Королева воздушного замка [СИ]

Путь пламени. Глава VI

За подготовкой к грядущей свадьбе людской вождь, казалось, вовсе позабыл о тех, с кем прежде делил ложе. Изредка заходила Ирша, но Шантия всякий раз, прикидываясь спящей, норовила выставить гостью поскорее. Она говорит ужасные вещи, достойные той, чьи прародители на гигантских колесницах загоняли добычу для Антара. Нет, нужно, нужно любить своё дитя. Эту простую истину способна принять даже Венисса; нельзя позволить себе быть хуже, чем она. Шантия улыбалась через силу, касаясь едва-едва увеличившегося живота, и твердила: от ожидания радости она вздрагивает, нет, не от растущего страха и отвращения.

Малыш родится, уговаривала себя она, очень похожим на свою мать: не будет в нём варварской неотёсанности, только черты её народа. Чувства шли по замкнутому кругу: стоило ей представить своё дитя таким, как тотчас же безжалостный внутренний голос шептал иное. Нет, он может сохранить её черты, но Кродор воспитает сына истинным варваром, таким же кровожадным, как весь его род. После думалось в полубреду — наверное, лучше ему не появляться вовсе. И тут же, наказывая себя, Шантия пела про себя колыбельную, плакала — и пела снова, давясь собственными слезами. Порой приходила Венисса — и, вопреки своей змеиной натуре, вытирала слёзы с её лица, дарила совершенно материнские объятия, и повторяла, как прежде:

— Дети — это счастье, ведьмачка. Что ж, буду думать, что и плачешь ты от счастья.

Так продолжалось — до того дня, когда одна из служанок сквозь дверь сообщила — людской вождь желает видеть свою наложницу.

Шантия остановилась у порога, в проёме распахнутой двери. Кродор не изъявлял желания приблизиться: он стоял у стены, громоздкий и величественный, как положено любому опасному зверю. Он не спешил начинать разговор: сперва дракон взял со стола деревянную кружку, сделал большой глоток — и выпалил:

— Думаю, стоит найти тебе мужа среди моих слуг.

От неожиданности Шантия вздрогнула: мужа? Зачем?.. Да, людской вождь — чудовище, но чудовище привычное и оттого уже почти не пугающее; если же он желает отдалить наложницу от себя, то почему просто не отпустит на все четыре стороны?!

— Можешь не благодарить. Как видишь, я милосерден, — Кродор тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, как утомляет его подобная беседа. — Я не желаю, чтобы ребёнок, пусть даже рождённый чужачкой, рос без отца.

Шантия шагнула навстречу лорду. Мысли спутались подобно пряже у нерадивой пряхи, и их всё никак не удавалось разделить. Она смогла лишь прошептать:

— Но ведь отец — вы. Это ваш ребёнок. Ваш!

— Замолчи! — людской вождь резко развернулся, замахнувшись, но почти сразу же опустил руку: неужели есть у чудовищ какое-то правило, которое запрещает им избивать женщину? — Я женюсь. В Витире бастардам сразу рубят головы: я не желаю, чтобы Фьора знала об этом ребёнке. Она милосердна, и могла бы воспитать и чужое дитя, но её семья потребует крови.

— Отец — вы. Как сможет другой мужчина стать этому ребёнку отцом? — Шантия не пыталась переубедить дракона, нет: она пыталась всего лишь понять. Значит, её выдадут замуж — за кого-то, кто не желает видеть её своей супругой, конечно же, — только лишь из-за младенца?! Разве она хотела этого ребёнка?! Разве её хоть раз кто-то спросил?!

Лицо Кродора перекосила ненависть: он с силой вцепился в плечи вскрикнувшей собеседницы и яростно прошептал:

— Я слышал, ты приходила к Фьоре. Что ты ей наговорила?! Ты понимаешь, что если сорвётся эта свадьба, будет война?!

Следовало бы испугаться, но страх, так уместный ныне, не приходил. Шантия упёрлась в грудь людского вождя и вскинула голову, посмотрев в холодные глаза:

— Вам-то что? Вы живёте войной. Вам ничего не нужно, кроме чужой крови. Но можете не беспокоиться: Фьора не знает.

— Если ты скажешь ей хоть слово, — не обращая внимания, прорычал лорд, — если скажешь, клянусь, ты пожалеешь, что родилась на свет! Тебя казнят, как ведьму, а ребёнка вырежут из чрева ножом задолго до нужного срока.

Пару мгновений они смотрели друг другу в глаза. Затем Кродор, сделав глубокий вдох, отстранился и провёл ладонями по лицу, будто стирая невидимые слёзы:

— Прости. И всё же тебе не следует меня злить. Ты же помнишь, что в гневе я страшен.

— Вам не за что извиняться, не так ли? — услышит ли он в этих словах хоть каплю боли, осуждения? Нет, вряд ли. Такие, как он, слышат только оправдания.

— В меня словно демон вселился… Ступай себе, — людской вождь отвернулся, показывая, что разговор закончен. Но Шантия не ушла; внимательно посмотрев на собеседника, она спросила:

— И что же это за демон? На что он, по-вашему, похож?..

Лорд Кродор обернулся, всем своим видом спрашивая: почему ты ещё здесь? Почему не сбежала, пока есть возможность, почему рискуешь — не только собой, но и ребёнком? Лишь ради детского, глупого любопытства. Но он не увидел в вопросе подвоха — и развёл руками:

— На твоей земле, значит, их можно увидеть? Демоны не похожи ни на что. Они принимают разный облик, но наяву не являются никогда: они незаметнее дыма или марева над свечой.

Шантия перевела взгляд на огонёк свечи на столе лорда, толком не зная, почему продолжает расспросы. Но это казалось важным — важнее, чем любые угрозы и казни.

— А как вы замечаете их, если они невидимы?

— По их делам. Порой демоны приходят к людям и просачиваются в их сердца, в их разум. Или же просто витают рядом, принося только смерть и горе. Говорят, бывают такие, которые не оставляют свою жертву, пока не иссушат до самого дна.

Дрогнув, затрещало пламя; Кродор словно очнулся, и его суровое лицо вновь приобрело прежнее пугающее выражение:

— Ступай. И помни мои слова.

Отвернувшись, она уходила, перебирая в памяти слова Вениссы: дети — это счастье… в ребёнке всегда половина от матери… лорду нужен наследник… И тотчас, перекрывая всё это, слышался угрожающий рык.

…Тебя казнят, как ведьму…

Шантия дрогнула: слишком хорошо помнила она дни в заточении, когда ей не приносили ни пищи, ни воды. Может статься, что так они и расправляются с теми, кого считают злом — оставляют в вечной тьме на верную смерть.

… Ребёнка вырежут из чрева ножом задолго до нужного срока.

Она ловила хотя бы отголосок боли или страха, но находила лишь пустоту.

… Мне не страшно.