Королева воздушного замка [СИ]

Путь лунного света. Глава II

Те, кому нечего страшиться, твердят древние предания, нападают под солнечным светом; ночь — время коварных хитрецов и трусов. Правда, они же твердят, что убийца дракона сам становится драконом.

Ничего страшного. Можно и потерпеть.

В сон Кродора — сон без единого сновидения — ворвался грохот двери в спальню, а вместе с ним — крики, доносящиеся из коридоров, перемежающиеся со звоном стали, и настойчивый шёпот Шантии:

— Проснитесь! Проснитесь же!

Дракон, впрочем, уже и сам распахнул глаза и схватился за меч, бережно хранимый у постели. Забавно: он хранит железку, но не сохранил прекрасный белый шёлк, расписанный пурпуром, на котором наивная девочка выводила кистью их имена.

— Господин, вас предали! Кто-то открыл им ворота, — продолжала шептать Шантия, пока людской вождь поспешно одевался. — Они уже в замке! Что мне делать?..

— Я уже говорил, — обращая на бывшую наложницу не больше внимания, чем на назойливую муху, Кродор задумчиво потрогал лезвие клинка. — Забирай детей и ступай в восточную башню; дверь спрятана за гобеленом. Быстро!

О нет, ещё рано уходить, слишком рано. Как можно так просто оставить жениха? Оставить в десятую годовщину свадьбы, которой не было, так и не вручив прекрасного дара?..

— Прошу вас, проводите меня до башни! В коридорах идут бои; я не хочу вести Альбранда и Мернис на верную погибель!

— Хорошо, хорошо, только поспеши!

Сплетались причудливыми узорами лабиринты коридоров; где-то визжала служанка. В дыму виднелись лица, лица; кажется, они улыбались и манили за собой, тотчас же исчезая в красноватом, неровном свете факелов. Людской вождь, забыв о гибнущих сейчас стражах, забыв обо всём, стремился к жалким остаткам своего и прежде немногочисленного семейства. Он налёг на дверь, но та не поддалась.

— Я заперла детей, чтобы с ними ничего не случилось до утра, и они могли дождаться вас, — Шантия протянула господину связку ключей. Тот не задал вопрос, отчего спутница не желает открыть дверь сама. Выругавшись, он принялся перебирать их, искать нужный, что было весьма сложно осуществить одной рукой: другая стискивала рукоять меча.

Варвары не способны думать ясно, когда речь идёт об их наследниках.

— Вы когда-то говорили, что демонов невозможно увидеть или услышать; что они похожи на дым, и не являются людям, но овладевают их сердцами и умами.

— Говорил, не говорил, что с того! — Кродор выругался, когда связка едва не выскользнула из рук. Звенит вдалеке сталь, звенят ключи. Звяк. Звяк. Звяк.

— Мне кажется, это ложь. Демоны, мой господин, совсем рядом: порой они стоят за твоим плечом, и можно почуять их дыхание.

Давай же, спроси, отчего эти слова звучат сейчас, молила она, глядя в широкую спину, на взъерошенную светлую гриву, в которой виделась уже седина. Или обернись. А лучше — открой, открой поскорее дверь; твой сын, твоя дочь ждут отца.

— Есть! — очередной ключ повернулся в скважине, и дверь в детскую открылась.

Внутри не горела ни одна свеча; сразу за порогом начиналась густая, почти осязаемая тьма, в которую страшно шагнуть — вдруг под слоем черноты скрывается бездонная пропасть?..

— Альбранд! Это я! Не бойся, выходи, и выводи сестру! Он такой смышлёный мальчик. Понял, что лучше не лезть в драку, и спрятался.

Кродор, продолжая говорить, двинулся к мутно белеющему пятну колыбели, и Шантия шла рядом, с наслаждением вдыхая холодный воздух с привкусом железа.

А потом под тяжёлым сапогом людского вождя хрустнули, ломаясь, тонкие пальцы.

Лицо варвара стало белее лунного диска, белее полотна, которым укрывали его спящую дочь; отшатнувшись в коридор, он ухватил первый попавшийся факел, и по детской хаотичными пятнами заметались всплески света. Пятно — кровь на полу, пятно — лежащий на спине Альбранд, на чьи пальцы он наступил в царящем сумраке, пятно — Мернис со сложенными на груди ручонками и перерезанным горлом.

— Не бойся. Они не мучились: я подарила им быструю смерть.

Ещё не веря, Кродор медленно обернулся — и Шантия расхохоталась, столько забавным и жалким сейчас выглядело лицо мучителя. Верно, может, говорили служанки — мужчинам несвойственно плакать? Просто однажды боли в них становится слишком много; удел таких — безумие. В щёки, в голову бросился жар.

— Почему ты…

— Я сказала тебе, что уложила их спать — и не солгала.

Потрескивал огонь; от факела ли? Или, может, то прорастает сквозь кожу, раздирая кости и жилы, прекрасный, благородный огонь, оплетает каждую черту, обращая в своё подобие.

Пусть глупая девочка горит.

— Не смотри так на раны: они были уже мертвы, когда я отрезала куски плоти. У нас ведь не хватает еды, не правда ли?.. Думаю, тебе понравился пирог.

Швырнув факел, дракон с бешеным рёвом бросился к ней и занёс остро заточенный клинок, но Шантия отшатнулась — и лезвие вошло в дверной косяк. Ах, как забавно! Неужто он и в самом деле думает, что можно зарубить пламя?

— Я убью тебя!

Как свойственно зверям, он смотрел прямо в глаза. Бывшая наложница не опустила голову, не склонилась: нет уж, пусть он признаёт поражение. И как прежде выходило, что золотой казался ей цветом солнца, цветом тепла? Отныне и впредь — это цвет огня, обращающий в пепел всё, к чему удаётся прикоснуться.

— Будешь бегать? Тебя всё равно прикончат. Я, мой брат — неважно. Или думаешь, ты всех нас перебьёшь, шлюха?.. Такие, как ты, могут убивать лишь детей.

Шантия пожала плечами, наблюдая за тем, как он силится извлечь застрявший меч:

— Шлюха? О нет. Помнишь тот белый шёлк?

— Ты спятила! — ещё пара мгновений, всего пара, так ничтожно мало, но тем больше в них сладости — той самой, которой прежде так недоставало в жизни. Шантия Аль-Харрен прильнула к плечу замершего дракона, и на её губах возникла мечтательная улыбка:

— Я поклялась перед богами посвятить жизнь тебе, тебе одному; что ж, десять лет ждать справедливости — это тоже неплохо, не так ли? Скажи, каково это, мой жених. Скажи, каково это — самому создать демона?..

Крупные чёрные зрачки казались бездонными колодцами, окаймлёнными по краю золотым кольцом огня; потрескивало пламя — горел полог колыбели, горела детская, ставшая могилой. Кродор выдернул своё оружие и развернулся, норовя отшвырнуть убийцу своих детей на пол. Он всё ещё ждёт бегства?! Шантия закрыла глаза: нет, нет боли, и только чудится, что языки пламени лижут подол платья, и подалась вперёд, прошептав людскому вождю:

— Каково это — быть иссушенным до дна?

А после меч пронзил её насквозь, и она опустилась на ложе из огня, как прежде, храня блаженную улыбку. Горели волосы, въедалась в расползающуюся кожу ткань платья, но Шантия Аль-Харрен улыбалась, как и прежде.

Объятия смерти теплее любовных объятий дракона.