Кондитер Ивана Грозного 2

Глава 18

Первый штурм случился спустя шесть ядер. Мы бы и дальше постреливали, но нужно дать пушке остыть — пользовать артиллерию на износ мы себе позволить не можем.

Степняки навалились двумя группами: одна пыталась пробиться к воротам, другая штурмовала «слабое место». Пушки рявкали размеренно и уверенно, собирая щедрый кровавый урожай. Десятки покойных и раненых с каждого выстрела татарву не испугали: слишком их много, и каждый был уверен, что картечь обойдет его стороной.

Параллельно шел непрерывный обмен стрелами. Отстреливаться нам было трудно, приходилось ловить момент — вот теперь на нас льется настоящий дождь, потому что сотни степняков кружат вокруг поместья со своими луками. Щиты, заграждения и броня сделали свое дело, но пяток несмертельно раненных в ноги и руки у нас появилось.

Наши стрелы, даром что их было меньше, цели находили регулярно — в сплошную черную реку стрелять одно удовольствие: не в седока попадешь, так хотя бы лошадь — уже хорошо! К счастью, запасы стрел у татарвы не бесконечен, и спустя десяток минут с начала штурма поток вражеских стрел сильно поредел. Временно — до пополнения запасов и смены стрелков — но это позволило обладающим исполинским запасом снарядов нам поразить немало степняков в почти полигонных условиях.

В апреле мы получили большой заказ на стрелы, и плотники с паровым молотом и обыкновенными кузнецами потрудились на славу, за месяц наштамповав двадцать тысяч стрел. Вот ими в основном и отбиваемся — на сутки активного боя хватит, а там видно будет. Но прямо сейчас кузнецы штампуют новые — пара сотен к вечеру будет готова.

Что случится раньше — перегрев пушек или отступление степняков? Стволы лихорадочно поливали водой, но это — не панацея, а татарва прет и прет как умалишенные: живые бегут по колено утопая в телах и частях своих предшественников, с отвратительными криками, треском и хлюпаньем принимают заряд картечи и присоединяются к кровавому «подлеску». О волчьих ямах и говорить нечего — давным-давно переполнены по всему периметру поместья. Жаль, что вместимость такая маленькая — ожидали-то мы сотен пять врагов в худшем случае, а привалило под три тысячи степняков.

С такой плотностью атаки врагов я не могу себе позволить смотреть да командовать — личными руками, при помощи личного лука, пришлось открыть личный счет лично убитых людей. Ожидаемых во время первой натяжки лука мук совести не было совсем: эти вот господа пришли убить меня и моих людей, а потом наложить грязные лапы за нажитое нами в богоугодном труде добро. Таких только в землю сырую, на удобрения. Ох и хорошая урожайность вокруг поместья будет лет через пять, когда трупный яд потеряет силу, а питательные вещества останутся. Ну-ка еще попробую удобрить… Вон тот монгол аккуратненько вправо бредет, берем немного на упреждение… Есть, прямо в горло поганое! На агонию не смотрим — кандидатов в удобрение еще много! Натягиваем снова…

Артиллерийские расчеты попросили перерыва через пяток залпов. Все, с полчасика хотя бы придется менее технологично от степняков отбиваться. Ополченцы помоложе и те, кто обращению с луком научиться не успел, до этого подтаскивали боеприпасы, а теперь, подчиняясь команде десятников, заняли позиции на стенах, в основном со щитами, прикрывать стрелков да тех, кто камнями бросается — плотность вражеского огня вновь усилилась. Снова парочка раненных у нас, а проклятая орда вплотную подобралась к частоколу — наши только и успевали обрезать наброшенные на колья веревки, а мы на максимальной скорости стреляли и бросались в штурмующих всем, чем можно.

У ворот тоже жарко, там Данила командует, и оттуда канонады тоже не слышно. Горшки огненные мы пока бережем — момент сейчас напряженный, но не критический: даже полный чайник я вижу, что штурм мы на данный момент выдерживаем нормально, ни единого колышка в «слабом месте» не уронили враги, а все их попытки поставить к валу лестницы заканчивается лишь свежей порцией трупов у подножия наших стен. Хорошо, что татарва концентрирует усилия в двух точках, если бы навалились со всех сторон нам было бы тяжелее.

Спустя десять минут заорали степные трубы, и татарва отхлынула, оставив за собою кучу трупов. Счетоводы наши скоро подведут итог, а я направился в центр поместья, на планерку с Данилой и «высшими офицерами». Со мною покатилась пятая пушечка, но не в центр, а к воротам — будет ядрышками боевую паузу степнякам скрашивать. В центре, во временно переоборудованной под штаб плотницкой избе-цехе, мы собрались у стола с расстеленным над ним планом крепости.

— Добро отбились, — заявил боярин. — Но это так, на зуб нас пробовали.

Тяжело, блин. Бодрюсь как могу, ни капли усталости и страха не показывая, но обходится мне это дорого. Я тоже почти не спал этой ночью от нервов, а теперь, спустя полчасика нагрузки и стресса, ощущаю последствия: ноют руки, ноги, спина, все тело под доспехом пропотело и чешется, и сделать со всем этим ничего нельзя — эта мысли вызывает у меня острые приступы лени и апатии. Прилечь бы…

— Добро, — подтвердил я. — Хорошо, что откатились степняки — пушки остыть успеют, а мы — отдохнуть.

— Теперича вкруг штурмовать станут, — предположил Данила. — Частокол, полагаю, более не недоделкою степняки считаться станут, а напротив, ловушкою хитроумной. Одну пушечку я бы там оставил, для виду, а вторую можно применить в другом месте. С ворот пушки вообще убрать можно — крепки они, и стрелки никуда оттуда не денутся. Даже рва степняки не пересекли покуда, кровью крепко умылись.

Многоопытного Данилу не слушать смысла не было, поэтому я кивнул Дмитрию — давай, выполняй.

— Хорошо, что монастырь со спины прикрывает, — продолжил Данила. — Пушками да воинами оставшимися глаза степняком мозолит, стало быть здесь и здесь, — он обвел пальцем ближние к монастырю части укреплений. — Можно людей поменьше оставить. Степан, распорядись, — велел своему десятнику.

Тот пошел «распоряжаться» и разминулся в проходе с занявшим роль главного счетовода «алхимиком» Иваном. Тоже в доспехи одет, но боевых навыков не имеет — интеллигент же.

— Триста четыре точно, а кусками от пятнадцати до тридцати семи, — огласил он счетчик вражеских потерь.

— Добро! — порадовался Данила, и вместе с ним радовались и мы. — Десятину степную стесали, а сами даже не шибко силы напрягали. Спасибо батюшке Алексею за пушки, дай ему Бог здоровья, — перекрестились. — Ну что, братья, по местам?

— По местам, — подтвердил я, и мы покинули «штаб».

Данила пошел к своей, южной половине укреплений, а я — к своей, северной. По пути, будучи добрым, рачительным и со всех сторон великолепным хозяином, я зашел в избушку лазарета. Врачует раненных у нас обладающий широченным набором компетенций Сергей Петрович, а помогает ему выданный монастырем батюшка Петр — один из трех «профессиональных» монастырских медиков.

— Как здоровье, братцы? — поприветствовал я раненных.

Трое всего — остальные уже перевязались и вернулись на стены, а эти — Василий, Андрей и Иван — получили ранения в ноги и грудь, поэтому в бой вернуться покуда не могут.

— Грех жаловаться, Гелий Далматович, — ответил обладатель перемотанной чистыми тряпицами груди Иван и тщетно попытался скрыть гримасу боли, сопровождавшую перемену его позы с лежачей на сидячую. — Не пускают лекари в битву, лежу здесь псом бездомным, разреши на стену вернуться, Гелий Далматович!

Похвальный боевой дух, но нафиг ты там такой нужен?

— Ежели прижмет сильно, на стены всех выгоним, — пообещал я. — А покуда лежите, братцы, сил набирайтесь с чистой совестью. Помолюсь за исцеление ваше, — и, выполняя обещание, прямо по пути на позицию прочитал тихую, короткую молитву, не забыв добавить к ней более актуальную — «спаси и сохрани».

Поднявшись на боевую площадку, я зарядился «моралью» через удовлетворенный взгляд на густо разбросанные трупы степняков и их лошадей (последнее не радует на самом деле — это же потенциальный трофей!), а потом посмотрел на сборище степняков живых. Совещаются тамошние шишки, думают, как половчее вторую волну штурма провести. Давайте, бесы поганые, идите — стрел да картечи у нас на всех хватит! Но «идите» не прямо вот сейчас, а немного погодя, чтобы пушечки остыли.

— БАХ! — рявкнула пушка со стороны ворот, и я, свесив голову со стены и заглянув влево, смог порадоваться оставленной ядром кровавой просеке и поднятой этим суетой татарвы.

Пассивный урон наносим так сказать. Блин, а может зря? Десяток степняков ядром размазать дело милое, но они от такого интересного понимания боевой паузы эту самую паузу сократят. Да псу под хвост опасения эти — быстрее враги кончатся, быстрее к обычной жизни своей вернемся. Дел впереди на десятилетия, а вот эти вот дикари-разбойники, нищие, убогие, деструктивные твари, вынуждают меня тратить время на то, что мне вообще не уперлось — на войну!

Ох, война… Пока она где-то там, мне, деятельному экономическому актору, она «мать родна». Стрелы те же штамповали мы не частному лицу, а по заказу государственному, для Государевых арсеналов. Деньги огромные даже с учетом того, что благодаря водяному молоту, колоссальной доходности слободы в целом и личным совести с патриотизмом я могу себе позволить продавать стрелы по цене четь ли не в два раза ниже рыночной.

А теперь, когда воевать приходится самому, война каждую секунду вгоняет меня в убытки. Не только прямые, через размен продукции и «импорта» (ядра-то с порохом мы сами пока не делаем) на жизни врагов, но и простоем почти всех мощностей слободы. А еще поле вытоптали! А ежели работники «двухсотиться» начнут? Ладно землекоп там или разнорабочий (прости-Господи', а ежели плотник, кожевенник или кузнечный подмастерье? Ценные специалисты, и утрата каждого из них обернется потерей доходов: пока новый приедет, пока в курс дела войдет, пока восстановится цепочка производственная…

Ненавижу степняков.

— БАХ! — снова рявкнула пушка, и я с удовлетворением оценил еще одну «просеку».

Не садист я, не маньяк кровавый, а бизнесмен. Я все время считаю. Считаю и сейчас — не конкретные монгольские трупы, а как бы оцениваю фронт предстоящих работ. Сейчас он уменьшился еще на толику процента, и вот от этого я удовлетворение и чувствую.