Глава 7

Конан, держа в руке обнаженный меч, достиг холмов, что лежали к западу от деревни. Остальные посланные на разведку воины прочесывали южные склоны, но мальчик отправился к месту, где состоялась его схватка с пиктами. Он решил начать оттуда, выбрав после другое направление.

Грудь подростка распирало от гордости. Конан представлял себе расправу уже над целой дюжиной размалеванных дикарей, ведь та убитая им четверка, возможно, была лишь авангардом большого отряда! И все-таки в душе он признавал ошибочность этой версии, особенно если учитывать довольно плачевное состояние встреченных пиктов. Ему оставалось только сожалеть, что о его подвигах пока не сложат легенды.

Последняя мысль подействовала отрезвляюще. Хотя молодого киммерийца заботило в основном одно отцовское мнение, все же он не мог не заметить выражения на других лицах. Ардел с товарищами выглядели пристыженными и, скорее всего, затаили обиду. Они поддались панике, там где самый младший среди них проявил стойкость и отвагу. Несмотря на юный возраст, Конан допускал, что парни в конечном итоге забудут свой позор, и вместо этого будут упиваться воспоминаниями о том, что им довелось присутствовать, когда Конан с трофеями вернулся в деревню.

Реакция взрослых воинов также легко угадывалась. Кто-то просто отказывался верить. Некоторые участвовали в боях, но не могли похвастаться уничтожением врага. Другие, более опытные, сильно сомневались, что мальчик сделал это в одиночку. Правда, подавляющее большинство соплеменников помнило о предзнаменовании. Для них триумфальное возвращение мальчика только лишний раз послужило подтверждением его исключительности. Однако нашлись немногие, кто отводил взгляд. Эти полагали, что на месте Конана глупо не воспользоваться шансом, подаренным судьбой, и не прожить до старости в мире и благополучии.

Будь он постарше, то понял бы, что дело вовсе не в судьбе. Кром дает мужчинам храбрость. Кром наделяет их при рождении разумом, волей и силой рук. Но Кром больше ничего не гарантирует в дальнейшем. И уж точно не обещает никакого мира и счастья. Конан рожден киммерийцем, а значит должен вести жизнь воина.

Мальчик пробрался через лес к гряде скал, тянущейся до луга, где были расставлены его капканы. Едва вскарабкавшись на вершину и присев, чтобы перевести дух, он услышал бряцание оружия и скрип кожи, доносящиеся снизу. По тропинке к подножию утеса приближалось с полдюжины всадников, облаченных в кольчуги и кожаные доспехи. На их головах красовались стальные конические шлемы. Лица наполовину скрывались под кроваво-красными шарфами.

Конан притаился за корягой. Он никогда раньше не видел подобных людей, даже во время поездки с отцом на юг с целью посетить рынок приграничного городка. Тем не менее, смуглый оттенок кожи и форма шлемов казались смутно знакомыми. Похожие люди упоминались в рассказах деда. Замора? Зингара? Тогда все это выглядело чем-то далеким и экзотическим.

Доехав до скалы, всадники остановились. Их командир заметил цепочку следов, заканчивающихся у основания, и покачал головой. Затем его взор обратился в ту сторону, откуда они вели. Там был дремучий лес, холмы и глубокие снежные сугробы, что не предвещало отряду легкого прохождения. В конце концов, махнув рукой и отдав короткий приказ, он повел своих людей по следу на север, где на расстоянии примерно мили раскинулась родная деревня Конана.

Возмущение, презрение и тревога перемешались в душе мальчика. Мысль о том, что какие-то чужаки посмели запросто вторгнуться в Киммерию, приводила его в неистовство. Неужели они настолько глупы и беспечны? На миг в мозгу промелькнуло, что, возможно, пришельцы прибыли на север, чтобы свершить давнишнюю кровную месть над его дедом.

К счастью, старший всадник, пусть и потратив некоторое время на изучение следов, даже не потрудился посмотреть на вершину утеса. Тем самым, Конан укрепился в подозрении, что это люди не большого ума. Конечно, по размеру отпечатков и длине шагов можно было предположить, что здесь прошел подросток. Но придерживаться мнения, что по склону невозможно подняться — поистине верх глупости! Должно быть, они жители степей!

Плюнув с отвращением, Конан начал спускаться с противоположной стороны холма. Безусловно, спуск по ближнему склону вышел бы значительно короче, однако, вздумай чужаки вернуться, он обязательно угодил бы в ловушку.

Сначала Конан шел вслед за всадниками, затем, углубившись в чащу, свернул чуть к югу. Перейдя на бег, и не встретив на пути никаких проблем, мальчик мог бы достичь деревни прежде всадников и предупредить отца. Отметив, что ниоткуда не доносятся звуки сигнальных киммерийских рожков, он ощутил прилив отваги. Конан спешил не из-за желания прослыть героем, а потому что не хотел оставлять свою деревню без защиты.

Ему ни на мгновение не показалось, что пришельцы могли бы быть мирными путешественниками. Все они имели устрашающий вид. У них не было при себе никакой поклажи, и за ними не шли вьючные животные, тащившие на спинах тюки с вещами. Обнаружив свежие следы, чужаки не стали никого выкликать, чтобы продемонстрировать дружеские намерения. К тому же путь их лежал вдали от широкого торгового тракта на юге. А если двигаться прямо по нему, то попасть в деревню не составляло труда.

Нет, у него не осталось сомнений, что они являлись частью какого-то большого соединения. Или даже, в худшем случае, были частью заградительного кордона, задача которого удостовериться, что никто не ушел. Старый Коннахт в своих рассказах про таких порой упоминал. Но дед никогда не говорил слишком много или что-нибудь хорошее о них.

С горящими легкими, Конан вырвался из леса и остолбенел от ужаса при виде родной деревни.

Огненные стрелы, взметнувшись в небо с юга, устремились вниз по дуге, словно падающие звезды. Они достигли ближайших строений, глубоко увязнув в соломенных крышах. Хижины заполыхали. Ветер погнал клубы черного дыма по деревне прямо на выстроившихся в защитную линию киммерийцев.

Там, в центре, стоял Корин, державший высоко великолепный, длинный меч, выкованный для его сына. Он руководил обороной, расставляя по местам мужчин и женщин. Конан инстинктивно понимал смысл действий отца. Ему отчаянно хотелось встать рядом с ним. Всего пару сотен ярдов отделяло его от деревни, и мальчик бросился бежать со всех ног по заснеженному полю.

Лязг металла по правую руку заставил Конана остановиться. Закованные в броню люди сомкнутыми рядами выступили из леса. Конечно же это аквилонцы, уже виденные им прежде. Короткие мечи в их руках, вытащенные из ножен, мало чем отличались от его собственного клинка. Щиты в форме вытянутых овалов являлись стандартными в легионах Аквилонии, хотя мальчик до сего дня был с ними не знаком. Каждый украшала эмблема, изображавшая человеческое лицо в маске, обрамленной извивающимися щупальцами, от вида которой Конан невольно содрогнулся.

Аквилонцы маршем двинулись к деревне. Позади шагали двое барабанщиков, задававших ритм для солдат. С бешено стучащим сердцем Конан припустил вдвое быстрее, оставляя за спиной вражеские ряды.

Внезапно взревели трубы, и всадники, отделившись от линии деревьев, устремились через снежную равнину. Это не был легковооруженный конный разъезд, но тяжелая кавалерия, с лошадями, заключенными в панцирь из стальных пластин. Всадники размахивали изогнутыми мечами, одинаково подходящими для рубящих и колющих ударов. Воины возвышались бы над Конаном даже пешими, а в седле они и вовсе представляли собой безжалостную, разрушительную силу.

Топот копыт не мог заглушить толстый снежный покров. Конану пришлось изворачиваться, чтобы не быть растоптанным. Крутясь ужом на земле, он, когда последние лошади пронеслись мимо, оказался стоящим на коленях спиной к деревне. С трудом поднявшись на ноги, мальчик начал поворачиваться, и тут аквилонская шеренга разошлась, будто занавес, пропуская одинокого воина.

Он походил на одного из конных рыцарей, поскольку его лошадь была в такой же броне, и меч в ножнах меч имел сходство с ятаганами остальных. Но присутствовали и отличия. Он также носил щит с ужасной маской на нем, однако не как военное снаряжение, а будто родовой герб.

Человек, сидя в седле выпрямившись, внимательно изучал позицию цепким взглядом ястреба. Конан не знал, кто это, но чувствовал, что он крайне опасен. Мальчик вновь рванулся по направлению к деревне, уверенный, что, если незнакомец войдет в нее, то в живых никто не останется.

Молодой киммерийский воин погрузился в яростное сражение, полностью осознавая все происходящее. Звуки вокруг разделялись. Так, резкий скрежет металла по металлу отличался от хруста перерубаемой мечом кости. Или шипение воздуха из пробитых легких нельзя было спутать с шуршанием внутренностей, вываливающихся из распоротого живота. Мужчины кричали. Некоторые давали распоряжения, другие просили о милосердии. Слова гортанного чужого языка смешались с привычными фразами киммерийской речи. Лезвия вспыхивали на свету. Кровь, разлетавшаяся по сторонам красными брызгами, наполняла воздух тяжелым запахом, вытеснявшим дымную гарь.

Конан сделал вывод, который пригодился бы ему в дальнейшем: Бой, казалось, проходящий хаотично, по сути имел порядок и размеренность. Сила была направлена против бессилия. И слабость отступала, пока у нее не появлялась возможность атаковать еще большую слабость. Линии создавались и тут же рушились. Открывались пустоты, чтобы немедленно заполниться. Быстрое движение означало жизнь, тогда как колебание или небрежность мгновенно тонули кровавой реке.

В воздухе просвистело несколько стрел. Конан, захватив руку вражеского воина, подставил его вместо щита. Три стрелы вонзились в грудь аквилонца, и мальчик выскользнул из-под падающего тела, сразу же перерезая подколенные сухожилия другого противника.

В деревню ворвались громадного роста воины, кожа которых была настолько темна, что казалась почти фиолетовой. Вооруженные круглыми щитами, эти жители страны Куш нанизали на свои длинные копья множество жертв. Прежде, чем Конан смог добить аквилонца, один из кушитов сбил с ног его самого. Увернувшись от наконечника, чуть не пригвоздившего юного киммерийца к земле, Конан наугад полоснул мечом. Лезвие распороло человеку живот, и когда тот упал, обливаясь кровью, его убийца был уже далеко.

Он торопился к месту, где последний раз видел фигуру отца, но киммерийской линии больше не существовало. Повсюду лежали утыканные стрелами тела. Смерть не пощадила никого. Ардел лежал, свернувшись калачиком на снегу. Голова юноши соединялась с туловищем лишь узкой полоской кожи. Ронан, его отец, находился неподалеку, пронзенный насквозь кушитским копьем. Компанию ему составлял десяток поверженных им врагов. Других павших деревенских жителей также окружало немало убитых вражеских воинов. Правда, если среди защитников деревни были одни киммерийцы, то орда нападавших состояла из представителей разных народов. Тем не менее, перед смертью они все оказались равны.

Конан озирался по сторонам и не мог найти своего отца. Он пересекал деревню, нанося рубящие и колющие удары. Слишком быстрый, для врагов и слишком маленький, чтобы в него попали. Способный легко потеряться в дымовой завесе.

Из ближайшей хижины вышел захватчик, демонстрируя в высоко поднятой окровавленной руке ожерелье из медных бусинок. Конан подрубил ему колено, а затем снес и голову, даже не заметив, что перед ним женщина. Но какое это имело сейчас значение, когда она была врагом, а он — киммерийским воином?

Добравшись до кузницы, Конан вздохнул с облегчением. Пожар, охвативший южную половину деревни, пока сюда не дотянулся. Он прошмыгнул мимо открытого дверного проема, разглядев внутри множество фигур, и укрылся в сарае. Мальчик прикрыл за собой входную дверь и подошел к заколоченной досками еще одной, которая раньше вела в кузницу. Трещина в косяке обеспечила ему прекрасный обзор.

От увиденного его желудок едва не вывернулся наизнанку. Корин стоял в кольце врагов, с пронзенным черной стрелой правым плечом. Одежда отца вся пропиталась кровью. Один из воинов в богатых кожаных доспехах ухмылялся, тем самым показывая кузнецу, что та стрела была выпущена именно из его лука.

«Это будет стоить тебе жизни» — мысленно пообещал Конан.

Все собравшиеся в помещении выглядели предводителями различных племен, которые сегодня наводнили киммерийскую деревню. Тучный аквилонский генерал с неопрятными волосами и на удивление чистой броней буравил Корина взглядом маленьких поросячьих глаз. Другой, еще более массивный мужчина, явно верховодивший тяжелой конницей, щеголял в латах со связкой цепей. Вождь кушитов имел при себе тяжелую дубинку с шипами из металла и заостренной кости. Лицо еще одного воина украшали незнакомые вытатуированные символы, которые мальчик поклялся запомнить навсегда. Этот тип разглядывал Корина, как кот разглядывает полузадушенную мышь.

И над ними возвышался тот самый человек, который ранее проезжал сквозь ряды аквилонцев. В отличие от остальных, Корин не проявлял к его персоне ни малейших признаков страха. Конан улыбнулся, гордясь выдержкой отца, хотя в синих глазах подростка сквозило холодное презрение к другим.

Военачальник, положа руку на эфес ятагана, с видом принца прошелся вокруг Корина.

— Не считается позором преклонить колени перед Халар Зимом. Вот, например, все эти бойцы покинули свои земли, чтобы присягнуть на верность мне, — человек какое-то время изучал свои ногти, а потом взял в руки большой киммерийский меч. — И поступили они так, поскольку им известно, что однажды я стану Богом.

— Богом или нет, но когда-нибудь и ты падешь, — прищурившись, сказал кузнец.

Военачальник притворно закатил глаза, а затем взмахом руки подозвал кого-то из тени кузницы. Фигура в просторных монашеских одеждах поднесла ему маску, напоминавшую эмблему на щитах захватчиков, только без одного отсутствующего фрагмента. Костяная, оправленная в потускневшее золото и покрытая чешуйками маска, казалось, источала древнее зло. Конан смотрел на нее, одновременно с восторгом и отвращением.

Предводитель взглянул на маску и улыбнулся ее отражению в полированном лезвии меча.

— Ты, безусловно, знаешь, что это такое. Маска Ахерона! Не хватает лишь одной части. И она должна храниться здесь.

На лице Корина не дрогнул ни единый мускул, однако все же по малозаметным признакам его сын понял, что пришелец не солгал. Это открытие потрясло Конана, поскольку он никогда не слышал ни о самой маске, ни о связанной с нею тайной. Возможно, только воинам полагалось это знать, а ему отец просто еще не рассказал. Не успел. Других объяснений быть не может. Уж не о той ли «ответственности» говорил тогда Корин?

Пришелец усмехнулся.

— Твое мужество, киммериец, действительно достойно уважения, но я испытываю очень сильную потребность в последнем куске. Ты можешь отдать его мне добровольно… или умрешь, и я найду это сам.

Кузнец одарил его непринужденной улыбкой, в которой, однако, читался вызов.

— Я предпочел бы смерть.

— Что ж, я так и думал, — кивнул предводитель захватчиков. — Луциус, доверяю тебе эту честь.

Аквилонский генерал выхватил из ножен короткий меч и выступил вперед, поднимая оружие, чтобы обезглавить улыбчивого киммерийца.

Загрузка...