Кондитер Ивана Грозного 2

Глава 13

Утро первого мая (день Труда, но знаю об этом только я!) выдалось пасмурным. Серое небо роняло на поместье с округой настолько ленивый дождик, что он раздражал даже трудягу-ветер, который мощными порывами пытался придать каплям хоть какое-то право носить гордое имя «стихия». Грозы, слава Богу, нет — не Пушкин я, чтобы любить оную в начале мая.

— Беда, Гелий Далматович! — ворвался в мою опочивальню Тимофей.

Я в этот момент смотрел в окошко, смакуя вызванную погодой хандру. Большой жизненный опыт помог мне проникнуться истиной «у природы нет плохой погоды», а сейчас, помимо эстетического удовольствия и ощущения уюта от разбивающихся о стекло капель я наслаждался тем, что ни одна часть молодого тела не ноет от перемены погоды — последнее в прошлой жизни немного отравляло мое существование, и никакие врачи помочь не могли: не поспоришь с возрастом.

— Какая? — резко подскочил с кровати я.

— Татарва идет, много, — ответил телохранитель.

За окном начал бить тревожный набат — у нас это подвешенная на столб железяка, а помогал ей монастырский колокол. Дыхание перехватило, в горле встал ком, по спине побежали мурашки. Неужели хватит тупости «татарве» попытаться взять поместье штурмом? Ой как плохо — половина дружины-то немца проклятого до сих пор ловит, и воинов у меня в поместье двадцать пять воинов (помещики и послужильцы), часть которых сейчас невыспавшаяся из-за ночного дежурства.

Другие наши силы — ополчение на сотню работников мужского пола, часть которых выучилась стрелять из лука. Двадцать самых физически крепких прошли и другую подготовку — мы наделали круглых (насколько получилось, но идеальной формы все равно не нужно) горшков с удобными ручками, и работники учились их метать. Зажигательной смеси у нас припасено не так чтобы много, тридцать два горшка всего, но здесь можно смело надеяться на грандиозный удар по морали врагов — догадаться о том, какие чувства испытает увидевшая как их горящие подельники прыгают в речку, но продолжают гореть и в воде татарва несложно.

Из больших минусов: вал со рвом готовы не полностью, и второй даже в готовых местах водой заполнен скудно: там, где источники подземный вскрылись да дождя и стоков скопилось. Придется концентрировать в защищенных одним лишь частоколом — метров сто погонных совокупно, и хорошо, что они в одном месте, на востоке — местах побольше сил.

Подойдя к окошку, я распахнул раму и прокричал во все горло, чтобы сквозь железный гул услышали:

— Пушку туда, где рва с валом нету!!!

Есть у нас одна красавица, и в слабом месте, спасибо паранойе сотника Дмитрия, изнутри поместья для нее помост высоченный сооружен, позволяющий бить картечью по скопившимся снаружи и нацелившихся на «голый» частокол татар. Там же, тоже изнутри, две хлипковатые (потому что временные) вышки, пригодные для размещения там десятка лучников.

Сработает ли? Отобьемся ли? Твою мать, поля-то поди попортят кочевники проклятые, их очевидно внутрь основных укреплений не включили, это ж многие гектары.

Нельзя, ни в коем случае нельзя показывать страха — в критической ситуации от поведения начальника зависит многое. Грандиозным усилием воли я взял себя в руки:

— Доспех мне!

Закованный в позолоченные латы феодал по идее придаст людям уверенности — вон какой воинственный да красивый, за таким вожаком хоть в ад!

— Насколько много? — спросил Тимофея.

В опочивальню, гремя железом, влетели четверо: Гришка, Федька, Николай и девятнадцатилетний, «взрослый» Игорь. Сын помещика удостоился места моего послужильца (или боевого холопа, но травмированный новейшим временем я предпочитаю первое, даром что «холоп» в эти времена совсем лишен унизительного значения) за поразительные для девятнадцатилетнего юноши таланты в фехтовании и стрельбе из лука. Ну и отец у него непростой, в личной дружине Данилы служит, вот и пристроили ко мне сыночка. Мальчишки мои «тащат» бытовуху, но надевать на меня доспех умеют плохо, даром что мы все тренировались. Рядом с доспехом поэтому 24/7 «дежурит» кто-то изх моих послужильцев как раз на такой вот случай.

Пока я жалел о невозможности почистить зубы — еще одно злодеяние, учиненное «татарвой»! — а помощники помогали облачаться в доспех, Тимофей, на лице которого отчетливо читалось одобрение — не растерялся излишне на взгляд «современников» мирный Гелий — ответил:

— Точно сосчитать не успели — татары большою ватагой ходят редко. На отряды малые делятся, и так разными дорогами к цели идут, чтобы раньше времени не заметили их. Промеж застав да патрулей просачиваются, у каждой рощицы дружины не поставишь.

— Разумно, — признал я. — Стенобитные орудия?

— Не замечено. С юга десятка три идет, — перешел к конкретике Тимофей. — По столько ж с запада и востока, но сие, как ты говорить любишь, «на выпуклый глаз». Сейчас те, кто считать остался, вернуться да точно доложат — и про число, и про орудия стенобитные.

— Дальний караул заметил? — уточнил я.

— Он.

Час на преодоление расстояния — это если бодрой рысью, а дежурный галопом летел, минут за двадцать пять получается — еще часик-другой на сбор в единую ватагу, потом часок на выработку плана атаки: к этому моменту татарва уже будет под стенами, но в целом время как следует подготовиться у нас есть.

— Монастырские?

— Не знаю, Гелий Далматович, — отозвался Тимофей.

Ну да — он же ко мне сразу побежал, откуда ему знать, что там решили или решают прямо сейчас в монастыре. Надеюсь, помогут, но мы разрабатывали планы отталкиваясь от того, что своя рубашка ближе к телу, и монастырские воины останутся охранять свои каменные стены, предоставив нам возможность разобраться с проблемой самим. Посмотрим.

— Ступай, узнай новости, да около выхода с усадьбы меня жди, — велел я.

— Слушаюсь, — Тимофей быстрым шагом покинул опочивальню.

— Наконец-то настоящее дело! — поделился своим энтузиазмом Игорь.

В службе воинской непосредственные боевые действия даже в мои, гораздо более динамичные времена, составляют совершенно потешное на общем фоне меньшинство. Еще немного времени занимают тренировки, а остальное — ожидание в разных формах: от дежурств на посту до патрулирования и прочего. Какому человеку не хочется ощущать собственной полезности для общества? Только социопату, а таких в любом времени и месте меньшинство. Не один Игорь оживление душевное сейчас чувствует — остальные комбатанты не отстают, и тот же Тимофей не исключение: в каждом движении его доселе невиданная мною энергия сквозит.

— Тати ночные к нам лезли, предатель у нас имелся, а теперь и большой потехи черед настал, — я энтузиазм лишь имитировал. — Кровью врагов заставим умыться так, чтобы вся их степь языческая от страха в портки грязные ссалась!

Пацаны рассмеялись, Игорь затянул последний узел, я немного попрыгал — отлично латы сидят — и велел:

— Ты в арсенал за арматурой ступай, — это Игорю. — А вы, как старшие над младшими, в срединный дом ступайте, успокаивайте женщин да детей.

Часть семей работников к нам уже переехала, и по плану «Осада» им надлежит прятаться в большом доме в центре поместья. Ежели катапульты какие монголы приволокут, отправлю дополнительный приказ спуститься в тамошний подвал — вдруг камень прямо в здание угодит, зачем нам жертвы лишние? Да нам вообще никакие жертвы не нужны — мои это люди, каждого по имени знаю, каждым дорожу. Увы, кто-то из наших сегодня скорее всего умрет — от этой мысли я едва не дернулся, но скованное железной волей тело осталось спокойным. Спаси и сохрани, Господи!

Ненавижу тех, кто сам за всю жизнь палец о палец не ударив пытается отобрать нажитое у тех, кто мирно трудился. Сильно исказилось в мои времена деление людей на «волков и овец». В эти времена «волк» несет в себе сугубо негативное значение, а «овца» — напротив. Паства же мы Господня, и в этом главная истина, о которой многие спустя полтысячи лет забыли. «Волком» быть стало очень модно, а «овцу» стали приравнивать к «лоху», который, как известно «сам во всем виноват». По законам нужно жить, трудом честным на хлеб зарабатывая. Да и не только про деньги работа, но и про вклад каждого в одно глобальное, поразительного масштаба дело под названием «развитие человечества».

Идет стая волков, кружит вокруг поместья, чтобы отобрать у нас то, что строили добрые полгода. Ударными темпами строили, в едином без дураков порыве. Гастарбайтеры приехали и уехали (у них артель и корпоративная солидарность, и наши приглашения остаться мужиками были отвергнуты), а костяк аборигенов остался. Сорок с хвостиком человек и почти все дружинники. Последние в стройках и пахоте не больно-то много участия принимали, в отличие от послужильцев своих, но рассказать новоприбывшим о том, как в считанные месяцы дикое поле превратилось в процветающую ремесленно-животноводческую слободку с прицелом на земледелие и таким образом превращение в многопрофильный агрохолдинг.

Твари! Что вообще кроме горя и насилия этому миру они принесли? Многие поколения степняков только этим и промышляют, и иной жизни не ведают и даже не хотят. Напротив — презирают иные способы существования. Степняки в их нынешнем виде — это чистое зло во плоти, и единственный способ для добрых и созидательных нас, это расчехлить свои пудовые кулаки да как следует надавать упырям по сусалам.

Нацизм здесь не при чем — в будущем бывшие кочевые народы вполне себе социально разовьются до созидательного уровня, пусть и не без нюансов в виде некоторых выходцев из глубинок. Читать, писать и пытаться соблюдать законы, впрочем, честно пытаются и многие из них, понимая, что репрессивный аппарат государства терпеть их «суету» не станет. Конфликт здесь не на национальной почве, а гораздо глубже: между двумя несовместимыми способами самого бытия. Приди к нам из степей те, кто разочаровался в старом образе жизни и желает оседлости, я не погнушаюсь их принять. На первых порах с пристальным приглядом и вообще на «испытательный срок», но потом, когда докажут свое умение жить нашим укладом, поражения в правах сниму. Но не придут, полагаю, среднестатистическому степняку такое и в голову-то не придет.

Отдельный вход с улицы в терем — прекрасная штука, потому что первый и второй этажи сейчас заполнены получающими арматуру и оружие из арсенала мужиками. Имеются они и на улице — у самых дверей пятиметровая организованная очередь, хвост которой растворяется в толпе мужиков, которые очередь свою держат в голове и собрались поговорить.

Получившие снарягу мужики из дверей появлялись раз в минуту — процесс идет быстро, потому что ополчение снаряжается единообразно, и расписываться в ведомости никому не нужно. Добро, однако, пересчитано, и после битвы (в которой мы неизбежно победим, иначе думать я себе позволить не могу, и бегство в монастырь как вариант стану рассматривать только если надежды не останется), когда «ополченцы» сдадут его обратно, не составит труда отыскать тех, кто «забыл» чего-то вернуть. Штраф за такое, между прочим, в размере месячного жалования, а для улучшения памяти прописывается пяток ударов палкой. Не шибко сильных, скорее поучительных — я же не враг себе, чтобы рабочего на несколько дней «выключать».

Это если с «забытым» бежать не пытается — таких под суд и каторжные работы с гирями на ногах пустим. Но не будет таких — зачем? Унесешь ты на себе рублей двадцать-двадцать пять, продашь, но в замен получишь клеймо преступника и скорее всего будешь пойман: велика Русь, да спрятаться на ней трудно. И помечены вещички так, что ежели клеймо соскоблить, вышитые вензеля вырезать и даже до сокрытых меж слоев одежды «секретных» ярлычков добраться, следы все одно останутся. Купцы не идиоты, и не каждый подвяжется даже с большим дисконтом очевидно ворованное покупать.

Экипированные мужики строились чуть поодаль, под руководством своих десятников из числа дружинников, облачаясь прямо здесь. На головы, поверх мягкого и плотного подшлемника — старенькие, латанные и многое на своем веку повидавшие, купленные поэтому задешево и крупной партией, но все же железные шлемы-«шишаки». Кольчужная бармица у большей части из них после покупки отсутствовала, но теперь имеется у всех — не пожалел я на это человеко-часов и денег.

Тела защищены классическими тегиляями. Их тоже «доработали напильником», присобачив вышедшие из-под «водяного молота» железные пластины (быстро и дешево «штампуются» в больших количествах) и дополнительно укрепив войлоком. Плотные портки — под стать, так же как и укрепленные «боевые поршни».

Вооружение представлено луками из вяза, которые позволяют ополченцам бить на полста (это в идеальных условиях, а если повезет — еще чуть дальше) метров. Стрелы с широкими железными наконечниками — тоже продукция «парового молота». Бронебойность, которую обеспечивают наконечники острые, нам не нужна: степняки да разбойники редко нормальною броню носят, а широкий наконечник и раны наносит более широкие.

Щиты в наличии — пригодятся как на дальней дистанции, от стрел степняков укрываться, так и на ближней в понятном смысле. Классические, обитые железом, русские каплевидные щиты. Я бы сделал побольше и из досок потолще, но такие на себе часами таскать тяжко. Но некоторое количество башенных щитов в наличии, ими оперируют мужики поздоровее, и по плану мы постараемся прикрыть ими плотные группы лучников на башнях и помосте.

Помогают вести ближний бой топоры на длинной ручке — подобие бердыша, пригодное как рубить да колоть пытающихся влезть на стены, так и сталкивать потенциальные приставные лестницы. За последнее отвечают и рогатины — они хранятся под навесами и в пристройках около стен. Бердыш — штука тяжеловатая и дороговатая, поэтому перемежаются они копьями и боевыми косами: последние позволяют наносить небронированным целям страшные резаные раны.

Остановившись на площадочке между первым и вторым этажом, я нарочито-расслабленно оперся на нависающие над головами ближней части «очередников» и с удовлетворением оценил уже экипированную часть ополчения — две трети успели «на выпуклый глаз», не зря учения регулярные проводим, каждый плюс-минус знает, чего делать в случае «мобилизации». Устремленные в пасмурное небо бердыши, копья и боевые косы, единообразные шеломы и тегиляи, отсутствие страха на лицах (кто-то притворяется, чтобы мужики не засмеяли, а кто-то и впрямь в силу средневекового склада ума верит, что Бог убережет), общий приподнятый эмоциональный фон и начисто перекрывший звуки дождя, ветра и соперничающий с набатом призванный морально накачать самих себя и товарищей гомон прибавили мне уверенности в победе: вон какая силища! Настоящее, большое по меркам мирного времени, великолепно без всяких преувеличений экипированное и хоть как-то обученное войско!

За нас — стены и ров с валом, которые даже в незаконченном виде сильно сковывают возможности врага и делают его предсказуемым. В моих рукавах — немногочисленные, но крайне эффективные козыри. Со мной — мои люди, многие из которых повидали на своем веку такое, что никому не пожелаешь. Мы снаряжены так, что львиная доля армий даже европейских может только завидовать. А главное… Нет, это лучше вслух:

— Утро-то какое бодрое, братцы! — привлек я к себе внимание.

— Ух потеха будет! — поддержал меня Тимофей.

— Верно!.. — пошел разрозненный «фидбек» от моих людей.

— Ужо мы им!..

— С нами не забалуешь!..

— Волкам — волчья смерть!..

— Добро́, — выждав с минуту, чтобы мужики как следует себя накачали сами, я выпрямился во весь рост и торжественно возвестил. — Мы — сильны и храбры! Мы вооружены на зависть многим! Здесь, у засечной черты земли русской (далеко до «засечной черты» на самом деле, но сейчас это не важно), у стен монастыря, в диком поле выстроили мы слободу нашу! Завидуют нами бесы алчные, зубы на добро наше точат, а значит повыбиваем им зубы эти! Кто с мечом к нам придет — от меча и погибнет! — напомнил замечательную поговорку, и, набрав воздуха в грудь, во всю мощь взревел. — Го-о-ойда-а-а!!!

Боевой клич нашел отклик в каждом сердце, и на всю округу разнесся устремившийся в небо рёв сотни глоток:

— ГО-О-ОЙДА-А-А!!!