Путь надежды. Глава VI

Вот и он, конец пути; выстроились по обе стороны от ворот стражи, медленно поднялись тяжёлые решётчатые ворота — не сбежать, не повернуть назад. Да и разве Незрячая позволила бы совершиться преступлению против Её воли? Верно, близ моря настигли бы Шантию существа куда более страшные, чем измельчавшие потомки великанов. Джиантаранрир любит своих детей, но, подобно строгой матери, не позволяет им излишнее баловство.

Золотисто-багровое озеро, кружащихся у самой воды чаек, серые изгибы холмов — всё безжалостно отсекает крепостная стена. У самого подножия камень зеленеет, укрытый одеялом чуть влажного мха. Сколько лет этому замку? И сколько ещё понадобится, чтобы живая зелень окутала его целиком, не оставив и проблеска мёртвой серости?

Под ногами качается дорога, выложенная плотно сдвинутыми между собой плитами. Шаг, ещё шаг. Не выходит почему-то смотреть вперёд, в распахнутую пасть спящего каменного чудовища, окаймлённую решёткой. Вздумает чудище сомкнуть клыки — и раскусит пополам, насадит на остро заточенные железные острия. На левом плече рука отца, на правом — матери, за запястье держится брат, и вся родня за спиной, но оттого не легче: хочется закричать им, чтобы бежали, бежали прочь, оставив на растерзание потомкам великанов только одну. Как в старой сказке, где к жестокому монстру приводили к пещере красивых юношей и девушек. Зачем именно, в сказке толком не объяснялось — говорилось лишь, что никто из спустившихся в пещеру никогда более не увидел света. Монстр пожирал их? Или же оставлял при себе в душных каменных мешках, наслаждаясь сполна страданиями каждой жертвы?..

А между тем всё ближе, ближе тяжёлые ворота. На мгновение Шантия остановилась и посмотрела вверх, на решётку. Малодушные мысли подкрадывались неслышно, карабкались вверх по складкам платья, изредка царапая ледяными коготками кожу: вот бы решётка опустилась сейчас, рассекла плоть и кости, а вместе с ними — нелепое всеобщее ожидание. Тогда не пришлось бы бороться с желанием вывернуться из-под знакомых рук, чтобы умчаться на край света, туда, где в бесконечности нет ничего, кроме моря, туда, где ни один потомок великанов не посмеет её коснуться.

Но нужно идти вперёд.

А там, впереди, уже распахнулись двери — и навстречу двигалась другая, не менее торжественная процессия. Страх въелся в кожу, будто пожелав спрятаться. Шантия и сама сейчас бы спряталась — пусть даже и под землю, где дышат огнём скалы, или в глубинах моря, где скользят в вечной тьме гигантские морские змеи со слепыми глазами и светящимися гребнями. Нигде не страшно так, как здесь и сейчас, когда проще взглянуть за грани бесконечности, чем поднять голову — и увидеть того, с кем отныне придётся идти рука об руку.

— Тебе нет нужды кланяться.

Властный голос, какой и должен быть у настоящего дракона — и тут же раздражение: вот, значит, на что это похоже со стороны! Какой там страх — стражи, да и будущий жених дружно возомнили будущую невесту лорда покорной, склонившейся! Лишь это — не желание увидеть суженного — заставило вскинуть голову и посмотреть, посмотреть в прозрачные глаза.

Линетта говорила, будто бы правитель красив; быть может, человеческая красота измеряется иными мерами, чем эльфийская? Шантия смотрела — и думала, что повелитель прибрежных людских земель, варвар, развязавший войну, не похож на живое существо. Скорее, настоящий великан былых времён — или его каменное подобие. Что-то в бледном, грубом лице было неоконченное, как если бы божество, создавшее его, решило отдохнуть от своих трудов в середине процесса, а после и вовсе позабыло, да и отправило в свет таким — с тонким, но крупным носом, с полными губами, пересечёнными у уголка розоватым шрамом, с сощуренными, будто не до конца открытыми глазами. Шантия рассматривала жениха уже без страха — так любуются на статую или картину. Ведь не ожидаешь же всерьёз, что взвившийся на дыбы каменный жеребец вот-вот опустит тяжёлые копыта и размозжит твой череп?.. Спутанные, грязные светлые космы опускались на широкие плечи, укрытые тяжёлой шерстяной накидкой. Не дракон — скорее, медведь. Будущая невеста разглядывала лорда — и чувствовала на себе ответный взгляд, отнюдь не преисполненный обожания.

— Приветствую вас, моя госпожа. Моё имя — Кродор, сын Брунидора.

Осознание того, что это неоконченное существо живое, настоящее, оказалось даже страшнее всего предыдущего пути — и Шантия съёжилась. Он сказал не кланяться, но под давящим прозрачным взглядом хотелось только склониться.

— Приветствую.

Голос лорда Кродора прозвучал настойчивее — нет, не исчезнет, не уйдёт. Быть может, он не так суров, как кажется, и так же ожидает улыбки, спокойствия… Шантия крепче вцепилась в руку брата и еле слышно шепнула:

— Я рада встрече с вами… господин.

Тяжёлое ожидание повисло в воздухе — настолько осязаемое, что, казалось, вот-вот им захлебнёшься, если только вдохнёшь снова и позволишь ему пролиться в ноздри и рот.

— Вы не представились.

Даже со стороны, наверное, заметно, как трясутся руки. Так чувствуешь себя, когда бредёшь в темноте по незнакомым местам и не знаешь — что там, под ногами? Быть может, пропасть или гибельное болото, а может — узкая тропа, с которой ни в коем случае нельзя сойти. Белая Дева выжила лишь потому, что пришлась по душе дракону; не пожелай он видеть похищенную деву при себе, верно, слопал бы её на ужин. Руки дрожат, голос дрожит:

— Шантия Аль-Харрен.

Широкая ладонь Кродора скрылась под плащом — что там? Нож, чтобы перерезать ей горло, верёвка, чтобы удавить? Но на свет показалась толстая золотая цепь со сверкающим медальоном. Показалась — и опустилась на шею, тяжестью потянув к земле. Правитель варваров тем временем улыбнулся — и воздух как будто стал легче и даже немного теплее.

— Сегодня славный день! — Кродор окинул победным взглядом свою свиту, будто бы хвалясь перед ними — чем? — Все за мной! Следует отпраздновать мою будущую свадьбу!

Говорил он громко, много — и улыбался, но тепло, промелькнувшее на мгновение в улыбке, быстро исчезло, сменяясь прохладой. Быть может, дело в страхе. А может, в холодных звеньях золотой цепи, до боли впившейся в шею.

Загрузка...