Когда родилась Луна

Я не хочу быть съеденной.

Вокруг меня раздается грохочущий звук, и дракон разжимает пасть, между остриями его чудовищных клыков ― каждый из которых намного больше меня ― тянутся ниточки слюны. В увеличивающуюся щель пробивается яркий свет, режущий мои глаза до боли.

Я все еще щурюсь, когда зверь опускает голову, просовывает язык под бревно и выплевывает меня, как кусок мусора.

Мое сердце подскакивает к горлу, когда я взмываю в небо, давя в себе крик, грозящий вырваться наружу.

Благодарю.

Я отказываюсь умирать с воплем на губах. Я буду рычать, проклинать и огрызаться на этих маленьких, колючих, огнедышащих ублюдков, пока они не вырвут мне глотку.

Гравитация тянет меня вниз, и я падаю лицом во что-то теплое… рыхлое… через то, что невозможно дышать. Гораздо мягче, чем я представляла себе гнездо Саберсайта. И жара не обугливает кожу, как я ожидала, хотя я уверена, что его отродья устранят этот недостаток.

Столб, к которому я до сих пор привязана, дергается назад и снова опускается, так что я оказываюсь лежащей на нем, а не наоборот ― как идеально поданное блюдо на палочке.

Эти детеныши должны быть огромными. И сильными. И им, должно быть, нравится играть со своей едой.

Чудесно.

У меня сводит желудок, и слюна саберсайта поднимается к горлу. Я поворачиваю голову и меня рвет, я кашляю, хриплю, кишки сводит судорогой, когда из меня извергается… все.

Между каждым очередным спазмом и стоном я приоткрываю глаза и вижу стоящего надо мной мужчину со скрещенными руками и хмурым выражением красивого лица. До боли знакомого мужчину, который теперь наблюдает, как меня рвет на очень мелкие камешки, которые, должно быть, являются песком.

Я слышала об этом. Первое впечатление имеет значение, и, к несчастью для этого песка, который сейчас царапает мои глазные яблоки и облепляет все лицо и волосы, мы начали неудачно.

Однако я жива и в данный момент не сгораю заживо и меня не рвут на части. Осознание этого превращает мои рвотные позывы в смех, сотрясающий всю мою грудь и звучащий как один из маниакальных приступов Клод.

― Я так рада, что это ты, ― выныриваю я между приступами утробного смеха. ― Теперь я наконец-то получу удовольствие от того, что убью тебя.

― Я только что спас тебе жизнь, ― бурчит в ответ король-инкогнито, подняв брови, черный плащ развевается под порывами ветра, который швыряет мне в глаза еще больше гребаного песка. ― Может, благодарность будет уместнее, чем кинжал, приставленный к моему горлу?

― Если бы ты почти утонул в слюне саберсайта, ты бы с этим не согласился, ― заявляю я, вглядываясь в его задумчивое лицо с уверенностью того, кто не закован в железо и не привязан к столбу. ― Как насчет того, чтобы поменяться местами? Посмотрим, что ты почувствуешь, когда немного помаринуешься в его пасти. Уверена, ты захочешь перерезать мне горло.

Король наклоняет голову набок, его голос звучит раскатисто, когда он произносит:

― Ты бы предпочла, чтобы я вытащил тебя из твоей камеры? Увез тебя из Гора, оставив Гильдию знати неудовлетворенной, все еще жаждущей крови твоей мятежной группы? Возможно, ты ударилась головой в пасти Райгана, потому что все разумные мысли ее покинули.

Райган…

Значит, это король Пекла ― Каан Вейгор. Вполне уместно, и мне просто в очередной раз повезло, что меня похитил внушающий страх таинственный король, а не тот, кто, по-видимому, все еще оплакивает свою умершую королеву. Похоже, у того есть сердце. А у этого, как я слышала, есть только очень голодный дракон и связь с Булдером, достаточно сильная, чтобы разрушить город одним словом.

Прекрасно. Думаю, я попрошу Райгана снова схватить меня и доставить прямо в Гондраг. Выплюнуть в гнездо. Лучше я попытаю счастья с кучкой голодных птенцов.

― Я ударилась головой, спасибо тебе большое. А еще я почти захлебнулась слюной твоего дракона, меня чуть не проглотили, и сейчас от меня воняет мертвечиной, которая, наверное, никогда не смоется. А теперь развяжи меня, чтобы мы могли покончить с этим.

― Ты не боишься Райгана?

Я перевожу взгляд с его массивной фигуры на зверя у него за спиной, который сидит на задних лапах, прищурив на меня чернильные глаза и выпуская пар из раздувающихся ноздрей, и игнорирую укол страха, который пытается проникнуть в мое покрытое мозолями сердце.

Я часто думала, что фейри похожи на своих питомцев. Этот случай ― не исключение.

И зверь, и мужчина ― горы мускулов, отбрасывающих тени на песок цвета ржавчины. Их тлеющие глаза пронзают мою душу беспощадными взглядами, пленяя и присваивая что-то у меня в груди, и я понимаю, что любая попытка освободиться не приведет ни к чему хорошему. Что хватка будет только усиливаться, пока мои глаза не выскочат из глазниц, а изо рта не хлынет кровь.

Они оба пугают своей силой и мощью. На обоих страшно смотреть… в совершенно разных смыслах.

Я прочищаю горло, движением головы отбрасываю с лица мокрые от слюны волосы, и, прищурившись, поднимаю глаза на короля, который смотрит на меня в ответ с таким же сухим выражением, как и окружающая нас выжженная местность.

― Ни один зверь не может быть приручен настолько, чтобы держать в пасти живую еду, если она не предназначена для его потомства, а твой зверь, похоже, любит поесть, ― говорю я, бросая еще один взгляд на Райгана и гадая, сколько живых существ он сожрал, чтобы стать такого размера. ― Он бы проглотил меня, если бы я его хоть чем-то разозлила. Веревки. Сейчас.

Каан продолжает наблюдать за мной, не двигаясь с места, он даже не вспотел, несмотря на яростный солнечный свет, бьющий в лицо и подчеркивающий его сильные, выразительные черты, которые грозят отвлечь меня от моих убийственных мыслей.

Снова.

― Быстрее, я начинаю гореть.

― Если ты убьешь меня, то застрянешь на Болтанских равнинах без средства передвижения, без доступа к воде, а с такой кожей ты увянешь, как мунплюм, попавший под солнце, и умрешь еще до восхода Авроры, ― отвечает он, констатируя очевидное. Я уже чувствую, как у меня горит кожа. ― И это в том случае, если Райган оставит тебя в живых после того, как увидит, как я истекаю кровью на песке. Может, сейчас ты ему и нравишься, но я могу заверить тебя, что он предан мне.

Я хмуро смотрю на тварь, которая выпускает из раздутых ноздрей еще больше клубов дыма, из его груди вырывается могучий рев, который заставляет меня представить, как я окажусь между его клыков и превращаюсь в кашу из осколков костей и пенистой крови.

― К тому же у тебя нет оружия, в плече гноится гвоздь, и, если я не ошибаюсь, ты не ела почти две фазы. Как насчет того, чтобы мы снова взмахнули белым флагом и ты подавила желание убить меня до тех пор, пока не поешь, не искупаешься и не перестанешь страдать от инфекции, которая начинает распространяться по твоей крови, а?

Он полон драконьего дерьма.

― Единственная инфекция, от которой я страдаю, напрямую связана с твоим самодовольным присутствием.

― Ошибаешься. ― Его верхняя губа приподнимается, обнажая длинные и заостренные клыки, отчего мышцы внизу моего живота напрягаются.

Странно.

Он приседает, заслоняя солнце, и тянет за ворот моей туники с такой силой, что пуговица отлетает.

― Что ты…

Он засовывает палец в рану на моем плече, и острая боль, словно раскаленная кочерга, пронзает мышцы, сухожилия, кости…

Я вскрикиваю, о чем тут же жалею.

Никто не заставит меня кричать. И уж точно не он.

Его палец с хлюпаньем выходит, и я рычу сквозь оскаленные зубы, делая короткие, резкие вдохи, никак не помогающие утолить ярость, вздымающуюся в моей груди, подобно бушующему драконьему пламени.

Он нюхает свой окровавленный палец, и следующие слова вырываются из него с такой злостью, что они почти осязаемы на моей покрытой мурашками коже.

― Я чувствую это по запаху.

Влажное тепло сочится из свежей раны, пока я изучаю все его части тела, которые мне хотелось бы отрезать.

― Я… действительно хочу… убить тебя.

― Прекрасно понимаю, ― бормочет он, стряхивая мою кровь со своей руки. ― Но сейчас не время.

Я смотрю на зверя у него за спиной ― он расправил крылья, греясь на солнце, ― затем перевожу взгляд дальше, на то, что нас окружает, — вокруг нас простирается покрытый рябью песок, частички которого поднимаются и разлетаются медными вихрями. Воздух над ним тоже колышется, искажая мутно-голубой горизонт, усеянный темными лунами, настолько близкими, что, кажется, я могу дотянуться до них и подержать в ладонях. Серебряные ленты Авроры переплетаются с могильными камнями, служа единственным украшением этой выжженной местности.

Здесь нет холмов. Нет деревьев. Ни камней, ни скал, ни валунов.

Никаких признаков жизни.

И уж точно нет воды…

Только я, король и дракон размером в половину горы.

Отлично.

― Белый флаг ― это белый флаг, ― говорит он, опираясь локтями на согнутые колени и наклоняя голову набок. ― Могу ли я освободить тебя и поверить, что ты не станешь пренебрегать правилами нашего… соглашения?

― Скорее всего, нет.

― По крайней мере, ты честна, ― бормочет он, глубоко вздыхая.

Он тянется к голенищу ботинка и достает бронзовый клинок в форме лепестка.

Черт.

Надо было соврать.

Я дергаюсь, шипя сквозь стиснутые зубы, когда он подносит лезвие к моей груди, просовывает его под веревку и… режет.

Часть веревки распутывается, позволяя мне сделать первый глубокий вдох с тех пор, как я была привязана к забытому Творцами столбу.

Должно быть, мой взгляд выражает степень моего потрясения, потому что в его тлеющих глазах вспыхивает искорка смеха.

― Ты думала, я собираюсь зарезать тебя, заключенная семьдесят три?

― Конечно. Ты же видел, сколько кусков кожи они разложили на земле во время моего суда, и я бы соврала, если бы сказала, что это все. Очевидно, что у тебя только мускулы, но нет мозгов.

Он усмехается, перерезая еще одну веревку. Еще одну.

Еще одну.

Я скатываюсь со столба и снова падаю лицом в песок.

Он поднимает меня на ноги и отряхивает, а затем наклоняется ко мне, принюхиваясь.

― Ты права, от тебя дерьмово пахнет.

― Да пошел ты, ― бормочу я, и он вскидывает бровь.

― Ты хотела убить меня минуту назад. Я не могу за тобой угнаться.

Я фыркаю от смеха.

― Не волнуйся. Немногие могут.

― Это вызов? ― спрашивает он, засовывая клинок обратно в ботинок.

― Нет. Но я дам тебе шанс отпустить меня.

― От всей души откажусь.

Конечно.

Надеюсь, он не будет возражать, когда я от всей души перережу ему горло.

Он расстегивает плащ, стягивает его с плеч, давая мне возможность увидеть вблизи, как мощно движется его мускулистое тело. Мои щеки пылают, когда он закутывает меня в просторную ткань, закрепляет под подбородком, а затем щелкает меня по носу.

― Очаровательно.

― Я отрежу тебе язык тем клинком, что у тебя в ботинке.

Он накидывает капюшон мне на голову, окутывая меня тенью.

― Я бы предпочел, чтобы ты использовала зубы, но нищим выбирать не приходится.

Я хмурюсь, понимание приходит медленнее, чем восход Авроры. У меня вырывается возмущенный смешок, но он быстро обрывается, когда он приседает, берет мою левую лодыжку в одну руку, сжимает цепь в другой и дергает, расправляя плечи. Звено разрывается и взлетает в воздух.

Хорошо.

Он повторяет процесс с другой моей лодыжкой, отрывая кусок цепи, который бросает в сторону.

― У тебя хорошо получается. ― Я взмахиваю руками, и металлическая цепь, натянутая между ними, звенит от моего движения. ― Продолжай.

Он сухо смотрит на меня и поднимает с земли обрывок веревки. Соединив мои руки вместе, он сдвигает кандалы повыше, затем делает несколько витков вокруг запястий и завязывает узел.

― Это… не то, что я имела в виду.

Он отрывает цепь от кандалов на моих руках, разъединяя звенья, словно они сделаны из глины.

― Я в курсе.

Черт.

― Туповатый. Понимаю. Не осуждаю.

Довольно хмыкнув, он поднимается, а затем нагибается, обхватывая меня своими большими руками. Он закидывает меня на спину и поднимает, как мешок с зерном.

― Что ты делаешь? ― кричу я, перевешиваясь через его плечо, пока он шагает к… своему дракону. Сердце так сильно бьется в горле, что я почти задыхаюсь.

― Каан, нет. Я не соглашалась на это!

Его тело напрягается, шаги замедляются, он издает низкий, скрежещущий звук.

― Скажи это еще раз… ― Что?

― Мое имя, Лунный свет. Повтори его еще раз.

Если это поможет мне избавиться от полета, я буду кричать его в небо, пока у меня не разорвутся голосовые связки.

― Каан. Каан. Каан. Каан. Каан! Теперь опусти меня. Немедленно.

Он набирает воздух в легкие, вся его грудь раздувается, словно он только что сделал первый вдох с момента начала глубокого погружения.

― Ты не сказала «пожалуйста», ― наконец произносит он и снова идет вперед.

Что…

― Пожалуйста!

― Слишком поздно.

Я собираюсь раздробить его кости и использовать их в качестве зубочисток.

Он подходит к тяжело дышащему зверю, где с седла свисают длинные веревки с узлами, украшенные множеством петель для ног, в одну из которых он продевает свой ботинок.

― Засунь меня обратно ему в пасть!

Он рывком поднимает нас по веревке, и я с ужасом в глазах наблюдаю, как земля уходит все дальше и дальше, а затем отказываюсь от борьбы, когда до меня доходит, что я не смогу вырваться или зарезать его, чтобы сбежать.

Достигнув седла из сшитых вместе шкур на спине огромного зверя, Каан преодолевает последние несколько петель, затем перекидывает ногу через седло и усаживает меня к себе на колени.

Я сижу на нем и, приоткрыв рот, смотрю в его глаза, задыхаясь от опьяняющей близости. Он смотрит на меня сверху вниз, его напряженное дыхание овевает мое запрокинутое лицо — воздух между нами наполняется статическим электричеством, от которого у меня мурашки бегут по коже.

Творцы.

Окунувшись в запах кожи и его одурманивающего аромата, я ощущаю, как напряжение разливается внизу моего живота, требуя того, чему все остальные части меня категорически противятся, и размышляю, может спросить этого мужчину, не хочет ли он потрахаться, прежде чем я перережу ему горло…

Наверное, не стоит.

― У тебя есть время, пока я считаю до десяти, чтобы решить, как ты хочешь сесть, а потом я направлю Райгана в небо, и ты не сможешь это изменить, ― выдавливает Каан сквозь стиснутые зубы, и мое сердце бьется все сильнее с каждым его окончательным словом.

Я открываю рот, собираясь выплюнуть что-нибудь резкое, когда он произносит: ― Один… Два…

Черт.

Я вздрагиваю, задираю правую ногу вверх, упираясь в его бедро.

― Три… Четыре…

Я пытаюсь встать, но теряю равновесие и снова падаю, прижимаясь лицом к его груди, когда он произносит низким голосом «Пять».

― Считай медленнее, ― рычу я, упираясь руками в его живот и знакомясь с буграми мышц, которые на ощупь больше похожи на камни… У меня пересыхает во рту.

― Шесть, ― говорит он, и его хриплый голос заставляет мою кожу покрыться мурашками. ― Семь.

Определенно нужно двигаться.

Я снова подтягиваю ногу и встаю, пошатываясь.

― Восемь…

Я поворачиваюсь лицом вперед, сердце колотится сильно и быстро, когда я оглядываюсь вокруг, ноги подгибаются от внезапного осознания того, как высоко мы находимся.

Что это наша отправная точка.

― Девять…

Творцы, уничтожьте этого мужчину.

Я позволяю своим ногам соскользнуть по обе стороны от седла, идеально приземляясь между его ног с такой силой, что он издает глубокий стон, который вызывает у меня прилив удовлетворения.

― Десять, ― щебечу я, и он, прочистив горло, тянется между нами, чтобы поправить себя ― несомненно, испытывая боль.

Я улыбаюсь.

― Я не буду возражать, если ты оставишь меня в ближайшей деревне. Я смогу сама найти дорогу, ― говорю я, решив, что сейчас самое время нанести удар, раз его член уже пострадал. У меня есть два способа избавить себя от его присутствия: убить его или переспать с ним.

― Нравится тебе это или нет, ― ворчит он, обхватывает меня за талию и приподнимает, усаживая в более удобное положение, ― так близко к нему, что щеки горят не только из-за удушающей жары. ― Ты отправляешься со мной в Домм.

Мое сердце замирает.

Домм…

Так мало кто отправляется в столицу Пекла и возвращается обратно.

Чертовски мало.

Наверное, потому, что все они оказываются внутри чудовища, на спине которого я сейчас сижу. Или так, или у города челюсти, когти и зубы куда острее, чем у того, от кого я чудом спаслась.

Я открываю рот, собираясь возразить, когда Каан протягивает мимо меня руку и хватается за веревки.

― Guthunda, Райган. Guthunda!

Зверь под нами оживает, выдыхая пар, и мне кажется, что весь мир качается из стороны в сторону, когда он приходит в движение.

― Держись за кожаный ремень, ― рычит Каан возле моего уха, отчего по шее снова бегут мурашки, а дыхание становится прерывистым.

Зарычав, я хватаюсь за этот чертов ремень.

― Знаешь, что я больше всего ненавижу?

― Когда тебе говорят, что делать? ― отвечает он, не моргнув глазом.

― Именно.

― Что ж, ― говорит он, дергая полоску кожи, словно проверяя, крепко ли я держусь за нее. Я нахожу это глубоко оскорбительным, поскольку не делаю ничего наполовину. ― Какое облегчение знать, что у тебя есть хоть капля самосохранения.

― Я бы предпочла клинок, который спрятан в твоем голенище, ― ворчу я, когда зверь складывает крылья вплотную к своему телу.

Я чувствую, как в согнутых лапах Райгана нарастает поток энергии, а затем он взмывает в небо, с грохотом взмахивая крыльями, и гравитация впечатывает меня в грудь Каана с такой силой, что весь воздух выбивает из легких.

Мы устремляемся вверх…

Вверх…

Все слова, которые я собиралась произнести, проваливаются в глубины моих кишок, и я крепче вцепляюсь в ремень. Моя голова откидывается назад, в изгиб шеи Каана, его сердце яростно бьется о мой позвоночник, ускоряясь в унисон со взмахами крыльев Райгана.

Мы проносимся сквозь пелену облаков, затем выравниваемся, и кажется, что весь мир вновь обретает равновесие.

Я делаю первый вдох с тех пор, как мы оттолкнулись от песка, и прерывисто выдыхаю.

Я скучаю по пасти дракона. Там было мокро, воняло, и была большая вероятность, что меня проглотят, но, по крайней мере, я не цеплялась за жизнь одним-единственным кожаным ремешком, прижатая к мужчине, от которого слишком хорошо пахнет, чтобы его свежевать.

― Ты в порядке? ― спрашивает Каан у самого моего уха, и каждая клеточка моего тела трепещет.

Я осмеливаюсь посмотреть вниз, ожидая, что меня разорвет от страха, когда я увижу мир под собой, бесплодные равнины, простирающиеся во всех видимых направлениях, словно рябь на ржавой воде. Вместо этого в моей груди разрастается что-то настоящее. Что-то, от чего я испытываю потребность раскинуть руки, запрокинуть голову и разразиться смехом, глубоким и таким чертовски очищающим, что хочется… плакать.

― Ответь мне, Лунный свет.

В его голосе слышится резкость, которая выводит меня из задумчивости. Напоминает, что я в плену у очередного злобного Вейгора, и просто сменила одни кандалы на другие.

Мир проносится мимо, пока я обдумываю вопрос Каана… В порядке ли я?

― Да, ― шепчу я, обнимая странное, головокружительное чувство с нежностью, о которой и не подозревала, опасаясь, что оно сломается, если я сожму его слишком сильно. ― Я в порядке.

ГЛАВА 31

Песни Творцов сейчас такие тихие, их голоса ― лишь отголоски, едва уловимые.

Я не знаю, почему.

Возможно, Эфирный камень забирает у меня так много, что почти не остается сил слушать.

Вот как это ощущается. Как будто мою душу высасывает паутина щупалец диадемы, присосавшихся к моему черепу.

Я ненавижу это.

Я никогда не узнаю, как Маха выдерживала это на протяжении сотен фаз, но, возможно, я понимаю, почему ей потребовалось столько времени, чтобы привести в этот мир Хейдена.

Потом меня.

Возможно, я понимаю, почему она плакала на снегу так много фаз назад, когда мой мир был маленьким, а сердце ― наполненным и целым.

У меня едва хватает сил дышать, не говоря уже о том, чтобы есть. В прошлом цикле у меня точно не было сил помогать с подготовкой к церемонии представления. Стоять на ногах, пока Натэй и Аккери обдавали шлейфами голубого пламени костры Махи и Паха, возвращая их тела стихиям. Вместо этого я сидела в кресле Хейдена и смотрела, как они горят, и мое сердце так болело от того, как сильно я не хотела их отпускать, что я чуть было сама не бросилась в огонь.

Затем настал черед Хейдена.

Вместо того чтобы залить тело пламенем, Аллюм подхватила его, расправила крылья, затем подняла голову к небу и оторвалась от земли, прижимая к себе моего брата. Она неуверенно взмыла в глубокую тьму, где покоятся ее предки, затем свернулась в клубок, укрыла Хейдена своим огромным крылом и застыла у меня на глазах ― решив отдать себя смерти, чем проживать вечную жизнь без того, кого мы обе так любили.

А может, она просто знала, как сильно он ненавидел одиночество.

Все ушли пировать в честь моих ушедших близких, а я лежала на снегу и пела луне Хейдена, обводя контур маленького, неправильной формы крыла. Потом пришла Слатра, устроилась рядом со мной и свернула хвост в пушистое гнездышко, в котором я и заснула.

Я до сих пор не пришла в себя от этого ужаса.

И теряю надежду, что когда-нибудь смогу.

Помощники Махи и Паха говорят, что у меня очень мало вариантов. Народ Аритии не примет королеву, настолько ослабленную Эфирным камнем, если я не буду связана с кем-то, кто владеет хотя бы двумя песнями стихий. И даже в этом случае я еще недостаточно взрослая, чтобы править.

В Ботайме должно состояться собрание, на котором моя судьба будет решаться Советом Трех. Конечно, я не могу присутствовать и говорить от своего имени, потому что принцессы должны оставаться немыми и скрытыми от посторонних глаз до церемонии связывания ― Маха и Пах никогда этого не требовали… Но их больше нет.

Осталась только я, и я уверена, что небеса рушатся.

ГЛАВА 32

Клочья облаков рассеиваются по мере приближения к солнцу, и Райган поворачивает к нему голову, как охотник, выслеживающий свою добычу. Я решаю, что это не так уж далеко от истины, учитывая, что гнездовья саберсайтов находятся прямо под гигантским огненным шаром.

Я натягиваю капюшон плаща Каана и прячусь в его тени, чтобы избежать резких солнечных лучей. Окутанная его расплавленным мускусом, я ощущаю удовлетворение, которое… что-то делает со мной. Я представляю себе потных, рычащих воинов, опаленных этим властным заревом, запах, согревающий кровь, который затуманивает мой разум и вызывает желание дать себе пощечину.

Сильную.

Может, он и спас меня из Колизея и вылечил мне спину, но он все равно тиран. Судя по тому, как он ткнул пальцем в мою рану и заставил меня кричать, я бы сказала, что он так же жесток, как и его родственники.

Возможно, даже больше, учитывая мою удачу.

Я ему для чего-то нужна, осталось выяснить, для чего.

В итоге ― я не могу позволить ему забрать меня в Домм. Что-то в глубине моего нутра подсказывает, что это поглотит меня целиком.

«Восставшие из пепла» считают, что я мертва. Король Сумрака и его Гильдия знати, предположительно, тоже. Осталось найти способ сбежать от Каана, чтобы я могла отправиться за Рекком Жаросом, а потом разрубить его на куски за то, что он убил Эсси и превратил мою спину в кровавое месиво.

Месть бурлит в моих венах, вызывая зуд в кончиках пальцев. Дрожь пробегает по позвоночнику, и я острым ногтем большого пальца царапаю кожу сбоку ногтя…

Райган поворачивает налево, опрокидывая меня на руку Каана и сдвигая меня с моего места между его ног. Я прочищаю горло и возвращаюсь обратно, его мощное тело горой возвышается вокруг меня. Словно я ― снежинка, застрявшая между его бедер.

― В капюшоне есть солнцезащитная вуаль, ― грохочет он, его речь такая правильная, словно принадлежит Творцам, а не разрушена приливами и отливами времени, как у многих из тех, кто живет в Горе.

В отличие от моей, выкованной в темных местах, где слова выплевывали, шипели и выкрикивали. Где единственная мягкость принадлежала крепким объятиям той, кого больше нет.

― Если ты опустишь ее, то сможешь смотреть по сторонам, пока мы летим, и лучше предугадывать движения Райгана.

Его тон говорит о том, чего он не сказал. Что я не буду падать замертво каждый раз, когда Райган поворачивает или попадает в поток воздуха, который заставляет его уворачиваться, нырять или раскачиваться.

Неуверенно я ослабляю хватку на ремешке и тяну руку вверх, хмурясь, когда вслепую нащупываю и тяну за край капюшона, отыскивая пуговицы, которые удается расстегнуть, что освобождает ткань, которая падает мне на лицо.

Хм.

Я поднимаю подбородок и осмеливаюсь оглядеться по сторонам ― материал обладает прекрасным блеском, который создает на мне маску тени и даже позволяет смотреть почти прямо на солнце, не боясь ослепнуть.

Я смотрю на бескрайнее пространство, окружающее нас, широко раскрыв глаза.

Зыбкий песок уступил место выжженной солнцем земле, прорезанной лентой ярко-синего шелка, которая, как я подозреваю, является крупным…

― Это река Агт, ― объявляет Каан, пока я любуюсь ее широкими, переплетающимися изгибами. Как она искрится на свету.

Она тянется, насколько хватает глаз, к солнцу, к темнеющему небу на юге ― в этом я убеждаюсь, заглянув Каану под руку. Высокие, высохшие деревья цепляются за ржавые, высушенные солнцем берега, на кончиках их многочисленных ветвей видна оранжевая листва, достаточно острая, чтобы ей можно было порезаться. Я даже заметила странное золотистое червеобразное существо, ползущее по грязи и оставляющее за собой волнистый след.

Я смотрю направо ― несколько лент Авроры все еще сверкают над горизонтом, но в основном они уже скрылись из виду.

Думаю, скоро мы найдем место, где можно остановиться на ночлег.

Я снова смотрю на реку, восхищаясь тем, как свободно течет вода между высохшими равнинами, и тут замечаю, что Каан слегка тянет за левый буксирный трос.

Правое крыло Райгана начинает подниматься.

Предвидя крен влево, я хватаюсь за ремень и наклоняюсь в сторону, находя это движение почти… естественным, на этот раз мне удается удержаться между мощными бедрами Каана.

Солнце теперь освещает правую сторону наших тел, согревая мой плащ, пока мы летим к величественной гряде темно-рыжих гор, протянувшихся вдали с севера на юг и выступающих из далекой дымки пыли, поднятой ветром.

― Куда мы направляемся?

― Туда, ― говорит Каан, указывая на отчетливый разлом в гигантском хребте, который расширяется все больше с каждым взмахом крыльев Райгана.

Выжженная земля сменяется пышными красновато-коричневыми джунглями, подобные которым я видела только на картинах на стенах магазинов в Горе, а покрытые густой растительностью горы перед нами настолько огромные и необъятные, что по сравнению с ними Райган кажется булавочной головкой.

Единственные горные хребты, которые я когда-либо видела, были отвесными и острыми, но эти ― полная противоположность. Как будто кто-то черпал камни ковшами, а затем сваливал их друг на друга большими кучами, и облака начали собираться вокруг их голов, как пучки седых волос.

Райган наклоняется, устремляясь в расщелину, вздымающиеся острые края которой рассекает стремительная река далеко внизу.

― Держись, ― рычит Каан и берет в одну руку обе тормозные веревки, а другой обхватывает меня за талию. Моя спина напрягается, когда он наклоняет свое тело вперед, вынуждая меня сделать то же самое — втискивает меня между собой и жестким седлом, заставляя мой пульс бешено биться.

― Почему ты не управляешь?

― Потому что он знает, куда лететь, ― говорит Каан с левой стороны моего капюшона.

Хм?

Его сильное тело напрягается, и это единственное предупреждение, которое я получаю, прежде чем мы падаем в сторону, движение такое быстрое, что мои внутренности закручивает в противоположном направлении. Наконец им удается поравняться, но как раз в этот момент Райган наклоняется в другую сторону. Снова, и снова, и снова, проносясь мимо отвесных скал цвета ржавчины, между которыми река, кажется, проложила свой путь, словно стремясь к чему-то на глубине. Возможно, к другой стороне света.

Возможно, если она доберется туда, мир расколется надвое.

Еще одна подсказка ― на вдохе Каан прижимает свое тело так близко к моему, что я чувствую его повсюду. Как он напрягается, готовясь к следующему маневру. Как его рука обхватывает мою талию, как напрягаются мышцы, как он прижимает меня к себе, словно я собираюсь каким-то образом выскользнуть и броситься навстречу своей гибели.

Райган преодолевает ущелье с такой точностью, что я понимаю, он делал это много раз ― складывает крылья, когда ущелье становится слишком узким, на мгновение снижаясь, прежде чем снова расправить их.

Мы залетаем в тупик, и вода широкими стремительными ступенями стекает по округлому горному склону, собираясь в большой чаше у его подножия. Бирюзовый пруд сверкает, как драгоценный камень, под косыми лучами солнца, а северная сторона погружена в вечную тень.

Райган проносится так низко, что его хвост касается воды, и устремляется вверх ― только напряженное тело Каана и моя крепкая хватка за ремень не дают мне сорваться с седла, соскользнуть по всей длине зверя и рухнуть в воду.

Брызги покрывают мой плащ, когда мы взмываем вверх, а затем снижаемся так быстро, что я вскрикиваю. Райган машет крыльями, мягко опуская нас… а потом падает. Мы ударяемся о землю с такой силой, что клык протыкает мою нижнюю губу.

Вкус меди наполняет мой рот.

Каан отстраняется, увлекая меня за собой. Он откидывает капюшон и наклоняет мою голову так, что я смотрю прямо на его покрытый щетиной подбородок.

Он недовольно прищелкивает языком, а шершавая подушечка его большого пальца проводит по моей нижней губе с такой нежностью, что каждая мышца в моем теле замирает на несколько мгновений, прежде чем мой мозг успевает перестроиться.

Король-тиран.

Мой похититель.

Ткнул пальцем в мою рану.

Зарычав, я отталкиваю его руку и, пошатываясь, встаю на ноги, внутренняя сторона моих бедер так натерта и болит, что я немедленно сгибаюсь.

Он ловит меня, издавая глубокий урчащий звук, с легкостью закидывает на спину и прижимает к себе, извлекая тяжелый вздох из моего измученного живота, перекинутого через его твердое, как камень, плечо.

Когда с тобой обращаются, как с мешком зерна, это очень быстро надоедает.

― У тебя острые бедра, ― ворчит он, и я бью его кулаками по спине, зная, что в этом почти нет смысла.

Но все равно делаю это.

― Я покажу тебе кое-что острое.

― Каждое слово, вылетающее из твоего рта, острое, Лунный свет. ― Второй рукой он отстегивает одну из седельных сумок и перекидывает ее через плечо. ― Я уже наполовину мертв, истекаю кровью у твоих ног. Разве ты не видишь? Я усмехаюсь.

Да ладно.

Перекинув ногу, он спускается по веревкам Райгана, мой капюшон так низко закрывает голову, что я ничего не вижу, кроме коричневой туники Каана, натянутой его напряженными мышцами спины. Он спрыгивает на землю и удаляется от глубокого, гулкого дыхания Райгана, его шаги смягчаются чем-то, чего я не могу разглядеть из-за этого проклятого Творцами плаща.

Он спускается по ступенькам, бросает сумку и стягивает меня со своего плеча. Мои ноги касаются земли, но у меня есть лишь мгновение, чтобы собраться с мыслями, прежде чем он расстегивает мой плащ и швыряет его в сторону.

― Что ты…

Он обхватывает меня за талию, поднимает и подбрасывает в воздух.

Два долгих мгновения я представляю, как падаю в расщелину и оказываюсь прямо в логове бархатного трогга, и меня вот-вот опутают слизистые щупальца выделений, вырывающиеся из зияющих ран на его ладонях. Два напряженных мгновения, пока я не окунаюсь в прохладную, бодрящую воду.

Я брыкаюсь, лягаюсь и молочу руками, уверенная, что меня вот-вот сожрет какая-нибудь водная тварь, которой, несомненно, нравится вкус плоти фейри, пока не опускаю ноги вниз и не встаю… на галечное дно.

Ох.

Оттолкнувшись, я выныриваю из воды и хватаю ртом воздух ― как раз вовремя, чтобы увидеть, как в мою голову летит кусок мыла. Я уворачиваюсь, затем вытаскиваю его из воды и швыряю обратно туда, откуда он прилетел, ― кусок попадает в грудь Каана, оставляя мыльный след на его тунике.

― От тебя плохо пахнет. Мыло это исправит, ― говорит он, подхватывает брусок и швыряет его обратно в меня.

Брызги попадают мне в лицо.

Я выхватываю его и бросаю ему в промежность.

― Тебе это нужно больше, чем мне!

― У меня есть свое гребаное мыло, ― рычит он, ловя его за мгновение до того, как оно успевает соприкоснуться с его членом.

Ой.

Не в силах подобрать больше слов, я показываю ему язык. Он отвечает мне тем же жестом, и уголок моего рта почти приподнимается.

Король только что показал мне язык.

Бормоча что-то себе под нос, он снова швыряет мыло и отворачивается, сбрасывает ботинки, затем протягивает одну руку вниз и стягивает тунику через голову.

Мое сердце замирает, рот приоткрывается.

Шрамы, начинающиеся на его руках, тянутся через каждый видимый дюйм широкой мускулистой спины, покрытой таким количеством маленьких чернильных точек, что кажется, будто она почти полностью забита. А над сумрачным простором… созвездие белых звезд и прекрасных каменных лун.

Их почти две дюжины ― как ближних, так и дальних. Большинство размером с глаз, хотя несколько ― с мой кулак.

Но это не просто луны.

У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на маленькую луну, которую я так люблю, нарисованную так искусно, что я могу различить неправильную форму ее крыла.

Что-то внутри меня замирает, а глаза слезятся, и мне кажется, что я смотрю в окно своего дома, любуясь великолепным небом.

Я никогда не думала, что увижу его снова.

Я почти протягиваю руку и касаюсь его. Почти прослеживаю изгибы его крыльев, изящный наклон длинной шеи и шелковистые завитки, свисающие с его подбородка и вокруг затылка.

Я настолько погружаюсь в транс, что не сразу замечаю другие луны на темном фоне ― те, которые я тоже узнаю. Те, что окружают мою любимую маленькую луну в реальной жизни, словно Каан сидел под этим участком неба, а кто-то повторял его с помощью палочки для татуировок.

Почти идеально.

Но есть одна луна, которая не на своем месте. Самая большая ― серебристая луна, которую я никогда раньше не видела, ― расположилась прямо под его правой лопаткой рядом с моей маленькой причудливой луной.

Я хмурюсь.

Такой луны не существует. Больше нет.

Это та, что упала.

― Не хочу шокировать до такой степени, что ты задушишь меня своими волосами, ― сухо говорит он, вкладывая в мою голову вполне жизнеспособную идею, ― но, как ты любезно заметила, мне нужно помыться. ― Он наклоняет голову. ― Не стесняйся покинуть западную часть бассейна, чтобы я мог воспользоваться водопадом и ополоснуться, чтобы соответствовать твоим стандартам.

― Тебе придется повозиться, ― говорю я, хватаю мыло и отступаю вправо, бросив еще один взгляд на маленькую луну на его спине. ― Надеюсь, у тебя есть закуски в седельных сумках. Они тебе понадобятся.

― Ты действительно говоришь такие милые вещи, Лунный свет.

― Спасибо. Я стараюсь изо всех сил.

― Просто бесит, что ты не стараешься, ― бормочет он, дергая за то, что, как я понимаю, является застежками на брюках, когда они сползают с его мускулистой задницы, обнажая темное нижнее белье. ― Не думаю, что мое бедное сердце сможет выдержать это. А теперь, если ты не хочешь зрелищ, предлагаю обратить свое внимание на что-то другое.

― Я не повернусь к тебе спиной, ― рычу я, и мои слова сопровождаются его легким вздохом.

― Поступай как знаешь. Но если бы я хотел как-то навредить тебе, у меня было достаточно возможностей в камере, из которой я тебя вызволил.

Он поворачивается.

Мои глаза расширяются, а сердце в груди замирает.

Он сложен, как каменная глыба, его пресс настолько рельефный, что едва похож на настоящий. И хотя все это впечатляет, мои легкие внезапно перестали работать отнюдь не из-за этого.

Почти каждый дюйм его кожи спереди также испещрен бледными шрамами — как большими, так и маленькими.

Длинными и короткими.

Некоторые из них представляют собой тонкие линии, идеально ровные, как будто их провели лезвием. Некоторые ― толстые и бугристые, нанесенные так яростно, что я почти чувствую, что именно разорвало его плоть. Есть отчетливые колотые раны и другие отметины, которые выглядят так, будто что-то зубастое набросилось на него и отрывало куски плоти.

Мой взгляд натыкается на круглый, плоский, черно-серебристый резной кулон, который свисает с плетеного кожаного ремешка на его шее, и я рассматриваю замысловатый рисунок ― саберсайт и мунплюм, сплетенные в объятиях.

Я хмурюсь, подавляя странное желание спросить, можно ли взглянуть поближе.

Он сбрасывает штаны, берет из седельной сумки небольшой сверток и направляется к западному краю бассейна. Мой взгляд опускается на его нижнее белье ― материал которого никак не скрывает очертания его мужского достоинства, тяжело свисающего между мускулистыми бедрами, покрытыми рубцами, оставшимися от старых… Мое дыхание сбивается.

Я отворачиваюсь, мои щеки заливает жаркий румянец.

Ожоги.

У него ожоги.

Я слышу, как он бросает что-то на берег, и вода покрывается рябью. Оглянувшись через плечо, я вижу, как Каан пробирается к журчащему водопаду, впадающему в этот небольшой бассейн, со всех сторон окруженный пушистой листвой цвета меди.

Замысловатые линии обожженной плоти выглядят так, словно вокруг его бедра обвилась огненная змея. И не один раз.

Ледяная глыба в груди кажется тяжелее, чем обычно.

Интересно, откуда они у него? Они выглядят… натянутыми. Как будто они появились, когда он был маленьким, и рубцовая ткань растягивалась по мере того, как он рос…

Я трясу головой, отгоняя эту мысль.

Король-тиран.

Опасный.

У него очень голодный дракон.

Я снова рассматриваю его многочисленные шрамы, пока он намыливается собственным куском мыла, вспенивая густые черные волосы под мышками…

Он воин, и самый крупный мужчина, которого я когда-либо видела, во всех смыслах, формах и проявлениях. Наверное, он смотрел в глаза смерти больше раз, чем я.

Проклятье.

Выбраться отсюда может оказаться сложнее, чем я предполагала изначально. Я не против испытаний, но предпочитаю, чтобы они были не тогда, когда я уже на спине ― связанная и с железным гвоздем, застрявшим в моем гребаном плече.

Он проводит пеной по бороде и волосам, шагает под струю воды, чтобы смыть ее, а я не могу самостоятельно засунуть кусок мыла под свою плотную тунику, чтобы помыться. Тяжело, со связанными руками, в таком неудобном положении.

― Готов поспорить, ты жалеешь, что не солгала о своих намерениях, когда я предложил освободить тебе руки, ― хмыкает Каан.

― Ты даже не представляешь, ― бормочу я, жалея, что у меня нет запасной одежды, чтобы содрать с себя эту тунику. Наконец-то покончить с этой царапающейся одеждой.

Мыло выскальзывает у меня из рук как раз в тот момент, когда я собираюсь засунуть его под ткань, и я со стоном принимаюсь тереть лицо и волосы, распутывая свои густые, спутанные пряди впервые за… долгое время.

Я так сосредоточена на том, чтобы вымыть волосы, что у меня уходит слишком много времени, чтобы заметить неприятное ощущение, щекочущее мою кожу и делающее ее шершавой.

Я хмурюсь.

― Эта вода покалывает.

― Опускайся ниже, ― говорит Каан и отклоняется назад, позволяя водопаду снова омыть его голову. Взмахом обеих рук он откидывает с лица волосы длиной до плеч, а затем проводит ими по бороде. ― Она обладает целебными свойствами.

Что ж, это удобно.

Он идет через бассейн к берегу, капли воды покрывают его красивое тело. Я делаю, как он сказал, мне нужны силы, если я хочу сбежать, когда представится возможность, и опускаюсь так низко, что рябь, которую он создает, перекатывается через мои плечи.

Он достает маленький сверток, который оставил на берегу, и ослабляет кожаный шнурок. Он роется в содержимом, пока не находит пару зубцов, мое сердце подскакивает к горлу.

Черт, я и забыла о них.

Я погружаюсь так низко, что вода доходит мне до подбородка, и поспешно отступаю назад, не сводя с него прищуренных глаз ― этот суровый взгляд теперь пронзает меня, как пара наконечников стрел.

― Если ты воткнешь их в меня, я ударю тебя коленом по яйцам.

― Это лучше, чем быть зарезанным, ― говорит он, пробираясь сквозь воду.

― Ты точно пожалеешь, что не умер, ― предупреждаю я сквозь стиснутые зубы, хотя вся моя уверенность улетучивается в тот момент, когда моя спина сталкивается с каменной стеной, окаймляющей эту сторону бассейна.

Черт.

― Есть только одна вещь, которая может вернуть меня в то мрачное место, ― бормочет он, и в его словах звучит такая искренность, что мое сердце смягчается, а какая-то непримиримая часть внутри меня замирает.

Слушает.

Заинтересовывается.

― И я никогда не позволю этому случиться снова, ― заканчивает он, придвигаясь ближе и глядя на меня так, словно я мешаю ему в осуществлении этого. Это странное обещание, которое он, кажется, дал самому себе.

― Какое отношение это имеет к гвоздю в моем плече?

― Прямое, ― рычит он, хватает меня за ворот и притягивает к себе. Тем же движением я опускаю связанные руки вниз, сжимаю в кулаках его нижнее белье и удерживаю его именно там, где мне нужно, ― мое колено готово подняться и впечататься прямо в его яйца. Учитывая размеры моей цели, я более чем уверена в своих шансах нанести сокрушительный удар.

Мы оба замираем, между нами разливается энергия, от которой каждая клеточка моего тела дрожит.

Его взгляд смягчается, и он глубоко вздыхает, дуновение воздуха ощущается на моей коже.

― Это была долгая поездка. Я не буду развязывать твои запястья, потому что у меня нет настроения зашивать себя этим сном, а ты не сможешь вынуть гвоздь из собственного плеча. Он слишком глубоко застрял в кости.

Я открываю рот, чтобы возразить, но он прерывает меня.

― Твои губы уже бледнее, чем обычно, а сердце бьется быстрее. К следующему восходу у тебя будет жар, ты будешь чувствовать себя вялой, неповоротливой. К следующему дею ты умрешь.

Я хмурюсь.

Я не чувствую запаха инфекции, который он уловил. И, к несчастью для нас обоих, «доверие» ― не то слово, которым я охотно пользуюсь.

― Так как это будет? Легкий путь или трудный? Я бы предпочел не припирать тебя к стене, если могу этого избежать, но, конечно, сделаю это, если не останется другого выбора.

Я выдерживаю его горящий взгляд и не отступаю, сжав кулаки и преисполнившись гордости.

Не то чтобы я не хотела вытащить гвоздь. Я хочу. Просто я бы предпочла сделать это сама. В тот момент, когда ты позволяешь своему похитителю просунуть оружие сквозь щели в твоей броне, ты уже разрезан, кишки вываливаются наружу.

Сердце слабеет.

Ты умираешь.

― Ты не можешь быть сильной, если ты мертва, ― бормочет он, настолько тихо, что даже Клод с трудом слышит его.

Я вздыхаю, его непоколебимая логика словно бьет меня по спине.

Я ненавижу ощущение, когда ломаются мои позвонки, но я ослабляю хватку на его нижнем белье и поворачиваюсь, прижимаясь щекой к замшелому камню, наблюдая, как журчащий водопад стекает по расщелинам.

― Откуда ты знаешь о целебных свойствах бассейна? ― Спрашиваю я, пытаясь отвлечься от того факта, что только что уступила этому мужчине и приняла его помощь.

Опять.

Это раздражает.

Я уверена, что он копит все оказанные мне услуги, готовясь запихнуть их мне в глотку при удобном случае. Например, когда ему понадобится когонибудь задушить или разделать. Или что-то еще, о чем я пока не задумывалась.

Возможности безграничны.

Каан прочищает горло, спуская ворот туники с моего раненого плеча.

― Я провел большую часть своей юности и некоторые более поздние периоды своей жизни как воин клана Джокулл. Они всегда жили вблизи этих гор, а недавно заняли кратер, образовавшийся в результате падения луны саберсайта, Орва.

Я хмурюсь, его шрамы внезапно обретают гораздо больший смысл…

― Я пробирался сюда во время сна, отмокал, пока не переставал истекать кровью, а потом возвращался обратно до восхода Авроры.

― Ты ― король, ― бормочу я, пока он вводит свои зубцы в мою рану, заставляя все нервы под моим языком трепетать. Следующие слова вырываются сквозь стиснутые зубы. ― Почему… ты провел большую часть… своей юности в… клане воинов?

― Потому что мой Пах отправил меня туда, когда мне было девять лет, после того как выяснилось, что я могу слышать только Игноса и Булдера, ― бормочет он, впиваясь зубцами в мою плоть, и теплая струйка крови стекает по плечу и капает в воду. ― Сказал, что если я переживу их суровые и изнурительные методы обучения, то, возможно, заслужу его уважение.

Мое сердце болезненно сжимается.

Творцы…

Если бы этот мужчина был еще жив, я бы разрезала его от подбородка до пупка, а потом заплела его гребаные внутренности, пока он был в сознании.

― Что… с-с-случилось с… ним?

― Я отрезал ему голову, а потом скормил ее Райгану.

Слова звучат как удар по ребрам, едва не сбивая меня с ног. Заслуженно, но… ― П-почему?

― Потому что я оплакивал ту, кого очень любил. Я обнаружил, что мой Пах совершил нечто непростительное, и отомстил ему, потому что думал, что она уже не сможет. Теперь я сожалею об этом.

― Как… ее з-звали?

― Эллюин, ― бормочет он и тянет за гвоздь, вытаскивая его. Я открываю рот в беззвучном крике, уверенная, что он только что вытащил половину моего скелета через крошечное отверстие.

Твою мать. Ой.

Я поворачиваюсь, опуская взгляд на окровавленный гвоздь, зажатый между нами, Каан изучает его длину, возможно, проверяя, не сломался ли тот, пока он его доставал, ― это имя эхом отдается в моем сознании вместе с резкими толчками боли, все еще бушующей во мне.

Эллюин…

Я промываю рану водой, пока он погружает в нее гвоздь, проводя пальцем вверх и вниз по его длине.

Мой взгляд задерживается на его кулоне, я рассматриваю замысловатую форму ― два дракона обнимаются так интимно, что я думаю, не символ ли это их утраченной любви.

Волна… чего-то захлестывает меня.

Печали?

Зависти?

Нет, конечно же, нет.

― Что с ней случилось?

Его глаза встречаются с моими.

― Она умерла, ― бормочет он с такой обреченностью, что слова ощущаются как удар ножа в живот.

Он выходит из воды, достает из рюкзака свежую одежду и складывает остальное. Запихивает ноги в ботинки, хватает плащ и устремляется по каменной лестнице к Райгану, оставляя меня в ауре крови и тревоги.

ГЛАВА 33

Вымокшая, с покалывающей кожей, с зудящей раной на плече, я иду следом за Кааном, поднимаясь по лестнице из красного камня, и хмуро смотрю на пучки медной травы, проросшие в трещинах. Остановившись, провожу рукой по мягким травинкам.

Видеть листву такого цвета… странно. В Сумраке все, что прорастает изпод снега, имеет яркий оттенок зеленого. И хотя он мне нравился, этот мне нравится больше.

Выглядит крепче. Его труднее уничтожить.

Может быть, если бы я жила здесь, то смогла бы сохранить какую-нибудь растительность живой.

Что-то гладкое и круглое привлекает мое внимание, и мой взгляд скользит к темно-красной чешуе саберсайта размером с половину моей руки, лежащей среди травы. Возможно, она принадлежит Райгану, скорее всего, упала во время одного из его предыдущих визитов сюда.

Она здесь. На этой ступеньке. И за мной никто не наблюдает.

Может быть, я не так уж и проклята, в конце концов?

Я хватаю ее, бросаю взгляд на вершину лестницы и пальцами засовываю чешуйку между запястьями, пряча ее от посторонних глаз. Мое сердце колотится так громко, что я почти уверена, что каждая пара ушей в джунглях может это услышать.

Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, победа разливается по моим венам с такой силой, что я почти пускаюсь в пляс.

Так, спокойно, ничего не произошло.

Грохочущий звук заставляет мой взгляд устремиться в небо, к густым облакам, собирающимся над головой.

Я хмурюсь.

Я слышала, что здесь температура воздуха значительно выше точки замерзания, идут дожди, и эти горные районы ― идеальное место для гроз. Все, что я видела, ― это ледяной дождь и мягкий, нежный снегопад…

Бледные облака вздымаются и набухают, и я дрожу, несмотря на липкую жару, ― в воздухе витает напряжение, которое никак не удается стряхнуть.

Я преодолеваю подъем как раз вовремя, чтобы увидеть, как Райган перепрыгивает через край массивного травянистого плато, и его колючий хвост исчезает последним ― вся гора, кажется, смещается от его толчка.

Раздается оглушительный рев, хлопанье крыльев, а затем он взмывает в небо.

Каан идет к краю, зажав в кулаке что-то круглое и извивающееся, и хмурится, наблюдая, как зверь проносится по ущелью и исчезает из виду.

― Куда он направляется? ― спрашиваю я, подходя ближе и прикидывая свои шансы добраться до мужчины, чтобы успеть столкнуть его с обрыва.

― Как и ты, ― бормочет Каан, помахивая блестящим черным жуком, ― Райган не выносит чужой помощи.

Я хмурюсь, разглядывая существо ― его тонкие лапы болтаются, похожие на когти клешни торчат из того, что, как я полагаю, является его мордой, и пытаются ухватиться за воздух.

― Что это?

― Клещ, которого я нашел в подмышке у Райгана, где чешуя еще не успела затвердеть после последней линьки.

Он швыряет насекомое себе под ноги и давит его каблуком ботинка. Тварь лопается, фиолетовые внутренности разлетаются по траве.

― Если оставить без внимания, они выделяют токсин, который может довести дракона до бешенства. ― Он бросает на меня тяжелый взгляд, скрытый тенью густых ресниц. ― Для животного, рвущегося сжигать города и уничтожать все на своем пути, нет иного избавления, кроме быстрой и милосердной смерти.

У меня кровь стынет в венах. Сжигать города…

Уничтожать все и всех…

Быстрая и милосердная смерть…

Все это совершенно не соответствует образу короля, который, очевидно, потворствует такому поведению своего зверя. По крайней мере, согласно слухам.

Меня охватывает замешательство, и я опускаю взгляд на фиолетовое пятно на земле.

― Идем. ― Каан взваливает на плечо седельную сумку, подхватывает другую и направляется к тропинке, проложенной сквозь густую листву впереди. ― Если ты хочешь есть, конечно, ― бросает он мне в ответ. ― Ты не сможешь сбежать, пока не поешь. Ты потеряешь сознание и очнешься там же, откуда начала.

Он прав.

Вздохнув, я следую его примеру, веревки вокруг моих запястий набухли от влаги.

― Думаю, ты случайно завязал их слишком туго, ― говорю я, озираясь по сторонам. Пытаюсь разобрать стрекочущие звуки, которые постоянно раздаются в воздухе, словно кто-то проводит палкой вверх-вниз по множеству ребристых, полых бревен.

― Уверяю тебя, ― говорит он, убирая с тропинки упавшую ветку, как будто она оскорбляет его лично, ― это не случайность.

― Если у меня отвалятся руки, то и железные наручники тоже, и тогда я призову Клод, чтобы она задушила тебя во сне.

― Такие милые обещания, ― задумчиво произносит он, и его тон настолько сух, что может лишить всей влаги мое тело.

Тропинка выходит на другое плато, на котором стоит небольшой каменный дом, словно выросший прямо из-под земли. Он двухэтажный, с окнами странной формы ― не круглыми и не квадратными, а что-то среднее.

Жилище искривлено в одну сторону внизу, на втором этаже ―в другую, крыша остроконечная. Стены местами выпуклые, местами вдавленные, словно их лепили маленькие пальчики.

Я замираю, пораженная, мои губы растягиваются в улыбке.

Как будто ребенок нарисовал это строение на куске пергамента, а затем вдохнул жизнь в стены, придав им силу и материальность.

Южная стена может похвастаться импровизированной решеткой из перекрещивающихся веток, увитых виноградной лозой с сочными фиолетовыми плодами моллифрута, аромат которых наполняет теплый воздух. Под ней расположены ряды высоких грядок, на каждой из которых красуются яркие овощи, с некоторых из которых, похоже, уже собрали урожай…

Я поднимаю взгляд, осматривая дом, не в силах избавиться от ощущения, что это место уже не посещают так часто, как раньше, несмотря на теплое чувство, которое наполняет мою грудь при одном только взгляде на него.

Интересно, какую песню он поет, мне она представляется глубокой, раскатистой, счастливой. В ней больше содержания, чем в песне обычных камней. Интересно, кружится ли Клод вокруг его округлых стен, впитывая его безмятежность?

А больше всего меня удивляет, почему от одного взгляда на него у меня щиплет глаза ― пузырьки эмоций лопаются быстрее, чем клещ, раздавленный Кааном.

Он проходит между грядками, опускает на землю свои сумки, а затем хватается за пышный пучок зелени. Он выдергивает из земли корень канита, его неровная длина покрыта почвой цвета ржавчины, которая осыпается обратно на землю, когда он отряхивает ее, а затем толкает его мне в грудь.

Нахмурившись, я обхватываю овощ руками и прижимаю его к себе, пока он повторяет этот процесс снова и снова, увеличивая охапку до тех пор, пока я едва могу видеть поверх нее.

― Ты собираешься приготовить овощной суп Райгану? ― бормочу я, задаваясь вопросом, как я должна видеть, куда иду, с такой охапкой в руках.

― Я приготовлю достаточно, чтобы нам не пришлось останавливаться ни в одной деревне, прежде чем мы достигнем Домма, ― говорит он, бросая в кучу что-то, что особенно трудно удержать, и чуть не сбивая меня с ног. ― Я бы предпочел, чтобы меня не видели с тобой, если этого можно избежать.

Да пошел ты, Каан Вейгор.

― Мне тоже не особенно нравится, когда меня видят с тобой. Только если я не несу пику с твоей головой на конце.

Он бросает в кучу еще один овощ, не отряхивая его, и засыпает меня землей, которая попадает мне в волосы и прилипает к влажной коже.

Может, я ему надоела…

Хорошо.

Я буду продолжать доставать его, пока он не ослабит бдительность, а потом начну действовать. Меня вполне устраивают мои шансы выжить в этих горах, учитывая обилие воды и плодоносящей растительности. Скорее всего, у меня все получится ― я наберусь сил по мере продвижения на юг. Думаю, эти горы окончательно преклонят колени где-то возле Боггита. Возможно, если я очарую взрослого молтенмау, то смогу без труда отправиться на охоту за Рекком Жаросом. Теперь, когда я свободна, мои возможности безграничны.

Что ж…

Мои мысли возвращаются к моим стянутым веревкой запястьям. К железным наручникам, все еще сковывающим мои руки и лодыжки.

Почти свободна.

Сначала мне нужно убраться подальше от этого мужчины, его дракона и этих мерзких проклятых Творцами овощей. И от этого уютного домика с красивым, идиллическим видом и теплом, который говорит мне, что в нем было гораздо больше счастья, чем я когда-либо смогу себе представить.

― Думаю, этого достаточно, ― бормочет Каан, положив сверху на охапку пучок травы, а затем я слышу, как он поднимает седельные сумки, и звук его тяжелых шагов заставляет мои уши подрагивать. ― Иди за мной.

Ахх…

― Как?

― Следуй за манящим звуком моего голоса, ― растягивает он слова, и я закатываю глаза, неуверенно направляясь за ним ― босые ноги медленно скользят по мягкой траве, стараясь не споткнуться.

Я врезаюсь прямо в его спину и осыпаю себя еще одним слоем грязи, подавляя кашель, чтобы ничего не уронить. Я жду, пока он опускает свои сумки на землю, затем отпирает дверь, после чего раздается скрип металлических петель, прежде чем он убирается с моего пути.

Я уже собираюсь шагнуть в жилище, когда он говорит:

― Подожди. Сначала я заберу овощи. Не хочу, чтобы ты пачкала ковер больше, чем необходимо.

― Слышал когда-нибудь о ведре? Ты только что бросил меня в бассейн и запустил куском мыла мне в голову. Но теперь я еще грязнее, чем была раньше.

― Нет, ― выдавливает он из себя, по одному освобождая меня от кучи луковиц и корнеплодов-переростков. ― Раньше от тебя пахло отбросами, яростью и мертвечиной. Теперь ты пахнешь землей. Этот запах меня успокаивает.

― Ты не выглядишь особенно спокойным.

Он берет последний корнеплод и перекладывает его в большую деревянную миску к остальным.

― Я спокоен. ― Он бросает на меня мрачный взгляд. ― Тебе просто повезло, что ты не стала свидетельницей других проявлений моего темперамента.

Пока.

Невысказанное слово падает между нами, как камень.

Я выдерживаю его пристальный взгляд, комья грязи скатываются по щеке и падают с подбородка. У меня тоже достаточно темперамента, который я могла бы проверить на прочность.

Хмыкнув, он прерывает наш обмен убийственными взглядами и идет через комнату.

Я пытаюсь привести себя в порядок, стряхивая грязь на траву, пока рассматриваю уютный, эклектичный интерьер дома, уставленный мягкой деревянной мебелью в тонах Пекла.

Жженый апельсин, теплая умбра, черный, бронзовый…

Большая кухня занимает половину этажа, три длинные скамьи расположены вдоль стен в форме гигантской буквы П. Разделочный стол делит пространство на две части, правую половину занимают два низких кресла и небольшой стол ― все без каких-либо зазоров под ними. Они словно выросли из-под земли, украшенные мягкими подушками и теплыми пледами.

Изогнутая лестница справа ведет, должно быть, на второй этаж. Мой взгляд падает на окна из янтарного стекла, меняющего вид снаружи. Причудливые и естественные, как и все остальное в этом крошечном доме.

Но что действительно привлекает мое внимание, так это резьба по камню, украшающая подоконники. Саберсайты всех форм и размеров, но не больше моего кулака. Нет двух одинаковых, у некоторых больше клыков, чем у других, а кончики хвостов украшены большим или меньшим количеством копий. Как будто у каждого из них есть своя маленькая жизнь и индивидуальность.

― Что это за место? ― спрашиваю я, застыв на пороге.

Это было любимое место Махи, ― говорит Каан, промывая овощи под струей воды в раковине. Он перекладывает их в другую миску, а из первой поливает водой.

Было…

Я не знала, что его Маха умерла. Я ничего не знаю о истории правителей Пекла, кроме того, что три брата Вейгор правят тремя королевствами.

Теперь я жалею, что не потратила время на изучение.

Я оглядываюсь по сторонам, не в силах избавиться от тяжести, навалившейся на грудь и мешающей нормально дышать.

― Есть другое место, где я могу поспать?

Он останавливается, слегка поворачивает голову и переспрашивает:

― Другое место?

Кажется неправильным входить в теплое, уютное жилище женщины, планируя убийство ее сына.

― Чувствуется, что это семейное пространство, ― бормочу я, рассматривая художественные работы, украшающие стены. Изогнутые ниши и полки, забитые всякими мелочами, которые могут быть только ценными памятными вещами. ― Я не член семьи.

Грубый рык Каана заполняет пространство так резко, что я вздрагиваю и перевожу на него взгляд, когда он говорит:

― Зайди внутрь, заключенный семьдесят три. Или останешься голодной.

Его плечи выглядят напряженными, а атмосфера между нами накаляется до такой степени, что становится трудно дышать. Часть меня хочет сказать ему, чтобы он подавился приказом, который только что отдал мне, и умер мучительной смертью, но тут у меня в животе урчит так, что можно разбудить спящего дракона.

Он приподнимает бровь.

Я закатываю глаза. Прикусываю нижнюю губу. Пытаюсь выкрутиться из этой ситуации так, чтобы наконец ослабла эта тяжесть в груди.

Я не очень разбираюсь в северных традициях, но однажды прочитала, что считается невежливым не предложить что-то в обмен на кров. Может, это и есть ответ. Возможно, мне не стоит проливать кровь Каана, оставаясь здесь.

Мне кажется, это было бы неправильно.

― Мне нечего предложить в обмен на время, проведенное под крышей твоей Махи.

На мгновение наступает полная тишина, прежде чем Каан поворачивает голову ― ровно настолько, чтобы наши глаза встретились.

― Твоего имени будет достаточно.

Мое имя…

Я открываю рот, закрываю его, раздумывая, затем качаю головой и выпаливаю:

― Рейв.

Все краски покидают его лицо.

Он делает медленный вдох. Как будто поглощает угощение, которое ждал дольше, чем я готова признать.

― Просто Рейв?

Другое имя пронзает мою душу обжигающим криком.

Огненный жаворонок.

Огненный жаворонок.

Огненный жаворонок.

― Просто Рейв, ― говорю я, запихивая второе поглубже.

Отгоняя от себя.

Он медленно кивает и сглатывает.

Спасибо за твой дар, ― говорит он, а затем мягко добавляет: ― Рейв. Пожалуйста, войди в дом моей Махи.

Он произносит мое имя так бережно и с таким благоговением, что по моей спине бегут мурашки ― ощущение, которое я стараюсь игнорировать, переступая порог и попадая в пространство, которое больше похоже на теплые объятия. Возможно, именно поэтому это так раздражает. Такого не было с тех пор…

Прочистив горло, я поднимаю подбородок и направляюсь к разделочному столу, сажусь на один из трех табуретов, каждый из которых, кажется, вырезан из цельного куска дерева, и кладу связанные руки на прилавок.

Каан возобновляет свое занятие, время идет. Он заканчивает чистить овощи, нарезает их ножом, местоположение которого я, конечно, запомнила, затем складывает их в большую кастрюлю с водой, травами и солью. Он ставит ее на печь и накрывает крышкой.

Затем открывает маленькую решетчатую дверцу в металлическом чреве печи, достает из кармана вельд и откидывает крышку. Я отвожу взгляд, пока он шепчет шипящие слова, которые заставляют язычок пламени проникнуть в отверстие и превратить заранее сложенный хворост в ревущее пламя.

Закрыв металлическую решетку, он поворачивается, и его теплый взгляд блуждает по моему лицу, пока я смотрю в одно из окон на окружающий мир. В комнате темнеет с каждым мгновением ― на небе все больше и больше облаков, поглощающих большую часть света, только оранжевые отблески проникают сквозь решетку.

Он закрывает кастрюлю крышкой.

― Тебе не нравится огонь.

― Мне не нравятся мужчины, у которых член больше мозга. ― Я пронзаю его взглядом, который, надеюсь, заставит его задуматься. ― К сожалению, это исключает половину населения.

Между нами воцаряется молчание, жертва моего беспощадного гнева. Скрестив руки, он наблюдает за мной. Не мигая.

Непреклонно.

Я смотрю на него с таким же выражением, готовя новые колкости, если он решит еще раз затронуть эту тему. Которая, по сути, не его гребаное дело.

Он прищелкивает языком, а затем обходит разделочный стол.

Замерев, я наблюдаю краем глаза, как он идет к двери, поднимает свои седельные сумки и бросает их на длинное мягкое сиденье. Затем берет меньшую из них и открывает. Покопавшись, он достает кожаный сверток, разворачивает его, и в нем оказывается аккуратно сложенный набор инструментов. Из одной части он достает небольшой молоток, из другой ― конический гвоздь и кивает подбородком на мои руки.

Нахмурившись, я протягиваю их к нему, слишком поздно вспомнив, что между запястьями у меня зажата чешуйка.

Мое сердце подпрыгивает так высоко в горло, что я почти задыхаюсь.

Черт.

Я молча надеюсь, что он не обратит внимания, пока укладывает мои руки на сложенный кусок ткани, подносит гвоздь к правой манжете и стучит по ней.

Моя бровь приподнимается, когда штифт выдвигается, позволяя ему ослабить железный наручник и снять его, хотя он не проявляет ни малейшего интереса к наручнику на моем левом запястье.

― А как насчет второго? ― подталкивая к нему свои все еще связанные руки.

Он отталкивает их.

― Как ни странно, я не в настроении, чтобы мне разрывали легкие.

А как же веревки? ― Я снова упираюсь руками в его грудь. ― У меня была прекрасная возможность сбросить тебя с обрыва, но я этого не сделала. ― Только потому, что отвлеклась на историю с клещом, но ему не нужно знать эти мелкие и довольно неловкие детали. Обычно я не отвлекаюсь. ― Ты просто обязан развязать меня. Небольшой знак доброй воли? ― говорю я, подмигивая ему.

― Нога, ― бурчит он, и я хмурюсь.

― За кого, черт возьми, ты меня принимаешь? За какое-то грязное животное, которое кладет свои грязные ноги на милые разделочные столы странной формы?

Он хмурится.

― Ты думаешь, он странной формы?

Я пожимаю плечами.

― Немного.

― Хм, ― говорит он, рассматривая его, глубокая морщина пролегает между его густыми бровями.

― По моему скромному мнению, это только добавляет ему привлекательности. Хотела бы я иметь такой же.

Наверное, это возможно, только я не могу придать камню нужную форму даже ради спасения собственной жизни. Обратная сторона того, что я так часто отгораживаюсь от Булдера, то, что я могу использовать только несколько грубых слов, и то не очень хорошо.

К тому же у меня больше нет дома, где можно было бы его разместить.

Ой.

Каан прочищает горло и хлопает ладонью по столешнице.

― Ноги, Рейв. Пока суп не подгорел. Властный и не умеющий слушать говнюк… Определенно должен умереть.

― Я не собираюсь класть ноги на разделочный стол твоей Махи, король Каан Вейгор. Конец истории.

Он наклоняет голову набок.

― А я не встану перед тобой на колени, потому что опасаюсь, что ты ударишь меня по голове достаточно сильно, чтобы я потерял сознание, и сможешь украсть нож из ящика, перерезать мне горло и сбежать.

Вполне обоснованное беспокойство, честно говоря.

― Нога. Если только ты не хочешь оставить свои красивые браслеты? ― подначивает он, и я пинком отправляю эту чертову штуку на табуретку рядом с собой, запачкав ее поверхность грязью.

Он сердито смотрит на меня.

Я улыбаюсь ему.

― Ты очень упрямая, ― говорит он, обходя вокруг и присаживаясь на корточки рядом со стулом.

― Очень мило, что ты заметил. Я ежедневно затачиваю это оружие.

― Не сомневаюсь, ― бормочет он, снимая манжету с одной натертой лодыжки, затем с другой. Закончив, он укладывает инструменты обратно в кожаный чехол, сворачивает его и засовывает в сумку, а из заполненной пустоты на меня дует порыв холодного воздуха.

Нахмурившись, я замечаю внутри что-то серебристое и мерцающее. Чтото, от чего у меня замирает сердце, а мои следующие слова режут как зазубренное лезвие.

― Что там еще?

― Не твое дело.

― Твой драгоценный лунный осколок?

Он смотрит на меня взглядом, пробирающим до костей, затем накидывает клапан сумки. Повернувшись ко мне спиной, он направляется к печи, поднимает крышку кастрюли и помешивает суп.

Я сдуваю с лица прядь высохших волос, перевожу взгляд с сумки на Каана и обратно. Царапая кожу возле ногтя, я постукиваю ногой по земле и делаю такой большой вдох, который без сомнений должен снять эту тяжесть с моей груди.

Но это не так.

Лунные осколки бывают самых разных оттенков, в зависимости от того, от какого упавшего зверя они откололись. Большинство из них выкапывают те, кто работает в шахтах, ― это следы лунопадов давно забытых времен.

С тех пор как мы начали записывать нашу историю на свитках, было зафиксировано всего три лунопада, и каждый из них произошел сравнительно недавно.

Молодой саберсайт, которому едва исполнилось три фазы, упал на Болтанских равнинах. Молтенмау, достаточно большой, чтобы разрушить кусок стены, поднял в небо облако пыли и песка, которое было видно аж из Гора. И мунплюм… первый упавший более чем за миллион фаз. Возможно, и дольше.

Это чудовище было немаленьким, и падение далось нелегко.

Не обошлось без кровавых последствий.

Серебристый, как ленты Авроры, этот зверь сиял светом тысячи лун, пока гравитация не ослабила свою власть над ним. Затем он упал, разлетевшись на множество осколков и создав в Тени кратер такой величины, что в его глубине мог бы разместиться целый город.

По крайней мере, мне так говорили.

Я видела его осколки раньше, в месте, где меня переделывали больше раз, чем я могу сосчитать, ― эти великолепные осколки были единственной формой блеска, которая не причиняла мне боли.

Не знаю, зачем Каан собирает осколки упавшего мунплюма, сорвавшегося с небес более двадцати фаз назад, но чутье подсказывает мне, что этот секрет лучше оставить в его кожаной сумке.

Только по этой причине я позволяю тишине одержать верх.

ГЛАВА 34

Стоя по другую сторону разделочного стола, Каан сосредоточенно помешивает суп и превращает одну из чешуек Райгана в клинок, срезая с него полумесяцы с помощью инструмента с круглым наконечником.

Наверное, удобно иметь под рукой чешую саберсайта, ведь большинство клинков из драконьей чешуи сохраняют свою режущую кромку вечно. К тому же они легче и прочнее любого металла, если им придать правильную форму ― именно поэтому у меня их так много, несмотря на их высокую цену в Сумраке. Было.

Было много.

У Рекка, наверное, теперь большая их часть, черт возьми. Жду не дождусь, когда смогу запихнуть один из них ему в глотку так глубоко, что он подавится.

Каан осматривает свой самодельный клинок со всех сторон, распущенные волосы падают ему на лицо. Его черная туника закатана до локтей, обнажая шрамы на мускулистых, покрытых венами, предплечьях, половина пуговиц расстегнута, открывая взгляду мощные грудные мышцы, напрягающиеся при каждом нажатии на его инструмент. Еще один полумесяц размером с ноготь большого пальца откалывается от чешуи и падает в большую глиняную миску, над которой он работает.

Я перевожу взгляд на кастрюлю с булькающим супом, из-под подрагивающей крышки которого вырывается пар…

Убить его с каждым часом становится все труднее.

Мне показалось странным, что с ним не было ни одного воина с бусинами стихий. Никакой свиты. По крайней мере, в той части его путешествия, которую он разделил со мной. Хотя я начинаю думать, что ему просто не нужна защита. Возможно, он настолько уверен в своих силах, что лишние тела для него ― ненужный багаж, который он не хочет таскать с собой.

Мой взгляд падает на его сумку…

А может, он просто решил путешествовать инкогнито, потому что не хочет, чтобы другие знали, что он собирает лунные осколки.

В любом случае, он знает, как сделать чертовски хороший клинок.

Я бросаю на него еще один взгляд, и меня охватывает зависть, когда он кладет красивое оружие в чашу с лишними осколками и ставит все это на дальнюю скамью, подальше от меня.

Умный король-тиран.

Он подходит к печи и поднимает крышку над нашим блюдом, выпуская пар, который разгоняет, помешивая ароматное варево деревянной ложкой, а затем зачерпывает немного бульона, чтобы подуть на него. Он подносит край ложки к губам и пробует.

В животе у меня урчит, и я кашляю, пытаясь заглушить звук, но не раньше, чем Каан поднимает бровь и бросает на меня взгляд, который я игнорирую.

Хотелось бы мне не быть такой голодной. Кажется неправильным принимать еду от того, кого я в конечном итоге собираюсь убить. И обезглавить. Просто на всякий случай.

Он наливает суп в две глиняные миски, и над каждой из них поднимаются густые клубы пара. Мое нутро издает еще один булькающий звук, щеки пылают, когда он кладет медную ложку в миску и подвигает в мою сторону. Вторую он кладет справа от меня, опускается на табурет рядом со мной и начинает есть.

Мой взгляд мечется между его профилем… моей миской… моей ложкой… моими связанными веревкой запястьями…

Точно.

Я неловко сжимаю ложку и обнаруживаю, что если я наклоню руки вправо, то смогу зачерпнуть суп под таким углом, который должен быть доступен моему рту.

Наверное.

Я зачерпываю немного из миски, наклоняясь вперед.

Мои пальцы путаются, расплескивая суп повсюду.

Стиснув зубы, я пробую еще раз, на этот раз наполовину донеся ложку до широко открытого рта с высунутым языком, а потом она выскальзывает, забрызгивая мои руки и грудь супом.

Ложка со стуком падает на пол вместе с остатками моего терпения.

Я пытаюсь встать с табурета, но Каан хватает меня за плечо, удерживая на месте.

― Я подниму…

Я поворачиваю голову и впиваюсь зубами в его предплечье так быстро, что едва успеваю заметить, как это происходит. Пока во рту не появляется вкус его крови, а он не поднимает меня на ноги и не прижимает к стене, зажав свое бедро между моими. Мои руки подняты над головой, а его рука обхватывает мою челюсть.

Наши тела прижаты друг к другу, дыхание вырывается сквозь оскаленные зубы.

Наши носы и лбы соприкасаются, когда в комнате зловеще темнеет, единственным источником света остается чрево раскаленной печи, отчего Каан кажется нависшей надо мной разъяренной тенью, а его глаза мерцают, как угли, потрескивающие во мраке.

― Хочешь поиграть грубо, Лунный свет? Мы можем. Но только после того, как ты поешь.

― Это приказ, сир?

Клянусь, в его глазах вспыхивают красные искорки, а тело прижимается ко мне с огромной силой. Слишком горячо.

Недостаточно горячо.

― Есть разница между тем, чтобы о тебе заботились, и тем, чтобы тобой командовали. Знай это.

Я невесело усмехаюсь, вздергивая подбородок.

― Ты даешь мне миску супа и ждешь, что я буду есть его со связанными руками? У тебя искаженное восприятие заботы.

Не могу поверить, что думаю об этом, но я скучаю по своим кандалам. Или, вернее, по цепи, натянутой между ними. По крайней мере, я могла хоть что-то делать, например, потянуться. Или почесаться. Сейчас мои запястья связаны так туго, что подтирать задницу, когда я, наконец, доберусь до уборной, будет настоящим испытанием.

― Попробуй принять помощь, Рейв. Ты удивишься, когда поймешь, что крошки больше не натирают. Простая просьба о помощи не делает тебя слабой.

Она делает тебя настоящей.

Я открываю рот, чтобы сказать ему, что мне не нужна помощь королятирана, но тут мой желудок снова урчит, подавая свой неуместный голос.

Что-то громкое и злобное обрушивается на крышу, оглушительный грохот, не похожий ни на что, что я когда-либо слышала.

Сердце подскакивает к горлу, взгляд отрывается от Каана и мечется по комнате в поисках трещин в стенах, поскольку здание, очевидно, рушится.

Неужели упала луна?

Разве мы не должны бежать? Прятаться под столом?

Почему, черт возьми, он так спокоен?

― Это просто сильный ливень, ― говорит он, и его голос нежно успокаивает мое заколотившееся сердце.

Мое тело расслабляется.

Ох.

― Это очень… громко, ― говорю я, продолжая искать трещины в стенах. ― Ты уверен, что это не лунопад?

― Уверен. Ты в безопасности.

Я встречаю его взгляд.

― Спорно.

― Ты в безопасности.

― Потому что я тебе зачем-то нужна ― так всегда бывает. Для чего? Может стоит рассказать об этом прямо сейчас, как ты считаешь? Ожидания действительно причиняют боль, когда они наносят удар в спину.

Он хмурится.

― Все, чего я от тебя хочу, ― это чтобы ты съела свой гребаный суп. И, возможно, чтобы мы пережили этот сон без кровопролития ― я знаю, что тебе это дается с трудом.

Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть в его взгляде трещины, но нахожу только твердую, как камень, убежденность.

― Ты хороший лжец, надо отдать тебе должное.

Из его груди вырывается рычание, и он отпускает мои запястья, отступая назад. По какой-то странной причине это похоже на разрыв шва, и мое дыхание вырывается на свободу.

Он поворачивается, поднимает мою ложку, ополаскивает ее под водой, а затем кладет обратно в миску. Усевшись на табурет, он продолжает есть в стоическом молчании, так контрастирующем со стуком дождя по крыше.

С каждой секундой воздух становится все плотнее.

Мой взгляд останавливается на ране от укуса на его руке, кровь капает на землю. Все еще стекает по моим губам.

Я съеживаюсь.

Я пустила ему кровь в доме его Махи. Черт возьми. И разлила суп повсюду.

Оказывается, я дерьмовый гость.

Еще одно урчание в животе, и я вспоминаю мою прекрасную, погибшую Эсси. Она часто готовила для нас. Любила экспериментировать с разными продуктами, которые я приносила домой с рынка.

Я всегда благодарила ее, ценя ее старания.

Я почти уверена, что не поблагодарила Каана, когда он предложил мне еду. Я просто принялась возиться с ложкой, после того, как расслабленно наблюдала за его готовкой со своего места на табурете.

Вот это да.

Я очень, очень дерьмовый гость.

Как бы мне ни был неприятен этот мужчина и все, что он собой представляет, я должна хотя бы поблагодарить его за ароматное блюдо, которое он приготовил для нас обоих. И еще раз попытаться запихнуть немного в рот.

Глубоко вздохнув, я отталкиваюсь от стены и сажусь на табурет, все еще ощущая на лице его кровь:

― Извини за неуважение. И спасибо за эту еду. Я ценю усилия, которые ты приложил.

Он молчит мгновение, зачерпывая ложку.

― Не за что, Рейв.

Я киваю, легким движением головы перекидываю волосы через плечо, бросаю на него робкий взгляд, затем наклоняюсь вперед, поджимаю губы и опускаю лицо в миску, делая большой глоток бульона.

У меня вырывается стон.

Это.

Чертовски.

Вкусно.

Не слишком жирный и не соленый. С едва уловимыми нотками трав, которые он сюда добавил. Есть даже намек на что-то цитрусовое. Не знаю, что именно, но мне нравится.

Я как раз проглатываю свой второй восхитительный глоток, когда Каан разражается глубоким, хрипловатым смехом, достаточно громким, чтобы перебить грохот неба.

Мои щеки вспыхивают, и я чуть не рявкаю на него снова, но затем его смех толстой лентой оплетает мои ребра, поднимается к горлу и вырывается изо рта с такой скоростью, что брызги супа вылетают из носа, покрывая разделочный стол.

Ноздри горят, как будто я только что выдохнула пламя, но смех не прекращается, все мое тело сотрясается от его силы.

Я никогда раньше так не смеялась. Так по-настоящему. Я не знала, что это может быть так… хорошо.

Почему это так хорошо?

По щекам текут слезы, суп капает с носа и подбородка, мои внутренности болят, а звук продолжает литься…

И льется…

Я не сразу понимаю, что мужчина рядом со мной замолчал.

Мой смех стихает, мышцы лица расслабляются. Я открываю глаза и смотрю на Каана.

Сердце замирает.

Он смотрит на меня так пристально, что это грозит сорвать одну из многих мозолей, покрывающих мое сердце. Взгляд, от которого у меня сжимается грудь. Моя душа.

Такой взгляд, который одним стремительным ударом ломает позвоночник, рвет сердечные струны и ослабляет колени.

Воздух между нами пустеет, жаждет чего-то, чем я не могу его заполнить, и я понимаю, что, возможно, ошибалась на его счет. Что я нужна ему не из-за моей связи с Клод или Булдером и не из-за навыков убийцы. Ему нужно нечто гораздо, гораздо худшее… Я.

Только я.

― Не делай этого, ― выдавливаю я из себя.

― Чего?

― Не притворяйся, что нам уютно. Это не так. Я не знаю тебя, ты не знаешь меня. Я обдумываю как убью тебя, пока мы разговариваем.

В его челюсти пульсирует мышца, в глазах мелькает что-то такое, от чего меня пробирает до костей.

― Конечно.

Я прочищаю горло, отворачиваюсь от его пристального взгляда и утыкаюсь взглядом в свой суп. Еще один момент душераздирающей тишины, прежде чем он берет со скамьи тряпку и вытирает мне лицо.

Я не останавливаю его.

Я не мешаю ему взять мою ложку и покормить меня, как маленькую. Я не останавливаю его, когда он накладывает мне еще одну порцию, а затем предлагает мне кружку воды.

Я не мешаю ему вытирать суп с моей туники, когда мы заканчиваем. Он ведет меня вверх по изогнутой лестнице, через покосившуюся деревянную дверь, в уютную спальню с единственным окном и большим тюфяком, накрытым таким количеством подушек и одеял, что в них можно утонуть.

Спальное место, которое пахнет им.

― Единственный выход ― вниз по лестнице и через заднюю дверь. Это если ты сможешь прокрасться мимо меня достаточно тихо, поскольку я буду спать на диване. Если у тебя получится, я с удовольствием поищу тебя, так что дерзай.

― Туалет?

― Вон там. ― Он указывает на другую дверь, гораздо меньшего размера и более странной формы, вспышка молнии освещает его красивое варварское лицо пугающими полутонами.

Я поднимаю связанные руки.

― Как я должна…

― Уверен, ты справишься, ― бормочет он, а затем закрывает дверь с такой силой, что я подпрыгиваю.

ГЛАВА 35

Я толкаю чешуйку, спрятанную между моими запястьями, пока она не падает мне на колени, затем зажимаю ее бедрами и приступаю к работе. Глядя на дверь, я провожу веревкой по острому краю, постепенно освобождая руки.

Веревка прорезается гораздо быстрее, чем я ожидала, и моя рука соскальзывает, когда она поддается.

Чешуя вонзается в руку, и я резко втягиваю воздух, сжимая челюсти от боли.

Чертовы ― гребаные ― драконьи яйца!

Проклятье, Рейв…

Зубами я распутываю путы, а затем прижимаю руку к порезу, кровь просачивается между пальцами и капает на тюфяк.

Я вздыхаю.

Похоже, я нарушила правило не проливать кровь во время этого сна.

Определенно, мне пора убираться.

Я бросаюсь в туалет и поворачиваю медный кран, едва различимый в тусклом свете, подставляю руку под струю воды и делаю все возможное, чтобы смыть кровь. Оторвав полоску от туники, я перевязываю рану, зубами затягиваю узел и улыбаюсь своей работе ― победа головокружительными всплесками проносится под ребрами.

Может, я и поранилась, но я свободна.

Свободна!

Да, черт возьми. Теперь мне нужно просто сбежать.

Я пользуюсь туалетом, наслаждаясь возможностью с комфортом подтереть задницу. Заправив волосы за уши, я возвращаюсь в спальню, бросив еще один взгляд на закрытую дверь.

Потянувшись к ящикам в конце тюфяка, я открываю первый и роюсь в поисках чего-то более удобного, чем царапающая одежда, в которой, как мне казалось, я умру, и нахожу черную рубашку, мягкую как масло. Я достаю не менее мягкие штаны, которые настолько коротки, что, скорее всего, заканчиваются у коленей Каана.

Но я все равно, скорее всего, утону в них.

Пожав плечами, я натягиваю штаны и обнаруживаю, что внутри есть шнурок, который позволяет зафиксировать их на талии.

Я прячу волосы под безразмерную рубашку, которая теперь свисает с плеча, и забираюсь обратно на тюфяк. Натянув на себя одеяло, несмотря на влажную жару, я прячу под ним чешуйку и разрезанные веревки, одновременно наблюдая за дверью.

Давая Каану время уснуть, я жду, утопая в запахе сливок и расплавленного камня.

Буря завывает, обрушивая капли дождя на крышу, барабаня в маленькое окошко. В темном и мрачном пространстве я жду своего часа, ковыряя ногтями кожу и представляя, что я сделаю с тем, кто убил Эсси и исполосовал мою спину.

Я иду за тобой, Рекк Жарос… Ты, ублюдок.

Но сначала мне нужно сбежать от короля.

***

Я приоткрываю дверь, мое дыхание тихое и ровное. Разум спокоен ― погружен в то тихое место, куда я ухожу, когда у меня есть работа.

Сжимая чешуйку в правой руке, я направляюсь к лестнице, двигаясь вперед одновременно с яростными ударами шторма, обрушивающегося на дом, и опираясь левой рукой на стену, чтобы не упасть. Я спускаюсь по лестнице, двигаясь мягко и медленно, остается четыре ступеньки, когда вспышка молнии озаряет комнату.

Освещает его.

Мои щеки пылают, раздается раскат грома, когда я пялюсь на Каана Вейгора, лежащего на длинном диване.

Обнаженного.

Еще одна вспышка молнии, и я вижу, что ворсистая накидка прикрывает его пах, но оставляет открытыми шрамы и мощную, внушительную фигуру.

Творцы.

Он такой большой, что его ноги свисают с края дивана, ступни стоят на земле, ноги немного раздвинуты.

Еще один раскат грома, и я тяжело сглатываю, переводя взгляд на подушку под его головой, и обе руки, подложенные под нее… Я восхищенно качаю головой.

У меня было много времени подумать, пока я сидела в его спальне, окутанная его запахом, и выжидала момент, когда он точно уснет. Я поняла, что он проявлял ко мне доброту, а я к нему ― нет. И уж точно не сделала ничего, чтобы заслужить ее.

И то, как он смотрел на меня, когда я смеялась…

Я медленно, беззвучно вздыхаю, любуясь расслабленным выражением его лица. Спокойным.

Безмятежным.

Мои пальцы зудят, но не от желания убить. Сейчас это не то чувство, которое возникает при мысли о мужчине, на которого я собираюсь охотиться.

Они зудят от желания прикоснуться. Провести пальцем по четким линиям его бровей, затем по слегка искривленному носу. Как будто кто-то однажды ударил его, а он не потрудился полностью выпрямить.

Запутаться в его густой бороде и потянуть за пряди, а затем провести по широким плечам, лаская его мускулистую грудь. Провести по впадинкам между мышцами живота, по гладкой черной дорожке волос, ведущей под одеяло…

Мои щеки вспыхивают от очередной волны жара.

Он самый великолепный мужчина из всех, кого я видела в своей жизни.

Я могу признаться себе в этом теперь, когда мы расстаемся.

Еще одна причина, почему мне нужно уйти.

Возможно, он хороший мужчина. Добрый, благородный король. У меня не хватает духу, чтобы попытаться снять все слои и выяснить. Я сломлена так, что ему никогда не понять, обречена на одинокое существование, в котором обрела покой.

Так что нет, я не хочу его убивать. Больше не хочу.

Я просто хочу освободиться от него.

Я бросаю взгляд на дверь и спускаюсь с последних ступенек, на цыпочках проходя мимо спящего. Моя рука уже касается дверной ручки, когда в голове всплывает эхо его предыдущих слов. Тех, которые я едва уловила, когда он их произнес, потому что была поглощена другими вещами.

Единственный выход ― вниз по лестнице и через заднюю дверь. Это если ты сможешь прокрасться мимо меня достаточно тихо, поскольку я буду спать на диване. Если у тебя получится, я с удовольствием поищу тебя, так что дерзай.

Дрожь пробирает меня, когда я вспоминаю убежденность, звучавшую в его голосе, и меня охватывает уверенность, что даже лунопад не помешает ему найти меня…

Я бросаю взгляд через плечо, и мое сердце пропускает удар.

Еще один.

Черт. Я должна убить его. Если я этого не сделаю, то никогда от него не избавлюсь. Он будет преследовать меня. По-настоящему преследовать ― как он и обещал.

Странное чувство сжимает мое горло. Словно клешня, пробивающаяся сквозь слои плоти, мышц и сухожилий, сжимает трахею, усиливая хватку.

Душит меня.

Я с ужасом понимаю, что это нерешительность.

Снова.

Я не знаю, что с этим делать. До появления этого мужчины я никогда не сталкивалась с этим чувством. Я убиваю. Вот что я делаю. Если кого-то нужно убрать, я, черт возьми, делаю это.

Это решение должно быть простым. Он мешает. Убери его с дороги.

Почему это нелегко?

Я зажмуриваюсь, возвращаясь к тому моменту, когда выяснила, что он один из трех королей Вейгоров. К ярости, которую чувствовала, зная обо всех ужасных вещах, которые, по слухам, он совершил.

Чудовищные вещи. Непростительные поступки.

Мир станет лучше, если в нем станет на одного тирана меньше. Да. Вот оно.

Вот причина.

Я концентрируюсь на этой мысли и погружаюсь внутрь себя, отодвигая зарождающиеся эмоции, которые я испытываю к Каану, пока от меня не остается лишь голый скелет, который я оставляю лежать на своем внутреннем берегу, собирая все свое зарождающееся любопытство и робкую признательность и привязывая все это к камню. С непоколебимой решимостью я крадусь по своему озеру, вспышки серебристого света вырываются из-подо льда, словно что-то яркое и смелое двигается вместе со мной.

Преследует меня.

Я вздрагиваю, опускаю камень в прорубь, в темное пространство, затем отряхиваю руки.

Вот так.

Скатертью дорожка.

Огромное светящееся существо стремительно летит вперед, преследуя камень, словно хищник, охотящийся за добычей. Его сияние исчезает в глубине с таким резким движением, от которого ледяная вода хлещет в отверстие и заливает мои ноги.

У меня перехватывает дыхание, я моргаю, возвращаясь в настоящее, сердце колотится сильно и быстро …

Никогда раньше оно не преследовало то, что я сбрасывала вниз. По крайней мере, я этого не замечала. Дрожь пробегает у меня по спине, и я качаю головой, стараясь сосредоточиться и не обращать внимания на то, что только что произошло.

Делай свое дело.

Потом уходи.

Тебя ждет охота на Рекка Жароса.

Сохраняя полное безразличие к своей спящей жертве я подкрадываюсь к дивану, крепко сжимая в руке чешую Райгана. Одним быстрым движением я забираюсь на короля и приставляю острое оружие к его горлу.

Глаза Каана распахиваются, сияя, как потрескивающие угли, и мое внутреннее озеро извергается ― сложный клубок отброшенных эмоций выплескивается обратно в меня, попадая прямо в сердце, чувство проникает в щели, просачиваясь к его мягкой сердцевине.

Я задыхаюсь, пронзенная насквозь огнем в глазах Каана. Пронзительным чувством, которое только что заразило меня, как болезнь ― в десять раз сильнее, чем было, когда я его выбросила.

Стон вырывается наружу, когда я подавляю желание засунуть руку между ребер и проделать дыру в грудной клетке. Почесать пульсирующий орган, словно это укус насекомого, или, может быть, засунуть пальцы поглубже и извлечь это… ощущение.

Тяжелое. Разбухшее.

Живое.

Его ноздри раздуваются, взгляд скользит по моей раненой руке, потом снова возвращается к глазам, пока я напряженно дышу. Пока я пытаюсь разобраться в своей пошатнувшейся решимости, пытаюсь понять, почему мое желание убить его просто растаяло в луже отчаяния от желания быть ближе.

Не просто ближе…

Настолько близко, насколько это возможно.

Странная потребность поцеловать его бурлит в моих венах. Прижаться друг к другу, пока мы не сольемся непостижимым образом. Почувствовать его

вкус и почувствовать, как он движется внутри меня…

По моей спине прокатывается сладострастная, голодная дрожь.

Еще одна вспышка молнии выхватывает свирепость в его взгляде, и его грудь опадает, словно из легких только что выкачали весь воздух.

Медленнее, чем восход Авроры, он вытаскивает руки из-под подушки, и одна сильная ладонь ложится мне на бедро. Крепко сжимает. Другая обнимает мое лицо, обхватывая его так, что это кажется до боли знакомым. Настолько знакомым, что мне хочется разбить свое ноющее сердце вдребезги, потому что оно явно запуталось.

― Я вижу тебя, Рейв…

Мое дыхание сбивается, чешуя все еще впивается в горло Каана.

― Я не… Я не знаю, что…

― Тебя, ― рычит он, нежно обхватывая рукой мое лицо, глаза горят душераздирающим огнем. ― Я, черт возьми, вижу тебя.

Его голос ― словно рваная рана, кровоточащая и ужасающая. Настолько болезненная, что заставляет чувство в моей груди отзываться глубокой, разрушительной пульсацией, от которой я отчаянно пытаюсь избавиться. Или хотя бы отвлечься.

Это слишком реально. Слишком пронзительно.

И это…

Почему это кажется таким правильным?

Комната снова вспыхивает, освещая его в мельчайших деталях. Сильное, гордое тело, изрезанное слишком большим количеством шрамов, чтобы их можно было сосчитать, волосы растрепаны, губы идеальной пухлой формы, и я представляю, как они прижимаются к моим, двигаются вместе, поглощают меня…

Черт.

― Что тебе нужно, Лунный свет?

Удовлетворить низменную потребность в надежде, что это избавит меня от эмоционального клинка, только что вонзившегося в мою грудь.

Неловкими движениями я тянусь к своему поясу, развязываю узел и ослабляю шнурок, а затем хватаю его руку, лежащую на моем бедре, и провожу ею по передней части тела.

Гулкий рык вырывается из его груди и поднимается вверх по моим раздвинутым ногам, где встречается с нежной сердцевиной, пульсирующей в голодном отчаянии. Ощущение, в которое я намерена погрузиться ― слепо и не задумываясь.

― Ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе?

Эти слова словно кремнем чиркают по моему позвоночнику.

Устремляясь вниз.

Мои мышцы расслабляются, заставляя плоть гореть, и я киваю ― движение быстрое и отчаянное.

― Да, ― умоляю я, покачивая бедрами, пытаясь прижаться к его пальцам, которые находятся не совсем там, где я хочу. ― Пожалуйста.

Он рычит, его массивное мужское достоинство увеличивается под моей задницей, становясь невероятно твердым. Еще одно движение бедер воспламеняет каждый нерв в моем чувствительном местечке между ног, и я стону, это глубокий, пьянящий звук, который словно растекается по комнате.

Каан сдвигает руку ближе к моему ноющему центру, заставляя мою плоть напрягаться, мои соски становятся твердыми и чувствительными от прикосновения его грубой кожи к моей нуждающейся мягкости.

Я пульсирую от предвкушения, зная, что он близко.

Так близко.

У меня снова перехватывает дыхание, когда его палец скользит по моей влажной плоти, и это нежное поддразнивание вызывает во мне острую вспышку удовольствия.

― Убей меня, если хочешь, чтобы я остановился, ― хрипит он, скользя большим пальцем по моей скуле. ― Я с радостью истеку кровью под тобой, так что не стесняйся.

― Прикоснись ко мне, ― стону я, мой голос пронзителен от желания, которое я не узнаю.

Это не я.

Его пальцы скользят по моему растянутому телу, проводя по моей мокрой, набухшей киске.

Мое сознание мутнеет — пустеет — еще один глубокий, страстный стон вырывается из моего горла.

Он хрипло рычит, выводя медленные, уверенные круги, которые заводят и расслабляют меня одним и тем же изумительным движением. Другая его рука опускается от моего лица и пробирается под позаимствованную рубашку, нащупывая ноющую грудь, пощипывая сосок, посылая разряды электрического удовольствия по всему моему телу.

Черт.

Я запрокидываю голову, прикусив нижнюю губу.

Отдаюсь его ласкам.

― Еще, ― стону я, и он пощипывает чувствительный пик. Я задыхаюсь, переключив внимание на свою грудь, а затем я испытываю шок, когда он вводит в меня два пальца.

Я стону грохочущим небесам, когда он вводит их глубоко, а затем замирает.

Удерживает их там.

Еще одно сжатие соска, еще одна вспышка удовольствия, разливающаяся по моей пульсирующей сердцевине.

― Бери то, что хочешь, Лунный свет.

От этих слов внутри меня что-то меняется, а мысли уносятся куда-то в яркое и беззаботное место. Может быть, это грёза.

Место, где пахнет солью, специями и сладкими цветами. Место, где единственное, что имеет значение, ― то, что происходит между нами.

Мы.

Я вырываюсь из светящегося потока, пробивающегося из-под моего ледяного озера.

Отчаянно пытаясь вытравить из груди это прекрасное, невозможное чувство правильности, я гонюсь за упоительной пульсацией между раздвинутыми бедрами. Головокружительное, естественное желание, которое я могу принять.

― Ты мне нужен, ― стону я, отбрасывая чешую в сторону, и слышу, как она с грохотом катится по земле. ― Сейчас же.

― Я твой.

― Нет, ты мне нужен, ― рычу я, пытаясь перевернуть нас.

Кажется, до него доходит и одним быстрым, мощным движением он меняет нас местами, отчего у меня перехватывает дыхание.

Он стягивает с меня штаны и отбрасывает их в сторону, и теперь мои ноги раздвинуты под ним. Набухшая киска обнажена и жаждет принять его мощную, твердую длину, упирающуюся во внутреннюю поверхность моего обнаженного бедра.

Я уже собираюсь потянуться и обхватить его, чтобы направить к своему пульсирующему входу, когда замечаю, что он смотрит на меня с интенсивностью потрескавшейся пустыни, отчаянно нуждающейся хоть в капле дождя. Взгляд, который поглощает. Он цепляет сердечные струны и связывает их воедино навечно… навеки соединяет.

Неужели он не видит, что мои сердечные струны оборваны и истерты?

Он обхватывает мою ногу одной из своих мозолистых рук, прямо у колена. Раздвигая меня. Другая поднимается и с пленительной нежностью обнимает мое лицо, его большой палец проводит по моим приоткрытым губам. Мой пульс замедляется… Замирает.

Он так прекрасен, разливается по мне, как расплавленная лава. Так чертовски красив, что возникает соблазн позволить ему погрузиться в иллюзию, которую, как мне кажется, он соткал для меня.

Для нас.

Впустить его в мое тело и дать ему немного того, что он так явно ищет в моих глазах.

― Ты уверена, что хочешь этого, Лунный свет?

Глубокие, хриплые слова звучат грубо и резко… и все же как-то не так.

Это самые нежные слова, которые я когда-либо слышала.

Убей меня, если хочешь, чтобы я остановился…

Бери то, что хочешь…

Ты уверена, что хочешь этого, Лунный свет?

Творцы.

Он определенно не тот монстр, за которого я его принимала.

― Уверена, ― выдавливаю я из себя, поднимая бедра, чтобы обеспечить ему лучший доступ. ― Я хочу, чтобы ты был во мне, Каан Вейгор.

Он стонет, прикрывает веки и снова смотрит на меня с нежной страстью, которая сильнее желания между моих ног. Заставляет эмоции в груди вспыхнуть с новой силой, и я вдруг чувствую, словно чья-то рука только что нырнула мне в горло, преодолела пищевод и дотронулась до моего каменного сердца.

Он сжимает свой член, направляет к моему входу, и в этот момент я говорю:

― Только ты должен перестать смотреть на меня так, будто это что-то значит.

Он вздрагивает, как будто его ударили металлическим наконечником хлыста.

― Ты хочешь бессмысленной разрядки?

Я киваю, двигая бедрами ему навстречу.

― Точно. ― Еще одна вспышка молнии, и я вижу, что его глаза темнеют. ― Ну… здесь ты этого не найдешь, заключенная семьдесят три.

Его голос бесстрастный.

Отстраненный.

Оторванный от… что бы это ни было.

Он поднимается на колени, опускает мою ногу и отстраняется от меня ― его член подрагивает, гордый и готовый, покрытый венами, из головки вытекает жемчужная капля спермы.

Он откидывает волосы с лица, сжав губы в плотную линию, в то время как у меня внутри зарождается смятение.

Он… шутит?

Он готов, он хочет меня. Я здесь, прошу об этом. Почему бы просто не выкинуть все из головы, чтобы мы могли двигаться дальше?

Я моргаю, поднимаю взгляд к его глазам.

― Что ты…

― Вставай и возвращайся в свою спальню. Отдохни немного. Нам предстоит долгая, безостановочная поездка, когда буря утихнет.

В его тоне звучит такой холод, что на мгновение я перестаю дышать. Не двигаюсь.

Я открываю рот… ― Убирайся к черту!

Его слова разносятся по комнате с такой яростью, что я уверена, что буду раздавлена ими, если не сдвинусь с места.

Быстро.

Я сползаю с дивана, хватаю свои брюки и прижимаю их к груди, пока иду обратно к лестнице, сохраняя зрительный контакт, в то время как мои щеки пылают от стыда, которого я не понимаю.

И не хочу понимать.

Покачав головой, я поворачиваюсь и бегу вверх по лестнице под грохот грозы.

ГЛАВА 36

Я захлопываю за собой дверь и прислоняюсь к ней, легкие тяжело дышат, сердце бешено колотится. Между моих дрожащих ног все еще горит желание.

Что это было, черт возьми?

Я откидываю волосы с лица, застонав от его запаха, которым теперь пахнут кончики моих пальцев. Как будто он просочился сквозь мои поры и слился со мной, создав наш общий чувственный аромат.

И это так приятно пахнет. Так чертовски приятно, что часть меня хочет прямо сейчас броситься вниз по лестнице и извиниться. Позволить ему трахнуть меня так, как будто это что-то значит. Позволить ему проникнуть под мою кожу.

Какая глупость.

Вспышка молнии озаряет комнату, и я, прищурившись, смотрю на освещенное окно, по которому хлещет дождь, голова наклоняется в сторону, когда от раската грома дребезжит стекло…

Я достаточно мала, чтобы пролезть сквозь него.

Вообще-то… с этой стороны дома установлена решетка, которую можно использовать в качестве лестницы!

Спасибо тебе, маленький причудливый дом.

Я улыбаюсь и отталкиваюсь от двери, пересекаю комнату, надеваю короткие штаны и затягиваю их на талии, заправляя в них рубашку, чтобы было меньше шансов зацепиться. Может, я и не смогу заставить себя убить Каана Вейгора, но мне все равно нужно уйти.

Далеко-далеко, пока он не причинил мне еще больше вреда.

Я забираюсь на приподнятый тюфяк, затем на приставной столик. Добравшись до окна, я оглядываюсь через плечо на дверь, прежде чем открыть щеколду и широко распахнуть створку. Дождь барабанит по крыше, словно тысяча плоских ладоней ― оглушительный шум отвлекает внимание от звуков, которые издают оконные петли.

Просунув руку в отверстие, я хватаюсь за решетку и выбираюсь наружу, навстречу потопу, ноги покалывает от приступа паранойи. У меня нет времени размышлять о странном ощущении, когда тяжелые капли дождя хлещут меня по коже, пока я выбираюсь из спальни.

Убирайся, убирайся, убирайся…

Я хватаюсь за шаткую решетку, стараясь не задеть пышную, усыпанную фруктами листву, и спускаюсь вниз, вымокнув до нитки к тому моменту, когда падаю на размокшую землю, хлюпающую у меня под ногами. В моих венах пульсирует победа, и я мчусь по тропинке в джунгли, мое сердце колотится в одном ритме с разъяренной бурей.

Я выбралась. Я свободна.

Теперь нужно создать между нами как можно большее расстояние.

Я мысленно переношусь в другое время, в другое место. Когда я убегала от жуткого кошмара во время бури совсем другого рода, продираясь сквозь снежные вихри, которые налипали на мои волосы и грозили покрыть ресницы коркой.

Трудно не заметить разительную разницу. Тогда я бежала от боли, голода и страданий. Теперь я бегу от удовольствий, полноценного питания и искреннего смеха.

Не думай об этом. Ты все делаешь правильно.

Это правильно.

Все эти хорошие вещи не для тебя.

Я повторяю это про себя с каждым шагом через лужи и поваленные бревна, густая листва джунглей словно поглощает меня, пока я возвращаюсь тем же путем, по которому мы пришли сюда, а буря пронзительно визжит и содрогается. Сбавив скорость, я выхожу на поляну, на которую ранее приземлился Райган, и с облегчением вижу, что зверь не вернулся.

Вокруг меня льет дождь, и я бросаю взгляд направо, на крутой утес, окаймляющий плато.

Если я побегу в эту сторону, то мало куда смогу попасть. А поскольку король-воин, намеревающийся охотиться на меня, наверняка знаком с этими горами ― он поймает меня в мгновение ока.

Но если я спущусь вниз…

Я смогу идти вдоль реки до самой стены. У меня будет постоянный запас питьевой воды, восхитительный вид на реку Агт, тень от прибрежных деревьев.

Чего еще желать?

Я бросаюсь влево, на мгновение задерживая взгляд на обрыве и намечая выбранный путь.

― Творцы, ― бормочу я.

Край плато представляет собой вертикальный обрыв, который переходит в другое плато, где находится бассейн с бурлящей водой, падающей с уступа водопада. Бассейн переливается через край, спускается вниз по другому обрыву, где впадает во второй бассейн, расположенный далеко внизу ― тот самый, который я заметила, когда мы только прилетели. Хотя выглядит он совсем не так, как тогда.

Теперь это переполненный водосборник, с опасной силой обрушивающийся в ущелье.

Я вздрагиваю.

Это не идеальный вариант, но либо это, либо гора позади меня и вероятный тупик.

Дождь немного стихает, сквозь тяжелые облака над головой пробивается один-единственный луч света…

Я пожимаю плечами, принимая это за знак.

Повернувшись, я натягиваю железную манжету повыше, чтобы она не мешала, и бросаю взгляд на тропинку в джунглях, прежде чем присесть на корточки. Я свешиваю ноги с края, нащупываю опору в камне и спускаюсь, сглатывая пугающее ощущение, которое всегда возникает в тот момент, когда я повисаю на краю чего-то опасного.

Камень скользкий, но достаточно прочный, чтобы можно было удержаться, если делать это быстро и осторожно.

Оказавшись у подножия скалы, я преодолеваю последние несколько футов и приземляюсь на травянистое плато. Я подбегаю к краю бассейна, чтобы увидеть яростно бурлящую воду, плещущуюся у краев, хотя она все еще находится в нескольких футах от того, чтобы испытать берега на прочность.

Все должно быть в порядке.

Мгновение я наблюдаю за водопадом, низвергающимся через край с такой ревущей мощью, что трудно не восхититься…

Рейн ― изысканный творец. Такая доминирующая сила.

Я поворачиваюсь и только собираюсь спуститься с обрыва, когда мой взгляд улавливает какое-то движение. Из джунглей вырывается стая хвостатых птиц и с криком устремляется в небо.

Мое сердце подскакивает к горлу.

Птицы не летают во время бури, это всем известно. Они прижимаются к земле. Прячутся.

Неужели их что-то спугнуло?

В моей груди расцветает понимание, обдавая меня бурлящими потоками адреналина.

Он приближается.

Черт.

Я начинаю спускаться по скале, не заботясь о том, чтобы проверить, за что держусь. Я обдираю пальцы на руках и ногах, спускаясь с сумасшедшей скоростью.

Если Каан найдет меня, я ни за что не смогу снова сбежать. Он не сведёт с меня своих проклятых Творцами глаз.

Ужасный скрежещущий звук рассекает воздух, и я поднимаю голову, чтобы увидеть взрыв воды ― бурлящий поток пены, камней и вырванных деревьев, несущийся на меня с такой скоростью, что я едва успеваю вдохнуть, прежде чем он настигает меня и отрывает от стены.

Что-то твердое попадает мне в голову.

Меня поглощает темнота.

ГЛАВА 37

Они пришли за мной, когда я спала, свернувшись калачиком под мехами на тюфяке Махи и Паха, как я делала, когда болела. Они пели мне песни, от которых мне всегда становилось легче.

Они пришли за мной ― целая свита стражников с бусинами из Пекла, Сумрака и нейтрального города Ботайма, резиденции Совета Трех.

Должно быть, они знали, что я буду сопротивляться, несмотря на свое ослабленное состояние, потому что проткнули меня железным гвоздем еще до того, как я открыла глаза.

Трусливые ублюдки.

Они позволили собрать одну-единственную сумку с вещами, прежде чем на меня накинули вуаль, заковали в железные кандалы и вывели из спальни. Помощники Махи и Паха, должно быть, сражались с ними, потому что они тоже были связаны, стояли на коленях вдоль коридоров, пока меня выводили наружу, туда, где у стен Аритии расположились угрожающие молтенмау. Они поднимались над крышами зданий и проносились по небу, раздувая оранжевое пламя и заставляя горожан кричать.

Мне сказали, что они пришли не для того, чтобы завоевать мое королевство. Они просто помогут мне охранять его, пока я не смогу связать себя узами брака с мужчиной, которого выбрал для меня Совет Трех.

Тирот, мать его, Вейгор.

Один из трех сыновей короля Остерна. Тот, что с жестокими глазами. Мужчина, которому Пах не отдал бы меня за все зерно мира.

Я кричала на них. Сказал им, что лучше сгнию. И получила удар по голове от одного из стражников Пекла.

На какое-то время все вокруг потемнело.

Я очнулась на спине самого большого молтенмау, которого я когда-либо видела, а Слатра сопровождала нас до самой Имперской крепости неподалеку от столицы Сумрака, где мы должны были остановиться на этот сон.

Теперь я не могу уснуть. Не могу ничего делать, кроме как смотреть в окно, лелея свою печаль, и наблюдать, как Слатра мелькает в разноцветных облаках, извергая ледяное пламя, а сопровождающие меня молтенмау пытаются загнать ее обратно в Тень.

Как только взойдет Аврора, мы полетим через Болтанские равнины прямо в Домм — призрачную столицу Пекла. Там мне предстоит провести следующие три фазы, пока я не достигну возраста коронации, после чего нас с Тиротом свяжут узами брака. А до тех пор будет «некрасиво», если я буду жить под одной крышей с мужчиной, которому сейчас поручено управлять моим королевством.

Моим. Королевством.

Чуть раньше, пока я лежала здесь и смотрела, как Слатра скидывает с неба трех молтенмау и поджаривает перья многим другим, молодая королева Сумрака пришла навестить меня в моих гостевых покоях. Предложила вытащить железный гвоздь из моего бедра.

Мы разговаривали вполголоса, пока она работала, и она извинилась за действия своего мужчины, — короля Кадока Вейгора, — который предложил свою помощь Совету Трех и послал свою орду молтенмау, чтобы охранять меня.

У меня сложилось впечатление, что она сожалеет о том, что позволила мужчине «проскользнуть в ее пространство сна», зачать ребенка, который заставил их вступить в узы, связавшие Пекло и Сумрак надежным узлом.

Я сняла вуаль и позволила ей увидеть мое лицо, каким бы изможденным оно ни было.

Она заключила меня в теплые, крепкие объятия, напомнив, что в мире еще есть что-то хорошее.