Колдовские стёкла. Дочь Чёрного короля

Приглашение тени

Что ж, одноклассницы дали поспать не зря: урок по приручению теней отменили — и снова из-за того, что старшие накануне ходили в деревню и в зеркальных коробочках принесли особые образцы теней, который сейчас же захотел исследовать мастер Химиникум — тот самый страшный Химик, которого боялась вся школа и который преподавал приручение теней.

Очередной урок по этому предмету был уже следующим вечером и, когда я проснулась, Надея тут же потащила меня на ужин, чтобы прийти к кабинету заранее:

— Химик ненавидит, когда опаздывают. Если зеваешь, не делаешь домашку или болтаешь, запросто может подкараулить и напустить какую-нибудь тень!

— Подкараулить? Где? — встрепенулась я, тут же вспомнив лес и клочья тумана.

— Да где угодно. Может, за полночником, может, в комнате, может, во дворе. Как захочет. Ему и Кодабра не указ…

— А если не справишься с тенью? — холодея, недоверчиво спросила я. Да ну, что за бред такой! Чтобы учитель натравливал на учеников опасных тварей?!

— Такого, чтоб тень тебя поглотила, он, конечно, не допустит, — задумчиво произнесла Надея, накручивая на палец красную прядь. — Наверное… Я о таком не слышала, по крайней мере. Но на твоём месте, после вчерашних полётов, я бы больше Норы боялась, чем Химика.

— Ой, точно! — За ночь я успела позабыть о полётных злоключениях и их трагикомичном финале. А теперь вот вспомнила. Заодно в голове всплыл и вопрос, который я хотела задать ещё вчера: — Слушай, Надей, а есть какая-нибудь такая нить… ну, для вышивания. Не защитная, не приворотная, а как бы сигнальная? Чтобы я всегда знала, что, например, Нора где-то поблизости? Или Химик этот…

— Есть, конечно. Можешь у Пряны спросить.

— Пряны?

— Госпожа Пряна. Преподаёт шитьё.

— А… ладно. Спрошу. Честно говоря, так странно — такое простое название. То приручение теней, то сказки, то руны и узоры. И какое-то шитьё.

— Какое-то?! — искренне возмутилась Надея. — Ладно, ты ещё увидишь, на что способны обыкновенные стежки…

— А когда будет это шитьё?

— Сегодня после полночника. Только ты уж так не переедай, как вчера… Блин, Кира, давай быстрее на ужин! Опоздаем к Химику — и всё, никакая сигнальная нить тебе от Норы не понадобится…

Мы торопливо перекусили (в отличие от роскошного полуночного пира, на ужин была лишь селёдка и картофель с маслом) и снова понеслись в учебное крыло, которое соединялось с жилым корпусом широким стеклянным переходом. В нём-то, кстати, и располагались классы пилотов, а ещё кладовые, крошечная обсерватория и зверинец. Сегодня я разглядела его подробней: вчера здесь было совсем темно, а сейчас сквозь стеклянные стены вовсю светило солнце. Я увидела вольер, полный пушистых цветных комочков величиной с апельсин, просторную клетку, где под потолком свистели серые летучие мыши, лежанку с вальяжно развалившимся жёлтым котом и несколько странных угловатых созданий, состоящих из одних шарниров и палочек. Был ещё целый ряд жёрдочек и насестов, но их обитатели отсутствовали.

— Где они? Эти зверушки с пустых насестов? — спросила я. На ум сразу пришли злобные старшие, сумасшедшие мётлы, опасный лес…

Надея пожала плечами:

— Бродят где-то по школе, наверное. Или ты хочешь, чтобы они целый день сидели и ждали, пока ты придёшь на них посмотреть?

— А… Слушай, а эти зверьки — вроде как фамилиары? Домашние животные?

— Мм… не уверена. Хотя кое-кто привозит зверей из родных миров. Но большинство тут школьные. Это скорее как… не знаю… живой уголок. Просто чтобы мы о ком-то заботились. Иначе можно зациклиться на своём колдовстве, зачерстветь… Да и не так скучаешь по дому с ними, — с грустью пожала плечами Надея, и до меня вдруг дошло, что и она, всегда насмешливая, бодрая и готовая поддержать веселье, тоже тоскует по родному миру…

Я почувствовала себя грубой, нечуткой и совершенно сбитой с толку. Надея надо мной второй день квохчет, а я даже не удосужилась спросить, откуда она родом… Чтобы как-то замять паузу и подбодрить приунывшую соседку, спросила:

— А у тебя есть кто-то свой?

— Пока нет. Но я иногда прихожу сюда, играю с ними, кормлю. Мне кажется, вон тот кролик ко мне присматривается.

Я оглядела вольер, ища пушистого белого кролика, но там, куда указывал Надеин палец, обнаружила только колючий комок с огромными выпученными глазами, встрёпанной сиреневой шевелюрой и клыками, торчащими из крохотного рта.

— Что это?! Это — кролик?

— Ну, я так его называю, — усмехнулась она. — Это шиншилёк. Колючий, дерзкий, вредный, но настоящий аккумулятор колдовства. Если привяжется к тебе — будет подпитывать и помогать. Кстати, об аккумуляторах — иногда мне кажется, что в тебе столько магии, что тебе самой бы неплохо её куда-то сбрасывать, а то, не ровен час, разнесёшь тут всё в щепочки от избытка чувств…

Я бы точно обиделась на такое заявление, если бы сама не думала точно так же.

— И что посоветуешь?

— Посоветую завести дракончика. Это просто универсальные накопители — могут и забирать у тебя избыток сил, и отдавать, когда понадобится.

— Круто! Энергетические консервы! А покажи, где они?

— Во-он там, в самом дальнем углу. Когда в их услугах не нуждаются, они дрыхнут круглыми сутками.

— Откуда ты знаешь?

— У моей сестры есть такой. Зовут Моксер. Жёлтый, жадный, жрёт, как не в себя — макароны, апельсины, сельдерей…

— Вегетарианец?

— Нет. Но иногда создаётся чувство, что они с Сашкой родня.

Я хмыкнула. Да, есть такое, пожалуй, — наша солнечная ведьма просто обожала овощи и фрукты и особенно налегала на сельдерей, цветную капусту и редис. Что она в них находит? Как-нибудь попробую…

— А твоя сестра тоже в Муравейнике?

— Не, она закончила ещё в прошлом году, вместе с моей бывшей соседкой. Сейчас проходит практику в Альянсе.

Интересно, а Кирилл когда-нибудь попадёт в Муравейник? Спросить об этом, а также полюбопытствовать, что такое Альянс, я не успела, — в том самом углу, где обитали драконы-аккумуляторы, чихнуло, пыхнуло, и мы едва успели отскочить от струи морковно-рыжего пламени.

— Упс. Кажется, это было горячее приветствие…

— Это был намёк, что не стоит разглядывать их слишком пристально. Первое правило драконьего клуба — никогда не говори о драконах при драконах…

Игнорируя испуганный вздох Надеи, я подошла ближе и протянула руку сквозь прутья клетки. Сдаётся мне, это чистая формальность, — расстояния между прутьями были такими широкими, а дракончики, похожие на пёстрых птичек, такими мелкими, что им не составило бы труда вылететь наружу…

— Привет, — прошептала я малышу, который взгромоздился мне на ладонь. — Ух ты! Ты горячий. И тяжёленький…

Дракошка обжигал, но было терпимо. Он уселся, подвернув под себя плоский мягкий хвост, задрал голову и уставился на меня огромными янтарными глазами. Радужка у него и в самом деле была радужная, но всё-таки больше всего в ней было золотистого, медового оттенка. Он фыркнул что-то, склонил голову с пушком на макушке и ещё раз пыхнул огнём. Надея вскрикнула. Я только усмехнулась.

— Кажется, я тебя знаю, — улыбнулась я дракону. — И даже знаю, как тебя зовут… Хочешь быть моим питомцем, Пыхалка?

Дракон прищурился и зевнул.

— Дай ему что-нибудь, — шёпотом подсказала Надея. — Чтобы заключить союз…

— У меня ничего нет, — ответила я, не разжимая губ и не сводя глаз с оранжевого зверя. Соседка принялась судорожно копаться в сумке, вытащила на свет что-то упругое, серое, в форме цилиндра, и вложила мне в свободную руку.

— Это мясной батончик, — шепнула она. — Я несла для кролика, но он какой-то сонный…

Мысленно поблагодарив, я протянула батончик дракону, и тот с жадностью накинулся на угощение. Жевал он так интенсивно, что моя рука ходила ходуном, а у него вздрагивали и блестели крохотные оранжевые крылья. Когда дракончик одолел рулет, он улёгся на спину и подставил чешуйчатое пузо песочного цвета. Его морда ясно выражало пожелание: чеши!

Слегка растерявшись, я провела пальцем по драконьему животу. Он извернулся и заурчал. Какой милаха! Вот уж не думала, что эти грозные создания такие ляльки…

«Лялька» недовольно фыркнул: чеши дальше!

Я пощекотала его ещё чуть-чуть, и Надея осторожно коснулась моего локтя:

— Пусти его в клетку. Он сейчас уснёт. Придём попозже… Дай ему к тебе привыкнуть, переварить знакомство…

— И рулет, — кивнула я, — снова протягивая руку меж прутьев клетки. Сыто отдуваясь, дракон перебрался с ладони в своё гнездо на насесте и свернулся клубком.

— Милый, — пробормотала Надея.

— Пыхалка.

— Пыхалка? Хочешь так его назвать?

— Его всегда так звали, — ответила я, улыбаясь, и повернулась к Надее: — Спасибо. Ты нас познакомила… Когда я смогу к нему проходить? Можно будет взять его в нашу комнату?

— Надо спросить у Хаусихи. А приходить можешь, когда захочешь. Может быть, он сам захочет переселиться к тебе, и тогда от него уж точно не отвяжешься… Прилипнет, как тень.

Как тень. Замечание Надеи вызвало ещё одно воспоминание — далеко не такое приятное, как Пыхалка. Но на этот раз я собиралась задать вопрос и не отставать, пока не узнаю ответ.

— Надея. Что такое эти тени, про которые все говорят?

Надо отдать ей должное, она не стала уходить от вопроса. Но как-то вдруг сморщилась и сжалась — поникли ирисы, и яркая вышивка крестиком съёжилась и поблёкла.

— Тёмные сущности, противоположные свету. Они обитают во всех мирах, где светит солнце. Где-то они слабее, где-то — больше. В твоём мире они, наверное, были совсем маленькими, раз ты о них не знаешь…

— Нет, я знаю о тенях, — они бывают там, куда не попадает свет, и всё такое. Но у вас тут какие-то другие тени.

— Тут тени злее, и к тому же пропитаны колдовством. И они… ну… они наделены разумом.

Тени, наделённые разумом. Что за бред.

— Откуда они берутся?

— Приходят из своего обиталища. Мы зовём его Чёрный Мир.

— А заблокировать проход нельзя? Забаррикадировать, закрыть?

— Если найдёшь его — то конечно.

— Так вы не знаете, где он… — разочарованно вздохнула я, уже успев представить, как палю этот проход огнём.

Надея, вопреки обыкновению, даже смеяться надо мной не стала. Только взглянула на свои светящиеся часы и охнула:

— Химик!

Мы пулями долетели до конца зверинца, прыгая через две ступени, миновали лестницу, прошли ещё несколько комнат и кабинетов — и наконец оказались у дверей кабинета по приручению теней.

Я словно вошла в театр.

Этот кабинет, просторный, тёмный и сказочный, совершенно не походил на обычный класс. Даже до разрисованного экзотического класса госпожа Ирины ему было далеко…

Вдоль всей противоположной стены был устроен невысокий деревянный настил; саму стену скрывали складчатые бархатные портьеры. Это напоминало маленькую сцену кукольного театра. И пахло похоже: мелом, немного пылью, нафталином и сладковатой пудрой… Единственным источником света были широкие оранжевые лампы в плетёных абажурах. Мягкие рыжие лучи, пробираясь сквозь переплетения абажура, давали на стене причудливые узоры и не менее причудливые… тени.

До меня наконец дошло, почему предмет называется «приручение теней», и театральная атмосфера обрела смысл.

Это не кукольный театр. Это театр теней.

Ведьмы тихо сели в полукруг под «сценой». Надея устроилась с самого краю, но мне хотелось сесть в центр, чтобы лучше видеть всё, что будет происходить. Я предложила ей пересесть, но она резко замотала головой. Пожав плечами и презрительно-боязливо усмехнувшись, я прошла в середину. Там было совсем свободно, в то время как по краям — яблоку негде упасть, девочки теснились и жались друг к дружке. Что, неужели так боятся этого мистера Хими-хами-куми-как-его-там?

Я уселась по самом центру, и стоило мне устроиться поудобнее и положить на колени любимую потрёпанную тетрадь на кольцах, как дверь скрипнула. Звякнула. Вздрогнула. И вошёл Химик. Низкий, мелкий мужичок в оранжевой хламиде, с усыпанными родинками руками и смуглым лицом. Перед глазами мелькнула привычная картинка-обложка — на этот раз толстенькая репка с пушистой сочной ботвой и рыжими боками.

И его-то они боятся?

А потом Химик глянул прямо на меня. И я присмирела и не то что смелость — едва память не растеряла.

— Тени с тобой церемониться не будут, — тихо-тихо сказал он и прошёл к самой сцене. Склонился над лампами и принялся вертеть винтиками и рычажками пониже абажура. Наконец настроил и повернулся к нам.

— Добрый вечер, полуночницы. Достаньте-ка тетрадочки свои. Вытаскиваем листочек, имя подписываем…

По полукругу ведьм прокатился вздох. Я всё ещё была под впечатлением его колдовского птичьего взгляда, но тоже догадалась: грядёт контрольная. Что ж, всё как в старой моей школе… В ту минуту мне показалось, что с тех пор, как я сидела за партой в прежней школе, прошла тысяча лет, а то и больше. А ведь миновали всего два месяца каникул да сутки в Муравейнике…

Задумавшись, я пропустила слова Химиникума, а когда очнулась, одноклассницы уже записывали второй вопрос. Упс! Я покосилась в тетрадь очутившейся рядом со мной светленькой девочки с пятью тонкими льняными косами, в которые были вплетены бусины и перья. Она с самого начала показалась мне странной и словно совсем нездешней, а ещё чуточку похожей на сову. Кажется, она и сейчас, несмотря на серьёзный предмет и строгого учителя, витала в облаках — точь-в-точь как я минуту назад — и тоже не записала вопроса. Глядя на неё, я подумала о расшитых морковками мокасинах на толстой резиновой светло-голубой подошве.

— Новенькая? Ольха, верно? Иди-ка сюда, Ольха, — вдруг обратился ко мне Химик, застыв между ламп. — И ты, беленькая, Олениха, выходи.

Интересно, Олениха — это прозвище этой беленькой девочки или её настоящая фамилия?

— Раз обе проворонили вопросы, будете отвечать сразу мне. Ты, Кира, пока слушай и запоминай. А ты, Олениха, расскажи, кто такой Эхогорт.

Девчонки вздрогнули — все, как одна. Мигнул и погас свет. Но тут же загорелся вновь — стоило Химику повести бровью.

— Ну так что? Рассказывай.

Запинаясь и морщась, Олениха начала (а я-то думала, побоится, стушуется!) — высоким, тонким голосом:

— Эхогорт — король Чёрного Мира. При нём Чёрный Мир выплыл из Небытия, и тени закрепили за собой место на Стеклянной карте.

— Верно, — кивнул Химик. — А чем Эхогорт страшен, отчего дрожишь?

— Раз в год Чёрный Король обретает плоть и перешагивает колдовское стекло. В остальное время он ждёт этого дня Чёрном дворце.

— Отчего ему неймётся, почему жаждет обратить мир по тьму?

— Тёмная тиара блещет над его теменем — сковывает мысли, плавит во зло, губит волю, тень дарует…

Олениха была, словно в трансе.

— Что же я из тебя клещами слова тащу? Чем опасен Эхогорт для ведьм, для людей, для других миров?

— Тот, к кому он придёт во сне, будучи во плоти, обратится тенью. А если Эхогорт приснится правителю народа, тенями обратится весь его народ, и не будет им покоя ни в одном мире, будут они копить ложь, зависть к живым и горе, и тьму, и сольются с тенями и усилят их, и уйдёт свет, и уйдёт крик, и ветер, и цвет, и голос, и станут люди тленны наяву и тенны во сне…

Лицо у Оленихи побледнело, она зажмурилась, словно спала, и в кошмаре снился ей неведомый Эхогорт. Она говорила, как по писаному, словно давно затвердила эти слова и теперь не думала, о чём рассказывает, а читала по памяти на чужом языке. Или — словно заклинание читала…

Тени над сценой замелькали, заколыхались, отзываясь на её слова, но Химик, не оборачиваясь, махнул рукой, и они опали. Олениха умолкла, сложила ладони, будто держала в них светлячка, глубоко вздохнула. Химик кивнул ей. Посмотрел на меня:

— А ты, Ольха, как думаешь, чем плохо тенью стать?

Когда-то давно я читала книгу о том, как целый город, попав в немилость тёмного властелина, превратился в град теней. У того города тоже был король, смекалистый, но лживый, и никакие хитрости его не уберегли… Он жаловался, что уже сотню лет не знал вкуса еды, не касался руки друга, не видел горячего солнца, ведь для теней свет — смерть…

— Тени, видимо, лишь во тьме выжить могут, — невольно попадая в тон Оленихе и своим мыслям, предположила я. Вместе с тем было стойкое чувство, что я снова попала на урок сказок, только вчера сказки были добрые, древние, а сегодня — тёмные, исконные-ночные…

— Слабые — да. А вот король Эхогорт и свет тенью способен обратить, когда силён. А когда он силён? — обратился ко всему классу Химик. Ведьмы, слушавшие нас, склонив головы над листами, ответили тихо, на разные голоса:

— Когда его боятся…

— А боятся его такие кулёмы, как вы, всегда! Для того и предмет наш, чтобы отучить вас от страха, чтобы не тень вас, а вы тень приструнить умели. Олениха, садись. А ты, Ольха, встань на моё место. Видишь паутинку на углу, у самой лампы? Спряталась в темноту и выжидает. Как только кто-то её испугается, к ней придёт сила. Она сможет обратиться и птицей, и привидением, — уж кого человек боится. Попробуй-ка её одолеть!

— Как? — спросила я.

— А как захочешь, — усмехнулся Химик и отступил от сцены.

Девчонки передо мной, двери класса и шкафы в тёмной глубине вдруг пропали. Я осталась в освещённом круге один на один с крохотной тенью, похожей на летучую мышь из зверинца. И что прикажете с ней делать? Я решила поэкспериментировать — а что ещё оставалось… Как там называется урок? Приручение теней? Ну, я и попробую её приручить. Как Пыхалку.

Я поглядела на «мышь» и мысленно приказала ей переползти на край лампы. Тень не шевельнулась. Я уставилась на неё ещё пристальней и сделала шаг навстречу: может, если сократить дистанцию, получится лучше? «Мышь» отреагировала: встрепенулась. Хотя, может быть, мне только показалось… Тогда, не чувствуя никакого страха, я шёпотом велела:

— Иди сюда.

И сделала ещё один шаг вперёд.

Сердце ёкнуло. По лицу прошлось чёрное крыло. Я вскрикнула, хотела отступить, но оступилась и, кажется, упала, а потом, заслонив оранжевую лампу, на меня бросилась настоящая, огромная летучая мышь, куда больше тех, что я видела в зверинце.

Голова разрывалась от её визга, и мелкие коготки рылись в моих волосах. Мышь почему-то пахла псиной, а ещё пылью, как пахнут нежилые комнаты в пустых домах…

И не было у неё глаз.

Я пыталась отбиваться, закрыть руками лицо, но мышь гипнотизировала сильней, чем Химик, и я не могла даже закричать. Но странно, странно, я совсем не чувствовала страха, как будто была во сне и знала, что это сон… Что плохого может случиться во сне?

«Тот, к кому он придёт во сне, будучи во плоти, обратится тенью…»

Да ладно. Эта мышь — король Эхогорт? Я чуть не расхохоталась; вдруг всё, всё показалось мне таким нелепым; ладно, хорошо, вы показали мне Муравейник, и я поверила в эту магическую школу; вы показали мне летающие мётлы, сказочные амулеты и волшебные ягоды — и я поверила в колдовство. Но с тенью — это перебор…

Я смеялась, вперившись в чёрные блестящие крылья мыши. В них, как в зеркале, отражалось моё перекошенное улыбкой-оскалом лицо, широкие плечи, тёмный плащ… В отражении я видела, как поднимаю руки и тянусь к тени. Руки мои были такими же чёрными и длинными, и пальцы были длинней, чем у мастера Клёёна, а когда я наконец коснулась тени алыми ногтями, по ней пошли багровые борозды, и, изрешечённая, она распалась на десять чёрных лоскутков, а меж ними полыхнул оранжевый свет, и кто-то крикнул:

— Сгинь!

В комнату я вернулась совершенно измотанной. Надеи не было; после урока по приручению теней одноклассницы вообще как-то от меня отстранились, но я даже не сразу это заметила.

Когда вспыхнул свет, я обнаружила, что лежу на полу у самой сцены. Химик говорил мне что-то про формулу, которую никогда нельзя произносить, но я слушала плохо. Очень болела голова, и я совершенно не представляла, как оказалась на полу. Что произошло? Я помню, как замечталась, прослушав вопрос, помню, как хотела заглянуть в листок с светленькой соседке… И всё.

Дальше — мрак.

Вокруг меня вился рыжий Пыхалка — повизгивал и махал крыльями на манер вентилятора. Действительно, привязчивые зверьки… Мне стало немного легче, когда он приземлился ко мне на ладонь.

Потом я уснула, и до глубокой ночи меня никто не тревожил; только под утро тихонько прокралась Надея. Встала рядом с моей кроватью и нерешительно потрясла за плечо.

— Эй… Кир… Спишь?

— Не, — выныривая из дрёмы, пробормотала я. — А ты где была?

— На уроках, конечно, — ответила она, тыча мне в руки каким-то свёртком. — Странная ты, Кира…

— Почему странная? Погоди, ты была на уроках? Ой… я что-то пропустила?..

— Да нет, куда тебе, — внимательно глядя на меня, словно желая в чём-то уличить, произнесла Надея. — Ты же скоро будешь со старшими заниматься, зачем тебе наши уроки…

— В смысле? — опешила я, усевшись в кровати. — С какой такой радости?

— Кодабра велела, — всё так же не сводя с меня глаз, ответила Надея. — Да бери уже!

— Что это? — принимая свёрток, спросила я. — И откуда ты знаешь про Кодабру?

— Так она поди тебя не шёпотом на свои занятия пригласила.

— Да когда она успела? Надей, что вообще случилось такое? Чего ты так от меня жмёшься?

— Хорош притворяться, Кира. Все видели, как тебя испугалась тень.

— Меня? Тень?..

Видимо, на лице у меня была написала такая растерянность, что Надея всё-таки усомнилась.

— Ты что? Не помнишь? На уроке по приручению?

— Нет. Химик же задал нам вопросы для контрольной, и всё, мы отвечали. Разве нет? — смутно припоминания, что вообще-то ничего такого не помню, ответила я. — Погоди… Погоди, Надей… У меня в голове туман какой-то.

Она сочувственно выпалила:

— Наверное, это из-за той тени. Химик велел тебе её одолеть, а ты возьми и пригласи…

— Куда?!

— К себе. Сюда.

— Как?

— Ты сказала «иди ко мне» или «иди сюда»… что-то такое.

— И что?

— И тень попыталась прийти. Хорошо, что она мелкая была, Химик и Кодабра её одолели. Тогда-то Кодабра и сказала, что ты, кажется, слегка с приветом, и заниматься тебе надо сразу со старшими, чтобы тебе объяснили всё про стёкла, а то ещё такого наворотишь…

— Про какие стёкла?

— Колдовские. Кодабра ведёт предмет «стеклянное колдовство». Колдовские стёкла — механизмы для путешествий из мира в мир. Тени ведь тоже могут проникать через стёкла…

— Ничего не понимаю. Ничего не помню, — растерянно проговорила я. — А что потом было? Когда я эту тень… позвала?

— Она попыталась прийти. Холодно стало… Темно. Мне показалось, предметы начали плавиться. Как будто он сам пришёл…

Глаза у Надеи широко раскрылись, и она замолчала.

— Ты что?

— Я боюсь…

— Кого?

— Чёрного Короля…

— Это же сказки. Разве нет? Мне вообще показалось, что это приручение теней на сказки похоже… И этот король… как его… Эхорот? Эхогрот?

— Эхогорт, — тихо поправила Надея. — У него не случайно такое имя. Это отзвук. Эхо города в Чёрном Мире, где стоит его замок.

— А как город называется? — с интересом спросила я.

— Эхо-город…

— Никакой фантазии у теней, — проворчала я, принюхиваясь к принесённому Надеей свёртку. — А там что?

— Там булочка с сыром… Я тебе принесла, ты же полночник пропустила. Кира, как ты так? Как будто не боишься?.. Теней… всего этого…

— Да я не верю в это, — пожала плечами я, разрывая свёрток. — Ну это же как сказка, правда. Мне нравится в Муравейнике, тут колдовство, и всё классно. Честно, я боялась, что буду жутко скучать по дому, но тут такая кутерьма, что и хандрить некогда. Только вот эти тени… Все с ними носятся, тревожатся, а ведь это просто тени. Любые предметы отбрасывают тень. И люди тоже.

Я говорила это, жевала булку, но всё никак не могла понять — верю ли я сама себе целиком?

— А ещё люди сами становятся тенями, — серьёзно откликнулась Надея, совсем уж побледнев. — Не шути с этим, Кира… Это не сказки. Это…

Дверь задрожала и едва не слетела с петель от резкого стука. Надея вскрикнула.

— Это сам король Эхогорт пожаловал! — воскликнула я, спрыгнула с кровати и босиком перебежала комнату.

— Не открывай! — пискнула соседка. Но я дёрнула створку, и… Увидев, кто стоит на пороге, Надея с визгом отпрыгнула за шкаф. А я растерянно улыбнулась и, прикидывая, не слишком ли нелепа моя пижама, брякнула:

— Добро пожаловать!

— Доброй ночи, девушки, — поздоровался рыжий юноша с почти совсем белой кожей. — Кира Ольха — это ты?

Я кивнула, вспомнив, что надо бы закрыть рот.

— Возьми, — он протянул мне знакомую тетрадь на кольцах.

Ну, если после моих дел началась такая карусель, неудивительно, что я забыла тетрадь в классе. Смущал меня этот провал в памяти… Но пока некогда об этом думать. Я взяла тетрадь и улыбнулась:

— Спасибо… Ты в кабинете нашёл?

— Нет. Тебе велела передать госпожа Ирина.

— А как моя тетрадь оказалась у неё?

— Вот уж не знаю, — усмехнулся рыжий. — И лучше бы тебе лечь спать, Кира Ольха. Выглядишь неважно. Только не слови там во сне ещё каких теней.

Что ж, видимо, о моём храбром поединке с мышью прознала уже вся школа.

— Это что вообще за мистер-рыжее-изящество-весь-в-веснушках к нам пожаловал?

— Это Ингвар! Ингвар Арьян! — возбуждённо сообщила Надея, пряча улыбку.

— А чего ты так распереживалась из-за него?

Вскоре я поняла, «чего». Надея с видимым удовольствием рассказала о рыжеволосом Ингваре, «пилоте, о котором вздыхает вся школа», всё, что знала, — а потом мечтательно улеглась с книгой и с книгой же уснула. А я, посмеиваясь над байками о местном красавчике, решила попробовать зарядить свой планшет — до того руки не доходили даже просто достать его из рюкзака. И вдруг с ужасом подумала, что до сих пор не позвонила и даже не написала маме. С моего отъезда прошло почти два дня, она же с ума сходит! Как я про это забыла?!

— Надея! Надька! Проснись!!! — заорала я, стаскивая с неё одеяло. — Как мне маме позвонить?

— Ой… Чего ты кричишь так… Зачем ты ей так рано звонить собралась?

— Я ей ни разу не звонила с тех пор, как приехала, и не писала не разу! Она же не знает ничего, они там вообще меня потеряли наверно!

— Да успокойся ты, — Надея зажмурилась, отстраняясь от света зажжённого огонька, и сонно пробормотала: — Всё с твоей мамой нормально, ты вернёшься домой, она ничего и не заметит.

— Как это?

— Да тут же время не идёт вообще.

— Как не идёт? А как все растут? Откуда тогда старшие взялись? Когда они выросли?

— Пока на каникулах были.

— За каникулы на год не вырастешь!

— Ну сами себе прибавили, может… У них предмет есть по обращению со временем…

— Я смотрю, у старших вообще расписание поинтересней, — чуточку успокоившись, воскликнула я. — Слушай, Надь, а это точно? Про маму? Что она ничего не заметит, не будет переживать?

— Да точно, точно. Пока ты в Муравейнике, ни на ноготь не вырастешь. Успокойся и ложись уже спать…

— Ладно… Спасибо. Слушай, Надей, ещё вопрос. А тут не водятся мыши? Мне показалось, кто-то шуршал под подушкой…

Соседка не ответила. Я усмехнулась, невольно завидуя таланту Надеи засыпать в мгновенье ока. А вот мне спать совершенно не хотелось — воспоминания о маме и доме не на шутку меня переполошили. Не зная, чем заняться, я подождала, пока Надея уснёт, и решила поэкспериментировать с огоньками.

Сложила ладони лодочкой, зажмурилась и представила в них сине-зелёный огонь. Открыла глаза — пусто. Попробовала ещё раз и даже почувствовала лёгкое покалывание, но… всего лишь показалось. Тогда я постаралась вспомнить, что делали старшие ведьмы, когда разжигали огни. Что-то произносили? Хмурились? Может быть, хлопали в ладоши? Вроде бы нет.

Я ещё раз перебрала в памяти их огоньки. Фиолетовые, синие, голубые, тёмно-зелёные, сизые, травяные… Странно, но тёплых оттенков среди них было куда меньше. Я закрыла глаза, припоминая: меж зелени и сини было всего три-четыре ярких пятна, жёлтых, алых, золотых…

Попробовала представить жёлтый огонёк. Ладони снова защекотало, и на этот раз это точно было физическим ощущением, а не фантазией. Я опустила взгляд на руки, и на ладони прямо на моих глазах с тихим блеском потух изжелта-бледный огонёк.

Вау! Я создала огонь!

О том, что накануне своим «огоньком» я чуть не спалила лес, в эту минуту я как-то позабыла.

Потом побаловалась с цветом. Начала с красного: он удался отлично. Алый цветок прожил у меня в ладонях целых пять секунд и нисколько не жёгся, а только приятно грел руки. Затем на ум пришёл тёплый свет оранжевых ламп в кабинете приручения теней, и я вообразила точно такой же ласковый рыжий огонёк. Ну совсем как шевелюра того веснушчатого пилота…

Рыжий пушистик горел ровно и долго, слегка потрескивая, как маленькое солнышко. Пламя получилось очень лохматым: вокруг него расходилось мягкое свечение с зеленоватой прожилкой.

Надея заворочалась во сне, и я поскорее отвернулась к стене, чтобы не разбудить её светом. Мой рыженький огонёк, как птенчик, щекотался и шипел в ладонях, постепенно становясь горячей и горячей. Я подумала, что это связано с цветом; а ещё, наверное, чем теплее оттенок, тем проще огонёк создавать… Не зря у меня ничего не выходило с тёмными и холодными цветами. А с ярким и в лесу, и сейчас всё получилось сразу.

— Ай!

Язычок пламени лизнул кончик большого пальца, и рука дёрнулась. Тень от огня на стене тоже дёрнулась и вдруг совершенно сменила очертания.

Я нахмурилась. Не нравится мне это. Хотела было убрать огонёк, но сообразила, что так и вовсе останусь без света. Хоть я и не верила до конца во все эти слова про тени и их короля, но в темноте ещё не то нафантазируешь…

А тень на стене, между тем, росла и стала уже гораздо больше моего огонька и даже больше меня… Совсем как с той мышью в классе… И вдруг я вспомнила! Вспомнила, как хотела, чтобы тень выползла на край абажура, как позвала её, а потом она превратилась в огромную летучую мышь и набросилась на меня, а мне было смешно, смешно и совсем не страшно… Зато теперь я просто передёрнулась от отвращения, представив, как эта мышь копалась в моих волосах, касалась меня своими скользкими блестящими крыльями… блестящими… как зеркала…

…И моё отражение в них — чёрные худые руки, беспощадные пальцы, которые чертили багровые борозды…

Это была не я!

Я задохнулась от ужаса, а тень отделилась от стены, взмахнула крыльями и стала медленно опускаться.

— Да что ты опять кричишь? — недовольно пробормотала Надея, открывая глаза. И завизжала. Тень росла и уже заполнила всю комнату, когда мы наконец бросились к дверям, но они распахнулись нам навстречу. Меня как следует приложило створкой, а когда я опомнилась, то увидела Кодабру, которая накидывала на тень какую-то блестящую материю…

— Это зеркальное полотно, двустороннее, — дрожа, пояснила Надея, вытаскивая меня в коридор. — Сейчас она её усмирит… Наверное…

Но тень продолжала расти и стала уже такой огромной, что Кодабре было не справиться в одиночку. Соткавшись из воздуха, в комнату стремительно шагнул Химиникум — такой невозмутимый, словно пришёл на обычный урок. Следом за ним примчался мастер Клёён в синей мантии, накинутой поверх джинсового комбинезона. Появились ещё какие-то взрослые, наверное, другие учителя, которых я ещё не знала…

В конце концов они сумели утихомирить тень, спеленав её «зеркальным полотном». А потом Корица притащила гигантский чемодан, и они упрятали свёрток с тенью туда. Я успела заметить, что внутренние стенки у чемодана тоже были зеркальными.

— В таких чемоданах Химик хранит тени на каникулах. Чтоб не росли и не вырывались. Зеркальные ловушки их усыпляют, — прошелестела, сама не своя, Надея, переминаясь около стены.

А я вдруг почувствовала такую усталость, что села на пол прямо в коридоре, и сквозь непонятно откуда взявшийся звон в ушах не слышала ни восклицаний соседки, ни слов учителей. Видела встревоженные лица, но подняться не могла — ни встать, ни ответить… И только мягкий голос госпожа Ирины преодолел жуткий звон, гудевший, как многократное эхо:

— Кира, вернись к нам. Твоё место по эту сторону. По ту сторону — только ду́хи, только тени.

«Иди сюда», — в тот же миг, с холодной лаской, прозвучало в моей голове. И я двинулась на голос. Но Ирина снова позвала меня по имени, а Надея больно вцепилась в руку.

— Кира!

«Иди сюда!»

«Я приду. Позже. Пока меня ждут… там… в школе…»

И я поскорее побежала прочь, сама не зная, от чего. По сторонам мелькали факелы с серым застывшим огнём, ноги по щиколотку обвивал туман, было сыро, стыло… Плывущие каменные стены, лабиринты, гудящие барабаны…

— Кира. Кира!

Я улыбнулась госпоже Ирине и ясно, легко выговорила:

— Я здесь. Простите меня за переполох. Кажется, я просто уснула с огоньком в руках… Случайно… И появилась тень. Вы меня теперь выгоните из Муравейника? Из-за того, что я могу вызывать тени?

— Да куда тебя выгнать? Госпожа Кодабра, её и вправду надо учить вместе со старшими. Времени на сказки и мётлы нет. Боюсь, если Ольха не научится контролировать тени и стёкла, в школу явится сам Эхогорт…

— Типун вам на язык, Орей! Кира, в кровать! — велела Кодабра. — Я наведу сон без снов, а то ещё, чего доброго, во сне что-нибудь натворишь.

— Аа… — пробормотала я и шмыгнула в комнату следом за Надеей. Это было весомым аргументом — что я могу ещё что-нибудь натворить…

Орей, к которому обращалась Кодабра, повернулся ко мне:

— Насчёт твоего обучения, Кира, поговорим завтра. А пока, госпожа Кодабра, действительно, — усыпите девочку.

— Само собой, ректор, — хмыкнув, кивнула та.

Так значит, этот Орей — ректор? Выхо… дит… да…

Грозная преподавательница колдовских стёкол усыпила меня на полумысли.