Когда завидуют мертвым

20 Диссонанс

— Я его щенком спасла от морлоков, — говорила Нордика.

Они медленно шли по темному коридору. Надо было быть осторожными. Где-то могла остаться выжившая амазонка. Мог притаиться люпус. Или они могли встретить зомби. Обращенную пси-волком. Возглавлял процессию Людоед. Следом Варяг и Юрий. За ними огромный волк, Нордика и Вячеслав с Николаем.

— Первые волки-мутанты просто выглядели по-другому. Потом появились эти псионики. Сначала они были одиночками, — продолжала рассказ женщина. — Потом стали сбиваться в стаи. Принцип простой. Чем больше стая, тем больше шансов на выживание. Они воюют своими кланами. У побежденных съедают детенышей и самцов. Покоряют самок.

— Короче, все как у людей, — послышался голос Ильи.

— Ну да, — покачала головой Наталья. — Вот он из одиночек. — Она потрепала шерсть на спине у пси-волка, и тот завилял хвостом. — Вообще он, судя по размерам и четким линиям, скорее всего, мог бы стать вожаком. Но он из поколения одиночек. Ему уже семь лет. А попал ко мне трехмесячным где-то. Он умеет рычать так, что это пугает целую стаю. Мы с ним охотились на вожака ближайшей большой стаи. Ахиллес его победил. Потом, конечно, у них появился новый вожак, но моего песика они не забыли и боятся как черт ладана. Вот и разбежались сразу, как он зарычал на улице. В том и план состоял. Сначала мы завели сюда зверей, потом разогнали их. Кажется, стая двинулась в сторону Заречной.

— Теперь на второй базе кровавую баню устроят, — удовлетворенно произнес Людоед. — Будет там весна на Заречной улице.

— Там же дети, — пробормотал Юрий.

— Это уже не дети. Это мусор человеческий, — резко ответил Крест.

— Слушай, ну нельзя же так, в самом деле, — нахмурился Варяг.

— Яхонтовый ты мой. Ты хоть представляешь, какое воспитание они уже получили? Ты представляешь, кто из них вырастет? Они же сыновей убивают либо воспитывают в своих извращенных понятиях. А если он подрастет и разочарует? Сын, в смысле. Не оправдает надежд? Тогда его убивают без зазрения совести. А представь, что они из своих дочерей лепят? Пусть подыхают там все. Да ты Макарова вспомни и его замечательную дочурку.

— Надо его тело найти, — вздохнул Алексеев. — Похоронить по-людски.

— Мало шансов, — мотнул головой Людоед. — Тут двадцать минут все было во власти пси-волков. Сожрать могли запросто.

— И тем не менее, — поморщился Юрий.

— Для начала нам наши вещи найти надо, — сказал Варяг. — Я замерз совсем, да и оружие наше там должно быть.

— Туда. Там я ваши вещи видела. — Нордика указала в правое ответвление коридора.

— А ты тут хорошо ориентируешься. Бывала тут? — спросил Варяг.

— Я училась здесь пару лет.

— У амазонок?! — удивился Яхонтов.

— Да нет. До ядрены еще. В школе этой.

Они остановились на распутье. Коридор уходил вправо и прямо. Слева еще один спуск в другой подвал.

— Я думаю, надо на время разделиться. Пацаны тут пусть стоят, а мы за вещами сходим, — предложил Крест. — Мало ли кто из подвала покажется. Пусть сразу стреляют на поражение. Варяг, ты не возражаешь?

— Думаю, ты прав, — кивнул Яхонтов.

Они двинулись вправо. Сквернослов и Васнецов остались их ждать.

— Все-таки Людоед молодец, — хмыкнул Вячеслав. — Такую операцию провернул.

— А мне вообще кажется, что он нас специально отправил в плен к амазонкам, чтоб бойню у них устроить, — пожал плечами Николай. — Учитывая, какой он циничный человек, я думаю, что это так и есть.

— Глупости. Хотя злодей он тот еще. Этого не отнять. И откуда у него иммунитет к пси-волкам?

— А почему волки ему почти не сопротивлялись, когда он их резал?

— Так это… Они же свои пси-способности включили. Мне ребята в конфедерации рассказывали. Когда они зомбируют, то в трансе находятся. Тот, что тебя в парке обращал, тоже вялый был и от сталкеров уйти не смог. Помнишь? — Сквернослов задумчиво посмотрел под ноги и замолчал.

Николай посветил факелом. На полу кровавый след. Словно тащили кого-то, истекающего кровью. След уходил вниз по лестнице.

— Может, туда Андрея утащили? — задумчиво произнес Вячеслав.

— Да это может быть кровь кого угодно. Тут же бойня была.

— Пошли, проверим? — Вячеслав взглянул на брата.

— Ну уж нет. Я по башке уже получил от Варяга за самодеятельность. Хватит.

— Тогда стой тут, а я спущусь. Дай факел.

— Ну чего тебе неймется? — поморщился Васнецов. — Давай остальных подождем?

— Струсил, что ли? — усмехнулся Вячеслав.

— Да иди ты, — буркнул обиженно Николай и зашагал по лестнице вниз.

Этот подвал, в отличие от их темницы, был куда меньше. На полу лежало несколько растерзанных волками тел и мертвый люпус. В стене две двери. Одна распахнутая. Внутри крохотного помещения лежал всякий хлам. Разломанная мебель, тюки из мешковины. Веники. Разбитая стиральная машина и сваленные в кучу книги. Вторая дверь была закрыта, и следы крови, по которым братья сюда пришли, уходили под нее.

Сквернослов жестом дал понять Николаю, чтобы тот взял дверь на мушку. Васнецов кивнул и прицелился своим трофейным пистолетом. Вячеслав со всей силы ударил ногой по двери, и та, не выдержав, слетела со своих ржавых изношенных петель и рухнула на пол. Это была небольшая комната с маленьким столиком внутри, на котором стояла зажженная керосиновая лампа. На грязном полу лежал мертвый Андрей Макаров и рядом сидела измазанная кровью Ульяна. Она практически никак не отреагировала на то, что кто-то внезапно вышиб дверь в помещение, ставшее для нее убежищем. Девица только медленно подняла опустошенный стеклянный взгляд, скрывающийся за свисающими, хаотическим образом взъерошенными волосами.

Вячеслав сначала замер, глядя на нее, а потом вдруг злорадно произнес:

— Вот это удача! — Он вошел в помещение и, схватив девушку за волосы, выволок из комнатки. — Все, тварь. Сейчас я тебя так оприходую, что ты подохнешь.

Она даже не сопротивлялась. Только постанывала и лениво водила перед собой руками, словно искала, за что ухватиться. Николай растерянно смотрел на происходящее. Вот Сквернослов притащил Пчелку к соседней комнате и, свалив на пол один большой тюк, швырнул девушку на него. Затем навалился на нее и стал рвать одежду. Васнецов наконец пришел в себя и шагнул в сторону своего названого брата. Руки Васнецова были заняты оружием и факелом, поэтому он оттолкнул Вячеслава от Ульяны ногой.

— Ты что? — зло зарычал Сквернослов.

— Это ты что? Ты что задумал? — бормотал Николай, не веря в то, что его брат действительно мог задумать такое.

— Да пошел ты на хрен, Коля! Она не тебя ногами пинала! Я ее сейчас поимею! И если ты не будешь ослом, то и тебе оставлю, прежде чем ее тут кончить!

— Не смей этого делать! Ты спятил совсем?! Ты же потом жалеть всю жизнь будешь об этом!

Васнецов вдруг вспомнил, как он убил Рану. Потом вспомнил свой сон, в котором она кричала от боли и говорила о насильнике, рвущем ее тело на части. Он не мог допустить, чтобы близкий ему человек совершил нечто подобное.

— Я буду жалеть, если сейчас не воспользуюсь случаем, идиот! Уйди к черту! Не хочешь сам, не мешай другим!

Сквернослов шагнул к свернувшейся калачиком и закрывшей лицо руками Пчелке.

Николай навел на него пистолет.

— Стой, Славик. Я не позволю тебе, — тихо, но убедительно сказал он.

— Ты что? Ты выстрелишь в меня из-за этой шлюхи?

— Почему это она шлюха?

— Потому что шлюха!

— Это ни фига не убедительно, Славик. Я сказал, я не позволю тебе.

— Тварь. Ну ты и тварь, Коля. Не думал я…

— А ты подумай. Это же дочь Андрея. Вон он лежит. Наш товарищ. Как ты можешь?

— Дочь нашего товарища, которого она убила. Я лишь мщу!

— Чушь. Ты чушь городишь…

Выстрел! Еще выстрел! И третий…

Людоед, затаившийся на лестнице, наконец вышел на освещенный факелом участок. Взглянул презрительно на Славика. Затем на Николая. Оба были испуганы и растеряны. Затем он шагнул между ними и сделал последний, четвертый выстрел из пистолета в голову уже мертвой Пчелке.

— А теперь оба пошли вон отсюда, — процедил сквозь зубы Крест.

Боль, обида и отчаяние толкнули Николая в спину. Он швырнул в стороны оружие и факел и схватил Людоеда за ворот его черного морпеховского мундира.

— Гнида! Что ты наделал! — заорал Васнецов, но резкий удар ладонью в ухо отшвырнул его к стене.

— И что я наделал? — насмешливо произнес Крест. — Не позволил твоему братику ее изнасиловать? Или не дал тебе ее спасти, чтоб она тебя своими прелестями наградила в знак благодарности?!

— Скотина, зачем ты ее убил?! Тебе лишь бы убивать! — причитал Васнецов, опершись на стену и еле сдерживая слезы.

— Ага. Я же чертов Людоед, — засмеялся Илья. — Да ты сопли свои подотри, в конце концов! Вокруг уже скользко от них! Ты что, не видел, что она зомби? Ее пси-волки уже обратили!

— Ты врешь! Ты все врешь! Тебе удовольствие доставляет убивать всех без разбору! Ты даже свою возлюбленную прикончил! Думаешь, я не знаю?!

После этих слов Илья схватил его за грудки и врезал ему головой по переносице. Васнецов рухнул на пол.

— Отвали от него, придурок!

Сквернослов оттолкнул Людоеда, но тут же отлетел от удара ногой в живот.

Крест подпрыгнул к нему и добавил кулаком по скуле.

— Ты, парашник, вообще заткнись! Я насильников морлокам скармливаю, дерьма кусок! Самое поганое существо на Земле — это вонючий насильник вроде тебя, мразь! Я вас ненавижу! И вашу ублюдочную психологию, и мотивацию ненавижу! Вы такие жалкие ничтожества, что блевать охота! — кричал Людоед, выкручивая упавшему Сквернослову руку.

Упершийся в подбородок Ильи языческий меч заставил его подняться и отпустить Вячеслава.

— Крест, ты меня достал уже своими выходками. Девку убил. Теперь пацанов моих прессуешь. Ты вообще на всю башку отмороженный? — спокойно сказал Варяг, держащий свой меч.

Людоед, пристально глядя в глаза Яхонтову, лишь нагло ухмылялся.

— Эх, Варяг, я был лучшего о тебе мнения. Думал, ты умней. Кстати, одна из моих последних выходок — это спасение ваших жалких жизней.

— Спасибо, чувак. Теперь мы квиты? — невозмутимо ответил Яхонтов.

— А вот хрена. С тебя литр самогона, — продолжал шутить с мечом у горла Людоед.

— Слушай, псих, ты зачем в нашу миссию ввязался? Чтобы трупы размножать по пути?

— Э-э нет, брат. Чтоб по пути ваших трупов не было. А вы из-за своего идиотства одного человека лишились уже.

По языческому мечу заскользило лезвие катаны Людоеда, отодвигая оружие Варяга от шеи Ильи.

Нордика оказалась намного сильней, чем можно было подумать. Эта с виду хрупкая женщина смогла-таки отодвинуть меч Яхонтова от своего друга.

— Не дури, Варяг, — тихо сказала Нордика. — Илья прав. Девку шлепнуть надо было. Она обращенная.

— Да с чего вы взяли? — нахмурился Яхонтов.

— Крест в этом толк знает.

— Он в резне толк знает. Какие симптомы?

— Да какая разница теперь? — послышался угрюмый голос Юрия.

Он стоял на последней ступеньке лестницы и молча наблюдал за происходящим. Рядом сидел и лениво зевал люпус по кличке Ахиллес. Запах человеческой крови его не привлекал. Возможно, он уже был сыт.

— А я эту девочку трех лет от роду помню. Славная… — Алексеев замолк от застрявшего в горле комка. — Что с нами всеми стало… — прохрипел он. — Надо их похоронить. Вместе. Пусть хоть мертвые они будут вместе.

Людоед окинул всех взглядом. С какой-то насмешкой посмотрел на Варяга, подошел к пси-волку и, потрепав его шерсть, кивнул.

— Ладно, Юра. Я помогу тебе их похоронить. А ты, Яхонтов, лучше своих псов на поводок посади. Как вернемся в машину, глянь на карту. Сколько вы проехали и сколько еще ехать. А они уже друг друга порвать готовы за кусок мяса.

— По праву лучший мир ты заслужил. На поле брани голову сложил. Оставил нас одних в холодной тьме. Вернулся ты домой. К родной земле, — тихо произнес Варяг над могилой Макарова, в которой покоилась и его дочь.

Рыть промерзшую землю оказалось настоящим испытанием. Хотя с этим занятием в новом мире каждый был знаком. Люди рыли траншеи, соединяя свои жилища. Рыли хранилища для запасов мяса. Рыли в поисках кореньев для дополнительного корма себе и животным. Но это все делалось ради жизни. А тут рытье ледяной земли было посвящено смерти. Им пришлось отойти от здания, вокруг которого практически не было снега, и искать подходящее место под сугробом. Скрытый снегом грунт не такой твердый, и его копать легче.

Где-то вдалеке слышался уже знакомый вой люпусов и эхо выстрелов. Вероятно, пси-волки действительно напали на вторую базу амазонок в Балашихе. Ахиллес сидел, навострив уши, и смотрел в сторону, откуда доносились эти далекие звуки. Его присутствие и пугало, и успокаивало Николая одновременно. Он был действительно большим и страшным. Тем более никто в здравом уме и вообразить не мог, что вот так запросто можно стоять рядом с настоящим люпусом. Однако он вел себя совершенно добродушно по отношению к их компании и даже забавлял иногда, потирая передней лапой нос и виляя коротким, но толстым лохматым хвостом, поглядывая умным взглядом на людей, наклонив голову набок.

— Славик. Неужели ты это сделал бы? — тихо спросил Николай у Сквернослова, когда они чуть отошли от могилы.

— Даже не знаю, что на меня нашло. Я не знаю, Коля. Может, да, а может, нет. Подумать даже об этом теперь жутко, — вздохнул Сквернослов. — Ты знаешь, там, в Надеждинске, было все как-то просто и легко. Все на виду. Все знакомы. У всех одно дело. Со всеми все ясно. Этот умный, этот глупый. Но все свои. Все привычно. А теперь. Все как-то… И облик человеческий теряешь. Прямо чувствуешь, как иной раз кожа облазит и вырастает шкура. Или чешуя. Или еще хрен знает что. Не взаправду, конечно. Но чувствуешь. Звереешь.

— Так нельзя, Славик. Надо человеком оставаться в любой ситуации. Понимаешь?

— Ой, ладно тебе, — досадливо поморщился Сквернослов. — Ты моложе меня, и еще учить будешь. — Он махнул рукой.

— Это ведь не я тут девчонку изнасиловать пытался! — нахмурился Васнецов.

— А забыл, как ты эту инвалидку грохнул? А?!

Это был удар ниже пояса. Николай не знал, что ответить на это. Он скорбел о Ране каждую минуту. И все время думал, что если бы она осталась жива, то не приходила бы к нему во снах и не открыла бы ему глаза на многие вещи. Это было странно — думать о том, что было бы, если…

— Мы ведь благое дело для всех делаем. Нам надо оставаться людьми, — пробормотал наконец он.

— Опять ты со своими благими целями, — ухмыльнулся подошедший к ним Людоед. — Что дает тебе право отличать благое от худого? Чем отличается добро от зла? Вот подумай. Почему ты так в этом уверен? Может, есть незыблемые каноны? Может, есть истина? В чем она? Она определяется христианскими догматами? Или законами шариата? Может, протоколами сионских мудрецов или книжкой «Майн кампф»? А может, космополитским журналом? Торжеством демократии на человеческих костях или мировой пролетарской революцией? А может, атомной бомбой? Ну что ты уставился на меня, Васнецов? Можешь ответить? Просто если ты сам для себя определяешь истину и правоту, то это лишь твоя правота, которая будет кривдой для многих других. А истина, знаешь, в чем?

— В чем? — Николай недовольно посмотрел на Илью.

— Да в том, что ее нет. Истина лишь в хаосе. Хаосом определяется все в этом мире. Хаос — это краеугольный камень всего сущего в мироздании. Нет одинаковых камней. Нет одинаковых людей. Два раза не войти в одну и ту же реку. И даже одинаковые идеи каждый понимает по-своему. Даже в закономерностях есть погрешности. Вот есть Солнце, и вокруг него вращаются планеты. Они расположены от Солнца с математической закономерностью, но расстояние не является постоянным. И после четвертой планеты, Марса, вместо следующей по закономерности планеты лишь груда камней. Что это? Хаос. Все планеты, по идее, должны вращаться в одну сторону, подчиняясь истине небесной механики, но Венера вертится в обратную от других. Уран вообще катится, лежа на боку. Что это? Хаос. Все находится в движении. В хаотическом движении. Красивая и умная женщина выбирает спутником жизни глупого и неблагородного человека. Наглого и беспринципного. Тут есть гармония? Хрен там. Это хаос. Добрый и романтичный мужчина теряет голову от шлюхи. Это любовь? Нет, это хаос. Родители возлагают надежды на родившееся чадо, но он вырастает совсем другим человеком. И это хаос. Непонимание между людьми. Хаос. Политическая конфронтация и вооруженные противостояния. Хаос. И все добродетели, такие как любовь, божьи заповеди и все прочее, людьми придуманы лишь от страха перед хаосом, который не обуздать. Который безмерно правит вселенной. Мы чуть друг друга не поубивали в подвале недавно. Разве это не хаос и диссонанс? Оно самое!

— Тогда зачем ты примкнул к нам? — произнес Николай, чувствуя подавленность от слов Людоеда.

Он ощущал его правоту, но этому ощущению изо всех сил сопротивлялся. Он хотел верить в хорошее. Он хотел быть уверенным, что Людоед лукавит и говорит так от злобы. Но стоило задуматься над его примерами, как выходило, что он прав. Однако если все хаос, то и правота его лишь относительна и убедительна лишь для него. А это значило… И все равно это значило, что все в мире — это хаос. Замкнутый круг получился. Но если истина в хаосе, то и круг этот порочный можно разорвать. Или нет?

— Я пошел с вами, потому что люблю бросать вызов. Всегда и везде. А это сильный вызов тому, что сделал сам человек. И может, это даст мне шанс снова увидеть солнце, если тучи расступятся. И может, снега сойдут и когда-нибудь я сяду на поросший зеленой травой и одуванчиками берег реки, разожгу мангал и буду есть шашлык, попивая березовый сок, и смотреть на закат. Мне плевать на людей. Мне природу жаль.

— Тебе знакома жалость? — усмехнулся Николай.

— Конечно. Жалость как элемент хаоса. Человеку надо что-то сделать, чтобы почувствовать жалость. Мы угробили наш мир. И жалеем теперь. Ты слышал мой разговор с этой дрянью, амазонской королевой? Мы заговорили о древней легенде, про Ахиллеса и Пентиселею. Эта история, конечно, нереальная. Но это притча. Это предупреждение людям. Ахиллес сразился с воинственной царицей древних амазонок по имени Пентиселея. Он победил ее, пронзив копьем шею девице. И в этот момент он заглянул ей в глаза. Пока она умирала. Этого оказалось достаточно, чтобы он понял, что безмерно любит ее. Какая ирония, правда? — Людоед усмехнулся. — Представь, каково ему было. Он полюбил и одновременно потерял ее. Он сам ее убил. И она угасла у него на руках. А он и хотел повернуть все вспять, но не мог. Это необратимо. Так вот, Ахиллес — это все человечество. А Пентиселея — не та сука, которую я в подвале грохнул, а истинная Пентиселея — это наша планета. Земля. Человек думал, что он царь природы. Что он особенный. Он боролся с силами природы для удовлетворения своих потребностей. И? Он пронзил Землю своим копьем, и теперь она умирает. Ахиллес не смог спасти свою возлюбленную. А мы, быть может, имеем такую возможность. И это вызов самой истории. Вызов мифу и самому хаосу. Понятно тебе?

— Наверное, да, — пожал Николай плечами. — Скажи, а ты… Ты тоже жалеешь о том, что убил Ирину Листопад?

— Ох, какие же вы все-таки неугомонные, — зло улыбнулся Крест. — Я уже раз двадцать сказал, что этой темы никто касаться не должен. Нет, пацан. Я ни о чем никогда не жалею. И, упреждая твой следующий идиотский вопрос, я тебе скажу еще одну вещь. Я никого никогда не любил. Я — Людоед. Все, пошли к луноходу. Пора уходить.

— Но…

— Без всяких «но»! — рявкнул Илья. — Я сказал, хватит. Не знаю, кто и что тебе наплел, но я, черт возьми, Людоед! Ни о чем не жалею и никого не люблю! Или ты заткнись уже, или посоли себя сам! Эй, Варяг, пошли уже! Скоро рассвет! Досветла лучше покинуть городскую черту!

Все бросили прощальный взгляд на свежий холмик могилы отца и дочери и направились в сторону гаражей. Пси-волк еще какое-то время слушал далекие звуки, уже недосягаемые для слуха людей, а затем, когда Нордика позвала его коротким свистом, бросился их догонять.

Николай шел медленно. Он чувствовал страшное и болезненное прозрение. Он окончательно и бесповоротно понял, что безумно любит Рану. Любит так, как мужчина может любить женщину. И он ее убил. Как Ахиллес Пентиселею. И ничего не исправить. Можно лишь надеяться на ее прикосновения и объятия только во снах, если она еще придет к нему… Или… достигнув смерти, если после нее что-то есть… Это было настолько больно, что Николай с трудом передвигал ноги.

— Может, с нами? — спросил Варяг у стоявшей позади открытой аппарели Нордики.

— Нет, мальчики. Спасибо за приглашение, — улыбнулась она. — Но мне за стариками, что меня приютили, ухаживать надо. Да и места тут для песика моего мало. К тому же Илья не позволит присоединиться к вашей группе женщине.

— Точно, — кивнул стоявший рядом с ней Крест.

— Почему это? — Яхонтов посмотрел на Людоеда.

— Он считает, что женщина в мужском коллективе сделает этот коллектив недееспособным и создаст конфликтную ситуацию, — за него ответила Наталья.

— Точно, — повторил Людоед.

— Так что прощайте. Удачи вам и счастливой дороги.

Она махнула им рукой, и они вместе с Ильей отошли от машины.

— Зачем тебе ехать? — тихо спросила она, пристально глядя ему в глаза.

— Чтобы твоим детям было где жить.

— У меня нет детей.

— Но они будут. — Он улыбнулся.

— Откуда им взяться, если ты погибнешь? — с дрожью в голосе проговорила Нордика.

— Не надо так. Перестань, — вздохнул Илья.

— Ах. Ну да. У тебя же вместо сердца обогащенный плутоний. — Она горько усмехнулась. — Ладно, не обо мне речь сейчас, а о тебе. Ты разве не понимаешь, что можешь погибнуть?

— Наташа, я могу погибнуть постоянно. Я мог погибнуть в лодке, в метро, в городе и когда сунулся к амазонкам, чтоб ребят спасти. Но я не погибну. Для меня нет смерти. Я отрубил своей смерти голову, ты разве не помнишь?

Она положила руки ему на плечи и еще пристальней посмотрела ему в глаза.

— Почему, Илья? Почему ты такой? Ну сними ты маску. Я же чувствую, что ты другой. Хороший. Я чувствую тебя. Даже если ты не останешься, то хотя бы покажи мне себя настоящего. Мы ведь больше не увидимся!

— Ты ошибаешься. Я таков, каков я есть…

— Нет. Нет! Женское сердце не обманешь! Ну есть у тебя чувства! Я знаю!

— Я убил миллионы людей. Я убил ее. Какие могут быть чувства, — монотонно проговорил он, и вдруг на его левой щеке заблестела бегущая к усам одинокая слезинка. Он схватил женщину рукой за горло и сильно сжал пальцы.

— Не делай так больше, — зло сказал Людоед и, слегка оттолкнув ее, направился к луноходу. — Прощай, — крикнул он, не оборачиваясь.

Аппарель закрылась за ним, и Нордика, вздохнув, тихо произнесла:

— Ненавижу тебя. — Затем она перекрестила отъезжающую машину. — Храни вас Бог.

Она пошла прочь, поправляя висящий на плече пулемет и свистом подозвав гуляющего в стороне пси-волка.