Когда родилась Луна

Вместе мы смотрели, как Слатра ведет одинокую войну, пока королева не закончила лечить мою рану и не удалилась в свои покои. Я до сих пор сижу на подоконнике, защищенном рунами от побега, и молюсь Клод, несмотря на леденящую тишину, воцарившуюся из-за этих железных наручников.

Я умоляю ее передать Слатре, чтобы она сражалась во время сна, но, как только взойдет Аврора, повернула назад. Вернулась в Аритию, свернулась калачиком и ждала меня.

Лунные шлейфы не выживают на солнце, а я не могу ее потерять. Мое сердце не выдержит еще одной потери.

Я лучше умру, чем буду смотреть, как она превращается в камень.

ГЛАВА 38

Холодная вода брызгает мне в лицо, приводя в сознание.

Непрекращающийся стук в виске заставляет задуматься, не проломила ли я себе череп.

Стремительный поток тащит вниз по течению, пока я цепляюсь за что-то круглое, обхватив руками его изгиб и прижавшись щекой к шероховатой поверхности. Вероятно, дерево.

Должно быть, на каком-то этапе у меня хватило сил ухватиться за что-то плавучее и не утонуть. Как мило.

Я открываю глаза и вижу оранжевую воду и голубое небо над головой, пронизанное лентами Авроры. Крутые ржавые скалы нависают по обе стороны реки, по которой я в данный момент быстро плыву. Ущелье, но оно не похоже на то, через которое мы пролетели, чтобы добраться до дома. Значит, я забралась гораздо дальше, хотя, судя по насыщенному цвету скал, не настолько далеко, чтобы покинуть Пекло.

Проклятье.

Полагаю, я отключусь еще ненадолго. Засну, чтобы отвлечься от этого неистового стука в голове. Надеюсь, что проснусь ближе к стене.

Я позволяю своим тяжелым векам опуститься.

― Gafto'in nahh teil aygh' atinvah! ― Грубые слова эхом разносятся по ущелью, приводя меня в чувство. ― Agní de, agní.

Такого языка я никогда не слышала.

Наверное, стоит убедиться.

Я поднимаю голову, поворачиваю ее, затем прижимаюсь левой щекой к стволу и с трудом открываю глаза. По узкому берегу бежит крупная фигура, стараясь не отстать от меня. Кажется, мужчина. Почти уверена, что оттуда он меня не достанет ― и это хорошо. Я слишком устала, чтобы останавливаться. ― Привет.

Пока.

Я снова закрываю глаза.

Бревно резко останавливается, и я едва не скатываюсь с него. Я со стоном открываю глаза и вижу, что зацепилась за кучу мусора, а мой ствол все еще бьется, пытаясь найти место среди поваленных деревьев.

Размытая фигура приближается, выкрикивая еще какие-то слова, которых я не понимаю. Но я не думаю, что он кричит на меня, его голова повернута в другую сторону, хотя он продолжает указывать на меня.

Холодный ужас проносится по моим венам, интуиция подсказывает мне, что нужно попытаться встать.

Сейчас же.

Я отрываю от бревна одну тяжелую руку, затем другую и тут же ухожу под воду, сраженная ее бурлящей мощью. Я осознаю свою ошибку, когда у меня не хватает сил оттолкнуться или выплыть на поверхность.

Мои легкие бунтуют, борясь за дыхание, захлебываясь водой, которая кажется тяжелой и инородной.

Раздается всплеск, меня окружают пузыри.

Чьи-то руки хватают меня.

Меня поднимают на поверхность, подталкивают к берегу и вытаскивают из воды, перебрасывая через острый выступ берега. Я падаю на землю с такой силой, что вся вода, которой я наглоталась, покидает меня с рвотными позывами.

Мутная вода разлетается брызгами, заливая не только грязь подо мной, но и мои мокрые волосы, воздух с хрипом врывается в легкие в перерывах между кашлем, раздирающим грудь.

Мои внутренности и грудная клетка продолжают синхронно сжиматься в судорогах, пока я украдкой бросаю косые взгляды на свою компанию в перерывах между бурными извержениями.

Огромный, мускулистый мужчина с желтыми, как солнечные лучи, глазами, одет в кожаные штаны, которые свисают с его подтянутых бедер. Он покрыт бледными шрамами, его длинные рыжие волосы украшены витками медных нитей. Кожаный ремень, перекинутый через его грудь, увешан множеством искусно сделанного оружия — клинками из драконьей чешуи и бронзовыми клинками в форме тонких лепестков, похожими на те, что были у Каана. Там также есть инструмент в виде крюка, похожий на тот, которым вытаскивали рыбу из-подо льда к югу от стены.

Во что я вляпалась на этот раз?

Мужчина опускается, его массивная рука, покрытая шрамами, указывает на мою железную манжету.

― Guil dee nahh? ― спрашивает он, и я качаю головой, решив, что он, должно быть, интересуется, не заключенная ли я.

― Просто украшение, ― выплевываю я с очередной порцией воды. ― Разве не красиво?

Определенно не хотелось бы, чтобы он подумал, будто я ускользнула из заключения, едва избежав приговора быть сожранной стаей молтенмау. Я могу снова оказаться там.

Мужчина поворачивается и кричит незнакомые слова другому, стоящему вдалеке, а он в это время вытягивает из воды остатки поврежденной штормом рыболовной сети.

Я так занята тем, что меня выворачивает наизнанку, что не сразу замечаю отметины на спине ближайшего ко мне мужчины. Точечная татуировка какойто птицы, крылья обхватывают ребра, словно обнимая его сзади.

Я хмурюсь ― меня тошнит ― продолжаю хмуриться.

Это напоминает мне точки, из которых состоит… татуировка Каана…

Осознание пронзает меня, еще один прилив воды поднимается по горлу и выплескивается на землю.

Воины Болтанских равнин.

Возможно, именно здесь Каан провел свою юность.

Тошнота мгновенно проходит, и я чертыхаюсь, вытирая дрожащие губы тыльной стороной руки.

Снова крики на незнакомом мне языке, другой мужчина бежит к нам. Тот, что ближе всех, хватает меня за руку и помогает подняться на колени.

В этой потрескавшейся, песчаной пустыне живет множество кланов, у которых хватает упорства добывать себе пропитание здесь, и я, похоже, попала прямо в лапы представителей одного их них. Их образ жизни еще более загадочен, чем у тех, кто живет вблизи столицы Пекла.

Но я знаю одно.

Эти кланы воспитывают воинов с непревзойденными способностями…

Пожалуй, я пропущу это место.

Мужчина передо мной опускается на одно колено, его рыжая борода скрывает половину загорелого, усыпанного веснушками лица, его острый взгляд изучает мои черты. Он протягивает руку вперед и приподнимает прядь моих мокрых волос.

― Achten de. Kholu perhaas? ― говорит он, показывая на длинный, покрытый рвотой локон, свернувшийся у него на ладони, и оглядывается на другого мужчину, который уже подошел ближе ― тот пожимает плечами. ― Sheith comá Rivuur Ahgt … en?

Я собираю волосы и отталкиваю его руку.

Он хмурится и, схватив меня за плечи, поднимает на ноги. Как только я касаюсь земли, я вырываюсь из его хватки, отступаю назад и поднимаю руку к своему пульсирующему виску.

― Acht etin aio? ― спрашивает мужчина, жестом указывая на меня.

― Я не понимаю.

Он дотрагивается рукой до своего виска ― в том самом месте, где пульсирует мой, ― и следующие слова произносит так медленно, что становится ясно ― он пытается помочь мне понять. ― Surva etin agaviein?

Он спрашивает, как я ударилась головой?

― Я упала со скалы.

Он хмурится еще сильнее и он что-то бормочет мужчине рядом с собой ― еще больше слов, которых я не понимаю.

По взглядам, устремленным в мою сторону, и общему языку тела я догадываюсь, что они обсуждают, как доставить меня отсюда куда-то еще. Я не хочу выяснять, где это место, и не хочу знать, что они хотят со мной там сделать. У меня болит голова. Меньше всего мне хочется ломать шеи.

Если только это не шея Рекка, конечно.

― Что ж, было приятно пообщаться, но мне нужно поймать дерево, ― говорю я, ткнув большим пальцем в сторону бурлящей реки, которая выглядит совсем не так, как в предыдущий цикл ― теперь она оранжевая и полна обломков, несомненно, принесенных утихшей бурей. К сожалению, она уже не такая спокойная и манящая, но это не помешает мне прыгнуть в нее, как только мимо проплывет очередное бревно.

Мужчины неуверенно смотрят друг на друга, снова переговариваются и движутся ко мне ― перешагивая через мою лужу полупереваренного супа.

От решительности в их глазах у меня напрягается спина.

Черт.

Похоже, другого бревна я так и не дождусь.

Я разворачиваюсь, собираясь прыгнуть в бурлящую реку, но тут мое внимание привлекает размытое движение на противоположной стороне.

Кусок скалы смещается и падает вниз, ударяясь о берег реки. Мне бы это не показалось странным, если бы не следы когтей, оставленные на скале, как будто кто-то невидимый карабкается по ней.

Я хмурюсь.

Насколько сильно я ударилась головой?

― Jakah tu…

Я оглядываюсь и вижу, что оба мужчины широко раскрытыми глазами смотрят на другой берег реки, их лица так побледнели, что веснушки стали резко выделяться.

Может быть, мне не померещилось…

Раздается пронзительное рычание, я резко поворачиваю голову и вижу огромное металлическое пятно на противоположном берегу, контрастирующее с теплыми тонами камня.

― Что происходит? ― бормочу я, готовая прыгнуть в реку и никогда не узнать ответа на эту загадку.

Очертания становятся четче, превращаясь в пушистого серебристого зверя, который, кажется, может проглотить меня в два счета, два металлических клыка торчат с обеих сторон его верхней челюсти ― такие длинные, что спускаются к шее.

Большие светлые глаза смотрят на меня, не мигая, прорезанные грифельной линией, которая сжимается и разжимается.

Сжимается и разжимается.

Как будто он представляет себе, какой я окажусь на вкус, схваченная его прожорливой пастью.

― Fait Hatdah! ― кричит один из мужчин позади меня, указывая мимо. Как будто я не вижу огромное существо на другом берегу реки, достаточно большое, чтобы проглотить нас троих.

― Я очень надеюсь, что эта тварь не сможет…

Зверь прыгает.

Мое сердце замирает.

Мгновение я вижу только это огромное существо, летящее по воздуху, с вытянутыми когтями, как будто оно тянется ко мне, с открытой пастью и оскаленными зубами. Пока один из мужчин не хватает меня за руку и не дергает назад.

Я падаю на груду веток, и тяжелый глухой удар сообщает мне, что существо приземлилось на нашей стороне.

Черт.

Я снова пытаюсь встать.

Убежать.

Наконец поднявшись на ноги, я оборачиваюсь и вижу зверя между нами и рекой. Это что-то среднее между колеблющейся серебристой дымкой едва заметных очертаний и сильной, крепкой кошкой с пушистым хвостом и развевающейся на ветру гривой, словно танцующей с Клод.

Сердце подскакивает к горлу, когда он опускается на толстые мощные задние лапы, а острые кончики клыков почти царапают землю.

Зверь смотрит мне прямо в глаза, оскаливается и рычит.

Я вздыхаю.

Я выжила после нападения молтенмау и чуть не захлебнулась слюной саберсайта, и в итоге меня съест эта тварь?

― Fait Hatdah gah te nahh, ― говорит один из мужчин рядом со мной, и в его голосе звучит удивление. ― Fait Hatdah. Fait Hatdah … comá feir Kholu.

Fait Hatdah? Что за…

Мои глаза расширяются, сердце начинает колотиться.

Судьбоносец…

Это чертов Судьбоносец.

Это существо скорее легенда, чем реальность, поэтому его редко можно увидеть воочию. Тех, кто видел его, часто считают сумасшедшими или бредящими, они рассказывают истории о том, как зверь подтолкнул их к принятию решения, отличного от того, которое они планировали.

Физически подталкивал их. Как властный манипулятор.

Зрачки-щелочки существа расширяются, широкий язык высовывается, чтобы облизать морду, словно в подтверждение этого откровения.

Мои плечи расслабляются, напряжение покидает тело. Конечно, это существо не ест фейри… Конечно.

Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, кого из двух мужчин это существо пришло направить, и мое сердце замирает, когда я вижу, что они оба стоят на коленях и смотрят на меня с благоговением. Точно не так, будто я только что выблевывала перед ними свои кишки.

Странно.

― Я просто… отойду с дороги, ― говорю я, выдерживая злобный взгляд судьбоносца и делаю шаг вправо.

Он тоже сдвигается в сторону, сохраняя позицию между мной и рекой, из его пушистой груди вырывается низкое рычание.

Я хмурюсь, бросая взгляд через плечо на остальных, уверенная, что они, должно быть, тоже переместились, и мое сердце замирает, когда я вижу, что они все еще стоят на том же месте и смотрят на меня, подняв брови.

Это какая-то гребаная шутка.

Нет.

Не может быть.

Прищурившись, я смотрю на зверя и смещаюсь, словно собираюсь прыгнуть влево, затем бросаюсь вправо и бегу вдоль берега так быстро, как только могу, сворачивая к реке…

Рычание прорезает воздух за мгновение до того, как что-то большое и тяжелое врезается в меня, сбивая с ног. Я качусь по земле, уверенная, что обдираю кожу на плече, когда я останавливаюсь в грязи.

Застонав, я приподнимаюсь на расцарапанных локтях, чтобы посмотреть прямо в зрачки судьбоносца, который сейчас медленно описывает дугу между мной и гребаной рекой.

― Нет!

Он рычит, и звук похож на скрип зубьев пилы.

Может, он все-таки ест фейри.

― Мне нужно туда! ― говорю я, указывая в направлении течения.

Судьбоносец начинает сжимать свои дуги, сокращая пространство между нами, его послание очевидно.

Убирайся отсюда к чертовой матери.

― Это куча дерьма спангла, ― бормочу я, вставая на ноги.

Он продолжает двигаться широкими дугами, приближаясь с каждым шагом.

Я отступаю назад, не сводя глаз с животного, но иногда бросая взгляд через плечо. Я не сразу понимаю, куда он меня направляет.

К воинам.

Я останавливаюсь, выпрямляюсь во весь рост и прищуриваюсь на зверя. ― Я не пойду с ними, ― говорю я, указывая на мужчин.

Зверь рычит, оскалив пасть, полную острых зубов, и его дыхание обдает меня с такой силой, что мне приходится зажмуриться. Звук отскакивает от отвесных стен ущелья, словно эхо.

Может, я все-таки пойду с ними?

Застонав, я поднимаю лицо к небу и закрываю глаза, проводя пальцами по мокрым спутанным волосам.

Все, чего я хочу, ― это перерезать горло Рекку Жаросу. Я слишком многого прошу?

― Черт!

Мое проклятие отскакивает от стен, ударяя меня снова и снова.

Уверена, что война с этим зверем ничем хорошим не закончится. А я не смогу отомстить Рекку, если буду мертва.

Смирившись, я поворачиваюсь и иду к воинам, бросив несколько сердитых взглядов на судьбоносца, которая теперь идет достаточно близко ко мне, чтобы при желании укусить.

Подойдя к ним, я останавливаюсь, вскидывая руки в знак недовольства.

― Давайте покончим с этим, что бы это ни было. Попробуете что-нибудь сомнительное, и я выпотрошу вас обоих голыми руками.

Нахмурившись, они долго смотрят на меня, обмениваются несколькими словами между собой, а затем склоняют головы, почти как в знак… уважения. То же самое они делают с существом у меня за спиной, а затем жестом указывают на тропу, пробивающуюся сквозь отвесную скалу цвета ржавчины на этой стороне реки.

― Comá, Kholu. ― Они жестом приглашают меня вперед. ― Comá.

Не знаю, как насчет второго слова, но comá должно означать ― иди.

Правда, если честно, это последнее, что я хочу сделать.

Я бросаю на величественного, мифического зверя еще один уничтожающий взгляд.

― Если только Рекк Жарос не окажется в конце этого пути, если я не загоню его в угол, чтобы убить, я буду в бешенстве. Просто, чтобы ты знал.

Судьбоносец облизывается, подходит ближе и подталкивает меня вперед своей большой пушистой головой.

Бормоча под нос, я следую за воинами, останавливаюсь у основания каменной лестницы, вырубленной в скале, и бросаю тоскливый взгляд на реку.

Еще на шаг ближе, боковой удар головой.

Судьбоносец рычит, и я рычу в ответ, оскалив зубы на зверя.

― Хватит командовать, ― ворчу я, взбегая по лестнице, за спиной у меня раздается звук его огромных лап, ступающих по камню. ― Ты победил.

ГЛАВА 39

Тропинка похожа на трещину, образовавшуюся в земной коре, она расходится во все стороны и, кажется, тянется бесконечно.

И еще дальше.

― Вот это экскурсия, ― бормочу я, когда мы сворачиваем налево и поднимаемся по очередной лестнице. А может быть, я просто сгораю от нетерпения, потому что огромная кошка идет за мной так близко, что я чувствую ее горячее дыхание у себя на затылке.

Мы поворачиваем еще раз, и воздух наполняется густым запахом жарящегося мяса. Мы проходим через высокие ворота, обрамленные… Костями.

Две гигантские кости, такие большие, что они могут принадлежать только одному существу. Дракон, который умер, не успев взмыть в небо, свернуться клубком и превратиться в камень, истлел там, где умер.

Мои глаза расширяются, когда мы переступаем порог мрачного входа в массивную грудную клетку, в четыре раза превышающую размеры груди Райгана. Как будто чудовищный зверь пал много фаз назад, и его труп поглотили стихии.

В основном здесь пусто, за исключением нескольких возвышающихся шпилей, тянущихся к расщелинам в потолке ― между толстыми ребрами сделаны отверстия, через которые проникает солнечный свет.

На земле установлены куполообразные палатки из гладких звериных шкур, сшитых вместе, напоминающие седельное покрывало Райгана. Палатки похожи на валуны, раскрашенные под выжженную местность этой части мира. Вероятно, они маскируют это место от любого, кто может парить над ним и попытаться заглянуть в дыры в потолке.

Умно.

Вход в каждое жилище обрамлен каменными арками, украшенными прекрасной резьбой, изображающей существ всех каст. Но в основном это драконы ― они выгравированы на камне с такой безукоризненной детализацией, что кажутся реальными.

Пронзительный крик приковывает мой взгляд к изогнутым стенам грудной клетки, усеянным горгульями. Крылатые твари размером меньше половины обычного молтенмау, похожие на бугристые каменные выступы.

Они были бы совершенно незаметны, если бы их головы на коротких шеях не поворачивались, и большие, мрачные глаза не мигали.

Один из них срывается со стены и с воплем проносится между шпилями, за ним развеваются веревки седла. Мой разум цепляется за это видение, как новорожденный младенец, ищущий утешения. В поисках якоря в этом месте, о котором я ничего не знаю.

Мой способ адаптации ― не зацикливаться на ошеломляющих деталях.

Выбрать что-то одно.

Сконцентрироваться.

Не увязнуть.

Меня ведут по тропинке, петляющей между тесно установленными палатками, где закутанные в шелка женщины и обнаженные мужчины изготавливают оружие из кусков дерева, бронзы и пластин драконьей чешуи, таких больших, каких я раньше не видела. Другие ткут драгоценные ткани из золотистой шелковой нити или собираются вокруг дымящихся костров с металлическими вертелами, на каждом из которых нанизаны куски жарящегося мяса, наполняющие воздух насыщенным запахом дичи.

Хотя у многих из них рыжие волосы и бронзовая, покрытая веснушками кожа, есть и фейри с белыми волосами. Черными. Каштановыми. С кожей всех оттенков. Словно представители со всех уголков этого мира провалились сквозь дыры в потолке и нашли здесь пристанище.

Я замечаю, что многие из обитателей пещеры могут похвастаться татуировками, похожими на татуировки Каана, но изображающими различных существ, причем некоторые из них изображены контуром, а не закрашенным изображением.

― Kholu haf comá! ― кричит один из воинов, который привел меня сюда, и эти слова, кажется, эхом разносятся по тихой пещере.

Все замирают, рассматривая меня широко раскрытыми глазами, а затем существо, следующее за мной, как величественная серебряная тень, о которой я, конечно, не просила. Но мы здесь, черт возьми.

Некоторые из женщин вскрикивают, у них выступают слезы, когда они повторяют слова:

― Kholu haf comá!

― Kholu haf comá!

― Kholu haf comá!

Все бросают свои инструменты, некоторые выбегают из палаток и тут же падают на колени, целуя землю. Как будто они благодарят Булдера за… чтото.

Кроме двух моих сопровождающих, меня и моего неумолимого судьбоносца, ни один мужчина, женщина или ребенок не остается на ногах.

К горлу подкатывает тошнота, отчего язык начинает покалывать. Я не уверена, расстроила я их или сделала по-настоящему счастливыми, но любой из вариантов вызывает беспокойство.

Если они почитают меня, то будут ожидать чего-то.

Если боятся ― то убьют.

Такова общая формула, по которой, похоже, существует мир, и оба варианта отнимают много времени. Мне нужно выследить мудака и задушить его собственными кишками. У меня нет времени, чтобы тратить его впустую.

Я ковыряю кожу по бокам ногтя, бросая еще один осуждающий взгляд на зверя, заставляющего меня идти вперед.

― У тебя проблемы.

Зверь разевает пасть и зевает, растягивая ее так широко, что я, наверное, могу проползти в его глотку.

Приятно видеть, что кто-то расслаблен.

Меня ведут по небольшому подъему, затем вниз по тому, что, как я могу предположить, когда-то было горлом этого древнего зверя, его позвонки выступают из земли ровно настолько, чтобы был виден костяной тоннель ― отверстие, в котором, как я предполагаю, когда-то находился спинной мозг дракона. Путь освещают светящиеся руны, выгравированные на поверхности и окрашивающие тоннель в теплый оттенок.

Должно быть, нужно было быть очень близким к Булдеру, чтобы найти эти останки и раскопать их так аккуратно, чтобы не нарушить их положения.

Я все еще изумляюсь, когда мы подходим к пологам из шкур, свисающим сверху. Мои сопровождающие распахивают их и отходят в сторону, обеспечивая мне достаточно места для прохода.

Я хмурюсь, останавливаясь.

― Не уверена, что хочу заходить туда…

Судьбоносец толкает меня головой между лопаток, заставляя пройти во влажные объятия массивного черепа дракона.

Я бросаю взгляд через плечо и хмуро смотрю на властное создание, окидываю взглядом окружающее пространство, испещренное множеством светящихся рун, пол устланный кожами, исписанными разноцветными точками, полосами и изогнутыми линиями.

Слева стоит низкий стол, тянущийся по всей длине помещения. На нем высятся груды кусков мяса, которые седовласый мужчина разделывает огромным бронзовым ножом.

Он останавливается в тот момент, когда видит меня, его глаза расширяются, он переводит взгляд на зверя за моей спиной. И тут же падает на колени, целуя землю.

Мне приходит в голову, что, наверное, именно так я должна была поступить, когда впервые увидела судьбоносца.

Поцеловать землю.

Вместо этого я попыталась убежать от него, кричала, рычала и, по сути, сказала, чтобы он отвалил. Скорее всего, это обернется для меня чем-то дерьмовым, и, если быть честной, это вполне заслуженно. На моих руках достаточно крови, чтобы получить по заслугам.

Я замечаю небольшую группу одетых в золотистые шелка женщин, сидящих вокруг корзин с длинными, похожими на лезвия листьями, которые я видела с неба. Они заворачивают в них куски вяленого мяса, но их руки замирают, когда они замечают меня, а затем мою крадущуюся тень.

Их глаза становятся невероятно круглыми.

Они тоже целуют землю, прежде чем подняться, и, наблюдая за входом, собирают свои вещи и уходят с дороги. Нахмурившись, я оглядываюсь через плечо, мимо своего пушистого недруга, и мои глаза округляются.

Толпа вваливается внутрь, расходясь и заполняя пространство по обе стороны от тронов-близнецов из кровавого камня в дальнем конце зала. Не знаю, как я не заметила их раньше, учитывая, что они огромные, величественные и украшены такой замысловатой резьбой, что я думаю, на их изготовление ушло много циклов Авроры.

На троне справа сидит женщина и кормит младенца грудью. Светлые волосы струятся вокруг нее, как журчащая вода, а кожа настолько светлая, что я уверена, единственный луч солнца заставит ее пылать, как мунплюма, попавшего в Пекло.

Ее ярко-зеленые глаза расширяются при виде меня, а затем смягчаются словно от облегчения, после чего переводит взгляд на крупного мужчину справа от нее и кладет руку ему на плечо. Нежно сжимает.

Черты лица у него жесткие и суровые, короткая борода подчеркивает сильную линию подбородка, а глаза, похожие на маленькие солнца, смотрят на меня из-под рыжеватых бровей, сведенных над недоверчивым хмурым взглядом. В отличие от других обнаженных мужчин, его широкие, усыпанные веснушками плечи украшены веревками с медными вставками, на длинных волосах красуется костяная корона, а в ухо вставлена черная серьга.

Я хмурюсь.

Такая же, как у Каана…

Он бросает многозначительный взгляд на женщину слева от себя и кладет свою руку на ее. Они склоняют головы в нашу сторону в знак почтения, хотя я подозреваю, что это больше относится к существу, которое привело меня сюда, учитывая его мифический статус. Уж точно не ко мне.

Дело не может быть во мне.

На мне кандалы, черт возьми. И блевотина в волосах.

Мои щеки вспыхивают, когда я подношу непослушные пряди к носу и принюхиваюсь, морщась от кислого запаха.

Проклятье. Я думала, что воняет не так сильно.

― Вот что бывает, когда ты не даешь мне прыгнуть в реку, ― ворчу я, обращаясь к судьбоносцу. ― Я предстаю перед важными фейри, пропахшая желчью.

Его единственная реакция ― прыгнуть вперед и обойти меня, заставляя остановиться.

― Сообщение получено, ― бормочу я, и он опускается рядом со мной, усаживаясь на землю. Оно поднимает лапу, облизывает ее и проводит по морде видом удовлетворения, которое я, конечно, не в состоянии оценить ― окруженная незнакомцами, стою в черепе дракона посреди гребаного небытия.

В помещении так тесно, что почти нечем дышать, и сидящий на троне мужчина поднимает голову. Он переводит взгляд с меня на существо рядом.

Тепло улыбаясь, он качает головой. Как будто борется с каким-то неверием.

― Kholu…

― Да, ― говорю я, обводя взглядом всех молчаливых, широко раскрывших глаза зрителей. ― Мне постоянно говорят это.

Он снова смотрит на женщину рядом с собой. Они прижимаются головами друг к другу, оба испытывают облегчение, которое я ясно вижу на их лицах.

Мужчина обхватывает ладонью голову младенца и целует его в лоб.

Я отворачиваюсь от интимного момента, за которым, как ни странно, больно наблюдать, и смотрю в небо, замечая, что огромный куполообразный потолок увешан зубастыми черепами. Этого достаточно, чтобы я поняла ― этот народ не стесняется убивать.

Мы прекрасно поладим, если только они не попытаются убить меня.

Вероятный король медленно встает. Все в комнате, кроме светловолосой женщины, бьют себя кулаками в грудь, а затем опускаются в такой низкий поклон, что их губы снова встречаются с полом.

Наверное, мне следует сделать то же самое. Не хочу никого злить, учитывая тот факт, что я в абсолютном меньшинстве и все еще скована железными оковами.

Я прочищаю горло, опускаюсь на колени, затем склоняю голову, задерживаясь в этой позе на долгое мгновение.

Мужчина спускается со своего трона и переводит взгляд с меня на судьбоносца, а потом на двух воинов, которые вытащили меня из реки ― оба теперь стоят в стороне.

― Hagh toth? ― спрашивает он, остановившись.

Воин с татуировкой птицы отвечает.

― Rivuur Ahgt at nei del ayh.

― Rivuur Ahgt … uh surt?

― Ahn…

Наступает тишина, затем коронованный мужчина начинает говорить снова.

― Teni asg del anah te nei. Tookah Téth ain de lei … Sól aygh tah Kholu!

Мой разум уплывает, я пытаюсь ухватиться за настоящее.

За этот момент.

Все это начинает напоминать мне о другом месте, о другом времени. Когда я точно так же не понимала, что, черт возьми, происходит, а мой словарный запас ограничивался несколькими раздраженными возгласами, которые я использовала, пытаясь объяснить, что мне нужно.

Я напеваю свою успокаивающую песню, пока вероятный король возвращается к своему трону, а из расступающейся толпы выходит высокая женщина. Она покрыта медной краской для тела, на ней плащ с черными бусинами, которые постукивают друг о друга, когда она идет к нам длинными шагами, покачивая бедрами. У нее босые ноги, а рыжие волосы такой длины, что закрывают половину плаща.

Я поднимаю взгляд к ее глазам, и у меня перехватывает дыхание.

Они белые.

Невидящие.

Она смотрит в мою сторону, и меня пронзает чувство, что несмотря на незрячие глаза, она видит слишком много.

― Kholu, ― шепчет она, улыбаясь и поднимая обе руки к небу. ― Kholu haf comá. Haf de neil da nu … Tookah te!

Зал наполняется радостными криками и ударами кулаков по груди, которые заставляют мое сердце биться сильнее, а затем толпа приходит в движение ― пространство наполняется энергией, которая вызывает чувство покалывания от предвкушения чего-то.

― Во что, Творцы, ты меня втянул? ― ворчу я, обращаясь к зверю, который просто сворачивается в огромный клубок, прячет морду под хвостом и, кажется, засыпает, его форма меняется от устойчивой до расплывающейся и подрагивающей по краям.

Хм…

Может быть, если я не буду обращать на него внимания какое-то время, он полностью исчезнет. Тогда я смогу уйти.

Из ревущей толпы выходят двое громадных мужчин, причем более крупный из них настолько массивен, что его рука может обхватить мое горло и раздавить его одним движением, а волосы цвета глины доходят ему до лопаток. Когда он поворачивается, чтобы поклониться тем, кто сидит на тронах, я вижу, что его спина испещрена точками, а изображение змеи, обвившейся вокруг его мускулистой спины, скорее целое, чем пятнистое. У мужчины поменьше ― каштановые волосы и покрытая веснушками кожа, а на плечах ― изображение гаргульи с распростертыми крыльями.

Оба поворачиваются ко мне, склоняясь в еще более глубоком поклоне.

Я хмурюсь и снова смотрю на сидящую на троне женщину, пытаясь найти ответы в ее глазах. Но все, что я вижу, ― это мягкую, утешительную улыбку, от которой мне хочется зарычать.

Мне не нужно утешение. Мне нужна суровая правда, чтобы я могла понять, во что меня втянул этот судьбоносец и как мне выпутаться из ситуации, как только зверь ослабит бдительность.

Сзади до меня доносятся звуки топота, я оглядываюсь через плечо и вижу большое шестиногое существо, которое прокладывает себе путь среди толпы. У него нет ушей и три пары черных глаз-бусинок, расположенных по обе стороны длинной морды, челюсть движется, пока оно пережевывает что-то, зажатое коренными зубами.

Я хмурюсь еще сильнее. Думаю, это колк, но у тех, что я видела раньше, густая пушистая шкура. Это существо выглядит странно… голым.

Он издает фыркающий звук и устраивается между мной и двумя мужчинами, с интересом наблюдающими за мной.

Женщина с белыми глазами встает между мной и мирно жующим зверем. Одним движением она выхватывает изогнутый бронзовый клинок из ножен, пристегнутых к ее ноге, и перерезает животному горло быстрее, чем я успеваю уследить.

Мои легкие сжимаются, сердце бешено колотится.

Бедное животное издает пронзительный крик, его кровь выливается в чашу, а моя голова становится легкой и воздушной. Животное осторожно опускают на землю, и оно принимает коленопреклоненную позу, имитирующую мою собственную.

Мертвое.

Мне доводилось убивать подобным образом. Но при виде того, как это бедное, невинное создание испускает последний, булькающий вздох, у меня внутри что-то переворачивается. Меня тошнит.

К черту это.

Я ухожу.

Я вскакиваю на ноги и разворачиваюсь, направляясь к выходу, когда передо мной с рычанием выскакивает судьбоносец. Толпа ахает, перешептываясь, а я скалю зубы и рычу в ответ.

Он опускает голову еще ниже, приближаясь и подталкивая меня вернуться туда, где я стояла.

― Ты нравишься мне все меньше и меньше, ― выдавливаю я из себя, затем качаю головой и поворачиваюсь, возвращаясь назад, сдерживаемая ярость хлещет меня по ребрам, как струи ледяной воды.

Этот языковой барьер с каждой секундой становится все более раздражающим. Если я в ближайшее время не выясню, что происходит, то сойду с ума.

Мужчина и женщина на тронах хмурятся, бросая друг на друга настороженные взгляды, пока я ковыряю кожу по бокам ногтя, наблюдая за тем, как два воина перемазываются в крови колка, словно это повод для гордости.

Я стараюсь не смотреть на мертвое животное. Это трудно, потому что оно лежит прямо здесь, и его кровь все еще стекает в миску.

Группа женщин окружает меня, как забор, закрывая вид на бедного колка. Их становится все больше, пока я не оказываюсь скрытой за круглой стеной стройных женщин в шелковых платьях, большинство из которых повернуты ко мне спиной.

Каждая клеточка моего тела напрягается, глаза мечутся по сторонам. Я замечаю нервные взгляды, которыми обмениваются несколько женщин, все еще смотрящих в мою сторону, и только тогда понимаю, что рычу.

Одна из них мягко улыбается и делает шаг вперед.

― Eh tah Saiza. Téth en. Aygh ne.

― Я не понимаю. Ничего.

Она поднимает руки.

― Меня зовут Саиза. Все в порядке. Не бойся.

Слова Саизы мало успокаивают меня, но все же моя оскаленная верхняя губа опускается от облегчения, что хоть кто-то говорит на моем языке.

Это хорошо. Теперь должно стать легче.

― Пожалуйста, расскажи мне, что происходит.

― Нам нужно очистить твое тело, ― говорит она, и мои брови взлетают вверх.

― Потому что у меня рвота в волосах? Уверяю тебя, есть очень простое решение. Просто отведите меня к реке и бросьте в воду.

Уголок ее рта приподнимается в улыбке, а глаза теплеют, напоминая мне о Руз.

― Потому что ты ― Холу, ― шепчет она, указывая на разноцветные знаки, нарисованные на шкуре под моими ногами, и приседает, чтобы коснуться черной полосы. ― Твои волосы похожи на глаза горгульи ― на вашем общем языке, ― говорит она, а затем указывает на лазурную загогулину. ― Ты пришла к нам по вечной голубой ленте ― реке Агт.

Спорно. Мне она показалась довольно мутной.

Она проводит по темно-красной линии, которая обвивается вокруг этих отметок, как веревка, связывающая букет, и уходит вправо, обнимая изображение трех лун.

Саберсайт.

Молтенмау.

Мунплюм.

Еще одна линия обводит все изображение, серебристая, как мой нежеланный спутник, свернувшийся рядом со мной, и Саиза проводит по ней пальцем.

― Было предсказано, что судьбоносец приведет тебя к нам. Твое потомство привяжет луны к небу, ― говорит она с благоговейным трепетом. ― Навечно.

Мое сердце замирает, я поднимаю глаза и встречаюсь с ней взглядом.

― Ну, это дерьмо спангла, ― огрызаюсь я, указывая подбородком на картину. ― Я не Холу и никогда не буду иметь потомства.

Эти слова ― оружие, пронзающее пространство между нами, их отточенные лезвия вонзается в мое каменное сердце.

Никогда.

Судьбоносец приоткрывает глаз, наблюдая за мной.

― Никогда, ― повторяю я, вкладывая в это слово все возможное осуждение, когда встречаю его пристальный взгляд.

Он испускает глубокий, рокочущий вздох, который обдувает мое лицо, и в груди у меня что-то замирает. Как будто он только что проник в меня и коснулся струн моего измученного сердца.

Может быть, это только мне кажется, но у меня возникает стойкое ощущение, что он настаивает на моем пребывании здесь не для… этого.

― Я не знаю, что это за спангл, о котором ты говоришь, ― отвечает Саиза, ― но Сол никогда не ошибается. Она сделала это предсказание много циклов назад и сама назвала тебя Холу. Судьбоносец привел тебя сюда, так что Испытание Тука состоится, как было предписано самими Творцами и одобрено нашими Оа и Оа-и. Королем и королевой на вашем языке.

Еще одно испытание?

Я стону.

Интересно, сколько еще гребаных испытаний мне придется выдержать, прежде чем я наконец убью Рекка Жароса?

Я бросаю взгляд на проблемного судьбоносца, все еще наблюдающего за мной с ленивым любопытством и подергивающим хвостом туда-сюда.

― Это твоя вина.

В воздухе раздается звук вибрато, эхо которого затихает, прежде чем ударить снова, заставляя мою кожу покрыться мурашками. В мое относительное уединение входит еще одна женщина с миской мыльной воды в руках.

― Могу я снять с тебя одежду и подготовить к испытанию? ― спрашивает Саиза, и я вздыхаю, потянувшись к подолу своей безразмерной рубашки.

― Конечно, ― бормочу я. ― Давайте покончим с этим.

Чем быстрее я помоюсь, тем быстрее покончу с этим испытанием, тем быстрее смогу уехать.

Надеюсь.

Вокруг кольца из женщин натягивают кусок шелка, исполняющего роль занавеса, а затем Саиза помогает мне снять украденную одежду, ополаскивает мои волосы и вытирает меня губкой, проводя намыливающими движениями по моему телу под устрашающие удары гонга.

― У тебя прекрасная фигура, ― хвалит она, поглаживая мою кожу кусочком впитывающей ткани. ― Такие красивые изгибы.

― Спасибо, ― бормочу я, думая о другом.

Еще одно.

Чертово.

Испытание.

За что вообще? Я же не убивала никого из них.

Вроде бы.

Может, они хотят допросить меня о моих детородных намерениях, поскольку думают, что я волшебным образом произведу на свет потомство, которое спасет мир?

Лучше не надо. Каждую фазу я принимаю тонизирующее средство, которое делает мое лоно негостеприимным, и не намерена пропускать ни одной дозы.

Две другие женщины рисуют на моей коже кровавые полосы, после чего обматывают вокруг талии длинную полосу кроваво-красного шелка и завязывают узлом. Еще один лоскут обматывают вокруг груди, а шнурок с медными стержнями перебрасывают через голову и закрепляют спереди.

Снова звучит гонг, сменяясь быстрой чередой ударов.

Занавес опускается, мое уединение исчезает, и я вижу двух раскрашенных воинов, внимательно наблюдающих за мной. Я уже собираюсь спросить Саизу, не они ли будут испытывать меня, но тут судьбоносец оказывается прямо у меня перед носом и подталкивает встать, размазывая свежевыкрашенную кровь.

Толпа начинает расходиться, устремляясь к выходу, и мой пушистый недруг подталкивает меня в том же направлении, в то время как неуверенность скапливается в моей груди, заставляя чувствовать беспокойство.

Что-то выбирать.

Быть внимательной.

Не утонуть, черт возьми.

Я напеваю свою успокаивающую мелодию, прищуриваясь на толпу передо мной, и считаю шаги, представляя, что каждый из них приближает меня к тому мистическому гребаному слову, которое всегда находится в недосягаемости…

Свобода.

ГЛАВА 40

Меня ведут по лабиринту тоннелей под удары гонга. Вдыхать густой, застоявшийся воздух становится легче всего за несколько мгновений до того, как мы оказываемся в большом пыльном кратере. У меня округляются глаза от нереальных размеров ― достаточных, чтобы вместить сюда четыре Колизея и еще останется свободное пространство.

Как будто что-то столкнулось с землей с такой скоростью, что камень сместился.

Нахмурившись, я вспоминаю слова Каана…

Я провел большую часть своей юности и некоторые более поздние периоды своей жизни как воин клана Джокулл. Они всегда жили вблизи этих гор, а недавно заняли кратер, образовавшийся в результате падения луны саберсайта, Орва.

Видимо, вот что это такое. Кратер Орва. Маленькая луна, упавшая чуть больше восьми фаз назад.

Народ заполняет пространство позади меня и крадущегося за мной судьбоносца, как бурлящий поток воды, и у меня голова идет кругом, когда я осматриваюсь по сторонам.

По всей окружности стоят палатки, каждая из которых состоит из четырех деревянных столбов, зарытых в землю, и лоскута кожи, натянутого между ними, являющегося крышей. Они отбрасывают прямоугольные тени, заполненные тканными коврами и множеством глиняных урн, на которых выгравированы светящиеся руны.

Между палатками ― несколько деревянных стоек, уставленных оружием, большинство которого я никогда раньше не видела: дубинки с прикрепленной цепью, на конце увенчанной шипастым шариком, который, кажется, может проломить череп, огромные изогнутые мечи, маленькие плоские клинки с жемчужными зубцами по краю. Оружия так много, что арсенал Руз по сравнению с ним выглядит как детские игрушки.

Кратер покрыт песком, но когда я смотрю на песчинки под ногами пока меня ведут по периметру, я замечаю серые частички.

Железо. Несомненно, чтобы свести на нет способности тех, кто слышит песни стихий.

Я хмурюсь, а затем бросаю взгляд на небо, пронизанное серебристыми нитями Авроры, и россыпь чернильных лун cаберсайтов, виднеющихся вдали.

На краю кратера натянута истертая веревка с черепами ― большинство их них выбелены солнцем. На одном, с клочьями разлагающегося мяса и пучками волос, все еще свисающими с кости, сидит маленькая коричневая птичка.

И клюет ее.

Мое сердце начинает биться учащенно.

В отличие от черепов в палатке, из которой мы только что вышли, эти черепа не принадлежат павшим животным. У них округлые головы и заостренные клыки, причем у самого свежего сохранились гнилые остатки заостренного уха.

Это фейри.

Творцы… Это арена для сражений.

Это и есть мое испытание? Мне предстоит сражаться?

Кончики пальцев покалывает, беспокойство скользит по мне, как змея.

Гонг продолжает звучать, пока мы идем дальше по окружности кратера, мимо палатки за палаткой, фейри перед нами собираются в большой куполообразный зал, похожий на тот, что я видела в грудной клетке павшего дракона. Правда, этот намного больше, и в нем много входов, каждый из которых обрамлен искусно выполненными арками.

Саиза останавливается перед одним из входов, и, достав тканевый цветок из ближайшей корзины, протягивает его мне.

― Не хочешь ли почтить память Орвы?

Мое сердце подпрыгивает так высоко, что следующие слова застревают в горле.

― Падшего саберсайта?

Саиза кивает, мягко улыбаясь.

― Он не распался на части от удара. Потребовалось много воинов, чтобы перекатить его на край кратера. Теперь мы выражаем ему глубокое уважение в надежде, что ни одна луна не упадет на наше место жительства.

Сердце бьется сильно и быстро, я беру цветок, бросая взгляд на своего мерцающего судьбоносца, который снова зевает, подходит к одной из дверей и сворачивается в клубок.

Полагаю, это разрешение.

Сглотнув, я просовываю руку между пологами палатки, успокаиваюсь и делаю шаг внутрь, вдыхая горячий, влажный воздух, запертый под шкурами.

Сердце замирает.

На песке передо мной лежит самая впечатляющая пятнистая луна. Словно Саберсайта прокатили по лужам черных и бронзовых чернил, которые впитались в его маленькие, накладывающиеся друг на друга чешуйки.

У меня выступают слезы, когда я рассматриваю его. Маленький размер и отсутствие шипов ― дань его юности. Левое крыло дракона обхватывает его тело, а голова с редкими клыками лишь частично скрыта под ним, но все же достаточно видна, чтобы я могла разглядеть почти половину его морды с закрытыми веками. Кажется, что он только что погрузился в тихий, спокойный сон, от которого никогда не проснется.

Одна из моих истертых сердечных струн трепещет при этой мысли, потому что этот дракон… он такой маленький. Всего вдвое выше меня. Достаточно большой, чтобы выдержать всадника, о чем свидетельствуют остатки поврежденного седла, прикрепленного к его покрытой чешуей спине.

Ощущение такое, будто рука обхватывает мою шею и крепко сжимает.

Туго.

Хотя некоторые драконы решают взмыть в небо, когда чувствуют, что их время подошло к концу, ― чтобы свернуться в клубок и застыть, ― многие принимают такое решение не по своей воле.

Многие становятся жертвами разрушительных войн, развязанных нами.

А есть и те, кто вообще не поднимается в небо. Они умирают в грязи, снегу или песке и гниют там, где лежат, а их кровь окаменевает. Позже она становится кровавым камнем.

Который мы используем.

Я протягиваю руку, но не успеваю провести пальцами по каменным чешуйкам, как глубоко внутри меня возникает скорбное чувство, побуждающее меня отвернуться. Перестать смотреть.

Нет, не приказ.

Мягкая просьба.

Мольба.

Прочистив горло, я опускаюсь на колени и кладу свой цветок на землю у ног дракона, как это делают другие, добавляя его к растущим кучам подношений ― старых и новых. Затем я прислушиваюсь к этой мольбе. Уважаю ее отчаянную, скорбную просьбу.

Я поворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь.

***

Меня ведут на возвышение в тени ― спасение для моей и без того потрескавшейся кожи.

Я смотрю на своего кошачьего недруга, который сворачивается рядом со мной, издавая удовлетворенное урчание. Он прячет морду под длинным пушистым хвостом и, кажется, засыпает.

Очевидно, от меня не ожидают участия в бое. В противном случае он бы загнал меня прямо на арену.

Конечно.

Фейри заканчивают выражать свое почтение Орве, затем собираются в тени. Двое вымазанных кровью мужчин опускаются передо мной на колени, и тот, что покрупнее, поднимает над головой ожерелье. Он кланяется, протягивая руку, и мой взгляд прищуривается на черной подвеске с выгравированной змеей. Такой же, как на его спине.

Кулон свисает с его сжатого кулака, покачиваясь на пыльном ветру, и напоминает мне тот, что носит Каан, ― только менее замысловатый.

Менее манящий.

Саиза наклоняется к моему уху.

― Ты должна принять мальмер Хока.

― Почему?

― Это важная часть испытания, ― говорит она, и я, нахмурившись, протягиваю руку. Он опускает его в мою раскрытую ладонь, бечевка шершаво касается моей кожи.

Темноволосый мужчина тоже протягивает мне свой кулон с рельефным изображением горгульи. Не такой полированный и искусно сделанный, как первый.

― Теперь прими у Зарана и положи оба мальмера на ковер перед собой.

Я делаю, как она сказала, и хмурюсь еще сильнее, когда оба мужчины трижды ударяют кулаками в грудь, а затем встают и расходятся к разным стойкам с оружием.

― Значит… мы будем смотреть, как они дерутся? ― спрашиваю я, и Саиза кивает.

― Конечно.

― А какое отношение это имеет к моему испытанию?

― Это твое испытание, ― говорит она, и мои брови взлетают вверх.

― Я должна просто сидеть здесь и смотреть, как они бьют друг друга?

Она кивает.

Я хмурюсь, и малая толика беспокойства исчезает из моей груди.

Заран выбирает немного изогнутый меч, который напоминает мне змею на спине его противника, а Хок ― дубинку с металлическими шипами, торчащими из подвешенного шара. Оружие, которое, кажется, очень подходит этому чудовищному мужчине.

Мой взгляд устремляется к другому большому шатру, где на тронах из кровавого камня восседают Оа и Оа-и, причем последняя обмахивается массивным плоским листом, продолжая кормить своего извивающегося младенца. Сол тоже там ― она сидит на троне поменьше справа от Оа.

Их общее внимание приковано к мужчинам, которые направляются в центр арены.

Ветер треплет мои волосы, превращая их в черные щупальца, но не облегчает жару. Не уменьшает напряжение, повисшее в кратере, когда Хок и Заран начинают кружить вокруг друг друга, их взгляды сосредоточены, зубы оскалены. Такое чувство, что они совершают те же самые стремительные шаги у меня в животе, в то время как гонг продолжает бить в такт ударам в груди, его звуки отдаются в моих ребрах.

Заран низко пригибается и с рычанием бросается на Хока, изогнутый клинок устремляется к его животу с такой скоростью, что у меня все сжимается.

Это не просто поединок. Они сражаются на смерть.

Черт.

Зарана отбрасывает назад. Он падает на задницу и едва успевает откатиться в сторону, как Хок мощным, сокрушающим ударом опускает свою булаву на землю, а не прямо в грудь противника, и в небо взметаются тучи песка.

Я вздрагиваю, глядя, как мужчины режут, рубят, уклоняются и поворачиваются, оставляя глубокие раны на кожаных штанах и коже друг друга, забрызгивая песок красным.

Беспокойство снова охватывает мою грудь, стягивая ее все сильнее.

Все туже.

Что-то не так.

― Я не понимаю. Какое отношение это имеет ко мне?

Приподняв одну бровь, Саиза бросает на меня озадаченный взгляд.

― Все, Холу. Они сражаются за тебя.

Мое сердце почти останавливается, я задыхаюсь.

― Они сражаются насмерть, чтобы развлечь меня? Ты серьезно?

Она хмурится.

― Нет, не для того, чтобы развлечь.

― Тогда почему…

― Это Испытание Тука, ― говорит она, пытаясь заправить прядь моих непослушных волос за заостренное ухо. Другой рукой она показывает на мужчин, которые сейчас сцепились на песке, мутузя друг друга кулаками. От их яростных ударов брызжет еще больше крови. ― Они сражаются за великую честь быть связанными с тобой. Построить жизнь и произвести на свет потомство с Холу ― это величайшая честь, о которой только можно мечтать. Если ты навсегда прикрепишь луны к небу, это обеспечит будущее потомкам всего клана Джокулл, и их потомкам, и их потомкам. Обеспечить такой мир ― великая привилегия.

Ее слова пронзают меня постепенно, рассекая кожу, сухожилия и кости быстрыми ледяными ударами…

Нет.

Нет, нет, нет, нет…

Хок использует собственный клинок Зарана, чтобы перерубить шею противника короткими резкими движениями, почти отсекая ему голову. Затем он просто отрывает ее от его неподвижного тела, распростертого на песке, и мои легкие лишаются воздуха. Словно Клод только что выкачала его из меня.

Присев на корточки над безжизненным трупом, как хищный зверь, Хок сжимает в кулаке слипшиеся от крови волосы Зарана и поднимает его голову, словно трофей, с триумфальным ревом потрясая ею ― кровь хлещет из кровавой раны.

Толпа ревет, мужчины бьют себя кулаками в грудь, гонг звучит в ритм с моим бешеным сердцебиением.

Хок смотрит на меня, и все тепло покидает мое тело, а в груди вспыхивает сильное беспокойство.

Нет, нет, нет…

― Хок ― твой победитель, ― бормочет Саиза мне в ухо, и мои мысли путаются, как клубок колючих нитей. ― Тебе повезло. Не считая роскра и Оа, он наш сильнейший боец. Сейчас будет большой праздник, после чего он проводит тебя в свой шатер и покажет шкуры убитых им животных, на которых вы, надеюсь, сделаете много сильных сыновей и дочерей в грядущих циклах, когда ваша связь станет крепкой.

Сыновья и дочери…

Тяжесть оседает на груди и животе, заставляя меня чувствовать себя раздавленной, но при этом такой невероятно… опустошенной.

Не в силах набрать в легкие побольше воздуха, я бросаю взгляд на судьбоносца, который теперь почти полностью скрылся из виду. Он так близок к тому, чтобы стать невидимым, что я уверена, что могла бы просунуть руку прямо сквозь него.

Я не удивлена, что он прячется. Ему должно быть чертовски стыдно.

Я как раз собираюсь сказать ему об этом, когда Хок выходит вперед, поднимая песок своими стремительными шагами. Он швыряет голову Зарана на землю перед моим возвышением.

Я задыхаюсь, взгляд падает на обмякшее лицо мужчины. На кровавое месиво из тканей, сухожилий и костей.

Кровь растекается по песку.

Я все еще смотрю на него, пытаясь понять, как, черт возьми, я сюда попала ― едва одетая, перепачканная кровью и пялящаяся на отрубленную голову, ― когда Хок опускается передо мной на колени. Он хватает с ковра свой измазанный сажей мальмер и тянется ко мне, пытаясь накинуть петлю мне на голову. Как кандалы на шею.

Ярость взрывается у меня под ребрами.

― Нет, ― рычу я, отшатываясь назад.

В глазах Хока вспыхивает смесь замешательства и едва скрываемого гнева.

Он рычит, хватает меня за плечо и тянет ближе под звуки ропота толпы.

Я наношу ему стремительный удар головой, чувствуя, как от его силы у Хока ломается нос, и отшатываюсь назад, чтобы увидеть кровь, хлынувшую из его раздувающихся ноздрей.

Мир вокруг нас замирает.

Я вскакиваю на ноги и поспешно отступаю назад, пока он шагает в мою тень, рыча сквозь струйки крови, льющиеся из его носа.

― Я буду сражаться за себя!

На большую часть толпы опускается тишина, раздается лишь несколько вздохов. Возможно, от тех, кто понимает общий язык.

Хок останавливается, переводя взгляд на Саизу, которая переводит мою отчаянную просьбу, и его брови взлетают над глазами, полыхающими на солнце.

Он смотрит на Оа.

― Géish den nahh cat-uein?

Его слова ― это грубое столкновение звуков, напряжение нарастает.

Оа, кажется, раздумывает, глаза его Оа-и широко раскрыты и она бледнее, чем была раньше. Она смотрит на меня, ее малыш свернулся калачиком и хнычет у груди.

Ее губы шевелятся, мягкие слова доносятся до моих ушей с легким порывом ветра.

― Что ты делаешь?

Значит, она может говорить на моем языке.

Она также может говорить с Клод.

Интересно.

― Это не мой выбор, ― рычу я, красный шелк, повязанный вокруг моей талии, развевается на ветру, все мое тело напрягается от желания двигаться.

Сражаться.

Мой взгляд падает на судьбоносца, наблюдающего за мной сквозь щелочки глаз, которые выглядят гораздо реальнее, чем все остальное тело.

Хотя он все еще лежит, я чувствую, как в воздухе между нами нарастает беспокойство. Словно оно ждет, когда я переступлю черту. Но если это моя судьба ― если это то, к чему он вел меня, ― я не принимаю ее.

Ни на йоту.

За последние несколько циклов Авроры я обнимала свою Эсси, пока она ускользала, прощалась с Ней, в меня вонзили железный гвоздь, и я получила столько ударов плетью, что потеряла сознание от боли. Меня скормили стае драконов, чуть не проглотили, меня отверг единственный мужчина, который когда-либо заставлял мое сердце биться учащенно, я упала со скалы, и, кажется, предел моих сил близок.

Я не приму мальмер этого мужчины, какими бы выдающимися ни были его боевые навыки. Я скорее воткну маленький диск в его череп так глубоко, что он проломит кость и вонзится в его мягкий мозг, чем буду рожать детей от него.

Я понятия не имею, кто он такой, и не хочу знать. Я не хочу растить ребенка ― в первую очередь, черт возьми. Если мне придется вступить в битву с судьбоносцем, чтобы избежать этого, я это сделаю. Прекрасный, мифический зверь или нет.

Струйка крови Хока стекает по линии моего носа, верхняя губа оскаливается.

― Я буду сражаться за себя.

Мои слова разносятся над кратером.

Оа-и сглатывает, наклоняется к своему мужчине и что-то шепчет ему на ухо. Он смотрит на меня, переводит взгляд на Хока, на дремлющего судьбоносца, потом снова на меня. Он что-то говорит своей Оа-и, и она взволнованно вздыхает, опуская взгляд на своего малыша, уткнувшегося носом в складки золотистого шелка.

Наступает тишина.

Она проводит рукой по лбу малыша, затем прочищает горло, но слова все равно звучат сдавленно, когда она смотрит мне в глаза и говорит:

― Если судьбоносец не помешает тебе выйти на арену, мы не будем возражать против твоего решения.

ГЛАВА 41

Саиза наносит на меня тонкие полоски крови, пока я стою неподвижно, как статуя. Я наблюдаю, как Хок расхаживает взад-вперед по песчаному полю боя, не сводя с меня пристального взгляда и втягивая воздух сквозь оскаленные зубы, словно свирепый зверь, который только и ждет, чтобы броситься вперед и разорвать свою добычу.

Я вздыхаю, поправляя железный манжет на руке.

План побега был прост ― спуститься со скалы и пойти вдоль реки до стены, стараясь держаться в тени, насколько это возможно. Очаровать молтенмау. Выследить Рекка Жароса и замучить его до смерти. Теперь мне предстоит обезглавить какого-то воина всего в двух шагах от стартовой линии.

Я бросаю еще один взгляд на своего почти невидимого судьбоносца, который сейчас представляет собой лишь расплывчатое пятно, и проклинаю тот момент, когда он появился в моей жизни.

Саиза рисует еще одну полоску крови на моей груди.

― Тебе не нравится мужчина, который победил для тебя? Победил для меня… Это было не так.

― Я не выбирала этого мужчину, ― упрекаю я, и она хмурится, в ее красивых глазах цвета солнечных лучей отражается замешательство.

Она проводит кистью по моему носу, губам, подбородку и шее.

― Он поймал многих диких грууков ― огромных зверей с клыками, которых почти невозможно одолеть. У него большая палатка, обтянутая их шкурами. Доказательство его великой силы. Ты ― Холу. Твое потомство привяжет луны к небу и принесет великий мир. Разве ты не хочешь иметь сильного отца?

Я ощетиниваюсь.

Насколько яснее я должна выражаться?

Нет такой реальности, где я поднимаю намотанный на меня шелк и впускаю этого мужчину в свое тело. Нет реальности, в которой я ступлю своей гребаной ногой в его впечатляющий шатер. Нет реальности, в которой я обнажу перед ним шею ― в знак глубокого, первобытного уважения.

Я предпочту, чтобы он перерезал ее от уха до уха.

― Мне не нужен этот мужчина, этот титул, все это, ― рычу я, бросая еще один сердитый взгляд на облако металлических частиц в воздухе рядом со мной, надеясь, что судьбоносец действительно слушает. ― Мое тело принадлежит мне, и я буду делать с ним все, что захочу. И никто больше.

Лицо Саизы бледнеет, и она опускает глаза, покорно склоняя голову.

― Я понимаю, Холу. Мы воспитаны по-разному. Я прошу прощения за то, что переступила черту.

― Все в порядке.

Я просто хочу покончить с этим.

Уйти.

Саиза улыбается мне и рисует новые завитки по всей длине моей руки, а я продолжаю наблюдать за перемещениями Хока, изучая, как двигается его тело. Как он переносит вес с ноги на ногу. Повреждения, уже нанесенные его громадной фигуре.

― Ты умеешь драться? ― спрашивает Саиза, и я киваю головой. ― Как сражаются воины?

Я перевожу взгляд на нее и хмурюсь.

Она молчит какое-то время.

― Никто не умеет драться так, как представители клана Джокулл. Мы самые сильные на Болтанских равнинах. Вот почему мы заслуживаем эту землю, где больше не упадет ни одна луна, ― говорит она, кивая на окружающий нас кратер. ― Все, что должен сделать Хок, ― это заставить тебя подчиниться, и испытание закончится. Ты должна убить его, чтобы стать победителем. Чтобы заслужить право убивать диких грууков и построить свой собственный шатер. Затем ты должна отрубить ему голову.

Я не утруждаю себя объяснениями, что мне неинтересно убивать диких грууков и строить палатку. Как только я убью Хока, я вернусь по тропинке обратно к реке, а затем пойду вдоль нее, пока она не замерзнет и не упрется в стену. Если Судьбоносец попытается меня остановить… что ж.

Надеюсь, до этого не дойдет. Я люблю животных и мне ненавистна мысль об их убийстве.

― Я уже отрезала головы мужчинам, ― бормочу я сквозь сжатые губы. Хотя, очевидно, недостаточно, учитывая, насколько я абсолютно, без сомнения, на все сто процентов проклята. ― Сейчас все будет так же.

Наступает напряженное молчание, пока Саиза продолжает готовить меня к предстоящей битве ― она снимает с меня медное ожерелье и откладывает в сторону. Под неумолкающие звуки гонга мои волосы расчесывают, затем заплетают в косу, которая спускается почти до бедер, и перевязывают бечевкой.

Когда я полностью готова, я бросаю взгляд на судьбоносца, который снова материализуется и открывает глаза, чтобы посмотреть на меня.

Его узкие зрачки расширяются, когда я выдерживаю его свирепый, напряженный взгляд.

― Не пытайся меня остановить.

В ответ я получаю лишь щелчок хвостом, как бы говорящий:

― Проваливай. Возвращайся на арену, где тебе самое место. Делай свою работу.

Я ощетиниваюсь, и все собравшиеся, кажется, задерживают дыхание, когда я вздергиваю подбородок и выхожу из тени, не желая больше обращать внимания на зверя. Ни капли.

Он не остановит меня. Я знаю, что не остановит. Я должна была догадаться, что именно этого он и хотел ― моего возвращения в боевой круг, чтобы я пролила кровь.

Возможно, Судьбе ― кем бы она ни была ― зачем-то понадобилось убрать Хока и Зарана, и судьбоносец привел меня сюда, чтобы сделать это. Какова не была бы цель, трудно отделаться от ощущения, что меня снова используют.

Я уже должна была привыкнуть к этому.

Я подхожу к стойке с оружием, снимаю с крюков несколько предметов, которые, как я быстро обнаруживаю, слишком тяжелые или слишком широкие, чтобы мои пальцы могли надежно обхватить их. Я беру небольшой железный топор с кожаной рукоятью, который удобно лежит в ладони, и перекидываю его из руки в руку, прежде чем срезать с его помощью лишнюю ткань со своего наряда, чтобы она не мешала мне.

Отдав ветру испачканный кровью клочок шелка, я выхожу на арену и начинаю медленно описывать круг по внешнему периметру, не сводя глаз с Хока. Он сменил свою шипастую дубинку на гладкую, не желая уродовать меня в попытках заслужить «право» на связь со мной.

Вот такое дерьмо спангла.

Я поворачиваю шею из стороны в сторону, успокаивая дыхание, пока оно не становится глубоким и медленным.

Размеренным.

Жду, когда он сделает первый шаг.

Хок качает головой, бормоча что-то себе под нос, а затем его лицо искажается от оглушительного рева. Он делает выпад, взметая песок, и несется по арене, как атакующий зверь.

Я жду, пока он не окажется так близко, что я смогу почувствовать вибрацию его шагов. Я вижу оранжевые всполохи в его ярко-желтых глазах.

Я делаю шаг в сторону, отклоняясь верхней частью тела от его занесенной булавы под общий вздох толпы. Затем разворачиваюсь и наношу удар топором.

Брызжет кровь, мое оружие рассекает кожу и плоть, задевает кость, вспарывает боковую часть его живота. Не достаточно глубоко, чтобы убить, понимаю я и отскакиваю назад, не отрывая взгляда от своего рычащего противника и набирая в кулак горсть песка.

Хок прижимает руку к ране, осматривая пятно крови, покрывающее его ладонь, и в его глазах отражается неподдельный шок, за которым следует вспышка ярости, достаточно сильная, чтобы обжечь кожу.

Мне доводилось видеть, как мужчины смотрят на меня подобным образом, прямо перед тем, как я пронзала их сердца.

Взгляд уязвленной гордости.

Я не даю ему времени справиться с эмоциями и бросаюсь на него, петляя вправо-влево. Привлекаю его внимание к своим ногам, надеясь, что он будет следить за направлением моего следующего движения, а не за тем, что делают мои руки.

Легким движением руки я бросаю в воздух песок, и Клод, подняв порыв ветра, швыряет ему в глаза ― помогая мне по собственной воле.

Хок рычит.

Я улыбаюсь.

Я тоже люблю тебя, Клод!

Скучаю по тебе!

Пока Хок хлопает глазами, я прыгаю ему на спину, обхватываю рукой за горло и только собираюсь полоснуть топором по яремной вене, как он хватает меня за руку и падает вперед.

Я чувствую, как мой топор соприкасается с песком, когда я проношусь по воздуху, и готовлюсь к удару, чтобы упав, тут же откатиться в сторону. Мне едва удается избежать слепого взмаха его булавы, которая бьет по земле у меня за спиной.

Я вскакиваю на ноги и смотрю, как он отползает назад, зажимая неглубокий порез на шее.

Проклятье.

Он с ненавистью смотрит на меня налитыми кровью глазами, выкрикивая злобные слова и тянется к карману своих штанов. Наверное, хочет проверить, целы ли его яйца.

Не желая давать ему слишком много времени на подготовку новой атаки, я снова бросаюсь на него, уклоняясь вправо и влево, и успеваю достаточно приблизиться, когда он высвобождает руку.

Я слишком поздно замечаю тонкую золотистую ленту, свисающую с его пальцев, и уже бросаюсь всем телом в его направлении, взмахивая топором, когда он выбрасывает руку вперед. Маленькая шипящая змея проносится между нами по воздуху, оскалив пасть.

Клыки обнажены.

Мое оружие рассекает бедро Хока в тот самый момент, когда змея кусает меня в грудь.

Я перекатываюсь, кувыркаясь по земле, снова вскакиваю на ноги и отступаю назад. Смотрю, как маленькая змейка извивается на песке, практически сливаясь с песчинками.

Что.

За.

Черт.

Я потираю пульсирующую боль в верхней части левой груди, не отрывая взгляда от мудака, который теперь ухмыляется мне с расстояния в несколько длинных прыжков. Как будто он уже победил, несмотря на то, что на его теле три свежие раны, из которых на песок сочится кровь.

― Тот, кто носит их в кармане …

Внезапный приступ головокружения заставляет меня пошатнуться, и я выбрасываю руку, чтобы удержать равновесие, под вздохи и ропот толпы.

Творцы… В меня попал яд этой змеи.

Хок хмыкает, а потом бросается в атаку.

Я тоже бросаюсь, потому что не могу стоять неподвижно, пока этот ублюдок снова приближается ко мне.

Сжав топор в кулаке, я обдумываю, между какими двумя ребрами собираюсь нанести удар, и уклоняюсь влево. Очередной приступ головокружения заставляет землю покачнуться с такой силой, что я сбиваюсь с шага.

Его оружие встречается с моим плечом, и вспышка боли проносится по ключице и локтю.

Отшатнувшись назад, я прижимаю руку к телу, глядя на преследующего меня мужчину, с трудом набирая воздух в пересохшие легкие… Что это было?

Мой финт был идеальным… пока все не изменилось.

Еще одно покачивание, и страх взрывается у меня под ребрами, осознание вспыхивает, как ленты Авроры, расцветая в животе, обвиваясь вокруг позвоночника, поднимаясь к горлу.

Яд быстро распространяется по моему организму.

Слишком быстро.

Кажется, что весь мир кренится набок, мои шаги заплетаются, и я вынуждена упереться рукой в песок, чтобы не упасть. Вспышка удовлетворения озаряет лицо Хока, его губы изгибаются в победной ухмылке.

― Ах ты, бесчестный ублюдок, ― рычу я и бросаюсь вперед, уклоняясь из стороны в сторону, а затем ныряю и качусь по земле. Я выхватываю топор и рассекаю его икроножную мышцу в тот же момент, когда его оружие проносится мимо моего лица.

Он с ревом бросается вперед, спотыкается, и отлетает от меня достаточно далеко, чтобы осмотреть порез на штанах, из свежей раны на ноге течет кровь.

Его глаза выпучиваются от недоверия.

― Не можешь смириться с тем, что проиграешь женщине вдвое меньше тебя, да? ― Я поднимаюсь на ноги, все еще усмехаясь. ― Я уничтожу тебя нахрен, а потом буду пинать твою отрубленную голову до самого Сумрака, ― рычу я, снова бросаясь на него.

Мир качается, увлекая меня за собой. Моя рука взлетает, чтобы поймать себя, но тут же проваливается сквозь то, что я считала землей.

Сердце колотится, я шатаюсь и неловко приседаю, приземляясь на настоящую землю — мое сердце работает на пределе.

Черт.

Я встречаю пронзительный взгляд Хока, когда он пытается встать на поврежденную ногу… Это нехорошо.

Мне нужно покончить с этим ― и побыстрее.

Я вскакиваю на ноги и двигаюсь по широкой дуге, которую Хок повторяет хромающим шагом. Не сводя пристального взгляда со своего рычащего противника, я дергаю кожаную перевязь, обмотанную вокруг рукояти моего топора, и распутываю тугой, прочный кусок материала.

Давай, придурок. Сделай выпад.

Он атакует.

Я тоже бросаюсь к нему со стремительной скоростью.

После нескольких длинных выпадов я отвожу руку назад и бросаю топор. Он рассекает воздух со скоростью удара молнии и летит прямо ему в грудь.

Он движется быстрее летящего оружия, уклоняясь от него резким наклоном своего огромного тела. Топор проносится мимо, и я прыгаю на него. Забираюсь на его раненое тело и бью ногой по выемке на задней поверхности его ноги.

Хок запрокидывает голову и с ревет, падая на колени с такой силой, что земля содрогается, а толпа ахает, когда я набрасываю кожаную ленту на его толстую шею и затягиваю.

Из его, без сомнения, широко раскрытого рта вырываются сдавленные звуки, которые подстегивают меня. Хок может выглядеть как гора, но его шея все равно уязвима.

Ему все еще нужно дышать.

Я вкладываю все свои силы в то, чтобы натянуть удавку, мышцы рук и груди рвутся от неимоверных усилий. Хок царапает пальцами горло, но не может просунуть их под кожу, и вместо этого подается всем телом вперед.

Используя свой вес в своих интересах.

Предвидя этот маневр, я обхватываю его ногами за талию и падаю вместе с ним. Мы сталкиваемся с землей, наши левые плечи врезаются в горячий песок.

Он дергается, выгибая спину, пытается сбросить меня со своего тела. Я сжимаю ноги и кулаки, двигаясь вместе с его бешеными движениями, цепляясь за него, как паразит, высасывающий жизнь.

Полоски кожи режут мои ладони, зубы оскалены, мозг наливается кровью настолько, что голова становится легкой и воздушной. Мир вращается вокруг нас, мы как будто на плоту посреди озера волнистого песка, и я просто знаю, что это мой единственный шанс.

Если я не прикончу его сейчас, мне конец.

― Сдохни, бесчестная тварь! ― рычу я, из последних сил разворачивая руки и еще сильнее сжимая путы.

Он тянется назад, обхватывает мою голову, вцепляется в косу. Он дергает ее, но по отсутствию силы я понимаю, что он слабеет.

В груди разливается теплое предвкушение.

Кожа головы горит от его отчаянных рывков, которые становятся все слабее…

Слабее…

Все напряжение покидает его тело, и его голова откидывается в сторону, когда он опускает руку. Облегчение проносится сквозь меня, как снежная буря, и вырывается из моего горла хриплым выдохом.

Я сделала это.

Он отключился.

Осталось отрубить голову.

С трудом переводя дыхание, я смотрю сквозь пелену жара, пытаясь найти свое оружие, которое кажется одновременно близким и невероятно далеким.

Я отпускаю кожаную ленту, отталкиваю большое, обмякшее тело Хока своими израненными руками, пытаясь высвободить ногу, застрявшую под ним. Наконец, освободившись, я неуверенно встаю на ноги ― весь мир кренится, раскачивается. Топор сначала кажется целым, потом раздваивается…

И опять.

Я сосредотачиваюсь на одном из них и устремляюсь вперед, наклоняясь, чтобы поднять его, но зачерпываю лишь песчинки, и иллюзия рассеивается, как будто она соткана из тумана. Застонав, я падаю вперед, пытаясь удержаться на четвереньках, укус в груди отзывается глубокой, разрушительной болью, которая подстегивает желание отрубить ему голову. Вцепиться ему в волосы, поднять свой кровавый трофей, а потом уйти отсюда и никогда не оглядываться.

Оглянувшись по сторонам, я ищу оружие.

Где оно…

Где оно… Где оно…

Мой взгляд цепляется за его лезвие, сверкающее на солнце справа от меня.

Прилив облегчения наполняет мои внутренности.

Я протягиваю руку.

Краем глаза я замечаю тень ― единственное предупреждение, которое я получаю перед тем, как что-то твердое бьет меня по голове.

Боль взрывается в виске, когда мое тело взлетает слишком быстро.

Слишком медленно.

Огни вспыхивают в моем слабеющем зрении, и я падаю на песок с такой силой, что мои зубы впиваются в язык, что-то теплое течет по моему лицу, пока я смотрю на отвесный склон кратера.

Не мигая.

Не двигаясь.

Я просто… лежу. Веки тяжелые, голова тяжелая. Чувствую себя более слабой и хрупкой, чем тогда, когда очнулась в камере столько циклов Авроры назад ― в самом начале.

Мой вялый разум мечется, пытаясь уложить эту новую, искаженную реальность в нечто, имеющее смысл…

Разве он не умер?

Я душила его недостаточно долго?

Он что, разыграл меня?

Вставай, Рейв.

Со стоном я перекатываюсь на бок, затем поднимаюсь на четвереньки.

Шатаюсь.

Я поднимаю голову и вижу вдвое больше палаток. Вдвое больше народу.

Вдвое больший, ослепительный шар солнца.

Мои руки подгибаются, и я падаю лицом в песок.

Оружие Хока, вращаясь в воздухе, со стуком останавливается рядом с моим топором, прежде чем я оказываюсь в его широкой тени.

Вставай!

Рыча, мне, наконец, удается подняться на ноги и повернуться.

Земля уходит из-под ног.

Я чувствую себя тяжелее, чем когда-либо, и спотыкаюсь из-за сильного наклона земли, едва удерживаясь на ногах.

Хок шагает ко мне, мышцы перекатываются при каждом шаге, на шее у него глубокие красные борозды под цвет глаз ― белки теперь покраснели от напряжения, вызванного удушьем. Он выглядит диким.

Бешеным.

― Gúide, ― рычит он, что, должно быть, означает «покорись», потому что Саиза кричит это со стороны. ― Gúide, Kholu.

― Пошел ты, ― невнятно бормочу я, сплевывая кровь на землю, и мои веки грозят сомкнуться. ― И меня зовут Рейв, ты, продажный кусок дерьма.

Он рычит и делает выпад. Кулак врезается мне в челюсть так быстро, что я едва осознаю, что падаю, наблюдая, как черепа проносятся мимо, пока не сталкиваюсь с землей. Весь воздух выбивает из моих легких, и я кашляю, хватая ртом воздух. Пытаюсь снова подняться на ноги…

Он садится на меня верхом, его вес прижимает мои бедра.

Я провожу рукой по его правому бедру и засовываю пальцы в длинный разрез, который Заран сделал ранее своим изогнутым мечом.

Хок рычит, хватая меня за запястье, затем за другое. Он прижимает их к земле над моей головой, и бьющий гонг каким-то образом наполняет воздух душераздирающей пульсацией, засыпая песком мои глаза.

Тыльная сторона ладони Хока ударяет меня по щеке с такой силой, что весь мир разлетается на части, моя голова откидывается назад, рот приоткрывается и в него набивается песок..

Мое тело отключается от боли.

Теряет способность двигаться.

― Gúide!

Лучше умереть, чем быть связанной с ним против моей воли. Судьбоносец наверняка знает об этом.

Это существо привело меня сюда, ― к этому самому моменту, ― зная, что я никогда не подчинюсь. Значит, это…

Это убийство.

Меня.

Определенно следовало поклониться.

― Gúide! ― повторяет он резкую команду, рассекающую воздух.

― Пошел… ты, ― выдыхаю я сквозь кровавые комья песка.

К черту судьбоносца.

К черту все.

Смех подкатывает к моему горлу, когда он сжимает мои волосы в кулаке с такой силой, что я уверена, он вот-вот оторвет их от моей головы. Снова приподнимая мою голову, он хмуро смотрит на меня. У меня перед глазами все расплывается, сливается воедино.

Снова расплывается.

Гонг продолжает бить, все сильнее и сильнее, пока вся арена не превращается в вихрь из ветра и песка.

Я продолжаю смеяться в лицо Хоку, даже когда он поднимает другую руку.

Тень закрывает солнце.

Рев сотрясает воздух.

Хок задирает голову к небу, его рука все еще занесена для удара, и тут в поле зрения появляется саберсайт, который цепляет своим чудовищным когтем веревки, усеянных черепами, и рвет их.

Черепа дождем падают на песок, словно лунопад.

Толпа кричит, но мой пульс бьется еще громче.

Я уверена, что мне это мерещится, когда Райган садится на дно кратера. Каан спускается, используя веревки, он без рубашки, если не считать висящего на шее мальмера, его прекрасное лицо искажено яростью миллиона обезумевших мужчин.

Я уверена, что мне это мерещится, когда ботинки Каана стучат по земле. Когда он сжимает руки в кулаки, направляясь ко мне шагами, от которых, кажется, сотрясается весь мир, а с его губ срываются слова, которые я узнаю, сухожилия на шее напрягаются, когда он борется с диалектом Булдера.

Я уверена, что мне это мерещится, когда кратер начинает сотрясаться, и чувство облегчения почти разрывает меня надвое, несмотря на огромную трещину, протянувшуюся по земле. Несмотря на то, что эти пылающие глаза прикованы ко мне ― едва одетую, распростертую на песке под другим мужчиной, намеревающимся заявить о своем праве на связывание со мной…

Наверное, не самое подходящее время хвалить его за навыки охотника, но, черт возьми, так и тянет.

ГЛАВА 42

Каан возвышается над кратером, каждый его длинный шаг сопровождается очередным сотрясением земли, его тело ― гора рельефных мускулов, покрытая капельками пота, блестящими на солнце, потом, его шрамы выглядят светлыми на фоне смуглой кожи.

Его волосы собраны сзади, черные как смоль брови сошлись над его диким взглядом, прикованным ко мне. Он как будто забрасывает веревку между моих ребер, погружая в глубины ледяного внутреннего озера, где оно цепляется за что-то тяжелое и бьющееся, чего я не могу разглядеть.

Я начинаю дрожать, зубы клацают с такой силой, что я удивляюсь, как они не рассыпаются. Я виню в этом тот факт, что мой череп, вероятно, вотвот расколется. Причина точно не в чем-то другом. Я дрожу, как яйцо, которое сейчас вылупится, не от всепоглощающего чувства облегчения, заполнившего мою грудь. Облегчения от того, что он здесь. Со мной. Это…

Это определенно не так.

Все остальные члены клана, кроме Хока, четыре раза ударяют себя кулаками в грудь, и гулкий звук наполняет кратер гулом уважения. Каан делает это один раз ― видение разрушения и ярости.

Его взгляд переключается на воина, все еще сидящего на мне, его глаза пылают таким пламенем, что я должна испугаться.

Но я не боюсь.

― Dagh ata te roskr nei. Ueh! ― Его низкий, хриплый голос произносит незнакомые слова с такой животной свирепостью, что я чувствую, как каждый слог царапает мою кожу. Он снова ударяет кулаком по груди и, раздвинув пальцы, проводит ногтями по диагонали торса. Четыре отчетливые царапины расцветают на его груди ― яростные и злые. ― Gagh de mi dat nan ta … aghtáma.

Слова режут, как лезвия, заставляя меня вздрогнуть. Мне не нужно понимать язык, чтобы понять, что король… ну… Взбешен.

Хок поднимается ― Каан не уступает ему в размерах.

― Agath aygh te nei dahl Tookah atah. Agath dein … vah! Lui te hah mát tuin. ― Он повторяет движение Каана, царапая свою кожу, затем другой рукой, рисуя на груди крест.

Каан рычит.

― Heil deg Zaran dah ta réidi. Heil deg dah ta réidi!

Хок сплевывает на землю, повторяет движение когтями и бросается на него. Каан делает то же самое ― как будто две огромные горы сливаются друг с другом.

Сталкиваются.

Я ощущаю это движение, как удар булыжником по ребрам.

Головы упираются друг в друга, руки крепко сжаты в кулаки, они рычат. В их почти объятии такая неистовая энергия, что я уверена, она способна вызвать еще одну трещину в земле.

Саиза внезапно оказывается рядом со мной вместе с другой женщиной, обе подхватывают меня, закидывают мои руки на свои шеи и тащат к палатке.

― Что они сказали? ― хриплю я сквозь клацающие зубы, пытаясь сморгнуть дымку, начинающую застилать мое зрение.

― Хок заявил о победе в вашей битве, несмотря на то, что ты не покорилась, ― говорит Саиза, когда меня проносят мимо Сол, которая покачивая бедрами, направляется к Хоку и Каану. ― Каан ответил, что ты несвободна, что на тебя никто не может претендовать. Что ты не воспитывалась в нашем мире и не привыкла к таким традициям. Он требует признать испытание недействительным. Как роскр Хока ― «его великий», на вашем языке, ― он требует, чтобы Хок признал свою великую победу над Зараном и вышел из боевого кольца, чтобы добавить точку к своему рейди. Хок, в свою очередь, оспаривает приказ роскра и хочет сразиться с Кааном. Если он победит, то заработает много точек для своего рейди.

У меня замирает сердце ― мысль о том, что Каан сразится с Хоком насмерть, вызывает в груди колючее и болезненное чувство.

― Каан ― король Пекла, ― выдавливаю я из себя. ― Хок осмелится бросить вызов короне?

― Ваши короны здесь мало что значат. Мы не претендуем ни на одно королевство. Только рейди имеют значение. Мы четыре раза бьем в грудь, чтобы приветствовать роскра-эх. Величайшего.

Я хмурюсь и оглядываюсь через плечо на рычащих воинов, продолжающих спорить друг с другом.

― Если Каан самый сильный, то почему он не Оа?

― Был, пока его Пах не умер, ― шепчет Саиза, когда мы подходим к палатке. ― Он предложил уит-роскру ― второму по силе ― кости наших предков Оа. Оа Нок стал достойным Оа.

Я смотрю на Оа Нока, пока мне помогают подняться на возвышение, а затем поворачивают и усаживают на ковер, прикладывая к виску что-то холодное и влажное.

Я покачиваюсь, сцена передо мной раздваивается, сходится.

И снова раздваивается.

Райган возвышается над ареной со своего места на краю, его огромные размеры отбрасывают тень на половину кратера. Его чернильные глаза, расположенные на грозной клыкастой морде, следят за каждым движением Каана с чудовищным напряжением, не спасает даже тот факт, что он раздваивается каждый раз, когда мир раскалывается передо мной.

Я же чувствую обратное.

Ни одна моя часть не желает наблюдать за этим боем. Еще недавно я бы и глазом не моргнула, глядя, как Каану Вейгору отрубают голову на арене.

Наоборот, я бы ликовала.

Теперь даже от одной мысли об этом меня тошнит.

Я не понимаю этого. Не хочу понимать.

Не хочу смотреть.

― Ну, ― говорю я, поднимая трясущуюся руку, чтобы потрогать ушибленную голову, и хмурюсь, когда пальцы оказываются в крови, ― пока они заняты, как насчет того, чтобы я притворилась мертвой, а вы двое бросили меня обратно в реку?

― Боюсь, все не так просто.

Это не то, что я хотела услышать.

― Судьбоносец пропал, ― невнятно бормочу я, оглядываясь по сторонам и нигде его не замечая. ― Я думаю, все может быть просто, если мы будем верить достаточно сильно.

Она вытирает кровь с моей груди.

― Я не думаю, что он ушел; думаю, он просто предпочитает не показываться.

Я хмурюсь, осматривая кратер, все еще пытаясь разобраться в этом судьбоносном дерьме.

И терплю неудачу.

Каждый раз, когда мне кажется, что все ясно, зерна понимания ускользают сквозь щели между пальцами.

Если бы он хотел моей смерти, сейчас был тот самый момент.

Так чего же он хочет?

― У тебя укус змеи вали, ― говорит Саиза, проводя подушечкой большого пальца по двум жгучим выемкам на выпуклости моей груди, и все краски покидают ее лицо. ― Откуда это?

Видимо, никто не видел, как Хок запустил в меня своим карманным питоном. Интересно, сколько еще противников стали жертвами его мерзких, бесчестных методов.

Я не отвечаю, главным образом потому, что в этом нет смысла.

Дело сделано. В тот момент, когда мне перестанет казаться, что я рухну, если встану, я снова войду в кольцо и отрублю ему голову, а потом размозжу мозги кулаком.

Глаза Саизы расширяются и устремляются к боевому кольцу.

― Gas kah ne, veil dishuva! ― усмехается она, ее слова настолько резкие, что, клянусь, могли бы вспороть кожу.

Она встает и направляется к сосудам у меня за спиной, бормоча что-то себе под нос. Слышно, как она что-то помешивает, а затем протягивает мне чашу с охлажденной водой, возможно, налитой из одного из кувшинов, покрытого рунами. Хотя выглядит это… Комковатым.

― Выпей это, ― сквозь стиснутые зубы наставляет Саиза, бросив еще один острый взгляд в сторону Хока. ― Я смешала воду с противоядием, которое придает ей странный вкус, но оно нейтрализует яд в твоем организме.

Я благодарно наклоняю голову, и черты моего лица искажаются, пока я поглощаю маленькими глотками кислую, похожую на желе смесь, чувствуя, как ледяное пойло стремительно просачивается в мою кровь. Охлаждая меня изнутри.

Сглаживая некоторые колебания моего сознания.

Сол приседает на песок, зажимает немного между пальцами, а затем высыпает на язык, в то время как я допиваю остатки из чаши одним глотком, отчего у меня кривится лицо. Запрокинув голову, Сол начинает петь, обращаясь к небу. Она останавливается, хлопает ладонями по песку, набирает две пригоршни, затем взмахивает кулаками так быстро, что большая часть песка разлетается во все стороны.

― Что она делает?

― Читает волю Творцов, ― шепчет Саиза, забирая у меня из рук пустую чашу.

Медленно, почти пугающе, Соль разжимает пальцы, молочные глаза рассматривают крупинки, оставшиеся в ее слабой хватке.

― Gath attain de ma veil set aygh te, ― говорит она, и ее тихие слова какимто образом разносятся эхом по пыльному пространству. ― Hailá atith ana te lai…

В толпе воцаряется тишина, и лицо Каана бледнеет. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, отчего у меня мурашки бегут по коже.

― Она сказала что-то плохое?

― Сол объявила, что, поскольку в твою честь уже пролилась кровь, ты не должна оставлять этот кратер несвязанной. Если такое произойдет, на это место пролитой крови упадет еще больше лун, и клан Джокулл потеряет свое убежище. Многие погибнут. Ее слово окончательно.

Моя дрожь внезапно прекращается, словно каждый мускул в моем теле только что наполнился противоядием.

Каан сглатывает и, не отводя от меня глаз, отрывается от Хока. Он идет ко мне, его взгляд наполнен сочувствием и нежностью, когда он снимает с себя мальмер.

Моя кровь застывает.

Он падает передо мной на колени и опускает голову между плеч, склоняясь так низко, что видна его спина, а сложенные горстью ладони вытянуты вперед, обнимая его прекрасный мальмер…

Наступает абсолютная тишина.

Даже ветер прекращает свое неистовое волнение.

Сердце бьется так высоко в горле, что трудно дышать.

Я смотрю на кулон ― на темного саберсайта и серебряного мунплюма, заключенных в вечные объятия, ― и восхищаюсь изысканностью работы. Любовью, которую он вложил в каждый изгиб резьбы.

Видение овладевает мной с такой силой, что у меня перехватывает дыхание:

Мальмер Каана покоится между моими обнаженными грудями, мое тело покрыто испариной, я дрожу от накатывающего наслаждения, глядя ниже своего пупка. Вниз, между моих раздвинутых бедер, которые обхватывают большие, сильные руки…

Вниз, туда, где горящие, как угли, глаза Каана устремлены на меня, его язык ласкает мой…

Я лопаю видение, как мыльный пузырь хватая ртом воздух, от которого у меня лишь сильнее кружится голова. Она пульсирует от более глубокой и мучительной боли. Как бы я ни старалась изгнать этот образ из своего сознания, я остаюсь с этим маслянистым ощущением обладания, который обволакивает мои внутренности.

Единственная уверенность пронзает мое сердце, как основание горного хребта, и ее невозможно сдвинуть с места.

Я хочу принять этот прекрасный, опасный предмет.

Подержать его.

Прижать его к себе.

Хотя бы ненадолго.

Воодушевленная этим единственным знанием ― игнорируя его тревожащие последствия, с которыми я разберусь в другой дей, когда мы преодолеем это коварное препятствие, ― я протягиваю руку, обхватываю пальцами мальмер и прижимаю его к груди.

Внутри меня что-то замирает, словно ключ, вставленный на место, но я не зацикливаюсь на этом. Не пытаюсь осознать.

Это нереально.

Это выживание.

Каан остается передо мной, руки пусты, и так долго держит позу, что толпа начинает роптать. Некоторые даже ахают.

― Что он делает?

― Он просит тебя прикоснуться к его рейди, ― хриплым от благоговения голосом произносит Саиза. ― Он хочет сказать, что ставит тебя превыше себя и, что самое главное, превыше своей чести.

Мое сердце замирает, глаза расширяются.

― Я… Я не знаю, что я сделала, чтобы заслужить это. ― В этом нет никакого смысла.

― Он объявляет тебя своим роскром. Его великим. Если ты примешь эту честь, его титул перейдет к тебе, если он падет в этот дей.

Если он падет…

Странная острая боль пронзает мою грудь, словно глубоко вонзившийся кинжал.

― Чт… ― Мой голос срывается, и я смотрю на Саизу с вопросом в глазах, надеясь, что она поймет о чем я хочу спросить, и уверенная, что если я попытаюсь заговорить, то это будут невнятные обрывки.

Что это значит?

Глаза Саизы смягчаются, и она обнимает ладонью мою щеку.

― Это значит, что, если Каан проиграет, любое твое решение не будет оспорено. Ты сможешь уйти, несмотря на то, что на тебя претендуют, и не подвергнешься бесчестию, потому что тебя будут считать более великим воином, чем Хока.

Каждая клеточка моего тела наполняется глубоким, четким пониманием, и следующий вздох получается прерывистым. Он хочет, чтобы я выбралась… Несмотря ни на что.

Мой взгляд падает на стоящего передо мной мужчину, что-то подкатывает к горлу, и я с трудом проглатываю это и понимаю, насколько была права, что сбежала.

Ушла.

О нем слишком, слишком легко начать заботиться.

Саиза стирает немного моей крови с ключицы и наносит мне на пальцы. ― Ты можешь прикоснуться к нему и принять эту великую честь.

Я сжимаю руку в кулак, разжимаю, смотрю на свою кровь, стекающую по ней, затем на мальмер, зажатый в другой ладони.

Я не заслуживаю этого. Ни капли. Но я также не хочу проявлять неуважение к нему, отказываясь от прекрасного жеста, который значит гораздо больше, чем, по мнению этого великолепного мужчины, я стою.

Воцаряется тишина, и я борюсь с этими чувствами, загоняя их под ребра, пока смотрю на изображение, нарисованное на его спине. На причудливую луну размером с половину моего кулака, словно я могла бы обхватить ее ладонями и прижать к себе.

Я устремляюсь к нему всем сердцем, протягивая руку к луне, которую я так сильно люблю.

Каан дрожит всем телом, и это движение отдается вибрацией в моей руке и в переполненном чувствами сердце, заставляя меня не дышать.

Он встает ― слишком быстро.

Слишком медленно.

Какая-то странная, незнакомая часть меня хочет потянуться вперед и схватить его. Закричать, чтобы он остался.

Умолять его жить.

Не отрывая взгляда от земли, он поднимает кулак, шесть раз ударяет себя в грудь, а затем поворачивается и направляется к стойке с оружием под звуки задыхающейся, ропщущей толпы.

ГЛАВА 43

В воздухе повисает напряжение, сотни взглядов царапают мою кожу.

Проникают под нее.

Я обвожу взглядом пялящуюся на меня толпу, затем смотрю на побледневшее лицо и округлившиеся глаза Саизы, наблюдающей за отступлением короля.

― Почему шесть?

― Я не знаю, ― говорит она. ― Пять для Оа. Шесть ― это неслыханно.

Я сглатываю, крепче сжимая мальмер Каана.

Он перебирает оружие на ближайшей стойке, откладывает в сторону, и наконец, берет маленький нож, который я заметила раньше ― с целой пастью острых зубьев, расположенных по краю плоского лезвия.

Он перекидывает его из руки в руку, ворчит, затем стаскивает ботинки и отбрасывает их в сторону.

― Hach te nei, Rygun, ― рычит он, указывая на своего зверя, и его строгие слова эхом отражаются от отвесных стен кратера. ― Hach te nei, ack gutchen!

Я наклоняюсь к Саизе.

― Что он говорит?

― Он приказывает Райгану отступить… независимо от исхода боя.

Последние четыре слова камнем падают мне на грудь.

Пылающие глаза по-прежнему прикованы к Каану, зверь наполняет грудь воздухом, который затем вырывается на свободу с таким резким грохотом, что наполняет кратер обещанием огненного насилия, которое я прекрасно понимаю.

Слишком хорошо.

Каан выкрикивает еще один приказ.

― Hach te nei, Rygun. Ack!

Райган расправляет крылья, поднимает морду к небу и издает пронзительный крик ― звук сопровождается языками красного пламени, которые опаляют, лижут и трепещут на синеве неба.

Все кричат, прижимаясь к своим малышам, чтобы укрыть их от жара. Другие падают на землю, как будто это спасет их, если огромный дракон решит наклонить голову и залить кратер своим пламенем.

Я тоже приседаю, но по другим причинам… сворачиваюсь в клубок, а моя кожа озаряется следами множества невидимых обычным глазом рун. Свет, излучаемый старыми рунами, по яркости сравним с одной из лун мунплюмов, расположившихся на мрачных небесах Тени.

Я так зажмуриваюсь, стараясь не смотреть слишком пристально на остатки рун, начертанных на моей коже, ― на слои крошечных гравюр, использовавшихся для восстановления моего тела больше раз, чем лун на небе, ― что забываю, что Саиза сидит рядом со мной. По крайней мере, до тех пор, пока мои глаза не открываются и я не замечаю ее пристальный взгляд.

Она рассматривает мое тело, а затем поднимает глаза. Сердце подскакивает к горлу, и я открываю рот, чтобы заговорить.

― Неудивительно, что ты смеялась, ― говорит она, а затем протягивает руку мне за спину, набрасывает покрывало мне на плечи и расправляет его. ― Несокрушимые всегда смеются.

Я не поправляю ее. Не говорю ей, что я умирала слишком много раз, чтобы сосчитать. Что я смеялась, потому что боль, которую я чувствовала в своем сердце, затмевает любые повреждения, когда-либо нанесенные моей плоти и костям.

Вместо этого я благодарно улыбаюсь, плотнее укутываясь в накинутую на меня ткань, пока Райган выпускает свои огненные вспышки гнева в небо, словно пытаясь испепелить луны.

Кажется, он более чем недоволен тем, что ему указывают, что делать. Честно говоря, если бы я могла сорвать этот железный манжет, я бы взяла судьбу в свои гребаные руки.

Его пламя гаснет, и он взмывает в небо, осколки камня сыплются оттуда, где его когти вонзились в край кратера. Он взмахивает массивными крыльями, поднимая в кратере бурю, заставляя нас всех прикрывать лица от ударов песка.

Он кружит выше… выше… пока не оказывается достаточно далеко, чтобы члены клана почувствовали себя комфортно и расслабились.

У меня пересыхает во рту, пока Каан идет к центру кратера, туда, где Хок снова вышагивает, размахивая той же шипастой булавой, которой он победил Зарана. Я представляю, как булава с невероятной скоростью рассекает воздух, врезаясь в лицо Каана.

Раскалывает ему череп.

Я вздрагиваю, мое тело вновь сотрясает ужасная дрожь, по виску течет еще больше крови. Противоядие действует, но недостаточно быстро.

Недостаточно быстро.

Несмотря на это, я заставляю себя подняться на ноги. Саиза вскакивает, чтобы помочь мне встать и поддерживает меня. Другая женщина снова мажет рану на моей голове, нанося на нее что-то густое и сильнодействующее, в то время как мужчины в боевом кольце кружат вокруг друг друга осторожными шагами, словно топча мою грудь.

Наконец, они сходятся, яростно атакуя, снова и снова, и каждое тяжелое, рычащее столкновение отдается в моих костях с такой силой, что я вздрагиваю.

Рассекается кожа.

Брызжет кровь.

Оружие становится мокрым и красным.

В их хаотичных движениях нет ритма, напоминающего мне треск земли и раскалывание камней. Землетрясения, которые сотрясают мир достаточно сильно, чтобы сбить с ног. Это бессмысленный танец напряженных мышц и диких взглядов, которые я не хочу видеть, не хочу слышать, и моя грудь сжимается все сильнее с каждой новой раной, появляющейся на прекрасной коже Каана.

Но, несмотря на мучительные ощущения, я не могу заставить себя отвести взгляд.

Саиза наклоняется ближе.

― Тебе нужно сесть, Холу. У тебя дрожат ноги, а из пореза на голове течет много крови.

Каан не успевает парировать очередной размашистый удар, который рассекает воздух и срезает часть кожи с его живота.

Сдавленный крик вырывается у меня из горла, его налитые кровью глаза находят меня, и что-то болезненное вгрызается в мою грудь, словно плотоядный червь.

Мои колени подкашиваются.

Саиза опускает меня на ковер, а Хок обрушивает на короля шквал смертоносных ударов. Я сжимаю мальмер Каана, словно только это движение может защитить его тело от яростных ударов, которые не прекращаются.

Зарычав, Каан тянется к движущейся смертоносной силе, наносит ему удар в грудь, чтобы схватить руку Хока, и мне кажется, что из моего горла вырывается еще один резкий звук.

Я думаю, это может быть его имя.

Кажется, я приказала ему жить.

Шипя кровью сквозь стиснутые зубы, Каан проводит своим клинком по внутренней поверхности бицепса Хока, рассекая выпуклость мышцы и оставляя кровавый след.

Булава падает на песок.

Хок ревет.

Каан рычит еще громче, обходит чудовищного воина и хватает его за волосы, откидывая голову назад настолько, чтобы обнажить горло Хока в моем направлении.

Мое сердце замирает, весь остальной мир исчезает в небытии.

Удерживая мой взгляд, он подносит свое зубастое, окровавленное оружие к растянутой шее и режет.

У меня перехватывает дыхание.

Крики Хока становятся яростными и неистовствующими, а затем переходят в булькающий стон, когда его горло перерезают неровными, скрежещущими по кости движениями, а струи крови лентами стекают по его дергающейся груди, словно красные ленты Авроры.

Его тело падает. Голова остается в руке Каана.

Что-то теплое течет из моих глаз. Стекает по щекам.

Каан переступает через неподвижное тело Хока и направляется ко мне, сокращая расстояние между нами. Он все еще сжимает в кулаке волосы Хока, когда мир начинает раскалываться и раскачиваться.

Раскалываться и раскачиваться.

Каан подбегает ко мне, оскалив зубы, из его раненной груди течет кровь. Он швыряет голову Хока на землю перед моим возвышением, и я чувствую, как та же тяжесть бьется внутри меня, сдавленный звук срывается с дрожащих губ.

Я опускаю взгляд, вглядываясь в разорванную, кровоточащую плоть на шее Хока, в его широко распахнутые глаза. Его рот застыл в нескончаемом крике, который, я уверена, я никогда не перестану слышать. Именно поэтому я лишаю их дыхания, когда убиваю.

Каан появляется в поле моего зрения, как крадущийся дракон, только что доказавший, что он вполне способен быть тем монстром, каким я его себе представляла. Но сейчас я испытываю только холодное, всепоглощающее облегчение.

Я завязываю петлю вокруг этого нежного, уязвимого чувства. Подвешиваю его к одному из ребер, чтобы смотреть на его гниющий труп всякий раз, когда почувствую, что мое сердце трепещет, как сейчас. Потому что именно это происходит, когда я к кому-то привязываюсь.

Смерть.

Я смотрю в разрушительные глаза Каана, в их огненных глубинах плещется тьма, настолько безумная, что это приносит мне странное чувство спокойствия. Я чувствую себя не такой одинокой в этом гребаном мире.

Я поднимаю его мальмер и надеваю кожаную петлю через голову, опуская тяжелый кулон между грудей.

Темнота сгущается.

Становится смелее.

Из его груди вырывается рокочущий звук, вселяющий в меня чувство легкости, пока мир вокруг меня накреняется с такой силой, что все мое тело дергается в такт движению.

Он подхватывает меня, поднимает.

Прижимает к своей груди.

Затем его шаги становятся глухими, гулкими… А может, это крылья Райгана.

Я постепенно осознаю тень. Ветер. Яростный, дикий рев, раздирающий воздух, и тот факт, что мы, скорее всего, покидаем это место.

Я кладу руку на грудь Каана, находя утешение в сильном биении его сердца, и приоткрываю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть серебристое пятно, поднимающееся по склону кратера.

Судьбоносец тоже уходит.

Еще один факт, над которым я решаю не задумываться слишком сильно, уверенная, что это направление мыслей может привести только к еще большей боли.

Страданиям.

Потерям.

― Лунный свет.

― Хмм…

― Пожалуйста, не пугай меня так больше.

Не пугать?

Как мило.

― Не стоит тратить на меня такие прекрасные слова, сир, ― сонно бормочу я, жалея, что нахожу такое утешение в его запахе. В его руках, обхвативших меня.

В нем самом.

― Тебе стоит приберечь их для кого-то особенного.

Его гортанное рычание ― последнее, что я слышу, прежде чем тьма поглощает меня.

ГЛАВА 44

Слатра летела над Болтанскими равнинами, пока я была привязана к седлу молтенмау, умоляя кого-нибудь с голубой бусиной вызвать облако влаги и укрыть ее от палящих лучей солнца. Всадник игнорировал все мои слова.

Каждую мольбу.

Каждый гребаный крик.

Она следовала за мной до самого Домма, ее серебристая плоть пузырилась и лопалась. Она летела до тех пор, пока в ее крыльях не стало слишком много дыр, чтобы поддерживать ее в воздухе.

Она упала, и я почувствовала, как то, что осталось от моего сердца, вырвалось из груди и упало вместе с ней, бессильное и лишенное надежды, пока она ползла по горящим дюнам, издавая жалобные крики, которые я никогда не перестану слышать. Я также не смогу забыть молочный блеск ее глаз, потому что она смотрела на солнце, пока кричала — снова и снова.

Сомневаюсь, что целитель сможет вернуть ей зрение, да и не думаю, что она позволит кому-то подойти достаточно близко, чтобы попытаться.

Я бы точно этого не сделала, и я не стала бы ее винить, если бы она никогда больше не позволила мне обнять ее.

Но она позволила.

В тот момент, когда она забилась в угол в безопасном вольере рядом с Имперской Цитаделью, она прижала меня к своей груди так близко, что я почувствовала трепетный стук ее сердца ― едва бьющегося. Ради меня. В этом я уверена.

Она не хотела оставлять меня здесь одну.

Я почти умоляла ее обнять меня и унять нашу боль.

Король Остерн позволил мне спать с ней в вольере, но при условии, что вход в него будет тщательно охраняться.

Не понимаю, почему он беспокоится. Мы оба знаем, что я никогда не покину это место без Слатры. С тех пор как я надела Эфирный камень, я больше не могу вызывать облако на достаточное время, чтобы переправить ее обратно через равнины. Значит, я застряла здесь, в этом жарком и влажном месте, пока моим королевством управляет мерзкий мужчина, которого я не выбирала. Ужас, который меркнет по сравнению с болью, которую я испытываю всякий раз, когда смотрю на свою прекрасную, раненную девочку…

Я никогда не прощу себе, что забралась ей на спину все эти годы назад. За то, что сидела на ней, пока она не услышала меня.

Доверилась мне.

Я никогда не прощу себе, что из-за меня она покинула родной дом. Я готова на все, чтобы вернуться туда.

ГЛАВА 45

Я наклоняюсь вперед над безвольным телом Рейв, прежде чем мы ныряем вниз, пронзая сгусток облаков. Мы минуем их после одного взмаха крыльев Райгана, горы, покрытые джунглями, проплывают под нами гораздо медленнее, чем мне хотелось бы.

― Hast atan, gaft aka.

Быстрее, друг мой.

Адреналин, бушующий в груди Райгана, вспыхивает во мне и заставляет чувствовать, что я горю изнутри.

― Hast atan, Rygun!

Он с ревом выбрасывает столб красного пламени в паутину низко висящих облаков и разрывает их.

Горный хребет достигает своей вершины, Райган ловит восходящий поток, взмахнув крыльями, и проносится над покатым пиком с расположенным на нем аванпостом с несколькими саберсайтами и молтенмау. Их всадники резко трубят в рога, приветствуя наше прибытие, и я наконец-то вижу Лофф, простирающийся так далеко, насколько хватает глаз.

Я наслаждаюсь огромным, непредсказуемым водным пространством, ощущая долгожданное облегчение, а Райган с ревом несется к созвездию заостренных лун саберсайтов, рассыпанных над сверкающими бирюзовыми глубинами. И к лунам молтенмау тоже ― хотя их всего несколько.

Дом.

Облегчение немного ослабляет тяжесть, скопившуюся в моей груди.

― Почти на месте, ― шепчу я, прижимая к себе накрытую капюшоном голову Рейв, когда Райган проносится так близко к аванпосту, что, я уверен, его хвост задевает крышу. Он складывает крылья и устремляется вниз по отвесному склону горы к укрытой столице Пекла, раскинувшейся вокруг пологого берега. Будто Булдер махнул клинком по округлой вершине и прорезал бухту, достаточно широкую, чтобы в ней мог уместиться второй по величине город мира.

Солнечный свет заливает красно-коричневые дома, округлые, как горы, из которых они выросли, и жители кричат с извилистых дорожек и машут руками. Малыши прыгают вверх-вниз, раскинув руки, улюлюкают, рычат и делают вид, что парят над булыжной мостовой.

Райган устремляется к Имперской Цитадели, выступающей из скалы и возвышающейся над городом, словно нарост, усеянный витражами и открытыми арками, увитый лианами с черными цветами укки, которые так любила Маха.

Раньше Пах заставлял их обрезать, но не я. Пусть поглотят весь город.

Все королевство.

Райган приземляется на ровную площадку, воздух наполнен запахом соли и ароматом тушеного мяса. Я обхватываю Рейв, когда Райган опускается на землю всем своим весом, да так сильно, что в камне образуется трещина, которую мне потом придется заделывать.

Я перекидываю ногу через седло, и сердце мое замирает, когда я вижу, как Вейя пробегает через куполообразный дверной проем, ее длинные каштановые волосы развеваются на ветру. Она одета в свои неизменные кожаные штаны для верховой езды, в которых, как я подозреваю, она, блядь, спит, и широко улыбается, пока не замечает кровь на моей одежде, и женщину, прижатую к моей груди…

― Черт, ― бормочу я, спускаясь по веревкам.

Я люблю ее приветствия. Дорожу ими. Но впервые в жизни я бы с радостью обошелся без них, лишь бы скорее попасть внутрь… ― Кто это?

Мое спасение. И причина, по которой ты, вероятно, выпотрошишь меня своим карманным клинком еще до того, как я попаду в Цитадель.

Я спрыгиваю с последнего узла и приземляюсь на камень, затем похлопываю по шершавой шкуре Райгана.

― Glatheiun de, Rygun. Hakar, glagh, delai.

Спасибо, Райган. Искупайся, подкрепись, отдохни.

Он издает оглушительный крик и взмывает в небо, обдавая нас порывом ветра, который треплет толстую черную косу Рейв, выбившуюся из-под плаща, в который я укутал ее, чтобы защитить от солнца.

― Каан, кто в твоих проклятых Творцами объятиях?

Я поворачиваюсь и направляюсь к входу.

― Я люблю тебя, Вейя, но я не могу объясняться здесь. Мне нужна Агни.

Немедленно.

Я уже почти дошел до двери, когда Вейя кричит мне в спину ― ее голос такой пронзительный, что я представляю себе лезвие, летящее в меня.

― Каан Лак Вейгор. Скажи мне, кто это, или я буду подкидывать жуков тебе на тюфяк каждый день до конца твоего долгого и жалкого существования, мать твою!

Я вздыхаю и поворачиваюсь.

Бросив на меня еще один сердитый взгляд, она подходит ближе и опускает глаза. Она откидывает капюшон, отодвигает в сторону пропитанные кровью волосы…

И ахает.

Я опускаю взгляд, и сердце замирает при виде лица Рейв ― ее кожа такая бледная, что кажется почти прозрачной.

В моей груди вспыхивает пламя.

Черты ее лица слишком вялые, густые ресницы отбрасывают тени на покрытые синяками щеки, пухлые губы едва заметно приоткрыты.

Не сжаты от ярости.

Не изогнуты в язвительной усмешке.

И не улыбаются, как тогда, когда я показал ей язык.

Пальцы Вейи дрожат над лицом Рейв, словно она хочет и не смеет прикоснуться к ней. Как будто боится, что она исчезнет, если сделает это.

Это чувство мне слишком хорошо знакомо.

Я смотрю туда, где повязка закрывает глубокую рану на голове. Рана проходит там же, где и шрам, который я заметил в свете драконьего пламени.

Еще больше крови просочилось сквозь повязку с тех пор, как я проверял ее в последний раз… Черт.

Возможно, наконец заметив, что часть крови на теле Рейв была нанесена как боевой рисунок, Вейя бросает на меня быстрый взгляд, а затем откидывает плащ, открывая красное шелковое одеяние Рейв, и замечает мой мальмер, накинутый ей на шею и нашедший пристанище на ее покрытой кровью груди.

Вейя отступает на шаг, ее распахнутые, наполнившиеся слезами глаза осуждающе смотрят на меня.

― Как…

― Она ранена, ― бормочу я, поправляя плащ, чтобы защитить от предстоящего путешествия по коридорам. ― По дороге я заглянул в хижину к лекарю, но у них хватило опыта только на то, чтобы стабилизировать ее состояние до прибытия сюда.

Вейя сглатывает, кивает, смахивает слезу со щеки, и, не встречаясь со мной взглядом, хрипло говорит:

― Идем, я только что встретила Агни, она направлялась в пиршественный зал.

***

Я бегу по высоким тоннелям, освещенным горящими светильниками,

Вейя не отстает ни на шаг. Мы проносимся мимо воинов, которые прижимаются к стенам, ударяя себя правыми кулаками в грудь.

― Hagh, aten dah, ― произносят многие из них, когда мы проходим мимо, наполняя воздух криками приветствия и уважения.

Мы преодолеваем еще один длинный тоннель ― крепость размером почти с сам город ― город в городе ― уходит вглубь горного хребта, заполняя искусно спрятанные расщелины дальше по склону. Здесь достаточно пространства, чтобы разместить всю кавалерию, их семьи и очарованных драконов.

Было время, когда все это место предназначалось только для императорской семьи, но я наполнил его достаточным количеством шума, чтобы заглушить пытку тишиной после того, как оторвал голову Паха и взял город, в котором все напоминало о ней. Кровь лилась рекой, Лофф стал красным, а Райган пировал в тот дей.

Я думал, мне станет легче.

Но этого не произошло.

Мы сворачиваем за угол и врываемся в шумную толчею пиршественного зала, когда из широко распахнутых дверей навстречу нам выходит Пирок с кружкой медовухи в своей огромной руке. Его непокорные локоны, как всегда, в полном беспорядке, свисают на испещренные шрамами плечи, в сосках, губе, носовой перегородке и мочке уха черный пирсинг.

Он оглядывает меня с ног до головы, тихо присвистывает и, развернувшись, устремляется обратно в зал.

― Время еды закончилось! Берите свои тарелки и убирайтесь к чертовой матери. Да, ты тоже. Нет, не ты ― оставайся на месте, Агни, дорогая. Твои чудесные способности пригодятся.

Мило с его стороны для разнообразия быть полезным. Похоже, мы выглядим хуже, чем я думал.

Я врываюсь в дверной проем как раз вовремя, чтобы увидеть, как он нагибается над длинным каменным столом и, размахнувшись, сметает все с одного конца ― медные тарелки, столовые приборы и кубки с грохотом падают на пол, покрывая камень медовухой, мясом и ломтями ароматного хлеба.

Все разбегаются, покидая огромный зал в безмолвном хаосе, который я едва замечаю, направляясь к полупустому столу, освещенному единственным острым лучом солнца, пробивающимся сквозь щель в крыше. Я опускаю на него безжизненное тело Рейв, прямо перед Агни, широко раскрывшей глаза, ― ее белый плащ руни контрастирует с ее смуглой кожей, более двадцати золотых, серебряных и алмазных пуговиц пришиты к среднему шву.