнула. Повернулась к Матвею, сжала его руку.

— Пожалуйста, найди способ встретиться со мной до того, как уйдешь на Юг, — попросила она. И обняла крепко-крепко, насколько позволяли руки. Матвей тоже обнял ее. И попросил:

— Можно, я поставлю тебе сигналку? Ты всегда сможешь позвать меня, если понадоблюсь.

— Конечно, — горячо согласилась Алина. И протянула руку, которую обвила невидимая прохладная нить.

Алина, сумку у которой забрал Зигфрид, ступила с заснеженного холма прямо в свою гостиную. Ошеломленно оглянулась, впитывая, вкипая в знакомую обстановку и охватывая взглядом сестер. Всех почти одинаково коротко стриженых, застывших на мгновение: Василину в светлом брючном костюме, прижавшую руки к груди и прижавшуюся к Мариану, их детей, которые сначала опешили, но потом закричали «Тетя Алинка, тетя Алинка!», Ани в сдержанном белом восточном наряде, привставшую в кресле, очень беременную Марину в голубом платье за столом со стаканом воды, которая тут же начала плакать, и Полю, живую и веселую Полю в ярко-красных брюках и зеленой кофте под горло, которая подпрыгнула, завизжала и бросилась к ней. А ведь Алина помнила ее совсем слабой после обряда, проведенного шаманом Тайкахе!

Сзади захлопнулось Зеркало, Зигфрид, снесенный сестринской любовью, оставил сумку и поспешно удалился из гостиной — а Алинка плакала и смеялась, обнимаемая, целуемая, рассматриваемая, сжимаемая и поглаживаемая со всех сторон. Обнимали ее племянники — как выросли за время отсутствия Василь и Андрюшка! — а Мартинку, заревевшую от общего ликования, Алина чмокнула в нос. Обнял ее и Мариан, сжал крепко, как старший любящий брат, сказал: «Как хорошо, что ты дома!», — и через несколько минут тоже удалился, уведя племянников, словно понимая, насколько сестрам важно побыть наедине.

— Что вы сделали с волосами? — наконец, спросила она, когда стало возможно не только плакать и радоваться, но и слегка отдышаться. Сестры стояли вокруг, раскрасневшиеся, прижавшиеся друг к другу и к ней. Поля обнимала ее с одной стороны, Василина — с другой. — И где Каролина?

— Она теперь живет во дворце Ши и не может прийти сюда, — ответила Ангелина, которая заметно разволновалась — скулы ее были напряжены, глаза покраснели. Заметила недоуменный взгляд Алины и пояснила: — Это долгая история.

— Полагаю, — заметила Марина, нос которой распух от слез, — что у нас у всех есть долгая история для тебя, Алиш. А у тебя — для нас, — она осмотрела Алину и покачала головой. — Как же ты повзрослела, Алина. Ты совсем другая, да? У меня язык не поворачивается теперь назвать тебя «ребенок».

Пятая Рудлог сжала губы, чтобы снова не расплакаться.

— Но ты все-таки н-называй, — попросила она, и Марина снова начала вытирать слезы.

— Я стала совсем размазней, видишь? И дети чувствуют, что я реву, и пинаются, — она положила руку на живот.

— Дети? — ошарашенно спросила Алина.

— У нас у всех есть время, правда же? — почти угрожающе обвела всех взглядом Пол. — У меня Демьян сегодня, между прочим, вернулся, и я уже сбежала к вам! Возможно, после этого он со мной разведется, но когда мы еще соберемся так?

— Полагаю, что совсем скоро, — улыбнулась Василина. — На коронации Цэй Ши.

— Я ее еще просплю, — буркнула Пол.

— Хань Ши умер? — уточнила Алина очевидное, чтобы зацепиться хоть за какую-то мысль.

— И не только он, — сказала Ани тяжело. — Нам действительно очень много тебе нужно рассказать, милая.

— И мы можем это сделать у Каролины, — продолжила Василина. — Я на сегодня отменила все дела. Я хочу побыть с тобой, Алина. У нас уговор с домом Ши, что мы в любое время дня и ночи можем пройти к ним Зеркалом или через их стационарный телепорт в парке, что недалеко от павильона Каролины, и нас к ней проводит охрана. Там сейчас, — она посмотрела на часы, которые показывали около часа дня, — около восьми вечера. Если ты в силах, Алина. Как ты?

В комнате стало тихо и сестры внимательно посмотрели на пятую принцессу. И ей захотелось сказать, что все в порядке, чтобы не волновать их. Но сил не было и на это.

— Мне т-тяжело, — сказала она честно. — Я с трудом хожу. И еще не п-пришла в себя и то и дело плачу. И мне хочется забиться в нору и побыть одной, несмотря на то что я до слез счастлива в-вас видеть, — она всхлипнула. — Но если вы мне поможете д-дойти, то я бы очень хотела увидеть Каролину и узнать, как вы здесь были без меня.

Они все смотрели на нее, будто не узнавали. И Алина подумала о том, что они-то запомнили ее совсем маленькой. А она ощущала себя старше себя-прошлой на тысячу лет.

— Мы можем взять в хранилище паланкин и слуги отнесут тебя, — предложила Василина.

Пятая Рудлог благодарно улыбнулась.

— Нет, Васюш, не надо. М-мне нужно ходить. Нужно укреплять мышцы. Я дойду сама.

— И ты нам расскажешь, что было там, внизу? — спросила в тишине Марина.

— Конечно, — ответила Алина. — Мне н-нужно с кем-то разделить это, девочки. Иначе, мне кажется, я сойду с ума.

Золотое великолепие садов дворца Ши, присыпанное все еще идущим снегом, ошеломило их, пухом спокойствия легло на плечи. Встречали сестер Святослав Федорович и Каролина — одетая в яркую шапочку и пуховик-безрукавку.

Над телепортом и дорожками переливались невидимые, запитанные на амулеты, щиты, припорошенные снегом.

— А я знала, что вы придете, — крикнула младшая Рудлог радостно и побежала к ним на виду у невозмутимых гвардейцев в шерстяных восточных шинелях поверх традиционных одежд. — Я днем задремала и увидела, что из этого телепорта вылетают пять красных соколиц. Ну и кто это мог быть кроме вас?

Она изо всех сил обняла Алину, так сильно, что она пошатнулась.

— Ты мне снилась. Я еще нарисовала кое-что для тебя, — шепнула Каро ей на ухо, и пошла к другим сестрам. Святослав Федорович после объятий, смахнув слезы с покрасневших глаз, просто взял Алину за руку и пошел с ней к красивому, сказочному павильону, стоящему недалеко от пруда с крутящимся на втекающей в него речке мельничным колесом. И пусть Алина теперь знала, что папа — не кровный, она вцепилась в него, почувствовав себя маленькой девочкой, которая всегда может прийти за помощью и поддержкой к нему. И которая точно знает, что папа ее любит и для папы она предмет гордости, красавица и умница.

— Я помнил, что твоя внешность изменилась, но даже не представлял, как ты будешь похожа на Ирину, — повторил он слова Стрелковского. — Я постоянно думал о тебе, дочка, мы с Каро ходили в храм и молились богам за тебя. — Они шагали по вычищенной дорожке к павильону, любуясь на красногрудых снегирей, прыгающих по кустам жасмина, плотно закрывшего цветки. Их чириканье заставляло улыбаться, а закатное солнце, сверкающее в сыпящемся снегу, — смаргивать слезы. — Теперь, когда вы все тут, когда все закончилось, мы все переживем, правда?

Она не ответила, но сжала его пальцы. Сестры шли впереди и позади — Поля шушукалась с Мариной, Василина и Ани разговаривали с Каро, и все оглядывались на Алинку, и все приноравливались к ее медленному шагу.

— Пап, — сказала она тихо. — Пап, ты же знаешь, что я — не твоя? Вероятно, это через какое-то время станет известно всем…

Он лишь сжал руку.

— Ты — моя, — мягко проговорил он. — Как Поля, как все вы. Я был с тобой с твоего рождения, ты засыпала у меня на руках. Как ты можешь быть не моей?

Сестры замолчали. Они все слышали.

— Я тоже люблю тебя, папа, — выдохнула Алина и, остановившись, обняла его крепко-крепко и поцеловала в щеку. От отца пахло чуть-чуть мятой, чуть-чуть одеколоном, растворителем и красками, и этот запах, знакомый с детства, тоже встроился в реальность, уравновесил ее.

Слуги, неизвестно откуда взявшиеся, уже накрыли им стол с чаем, сладостями, бульоном и горячими блюдами на маленьких жаровнях, поставили лавки с мягкой обивкой и подушками, и сестры расселись, разлеглись на них. Марина и вовсе заняла целую лавку напротив Алины, напихав вокруг себя подушек и положив голову на ладонь, как серенитка, — и все смотрели на нее и на ее живот так, что она подняла глаза к небу и попросила:

— Давайте поменьше умиления, а? А то я нос себе проколю в противовес. Сегодня мы умиляемся Алинке, вы забыли уже?

Алина не выдержала и засмеялась — все стремительно вставало на свои места. Пол села с одной стороны от нее, отец — с другой, Василина и Ани — с двух концов стола, и к Ангелине под бочок примостилась Каро.

Теплым был этот вечер, несмотря на снежную завесь снаружи. В парке темнело, один за другим зажигались над дорожками огоньки — и не стояли на месте, текли под щитами вдоль покрытых снегом деревьев.

— Это волшебные фонарики, они сами летают, когда так темно, — объяснила Каро сестрам так гордо, будто она сама их придумала.

Алина видела, как посматривает на нее и на Каро Ангелина — и на лице ее появляется очень умиротворенная и счастливая улыбка, какая бывает у всех матерей, когда их дети после долгого отсутствия возвращаются домой. А когда Ани поглядывала в парк, что-то мечтательно-задумчивое проявлялось в ее глазах.

Пятая Рудлог, осторожно пробуя то одно, то другое блюдо — ей приготовили сразу с десяток легких и пресных, — рассказывала о том, что случилось с ней в Нижнем мире. Прямо с момента, как она обнаружила себя под дождем среди луга, по которому неслось стадо тха-охонгов. Большие, сочувственные глаза сестер, внимательные — отца, были ей поддержкой. Долгим оказался рассказ, и то одна, то другая сестра вставала, прохаживалась по столовой, смотрела в окно, обнимала Алину сзади за плечи, снова садилась. Марина, словно задремав с открытыми глазами на скамье напротив, поглаживала живот, и Алина думала о том, насколько мягкой она казалась по сравнению с тем, какой была раньше.

Все они поменялись, не поменялась только их сестринская связь — кажется, еще крепче стала, еще надежнее.

И пусть на одних моментах голос ее дрожал, на других — катились по щекам слезы, а на третьих на губах появлялась улыбка, — она не скрывала ничего, кроме самых уж интимных деталей.

— Макс рассказал мне, кто мой биологический отец, — сказала она, передохнув и отпив сладкого чая. — Это тоже тяжелая история.

Никто из девочек не удивился и слова ни сказал. Да и странно было бы, если бы кто-то об этом уже не догадался. Но все осторожно посмотрели на Каролину.

— Что? — спросила она с вызовом. — Я знаю, что я папина дочка. Откуда еще у меня умения потомков Желтого?

Сестры слушали Алину — и она, ощущая, как спокоен отец, благодарная ему за это, рассказала про Михея Севастьянова и про то, что теперь обязана узнать про него побольше — чтобы узнать и про себя. Рассказывала и дальше, про долину Источника, и свадьбу, и долгое-долгое путешествие на пределе сил, про людей, которые ей встречались, про ее потери и жестокость мира Лортах. И про Макса, конечно же.

Но все равно — разве можно было пересказать все случившееся шаг за шагом, все их с Троттом разговоры, и касания, и опасности, и то, как менялся он к ней от резкости к пронзительной нежности, но всегда, всегда заботился? Защищал ее, не щадя себя, рвал жилы, вырывая из рук смерти. Как ей было страшно, но она готова была идти, куда он скажет, потому что верила больше, чем кому бы то ни было. Каждый шаг рядом с ней был он, Макс, и она словно заново переживала все — и заново влюблялась в него, заново открывала его для себя.

— Он на руках вынес меня сюда, когда я уже умирала, — закончила она свой рассказ. Боль в сердце заставила голос треснуть, засипеть. — И развеялся в силе Жреца, — она потерла гладкий черный браслет с золотыми искрами внутри. Подняла голову, обвела сестер и отца взглядом. — Я хочу, чтобы вы знали. Я люблю его так, что готова бы была вернуться на Лортах, если бы только Макс там был жив. И я сделаю все, чтобы его вернуть. Пожалуйста, не мешайте мне.

Она замолчала. Наступила тишина. Поля, сидевшая рядом, сжала ее руку. Она-то знала, о чем Алина говорит.

— Да, — грустно проговорила в этой тишине Марина, — тяжело, когда дети вырастают, правда?

— Мы всегда тебя поддержим, Алина, — твердо сказала Василина. — Да, Ани?

Первая Рудлог качнула головой.

— Конечно, я поддержу тебя, милая. Я знаю, что такое — терять того, кто тебе дорог. Да и мы все в долгу перед лордом Троттом, он вернул нам тебя. И если бы я могла помочь тебе… в нас так много силы, помни об этом. Я спрошу у Нории совета, вдруг он сможет помочь.

— Спасибо, — прошептала Алина. — И… мне нужно будет попросить Цэй Ши об аудиенции. Теперь уже после коронации, да?

— Я договорюсь, — пообещала Василина.

— Поля, и еще… — но пятая Рудлог даже не успела закончить.

— Тайкахе еще шесть дней точно будет гостить у нас, — жизнерадостно подхватила Пол, — приходи ко мне в гости. Только после полудня, хорошо?

Алина улыбнулась. Так хорошо ей было, когда вместе с ней против мира вставали старшие.

— Я бы очень хотела попросить тебя не делать ничего во вред себе, — продолжила Ангелина, — но я вспоминаю себя и понимаю, что это будет невыполнимая просьба. Поэтому, прошу, для начала приложи все усилия, чтобы восстановиться.

— Конечно, — ответила пятая Рудлог. — А насчет вреда себе… не знаю, Ани. Не знаю. Мне кажется, что я все готова отдать, лишь бы он жив.

И четыре из пяти ее сестер ее в этот момент поняли.

— Как мне больно, что тебе пришлось взрослеть вот так, — глухо сказала Ангелина. — Как жаль, что я не могла пройти это вместо тебя.

Алина покачала головой.

— Это был мой путь, Ани. И ты знаешь… в нем я обрела себя. И того, кого я люблю.

— А если не получится его вернуть? — спросила старшая сестра тяжело. — Ты ведь понимаешь, что может быть и так?

Марина судорожно вздохнула, словно вспоминая что-то. И Поля сжала Алине руку.

— Я буду жить дальше. Учиться. Работать, — сказала Алина и посмотрела Ангелине в глаза. И она поняла, кивнула едва заметно. Здесь они были похожи.

Они сидели до поздней ночи, рассказывая свои истории по кругу — и перед Алиной одна за другой пролетали жизни сестер во время войны, их радости и горести, победы и поражения. Она узнала, как началась война и как покушались на королей, о гибели Луциуса Инландера и Гюнтера Блакори, о том, как последний день войны забрал царицу Иппоталию и Алмаза Григорьевича.

— А Черныш сейчас в антимагической камере Зеленого крыла, мы готовим его выдачу в Бермонт, — добавила Василина.

Поля говорила о том, что делает она для страны в отсутствие Демьяна, как интересно ей учиться — и про погоню за раньяром, чуть не закончившуюся трагедией. Марина — про свой госпиталь, и про то, как чуть не потеряла мужа, но потом нашла, а потом снова чуть не потеряла, и как летала птицей в ночи. Василина — про огромного огнедуха и свое путешествие к нему, и о том, что она обязана сестер с ним познакомить, о ходе войны. Ангелина рассказала про то, что случилось с ней и Нории в Нижнем мире и про бой богов, и про бой Чета с богом, и ее слушали, затаив дыхание.

— А как же сейчас Четери? — выдохнула Алина. — Он невероятный, правда?

— Он все еще спит, — ответила Ани. — Нории говорит, он полностью здоров, но истощен душевно, он не просто побывал за гранью смерти, он совершил невозможное. Говорит, у него аура как у очень уставшего человека. И когда он проснется, не сказать. Но его жена с малышом все время рядом, и если что и может дать сил, так это новая жизнь. Мы останемся в Тафии, пока он не очнется.

— Оказывается, мы так много друг о друге не знали, — проговорила Марина, и все задумчиво закивали, подтверждая это.

— А почему это никто друг друга не воспитывает? — потешно удивилась Поля. — Старшие сестры, вы же просто обязаны нас поругать!

— Как я могу? — рассмеялась Василина. — Мне кажется, я не отстаю от вас по безумным поступкам.

— А я не хочу, — умиротворенно сказала Ани, когда все посмотрели на нее как на оплот благоразумия. — Вы все повзрослели, даже ты, — она погладила поднявшую глаза к небу Каролину по голове. — Ты, Марина — давно хозяйка своих земель и властительная герцогиня. Кто может тебя воспитывать? У тебя у самой скоро будет кого воспитывать.

— И наследственность говорит мне, что дети отомстят мне за вас, — усмехнулась Марина.

— Или Поля — королева берманов, — продолжила Ани. — Про Василину и говорить нечего. У нас осталось двое детей, — и она улыбнулась Алине, — одна из которых уже вышла замуж.

— Только ты осталась прежней, — сонно заметила Марина.

— Нет, — улыбнулась Ангелина. — Я тоже повзрослела. В моем отношении к миру стало больше любви и меньше долга.

Алинка слушала их, слабо улыбаясь, прижимаясь к отцу, который слушал всех — и молчал, и только был рядом, и ей было очень хорошо от этого. Они все словно взяли ее в огненный круг и грели собой, и казалось, что все будет хорошо.

Настал черед и Каролины рассказывать о себе. Она, поведав, как оказалась привязана ко дворцу Ши, принесла свои рисунки — и сестры с изумлением передавали их друг другу. На бумаге словно обретали плоть и объем боги — туринские и чужие, чудовищные, — словно звучала сталь и автоматные очереди в боях. Пронзал темную грудь бога-паука ужасающе прекрасный Четери, летел в морду бога-кузнечика крошечный змей воздуха, держали четверка магов щит перед летящим на них оружием бога.

— Твой дар потрясает, малышка, — тихо сказала Ани жадно ловящей возгласы одобрения Каролине. — Ты одарена богами больше, чем все мы.

— А, я уже привыкла, — махнула рукой Каролина, засмущавшись. — Знаете, что самое сложное? Не начать видеть знаки и предсказания во всем вокруг. Иначе с ума сойти можно.

Были на рисунках и Марина с мужем, и Поля со своим медведем, и Ани в окружении детей-драконят, и Василина с огнем в руках. Вставали перед глазами павильоны дворца Ши, закрытые гигантскими деревьями, и странный купол-вьюнок, и трещины в толще Туры, пронзившие дороги и деревни. Словно множество жизней было запечатлено на набросках рукой младшей Рудлог, и Алина испытывала что-то очень похожее на благоговение и сочувствие, когда смотрела на них.

— А это тебе, — сказала Каролина, подавая ей два листа. На одном Алина сидела на лавочке у незнакомого ей одноэтажного дома, завернутая в плед и пила чай из большой кружки, и смотрела на растущие вокруг дома дубы. А на второй она, безвольно свесив крылья, запрокинув голову, лежала на руках Макса, а он, прижимая ее к себе, с лицом, искаженным близкой целью, яростью и надеждой, рвался на крыльях вперед.

— Спасибо, — прошептала Алина, вновь глотая слезы. Она совсем ослабела от этих долгих посиделок, но ничто бы не заставило ее сдвинуться с места. — Кариш, ты если еще что увидишь про меня, ты обязательно скажи, ладно?

— Обязательно, — серьезно сказала еще одна повзрослевшая Рудлог. — Я убедилась в том, что судьбу можно изменить, Алина. Только надо верить и очень стараться. А теперь у меня остался один вопрос, — она обвела всех взглядами. — Почему это вы все уже вернули свою внешность, а я — нет?

— Скоро вернешь, — пообещала Василина и покраснела из-за любопытствующих взглядов. — Да, я уже научилась видеть всякие заклинания в ауре. То, которое заставило нас измениться, у тебя уже почти рассеялось, Каролина. Это дело нескольких месяцев максимум.

Сестры еще о чем-то говорили, и их голоса становились все отдаленнее. Алина прижималась к отцу, прикрыв глаза, чувствуя тепло со всех сторон, — и так и задремала рядом с ним под мерный разговор и тихо падающий снаружи снег, в котором плыли над дорожками парка волшебные желтые фонарики.