Королевская кровь-13. Часть 1

Глава 5

Вечером в антимагическую камеру Зеленого крыла, названную так потому, что в стены ее были вмонтированы сотни артефактов, блокирующих перенос и возможность манипуляции стихиями, зашел Александр Свидерский. Сопровождающие — боевые маги Зеленого крыла остались за дверью.

Черныш, что-то пишущий от руки за узким столом, повернул к нему голову. Он выглядел уже помоложе, чем вчера, когда Алекс нашел его под золотым вьюнком рядом с телом Деда. Но все равно — высохшим, истощавшим стариком. На столе стоял кувшин воды и наполненный стакан, и Черныш осторожно выпил из него.

— Вы больше не боитесь воды? — спросил Свидерский с любопытством.

— Проклятье ушло еще когда я сидел под вьюнком, — ответил Черныш так, будто они обсуждали какое-то исследование. — Не знаю, с чем это связано, но не скажу, что против. Хотя я и оставался последним проклятым… хотя нет, еще же Львовский. Любопытно будет у него узнать, освободился ли он от него. Поинтересуетесь, Александр Данилович? По ауре чую, что он где-то здесь.

— Поинтересуюсь, — пообещал Александр, вглядываясь в Черныша: просевшая аура пульсировала, набирая силу, и нитей проклятья действительно больше не было видно.

— Так чем обязан визиту, коллега? — высокомерно осведомился Черныш.

— Похороны Алмаза Григорьевича через полчаса, — проговорил Алекс, и старый маг задумчиво покрутил ручку. — Я отведу вас туда, если вы дадите слово, что не попытаетесь сбежать. Тандаджи согласился выдать вас под мою ответственность. И под то, что я послужу гарантом вашего послушания при допросах.

— Свидерский, — поморщился Черныш, — даже ваше участие в допросах не заставит меня сказать больше, чем я хочу. А я скажу ровно столько, насколько мне предложат сотрудничества. Да и если бы я хотел сбежать, я бы уже сбежал отсюда. Неужели вы думаете, что меня — или вас, если уж на то пошло, — эта камера может задержать больше чем на полчаса? Ладно, — он обвел глазами стены службы, — на час, Тандаджи расстарался.

Алекс огляделся и понимающе усмехнулся. Надо будет предложить Тандаджи свои услуги.

— Тогда почему не сбегаете? — спросил он. — Надеетесь на разумность Бермонта?

— Мне нужна реабилитация и возможность работать в своем институте. И у меня есть, что предложить этому медведю, — спокойно ответил Данзан Оюнович. — А если уж он не пойдет на сотрудничество, то сбежать я всегда успею.

— Тогда почему сразу не перенесетесь к нему с вашими предложениями?

— Он слишком импульсивен, — поморщился Черныш, — может сгоряча и ударить чем-то неприятным. А пока идут все процедуры по передаче, остынет и будет готов разговаривать.

— Ваша самоуверенность вас когда-нибудь подведет, Данзан Оюнович, — проговорил Александр убежденно.

— Моя самоуверенность позволила мне спасти мир, молодой человек, — сварливо ответил старый маг, так напомнив в этот момент интонацией Деда, что Алекс помолчал, чтобы прийти в себя.

— И вы ни о чем не жалеете, Данзан Оюнович? — спросил он наконец.

Черныш отвернулся, дописал строчку, положил ручку на стол. Встал и чуть пошатнулся. Измотанность и выжранный резерв ударили и по нему.

— Алмаз тоже постоянно пытал меня этим. Жалею ли я, что не было других вариантов, кроме убийств? — спросил он, опираясь на спинку стула. Глаза его, впавшие, потускневшие, темные, казались безжизненными. — Я практик, Свидерский. Если есть возможность, я использую ее. Скажите спасибо мне, что не вам пришлось решать эту моральную дилемму. Что я взял роль преступника на себя. Как видите, все сложилось к лучшему.

— Кроме смерти Алмаза Григорьевича, — напомнил Свидерский.

Черныш усмехнулся. Но в глазах мелькнула боль.

— А вы быстро учитесь, Александр Данилович. Безжалостность, умение бить в болевые точки… даже в лучших из нас они прорезаются лет так после сотни. У вас есть все шансы понять когда-нибудь меня.

— На самом деле я вас понимаю, — нехотя ответил Александр. — Я понимаю, почему вы это делали, я понимаю тот груз, который вы на себя взяли. Я не понимаю только одного — почему вы не пришли к тому же Деду и не поделились с ним? Может, мы бы все нашли другой выход.

— Он тоже меня постоянно об этом спрашивал, — улыбнулся бледными губами Черныш. — Но я не мог ему ответить ничего кроме одного. Все вы, как и старшая когорта, слишком покорны судьбе, слишком гуманистичны и предпочли бы наблюдать гибель мира, но не убивать. А вам смогу сказать еще кое-что, Свидерский. Я не хотел, чтобы он пачкал свои руки в крови. Мне нравилось, что он сохранял в себе идеализм и любовь к миру.

Александр кивнул, обдумывая это признание. Черныш был изумительным манипулятором — но как понять, когда он врет? Он посмотрел на часы.

— Похороны, Данзан Оюнович.

— Зачем же вы так хлопочете о моей возможности попрощаться, Свидерский? — с любопытством осведомился Черныш.

— Во-первых, Дед вас любил и считал близким другом, — ответил Алекс. — Он бы хотел, чтобы я дал вам эту возможность. А во-вторых, Ли Сой и Галина рассказали мне, что без вашей помощи там, внизу, не справились бы, и тень бы закрыла портал, и Жрец бы не вышел. Ваши заслуги так же велики, как и ваши преступления.

Черныш кивнул, принимая объяснения. И отвернулся.

— Я уже попрощался с ним, — сказал он в стену. — Благодарю за заботу, Свидерский. Я не пойду с вами. У меня есть над чем поработать.

И он вновь сел за стол и склонился над бумагами. Александр вышел. Он достаточно уже понял Черныша, чтобы не удивиться этому решению.

В сумерках обсерватория выглядела тусклым круглым камнем, засыпаемым снегом. Сквозь снежную пыль светила луна, делая все вокруг выцветшим и голубоватым.

Тело Алмаза Григорьевича Алекс и Ли Сой перенесли в храм Триединого в Лесовине сразу, как отвели Черныша в Зеленое крыло. В храме и оставили под присмотром монахов, в стазисе, чтобы свершили все приготовления.

На церемонии прощания были не только Март, Вики и Алекс и маги старшей когорты. Пришли туда и простые горожане, до которых донеслась информация о гибели старого мага, известного в городе и стране. Пришли и его далекие потомки — только из тех, кто жил в Лесовине, набралось под полсотни. Пришли коллеги из тех, кто был в силах преодолеть расстояние Зеркалом, был там и Зигфрид Кляйншвитцер, который смог на полчаса уйти из дворца Рудлогов. Стояли смурной Дмитро Поляна и потяжелевший Матвей Ситников, которые смогли Зеркало в Лесовину открыть сами.

В обесточенном, расколотом трещинами городе с рухнувшей Часовой башней — ее не добили землетрясения в сентябре, но она не пережила бой богов, — слух распространился удивительно быстро, и люди шли и шли, десятками и сотнями. Те, кому он помогал, их дети и внуки, студенты Военной магической академии, где он иногда вел курсы, сотрудники обсерватории.

Сама церемония была короткой. В тихом, освещаемом желтыми свечами храме Триединого настоятель прочитал молитву к Жрецу с просьбой принять душу и обеспечить легкое перерождение. И народ выдохнул «Легкого перерождения».

«Легкого», — катилось из храма наружу, туда, где стояли провожающие, в мороз, под яркие звезды и луну, просвечивающие сквозь снегопад.

А затем старушечка в платке запела Песнь павших, пронзительную и величественную, и вскоре древние строки возносились под своды храма и под своды небес.

— Если пал ты, защищая свой дом,

Вечно воин, тебя, будут помнить в нем,

Иди в перерождение с верой в душе,

Мы продолжим твое дело здесь, на Туре.

Отзвучала Песнь. Простой гроб из свежей сосны закрыли, взяли на плечи — и стали передавать через толпу туда, где Вики и Мартин уже открыли Зеркало к обсерватории.

На плато, на которое Март как-то вывел Вики, чтобы попасть к Алмазу, вышли только близкие, растопили снег. Впаяли по кругу в камень накопители и подняли погодный купол, запитав их так, что ближайшие сто лет он простоит без подзарядки. А затем встали кругом вокруг гроба. В тишине, нарушаемой лишь шорохом снега, протянули руки вперед — и с небес упал огненно-синий столб, испепеливший гроб и тело, а потом и расплавивший камень под ним, который поднялся алой стелой в два человеческих роста, впитавшей в себя прах друга, коллеги, учителя.

Долго светил алым камень, и долго стояли вокруг Гуго, Галина, Ли Сой и Таис, Алекс, Мартин и Виктория.

Они все ощущали за пределом погодного купола еще одного человека. Но никто не оборачивался, и тогда Черныш сам шагнул к огню и встал между Ли Соем и Александром. Только тогда посмотрели на него — кто-то спокойно, кто-то удивленно, кто-то с болью и яростью.

— Он был мне любимым другом и братом, — сказал Черныш.

— Он был нам отцом, — повторил уже сказанное утром Мартин фон Съедентент.

— Он был нам учителем, — добавил Александр.

— Он был великим человеком с доброй душой, — глотая слезы, проговорила Вики.

— Он был превосходным ученым, — добавила Галина.

— Он был мне любимым, — призналась Таис.

— Мирного тебе перерождения, Алмаз.

— Мирного перерождения.

— Мирного.

Маги один за другим исчезали в Зеркале — они собирались у Деда дома, выпить в его память красного вина из его же погреба и уйти, оставив дом запечатанным до того, как будет зачтено завещание Алмаза Григорьевича.

Алекс остался одним из последних. Оглянулся на Черныша.

— Не беспокойтесь, Свидерский, — проговорил тот почти неслышно. — Через несколько минут я снова буду в камере. И даже восстановлю все артефакты. Дайте мне эти несколько минут.

Свидерский поколебался… и шагнул в Зеркало, оставив старого заклятого друга Деда наедине с его памятником.

А Черныш, маленький и сгорбившийся на фоне пылающей стелы, протянул к ней руку — и за движением его пальца на остывающем камне стала появляться надпись:

«Стой до конца за то, во что ты веришь и что любишь. Алмаз Григорьевич Старов, наставник, ученый, друг».

Он вернулся в камеру, но недолго пробыл в тишине. Через несколько минут вновь открылось Зеркало, и оттуда шагнула Таис Инидис. Тоже постаревшая, как все они, но поражающая силой и красотой.

— Все это время, — сказала она, пока он смотрел на нее снизу вверх, сидя на койке и устало откинувшись на стену, — с тех пор, как я узнала, что именно ты помог заговорщикам взорвать стадион, все время, когда мы искали тебя, я хотела посмотреть тебе в глаза, Данзан. Ты знаешь, что я относилась к девочкам Таласиос Эмифония как к своим детям. Это моя родня, Данзан. И твоя. Или ты забыл, что именно наш сын стал вторым мужем бабки Талии? Ты ее прадед! Ты, именно ты, мог покуситься на кого угодно, но только не на них!

Он поднялся, доковылял до нее, взял ее за руку и прижался к ней губами.

— Прости, — сказал он. — Прости, Таисиша.

Она высвободила руку. Без злости.

— Матушка простила тебя, я вижу, — сказала она, проводя морщинистой рукой по его морщинистой же шее. — А я не могу. Вопреки разуму, вопреки судьбе, вопреки тому, что понимаю, что кто-то должен был это делать — не могу. Я не буду проклинать тебя, Данзан. Ты потерял Алмаза, как и я, и я знаю, как ты относился к нему. Не зря же, — она болезненно засмеялась, — я побывала замужем за вами обоими. И ушла от обоих, потому что в свою науку вы были влюблены больше, чем в меня. Я не хотела с тобой говорить, я думала, ты окончательно очерствел и перестал быть человеком, Данзан. Но я ощутила, как тебе больно оттого, что Алмаз погиб. Значит, твоя душа еще не обледенела, раз ты можешь чувствовать, — она заглянула ему в глаза, неистово грозная, как все высшие серенитки в гневе, как сама карающая мать-вода. И сенсуальный дар ее бил по нему ее болью, презрением, сочувствием и яростью. — Ты любил его. Но после того, что ты сделал с нашими девочками, я спрашиваю — любил ли ты когда-то меня?

— Прости, — повторил он еще раз.

— Ты стар, как и я, — склонилась она ближе. — Нам давно смешны и неинтересны движения любящих душ. Мы перегорели, выгорели по несколько раз, нам жалко тратить на это время, да и чем мы старше, тем меньше людей, которые могут стать нам равными партнерами. Но я пожелаю тебе, Данзан, еще раз полюбить кого-то. Полюбить всем сердцем, вопреки всему, нелепо и безрассудно, и бояться его потерять, потому что ты уже знаешь, как это больно.

И она, поцеловав его в лоб с такой силой, будто хотела оторвать ему голову, исчезла в Зеркале.

— Надо что-то делать с этой камерой, — с каменным лицом сказал Тандаджи, когда ему доложили о том, что пропавший Черныш вернулся, а через несколько минут у него побывала и гостья. — Иначе все это похоже на фарс. Сейчас они там еще всей старшей когортой вечеринку организуют. И отчего не повезло Старову, а не ему, а?

— Не знаю, полковник, — смиренно ответил оператор наблюдения, которому страшновато было находиться там, где разместился маг, способный спокойно выйти из камеры и стереть дворец с лица земли.

— Продолжайте наблюдение, — ответил Тандаджи. И, когда оператор вышел, поднялся, подошел к рыбкам, чтобы их покормить. И подумать.

По-хорошему, сейчас в камере находится ничем не сдерживаемая угроза и дворцу, и королеве. Вопрос, конечно, почему она там находится добровольно. И как поскорее эту угрозу из дворца убрать, получив из нее все сведения, конечно. Хорошо, что Свидерский пообещал присутствовать завтра на допросе.

В гостевых покоях ждала жена, и матушка, и невестки, но Тандаджи не спешил во временный дом. Он поднял трубку и попросил принести ему досье на Старова и Черныша. Надо же изучить, куда можно давить противника, который при желании одним взглядом может раздавить тебя самого. И затейливые семейные связи его изучить. Очень уж они напомнили Майло родные тидусские фильмы.

Люк и Таммингтон, проснувшийся, как и полагается инляндскому аристократу, аккурат к завтраку и изъявивший желание размяться, вылетели к Норбиджу. Летели, лишь изредка перебрасываясь фразами: Люк пытался, насколько позволял снегопад, оценить масштабы разрушений. А еще думал о том, удастся ли ему склонить Тамми к женитьбе на Рите в ближайшую неделю, а Риту — к ударному деторождению, и на что он готов пойти ради этого.

Завтракали они расширенным кругом — была здесь и спокойная, теплая в домашней обстановке Церсия Лариди с привязавшимся к ней водяным псом. Пес сидел за ее стулом, преданно дыша — громада, просочившаяся в столовую под дверью, придавала атмосфере юмора и непринужденности, и Люк пообещал себе спросить у Нории, можно ли как-то передать тер-сели майору, потому что они точно нашли друг другу.

Лариди с мамой обсуждали серенитскую вышивку, в которой майор, к изумлению Люка, разбиралась.

— Пальцы становятся чувствительнее и точнее, — объяснила она, пошевелив в воздухе тонкой и изящной ладонью. Под рукавом выделенного ей платья вздулись мышцы, но в платье сразу ушла ее строгость и четче стала видна сильная, полнокровная женственность, неуловимо напоминавшую Дармонширу об царице Иппоталии. И чуть заметные эманации умиротворения от Лариди Люк тоже ощущал, и задумался, что ни разу не поинтересовался, а к какой же семье принадлежит майор, какой у нее титул. Все это, впрочем, на фоне войны было неважным.

Берни говорил с ней мучительно сдержанно, она отвечала с теплой симпатией, в которой не было ни капли женского интереса, и чуткий на эти дела Люк от всей души сочувствовал братцу, переживающему личный кризис. Марина тоже активно расспрашивала Бернарда о том, по-прежнему ли он хочет поступать в ветеринарный и не передумал ли. Боб, подаренный им пес, который до сих пор оставался в Виндерсе, и Пастух Августа, жеребец, переживший в конюшне войну, Бернарда просто обожали, и Люк смотрел на попытки Марины показать Берни с лучшей стороны понимающе: для нее все, кто любил собак и лошадей, были отличными женихами.

«Как хорошо, что скорость она любит больше», — мелькала удовлетворенная мысль, и Марина, словно чувствуя это, строго и смешливо поглядывала на него и иногда царапала ему колено ногтями. Дразнить его она тоже любила.

После обеда Берни и майор Лариди вместе с другими бывшими пленными планировали на грузовиках возвращаться в Норбидж.

Был за завтраком и Таммингтон. Рита, кудрявая, свеженькая и чуть краснеющая, очень старалась общаться с ним непринужденно. Он так достойно, не обращая внимания на некую ее эксцентричность, с интеллигентной иронией, очевидно нравящейся ей, отвечал, что Люк поймал себя на том, что обменивается с матерью тем самым матримониальным взглядом, который частенько ловил у нее раньше, но направленным на себя самого. Поймал и, если бы не врожденное чувство юмора, ужаснулся бы.

А так просто решил, что становится натуральным патриархом рода, а тому свойственно заботиться о его преумножении и расширении влияния.

Другое дело, что Рите восемнадцать, она очевидно еще не доросла до серьезных отношений. Да и Тамми, сколько ему там, двадцать или уже двадцать один? По-хорошему, им бы еще года три-четыре походить за ручку помолвленными, узнать друг друга, доучиться…

«Ты-то сам дорос только к тридцати шести», — сказал он сам себе и по-змеиному ухмыльнулся, щелкнув клювом. Языку стало холодно от снежинок.

Может, сделать обоим внушение? Когда очнутся, уже будет поздно.

«Заодно почувствуешь себя Луциусом Инландером», — подумал он мрачно.

Можно было бы, конечно, сплести интригу, да так, что они оба побежали бы под венец максимум через недельку. Придумать что-то инландеровское типа «только ваш брак может закрепить змеиный облик Тамми, и на это у него есть три дня», сфальсифицировать под это дело пару старинных записей, подкупить молоком и камнями тетушек-змеиц…

Она сам не заметил, как увлекся и придумал вполне себе рабочий план. И с сожалением, полюбовавшись на плод игры своего ума, отложил его в сторону. Нет, он на это не пойдет.

И не то чтобы Люк был очень чистеньким в этом смысле, случалось и ему в работе на Тандаджи и интриговать, и шантажировать, обманом и подкупом получать информацию, добиваться нужной цели. Но одно дело — играть с кем-то вне близкого круга. Если бы речь не шла о Рите, он бы, может, и решился — Тамми ему было жалко, но не очень. Да и лучшей партии ей, чем герцог чистейших кровей и безупречнейшего поведения и правил, он не представлял. Но причинять боль сестре или заставлять ее вступать в брак, пока она не успела понять, ее ли это человек, не успела повзрослеть, он не хотел. Вдруг она не будет с ним счастлива? Вдруг ее судьба совсем в другом человеке?

Он снова увидел чуть краснеющую Риту за столом, живую, с блестящими темными глазами, и выдохнул сквозь клюв со свистом.

«Не будь сентиментален, — прозвучало у него в голове голосом Луциуса Инландера. Но это были его собственные мысли. — У тебя есть цель — не получить корону. Или, может, ты все же хочешь ее?»

Нет, короны Люк не хотел совсем. Он иногда думал, что будет делать, если трон его достанет, и испытывал бессилие и раздражение, смывавшие плескавший где-то на фоне азарт. Не хотел не только из-за Марины, которая не желала в клетку. Не только из-за потери собственной свободы. Но и потому, что рано или поздно корона сделает его таким, как Луциус. Способным на все, в том числе на шантаж тех, кто ему дорог, с кем он сблизился, ради достижения своих целей и целей государства.

Значит, остается надеяться, что корона не выбирает тех, кто не явился на коронацию. По крайней мере, за историю всех королевских домов такого не случалось. И это логично — если претендент не хочет, то хреновый из него выйдет король. С другой стороны, за историю королевских домов ни разу не бывало так, чтобы почти вся высшая аристократия была выбита. А за последний год слишком многое случалось в первый раз.

Люк еще раз примерился к ничему не подозревающему Таммингтону. А, может, потребовать брак и скорейшую Ритину беременность платой за оборот? Тамми — человек чести, он не откажется. Так и сказать, за тобой долг, Роберт, изволь возвращать.

На последней фразе над его светлостью вновь замаячил образ Луциуса Инландера — Люк почти почувствовал запах его вишневых сигарет и мотнул башкой.

Нет, все. Нет. Тем более, его жизнь и так отдана небесным духам, а значит, они могут затребовать ее в любой момент. И про это очень не хочется говорить Марине, а значит, надо долететь до них и поторговаться. Только придумать, что он может им дать взамен.

Люк сильно подозревал, что ничего, но пока его не трогали, решил эту мысль не додумывать. Как и ту, что великий стихийный дух небес вполне может притащить корону туда, где скроется он на время церемонии, и напялить ее ему на голову.

Он раздраженно заклекотал, поймал недоуменный взгляд Тамми и сосредоточился на пейзаже внизу.

В заснеженных лесах и городках трещины, сутки назад прошившие кору Туры, угадывались по линиям разрушенных зданий и по лесоповалу вдоль гладких, как ножом сделанных просек, затянутых остывшей породой. Следов богов Люк не видел — похоже, бои эту местность не затронули, как и весь Дармоншир, над которым он пролетал, когда несся после божественного боя домой.

Майки Доулсон, с которым Люк связался с помощью переговорного Зеркала, уже ухитрился собрать сведения с городков до границы, используя старых добрых курьеров с письмами. Люк сильно подозревал, что Майки далеко пойдет.

Столица герцогства была разрушена несколькими трещинами, но в целом даже пара районов из тех, где работали свои котельные, оставались со светом. Работы по восстановлению уже начались. Но, увы, дом Дармонширов в Виндерсе был обесточен и лишен воды, и Люк, подумав, приказал Майки отправить пережидающих войну слуг и детей обратно в Вейн. И маме Лотте будет радость, и остальным слугам станет полегче, и детям нечего в темноте сидеть.

То тут, то там над белыми крышами дымили печные трубы, — несмотря ни на что, в домах оставались редкие жители, большей частью старики, которые сейчас могли без страха выйти на улицу. На дорогах сквозь снежную дымку виднелись редкие машины, осторожно переезжающие разрушенные участки полотна. Похоже, кто-то уже успел доехать до своих поселков из Дармоншира и Рудлога.

Люк подумал, что будь у него дом в зоне боев, пусть даже разграбленный или разрушенный, он бы тоже решил вернуться. В надежде, что там можно жить. Дом есть дом, что ни говори.

«Это так жизнеутверждающе, — услышал он мысленную речь Таммингтона, который тоже смотрел на землю и не подозревал, на каком волоске сейчас находится его судьба. — Жизнь побеждает вссе, да, Лукасс?»

«Все, кроме смерти, Роберт, — ответил он тяжело. Никак не получалось у него выбросить из головы короля Луциуса. — Нам очень много предстоит отстроить».

«Но мы хотя бы имеем возможность это сделать», — ответил хвостатый коллега, не желая погружаться в сумрачные мысли. И правильно.

В каком-то из городков уже раскопали землю и бодро прокладывали трубы, не иначе как хранившиеся где-то на складе с начала войны. Люк пометил себе найти и наградить этого активного мэра, а потом одернул себя — он же не над территорией Дармоншира! Где-то детвора лепила снеговиков и играла в снежки прямо рядом с разрушенными домами и пустыми загонами для инсектоидов.

Картины жизни, расцветающей там, где еще недавно не было ни надежды, ни будущего, не позволяли скатиться в тяжелое настроение. Эйфория от того, что все закончилось, постепенно выветривалась. Пусть по сравнению с прошедшими испытаниями все остальное не страшно, но следы войны и битвы богов еще очень долго будут напоминать людям о случившемся. В Форштадте больше тридцати лет прошло, а до сих пор есть остовы домов, разрушенных еще тогда.

Люк уже мысленно составлял план действий: по максимуму обеспечить электричеством медицинские учреждения, отремонтировать электросети, а, значит, собрать бригады, найти специалистов, которые смогут проверить Зейнскую гидроэлектространцию, расположенную между столицей и Нестингером — может ли она работать или ее повредили трещины. Дармонширская электространция, слава богам, уцелела, но нужно было восстанавливать инфраструктуру вокруг нее. Предстояло обеспечить доставку воды туда, где нет родников, по всей стране прокладывать новую канализацию… дел было не на год и не на два, а как бы не на десятилетие.

«Все постепенно, — сказал себе Люк, — все сделаем постепенно. Просто нужно время».

«Что, Лукассс?»

«Ничего, — откликнулся он. — Тамми, давай свернем к морю? Хочу посмотреть в каком оно состоянии и что стало с эмиратской эскадрой».

Люк, когда летел с Милокардер к Вейну, видел море — оно еще было неспокойно и ходило высокими водяными горбами, таская туда-сюда крошечные с высоты суденышки. А сегодня, когда он взлетал, сквозь снегопад понятно было лишь, что маленькая пристань у прибрежного городка была смыта и перемолота, вся прибрежная полоса представляла собой свалку обломков. Но у эмиратцев была мощнейшая эскадра — сорок восемь военных кораблей, которые так помогли им в боях. Благо моряки успели спастись до начала великого шторма. Могли ли хоть несколько кораблей уцелеть?

«Еще один мой долг, теперь перед Эмиратами».

«Не надо ссчитать долги, — снова прошипел Тамми, и Люк отругал себя: нужно как-то контролировать, чтобы мысли не переходили в мыслеречь. — Все помогали всем, проблема была общемировая. И остается общемировая. Не навешивай на себя лишнего, Лукассс, так и переломиться можно».

«Ты слишком молод, чтобы быть таким мудрым, Роберт».

«У меня был хороший наставник по филоссофии», — невозмутимо прошипел в ответ Таммингтон, который пока еще сбивался на шипение в мыслеречи. И замер на мгновение, как замер и сам Люк: снежная завесь расступилась, и они увидели море.

Черное и мутное, оно лежало беспокойным пенным зеркалом, от которого шел парок — вода, нагревшаяся за жаркие апрель и май, сейчас отдавала тепло и заставляла снег таять в нескольких метрах над собой.

Люк подлетел к берегу и выругался на своем, змеином.

«Тяжелое зрелищшшше», — пораженно вторил ему Таммингтон, застывая рядом знаком вопроса.

Берега как такового не было — волны, сутки назад бившиеся исполинскими водными холмами о невидимую преграду, защитившую сушу, смыли песок на метры вниз, обнажив скальные останцы песчаников и известняков. Берег теперь осыпался обрывом в три-пять метров ровно там, где стояла защита великого стихийного духа. Песчаная взвесь до сих пор была растворена в толще воды, делая ее коричневато-грязной: так велико было смешение слоев во время боя.

Но взвесь осядет рано или поздно, и пляжи намоет снова. Не это самое главное.

Люк с тяжелым сердцем рассматривал выброшенные на отмель, разбитые, перевернутые, качающиеся на боку на волнах корабли. Тишина и туман от падающего снега делали картину почти нереальной.

Военные суда эмиратцев, длиннющие сухгрузы, яхты и рыбацкие суденышки, прогулочные пароходы и лодки — все то, что во время божественного боя стояло в портах, пришвартованное после начала войны, или было в море, далеко обходя сушу. Венчал картину йеллоувиньский танкер, вставший в сотне метрах от берега свечкой — плыл, похоже, в Маль-Серену, уходя далеко от берегов Блакории и Инляндии. От него расплывались нефтяные пятна. Вся прибрежная линия моря была сейчас грязна и несудоходна — сколько хватало глаз, видно было десятки потерпевших крушение судов, грузов, контейнеров. И ведь на части из кораблей во время невиданного шторма оставались люди…

Люк представил, сколько миллионов судов по всему миру сейчас вот так же засоряют прибрежные воды и в раздражении даже спустился на берег. Обернулся под снегопадом, нарочно не ставя щит, закурил, глядя на картину абсолютного разрушения, покачал головой.

Рядом приземлился Тамми. Посмотрел на сигарету, и Люк протянул ему пачку.

— Бери, Роберт. Должен же быть у тебя хоть какой-то порок.

— Кроме дотошности? — уточнил не обделенный юмором юный герцог, и Люк с удовольствием хлопнул его по плечу. Ему было приятно общаться с коллегой. Он был исключительно аристократичен, и при этом добр, умен и честен. Напоминал ему Берни. И отношение было такое же — как к младшему брату. В семью он бы его принял с радостью.

Мелькнула мысль, что Нории наверняка относится к нему самому с той же долей покровительственности и умиления, и Люк усмехнулся.

— С этим придется что-то делать, — сказал Тамми, закуривая и тут же снова начиная кашлять. Упрямо сделал несколько затяжек и оставил сигарету дымить в пальцах. — Думаешь, мы потянем, Лукас?

Люк покачал головой.

— Боюсь, даже если мы объединимся с тобой, вытащить на берег получится только мелкие суда. Те же эмиратские корабли, — он посмотрел на омываемую морем громаду, лежавшую на боку и придавившую несколько корабликов помельче, — мы, скорее всего, и вдвоем не осилим. Тут либо привлекать сильнейших магов, и это работы на десятилетия, либо буксировать на глубину крупные суда, которые получится снять с мели, и затапливать. Могла бы помочь Иппоталия, — тут он с сожалением посмотрел туда, где скрываемая остовами кораблей и снежной занавесью лежала Маль-Серена, — но… но… Разве что Нории удастся договориться с морскими духами, чтобы уволокли все это на дно. Но непонятно, сколько ему это будет стоить.

— Ты тоже можешь обратиться к небесным духам, — напомнил Таммингтон, так и не поднесший больше сигарету ко рту.

— Да, им даже этот танкер на один укус, — согласился Дармоншир, морщась от снега, — Но, видишь ли, я им уже задолжал чуть больше чем все, — он хмыкнул. — Даже не знаю, что я бы мог им еще дать.

— Могу я, — предложил лорд Роберт бесстрашно.

— Успеешь еще влезть в долги, — покачал головой Люк. — Жизнь долгая, Тамми. Только, знаешь, никогда не обещай уйти в монастырь…

И он с тоской задумался о том, что после обета до дрожи хочется хотя бы лизнуть конъяка. Пахнущего старым дубом, жжеными желудями, прелой листвой… Его светлость поспешно подхватил с берега горсть снега и потер себе лицо. Нос защипало.

— Вообще-то, — проговорил лорд Роберт задумчиво и Люк даже не вспомнил сразу нить разговора, — на этот случай существуют целые министерства, комитеты и комиссии. Одному человеку невозможно все охватить, Лукас.

— Нет пока у нас министерств, Роберт, — ответил Люк, выдыхая дым.

— Вот коронуют тебя — и будет у тебя сколько угодно, — невозмутимо отозвался Таммингтон.

Люк повернулся к нему и внимательно посмотрел на него.

— Давай начистоту, Роберт.

— Давай, — сдержанно улыбнулся Таммингтон.

— Я очень рассчитываю, что это будешь ты. А я тебе помогу. Можешь даже поставить меня премьер-министром, если захочешь. Лучше не надо, конечно…

Молодой герцог вновь улыбнулся.

— Я не дурак, Дармоншир. Я понимаю. Я не стану уклоняться от судьбы, приду на арену, и если корона изберет меня, то стану выполнять эту работу с честью. Хотя мне она совсем не по душе, и я буду счастлив, если корона пролетит мимо. Но, — и он снял очки и глянул из-под них серьезно, — ведь ты тоже не дурак и все понимаешь, правда?

Люк уныло кивнул и вновь повернулся к морю. И в этот момент торчащий свечой танкер вдруг накренился и рухнул в море, скрывшись почти полностью и подняв гигантскую волну. Люк выругался и прыгнул в воздух, видя, как тоже разворачивается в змея Таммингтон, а на место, где они стояли, через пару десятков секунд приходит волна, качая корабли, обломки и водоросли.

Над Норбиджем, рассеченным одной трещиной, с кварталом, разрушенным в пыль леди Викторией, с домами сгоревшими, посеченным артиллерией, тоже стояли печные дымы. Из леса раздавался стук топоров. По грязноватым улицам, укутываемым снегом, ходили люди. Их было немного — но Люк сверху видел, как они останавливаются, переговариваются, обнимаются. Были там и малые, и старые.

Кто-то задирал головы, видел двух летевших змеев и махал им, слышались приветственные крики.

Туши инсектоидов — от невидши, порубленных на части, до гигантских тха-охонгов, — тут и там оставались на улицах, и Люк подумал, что и с ними придется что-то решать: закончится снег, начнут гнить и вонять. На крышах недвижимо лежали изломанные раньяры. Где-то в грязном снегу виднелись следы колес от большой техники — явно тушу обхватывали цепями и сдвигали, чтобы дать проезд машинам. Человеческих тел на улицах не было — значит, уже сработали похоронные команды, убрали и сожгли.

Площадь, на которой Люк дрался с Ренх-сатом, тоже была завалена тушами инсектоидов — на миг перед его светлостью мелькнули картины того, как охонги и тха-охонги массово разбивались о его щит в надежде пробить его. И вновь накатило чувство нереального, смешанное с пережитым острым азартом — неужели и двух суток не прошло, как он бился тут с Ренх-сатом?

Меж остовами инсектоидов стояла военная техника, дымили полевые кухни, работали машины связи, гудели походные электрогенераторы, парили бани. Здесь было очень многолюдно — армия заняла окрестные дома и переводила дух.

Встретили змеев радостно и деловито — да и в целом царила вокруг сосредоточенная радостная деловитость. Вышедший навстречу офицер объяснил, как найти командующего Майлза, и герцоги направились к зданию рядом с тем, в котором был организован лазарет.

Полковник Майлз обедал в компании офицеров в светлой комнате, бывшей столовой то ли мэра, то ли кого-то из администрации, и Люк вдруг подумал, что, пожалуй, первый раз видит командующего не спешащим. Пахло куриным супом, печеным мясом, сладким свежим хлебом и чистотой, как почему-то всегда бывает в военных столовых. Полковник поднялся, пожал им с Тамми руки. Поднялись и офицеры, чтобы обменяться рукопожатиями — всех их Люк знал.

— Я рассчитывал, что вы долетите до нас быстрее, — сказал Майлз. — Присоединитесь к обеду?

— С удовольствием, — горячо ответил Люк, хотя перед вылетом они пообедали. Что делать, змеиный облик требовал усиленной диеты.

Офицеры сдвинулись, освобождая место вдоль стола, адъютанты принесли стулья, тарелки, и герцоги тоже приступили к обеду, совмещенному с импровизированным совещанием.

— Мы, прежде чем заглянуть к вам, облетели городки Нестингера, сделали крюк километров на сто вглубь Инляндии, — говорил Люк, отдавая должное блакорийскому картофельному салату с колбасками. Перченой обжареной свининой пахло так, что слюнки текли. — Иномирян там нет. Но по следам тха-охонгов и охонгов понятно, что они массово двигаются к центру страны.

Майлз кивнул.

— Я успел уже послать разведгруппы, они отчитались, что по словам жителей, иномиряне снялись с мест еще прошлой ночью, после того как вы победили Ренх-сата, герцог. Видимо, сбежавшие из городка на раньярах донесли. Это хорошо, нам меньше заботы. Большая часть их армии полегла в Норбидже, но сотни полторы инсектоидов и несколько сотен иномирян там оставались.

— Вопрос только — куда они ушли, — проговорил лорд Роберт напряженно. — Иномиряне стремятся в Лаунвайт или пойдут через границу с Блакорией, в том числе и через Таммингтон, чтобы соединиться со своими армиями на севере?

Майлз отпил превосходного морса из облепихи. Люк тоже уже успел опробовать и решил, что поваром в ставке устроился кто-нибудь из известных шефов, уж очень было вкусно.

— Это станет понятно в ближайшие недели, — отозвался Майлз. — Судя по допросам пленных и ранним сведениям, Ренх-сат перед решающей битвой подтянул сюда силы со всей Инляндии, оставив по городам номинальные ослабленные гарнизоны. Самый большой — в Лаунвайте. Вряд ли сейчас по всей стране наберется больше семи-десяти тысяч иномирян и более тысячи инсектоидов, но даже исходя из этого, нам придется повозиться.

— Я бы на их месте шел в Блакорию, — заметил Люк.

Офицеры, присутствующие при разговоре, молчали — то ли информация была в новинку, то ли, наоборот, они все это много раз уже обсудили и Майлз сейчас тратил время на них с Тамми. Либо превосходная свинина в меду не давала отвлечься. Люк бы тоже не отвлекался, но военные сводки ему, к сожалению, были интереснее, чем обед.

Майлз кивнул.

— Там осталась армия иномирян под командованием Манк-теша и подчинившегося ему Виса-асха, и она в пять раз больше частей иномирян на юге Рудлога. Вместе они еще смогут доставить нам головной боли.

— На что они надеются, интересно? — мрачно спросил Таммингтон, который явно переживал, что его герцогство подвергнется повторному разорению. — Почему не сдаются?

— Много вариантов. Ну, во-первых, им никто не предлагал, — невозмутимо ответил Майлз. — А если и предложим, то, если вспомнить их нравы, то они вряд ли поверят, что после сложения оружия их тут же не казнят.

— Очень трудно было бы удержаться, — неожиданно жестко высказался Таммингтон. Люк посмотрел на него — на скулах коллеги выступили красные пятна, и он подумал, что ведь так и не успел поговорить с Тамми о том, что происходило в его владениях. А надо бы, по всей видимости.

— У них есть основания опасаться мести, — согласился полковник. — Вторая причина может быть просто в незнании, ваши светлости. Это жителям Туры благодаря священству известно, что порталы закрылись и чужие боги побеждены. Иномиряне могут думать, что порталы у Лаунвайта или Рибенштадта еще действуют. А когда получат информацию от своих связных, что переходы у этих городов закрыты — понадеются прорваться к другим порталам, в Рудлоге, например. Поэтому и будут биться до последнего.

— А знают ли они про портал в Тафии? — проговорил Люк. — Насколько я понимаю, от его открытия до выхода богов прошло не более часа-полутора, так что это дело случая

— Именно, — кивнул Майлз. — Если знают, то Манк-теш из Блакории может вполне сначала послать разведку на раньярах к местам открытия переходов, в том числе в Тафию, чтобы проверить, действуют ли они. Карты мира с дорогами, вдоль которых можно лететь ночами, у них есть, да и думаю, давно уже была налажена связь между вражескими армиями не только через Нижний мир. Дураков у них там не было. Так что я бы не исключал, что, когда Манк-тешу станет известно об единственном действующем портале в Тафии, он попытается всей ударной силой прорваться туда. Другое дело, что это почти безнадежно.

— А в-третьих? — спросил Люк.

— В-третьих, — проговорил Майлз задумчиво. — Представьте себе, ваша светлость, что вы — генерал немаленькой армии, которая может причинить много неудобств вашим противникам. Представьте, что вы захватили огромную территорию, но выхода у вас нет. Единственный оставшийся открытым портал слишком далеко, и вы до него, возможно, и не дойдете. А если останетесь на месте — рано или поздно вас вырежут по группе, по отряду. Вы фактически загнаны в угол. У вас нет прохода в ваш мир. Вам не спастись. Что вы будете делать?

— Договариваться, — ответил Люк. — О том, что я складываю оружие, а мне выделяют земли и позволяют жить здесь. Или пропускают на Лортах. И ведь наши правители пойдут на договора, чтобы избежать жертв. Я, по крайней мере, подумаю об обоих вариантах.

Майлз сухо улыбнулся.

— А теперь остается рассчитывать, что люди из другого мира думают так же, как и вы. А не, например, «умру, но прежде из отчаяния причиню врагу как можно больше вреда».

— Так что же, нам ждать парламентеров? — спросил Таммингтон.

— Пока — нет, — проговорил Майлз. — А вот когда мы уплотним их со стороны нашей границы, а сводная армия — со стороны рудложской, когда будет очищен Лаунвайт и у нас появится новый король, — он окинул герцогов невозмутимым взглядом, — тогда можно будет ждать.

Люк кивнул, отпивая чая из жестяной кружки. Кивнул и Тамми.

— Тогда есть смысл нагонять отступающие части в Инляндии, — проговорил Дармоншир. — Позволим им уйти — и получим проблему в Блакории еще на несколько месяцев, если не на год. Не стоит ли поторопиться с выступлением в погоню за врагом? — он взглянул на Майлза.

— Нет, ваша светлость, — качнул он головой. — Вы правы, но мы будем поспешать медленнее. Армии требуется передышка, люди устали. Часть солдат я отпущу в недельные отпуска в Дармоншир, часть останется отдыхать здесь: почистим городки, оттащим туши в овраги. С десяток разведотрядов с боевым магом в составе пойдут вперед — вскрывать вероятные засады, обследовать дороги: враг быстро обучается, вдруг и минировать уже научился? И еще. У них, как минимум есть тха-охонги, которые на мелководье вполне могут сыграть роль переправы. У нас, ваша светлость, их нет. И, увы, боюсь, паромно-мостовых машин тоже нет, как и понтонных парков. Все они остались в частях ближе к Инляндии.

— Первая задача понятна, — хмыкнул Люк.

— Это не первая, — ответил Майлз. — Тем более, что если к нам вернется леди Виктория, то мы обойдемся куда меньшими затратами и вам не придется таскать к нам понтонные машины.

— К сожалению, про нее пока могу сказать лишь то, что она истощила резерв и восстанавливается с мужем в Тафии, — сообщил Люк. — Но я уверен, что она нас не оставит. А сейчас, когда мы насладились этим прекрасным обедом… что требуется в первую очередь от нас с Таммингтоном?

— Слетать до границы с Блакорией, захватив и Лаунвайт, и побережье с шоссе. Мне нужно понимать, что там с силами иномирян сейчас, в каком состоянии дороги, где разрушены мосты. Я прикажу выдать вам карты, сдадите мне их с отметками, где что увидели, и на неделю тоже свободны. Если за это время потребуется уточнение, я вас вызову. Через неделю я представлю вам план наступления.

— Хорошо, полковник, — отозвался Люк.

— И еще, — Майлз поморщился. — Один политический вопрос, Дармоншир, а я не люблю заниматься политическими вопросами.

— Для этого у вас есть я, — подтвердил Люк, и полковник Венсан едва заметно улыбнулся.

— Наши иностранные отряды после того, как мы разбили врага, находятся в подвешенном состоянии. Формально они остаются под моим командованием, пока руководство не отдало им другого приказа, и мне бы хотелось, чтобы это оставалось так до окончательной победы. Поэтому я прошу вас связаться с министерством обороны Бермонта, Маль-Серены и Рудлога и узнать, не собираются ли они их отозвать. Если нет, то предложите им ротацию с сохранением тех бойцов, кто захочет остаться с нами, и сообщите, что мы готовы отправить всех в недельный отпуск.

— А что с эмиратским корпусом? — поинтересовался Люк.

— Адмирал Убарак имеет право принимать такие решения и сказал, что их корпус останется с нами до конца сражений. По поводу отряда драконов тоже бы решить, ваша светлость.

— Решу. У вас заработала телепорт-почта? Я бы прямо сейчас написал письма, — проговорил Люк. Дождался утвердительного ответа от Майлза и продолжил: — В Пески письмо передаст моя супруга, и она же через Леймина даст ответ. Тогда вам не придется ждать с решением до завтрашнего дня. Придут ответы — на их основании и действуйте. Я передам в замок, чтобы телепорт был готов к отправке отрядов.

— Благодарю, — сдержанно ответил Майлз. И Люк, уже поднимаясь из-за стола, не удержался:

— Обед был превосходный, полковник. Нельзя ли украсть вашего повара в Вейн?

— Нельзя, — сурово отозвался Майлз. И неожиданно усмехнулся. — Готовила моя жена, ваша светлость. Она, услышав о том, что мы победили, собрала с жителями нашего городка грузовик с продуктами и в ночи приехала сюда. Сейчас отдыхает.

Люку так захотелось узнать, как же выглядит жена этого суховатого тактика, молода она или нет, красива и открыта или типично по-инляндски чопорна, с узлом на затылке и длинными лицом, носом и пальцами, что он прикусил себе язык.

— Ваша супруга — решительная женщина, Венсан.

— О да, — ответил полковник, едва заметно улыбаясь, и эта короткая фраза многое сказала о характере его жены.

Дармоншир с Таммингтоном вышли на улицу и направились в разные стороны — пока Люк диктовал удачно для него и неудачно для себя появившемуся адъютанту Вину Трумеру письма в дружественные государства, Тамми узнал, где остановились берманы и направился поблагодарить за свое спасение.

Когда младой герцог вернулся, Люк уже закончил и задумчиво курил у штаба, разглядывая засыпаемую снегом площадь. Таммингтон встал рядом. Снял очки. Снова надел их. Люк покосился на него и приподнял брови.

— У меня нет герцогства, где у меня были бы дела, — наконец, проговорил Тамми и повернулся к Люку. — А у тебя есть. Поэтому я на эту неделю останусь здесь, чтобы тебя не дергать по мелочам, Лукас. Помогу в очистке городков…

— Я передам Маргарете, что ты остался исполнять свой долг, — понятливо усмехнулся Люк. — И что свадьбы на этой неделе не будет.

Лорд Роберт вздохнул.

— Не переживай, Тамми, — серьезно сказал Люк. — Как бы мне ни хотелось женить тебя, чтобы повысить твои ставки на трон, я знаю свою сестру. Иногда ее слишком много.

— Вовсе нет, — почти возмущенно отозвался младой коллега. — Рита мне симпатична и интересна, она трогательная и яркая, и это вполне может перерасти в что-то большее, если получится узнать ее ближе. Но я не уверен, что готов бросаться в эти воды. Я боюсь, что разочарую ее. Она, в отличие от меня, очень живая натура. Такие быстро увлекаются и быстро теряют интерес. Я же для нее буду скучен, Лукас. Во мне совсем нет экспрессии, я люблю скучные вещи — горные лыжи, охоту, походы на яхте.

Люк подавился дымом и с подозрением посмотрел на собеседника, но тот был совершенно серьезен.

— Это уже не говоря о том, что сейчас мне нечего ей дать, кроме титула, и я долго буду отстраивать герцогство. Будет ли ей интересно быть герцогиней? Вряд ли. А если вдруг выбор короны падет на меня — она будет несчастна в королевах, Лукас.

— Еще и глубокие познания в людях, Тамми?

— У нас был хороший педагог по психологии, Лукас.

— А плохие у вас были? — проворчал Люк.

— Был. По развитию харизматичности, — так серьезно сказал молодой герцог, что Люк хохотнул. — Как ты решил жениться?

— У меня, — сказал Люк, затягиваясь с удовольствием, — не было выбора, Тамми. Моя супруга взяла меня за я… сердце, и если я дернусь, вырвет его вместе с позвоночником. Но я не дернусь.

— О, — Таммингтон посмотрел на него, и в глазах у него заплясали смешинки. — Так ты любишь боль, Лукас?

— Смотря какую, Роберт. Эту — люблю.

— И сразу понял, Лукас?

— О нет, Тамми. Я слишком долго сопротивлялся. Но дам тебе зацепку. Если поймешь, что думаешь о ней все время — это оно.

— Но для этого нужно оказаться на расстоянии.

— Все верно, Роберт, все верно. Не переживай. Рита все поймет.

— Будет честнее все это сказать ей лично.

— Именно так. Поэтому залетай на днях, поговори с ней. И имей в виду, что даже если у вас с ней ничего не выйдет, ты останешься моим другом.

— Ты снял груз с моего сердца, Лукас, — высокопарно ответил Тамми. Преподаватель по ораторскому искусству у него тоже был, очевидно, прекрасный.

Когда Люк докурил, они с младым герцогом, вооружившись картами и письменными принадлежностями, поднялись в воздух. Но полетели разными путями — Таммингтон вдоль прибрежного шоссе к своему герцогству и обратно через Лаунвайт, Люк должен был лететь вдоль центрального шоссе до столицы и дальше до границы, а обратно — над проселковыми дорогами и мостами в сотне километров от границы с Рудлогом.

Вернулись они обратно с разницей часа в полтора уже в темноте — Таммингтон справился быстрее. Он был подавлен и хмур.

— В моем герцогстве еще остаются иномиряне, — проговорил он, когда Люк, сдав карту и попрощавшись с Майлзом, заглянул к Роберту в расположение, — замок мой разрушен и выгорел. Удручающее зрелище. А столица… ты видел столицу? Там что, потоптались все боги двух миров?

— Мы все отстроим, Роберт, — пообещал Люк, который тоже с тяжестью вспоминал и широкую полосу выгоревшей земли под столицей, попавшую под удар огненного орудия чужого бога, и на треть разрушенный город. — Главное уже зачистить страну от иномирян. Все отстроим.

— Да, — Таммингтон выдохнул. — Я навещу Вейн на днях, Лукас. Передавай сестре, что я буду рад увидеть ее.

— Обязательно, Тамми. Обязательно.

Бернард Кембритч выглянул из окна: грузовики, которые должны были отвезти военных из замка в расположение дармонширских войск, все не появлялись. Он, закинув рюкзак на спину, все же решил спускаться вниз и подождать в холле. Последний раз глянул в окно и с удивлением увидел, что к замку меж деревьев парка по снегу трусит огромный бурый медведь.

Медведь с пониманием, чтобы не подстрелили, метрах в пятидесяти от замка обернулся берманским линдмором Ольреном Ровентом, который был бородат, лохмат и совершенно гол, если не считать какой-то бело-голубой тряпки, обернутой вокруг талии на манер нижней части гъелхта.

Берни сначала обрадовался — значит, уцелела нога! Затем задумался. А почему это берман вообще побежал сюда?

Пока он осознавал, откуда-то из замка на снег огромной каплей шлепнулся пес тер-сели, басовито гавкнул и бросился к барону. Прыгнул на него, уронил в снег, пару раз попрыгал вокруг, припадая к земле не иначе как от радости и ускакал.

Ровент поднимался, хохоча и отряхивая себя. А Берни, осознав, зачем берман мог прибежать, вздохнул с стеснением в груди и пошел вниз. Нужно было приветствовать гостя, как старшему мужчине в доме на данный момент. Марина сейчас встречалась с сестрами, а матушке барона лучше показывать уже одетым, как и Рите. Хотя она наверняка все разглядела из окна.

Ровент стоял босиком на снегу и ждал. Рядом с ним терпеливо ждал вездесущий Ирвинс.

— Я предложил господину барону пройти и подождать вас в холле, — с легкой укоризной сообщил дворецкий, когда Берни подошел.

— Не положено, пока хозяин не пригласит, — проговорил Ровент.

— Все в порядке, Ирвинс. Подготовьте гостю покои, — приказал Бернард и Ирвинс с достоинством удалился.

Ровент протянул руку, и Бернард с удовольствием, признаться, ее пожал.

— Довез серенитку? — не стал уходить от интересующей темы барон. Берни бы тоже первым делом об этом спросил, даже не поздоровавшись.

— Довез, — ответил Берни, и лицо бермана мгновенно неуловимо расслабилось. — Тут уже виталист подхватил и врачи. А потом и анхель закончили исцеление. Я смотрю, они и вас успели излечить?

— Повезло, — проворчал линдмор, — врач рассказал, что только начал шить и анхель появился. Хорошо, что нога не лежала отдельно от меня, а то, кто знает, бегал бы я сейчас? Я только сегодня проснулся, понял, что нога есть, чувствую себя хорошо, и побежал сюда. Отпускать, — он хмыкнул, — правда не хотели, пришлось в чем есть из окна прыгать. Где она?

В этот момент снова раздалось басовитое гавканье тер-сели и лицо Ровента, стоявшего лицом к замку, посветлело. Бернард обернулся — на крыльце под падающим снегом, в цветастом платье, короткостриженная и строгая, стояла Лариди, поглаживая пса по загривку. И Кембритч-младший, вздохнув от восхищения, ощутил, понял, как на мгновение тоже заколебался, оробел стоявший рядом берман, которому уже, похоже, под пятьдесят было.

— Вот что, — тихо сказал Ровент. — Я тебя, лейтенант, как мужика уважаю. Нам с тобой делить нечего, может еще придется спиной к спине биться. Но в этих делах, сам понимаешь, женщина решает. Каждый сам за себя. Жаль, — в его голосе отчетливо послышалось рычание, — что эту вирену на спину не бросишь и в замок не утащишь.

И Бернард Кембритч первый раз в жизни неудержимо захотел кому-то врезать. Так захотел, что аж кулаки зачесались. Но, во-первых, барон был соратником и гостем, а во-вторых, устраивать драку перед лицом женщины — это совсем детскость и дикость.

А в-третьих, Берни понимал, что если бы он сам был Лариди по сердцу, то не стала бы она лукавить. Не тот характер. Сказала, что нет, значит так и есть.

— Все так, — сказал Берни ровно. — А теперь, когда мы все прояснили, барон, будьте нашим гостем.

Ровент благодарно и одобрительно хлопнул его по плечу и пошел к серенитке. Берни, чувствуя себя совершенно лишним, направился следом.

— Встречать меня вышла, Церсия? — спросил берман, приблизившись.

— Да, — ответила Лариди. — Поблагодарить хотела. В моей семье не принято забывать тех, кто тебя спас. Лейтенанту я уже спасибо сказала, — и она с приязнью кивнула Берни.

Барон потускнел. Возникла пауза.

— Не стой на холоде, майор, — проворчал он наконец. — Руки вон уже покраснели. Вы ж, женщины, слабые, вам беречь себя надо.

И он осторожно, одним пальцем коснулся ее чуть покрасневшего запястья. Тер-сели неодобрительно посмотрел на него, да и Берни поймал себя на том, что смотрит на бермана одинаковым со псом взглядом «Ой, идиот!».

Она усмехнулась.

— Лучше б тебе язык в бою отрезали, медведь. И спасибо тебе. Кого из группы увижу — тоже скажу. Ну что, — она одобрительно осмотрела его с ног до головы, — хорошо, что живой. И что не одноногий.

И серенитка развернулась и ушла в холл. Берни наблюдал за этим с таким изумлением, что даже на мгновение перестал страдать.

— Переживала за меня, Церсия? — обрадованно крикнул ей в спину Ровент. Лариди не ответила, поднимаясь наверх по лестнице на второй этаж, и барон, наконец-то пройдя в холл, потряс лохматой головой и обернулся к Бернарду. — Как думаешь, переживала?

— Мне не докладывала, — ответил Кембритч-младший, старательно не думая об абсурдности ситуации. — Вот что, барон. Давайте я провожу вас в гостевые покои и распоряжусь выдать военную форму и обувь. Обедать будете?

— Конечно, — ответил Ровент, задумчиво глядя на лестницу. — Я по пути задрал кабанчика, но человеческой еды с удовольствием поем. А потом надо бы и к своим. А где, говоришь, покои Лариди?

— Я не говорил, — заметил Бернард, и барон внимательно посмотрел на него.

— Ты, верно, считаешь меня дикарем, — сказал он наконец. — Но я не обижу ее — сам понимаешь, она кого хочешь сама обидит. Не буду докучать, просто поговорю. У нас хорошее воспитание, лейтенант, и хорошее образование. Да, инстинкты сильны, и страна закрыта, но во главе клана я бы не пробыл столько, если бы не умел держать себя в узде.

— Я не считаю вас дикарем, — ответил Кембритч-младший, чувствуя, что щеки его чуть покраснели, потому что где-то внутри он все же считал. — А покои Лариди на третьем этаже, в гостевой части. Вы будете рядом.

— Хорошо, — обрадовался барон.

— Мы как раз ждем грузовиков, которые нас отвезут в Норбидж, — проговорил Берни, после того как отдал распоряжения Ирвинсу и повел гостя вверх по лестнице. Домочадцы и слуги на бермана, обвязанного больничной рубашкой, почти уже не глазели: ко всякому привыкли в замке Вейн. — Но они задерживаются, так что вы вполне можете уехать с нами.

— Так и поступим, — кивнул Ровент.

Но пока гость одевался в военную инляндскую форму и обедал в своих покоях, а Берни как добрый хозяин составлял ему компанию, из ставки Майлза пришло сообщение, что командующий дает недельный отпуск части армии, а берманы и серенитки на это время могут уйти в свои страны через телепорт замка Вейн. Командование и тех, и других ответило на запрос герцога Дармоншира, что доукомлектует отряды и отправит их обратно на помощь Инляндии и Блакории.

— Я тогда дождусь своих здесь и уйду с ними, — проворчал Ровент. Покосился на выход из покоев, словно раздумывая. Направился туда, и Берни, выйдя за ним, увидел, как стучится он вполне деликатно в соседнюю дверь и входит в покои Лариди.

— Слышала новость, Церсия? — раздался его голос. — Нашим людям отдых дают.

— Доложили уже. Это хорошо, — ответила она будто даже улыбаясь.

— Вернешься сюда? В армию?

— Да. Дела надо доводить до конца, медведь.

— И я вернусь, если король иного не прикажет.

Пауза. Берни выдохнул и тихонько прикрыл дверь в покои Ровента. И пошел по коридору к другой лестнице — так, чтобы не проходить мимо распахнутых дверей Лариди. Но успел услышать слова Ровента:

— Наши еще не скоро доберутся до замка. Не хочешь погулять? Я расскажу тебе про лес.

Ответа Берни не слышал, ибо склонил голову и пошел быстрее. «Ты жалок, — неслось у него в голове, — ты даже не пытаешься побороться за нее».

Вновь хлопнула дверь.

— Эй, лейтенант! — раздался голос бермана, и Берни с удивлением обернулся. — Да не убегай ты. Не хочет майор в лес, — Ровент, приближаясь, хмыкнул. — Говорит, не до прогулок, дело прежде всего. Рапорт пишет для командования. Строгая, — и он покачал головой. — Пойдем хоть с тобой пройдемся. Не могу я сидеть и лежать, на койке уже належался. И пса возьмем, — и он кивнул на тер-сели, который вытек из-под двери и с очевидной насмешкой в мерцающих красным глазах смотрел на барона.

И Бернард, глянув на часы — было около половины четвертого, — неожиданно для себя согласился.

Когда они спускались вниз, им встретилась поднимающаяся со второго этажа Марина, которая с утра ушла на встречу с сестрами в Рудлог. Она шла из телепорт-зала. Ровент с хозяйкой раскланялся крайне уважительно, и Берни вдруг даже представил его где-нибудь на балу, в паре с прекрасной дамой.

— Да, меня уже Леймин поймал и сказал, что нужно отправить письмо Нории, — сказала невестка, выслушав новости. И усмехнулась. — Как удобно, что в Йеллоувине уже ночь, а тут у меня еще целый день.

Ровент неожиданно для Бернарда оказался отличным собеседником — он, размашисто шагая по дорожкам, то и дело гладил деревья, рассказывал, чем отличается природа в Бермонте. Мелькавшее в нем мрачноватое, резкое, мощное никуда не делось — в каких-то суждениях он подавлял, но как еще может вести себя властительный барон целой горной земли? Но к Берни он действительно отнесся со слегка снисходительной симпатией, но Кембритч-младший не обижался: он видел, как относятся матерые псы к молодняку и чувствовал себя пусть не щенком, но молодью рядом с волком-вожаком. Ровент приглашал его к себе в линд, обещал теплый прием, расхваливал баронство Ровент, его луга, древние часовни и водопады, горнолыжные спуски как лучший турагент.

— А какое у нас озеро прямо перед замком, — говорил он мечтательно. — Только когда уезжаешь куда-то, понимаешь, как скучаешь по виду из окна. Приезжай, как все кончится, лейтенант. Кровь у тебя хорошая, духом ты силен. Может кого из наших девок присмотришь. А то и с дочкой познакомлю, — пообещал он, — знаешь, какие они у меня красавицы? Все в мать, — и лицо его на мгновение потяжелело.

И Берни, сам того не желая, заразившись мощным жизнелюбием барона, тоже рассказывал ему о себе. Было в Ровенте что-то основательно-отцовское, а с отцом Кембритч-младший никогда не был близок, они и общались-то раз в месяц по телефону. И решения сына уйти из военного училища он бы не одобрил. Но Берни говорил о том, что понял: военное дело — не по нему, и решил работать с животными. Пес тер-сели, то и дело покрывающийся звездочками изморози, одобрительно тявкал.

— А ты знаешь, лейтенант, — задумчиво ответил барон, — война никому не по нраву. Но есть те, кто в мирной жизни пекарь, а случись что — возьмет в руки оружие и пойдет бить врага. Это мужчины с сердцами воинов. А есть те, кто и служил, и учился воевать, а спрячется. У тебя — сердце воина. А уж чем ты по мирной жизни будешь заниматься, неважно. Я, думаешь, часто оружие в руки беру? Так, занимаюсь с секирой, чтобы жиром не обрасти и навык не потерять, да для армии баронства иногда учения провожу и сам с ними постреливаю. А так больше хозяйственные дела, судейские да бизнес. Семейные разборки, клановые, — вздохнул он. — Раньше-то судейством жена моя занималась, да много что на себя брала, а сейчас все на мне. Детям передаю дела потихоньку, но ты ж понимаешь, кто за все отвечает? Линд это как маленькое государство, ему нужна крепкая рука.

Они успели сделать сделали большой круг в парке, там, где позволяли дорожки, проходящие между валов и заграждений, когда услышали гул больших машин.

— Неужто уже мои бойцы сюда добрались? — обрадовался Ровент.

Они направились к замку. Но перед замком стояли два автобуса: оказалось, приехали слуги из Виндерса, привезли детей.

Мальчишек и девочек обнимали выбежавшие из замка их родители, сирот собирала вокруг себя и обнимала леди Лотта — и Берни, глядя на то, как никого она из полутора десятков детей рядом не оставляет без внимания и ласкового слова, как улыбается она, увидел, что ей это очень нужно. И подумал, не поговорить ли с Люком, чтобы оставить детей при замке, сделать здесь небольшой приют, а их — воспитанниками мамы. Хотя Люк не дурак, он сам все поймет.

Привезли и пса Марины Боба — и он, выскочив, стал так заливисто лаять, бегая по заснеженной полянке туда-сюда, что пес тер-сели неодобрительно, как к юной невоспитанной поросли, гавкнул. Боб унюхал подходящего Бернарда, прибежал здороваться, кататься по снегу, лизать руки, снова кататься. Барон смотрел на это с снисхождением.

— Дурная собака, — наконец, сказал он. — Но это хозяйки, да? Хозяйки всегда балуют и собак, и детей. — Он вздохнул. — И мужей, если любят их.

Еще через полчаса, когда лужайка опустела, а автобусы уехали обратно в Виндерс, перед замком опустились драконы, и с их спин стали спрыгивать серенитки и берманы.

— Ну что, — сказал Ровент. — Пора мне. Неужто сейчас ступлю на землю Бермонта, — прорычал он обрадованно. — Увидимся через неделю, лейтенант? А то и смотри, может сейчас ко мне погостить пойдешь?

— Нет, — ответил Бернард с теплотой и пожал барону руку. — Майор правильно говорит: сначала дело.

И они оба задрали головы и посмотрели на окна покоев Лариди — там стояла она, опираясь ладонями о подоконник и наблюдая за приземляющимися драконами.

— Здесь и брату моему потребуется помощь. А вот закончится война, и обязательно приеду погостить.

— Хорошо, — барон хлопнул его по плечу так, что Берни едва не покачнулся. — До встречи, лейтенант!

Еще через полчаса иностранные отряды стали организовано уходить через открытый Тиверсом телепорт. А Бернард, посмотрев на закрывшееся за серенитками окно прохода, направился к маме — спросить, не нужна ли ей какая помощь с детьми.

Когда Люк вернулся в Вейн, было уже около одиннадцати вечера. В спальне с открытыми для него окнами, в которую он и залетел, Марину он не нашел. Горничная Мария доложила, что хозяйка пошла гулять с Бобом. И что детей и слуг из дома в Дармоншире уже привезли.

По пути Люк заглянул на третий этаж, в покои к Рите. Она сидела на подоконнике и смотрела на снегопад. Увидела его, отвернулась.

— Почему ты прилетел один? — спросила она тяжело. Люк вздохнул. Еще один личный кризис в его семье.

— У лорда Роберта дела. Но он передавал тебе самые сердечные пожелания и сказал, что залетит на днях и будет рад увидеть тебя.

— Правда? — недоверчиво просияла Рита. И тут же спрятала голову в колени. — Я почему-то глупею рядом с ним, Люк. Веду себя как дурочка.

— Может, ты поговоришь об этом с мамой или Мариной? — деликатно поинтересовался его светлость.

— Я говорила, — глухо ответила сестра. — Мама сказала, что, конечно, надо учиться вести себя как леди, но очарование юношеских порывов никто не отменял. А Марина ответила, что если он не полюбит меня такой, какая я есть, то он меня недостоин.

— И они обе правы, — признал Люк, отступая. Ему все еще очень нелегко давалась роль поверенного в любовных делах.

— Разве ты не должен сейчас обнять меня, чтобы я порыдала на твоей груди? — подозрительно спросила Рита, подняв голову.

— А ты хочешь рыдать? — тоскливо осведомился Люк.

Маргарета прислушалась к себе и тряхнула головой.

— Не очень. А вот сладкого хочу. Ты отпустишь меня в армию, Люк? Там же есть мобильный лазарет, я могу работать при нем, в ставке.

Он покачал головой.

— Это очень плохая идея, Рита.

— Зато Роберт увидит, что я серьезная и не дура, — ответила она резко. И Люк все-таки подошел к ней и обнял. И она затихла, совсем маленькая еще — а уже с почти разбитым сердцем.

— Слушай, — сказал он с неловкостью, — ты сама понимаешь, я вел не очень мудрый образ жизни. Да и сейчас не образец благоразумия. Но одно я знаю точно: ни один человек не стоит того, чтобы доказывать ему, что ты его достойна, Рита, тем более с риском для жизни. Более того, — он усмехнулся, — я уверен, что увидь тебя Тамми в мобильном лазарете, и он сам притащит тебя сюда. Проявит, так сказать, деспотизм.

— Он уважает свободу женщин, — возразила она слабо. — И мой выбор не станет оспаривать.

— А разве тебя не за что уважать и здесь? — спросил Люк. — Ты работала наравне с остальными, ты дежурила, даже роды принимала с доктором Кастером, ты ухаживала за Робертом после ранений. Просто все это не гарантирует любви, сестренка. А если он тебя любит, то будет любить и без доказательств того, как ты смела и отважна. Правда. Ну и еще. Скажи, ты же переживаешь, когда мы с Берни там?

Она нехотя кивнула.

— И мы, и мама, будем так же переживать за тебя. Поэтому, пожалуйста, не надо.

— Ты не запрещаешь? — удивилась она.

— Я не хочу запрещать, — объяснил Люк. — Я хочу, чтобы ты сама умела действовать разумно, Рита.

Он оставил ее есть шоколад и пошел дальше. Замок был тих, замок засыпал.

Из дверей покоев Бернарда вышла горничная с подносом и посудой, и Люк зашел и туда. Берни тоже не спал — и тоже сидел у окна, но распахнутого. И курил.

Люк подошел, достал сигарету.

— Я так и думал, что ты не успеешь уехать в Норбидж, — сказал он. — Приказ об увольнительной пришел раньше?

— Угу, — ответил младший брат, глядя на снег.

— А майор…

— Она дождалась, пока прилетят драконы с ее снайперами и берманами. И ушла на Маль-Серену, навестить родных. Сказала, что вернется.

— Но не к тебе? — понятливо спросил Люк.

— Но не ко мне, — вздохнул Берни. — Тут был Ровент. Мне кажется, нет, я уверен, что они смотрят друг на друга. Знаешь, это ощущение, Люк? Когда вроде и не смотрят. Но всё равно все ощущают, что смотрят. И я понимаю, что я могу быть только другом, что она старше, что я для нее малек. Но мне хреново, Люк.

Люк похлопал его по плечу, сочувственно докурил рядом: мужчинам этого достаточно, — и пошел дальше. Леди Лотты в ее покоях не оказалось.

Тогда он заглянул и на второй этаж, в комнаты напротив лазарета, которые раньше были отданы под детский сад. Там, как он и ожидал, он обнаружил маму, сидящую у тусклого фонарика в виде звездочки. Тут же находились пара нянечек. Вокруг в кроватках спали дети.

Люк тихонько прошел к матери, склонился — она поцеловала его в лоб, погладила, улыбаясь и ласково подтолкнула обратно к двери. Простые жесты, означающие вечное материнское «Как я рада, что ты вернулся, потому что я люблю тебя, а теперь иди спать».

В темноте, в свете фонарика она показалась ему невероятно красивой. В ее глазах, после гибели Луциуса навеки тронутых печалью, словно горели звезды, и Люк, будто заразившись пафосом от Тамми, подумал, что в такие минуты, когда женщины смотрят на спящих детей, их глазами смотрит и Мать-Богиня.

Марину он нашел в конюшне — в брюках, свободном платье, розовом пуховике и шапочке, она обнимала Пастуха и что-то шептала ему, а Бобби носился вокруг конюшни, забегая иногда внутрь и слегка подтявкивая. Лаять громко он не решался, хотя видно было, что очень хотел.

Светильники здесь тоже были тусклы, и шуршал падающий снег. Люк прислонился к косяку на воротах конюшни, подняв воротник пальто и глядя на жену. Она словно помолодела за прошлые сутки, и он вдруг вспомнил, что она гораздо младше его. Совсем девчонка же еще, двадцать три года. Никогда почти он не ощущал того, что она младше, вот что удивительно. Почти все это время воспринимал ее на равных, и любила, и терзала его она с силой не меньше, чем его собственная. А сейчас осознал — что в их отношениях и семье он ответственен за все не только потому, что он мужчина, но и потому, что старше.

Главное, Марине про это не говорить.

Его она услышала — в мирной тишине невозможно было не услышать шаги по скрипучему снегу. Улыбнулась ему, обнимая Пастуха, поцеловала жеребца в умную морду. Тот, умница, даже дышал рядом с ней осторожно и переступал большими копытами.

Тихо-тихо было вокруг и везде на Туре, укрывала небо голубой снежной завесью Луна, а розовая пузатая Марина рядом с жеребцом была так красива, что Люк вдруг почувствовал невозможное стеснение в груди. И моргнул раз, два, стряхивая с ресниц слезы.

Дети еще не появились, но он как воочию увидел, как бегают тут два похожих на него темноволосых пацана, как прячутся в этой конюшне так, как прятался он сам, и выдохнул, боясь спугнуть это будущее. И не желая другого.

Сейчас он был совершенно счастлив. И если ради этого тихого счастья надо будет выиграть свою жизнь обратно и спрятаться от короны, он так и сделает.