Колдовские стёкла. Дочь Чёрного короля

Сердце Чёрного Мира

Дворец был похож на тёмный кристалл, устремлённый в небо. Острые рёбра пылали алым, вспыхивали иссиня-чёрным, взрывались серебром — и всё повторялось сначала.

Ладья держала курс на каменную арку у самого входа — туда и несла свои медленные, тяжёлые воды чёрная река. Арка эта была похожа на застывший базальт, на вскинувшийся поток, навек обездвиженный за неповиновение.

— Так оно и есть. Мой отец, король теней Саккарот, подчинил взбунтовавшуюся реку. В некоторых мирах об этом слагают сказки и зовут реку Ледой… Спокойнее, дочь. Скоро мы будем во дворце. Тебя уже ждут.

Я не знала, как себя вести. Слышит ли он все мои мысли? Могу ли я думать о чём-то, связанном с моей целью, не рискуя быть разоблачённой?

— Кира, милая, ты увидишь дворец, увидишь во всей полноте свои будущие владения, — и мысль исказить мир теней и свергнуть господина исчезнет. Развеется, как неверная тень на горьком ветру с Леды…

В моей голове расцветали морозные узоры. Тени сливались со льдом, и была в этой мрачности страшная, зловещая красота…

— Ты ещё молода, Кира, — говорил король, когда ладья, скрипя, подплывала к арке. — Я желал, чтобы ты выросла вдали от тени. Взрослея здесь, в темноте, ты была бы слишком слаба… Колдовскими стёклами я направил тебя в мир, открывший тебе магию. А теперь ты там, где и должна быть, тёмная госпожа. И тебе предстоит многому научиться…

Я смотрела на его высокий силуэт с обручем-короной, которая едва касалась серебряных волос, и не умела скрыть ужас ни в глазах, ни в сердце. Это я-то — тёмная госпожа? Чему он хочет учить меня? И неужели всё это — правда?

— Ты открыла мне путь в миры, откуда тени изгнаны. Для тебя пришло время отдыха — отдыха и учения. Долгое, долгое время; нам некуда спешить. Шаг за шагом, ступень за ступенью мы войдём в иные миры. И будет это уже к ночи сего дня. Но до тех пор утечёт много воды…

— К ночи? Ты говоришь, впереди долгое время!

— Леда несёт свои воды иначе, она не подобна другим рекам, — медленно и невесело ответил король. — Её ледяное течение сгущает время, оно тает на её берегах медленней, чем вечный снег. Но сама река… Не касайся её, Кира, если не желаешь ускорить свои дни. Ты уже достаточно повзрослела, чтобы принять учение, когда всходила на борт ладьи. Более не нужно.

И я наконец поняла, что смущало, что казалось таким чужим и странным всё это время.

Моё тело.

Я стала старше.

Леда состарила меня в какие-то секунды! Так вот отчего поседели старшие в классе госпожи Кодабры… Отсюда, из мира теней, её кабинет и весь Муравейник казались не более чем сказкой; потерянным светом и свободой.

— Не печалься об утраченных годах, их не слишком-то много, — мягко молвил король. — Впереди у тебя неисчислимо больше…

Я уткнулась головой в свои новые, исхудавшие, побелевшие руки и заплакала. Наверное, навалилось всё разу: бессонная ночь, невероятная круговерть событий, уход Ингвара, глухой, тёмный мир, слова Эхогорта…

— Не печалься, дочь моя, — повторил король. По его воле я подняла голову, вновь не владея ни мыслями, ни телом. По его воле улыбнулась, отёрла слёзы и подошла к борту ладьи, встав рядом с королём и плечом ощутив исходящую от него прохладу. — Не печалься. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди.

Я глядела вперёд невидящим глазами, ослеплённая чёрным блеском дворца. А потом ладья вплыла под арку, скудный свет поглотила милосердная тьма, и только глухой рокот, нараставший откуда-то из-под волны, говорил, что я ещё чувствую, ещё осознаю…

— Это тени, сосланные в Леду, — объяснил Эхогорт. — Им не было места в этом мире. Теперь они вечно приветствуют вплывающих во дворец и сплавляют по реке ладьи.

Я осторожно выглянула за борт и тотчас отпрянула. Рокот и шорохи, которые я принимала за плеск невидимых вёсел, издавали вовсе не вёсла. Это скрипели и роптали полулюди-полутени с обвисшей кожей, в серых лохмотьях, с провалами глаз и свисавшими, тёкшими по воде волосами.

— Это наши слуги, — равнодушно повторил Эхогорт. — Не бойся их. Не бойся в этом мире никого, кроме своего короля, Кира. И прими дар.

Он протянут руку к моему лицу; я съёжилась и отступила. На губах короля впервые мелькнуло подобие человечной улыбки. Он произнёс с властной, холодной грустью:

— Я не причиню тебя зла, дочь.

Коснулся моих волос. По лбу скользнуло что-то прохладное, гладкое и сухое, как шёлковая лента. Я перевела взгляд на Эхогорта — и едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть: его руку обвивала тонкая, тёмно-синяя змея. Её чешуя отливала ледяным лунным серебром.

— Это Грекомида. Она служила мне девятнадцать лет, была моим гонцом, вестником, лекарем и загадкой. Теперь она твоя.

Змея подняла голову и распахнула глаза — они были похожи на яркие, чистые изумруды, такие чужеродные в этом мире полутонов и жемчужных оттенков.

Немигающий, с поволокой взгляд заставлял повиноваться. Я подставила дрожащую руку, и Грекомида с шорохом скользнула мне в ладонь. Помедлив секунду, обвилась вокруг запястья и, потяжелев, застыла — совершенно недвижимо; будто неживая.

— Браслет, — прошелестела я, не отдавая отчёта.

Змея действительно была похожа на браслет — узкая изящная спираль из чернёного серебра с вкраплением изумрудов. Наконец я поняла, кто все эти ночи в Муравейнике шуршал под подушкой.

Мы вплыли в подземную лагуну — всюду по стенам плавали и плясали изломанные угловатые блики, подо дном рокотала река. Тени-слуги вновь выстроились лестницей, по которой Эхогорт, а следом и я сошли на берег. Под ногами хрустнула влажная серебряная галька.

Я думала, нас встретит целый королевский двор теней, но на берегу лагуны не было никого… по крайней мере, никого, кого я могла бы увидеть. Но стоило сделать несколько шагов, как одна невидимка подхватила меня под руку, другая разостлала стеклянную тропу прямо поверх гальки, а третья, взвившись под потолок, осветила лагуну мягким серебристым светом. Тогда-то я и увидела толпы, тысячи, тьму теней…

— Добро пожаловать во дворец Чёрного Короля, — прошелестел разноголосый хор. Эхогорт, коротко поклонившись мне, произнёс:

— Я оставляю тебя на попечение слуг. Проси у них всё, что тебе понадобится. Дворецкий покажет тебе тёмную Академию и твои покои. Встретимся позже, дочь моя.

Поклонившись ещё раз, король исчез. А я окунулась в безвременную круговерть Чёрного Дворца…

Безмолвные тени повели меня галереями и коридорами, так похожим на те, по которым мы с Ингваром бежали в башню ректора. Я миновала широкую лестницу, по обе стороны которой застыли кадки с тёмными цветами — у её подножия били колючие серебристо-рыжие огни. Я хотела перешагнуть через них, приподняв платье, но тени перенесли меня сами. Не очень приятное ощущение: тебя касаются что-то холодное и скользкое, как шёлк, влажное и склизкое, как водоросль…

«Перелетев» через огонь, я взошла по лестнице. Затем мы свернули направо, налево, вновь направо — вокруг тянулась череда пустых высоких залов, не отличимых один от другого. Тёмные ламбрекены и тяжёлые портьеры, туман тюли, бесконечные вереницы портретов и ни одной, ни одной лампы…

— Ваши покои, госпожа, — прошелестели мои провожатые на пороге очередного зала, скрытого кружевной завесой. — Вы сможете отдохнуть и найти рисунки вашего отца…

Рисунки отца? Как интересно… Но об этом позже, позже…

Я переступила порог. Браслет на руке ожил, змея подняла голову и цыкнула на тени — словно щёлкнул бич; они отпрянула от порога и замерли сгустками белёсого сумрака.

— Спасибо… — прошептала я.

Что ж, значит, я побуду одна. Это хорошо. Лишние тени в доме — ни к чему… Кажется, глупее этой фразы у меня ещё не было. Лишние тени в доме. Ну-ну. Самое то для дворца в столице мира теней.

Комната была невероятна.

Дальняя стена виднелась едва-едва, выплывая из туманной дымки тонкими, светящимися изломами линий, которые складывались в силуэты деревьев, холмов и рек. Из этих щелей, узких, как провода, лилось холодное, лунно-жёлтое сияние. На полу тени и блики переплетались, образуя сложные узоры цветов и листьев, целые лабиринты, причудливую вязь…

Это был ещё один театр теней. Но теперь я не на уроке; всё творится взаправду. Эти тени, блики, линии, дальние деревья… Мне показалось, я слышу шелест крон и ночные звуки — зазвенел сверчок, ухнула сова. Где-то, скрипя и разбрасывая оранжевые брызги, качнулся фонарь.

Тонко-тонко, на грани слуха, играла флейта. Тикали часы. Тик-так. Тик. Так…

Я встряхнула головой, вырываясь из плена звуков. Дальняя стена комнаты по-прежнему казалась манящей и недостижимой, но из тьмы, повинуясь моему взгляду, выплыли и другие предметы.

Пол просторной, полупустой комнаты был вымощен мелким камнем, стены выкрашены мерцающей тёмно-синей краской. В сумраке по правую руку от входа белела туманными пологом кровать. Прямо напротив чёрными безглазыми зеркалами глядели увитые пепельным папоротником окна. Перед ними стоял длинный стол. Молчала белая свеча в узорном металлическом подсвечнике… Кроме неё, на столе покоились несколько пышных перьев и узкий ящик для бумаг.

Я опустилась в низкое белое кресло, всю стену по соседству с которым занимали громадные, до самого потолка, книжные шкафы. На мгновение вспомнила удивительный книжный магазин в Улигорако, где мы с Надеей были так недавно…

…Рядом с кроватью чернели ещё два окна — одно было в форме ромба, в тёмной деревянной раме, а другое напоминало маленькие восточные окна с расписными стёклами. Стёклами… Нахлынуло новое воспоминание: огромное витражное стекло холле у комнаты Норы. Как бы мне хотелось вернуться в тот день…

Меж окон, кстати, светились те же узкие, ломаные линии, чьи тени и отраженья складывались в узоры. Я вгляделась в пол — своеобразный каменных холст для рисунков, сплетённых из света и тьмы… Тёмная пещера, зелёные птицы, призрачный корабль в густо-антрацитовых водах, крылатый сфинкс, лес, вуаль, чёрные розы… Кажется, их можно было разглядывать бесконечно — уводящие в глубину, скупые и ёмкие картины, высеченные лучами в вечном камне. Неужели это и есть рисунки Эхогорта? Безжалостен и тёмен владыка теней, заковывающий свет в узкие щели, стягивающий искры в паутину каменного плена…

Я пришла в себя лишь много минут спустя, да и то из-за холода, поднимавшегося от пола. Поёжилась, топчась на месте и не зная, куда податься. Надолго ли меня оставили одну? Что мне делать?

Что делать?

Ха, вот фраза ещё глупее прежней! Ответ ясен. Делать то, за чем я пришла. Искать сердце Чёрного Мира.

На этой мысли вновь ожила Грекомида. Она сжала моё запястье, вытянулась в длинный шнур, скользнула вверх, обвила и сдавила виски́…

Она слушает мои мысли… Так вот как Эхогорт «слышит», о чём я думаю!

Я постаралась очистить разум. Прошла минута, другая… Я сдерживала мысли, как сдерживают дыхание. Постепенно змея успокоилась, соскользнула с моей головы и, вновь окаменев, устроилась на запястье.

Что же делать, как же мне избавиться от этого предательского украшения-маячка?..

— Уйди? — растерянно попросила я, не зная, что ещё предпринять. Сработало с Пыхалкой — может, сработает и сейчас?

Змейка шевельнулась, и я проговорила, громче, с внезапной уверенностью:

— Уйди! Приказываю тебе — я, Кира Им… Имплицитас!

И змея послушалась! Стекла по запястью струйкой каменной пыли… Часть попала в рукав, часть просыпалась на пол. Получилось! Надеюсь только, я её не убила…

Я осторожно стряхнула змеиный пепел в высокую вазу у порога, вихрем выскользнула из комнаты, прорвалась сквозь сонм теней и побежала вверх, вверх, по тёмным извилистым коридорам. Сколько времени уже потеряно? Утро всё ближе. Как жаль, что здесь вечные сумерки, и нет никакой возможности отследить, который час!

В темноте я едва не споткнулась о нечто массивное прямо посреди широкого коридора. Сдавленно взвизгнув, отскочила в сторону, юркнула за пыльную портьеру и затаилась. Видимо, нечто тоже застыло: по крайней мере, я не наблюдала никакого движения.

Наконец я осмелилась выбраться из укрытия… и поняла, что меня напугал каменный дракон. Ещё один фамилиар Эхогорта?.. В лапах дракон держал широкое стекло, на котором стояло несколько подсвечников с огарками свечек, какие-то щипцы, молоточки, моток проволоки. Какой интересный, однако, стол… И всё-таки лучше держаться от всех этих каменных зверей подальше. Я обогнула дракона и помчалась дальше, удивляясь, что никто не ловит меня, не следит, не летит в погоню. А Эхогорт ведь знает, зачем я явилась… Неужели так полагается на змею?

Надо мной раздался свист, и летучая мышь на миг коснулась плеча. «Я с тобой, дочь моя», — провыл за окном ветер. По коже расползлись мурашки. Видимо, здесь, в своей вотчине, он со мной всюду… Что делать?

То, зачем я сюда пришла.

Но я медлила.

Почему? Что случилось?.. Или я на секунду действительно захотела, представила себя тёмной госпожой?

Я в ужасе сжала руками голову. Мне нужно сердце Чёрного Мира. Я должна достать его и поскорее убраться из Эхо-города!

Вновь чувствуя непривычную, тревожную лёгкость, я побежала вперёд. Грохотали шаги, грохотало в груди сердце, несколько раз я едва не поскользнулась на тенях, вившихся под ногами, а когда наконец споткнулась о порог и покатилась кубарем, выставив перед собой руки…

…кончики пальцев были прозрачными. Пальцы становились прозрачными на моих глазах!

Меня затрясло. Нужно убираться, пока я ещё не потеряла тело, не потеряла окончательно разум!

Коридор ветвился прямо передо мной. Одна дорога шла вниз, и сквозняк доносил запахи тины и застоявшейся воды. Я была уверена — это путь к лагуне.

Второй коридор брал круто вверх. Это был путь к башне.

Я закрыла глаза. Перед ве́ками медленно, с каждой секундой отчётливей проступала карта дворца — такой, какой помнил её мастер Орей. Тёмно-красная нить, пульсировавшая, словно тонкий сосуд с кровью, вела вперёд, по уходящему вверх коридору.

Я могу убежать. Вернуться в Муравейник, а затем, лишившись магии, попасть домой.

Я могу найти сердце Чёрного Мира.

Я могу стать тёмной госпожой — и в этом случае точно не проиграю. И то, каким завтра станет весь мир, зависит от того, какой коридор я выберу прямо сейчас.

Я поднялась на ноги и, прихрамывая, двинулась вперёд. Едва контролируя себя, балансируя на самом краю своего страха — как на краю бездны, — я вдруг вспомнила — драже… У меня ведь есть ещё одно! Ректор дал мне про запас — наверное, как раз для такого случая! Я с благодарность ощутила тёплую волну, прокатившуюся по телу, и полезла в карман.

Но вот беда — никаких карманов в платье не было; это ведь было вовсе не то платье, в котором я покинула Муравейник… Что ж. Придётся справляться без помощи волшебных конфет.

Я тяжело вздохнула, сцепила на груди дрожащие руки и шагнула в непроглядную, свирепую, ледяную тьму.

— Отдай мне сердце, отец.

— Ты хочешь, чтобы этот мир, — король обвёл рукой зал, сумерки за окном, сверкающие тёмным серебром своды, — твой мир! — исчез?

— Мой мир не здесь, — глухо ответила я. — Мой мир — по ту сторону стекла.

На миг в башне повисла тишина — словно на голову опустили душное стёганое одеяло. А потом Эхогорт рассмеялся — посыпались стёкла… Вихри за стеной откликнулись на его смех, в воздух взвились серебряные кольца. Город заполнил ледяной громовой хохот. Растягивая слова, король произнёс:

— Что ж, Кира… Я горд тобой. Ты поступаешь так, как я хотел бы, чтобы делала моя дочь. Ты не предаёшь своего мира… Но я уже сказал тебе: твой мир — здесь. В тенях. Кира Имплицитас — дочь Чёрного Короля!

Эхогорт сошёл с возвышения, на котором стоял сложенный из прозрачных пластин трон, и склонился надо мной. Заклубился, поднимаясь от пола, знакомый холодный, жжёный запах…

— К тому же, Кира… Я готов позволить тебе встретиться с матерью. Если ты перестанешь думать лишь о том, как бы украсть сердце Чёрного Мира…

А я ведь и вправду не могла оторвать глаз от хрупкого стеклянного шара на ажурной подставке из чёрного металла — там, за троном. Внутри шара танцевало тёмное пламя, словно цветок под ветром, словно настоящий живой огонь…

— Да, он жив. Он обладает разумом. Он способен создавать и поглощать миры. Он — тот свет, без которого не существует тени.

Я вновь вспомнила купол над костром, который в той, другой жизни соорудил мастер Клёён. Тот купол ограждал костерок от ветра. А стеклянная оболочка этого, тёмного, огня защищала от него мир. Она была прозрачной тюрьмой; я не знала, что случилось бы, вырвись пламя из стеклянного плена. Но я не могла оторваться от тёмного танца зловещего крошечного огонька на помосте рядом с троном.

И вдруг я по-настоящему услышала, что произнёс Эхогорт. За пляской пламени я позабыла… пропустила… А он…

— Я позволю тебе увидеть мать.

— Мама дома. В другом мире, — каким-то чужим голосом, чувствуя, как ухнуло в неведомые глубины моё собственное сердце, произнесла я.

— Твоя мать — твоя настоящая мать — здесь.

— Нет. Нет, — я покачала головой. Цветной каменный пол под ногами завертелся, я покачнулась и вынуждена была схватиться за короля, чтобы не упасть.

— Да, — почти мягко ответил Эхогорт. — Ты никогда не знала своей матери, Кира. И если ты уйдёшь отсюда — с чёрным пламенем или без него, — тебе не увидеть и той женщины, которую ты считаешь матерью. Я позабочусь об этом, дочь.

Я не могла бы заговорить, даже если бы захотела — так пересохло в горле. Только хватала ртом воздух, пытаясь уместить всё это в своей голове.

Позабыла о сердце Чёрного Мира, позабыла, что Муравейник и другие миры — на волосок от гибели.

Мама? Неужели король говорит правду?

…Забили часы.

Это и вывело меня из оцепенения. Семь ударов, гулкий стук, дальний крик кукушки из мира, где по утрам золотится рассвет, люди не бесплотны, а магия бывает не только зла, но и добра.

Семь ударов. Мне пора. Осталось совсем немного, и если сейчас я позволю себе промедление, хоть секунду раздумий и страха, — всё пропало.

Я вырвалась из его рук и взлетела по ступеням. Стекло шара с тёмным пламенем обожгло ладони льдом. Я вскрикнула, отпрыгивая, ноги уже обвивали тени, от пола они поднимались выше и выше, стремясь заключить меня в кокон… Но шар с огнём был у меня. Одной рукой сжимая обжигающую сферу, другой я метала вокруг себя пламя — разноцветное, горячее, злое, смертельное для теней. Я видела короля, который словно увеличился в росте и летел на меня громадной летучей мышью. Свистел ветер, и Эхогорт уже нависал надо мной… Его холод, его ненависть, его чёрное пламя…

Я с криком швырнула лохматый огненный сгусток прямо в его лицо. Король не отпрянул — он словно раздвоился, пропуская огонь, а затем соединился вновь, и теперь на его лице был жуткий, хищный оскал.

Я зажмурилась, но оскал не уходил, и холод окружил меня со всех сторон, пропитал мысли… Паутина и тьма, серебряные кольца, хриплый каркающий смех, низкий гул… Как в старой сказке… как в старой сказке…

Я вспомнила урок сказок. И отвела глаза, ни на что не надеясь, а только желая избавиться от этого гнёта, от вязкой черноты, хлынувшей на меня из его глаз. И, собрав в кулак все силы, соскочила, скатилась, упала со стеклянного помоста, крепко сжимая шар с пламенем.

И бросилась наутёк.

Тени, бестолково мечась, разнеслись по всем уголкам зала, покрыли пол, оплели стены, но те, что оказались рядом со мной, словно обтекали меня, слепо тычась, сворачиваясь, тая…

Я сумела отвести им глаза — всем теням! И самому королю!

А он, с застывшим жутким оскалом, рыскал вокруг помоста, и его корона ослепительно сияла над головой. Я встретила его взгляд — и два чёрных огня, ещё более яростных чем тот, который я держала в руках, пригвоздили меня к месту. Он не видел меня — но он знал, я здесь!

— Кира! — прогрохотал он.

В мгновение ока из великана-короля он превратился в сгорбленного карлика со страшной клыкастой улыбкой, с налитыми синей кровью глазами. Пальцы скрючились, корона разгорелась до ледяного блеска, голова выдвинулась вперёд, словно он нюхал воздух, пытаясь отыскать меня по запаху.

Я окаменела от ужаса, и всё, чего я отчаянно желала в этот миг, — чтобы у меня хватило сил, чтобы колдовство не распалось туманными струйками, чтобы он меня не заметил…

Ровно в тот миг, когда Эхогорт, взмахнув мантией, взмыл к потолку, я больше не смогла удерживать магию отведения глаз. И он полетел на меня…

Я закрыла глаза и сжалась… вот-вот… вот-вот…

Чёрный вихрь накрыл с ног до головы, погас последний свет, и король схватил меня за руку. Жалкая попытка создать защитный огонёк струйкой пара стекла по запястью, запутавшись в фенечке, что дала мне Надея.

Напоследок что-то тёплое толкнулось в сердце. Что-то заставило меня распахнуть в последний раз глаза и взглянуть точно в серебристые зрачки Чёрного Короля. Свободной рукой, позабыв, что держу в ладони сердце мира теней, я создала ещё один огонь — жаркий, золотой, с истинным горячим волшебством внутри.

Вокруг меня встала стена пламени, но огонь не жёг, а только пылал, слепил и грел. Хрустнуло и лопнуло в моей руке, осколки впились в ладонь, на секунду я ощутила, как по пальцам стекает липкая кровь, а потом… Зал захлестнула огромная волна — золото вперемешку с серебром, тёмный плотный гул поверх алого крика. Я тоже кричала — от страха и от боли, от того, что задыхалась в сухом пламени и мокрой тьме… Всё смешалось, закрутилось, взвыло… Вихрь уносил меня… Я была одна в огромном, бесконечном одиночестве…

Ослепительно вспыхнуло солнце. Под мелодичный звон колоколов и часов на далёкой башне Муравейника осыпался прахом Чёрный дворец.

— Кира! Кира!

Сердце грохотало, и пульс зашкаливал.

— Кира!

Где я? Сила ушла, я с трудом привстала на локте. Где огонь, где тёмный зал, где король?

— Кира! — крикнул кто-то в третий раз, и я очнулась. В своём доме. В своей кровати.

А рядом сидела мама.

— Мама?

— Кирочка, приснился дурной сон?

Ещё бы! Какой дурной, путаный сон! Какие-то тени… Стеклянное сердце… Рыжий пилот, и непослушная метла, и чёрный щупальца, влекущие меня в туман…

— Мамочка!!!

Тяжело дыша, я судорожно огляделась по сторонам. Почему же мне кажется, будто я не была здесь очень, очень давно? Привычный диван у окна, на широком подоконнике — подушки и книги. Шкаф и полки в углу… Дверь, изрисованная витражными красками… витражными красками… Что-то вертелось в памяти и на языке, но никак не давалось в руки.

За окном брезжило серое утро. На тумбочке у кровати мягко светил золотисто-зелёный ночник. В углу я заметила раскрытый чемодан, в котором были аккуратно сложены пальто, несколько книг и мои вещи.

Никаких теней.

Всё ровно так, как было утром моего отъезда. Только — отъезда куда? Я мучительно пыталась вспомнить, что же мне снилось…

— Автобус приедет в полдень, — напомнила мама, раздвигая шторы. С улицы в комнату хлынул туманный утренний свет. — Поднимайся. Что хочешь на завтрак?

В её голосе было столько ласки и грусти, что у меня сжалось сердце. А потом я вспомнила про чёрное огненное сердце, подёрнутое хрустальным инеем. Вспомнила, как оно с хрустом раскололось в моей ладони. Или это только почудилось?

Или всё, всё, что произошло, мне только почудилось?

Я что-то ответила маме, вылезла из-под одеяла и начала собираться — совершенно на автомате. Мысли мои унеслись далеко-далеко от привычного мира. По капле, слово за слово, картинка за картинкой — мой сон возвращался и разворачивался перед мысленным взором.

Муравейник, тени, уроки, Ингвар, Кодабра…

За завтраком родители списали мою тревогу на нервы. Я машинально кивала, изнывая от желания разобраться, понять, отделить явь ото сна и выдумки… Было ли это по-настоящему? Что произошло?..

Вот завтрак, тарелки с остатками омлета и йогурт, вот знакомая до последней щели в обоях кухня, вот моя комната и чемодан, в который я складываю тетради, маркеры и аккумулятор-пыхалку… Вот прощается со мной брат — ему пора в школу… Последние приготовления… Папа целует меня на прощанье и уходит на работу. Велит написать ему, как сяду в автобус, и в дороге, и как приеду, а вечером обязательно позвонить… Мама тоже твердит что-то подобное, кладёт мне в рюкзак синий контейнер с бутербродами и печеньем…

Меня мутит от запаха, но я старательно доигрываю роль домашней девочки. На душе тоскливо и вместе с тем тревожно; дует сильный ветер — словно предвестник приключений и перемен…