Конан-варвар

Глава 16

В прекрасном расположении духа Конан вернулся в трактир. Там практически ничего не изменилось. Команда «Шершня» продолжала предаваться шумному веселью. Наварус в грязных лохмотьях валялся на полу своей клетки. Он не умер, а всего лишь крепко спал, скорчившись прямо на острых черепках. Хотя киммериец пропадал целую ночь, похоже, никто так и не встревожился его длительным отсутствием.

При подобном положении дел ему, возможно, следовало бы озадачиться, если бы не два момента. Во-первых, сам он едва ли заметил бы исчезновение кого-то из товарищей. Такова уж природа людей, особенно тех, кто ведет полную риска жизнь. Внезапно возникшее желание возвратиться на родину может закончиться для искателя приключений ударом ножа в темном переулке. Впрочем, и в море бывает повсеместно, когда коварная волна, сломавшаяся мачта, либо вражеский меч уносят чью-нибудь жизнь. Все эти случаи стираются из памяти довольно быстро. Уходят даже те воспоминания, за которые хотелось бы уцепиться…

Вторая причина, исключающая повод для беспокойства, состояла в том, что появление варвара в таверне ознаменовалось улыбками, поднятыми пивными кружками и одобрительными возгласами. Пусть Конан не относился к тем, кого заботило мнение окружающих, однако радость людей, вместе с которыми часто приходилось проливать кровь, наполняла грудь чувством гордости. Эти мужчины и женщины уважали киммерийца не за его давние подвиги. Им представилась не одна возможность, чтобы оценить Конана по заслугам, и множество искренних улыбок свидетельствовало об их отношении к нему.

Подняв голову, Конан увидел Артуса в полном боевом облачении, спускающегося по лестнице со второго этажа.

— Ты уже здесь, киммериец? Будь я проклят, если кто-нибудь из этих прохвостов удосужился шепнуть мне хоть слово, когда тебя увели! Я узнал только пару минут назад и вот собрался было отправиться с ребятами к тебе на выручку.

— Спасибо, друг мой друг, но я свободен, — варвар присел на край скамьи. — А сейчас наступает время моего прощания с командой.

Зингарец хлопнул по плечу девчонку, прикорнувшую на противоположном конце стола:

— Иди-ка погуляй.

В ее темных глазах отразилось удивление, но она не спешила покидать насиженное место. Тогда Артус шлепнул девицу еще раз покрепче и плюхнулся напротив Конана.

— Говорю же ступай, женщина. У нас серьезный разговор.

Стрельнув глазами в варвара, девушка задержалась возле Артуса. Ядовитый женский взгляд зингарцу пришлось выдерживать довольно долго, пока она, наконец, не развернулась и не скрылась в толпе.

Конан смотрел ей вслед с улыбкой.

— Остерегайся, друг, получить нож между ребер при вашей следующей встречи.

Артус лишь махнул рукой и наклонился вперед к Конану.

— Почему ты уходишь?

— Вчера вечером я нашел одного из тех, кто разрушил мой дом.

— Каарзин? Так ты его разыскал? — темнокожий пират тряхнул косичками. — Помниться, ты о нем упоминал, будучи нетрезвым. Я считал, что это какой-то демон из твоего дурного сна. Значит, он в Мессантии?

— Нет, он не ночной кошмар, — Конан колебался, удивляясь осведомленности зингарца. Варвар считал Артуса другом, однако очень немногим людям киммериец мог доверить свои сокровенные тайны. — Здесь я встретил хозяина шахты — Луциуса, который служил при нем. И теперь мне известно имя моего врага. Его зовут Халар Зим, а не Каарзин или Кларзин.

Лицо Артуса окаменело.

— Ты уверен относительно имени?

— Да, — Конан вытащил из поясного мешочка стяг с изображением ужасной маски, висевший в покоях Луциуса, и положил на стол эмблемой кверху. — Под таким знаменем враги уничтожили мою деревню. Оно тебе знакомо, Артус?

— Жуткая вещь, Конан. Темная и непостижимая, — вздохнул пират. — А имя человека, вознесшего ее, настоящее олицетворение ужаса. Лет двадцать или тридцать тому назад он был предводителем орды налетчиков, совершавшей жестокие набеги. Малые и крупные города платили ему дань, чтобы не встать перед угрозой полного уничтожения. Порой он нападал внезапно, и никто не мог предугадать место нанесения следующего удара. Я никогда не видел его, но рассказы матери заставляли меня трястись от страха в детской кровати.

Артус резко встал и крикнул трактирщику:

— Почему мой кувшин пуст? Живей неси сюда бутыль той козлиной мочи, что ты выдаешь за шемитское крепленое вино! И два кубка!

Зычные команды переполошили гостей таверны, разбудив даже злосчастного Наваруса. Пираты настороженно смотрели на своего капитана, ожидая другой вспышки. Лишь когда зингарец снова уселся на скамью, они возобновили празднование, однако сохраняя готовность. Морские волки знали, что ветра переменились и скоро им предстоит очередное плавание. Сейчас для них каждая выпитая кружка каждый поцелуй уличной девки становились более сладкими, поскольку могли стать последними.

— В отличие от некоторых я не боюсь Халар Зима, — произнес Артус, дождавшись заказанного вина. — ведь после стольких вылазок силы истощаются у любого. Тем не менее, ни одной армии не удалось одержать над ним верх. Никто не зажег факел победы над его цитаделью. Обитающие там существа, которыми обычно пугают малышей, вызывают бессонницу у многих коронованных особ. Но если мой брат Конан решил рискнуть головой, то я с ним. И экипаж «Шершня» тоже.

— Нет, Артус, это не ваш путь.

— Пойми меня правильно, Конан, — зингарец сжал плечо друга. — Мне знакомо чувство мести. Он разрушил твою деревню. Он убил твоих соплеменников. За ним долг крови и ты готов взять свое, не сомневаюсь. В общем, Халар Зим твой, но его прихвостни — мои.

Варвар оторвал взгляд от темных глубин кубка, зажатого в ладонях.

— Я с удовольствием предоставил бы тебе его шайку вместе с его сокровищами. Но тогда это будет не месть.

— Правда? Разве ты не хочешь видеть, как кровь твоего врага смешивается с грязью? Разве не стремишься услышать причитания его женщин?

— Я должен справиться сам, — нахмурился Конан. — Слишком долго я оставался в неведении…

Киммерийца умолк, задавшись вопросом: «Вдруг Коннахт догадался, что скрывается под словом «Кларзин» и ничего не сказал?». Возможно, старик тогда желал огородить внука от опрометчивых поступков. Что ж, Конану следует принять и уважать такое решение, как он уважает деда за переданные ему знания.

— Халар Зим стер с лица земли целую киммерийскую деревню за крошечный осколок, — варвар положил руку на изображение маски. — Я не знаю, почему эта часть хранилась у нашего народа. Наверное, были веские причины. И мои сородичи гибли, лишь бы сохранить черепок подальше от него. Теперь их обязательства перешли ко мне. «Через моего отца» — добавил Конан уже про себя.

— Итак, — кивнул Артус, — ты идешь за ним, чтобы забрать то, что принадлежало вам, и убьешь Халар Зима, чтобы отомстить за свое племя.

— Не совсем. Отобрав маску, я убью его. Но не из мести.

— А из-за чего?

Конан угрюмо улыбнулся.

— Полтора десятилетия назад я подрезал только ухо, когда намеревался раскроить ему череп. Нужно заканчивать недоделанную работу, Артус.

Зингарец настойчиво рекомендовал Конану задействовать команду «Шершня» в своем мероприятии. Варвар всячески противился, мотивируя тем, что информация о Халар Зиме крайне скудна для того, чтобы использовать корабль или его экипаж.

— Я даже не уверен в достоверности сведений, полученных мною от Луциуса, — разводил он руками.

— Конечно, — скалил зубы Артус, — поиски женщины в Пустошах выглядят надуманной байкой. Но, тем не менее, проверить все же надо.

Так или иначе, когда наводнившая город толпа освобожденных рабов стала раздражать мессантийских стражников, пираты покинули трактир и вернулись на «Шершень». Скоро, подняв парус, судно поплыло по течению на юго-восток к берегам Шема, где возле устья мутной реки планировалось высадить Конана с лошадью. Все пришли к соглашению, что киммериец направится вглубь страны искать следы Халар Зима, а «Шершень, пойдет параллельным курсом к месту встречи в бухте близ заставы Шайпур.

Горечь расставания с друзьями улетучилась у варвара после первой мили скачки на добром коне. Безусловно, карьера пирата приучила Конана к морской жизни, но для истинного горца водная стихия всегда оставалась чужеродной средой. И самые теплые воспоминания о мореплавании были связаны исключительно с прекрасной Белит.

После гибели подруги Конан повернулся к океану спиной и начал странствия по земле. Он не знал конечной цели своего путешествия, но не особо о том беспокоился. Море стало пустынным, бездна поглотила все. И хорошее, и плохое исчезло в холодных, темных глубинах. Киммериец сжег «Тигрицу», устроив на ней погребальный костер для Белит, чтобы любимая не мерзла до конца времен в стылой воде.

В его намерение не входило возвращаться опять в море, однако Артус сумел уговорить. Достаточно побродив по суше, Конан надеялся, что воспоминания о том периоде исчезнут. И действительно некоторые из них стерлись, но далеко не все. Случайный скрип палубной доски или пронзительный крик чайки могли в один миг напомнить о потерянной любви.

Хотя боль утраты не спешила покидать его душу, Конан усилием воли боролся с сердечными ранами. Ради Белит. Ведь позволив себе размякнуть, варвар уже никогда бы не стал тем мужчиной, достойным называться ее супругом.

Во время езды по территории Шема, мысли киммерийца перетекли в другое русло, отличное от морских дел. Он сосредоточил чувства и разум на восточном направлении, следуя рассказу толстяка, питавшего слабую надежду спасти свою жизнь. Похоже, Артус поверил другу о его желании закончить с Халар Зимом. Если бы Конан поплыл с пиратами, то, вероятно, тоже убедил бы себя, что это единственная причина найти старого врага.

Такая версия в качестве утешения имела право существовать, только Конан не искал легких путей. Но и месть не являлась предметом поисков варвара. Наставления Коннахта о бессмысленности кровной мести всегда были с ним. А история непрерывных набегов друг на друга Аквилонии и Киммерии, или стычек ваниров с киммерийцами в течение многих поколений — лишний раз подкрепляла слова деда. Убийство Халар Зима несомненно закрыло бы счет между ними, однако кто-то другой мог бы искать ответа у самого Конана, и цикл бы повторился. Хотя варвар не боялся никого из смертных, он не хотел остаток дней ждать неведомых убийц или вступать в поединок с человеком, состоящим даже в самом отдаленном родстве с Халар Зимом.

На ум пришла дочь предводителя налетчиков. «Как же ее звали? Марка?». Киммериец выругался про себя за забывчивость, а потом понял, что не стремился это запомнить. Девчонка была наделена способностями, которые Конан встречал лишь в местах, где люди прибегали к древней магии, направленной во зло. У него засаднила кожа в память о ее шершавом языке.

— Ты предполагала, что наше следующее свидание будет неприятным! — громко рассмеялся Конан. — Кром! Пусть твое пророчество сбудется!

Она забрала с собой меч, выкованный их с отцом совместными усилиями. В те дни клинок казался огромным, подходящим только для руки Корина. Жаль, что сын кузнеца был еще слишком мал, чтобы пустить это оружие в ход. Все могло бы быть по-другому.

Конан нахмурил брови. Как ему хотелось владеть тем мечом. Безусловно, Корин любил сына и видел в нем задатки великого воина. Тем не менее, он, как и покойная жена, желал для мальчика чего-то большего, чем жизнь в огне и крови. Наверное, мирной жизни? Жизни в кузнице?

Не разделяя взгляды отца, обладающий силой и ловкостью юный киммериец тяготел к приключениям, как Коннахт в молодости. Конан с упоением слушал дедовские рассказы, в то время как отец не имел в запасе ни одного. Мальчик чтил обоих, хотя совершенно очевидно Корин и Коннахт принадлежали к разным типам людей. Каждый из них выбрал свой путь, и Конану был по сердцу выбор его неугомонного деда.

«И все же именно мой отец хранил секрет маски» — варвар вдруг пересмотрел мнение о Корине. Да, кузнец не планировал воспитать сына великим воином, но человеком, способным к принятию большой ответственности. Когда Корин сказал, что в нем слишком много огня, то подразумевал не юношеский задор и горячность, а еще не готовность Конана владеть тайной, на которой могла висеть судьба мира.

Однажды лед и пламень смешались бы в Конане. Он доказал бы свою закаленность, как у меча, врученного ему отцом. Тогда кузнец поделился бы с ним секретом маски, столь могущественным и ужасным, что великий киммерийский воин, не раздумывая, последовал бы по стопам Корина. Это, навсегда задержав Конана в киммерийской деревушке, передалось бы от него к сыну, потом к сыну сына и так далее.

Но киммерийские горы отказали Конану в закалке, полученной им через множество опасных приключений в чужих странах. Изначально юноша, скорее всего, не понимал природу зла, таящегося в маске. Но позже он столкнулся с колдуном Ярой и чудовищными деяниями, бывшими для таких людей обыденностью. Халар Зим мог убить Корина лишь как досадную помеху своим амбициям, а кузнец умер в надеждах на предотвращение гибели других.

Такое различие открыло глаза Конана на тщетность мести, чему пытался научить внука старый Коннахт.

— Месть не часть воинских традиций, — втолковывал дед, — а недостойное потакание своим слабостям. Настоящий воин выше, чем эмоциональный человек, слепо бросающийся на источник раздражения. Или ты мститель, или ты воин — третьего не дано.

«И только как воин я могу быть достойным наследия отца» — стиснул зубы киммериец. Халар Зим уничтожил его прошлое, не имея власти над будущем. Одному Конану по силам навредить себя, потворствуя низменным желаниям.

Подведя лошадь к вершине гряды холмов, варвар посмотрел на Красные Пустоши. Название эта бесплодная область, на которой подобно шипам росли скрюченные, черные деревья, получила вовсе не от цвета почвы. Люди прозвали местность так из-за впитанной ею крови.

Где бы там не рыскал Халар Зим, Конан его найдет.

Он надеялся, что земля еще не напилась.