Когда трепещут галки. Рассказ 1. Проводник (СИ)

ГЛАВА 3. ПРОВОДНИК

Я с интересом прислушался к происходящему у входа.

— Держи ее, не отпускай, черт бы побрал эту сумасшедшую девицу!

— Ай, тварь, она меня цапнула!

— Да что ты… Черт! Черт! Чего ты с ней возишься? Садани по башке, и потащили!

— Так этот барский недоносок приказал ж ее не трогать.

— Плевал я на Фальрика и его семейку, мне мое хозяйство важнее!

Глухой стук, крики стихли, и теперь я слышал только топот тяжелых туш по каменному полу темницы и шарканье ног «сумасшедшей девицы».

Я хмыкнул и улыбнулся.

Дура. Когда тебя тащат в клетку, и нет ни шанса выбраться, то упираться бесполезно. Лучше задрать лапки кверху и притвориться сломленным, а потом почикать всех ножичком поодиночке и спокойно смыться. Ну, что поделать, дилетанты есть дилетанты, нет от них спасенья.

Рядом присвистнул охранник. Он саданул короткой дубинкой по решетке, и та отозвалась неприятным визжащим дребезжанием, от которого у меня по коже прошла едва заметная дрожь.

Я поморщился.

— Ты там еще не сдох, бесовское отродье?

— Я сдохну, мой дорогой, только когда на твоей могиле танцевать буду, — лениво ответил я. — И то от радости, уж поверь.

Охранник сплюнул и в который раз нелестно отозвался о моей персоне. Они с напарником со скрипом открыли противоположную камеру и забросили туда кучку тряпья, которая, кажется, и была той тупой упирающейся девчонкой, а затем с грохотом затворили дверь, дождавшись, пока с клацаньем сработает запирающий механизм, и убрались восвояси.

Я вздохнул. Были бы ключи у этих двух оболдуев, я бы давно ушел, но так уж получилось, что все тюрьмы Каравая открывались лишь специальным особым ключом, который при себе носил лишь господин бургомистр, которого я не раз представлял себе дохлым и распятым на ближайшем вурдалачьем кладбище со светящейся табличкой на шее «СЪЕШЬТЕ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕТЕ».

Я приподнялся и глянул на небольшое полукруглое решетчатое окошко, висевшее далеко наверху и едва пропускавшее достаточное количество света.

Раны ныли, но я уже ощущал, как они медленно затягиваются, а синяки постепенно рассасываются, оставляя после себя лишь неприятные красноватые следы.

На улице царило утро. Да, именно царило, потому что сам я никогда не любил солнечный свет. Может, он кому-то и полезен, но только не мне: только мешается да слепит глаза. В общем, одна чертовщина.

Сколько я уже здесь ошиваюсь? День? Два? Пора бы уже уходить, но моя обычно сообразительная башка сейчас напрочь отказывалась придумывать план побега, ограничиваясь мечтаниями об огромной свиной отбивной и паре распутных девиц в лучшем борделе столицы. Что поделать, организм требует своего. Особенно когда мне необходимо мясо.

Пару минут потратив на то, чтобы просто плевать в потолок и смотреть, как прозрачные капли жидкости летят в окошко, прочерчивая идеальную дугу (в этом деле я настоящий виртуоз), я попрыгал на каждой ноге, размявшись, и подошел к решетке.

Эта девчонка первое живое существо, кроме крыс, которыми я питаюсь, умеющее разговаривать, которое я здесь встретил, и так уж получилось, что я ее знал — именно она стояла тогда там, на площади, когда в меня угодил тот проклятый арбалетный болт.

Я поморщился и задумчиво почесал раненный бок.

Интересно, она-то здесь за что? В Каравай просто так не сажают, это уж я по себе знаю, и редко когда выпускают отсюда живым. Спросите, к примеру те скелеты, что до сих пор отсиживают свой срок в стенах этой дрянной влажной темницы, от которой у меня сводит кости.

Я подобрал с пола небольшой угловатый камешек и прикрыл глаз, примериваясь к расстоянию. Честно говоря, в подобных случаях меткостью я никогда не отличался, но сейчас мне невероятно повезло: камень, дважды проскользнув меж прутьев, угодил девчонке прямо в ухо и с поразительно глухим стуком, будто пнули пустую бочку, отскочил в сторону.

Та застонала, ворочаясь, и пыталась прийти в себя.

Наконец, девчонка села, уперлась спиной в каменную стенку своей клетки и притронулась пальцами ко лбу. Она подтянула колени и обняла себя за плечи, дрожа от холода.

Я присмотрелся и удивленно поднял брови. Ее волосы были обрезаны и едва ли доходили до плеч, топоршась почище любого одуванчика, а руки выглядели настолько тонкими и хрупкими, что она навряд ли могла ими кого-нибудь зарезать. Хотя яд — тоже вариант, да и мне ли говорить, сколько существует различных способов убийства. Вот только я никогда не слышал, чтобы в наказание женщинам обрезали волосы — что за бред!

Я постучал костяшкой указательного пальца по решетке, привлекая ее внимание.

— Привет, — шепнул я и кивнул ей головой, косясь в сторону запертой двери.

Услышав чужой голос, она испуганно отпрянула, словно нашкодившая кошка, и уставилась на меня яркими черными глазами, от которых у меня буквально были мурашки по всему телу. Со мной такого не было еще никогда…

Я вздрогнул и мотнул головой. Бред!

Не вспомнила. А жаль, спросил бы, что сморозил перед тем, как хлопнуться в обморок.

Увидев меня, она немного расслабилась и коротко кивнула в ответ, что-то сжимая в левом кулаке.

— Ты ведь проводник, да? — ее голос охрип от криков и слез.

— В точку, — ошибся, значит. — Не бойся, через решетку я тебя не загрызу.

— Я и не боюсь.

Я хмыкнул: все они так говорят, а потом улепетывают, в чем мать родила, прямо из постели, только пятки и сверкают.

— Ну, и ладно. Я-то без понятия, что вам про нас рассказывают, что ни год, то новая сказка!

— Не знаю. Ни разу таких не слышала, — она пригляделась ко мне, и ее глаза удивленно расширились. — У тебя уже все зажило? Я ведь сама видела, как тебя там отметелили!

— Еще кто кого отметелил, неизвестно! — оскорбился я, но потом пожал плечами. — Что поделать, я особенный.

Внезапно в глаза мне ударила едва заметная железная вспышка.

— Что там у тебя?

— Где?

— Да ладно, мы же с тобой теперь родные люди, мне можно доверять. Показывай!

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Я крякнул от обиды. Да что же все такие скрытные-то сегодня, а?

— Ну-ну, как же, — я лег на пол и подложил под голову ладони. — А я еще хотел тебя с собой взять. Дай, думаю, девчонку еще вытащу, чего такой красоте здесь догнивать? На воле-то всяко лучше, а здесь она, зуб даю, проведет остаток своей жизни в компании разговорчивых скелетов да здоровенных голодных крыс.

Я прислушался. Молчит.

— Нет, я бы и сам здесь с радостью задержался, да — вот беда! — обслуживание ни к черту, да еще и хотят меня на виселице вздернуть в воскресенье. Подзадорить, так сказать, народ. А так… Ни пинту пива выпить, ни тебе окорок принести, только кашей и кормят. Хотят, наверное, чтобы на тот свет здоровенькими отправились, как думаешь?

— Я на тот свет не собираюсь.

— Хм. Понимаешь, в чем штука: выбора у тебя особо и нет.

— Есть, — она на секунду замолчала. — Но да, лучше уж здесь сдохнуть.

Ага, как же. Я когда-то тоже таким упертым был, а как три дня под половицами пролежал, от упырицы укрываясь, готов был сам себя перцем посыпать и в печь залезть, лишь бы сожрала быстрее, да вот незадача: поскользнулась, миленькая, на ровном месте, да клыки в мозг и вонзились.

— Зачем же сдыхать? Я ведь тебе предлагаю светлое будущее вдали от этих мрачных стен…

— И какая же плата?

— Беру натурой.

— Пошел ты!

— Ладно, ладно, шучу. Просто шучу!

Я хохотнул. Как же приятно хоть с кем-то поговорить!

— А платой будет посильная помощь. Разумеется, в самых что ни на есть разумных пределах.

Девчонка на несколько минут задумалась. В тюрьме повисла неприятная тишина, от которой все внутри противно зудело, а нос чесался. Я чихнул.

— Я тебе не верю, — наконец, призналась она.

По крайней мере, честно. Проводникам никто никогда не верит, вот только когда припрет, все к нам в очереди выстраиваются, да еще и в ножки с радостью кланяются, лишь бы мы их от проблемы избавили.

Что поделать, народ есть народ.

— Я и не прошу мне верить, девчонка. Просто договор враждующих сторон, оказавшихся в полной заднице. Взаимопомощь — отличная штука.

Она хмыкнула.

— А Белка говорила, что вы, проводники, самые сильные.

— Угу. Она, наверное, еще и говорила, что мы через стены проходить умеем, и живем вечно, и обычная сталь нас не берет, да?

— Это не так?

— Конечно, нет. Мы обычные люди, просто обладаем некоторыми… определенными знаниями в определенной сфере, только и всего. А все остальное, как я говорил, — сказки.

— То есть любой может стать проводником?

— Если выживет. Некоторые просто не созданы для подобной работы, — серьезно ответил я. — Но если подумать, то да, любой. Надо только найти толкового учителя, который согласится тебя тренировать: школ-то у нас нет. И чтоб он тебя не убил в первые два года обучения, а — поверь, — такое нередко случается. Все познается на практике. Так как насчет моего предложения?

— Выбираться надо, — кивнула она головой, — но откуда мне знать, что я тебе помогу, а ты меня не кинешь? Мне не охота гнить здесь с одной мыслью о том, что я помогла кому-то сбежать, а сама сглупила и осталась.

— Ни откуда. Надо верить людям, девочка!

— Я тебе не девочка.

Я не ответил. Молчание — знак согласия. Она действительно была далеко не девочкой. Ее фигура, конечно, только начала приобретать должные формы, но уже была достаточно привлекательной и соблазнительной (так бы и съел, извиняюсь за буквальное выражение), а глаза вовсе не выглядели молодыми и наивными. Пережила она если не много, то достаточно.

— Ладно, — она вздохнула. — Хорошо. У тебя есть план?

— Не-а.

— Тогда зачем подбивал работать вместе? — удивилась она.

— На будущее. Всегда полезно иметь связи.

— Идиот.

— Дура, — тут же отозвался я.

— А правда, что вы можете безнаказанно убивать людей? — неожиданно спросила она. — Ну, то есть, не по закону, а перед Садами?

Вот, уже пошли правильные вопросы.

— Правда.

— Как… как это происходит?

— Как-как, чикнул по горлу ножичком, он и скопытился. Можно утопить, скормить зверям, придушить, дать по голове чем-нибудь тяжелым… Много способов. А что до Садов, то это я и сам без понятия. Просто так есть, вот и все. Поверь, я и сам сотни раз об этом думал — дохлое дело. Мы просто чисты, и для нас убийство не является таким уж грехом перед Райной.

— Наверное, она просто закрывает на вас глаза за все ваши добрые поступки.

Я расхохотался в голос и тут же схватился за объятый пламенем левый бок, но смеяться не перестал, от чего мне стало вдвойне больнее и втройне веселее.

— Чего?

— Добрые поступки? — я утер образовавшиеся на глазах слезы.

— Да. Вы ведь помогаете людям, разве нет?

— Мы берем с них плату, это совсем другое. Это наша работа, и выполняем мы ее вовсе не по доброте душевной, можешь мне поверить, девчонка.

Она задумалась.

— То есть если вам не заплатят, то ты и спасти никого не попытаешься? Женщину? Ребенка?

— Даже пальцем не двину. Фермеры получают ведь деньги за мясо и зерно, а что с ними будет, если они все это просто раздадут беднякам?

— Помрут с голодухи.

— Вот именно. Всем хочется жить. Все выживают, как могут. Как тебя зовут?

— А вот этого я точно тебе не скажу!

— Как хочешь, — я сел и пожал плечами, встречаясь с ней взглядом. — Я вот Йен.

Она вздохнула.

— Ольха.

Я попытался изобразить как можно более приветливую улыбку.

— Чего лыбишься?

— Мог бы и догадаться, — я показал пальцем на ее волосы. — Темно-рыжие, как кровь. Очень необычный цвет, можешь гордиться.

Девчонка вздрогнула, будто ей отвесили пощечину, и я прикусил язык. Нет, не просто же так ей их обрезали! Мог бы и помолчать, знаток, чтоб тебя, женских душ.

— Ну, раздеваться тебя просить не имеет смысла, так что лучше покажи, что прячешь вон там, в правой руке. Может, вместе придумаем, как это использовать.

Она раздраженно покачала головой, но все же перекинула мне через прутья решетки что-то круглое и коричневое.

Продолговатый острый крюк, блеснув ржавчиной в скупом свете солнца, свалился у моих ног и тихо звякнул…

«Холодно.

Мое тело медленно раскачивается на тяжелых мясных крючьях. Цепи глухо звенят и скрежещут, проворачиваясь на стальных кольцах, прибитых к одинокой виселице на холме.

Я пытаюсь поднять голову. Кажется, на ней что-то надето.

Я открываю глаза, и беззвучный крик застывает у меня в горле.

Они кружат вокруг в своем дьявольском танце заклятий. Огромный красный костер горит в ночи, освещая их нагие изуродованные тела, покрытые слоем черной вязкой грязи, которая струится вниз и заливает холм, отравляя все живое вокруг. Трава погибает.

Я пытаюсь двинуться. Не выходит.

Какой-то шлем, оббитый изнутри чем-то смердящим и липким, все сильнее стягивается на лбу, становясь моей второй кожей. Только через мгновение я понимаю, что это — волчья голова…»

— Йен!

Я вздрогнул и тряхнул головой, избавляясь от плохих воспоминаний.

— С тобой все в порядке?

— В полном, можешь не беспокоиться, — я дрожащими руками поднял с пола крюк и придирчиво осмотрел его с ног до головы. — Ты где его достала?

— Украла у одного из них, пока они пытались меня сюда затащить.

— Неплохо. Совсем не плохо.

А может, она не такая уж и дура, как я сначала подумал. Мне в голову пришла вдруг совсем дурацкая идея, и на секунду я даже хотел ее озвучить, но потом подумал и отбросил ее в сторону. Рано загадывать так далеко. Еще даже не известно, выберусь я отсюда или нет.

— Полезная штука, — я вернул ей мясной крюк, запачканный старой запекшейся кровью. — Но, к сожалению, здесь абсолютно бесполезная. Поверь, я уже несколько дней пытаюсь отсюда выбраться, и ничего. Замки здесь самые лучше, что есть в Карантании и во всем Тарантуре, и их обычной железякой не откроешь, а решетки прочные как панцирь долбаной морской черепахи: ни согнуть, ни разогнуть. Лучшая тюрьма Держателя, как-никак, и с этим не поспоришь. Но ты все равно его береги.

Да, девочка, и не оплошай, он ведь может спасти тебе жизнь.

— Значит, никакой надежды сбежать?

— Почему же. Надежда всегда есть, надо только ждать и верить, ждать и верить.

— А если убить охранников?

— Идея хорошая, но я уже пробовал. Они всегда ходят парой, да и клетки никогда не открывают, только закрывают. Ключ есть у одного бургомистра, а до него, как видишь, отсюда никак не добраться.

Даже отсюда я чувствовал, как медленно ворочаются мысли в ее голове. Я надеялся, что, может быть, ей удача явит свой лик, но этого не произошло. Девчонка вздохнула и отползла в дальний угол, пристроившись спиной к стене.

Я задумчиво поковырял отросшим за последние несколько недель ногтем свое полотенце (ну, да, когда они меня взяли, я поспешно вылезал из спальни одной женатой дамы) и почесал трехдневную щетину, в которой, кажется, уже начали заводиться вши. Проклятая клетка.

Я не мог сидеть без движения. Это меня буквально убивало, а здесь, в темнице, я и трех полных шагов не сделаю, не то чтобы найти себе какое-нибудь интересное занятие. Поэтому уже через час я валялся по полу и выл от безделья, кусая губы.

— Святая Райна! — воскликнула девчонка, не в силах больше терпеть мои чудачества. — Что с тобой происходит? Ты что, больной?

— Да! — я тут же вскочил на ноги. — Причем на всю голову. Ты хоть представляешь, что я сейчас чувствую?

— Ну, для того, кто скоро отправится на виселицу, ты уж слишком радостный.

— Виселица, — я сплюнул. — Сотни раз их видал, чего мне бояться? Хуже всего отсутствие дела. С пяти лет я в постоянном пути, а с пятнадцати уже самостоятельный проводник. Сейчас же я заперт в этой чертовой клетке и не знаю, что мне делать дальше!

— Ой, не истери, а, и без тебя тошно.

— Я не истерю. Просто жалуюсь. У тебя-то что случилось?

Она снова замолчала, размышляя, говорить мне или нет, а затем начала:

— Фальрик убил моего отца и мачеху за то, что тот подал жалобу Правителю. Вообще он еще кучу людей убил, пока они меня поймали. А теперь бургомистр хочет, чтобы я вышла за него замуж, чтобы замять это дело, но им нужно мое согласие на бумаге.

— А ты его просто так не дашь, я прав?

— Ага. Лучше уж здесь сдохнуть!

Опять за свое, что за народ!

— Ну, не скажи. Если бы мне предоставили такой выбор, то я бы с радостью этого Фальрика хоть удочерил. Кстати, он ведь сыночек бургомистра, так?

— Приемный. Но да, он его сын.

— Так еще лучше. Когда бургомистр скопытится, будешь управлять всем городом. Сам-то этот удолбышь на умного не тянет, и его, судя по всему, мало кто любит. А документ он на то и документ, что его фиг два обманешь. Ты девка умная, справишься, будешь жить в роскоши и достатке…

— Нет, ни за что! Ты не знаешь, что он со мной сделал!

Она поняла, что сказала слишком много, и осеклась.

Я задумчиво пожевал губу. Догадаться не так уж и сложно. Раз бургомистр так хлопочет, чтобы прикрыть это дело перед Правителем, то варианта три: или этот Фальрик совершил воистину массовое убийство, или спер несколько тысяч из казны, или кого-то изнасиловал (у Правителя на этом пунктик). Если учесть, что рядом со мной сидит именно девчонка, то вывод ясен. Но говорить об этом я не стал: я хоть и придурок, но язык за зубами, когда надо, держать умею. Правда, тут как в лотерее…

— Ну, вот тебе и выход, — я убрал волосы назад. — Ты согласишься, подберешься поближе к бургомистру и украдешь ключ. Возвращаешься обратно, освобождаешь меня, и мы в шоколаде.

— Если я соглашусь, зачем мне тогда освобождать тебя? Да и вообще, они не придурки, из виду меня не упустят, они же знают, что я хочу сбежать.

— Вот поэтому тебе нужен я. Без меня тебе дальше города не сунутся. В конце концов, кто из нас убийца, ты или я? Тебе главное с ключом пробраться сюда, а там уже моя забота, как нам уйти. Только сама никого не убивай, я тебя умоляю!

— Почему?

— Ты подумай. Одно дело, когда сбежала какая-то девчонка, пусть и важная, а другое дело, когда она еще и убила кого-то из семьи властей. Сейчас им главное вести себя как можно тише, а убийство поднимет такой гвалт, что сбежать нам будет невероятно трудно. Вот когда все уляжется, тогда пожалуйста, вырезай хоть каждого прохожего, только меня не трогай. Обещаю, я тебя не брошу, слово проводника.

— Ясно. Хорошо, можно попробовать, — ну, хоть тут не упирается. — Но только у меня еще одно условие, иначе сделка не состоится.

— Любое. В разумных пределах, разумеется, — тут же согласился я.

— Когда будем уходить из города, убей их.

— Кого?

— Всех, — ответила она, и ее голос глухим эхом разнесся по тюрьме. — И Фальрика, и его отца.

Я довольно хмыкнул. Что ж, может, и получится…

— Если я уйду, как мне вернуться обратно? В Каравай не так-то просто попасть.

— Ну, тут я все разузнал, — я решил, что доверять ей все же можно, мы ведь нужны друг другу, а в таких делах всегда надо сразу же класть все карты на стол. — В каждой такой тюрьме есть свой тайный ход.

— Даже здесь? — удивилась девчонка.

— Даже здесь. Каравай не олухи строили, да и Правители всегда страдали лишней долей паранойи. А вдруг бы их самих сюда кинули? Погоди. Спросишь, почему я им не воспользовался? Все просто: отсюда я до него просто не доберусь. Это новое крыло, а все пути наружу находятся в старом.

— Стой, — она мотнула головой. — Но старое крыло огорожено от нового тройной стеной. Даже если я попаду туда снаружи, то тебя освободить все равно не смогу.

Я усмехнулся.

— Предусмотрительность — вот главное качество любого проводника, девчонка, запомни это. Как только окажешься в старом крыле, ничего можешь не бояться, там охраны нет никакой. Да и зачем? Там только крысы да кости, больше ничего.

— Это я знаю.

— Угу. Так вот снаружи тебе надо найти вход в канализацию — он там один, у северной части Каравая, не заблудишься. На нем решетка, но это тоже не проблема: средний прут потянешь вверх и на себя, он легко снимается. Ты тощая, должна пролезть. Теперь слушай. Слушаешь?

— Да.

— Святая Райна, — тихо пробормотал я. — Надеюсь, память у тебя хорошая…

— Что?

— Ничего. Итак, путь, запоминай: три раза направо, один раз налево, шесть раз прямо, один раз налево, и прямо, пока не упрешься в тупик. Потом тебе надо найти потайной рычаг — благо, работает он с двух сторон, а не только на выход. Он в самом низу, под водой. Она воняет — дерьмо есть дерьмо, что поделаешь, — но ты ведь не брезгливая, да?

— Справлюсь. Что дальше?

— Дальше просто поднимаешься наверх, пока не окажешься в старом крыле. Слева от тебя будет сплошная стена с одним красным камнем, его даже слепой заметит. Жмешь на него, дверь открывается и не закроется, пока ты будешь внутри. Освобождаешь меня, и мы убираемся. Я знаю короткий путь из города, где тебя никто не остановит.

Любую проблему можно решить одним щелчком пальцев, имелись бы средства. Проблема состояла в том, что никакого красного камня и потайного входа там не было, зато было кое-что другое. Но ей ведь это знать не обязательно, да?

— Я слышала, в старом крыле много неупокоенных душ, которые только и ждут, чтобы какой-нибудь олух залез к ним во владения…

— Бред! — я рассерженно фыркнул. — Не путай сказки с реальностью, неупокоенных душ не бывает. А если бы и были, то уж точно не смогли бы убивать людей, уж поверь мне как профессионалу. Упыри, перевертыши, водяные, вервольфы — сколько угодно, но только не бестелесные мертвецы, так что можешь за себя не бояться. Все просто, как два пальца обоссать, ты и опомниться не успеешь, как уже окажешься на воле.

— Не забудь про Фальрика.

— Даже не надейся. Ему я хочу отомстить не меньше тебя.

— Вот как? Тебе он что сделал?

Я вздохнул и снова прикоснулся к шраму на боку.

— Сама не знаешь? Засадил арбалетный болт в бок. Больно, знаешь ли, а я еще и злопамятный. Не повезло пареньку.

— Точно. Ты-то бежать сможешь с такой раной?

— Смогу, уж поверь. И не при таких ранах бегал. А теперь давай свою лапу, — я поднялся с места и как можно ближе встал к решетке, протягивая сквозь прутья свою руку.

Девчонка отвечать не спешила.

— Зачем?

— Не бойся, не оторву. Мы заключили сделку, так? Надо пожать руки.

— Не мели чепухи, я же не дотянусь. Да и вообще, зачем жать руки? Я тебе все равно не верю, но другого шанса выбраться у меня все равно нет. А тебя должны скоро повесить, так что…

— Спасибо, что напомнила, — проворчал я, но руки не убрал. — Давай-давай, не ленись. Разум разумом, а традиции должны быть соблюдены.

— Святые духи, с кем я связалась, — пробормотала девчонка, но просьбу все-таки выполнила.

Естественно, руки у меня были не резиновые, да и она этим свойством не отличалась, так что наши пальцы даже не соприкоснулись, но надежды я не терял.

— Тянись, — я буквально вжался лицом в прутья, ощущая, как те впиваются в скулы, и продолжал свои попытки.

— Тянусь я, тянусь. Только толку…

— Есть!

Лишь на секунду, но мы все же сделали это. Мою кожу на мгновение будто пронзило током. Девчонка пораженно охнула и сразу же отстранилась, сжимая свою правую руку, а я довольно сел на пол, скрестив под собой ноги.

— Что это было? Ты ведь сказал, что у вас нет магии!

Я махнул рукой.

— Какая магия, девочка? Всего лишь игры обычных человеческих ощущений. Теперь я всегда буду знать, где ты находишься. Да, и не смотри на меня так, я же смущаюсь! Просто страховка: если ничего не выгорит, мне надо знать, ты просто меня кинула, или тебя убили.

— А не все ли равно.

— Поверь, нет.

Я продолжал задумчиво тереть подушечками пальцев друг о друга, вспоминая тот короткий миг нашего единения. Да, теперь я определенно ее ощущал (нет, вы не подумайте, я не какой-нибудь там маньяк или извращенец), но вместе с этим знал, что это куда большее, чем просто страховка. Я сделал ей предложение, она согласилась. Теперь как бы ей все это объяснить и не отхватить по полной…

Кожа бархатистая, местами грубоватая, но так даже лучше — значит, от тяжелой работы не отказывается. И рука твердая, хоть и тощая, сможет держать оружие, вот только не тяжелее палаша или шпаги, надо только научить правильно ставить удар и защищаться. Жаль только, что девчонка, но что поделать, судьба порой бросает нас в такие водовороты, из которых и не выберешься вовсе.

— Когда они должны прийти, не сказали?

Она покачала головой.

— Думаю, завтра-послезавтра, но точно не сегодня. Хотят, чтобы я посидела тут без еды и воды и хорошенько подумала о своей будущей участи, — она поморщилась. — Чтоб им пусто было, сучьи дети!

Я прищурился, внимательно оглядывая ее лицо.

Нет, она навряд ли могла считаться самой красивой девушкой, которую я только встречал — так, скорее терлась где-то в серединке между распутной графиней Малковиц и одной девчушкой из Кметки, но почему-то она мне сразу приглянулась.

Волосы, хоть короткие и растрепанные, приятно обрамляли слегка вытянутое округлое лицо с кожей персикового цвета, выделяя необычные чисто-черные лучащиеся глаза редкой миндалевидной формы. Вздернутый нос картошкой изящно подчеркивал немного выступающие высокие скулы, сквозь тонкие розоватые губы виднелись белые (кстати, тоже редкость для этих мест) зубы, а упрямый, чуточку заостренный подбородок едва выступал вперед. Смотри-ка, и даже намека на усы нет! Нет, эта девчонка родилась точно не в Карантании. Жаль только, что с ней такое сделали.

Я стиснул зубы. Фальрика надо убить. И специально для такого случая я сделаю это абсолютно бесплатно.

— Правильно говоришь, — признал я после долгой паузы. — Ну, теперь лучше поспи, во сне голод не так сильно чувствуется, да и нервы успокоишь. Тебе предстоит тяжелый день.

— Не думаю, что смогу заснуть…

— Спи, — мягко повторил я и ободряюще улыбнулся. — А я пока поотгоняю от тебя этих прожорливых жирных крыс, чтобы они не сожрали твои потроха.

— Успокоил, что б тебя, — проворчала она, но все же легла на каменный пол, положив под голову руки и подобрав колени, и закрыла глаза.

Я вздохнул и откинул голову назад, опираясь спиной на стену.

Если все выгорит…

Нет, все точно получится, и я в это даже не сомневаюсь. А о том, что сказать девчонке, я подумаю позже. В конце концов, это не мой выбор. Могу я быть уверен? Нет. Но я чувствую, а это важнее.

Проснулся я от голосов. Снова настало противное утро.

— Да, я согласна, — неуверенно и тихо лепетала девчонка невысокому старичку лет сорока с проседью в жестких светлых волосах.

— Я же говорил, девочка, что после пары дней в Каравае все соглашаются, — даже отсюда я чувствовал отвратительную ухмылочку, пляшущую на его лице, пусть он и стоял ко мне спиной.

Я сразу же прикинул расстояние и расстроенно поморщился. Даже если я достану бургомистра, двое охранников за его спиной не дадут мне отнять ключ. Я хоть и проводник, но далеко не волшебник. Так что план остается прежним: сдать девчонку этим хмырям, а затем надеяться лишь на одного Холхоста, чтобы он снова вытащил мою драгоценную симпатичную задницу из очередной передряги.

Раздался тихий щелчок. Замки открылись.

Девчонка на дрожащих ногах подошла к бургомистру и склонила голову, нервно теребя рукава платья. Она волновалась и боялась, и я ее вполне понимал. Сам трусил не меньше.

Бургомистр положил руки на ее плечи, и она испуганно вздрогнула.

— Не бойся, — говорил он, — теперь ты мне почти дочь, и никто не осмелится сделать тебе ничего плохого.

Я бы фыркнул, если бы не мог так умело притворяться спящим.

— Идем, тебя надо подготовить к церемонии.

— Церемонии? — девчонка резко подняла голову и посмотрела прямо ему в глаза. Не сомневаюсь, будь у нее сейчас нож, она бы вонзила его ему в глотку, но крюком особо не намахаешься.

— Конечно, к церемонии. Все должно быть настоящим, чтобы никто не заподозрил подвох, а значит, должен быть и священник, и полноценная свадьба. Отец Норманн согласился обвенчать тебя с Фальриком завтра на рассвете, а сейчас тебя надо хорошенько отмыть и приодеть. Святая Райна, — он вздохнул и дотронулся до ее обрезанных волос, — и как-нибудь скрыть этот… недостаток. Жена будущего бургомистра не должна напоминать какую-то потаскуху из борделя.

Она открыла рот, чтобы послать его куда подальше, но благоразумно промолчала. Молодец, девочка, сдержалась. Я б не смог.

— Идем, — не дожидаясь ее, бургомистр кивнул охранникам, и они направились к выходу.

Мы с Ольхой переглянулись. Я кивнул.

— Ну, пожелай мне удачи, — она попыталась изобразить на лице некое подобие улыбки.

— Я пожелаю тебе не сдохнуть.

Она фыркнула и поспешила за городским главой восвояси.

Я остался один.