Когда родилась Луна

Автор: Сара А.Паркер

Название: «Когда родилась Луна»

Серия: «Лунопад». Книга первая

Перевод: Julia Ju

Редактура: Ленчик Кулажко, Julia Ju

Вычитка: Ленчик Кулажко

Обложка: Ленчик Кулажко

Переведено для группы: https://vk.com/stagedive

https://t.me/stagediveplanetofbooks

18+

(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО! Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Для тех, кто чувствует себя маленьким и тихим.

Расправь свои крылья и зарычи.

ГЛОССАРИЙ

ОБЪЯСНЕНИЕ ПЕРИОДОВ И ВРЕМЕНИ

― ПК/После Камня

Отслеживание времени/фаз после того, как Эфирный камень был дарован Неванам.

― ДК/До Камня

Отслеживание времени/фаз до того, как Эфирный камень был дарован Неванам.

― Ленты Авроры (полярного сияния)

Полосы серебристых светящихся лент, тянущихся к обоим полюсам мира (северному и южному) и вращающихся вокруг их оси. По лентам Авроры фейри отслеживают время сна и бодрствования.

― Цикл Авроры

Полный цикл Авроры ― это время, необходимое для того, чтобы ленты Авроры один раз обогнули весь мир. Цикл Авроры эквивалентен нашим двадцатичетырехчасовым суткам.

― Восход/подъем Авроры

Время цикла Авроры, когда на восточном горизонте зарождается Аврора.

― Закат/спад Авроры

Время цикла авроры, когда аврора заходит на западном горизонте. ― Дей

Время цикла Авроры, когда она движется по небу над головой. В это время жители этого мира часто бодрствуют.

― Сон

Время цикла Авроры, когда ленты Авроры не освещают небо. В это время жители этого мира спят.

― Фаза

1 000 циклов авроры (сродни году). Ленты авроры становятся немного толще в течение фазы, а затем истончаются на тысячном цикле. Этот убывающий ритм отслеживает фазу от начала до конца.

― Эон

100 фаз / 100 000 циклов авроры. ― Соответствие временных периодов 1 фаза жизни = 1 000 циклов авроры.

24 фазы жизни = 24 000 циклов авроры.

ТЕРМИНЫ

― Арития Столица Тени.

― Боггит

Место гнездования молтенмау. Находится в Сумраке и представляет собой обширный участок болотистой пустоши. Здесь есть устойчивые курганы, на которых молтенмау строят свои гнезда, сооружая из деревьев и веток большие круглые полусферы и откладывая в них яйца. Как только яйца начинают проклевываться, отец молтенмау раздувает пламя над конструкцией ― это жизненно важная часть процесса вылупления.

― Ботайм

Нейтральный город. Резиденция Совета Трех.

― Бусина (знак, символ) стихий

Их носят, чтобы показать, может ли существо слышать песни стихий. В разных королевствах существует разная мода. В Сумраке их носят как серьги.

В Пекле или Тени они украшают волосы, бороду или одежду владельца.

Красный: Игнос (огонь)

Синий: Рейн (вода)

Прозрачный: Клод (воздух)

Коричневый: Булдер (земля)

― Великий шторм

Известное явление, когда аврора «дублируется» и по всему небу рассыпаются ленты света. Такое случается нечасто, но когда это происходит, драконы танцуют вместе и спариваются. После Великого шторма часто наблюдается приток оплодотворенных яиц.

― Вельд

Небольшое устройство, на которое наложены руны, способное хранить в себе различные стихии в их чистом виде. Огонь, воздух, вода, земля и даже драконье пламя ― хотя такие вельды редки, так как для их создания требуется кровь Дага-Мурка.

― «Восставшие из пепла» (Fíur du Ath)

Повстанческая группа, пытающаяся противостоять тирании, царящей в королевствах (преимущественно в Сумраке). Их влияние распространяется на весь мир.

― Гондраг

Гнездовье саберсайтов. Это место находится прямо под солнцем и непригодно для жизни большинства фейри из-за жары. Очень скалистая местность, с множеством вулканов и рек лавы. Саберсайты гнездятся в укромных уголках и впадинах этих вулканов. Как только их яйца начинают проклевываться, они либо зачерпывают лаву из вулканов и выплескивают ее в гнезда, либо поливают гнезда драконьим пламенем ― это жизненно важная часть процесса вылупления.

― Гор

Столица Сумрака.

― Дага-Мурк

Тот, кто настолько связан со своим драконом, что может использовать его силу и огонь. Эта связь скорее миф, чем реальность.

― Домм

Столица Пекла.

― Драконий кровавый камень

Добывается из земли в местах, где пролилась кровь драконов. Это основная форма валюты в Сумраке и Тени. Если его измельчить и употребить в пищу, он обладает целебными свойствами. ― Драконье зрение

Способность видеть следы рун ― то, что иначе можно увидеть только в свете драконьего пламени.

― Дрелгад

Участок стены, предназначенный для армии Сумрака, где размещаются новобранцы.

― Испытание Тука

Два воина сражаются за привилегию связать себя узами брака. ― Клан Джокулл

Один из многочисленных кланов воинов, проживающих на Болтанских равнинах. Эти кланы славятся сильными и талантливыми воинами.

Каан вырос в клане Джокулл.

― Клинок Феникса

Ассасин повстанческой группы, известной как «Восставшие из пепла».

― Клип

Круглая выемка на кончике уха фейри, как будто крошечное существо откусило кусочек от раковины. Если у кого-то есть клип, это означает, что он является пустым и не слышит песен стихий. Это распространено не везде ― только в определенных королевствах.

― Лофф

Огромный водоем, который, подобно бирюзовой радужной оболочке, окружает место гнездования саберсайтов. Он известен как место обитания древних чудовищ и непредсказуемых погодных условий.

― Мальмер

Кулон ручной работы, который члены воинских кланов Болтанских равнин дарят тем, за кем ухаживают. Их часто делают из драконьей чешуи, кости, меди или камня.

― Мастер крови

Тот, кто одарен уникальной властью над кровью. Они могут определять семейное происхождение, использовать чью-то кровь, чтобы причинить боль или доставить удовольствие и т. д.

― Маха

Мама

― Махми

Мамочка

― Незерин (Преисподняя)

Место гнездования мунплюмов. Находится в Тени, на самом южном полюсе мира. Здесь царит лютый холод, непригодный для проживания большинства фейри. Мунплюмы гнездятся на гигантских шестигранных ледяных столбах. Как только яйца начинают проклевываться, отец-мунплюм либо обдает их ледяным пламенем, либо засыпает их льдом и снегом ― это важнейшая часть процесса вылупления.

― Пах

Отец

― Пахпи

Папочка ― Пекло

Северная треть мира. Здесь всегда солнечно, поэтому очень жарко, а в некоторых районах часто бывают штормы. Здесь много тропических лесов и обширных песчаных равнин, а также огромных водоемов.

― Пергаментный жаворонок

Пергаментные квадратики, защищенные рунами и линиями активации. Сложенные в форме жаворонка, они летят к тому, кому предназначено сообщение. Надежная форма связи в этом мире. ― Подземный город

Глубокая, неровная расщелина в земле под стеной Сумрака (прямо под столицей Сумрака, Гором).

Она изобилует заброшенными шахтами по добыче драконьего кровавого камня и является местом скопления бездомных. Некоторые из этих шахт обрушиваются, и в поисках убежища туда пробираются существа с обеих сторон стены, что делает это место очень опасным для жизни. ― Пустой

Тот, кто не слышит ни одной из песен стихий. В некоторых королевствах им обрезают уши, чтобы продемонстрировать это.

― Расцвет

Подземное убежище, управляемое Фениксом, расположенное в неизвестном месте где-то на юге.

― Рейди

Татуировка в виде точки на спине воина Болтанских равнин. Каждая точка символизирует одержанную победу, а сильно татуированная спина — свидетельство большой силы и чести.

― Ров

Главная магистраль в городе Гор.

― Руни

Тот, кто научился владеть символами, найденными в древней гробнице, которые, по мнению некоторых, написал Калис (бог эфира) в своем отчаянии быть услышанным. Они носят белые бусы и/или белые плащи с пуговицами по центральному шву, которые фиксируют плащ на месте. На этих пуговицах нанесены различные символы, указывающие на таланты руни. Для разных уровней мастерства пуговицы изготавливаются из разных материалов: дерево — для начального уровня, алмаз ― для самого продвинутого.

― Связанный

Эквивалент супруга. Сказать, что мы «связаны», значит сказать, что мы «женаты».

― Скрипи

Игра на удачу/стратегию, в которую играют во всем мире. Осколки, которые используются, похожи на игральные карты, но на них изображены различные существа.

― Совет Трех

Это совет древних трехсимвольных стихиалей (элементалей) и самых сильных руни. Благодаря своей огромной силе они имеют определенную власть над королевствами и иногда вмешиваются в политические дела. Они проживают на нейтральной территории Ботайма, которая не подчиняется ни королю, ни королеве.

― Сумрак

Это средняя треть мира — опоясывающая земной шар. Облака здесь всегда разноцветные, так как вечно залиты светом «золотого часа». Здесь холодно, часто идет снег, но никогда не бывает дождя, хотя иногда идет мокрый снег.

Массивная каменная стена опоясывает эту часть мира, словно пояс. Большинство представителей цивилизации Тени построили дома внутри нее. В густонаселенных районах в стене вырыта траншея, которая фактически разделяет ее на две части, создавая защищенный ров с подвесными мостами, соединяющими обе стороны.

― Тень

Это южная треть мира. Сюда не проникает солнечный свет, поэтому он вечно погружен во тьму — единственным источником света являются ленты Авроры и свет, исходящий от лун мунплюмов. Здесь очень холодно, все покрыто снегом, самый холодный участок — южный полюс, известный как Незерин.

Хижина вылупления

Хижина, которая чаще всего находится на окраине мест гнездования драконов. Здесь обычно разбивают лагерь те, кто украл яйцо, чтобы успешно вывести детенышей драконов в их естественной среде обитания, обеспечив им безопасное и здоровое вылупление.

― Холу

Та, кто, согласно предсказанию, родит потомство, которое в конечном итоге навсегда привяжет луны к небу.

― Целитель плоти

Тот, кто обучен искусству использования рун для исцеления плоти, мышц и внутренних органов.

― Церемония представления

Когда принцесса отдает себя Творцам (вместо того чтобы связать себя узами с партнером), она впервые предстает перед публикой. В противном случае это происходит во время церемонии связывания.

― Церемония связывания

Во многом аналогична брачной церемонии.

― Чтец правды

Тот, кто обладает уникальной способностью определять, когда кто-то лжет. Они не так сильны, как чтецы разума, но более распространены и ценятся Короной за способность определять, слышит ли кто-то песни стихий — в основном это молодые фейри, которые только начали слышать песни и пытаются избежать призыва.

― Чтец разума

Тот, кто обладает уникальной способностью проникать в сознание другого фейри. Встречается крайне редко.

― Эфирный камень

Небольшой черный камень (размером с подушечку большого пальца взрослого фейри), вставленный в серебряную диадему. Эта диадема вплавляется в голову хозяина и охраняется родом Неван. Внутри камня заключен Калис (бог эфира).

СУЩЕСТВА/СОЗДАНИЯ

― Бархатный трогг (троглодит)

Крупные долговязые существа, которые любят собирать мусор и лакомиться им. У них четыре руки, длинные черные волосы и синяя бархатистая кожа. Из съеденных кусочков мусора они извлекают воспоминания и помещают их в светящиеся липкие усики, которые вытягивают из зияющих дыр в своих ладонях, используя затем эти отростки для украшения своих логовищ. Эти существа обладают способностью говорить. ― Вуто

Мохнатые существа с большими оттопыренными ушами, длинными носами, острыми зубами и бакенбардами. Они примерно на две трети меньше обычных фейри и ценятся за способность красть вещи из самых труднодоступных мест. Они отличные кладоискатели. Эти существа обладают способностью говорить.

― Гаргульи

Крылатые, покрытые жесткой кожей звери с короткими шеями и большими мрачными глазами. Они вдвое меньше обычного молтенмау и способны сливаться с горами ржавого оттенка в Пекле. Они могут цепляться за уступы и скалы и имеют крылья, у них крылья, как у летучих мышей.

На них можно ездить верхом.

― Мискунн

Существо ростом по колено, с белыми волосами и кожей, круглыми глазами и острыми зубами. У них гибкие тела, складывающиеся, как у сумчатых, и длинные хвосты с кисточками. Они могут видеть будущее, хотя эти видения спорадичны и могут меняться. Эти существа умеют говорить.

― Молтенмау (плавящие пасти, огнедышащие)

Драконы, живущие в Сумраке. Они покрыты перьями, у них острые морды и клювы. Их оперение представляет собой яркую смесь цветов — нет двух молтенмау с одинаковым цветовым окрасом. Они могут с комфортом путешествовать по всему миру и их легче всего очаровать или украсть яйцо.

― Мунплюмы (лунные перья, луноперые)

Драконы, живущие в Тени. У них прочная, светящаяся кожа с оттенками серого, жемчужного, перламутрового и белого. У них большие черные блестящие глаза, округлые морды, длинные шеи и изящные тела. Хвосты длинные, похожие на кисточки из шелковистых нитей. Они любят холод и не выносят солнца, их кожа обгорает, а глаза не приспособлены к такому яркому свету. Они очень хитрые, поэтому их труднее всего очаровать или украсть у них яйцо.

― Саберсайты (сабельные клыки, саблезубые)

Драконы, обитающие в Пекле. Это крупные коренастые существа с чешуей, шипами и клыкастой мордой. Они бывают разных цветов: ржавые, бронзовые, красные, коричневые, черные и золотые. Они теплолюбивые существа и не могут долго жить в лютом холоде Тени. Они могут быть очень шумными и агрессивными, и их почти так же трудно очаровать или украсть у них яйцо, как и у мунплюмов.

― Скитальцы

Редкие, долговязые, бестелесные существа, обитающие в завесах тумана, где они питаются душами в обмен на послания от мертвых. Эти существа обладают способностью говорить.

― Судьбоносец

Крупное серебристое существо, напоминающее кошку, является больше легендой, чем реальностью. Тех, кто видел его, часто считают сумасшедшими или бредящими, они рассказывают истории о том, как зверь подтолкнул их к принятию решения, отличного от того, которое они планировали.

Фейри

Самый распространенный народ в этом мире. Они не бессмертны, но живут очень долго.

У фейри заостренные уши и острые клыки, и они руководствуются базовыми животными инстинктами.

― Птица Феникс

Мифическое птицеподобное существо, рождающееся из пепла и пламени.

ПЕРСОНАЖИ

― Агни

Очень одаренная руни, живущая и работающая в Имперской Цитадели Пекла.

― Аллюм

Мунплюм Хейдена Невана.

― Аркин

Также известен как Король-падальщик.

― Булдер

Один из пяти Творцов — бог земли.

― Вейя Вейгор

Принцесса Пекла. Дочь и младший ребенок Остерна и Ковины Вейгор, родная сестра Каана, Кадока и Тирота Вейгоров.

― Врук

Вуто, с которым Рейв встречается в камерах.

― Врун

Владелец «Изогнутого пера» в Домме.

― Грим

Доверенное лицо, «правая рука» короля Каана.

― Дотия Вейгор

Нынешняя королева Тени. Супруга Кадока Вейгора и мать Туруна Вейгора.

― Игнос

Один из пяти Творцов — бог огня.

― Каан Вейгор

Нынешний король Пекла. Старший сын Остерна и Ковины Вейгор, родной брат Кадока, Тирота и Вейи Вейгор.

― Кадок Вейгор

Нынешний король Тени. Супруг Дотии Вейгор, отец Туруна Вейгора, сын Остерна и Ковины Вейгор, родной брат Каана и Вейи и близнец Тирота Вейгоров.

― Калис

Один из пяти Творцов — бог эфира.

― Кизари Вейгор

Принцесса Тени. Внучка Остерна и Ковины Вейгор. Потомок рода, которому был доверен Эфирный камень.

― Клод

Одна из пяти Творцов — богиня воздуха.

― Остерн Вейгор

Бывший король Пекла. Супруг Ковины Вейгор и отец Каана, Кадока, Тирота и Вейи Вейгор.

― Пирок

Не очень полезный член императорского двора короля Каана. Родной брат Роана.

― Рейн

Одна из пяти Творцов — богиня воды.

― Рекк Жарос

Знаменитый охотник за головами.

― Роан

Алхимик и член императорского двора короля Каана. Родной брат Пирока.

― Руз

Владелица «Изогнутого пера» в Горе.

― Серим

Высокопоставленный член «Восставших из пепла».

Слатра

Мунплюм Эллюин Неван.

― Тирот Вейгор

Нынешний король Тени. Сын Остерна и Ковины Вейгор, родной брат Каана и Вейи и близнец Кадока Вейгора.

― Уно

Питомец Руз, мискунн.

― Фэллон

Подруга Рейв, которую она давно потеряла.

― Хейден Неван

Бывший принц Тени. Сын Эдрика и Юдоры Неван и родной брат Эллюин Неван. Потомок семейной линии, которой был доверен Эфирный камень.

― Эдрик Неван

Бывший король Тени. Супруг Юдоры Неван и отец Эллюин и Хейдена Невана.

― Феникс

Глава «Восставших из пепла».

― Эллюин Неван

Бывшая принцесса Тени. Дочь Эдрика и Юдоры Неван и родная сестра Хейдена Невана. Потомок семейной линии, которой был доверен Эфирный камень.

― Эсси

Юная подруга Рейв, которую она спасла из подземного города. Эсси живет с Рейв в Горе и очень умна.

― Юдора Неван

Бывшая королева Тени. Супруга Эдрика Невана и мать Хейдена и Эллюин Неван. Потомок рода, которому был доверен Эфирный камень.

КАРТА

ПРОЛОГ

Мир начался с пятерых.

Первым был Калис, бог эфира, невидимый невооруженным глазом.

Пустое пространство, о котором никто не задумывался. Там, где формировалась материя, его просто отодвинули в сторону.

Его баритональная песня была наполнена содержанием, но в то же время полностью его лишена. Одинокое эхо, разносящееся по пустому пространству между ближним и дальним солнцами ― неслышное в его бесконечности, как бы громко он ни пел.

Отчаявшись быть замеченным, он предложил пустой холст остальным, чтобы те заполнили его.

Булдер, бог земли, вылепил сферу одним рыком, создав прочный шар, который не вращался. Мир, с одной стороны залитый солнечным светом и усыпанный густой рябью песка цвета ржавчины, а с другой ― вечно погруженный в тень, настолько густую, что она проникала в камень и делала его черным.

С помощью простых напевов Булдер вылепил ландшафт, создавая низменности, возвышенности и трещины в этом мире. Он построил стену, которая прорезала Сумрак, где солнечный свет и тень отказывались встречаться, а небо навсегда окрасилось в розовые, пурпурные и золотые цвета.

Следующей была богиня воды.

Рейн пролилась на землю миллиардом тоскующих слез безответной любви, заполняя низины, созданные Булдером, наполняя его ущелья своей бурлящей страстью. На затененную сторону она опустилась вихрем снега, заключая острые горные хребты в морозные объятия.

Ее любовь была бурлящим потоком. Глубоким, раздирающим душу воем лавины. Почти беззвучным плачем проливного дождя.

Ее печальная песня была так не похожа на песню ее сестры Клод ― богини воздуха, которая балансировала на краю пропасти неизмеримого безумия. Ее голос был шелковой лентой, мягкой на ощупь, если только она не поворачивалась и не рассекала тебя своим краем.

Ее слова, произносимые шепотом, проносились над ветвями, усыпанными листьями, кружа их в кокетливом танце. Ее яростные крики с неистовой скоростью раскалывались об острые углы, просто потому что ей нравился этот звук. Неспособная выносить мрачное спокойствие Рейн, Клод своими порывистыми стонами часто превращала Лофф в бурлящую массу, которая обрушивалась на берег, как барабанный бой.

Игнос был жаден до Клод. Бог огня наслаждался ею. Поглощал ее.

Любил так сильно, что не мог без нее дышать.

В его обжигающей песне звучал свирепый голод и страстная потребность, но Клод не могла быть укрощена его яростным желанием, даже когда он испепелял джунгли и дарил ей дым, чтобы она танцевала в нем. Даже когда он плавил куски камней Булдера, превращая их в красные реки кипящей лавы, отчаянно пытаясь задобрить Клод вулканическими извержениями, сотрясавшими небо.

Связанный своим скорбным одиночеством, Калис наблюдал за всем этим, завидуя другим Творцам за их способность почувствовать прикосновение, быть увиденными, услышанными, но благодарный за то, что является частью чего-то.

Хоть как-то.

И он в тихом изумлении наблюдал, как на этом пышном и плодородном холсте, который он подарил своей пустоте, расцветает жизнь. Разнообразие какофонии народов, населивших землю, снег и песок, ― некоторые из них обладали острым слухом, что делало их способными воспринимать песни четырех других стихий. Некоторые из них создали свои языки. Начали говорить на них.

Обрели в них силу.

Другие наткнулись на серебряную книгу, которую, как говорят, написал Калис в своем отчаянии быть услышанным. Они нашли иную форму силы в тех рунах, которые никто не мог прочесть или произнести, обнаружив, что странными знаками можно управлять. С их помощью можно соединять кости, останавливать кровотечения, накладывать чары на предметы…

Множество существ заполнило все уголки мира, но ни одним из них Творцы не гордились больше, чем огромными крылатыми тварями, которые господствовали в небе.

Драконы.

На казавшейся непригодной для жизни скалистой вершине Пекла, где под суровыми лучами солнца кожа покрывалась кровавыми рубцами, благоденствовали саберсайты ― огромные, мощные звери с черной, бронзовой и красной чешуей. Не было существ, равных им по свирепости.

Они сделали Гондраг своим гнездовьем.

Некоторые отваживались приблизиться. Напасть на гнездо и похитить яйцо.

Храбрые… или глупые.

Менее капризные, чем их дальние родственники, молтенмау нашли свой дом в Сумраке. В Боггите ― туманном клочке болота, который окутывал все вокруг мутным серным зловонием.

Их отточенные клювы были достаточно остры, чтобы наносить удары, и когти были не менее суровым оружием. Их перья были такими же пестрыми, как вечно переливающееся небо в их части света, и не существовало двух молтенмау с одинаковым окрасом.

Чтобы украсть яйцо молтенмау, нужно было быть храбрым или глупым… но, пожалуй, чуть меньше.

А вот на Незерин совершить набег было практически невозможно ― это было излюбленное место размножения неуловимых и коварных мунплюмов.

Находясь дальше всего от солнца, Незерин был самой темной вершиной Тени, и там царил такой холод, что кровь большинства простых фейри просто застывала в венах. Но только не у мунплюмов с их светящейся кожей, такой холодной на ощупь. С их длинными шелковистыми хвостами и глазами, напоминающими переливающиеся искрами чернила.

Спрятанные среди снега и льда, в голодной тишине, которая поглощала звуки, а затем выплевывала их, словно предупреждающий рев, мунплюмы процветали, увеличиваясь в числе, силе и великолепии.

Только такие безумцы, как Клод, или обладающие достаточной силой, чтобы защитить себя, могли попытаться украсть яйцо мунплюма…

Большинство терпели неудачу, их поглощали страшные звери или неприступные земли.

Но некоторым удавалось ― тем немногим, кто использовал драконов для ведения войн за растущие королевства.

По мере того как замки становились выше гор, а короли и королевы украшали свои короны все большими и сверкающими драгоценностями, фейри также учились проливать драконью кровь.

Вечные жизни многих мунплюмов, молтенмау и саберсайтов… оборвались.

Творцы не ожидали, что их любимые звери после смерти вознесутся в небо. Многие из них окажутся за пределами гравитации, свернутся в сферы и застынут, усеяв небо могильными камнями.

Лунами.

Они, конечно, не ожидали, что эти луны упадут вскоре после того, как достигнут самой высокой точки. Что они столкнутся с землей с такой разрушительной силой, что поставят под угрозу уничтожения все, что было создано.

Прошло семь лунопадов, прежде чем Клод, Рейн, Игнос и Булдер поняли, что во всем виноват Калис. Его пустота, жаждущая быть заполненной, оказалась достаточно сильной, чтобы столкнуть дракона с его места упокоения и сбросить с небес.

Им потребовался еще один лунный месяц, чтобы разработать план спасения мира, который они так полюбили.

Пустыми обещаниями и обманными клятвами они заманили Калиса в ловушку и схватили его.

Подчинили его.

Они пели свои хлещущие, жгучие, разящие песни, измельчая сущность Калиса на кусочки, достаточно мелкие, чтобы заключить их в клетку черного кристалла размером не больше зернышка, отныне известного как Эфирный камень. Нити его серебряного плаща рвались, пока он метался и боролся, но другие Творцы не потрудились собрать обрывки, оставив их привязанными к обоим полюсам мира. Светящаяся Аврора закружилась вокруг земного шара, давая фейри возможность следить за своими деями и снами.

Сам Калис был заключен в великолепную диадему, украшенную рунами, обладающими темными силами. Достаточными, чтобы удерживать его в камне вечность, пока руны будут подпитываться.

Для этого нужен был хранитель.

Могучий воин-фейри, известный своей силой и мудростью, был наделен даром от самих Творцов ― его сила была настолько велика, что он мог носить Эфирный камень у себя на лбу и удерживать в нем Калиса. Дар, которой передавался его потомкам из поколения в поколение.

Прошло много циклов Авроры, луны продолжали появляться в небе… И оставались там.

В конце концов воцарился мир, несмотря на множество трагедий и несвоевременных смертей, поглотивших катастрофическое происхождение Эфирного камня, а сам смысл его существования превратился в миф, который рассказывали у походных костров или пели младенцам, чтобы успокоить их плач.

Пока однажды не взошла очередная Аврора, и впервые за более чем пять миллионов фаз… Упала луна.

ГЛАВА 1

Я опускаю плечи вперед, пытаясь придать своей фигуре вид скитальца, много ходящего пешком.

Напуганного.

Обогнув угол, я выхожу на нижнюю площадку лестницы, преследуемая пергаментным жаворонком, который порхает так близко, что я удивляюсь, как он не толкает меня, чтобы я схватила его из воздуха.

Пока я кручу тонкое железное кольцо на среднем пальце, мой взгляд устремляется на закованного в броню стражника, преграждающего мрачный тоннель впереди ― руки скрещены на груди, бритая голова почти касается изогнутого потолка, стая пергаментных жаворонков прижимается к двери за его спиной. Он вдвое выше меня, а хмурое выражение, кажется, навсегда застыло на его лице.

Его неодобрительный взгляд останавливается на выемке в моем левом ухе, возле заостренного кончика. Как будто кто-то крошечным ртом откусил кусочек от внешней раковины.

Мой клип.

― Нет жетона ― нет входа, ― бурчит он, немедленно определяя меня как низшую. Пустую. Ту, кто не слышит ни одной из четырех песен стихий.

Я лезу в карман и достаю каменный жетон, с обеих сторон украшенный эмблемой престижного клуба ― пастью из сталактитов, выступающих острыми краями с обеих сторон. Сдерживая легкую дрожь, я протягиваю ему жетон, чувствуя, как испытующий взгляд мужчины пронзает меня с головы до ног, когда он подбрасывает его, и его синие доспехи лязгают при этом движении.

Мне любопытно узнать, зачем он заставляет жаворонков скапливаться у двери, а не впускает их сразу, но это Рейв может говорить все подряд, а я сейчас не Рейв.

― Я Кемори Дафидон, ― говорю я тихим, покорным голосом. ― Странствующий бард.

― Откуда?

― Ориг.

Поселение в стене, в котором я никогда не была, но это не помешает мне рассказать о нем, если он потребует подробностей.

Подготовка ― моя броня. Надень ее или умри.

Он проверяет жетон и возвращает его с ворчливым:

― Никаких вуалей.

Я смотрю на него из-под ресниц, украшенных ярко-красными перьями.

― Это часть моего образа. Я участвую в запланированных представлениях. ― Я достаю из кармана свернутый пергамент и протягиваю ему. ― Меня предупредили, что вуали быть не должно, поэтому я прикрыла только нижнюю часть лица.

Нахмурившись, он разворачивает свиток, и его глаза-бусинки скользят по моему письму-приглашению так мучительно медленно, что у меня начинает сводить шею, а нетерпение сжирает изнутри.

Наконец его глаза расширяются от узнавания.

― О, так ты дублер!

Я застенчиво киваю, хотя на самом деле мне хочется стукнуть его головой о стену.

Сильно.

Он сворачивает мой свиток и отдает его обратно, отступая в сторону, чтобы открыть дверь.

― Третий уровень. Не обращай внимания на скитальца. В конце цикла Авроры он всегда очень голоден.

Моя дрожь отнюдь не притворная.

Я вхожу в теплые дымные объятия «Голодной лощины», на меня обрушивается густой аромат мускуса и серы, дверь с грохотом захлопывается за мной, и стайка пергаментных жаворонков разлетается в разные стороны. Пройдя по темному тоннелю, я оказываюсь у узкого входа в огромную, величественную пещеру, напоминающую по форме каменное легкое.

Несколько ступенек выводят меня в один из многочисленных путей, проложенных через скопление светящихся источников, из бирюзовых глубин которых поднимается пар. Фейри прижимаются к ступеням, склонив головы, и нежатся в ласковом тепле. Милый рай для тех, кто обладает достаточной властью или политическим влиянием, чтобы оставаться на лояльной стороне Короны.

Я горько усмехаюсь.

Здесь легко притвориться, что наше красочное королевство не покоится на костях.

Отдельностоящая лестница ведет на второй этаж, поддерживаемый замшелыми колоннами. Я направляюсь к ней, петляя по лабиринту дорожек, когда из клубов пара появляется бледное, долговязое существо с глазами, похожими на черные драгоценные камни.

― Черт, ― бормочу я, останавливаясь.

Неестественно повернув голову, скиталец смотрит прямо на меня, втягивает носом воздух, а затем жадно выдыхает.

― Так, так, так… разве твоя душа не аппетитная, сочная штучка?

Ах.

― Как мило с твоей стороны сказать это. Я просто продолжу свой…

― Там духи кричат от отчаянного желания поговорить с тобой. Как насчет того, чтобы ты позволила ненадолго присосаться к твоей душе? ― спрашивает существо, и я клянусь, это звучит так, будто у него текут слюнки. ― Тогда ты сможешь услышать все, что они хотят сказать.

Нет, черт возьми, спасибо.

― Я пас.

От всей души.

Словно не обращая внимания на мои возражения, он устремляется вперед, собирая клубы пара, которые использует, чтобы потянуться в мою сторону бестелесными руками.

Я разворачиваюсь и спешу по другому проходу, волосы у меня на затылке встают дыбом. Оглянувшись через плечо, я вижу как существо склонилось над мужчиной, прислонившимся к краю источника, и высасывает из его приоткрытых губ что-то, похожее на тень.

Дрожь пробирает меня до костей.

Я молча благодарю Творцов за то, что скитальцы встречаются редко, посещая лишь туманные завесы, где они пожирают души в обмен на послания от услужливых мертвецов.

Не могу представить ничего хуже. Я уверена, что духи, так отчаянно желающие пообщаться со мной, не могут сказать ничего хорошего.

Не то чтобы я могла их винить.

К счастью, жуткие пожиратели душ легко отвлекаются.

Я взбегаю по лестнице, поднимаясь намного выше тянущихся ко мне пальцев пара. Звуки смеха и звона бокалов доносятся до меня, когда я выхожу на второй уровень, уставленный столами для игры в Скрипи.

Вокруг собралась толпа, они пыхтят сигаретами, пьют игристые напитки, прижимая к груди игровые осколки. Падают игральные кости, кучки драконьего кровавого камня переходят из рук в руки.

Я украдкой рассматриваю их наряды ― одни одеты в красочные, инкрустированные драгоценными камнями платья. Другие ― в искусно расшитые плащи, в их прически вплетены перья, с мочек свисают бусины. Это горделивый знак их способности слышать песни разных стихий:

Красные ― для Игноса.

Синие ― для Рейн.

Коричневые ― для Булдера.

Прозрачные ― для Клод.

Если не брать в расчет бусины, то, как правило, высокопоставленного стихиаля Сумрака можно узнать с другой стороны комнаты ― это именно те, кто могут похвастаться более чем десятью цветами в одном наряде, словно это делает их такими же могущественными, как яркие драконы, которые правят небесами этого королевства.

Великие молтенмау.

Забавно, ведь именно они первыми пустят кровь зверям, если рудник с кровавым камнем иссякнет.

Я уже на полпути вверх по узкой лестнице, вырубленной в задней стене, когда кто-то высокий, широкоплечий и одетый в плащ начинает спускаться.

Я замираю, не в силах разглядеть его лицо, кроме волевой челюсти, заросшей темной, аккуратно-подстриженной бородой, потому что капюшон плаща скрывает все остальное.

Он не замедляется. Просто продолжает спускаться по лестнице, несмотря на то, что я одета в смелое ярко-красное платье, которое невозможно не заметить.

Я едва не стискиваю зубы, вспоминая о металлической пластине, закрепленной на моем заднем моляре, как раз вовремя, чтобы избежать внезапной активации моего секретного оружия.

Он сам едва помещается на лестнице, а значит, протискиваться мимо друг друга придется с трудом.

Прекрасно.

Типичное дерьмо стихиалей, думающих только о себе.

Вздохнув, я опускаю плечи и делаю шаг в сторону, напоминая себе, что я Кемори Дафидон, странствующий бард из Орига. Я испуганная бродяжка. И я здесь совершенно не для того, чтобы случайно подставить подножку этому мужчине и наблюдать, как он кувыркается по лестнице.

Ни в коем случае.

Прижавшись спиной к стене, я опускаю глаза и жду, когда он протиснется мимо, его тяжелые шаги становятся все ближе. Так близко, что на меня обрушивается дымный мускус, сдобренный запахом свежерасколотых камней, смягченный нотками чего-то маслянистого.

Дыхание перехватывает, а потом вырывается, словно не желая расставаться с густым, насыщенным ароматом, который, возможно, является

одним из лучших запахов, которые я когда-либо вдыхала… Он протискивается мимо.

Останавливается.

Я замираю в его тени, как пламя в темноте, мое сердце бьется быстро и сильно. Все сильнее колотится в моем горле с каждой бесконечно долгой секундой.

Почему он не двигается?

Я боком протискиваюсь вверх по лестнице, освобождаясь от его атмосферы.

― Извините.

Нам нужно скорее разойтись и отправиться по своим делам.

Глухой, скрежещущий звук вырывается из него, словно борется за свободу.

Воздух приходит в движение.

Я двигаюсь вместе с ним.

Резко развернувшись, я хватаю его за запястье со скоростью удара молнии. Напряжение сковывает воздух, и мой взгляд падает на его большую, покрытую шрамами руку ― протянутую, застывшую на полпути, как будто он вот-вот схватит мою вуаль и сорвет ее.

Засранец.

Хотя я не вижу его глаз, я чувствую его пронизывающий взгляд так, что мои легкие сковывает, а его внимание переключается к округлой выемке на моем ухе.

И снова возвращается к глазам.

Резкие слова застревают у меня на языке, как шипы, и я испытываю огромное искушение плюнуть в него. Но потом я вспоминаю, что фейри, которые противостоят высокопоставленным стихиалям, в итоге становятся драконьим кормом.

Поэтому я проглатываю свои слова. То, что никогда не приносит удовольствия, независимо от того, как часто я это делаю.

Ослабляя хватку, я наклоняю голову и отступаю на несколько шагов, останавливаясь только тогда, как поднимаюсь достаточно высоко, чтобы смотреть на него сверху. Достаточно далеко, чтобы у меня не было соблазна ударить его по горлу за то, что он решил сорвать с меня вуаль.

― Извините, ― выдавливаю я из себя, пытаясь казаться покорной. С треском проваливаюсь. ― Вуаль ― это часть моего образа.

Наступает тишина, густая и липкая, как сироп.

Двигайся, Рейв.

Окончательно отпустив его руку, я поворачиваюсь и спешу вверх по лестнице.

Не оглядываясь, я протягиваю свиток и жетон второму кордону стражников с каменными лицами, один из которых отделяется, чтобы сопроводить меня к сцене. Я оказываюсь в темной каморке, где меня окутывает аромат торфяного дыма и медовухи, поражая разительной сменой атмосферы.

Каменные выступы, похожие на клыки, спускаются с потолка, рассекая пространство на арочные сегменты, освещенные отблесками огня, льющегося из пылающих канделябров. Вдоль внешних стен расположены тускло освещенные кабинки, задернутые тяжелыми шторами, обеспечивающими уединение для тех, кто его ищет. Официанты скользят по помещению, разнося подносы с кружками медовухи и другими туманными напитками веселящимся стихиалям, собравшимся вокруг каменных столов, расставленных по всему залу.

Прячась в тени охранника, я окидываю разношерстных посетителей внимательным взглядом, и разочарование терзает мои внутренности, когда я не нахожу нужного мне лица.

Пожалуйста, будь в одной из кабинок.

Охранник ведет меня к возвышению в центре, увенчанному многочисленными сталагмитами, напоминающими прутья клетки, и я едва не смеюсь ― только потому, что не могу представить себе ничего более подходящего.

Внутри на табурете сидит худощавая женщина и держит в руках белую скрипку, испещренную светящимися рунами, которые, вероятно, способствуют лучшему звучанию инструмента. На ней простое платье, похожее на мое, только голубое и гораздо более свободное в районе талии из-за беременного живота.

Закрыв глаза, она напевает меланхоличную мелодию, а со сводчатого потолка спускаются пятна белого света, похожие на снежинки. Они касаются ее светлых волос и гаснут.

Поблагодарив стражника, я подхожу и сажусь на табурет рядом с исполнительницей ― ее песня достигает ритмичного крещендо, пока я ищу усиливающую палочку.

― Их руни занимается этим, ― шепчет она, опуская скрипку и глядя на меня пронзительными зелеными глазами, обрамленными ресницами с голубыми перьями. ― В прошлом цикле он то появлялся, то исчезал.

Ах.

― Он скоро подойдет. Кстати, я Левви.

― Кемори Дафидон, странствующий бард из Орига.

Она дружелюбно улыбается мне, но улыбка тускнеет, когда ее взгляд находит кого-то за моей спиной.

Мое сердце подпрыгивает к горлу, когда мимо, лавируя среди толпы, проходит рыжеволосый мужчина, одетый в безупречный плащ цвета сангины, идеально сочетающийся с его красной бусиной, выставленной на всеобщее обозрение.

Облегчение пронзает меня, а предвкушение заставляет сжимать и разжимать руки.

Тарик Релакен.

Он окидывает нас голодным взглядом, который скользит по моей обтянутой корсетом груди, а затем направляется к кабинке, в которой сидят еще трое мужчин. Оставив штору открытой, он вступает в оживленный разговор, время от времени бросая взгляды в мою сторону. Взгляды из-под полуопущенных век, оценивающие меня как хорошо поданный кусок мяса, который он с удовольствием сожрет. Я вижу тебя, придурок.

И тут я замечаю мужчину в плаще, с которым столкнулась на лестнице и который теперь движется в полутемном пространстве.

Мое сердце падает.

Он проходит мимо других посетителей, и мои мысли путаются в беспорядке, пока он направляется к пустой кабинке в дальнем конце зала…

Он так торопился, когда чуть не налетел на меня, спускаясь по лестнице. Теперь он вернулся. Почему?

Бизнес? Любопытство? Или я произвела на него неправильное впечатление?

Творцы, неужели поэтому он вернулся? Ему нравится путаться с пустыми и он надеется на легкую добычу?

Его голова поворачивается в мою сторону, взгляд скользит по открытой части моего лица, словно теплая щетка с мягкой щетиной, и воздух между нами сгущается.

Я сглатываю стон.

Я упорно боролась за то, чтобы эта операция была одобрена. Она значит для меня все. Если этот засранец разрушит наши тщательно продуманные планы, у нас может не быть другого шанса еще неизвестно сколько времени.

Если, конечно, еще одна попытка будет одобрена.

― Ты новенькая, милая? Я не видела тебя здесь раньше.

Заставив себя смягчить взгляд, я смотрю на Левви, на ее ухо, торчащее из пышной гривы волос, ― ее клип.

― Просто была неподалеку.

― Понятно. ― Она обводит взглядом зал и едва шевеля губами, и шепчет: ― Тот мужчина с рыжими волосами, который только что проходил мимо? Его зовут лорд Тарик Релакен. Держись от него подальше. Многие исполнители привлекают его внимание, а потом исчезают.

Я округляю глаза в притворном шоке.

― Правда?

Она кивает.

― Цвет твоего платья, скромный нрав и длинные черные волосы… ― Она скользит взглядом по моему телу и снова поднимает глаза. ― Ты как раз в его вкусе.

Я не говорю ей, что так и было задумано.

Я надеялась привлечь его внимание.

По крайней мере, так было до тех пор, пока я не обзавелась сталкером в плаще, который наблюдает за мной из глубины зала, скрестив руки и облокотившись на стол пустой кабинки.

― Есть причина, по которой здесь редко появляются новенькие, и дело не в дерьмовой зарплате, ― выдавливает она, кисло улыбаясь.

Я не спрашиваю, почему она остается здесь, ― об этом красноречиво говорит ее округлившийся живот. В Горе у пустых мало возможностей заработать на жизнь, кроме как вкалывать в шахтах. Беременной женщине здесь делать нечего. Жители делают все, что могут, чтобы выжить, даже если это означает, что нужно балансировать на тонкой грани между безопасностью и угрозой жизни.

― Спасибо за предупреждение, ― шепчу я, думая о таинственной наводке, которую Серим, по-видимому, получил в начале дея, когда наши текущие планы уже были в действии. Сомневаюсь, что Левви сделала это ― она должна слишком бояться замарать руки, связываясь с «Грядущим пламенем» и нашими кровавыми делами.

По понятным причинам.

Нет более легкого способа разозлить нашего короля-тирана, чем поддерживать связь с его врагами.

Руни подходит ближе, белая мантия свисает с его худого тела, темные волосы собраны на затылке в низкий пучок. Он смотрит на меня исподлобья, и мой взгляд падает на единственную пуговицу, удерживающую его плащ. На круглой деревяшке изображен символ гравировочной палочки, означающий его способность вырезать основные руны.

Судя по тому, как он ухмыляясь смотрит на меня, я ожидала увидеть две или три. Возможно, какой-нибудь особый дар, вроде мастера крови, или еще что-нибудь впечатляющее. По крайней мере, я думала, что его пуговица будет хотя бы сделана из серебра или золота.

Жаль, что я не могу сказать этого вслух.

Вместо этого я принимаю усиливающую палочку, скромно опустив голову, и обхватываю потными ладонями полый металлический стержень, усеянный точками и завитками, излучающими собственное сияние.

Я бросаю еще один взгляд на Тарика Релакена и стискиваю зубы, снова глядя на притаившегося наблюдателя, которого я, конечно, не планировала, во мне нарастает беспокойство.

― Ты в порядке?

Нет.

Пергаментный жаворонок подлетает ближе, наклоняет нос, складывает крылья и падает мне на колени.

― Никогда не пела перед такой большой толпой, ― бормочу я, убирая послание в карман, чтобы прочитать его позже.

― Я понимаю, ― говорит Левви, ободряюще улыбаясь мне. ― В основном они слишком поглощены собой, чтобы замечать нас. ― Она поднимает скрипку и прижимает ее основание к шее. ― Ты знаешь «Балладу об упавшей луне»?

Мое лицо бледнеет, где-то на краю моего сознания проскальзывает воспоминание. Лишенное эмоций. Красота.

Боль.

Призрак чего-то, что я едва могу ухватить, его труп, застрявший в моем ледяном нутре. В том месте внутри меня, которое огромно, как Эргорские равнины, по которым я когда-то бродила в одиночестве, с пятнами чужой крови, застывшими на лохмотьях, покрывавших мое изможденное тело.

― Да, ― хриплю я в ответ. ― Я очень хорошо знаю эту песню.

Левви проводит смычком по натянутым струнам, сделанным из хвоста мунплюма, которые сияют в полумраке, извлекая первую ноту ― такую длинную и глубокую, что она почти осязаема. Следующие несколько она играет с такой страстью, как будто сама написала мелодию.

Как будто красивые слова баллады появились из пепла ее собственного горького прошлого.

Я подношу усилитель к своим закрытым вуалью губам и набираю полную грудь воздуха, немного сдвигаясь, чтобы спрятанный в корсаже кинжал не задел мои ребра. Я закрываю глаза и погружаюсь в мелодию так же, как когдато погружалась в жизнь, ― но со словами, которые я с тех пор научилась произносить. Вооруженная кошмарами, с которыми я столкнулась с тех пор.

Пылающими кошмарами.

Кошмарами, сводящими с ума.

Толпа растворяется в небытии, когда я пою о саберсайте, которая взмыла в черное бархатное небо, свернулась в клубок и умирала в темноте, где ее больше никогда не увидят. О ее сверкающей подруге, мунплюме, которая устраивается рядом, освещая ее тело.

Даря ей свет.

Я пою о том, как мунплюм постепенно угасает. О том, как мало-помалу ее сияние проникает в саберсайта и окрашивает чешую существа в белый цвет.

Мелодия сменяется более глубокими, разрушительными нотами, когда я пою о том, как мунплюм больше не может оставаться на небе.

О ее падении.

О том, как саберсайт срывается со своего места среди звезд, полная жизни и света, спускается в нижний мир в поисках своей подруги. Как она ищет осколки камня, разбросанные по снегу, пытаясь собрать ее по кусочкам.

Безуспешно.

Мои веки распахиваются, и я смутно осознаю, что все глаза в комнате устремлены на нас. Широко раскрытые или увлажнившиеся от эмоций, которые стекают по накрашенным щекам.

Но мое внимание привлекает мужчина в плаще, верхняя половина лица которого по-прежнему скрыта тенью капюшона. Несмотря на это, его взгляд пронзает пространство и сжимает меня железной хваткой, которую я не могу стряхнуть.

По мере того как слова продолжают слетать с моих губ, я отчетливо осознаю, что в этом мужчине, который затмевает всех остальных в комнате как размером, так и своим присутствием, есть какая-то опасность. В нем чувствуется уверенная непринужденность неприкасаемого.

Отрезвляющее осознание обрушивается на меня, как удар по голове, и мой взгляд перемещается на Тарика, который сидит в своей кабинке и смотрит на меня с таким нестерпимым голодом, что я понимаю, что когда я уйду отсюда, он последует за мной. Идеальный исход.

Вот только…

Я перевожу взгляд на своего сталкера в плаще, на тень, скрывающую его личность.

Я пришла сюда, чтобы привлечь одного монстра, а в итоге поймала двух.

ГЛАВА 2

Ничто не сравнится с семью часами непрерывного пения, когда чувствуешь себя так, будто проглотил металлическую щетку для чистки зубов, а потом изверг ее обратно.

Потянув за цепочку на унитазе, я откашливаюсь, пытаясь снять напряжение со связок. Я закрываю за собой дверь туалетной кабинки и иду к одному из умывальников, намыливаю руки и смотрю на свое отражение в зеркале. В ответ на меня смотрят светло-голубые глаза, нижняя часть лица скрыта плотной красной вуалью. Резко контрастируя с моей белоснежной кожей, она наполовину скрывает длинные чернильные локоны, придавая им эффектный вид.

― Ты поешь, как Творец.

Я смотрю на женщину рядом, которая сушит руки и одновременно изучает собственное отражение, высоко подняв подбородок и поворачивая голову из стороны в сторону, осматривая свое идеально накрашенное лицо.

― Спасибо. ― С сомнением говорю я.

Возможно, это оскорбление. Кто поймет этих фейри.

Она смотрит на мое обрезанное ухо.

― Похоже, я зря трачу время на пустую, ― размышляет она вслух, словно меня здесь и нет.

Определенно оскорбление.

― Я бы заставила Игноса есть с моей ладони, если бы у меня был такой диапазон.

Я прикусываю язык так сильно, что из него течет кровь, и бросаю взгляд на красную бусинку, свисающую с ее уха, прежде чем склонить голову в знак покорности.

― Да. Настоящее расточительство для того, кого Творцы не сочли достойным своих песен.

Она что-то напевает, снова глядя на свое отражение, и поправляет прядь волос, похоже, одобрив мой кивок в знак признания ее превосходства. Как только за ней захлопывается дверь, я закатываю глаза и вытираю руки.

В один из циклов Авроры мне придется прикусить язык так сильно, что я лишусь кончика. Я в этом уверена. То, что он все еще на месте, ― просто гребаное чудо.

Выходя из туалета, я замечаю мужчину, прислонившегося к стене коридора и загораживающего единственный выход, кроме окна туалета за моей спиной.

Я останавливаюсь на пороге, держа дверь приоткрытой, мое сердце начинает биться быстрее от этого… неожиданного развития событий.

Я думала, что потребуется больше времени, чтобы заманить его сюда. По крайней мере, я надеялась, что смогу спокойно пописать, прежде чем мы начнем играть.

Тарик Релакен смотрит в стакан, который сжимает в руке, взбалтывая янтарную жидкость и выпуская клубы дыма. Спутанные пряди рыжих волос свисают на глаза, оранжевые языки пламени, выстриженные на боках, подчеркивают бусину стихии, свисающую с его мочки, словно капля крови.

― У тебя потрясающий голос, ― хрипло произносит он, не отрывая взгляда от своего бокала. ― А цвет твоего платья… ― Он наклоняет голову набок, в его темно-карих глазах отражается пламя, которое даже издалека обжигает меня. ― Исключительный.

Я осторожно закрываю за собой дверь и оказываюсь в коридоре наедине с этим мужчиной. Я привлекла его внимание, теперь нужно выманить его из этого заведения.

Я опускаю голову в знак благодарности, затем пытаюсь пройти мимо, но останавливаюсь, когда он отталкивается от стены и поднимает на меня глаза.

Еще больше загораживая выход.

― Останься, ― бормочет он, поднося бокал к губам. Он делает глоток, вкрадчиво продолжая, ― выпей со мной.

У меня внутри все сжимается.

Может, его губы и говорят «выпей», но глаза обещают мерзкие вещи, которые разорвут тебя на части, кусочек за кусочком, пока не останется ничего, даже для падальщиков.

Ты действительно кусок мусора.

― С таким голосом, ― добавляет он, скользя масляным взглядом по моему телу, заставляя кожу покрываться мурашками, ― я уверен, что твой рот ― это гребаное наслаждение.

Комок ледяной ярости собирается в моей груди, пульсируя своим собственным неистовым сердцебиением, заставляя меня страстно желать покончить с ним прямо здесь.

Сейчас.

Было бы глупо не сделать этого. Он так настойчиво просит об этом.

Я бросаю взгляд на перекрытый выход. Вот он, засов, всего в трех шагах от меня. Если мне удастся проскочить мимо него и задвинуть засов, я буду уверена, что никто не сможет прервать нашу незапланированную встречу, пока дело не будет сделано.

― Прошу прощения, сэр, но путь домой неблизкий. Мне пора отправляться, если я хочу выспаться.

Я двигаюсь, пытаясь обойти его справа.

Его рука ударяет по стене с такой силой, что пламя канделябра трепещет, а мои ноги застывают на месте.

― Я настаиваю, ― выдавливает он из себя, глаза становятся темными, как кремень, отчего что-то внутри меня замирает.

Прислушивается.

Я взвешиваю, насколько важно запереть эту дверь. Рискованно, да. Но, честно говоря, я надела вуаль именно по этой причине ― на случай, если мне придется спасаться через заднее окно с отрезанной конечностью в кармане. Чтобы впоследствии, встретив на лестнице, никто не остановил меня, узнав мое лицо, и не заявил, что я подозреваюсь в том, что оставила Тарика Релакена ― без руки и без пульса ― в туалетной кабинке.

К черту.

Я сосредотачиваюсь, тело готово к бою. Кончики пальцев покалывает от предвкушения, когда я тянусь к кинжалу, спрятанному в потайном отделении моего корсажа.

Дверь за спиной Тарика распахивается, и я тихо чертыхаюсь. Мы оба смотрим через его плечо на крупного мужчину в плаще, который наблюдал за моим пением из глубины зала, сохраняя стоицизм каменной статуи.

Коридор внезапно ощущается как вена, набухшая от переизбытка горячей, бурлящей крови. Словно испепеляющий ураган втиснулся между тесно прижатыми друг к другу стенами и высосал весь кислород, почти не оставив возможности дышать.

Разочарование и гнев борются во мне. Моя рука опускается с корсажа, зарываясь в складки юбки, где я могу незаметно сжать ткань с такой силой, что костяшки пальцев побелеют.

Какое неудачное время он выбрал для того, чтобы отлить, хотя для него это не так уж и неудачно. Если бы он появился на несколько мгновений позже, то наткнулся бы на то, от чего точно не смог бы уйти.

Прочистив горло, Тарик поднимает свою очень удачливую руку со стены и отодвигается в сторону, давая мне возможность пройти мимо. Честно говоря, ему следовало бы пожать руку этому мужчине, потому что он только что спас ему жизнь.

На данный момент.

― Миледи, ― выдавливает Тарик, изображая яркую улыбку. ― Приятного сна, благословленного Творцами.

Я борюсь с желанием поднять брови к линии роста волос. Похоже, я не единственная, кто ощущает взрывную энергию, исходящую от этого загадочного мужчины.

Хотелось бы, чтобы он убрал эту энергию куда-нибудь подальше.

― Спасибо, ― бормочу я, и моя рука нервно дергается, когда я прохожу мимо Тарика и направляюсь к выходу, бросая взгляд на мужчину в капюшоне, который держит дверь нараспашку. Но его внимание приковано не ко мне.

Оно приковано к Тарику.

Странно.

Вздохнув, я начинаю пробираться сквозь редеющую толпу, мимо посетителей, трахающихся в темных углах или растянувшихся на столах. Другие сидят на низких скамейках, в отключке, с напитками, все еще зажатыми в слабеющих руках. Некоторые еще достаточно трезвы, чтобы увидеть, как я прохожу мимо. И требовать, чтобы я спела.

Спела.

Спела.

Они еще не знают, что именно это я и собираюсь сделать.

С едва сдерживаемой яростью, рвущейся наружу, я направляюсь к выходу, уверенная, что Тарик последует за мной со своими неутоленными желаниями. Вероятно, у меня есть всего несколько мгновений, пока мужчина в капюшоне справляет нужду в туалете. Всего несколько мгновений, чтобы вывести Тарика отсюда, не теряя на все это лишнее время.

Мой график и без того забит под завязку.

― Кемори, подожди!

Я не успеваю сделать и двух шагов, как понимаю, что обращаются ко мне.

Черт.

Я останавливаюсь, сдерживая рвущееся из груди проклятие, прежде чем бросить взгляд через плечо.

Левви упаковывает свой инструмент в футляр, который она разложила на наших табуретах, волосы заправлены за ухо, она смотрит на меня, черные круги под глазами свидетельствуют о том, как долго мы выступали без перерывов и прохладительных напитков.

― Вот. ― Она помахивает в воздухе маленьким мешочком. ― Наши комиссионные.

Ах.

Она спускается со сцены и подходит ко мне.

― Думаю, руни забрал свою долю, ― говорит она, закатывая глаза и протягивая мне мешочек. ― Но этого должно хватить на несколько сытных обедов.

Я протягиваю руку и обхватываю ее ладонь, заставляя крепче сжать мешочек.

― Оставь его себе. И спасибо, что поиграла со мной. Это было бесценно.

Между ее бровей появляется морщинка.

Я поворачиваюсь и делаю три шага к лестнице, когда ее голос раздается вдогонку.

― Давай я провожу тебя домой!

Мое сердце ухает в пятки.

― Мой связанный ждет у входа, чтобы проводить меня, ― продолжает она. ― Он добрый, трудолюбивый мужчина, который никогда не причинит вреда ни одной душе. Он может проводить и тебя.

Я оглядываюсь через плечо, замечая глубокое беспокойство в ее красивых зеленых глазах.

― Спасибо, но я в порядке. Мой дом так близко, что я буду спать к тому времени, когда ты закончишь застегивать пряжки на своем футляре.

Ложь.

Мой дом находится на другом конце Рва. Такими темпами, мне повезет, если я доберусь до него к восходу Авроры, поскольку я не намерена сразу отправляться в его сторону, когда наконец выберусь наружу.

Я успеваю сделать два шага к выходу, как она хватает меня за руку, несмотря на то что мои расшалившиеся нервы мчатся вперед на полной скорости.

Левви подходит ко мне вплотную.

С побледневшим лицом она обводит взглядом тускло освещенное помещение и наклоняется ближе.

― Я видела, как Тарик наблюдал за тобой, Кемори. Я опасаюсь за твою безопасность. Это время сна не слишком доброжелательно к таким, как мы.

Пожалуйста, позволь нам проводить тебя домой…

Решительность в ее голосе рассеивает мое растущее раздражение.

Она мне нравится.

Ненавижу, когда кто-то начинает мне нравиться.

Осмотревшись в свою очередь, я лезу в левый карман своего платья, ногтем разрываю зашитый шов, затем роюсь в потайном отделении и достаю маленькую стеклянную сферу ― прозрачную, но с изображением мифической птицы Феникс, вылупляющейся из язычка пламени в глубине сферы.

― Тебе не нужно беспокоиться обо мне, ― шепчу я, беря ее за руку.

Нахмурившись, она опускает взгляд, и я ослабляю свою хватку ровно настолько, чтобы она смогла увидеть сокровище, зажатое между нашими ладонями, ее глаза расширяются, когда приходит понимание.

― О-о-о, ― говорит она, и это слово дрожит, рассыпаясь на осколки. Как будто что-то внутри нее только что треснуло. ― Т-Тарик?

Я киваю, пряча сферу в карман, с которой мне бы не хотелось, чтобы нас застукали.

Она набирает воздух в легкие, но не может выдавить из себя ни слова, прерывисто выдыхает и смотрит на свои руки, сжимающие живот. Жест, который делает что-то странное с моим сердцем. Заставляет меня чувствовать, что оно вот-вот разорвется ― и не в самом приятном смысле.

Мне нужно убираться отсюда.

― Береги себя, ― шепчу я, собираясь снова отвернуться, когда она хватает меня за руку. Ее глаза остекленели от непролитых эмоций, и она протягивает мне сложенный пергамент.

― Что это?

― Мои… ну, мои контакты. На случай, если ты снова захочешь выступить вместе, ― шепчет она, растягивая губы в улыбке, которая выглядит скорее грустной, чем счастливой. Как будто она знает, что я не стану с ней связываться.

Что мы больше никогда не увидимся.

Я все равно беру его, наклоняю голову в знак благодарности и вижу, как Тарик выходит из туалета и ловит мой взгляд.

Попался.

Я поворачиваю к лестнице и спешу прочь из «Голодной лощины».

В другой жизни я могла бы подружиться с Левви. Но… Так много «но».

Я вспоминаю кое-кого другого, кого знала раньше. Кого-то с милой улыбкой и теплым взглядом. Женщину, которая теперь превратилась в смутное воспоминание, больше не отдающееся болью в моих ребрах или сердце. Не после того, как я привязала все эти тяжелые, причиняющие боль эмоции к камню, который теперь покоится на дне моего ледяного внутреннего озера.

Дружба ― это то, чего я упорно стараюсь избегать. И в большинстве случаев мне это удается. Чем сильнее ты заботишься, тем более хрупким все кажется.

Легче просто… Этого не делать.

ГЛАВА 3

Валит снег — крупные хлопья тают на моих украшенных перьями ресницах и заново устилают тротуар. Лед хрустит под ботинками, когда я иду по унылому Рву, почти полностью лишенному жизни в этот поздний час.

По обе стороны от меня возвышаются две огромные каменные стены, тянущиеся параллельно с востока на запад, насколько хватает глаз. Они похожи на два высоких книжных шкафа, а проход между ними достаточно широк, чтобы по нему бок о бок проехало множество телег.

Стена, подобно поясу, обхватывает пухлое брюхо нашего мира, и разделена внутри на густонаселенные сегменты, как, например, здесь, в Горе. Она достаточно глубокая, чтобы жители чувствовали себя в безопасности внутри длинной траншеи ― вдали от непосредственной угрозы хищников.

Это ложь.

Здесь, в защищенном Рве, их не меньше, а может и больше. Просто они хорошо маскируются.

Из роя, проносящегося над головой, вылетает серебристый мотылек и порхает так близко, что его пушистые крылья осыпают меня светящейся пыльцой.

Я улыбаюсь.

Мне нравится это время сна, когда кажется, что есть только я, мотыльки и облака, окрашенные в цвета леденцов. Хотя это не так.

Потому что за мной по пятам идет монстр.

Несмотря на то, что Тарик старается, чтобы его шаги идеально совпадали с моими, ступая достаточно мягко, чтобы спрятаться за звуком падающего снега, я ощущаю его присутствие, как надвигающуюся тень, угрожающую поглотить меня.

Я должна бояться. Нервничать. Может быть, немного грустить от того, что мне предстоит сделать.

Выживание ― забавная штука. У кого-то это мольба, у кого-то ― крик. У меня ― это обожженный скелет выкованной в огне ярости, который держит меня в вертикальном положении. Я продолжаю двигаться вперед.

В моей груди осталось совсем немного влажного и мягкого. Она наполнена жесткостью и враждебностью, не допускающих таких вещей, как забота о подобных Тарику Релакену. Даже если бы он был кучей дерьма на тротуаре, я бы все равно не преминула растоптать его.

Возможно, это тоже делает меня чудовищем.

Я не рефлексирую над этой мыслью, отбрасывая ее в сторону, пока зигзагами поднимаюсь по лестнице с внутренней стороны южной половины стены, преодолевая уровни, проходя мимо дверей, закрытых на время сна. Я продолжаю идти, пока стена не становится просто стеной. Больше никаких жилищ, встроенных в нее.

Фейри не нравится жить так близко к небу, воздух так далеко вверху кажется… заимствованным. Как будто он не принадлежит нам.

Как будто он принадлежит драконам.

Дрожь пробегает по спине, и я сворачиваю на юг по длинному ветровому тоннелю, из которого открывается вид на облака, висящие так близко, что, кажется, я могу протянуть руку и зачерпнуть горсть из их тяжелого подбрюшья.

Когда до смертельного падения на землю остается всего несколько шагов, я засовываю руку в карман и снимаю железное кольцо, открывая себя буйству песен, которое грозит перемолоть мой мозг в мелкую крошку.

Гребаный… хаос.

Сухожилия на шее натягиваются, вены на висках пульсируют от слишком бурного потока крови и песен.

Я настраиваю свой разум на самую высокую частоту, как будто затягиваю звуковую ловушку, а затем блокирую остальное, отделяя маниакальную мелодию Клод, вопящую на пределе ее мощных легких. Богиня воздуха создает воющий вихрь, который заставляет мою вуаль развеваться, и на моем лице появляется ухмылка.

Она хочет поиграть.

И я тоже.

Волоски на моем затылке встают дыбом, когда шаги Тарика приближаются…

Приближаются…

Ну же, ты, мерзкий ублюдок. Сделай свой ход…

Его рука обхватывает мою шею, и он прижимает меня лицом к стене, используя свой вес, чтобы пригвоздить меня к месту.

У меня мурашки бегут по коже от его тяжести. Парализующей мощи мужчины, решившего взять все, что захочет.

Я притворно всхлипываю. Небольшой приступ отчаяния.

― Ш-ш-ш-ш, ― шепчет он мне на ухо, заставляя мою кровь стынуть в венах. ― Будь хорошей маленькой пустышкой.

Ярость взрывается у меня под ребрами, когда я думаю о том, со сколькими еще он так поступил. Скольких поглотила его прожорливая жадность, словно они были не более чем закуской.

Больше этого не произойдет.

Я поднимаю ботинок и прикусываю металлическую пластинку, венчающую мой задний моляр. Со щелчком железный штырь вылетает из моего каблука.

― Glei te ah no veirie, ― протяжно шепчу я, слова, с трудом удерживаемые во рту, обретают свободу. Это обращение к Клод лишить легкие Тарика почти всего воздуха.

Она хихикает.

Тарик пытается втянуть воздух в сжимающиеся легкие, и я втыкаю стопорный штырь в верхнюю часть его ботинка. Прикусив пластинку еще раз, я вгоняю штырь так глубоко между тонкими костями и сухожилиями Тарика, что единственный способ избавиться от него ― это отрубить его конечность.

Меры предосторожности.

Сомневаюсь, что Клод ослабит хватку на его легких, но, будь я проклята, если позволю ему натравить на меня Игноса. Огненный бог любит пировать, и я лучше заживо сдеру с себя кожу, чем позволю ему коснуться меня.

Снова.

Рука Тарика падает, и он, прихрамывая, отступает назад, ботинок шаркает по снегу, а я поправляю платье и выпрямляюсь.

― Тарик, мать твою, Релакен, ― бормочу я, извлекая из потайного кармана лифа украшенный рунами клинок из драконьей чешуи, достаточно острый, чтобы резать кости как масло.

Я поворачиваюсь, наклоняю голову и смотрю прямо в его округлившиеся, налитые кровью глаза ― от предвкушения у меня покалывает кончики пальцев.

― Твой сон благословлен Творцами?

Его глаза выпучиваются, затем находят лезвие, которое я кручу в руке. Он теряет равновесие и приваливается к дальней стене, разинув рот и хватаясь за горло.

Полагаю, это «нет».

Его грудь сотрясается в конвульсиях, и едва заметный вдох со свистом проникает в дыхательные пути, почти не наполняя его сдавленные легкие. Достаточно, чтобы он не отключился, пока не услышит мою хорошо подготовленную речь.

Однажды я наблюдала, как кто-то забросил леску в замерзшее озеро и вытащил на поверхность длинную, скользкую рыбу. Она извивалась на снегу, сверкая радужной чешуей, а ее пасть все открывалась и открывалась, пока она не замерла в леденящей душу неподвижности.

Моя игра всегда напоминает мне о том случае, только тогда мне было жалко рыбу.

К Тарику я не испытываю ничего, кроме яростного желания перерезать ему горло, пока он не разрушил еще несколько жизней. Но не сейчас.

Сначала он должен пострадать.

Я подаюсь вперед, переводя взгляд между его руками и пытаясь сделать выбор. Сложно ― они так похожи.

― Какой-нибудь другой клинок Феникса мог бы поступить мягче, ― говорю я, остановившись на правой. Я хватаюсь за нее и тяну к себе, перерезая лезвием его запястье так быстро, что он не успевает понять, что произошло, пока я не машу перед ним его отрубленной конечностью. ― Наверное, сделал бы это после твоей смерти.

К несчастью для Тарика, у меня есть особый запас ярости, который я приберегаю специально для таких, как он.

Он таращится на меня, пытаясь ухватиться за шею, как будто его рука все еще на месте, кровь хлещет из омерзительного обрубка, а рот распахнут так широко, что видны миндалины.

― Возможно, мне стоит объяснить, ― говорю я, доставая из кармана вощеный мешок. Я засовываю отрубленную руку внутрь и затягиваю шнурок. ― Видишь ли, я бродила по подземному городу и наткнулась на твой маленький бизнес.

Маленький ― это мягко сказано. Его разросшееся заведение похоже на собственный город, в котором есть яма для сражений размером с амфитеатр, спальные комнаты для тех, кто не хочет пропустить ни одного боя, и камеры с детьми в клетках. Пустышки, которых он нашел на стене или купил у отчаявшихся родителей, не имеющих достатка, чтобы их прокормить, уверенных, что покупают своим малышам шанс на жизнь.

Шанс проложить себе путь к превосходству.

Никто из них не выглядел истощенным, но есть другие способы уморить душу голодом.

― Я пыталась освободить твоих пленников, некоторые из которых, должна добавить, остро нуждались в целителе, чтобы вылечить их маленькие, изувеченные тела. ― Я машу перед ним мешком и пожимаю плечами. ― Представь себе мое разочарование, когда я обнаружила, что мне нужен отпечаток твоей руки, чтобы открыть их камеры.

По его паническому взгляду я понимаю, что он недостаточно хорошо представляет себе ситуацию. Он слишком поглощен мыслями о собственном спасении.

Я бросаю мешок на землю, на кучу снега, который надуло, пока он возится, засовывает уцелевшую руку в карман и вытаскивает клинок. Я выхватываю лезвие из его жалкой хватки и прищелкиваю языком, прежде чем вонзить ему в бедро.

― Не то чтобы я знала, кто ты такой на тот момент, ― бормочу я, наблюдая, как он сотрясается в конвульсиях.

Наслаждаюсь этим.

Его лицо становится ярче, чем одежда, вены на висках и шее вздуваются, когда я разрезаю его кроваво-красную тунику, обнажая грудь, а затем хватаю его за другую руку, которая не перестает цепляться за меня. Я поднимаю ее, прижимаю к стене и пришпиливаю лезвием, чтобы сосредоточиться на задаче.

Все его тело снова дрожит, брюки становятся мокрыми.

― Самое смешное. На следующий дей твоя связанная нашла способ связаться с нами. Ты, конечно, знаешь, кто мы такие. «Fíur du Ath».

«Восставшие из пепла».

Выражение его лица рассыпается в прах.

Я поднимаю юбку и достаю из ботинка еще один клинок.

― Она очень красивая, твоя связанная. Поразительная. Я готова поставить все содержимое своего кошелька на то, что ты купил ее в надежде, что коричневая бусина, которую она носит, гарантирует тебе сильное потомство.

Еще несколько придушенных рывков, его вздымающаяся грудь покраснела от крови, вытекающей из обрубка его руки. От меня не ускользает, что теперь он окрашен в цвет, который так любит.

Цвет, которым он гордится.

Наклонив голову набок, я изучаю свой алый холст, проводя кончиком клинка по его груди. Я слегка надавливаю и начинаю вырезать свое послание на его плоти.

― Она сказала, что ты делаешь с ней ужасные вещи. И с другими, ― говорю я, пока режу.

Режу. Режу.

― С любым, до кого ты дотягиваешься своими грязными лапами.

Н ― Насильник.

Буква наливается его излюбленным цветом, когда он корчится, разевая рот в беззвучном крике.

Прекрасная, благословенная тишина. В такие моменты я готова расцеловать Клод.

― Она также упомянула, что, хотя ты не заставляешь своего пустого сына сражаться в престижной Подземной боевой яме, ты часто призываешь Игноса, чтобы тот сжег его в пламени за то, что он не оправдал твоих ожиданий.

Слова вырываются сквозь стиснутые зубы, и эта безмерная ледяная сущность внутри меня смещается.

Рычит.

Я вырезаю И. Затем Д.

Истязатель детей.

У меня возникает искушение исписать его всеми буквами алфавита, но время не ждет. Вместо этого я дописываю еще парочку:

У-Р-О-Д.

Ну, думаю, тут все понятно.

Ветер начинает дуть с режущей силой, свистит за углами, поднимает мою вуаль.

Обнажает меня.

Я не утруждаю себя попытками прикрыться, гадая, нравится ли ему попрежнему мой голос.

Цвет моего платья.

Жалеет ли он о том, что преследовал меня, пытался прижать к стене.

Его грудь подрагивает в такт маниакальному хихиканью Клод, он практически висит на руке, пригвожденной к стене, а драгоценное дыхание со скрипом вырывается из его горла.

― Игнос начал разговаривать с твоей дочерью, ты знал?

Его лицо искажается, демонстрируя глубокие складки агонии, пока его ботинки скребут залитый кровью снег.

― Ее вывезли из города вместе с остальными членами твоей семьи сразу после того, как твоя связанная рассказала нам все, что нужно знать, чтобы пресечь твои гребаные операции и освободить этих детей.

Отвезти их в безопасное место, где они смогут снова научиться быть детьми.

Я повторяю удушающую мелодию Клод, а она носится вокруг меня с бешеной скоростью, превращая мои волосы в черное облако, в то время как лицо Тарика синеет.

Потом наливается фиолетовым.

― Каково это, когда тебя обнуляют, Тарик?

Его глаза, теперь уже налитые кровью, впиваются в мочку моего уха. Того самого, которое должно быть украшено прозрачной бусиной в знак моей способности слышать постоянно меняющуюся, буйную песню Клод. На мой взгляд, это лишь сделает очевидным, что я ― угроза воинственному обществу Сумрака.

К черту их систему.

― Каково это ― страдать от рук того, кто «ниже» тебя?

Все еще прижимая к горлу искалеченную руку, он выдавливает из себя одно-единственное слово:

― Милосердия.

Всепоглощающая ярость вспыхивает в моем позвоночнике, лижет ребра, наполняет мое холодное черное сердце.

Интересно, сколько раз дети, сражавшиеся в его смертельной яме, молили о том же самом? Сколько раз его сын произносил это слово, глядя на мужчину, который должен был оберегать его.

Защищать его.

Интересно, сколько раз надежда умирала в его маленькой груди, прежде чем он уговорил свою Маху найти нас. Освободиться от невидимых оков Тарика.

Слишком много.

― Твоя семья передает тебе привет, ― усмехаюсь я, а затем вонзаю клинок в его горло.

ГЛАВА 4

Кровь Тарика брызжет на снег, струйками вырываясь из глубокой раны.

Я лезу в карман и надеваю кольцо.

Грохот, бьющий по барабанным перепонкам, стихает, оставляя только естественные звуки Клод, визжащей в подворотнях, без ее маниакального смеха и режущей слух песни.

Я поворачиваю голову из стороны в сторону, поводя плечами, и радуясь, что железо способно нейтрализовать ее действие. Если сосредоточиться, я могу сама заглушить ее, но это требует усилий, а когда я сплю, моя бдительность ослабевает. Клод великолепна и все такое, но не тогда, когда тебя будит ее визг посреди сна. А она ужасно громкая. Настолько, что хочется заткнуть уши, хотя я бы не осмелилась.

Не хочу навлечь на себя ее гнев.

Говорят, чем громче кто-то слышит песни стихий, тем сильнее связь, тем больше силы он может извлечь, изучая их язык и произнося слова. Это и благословение, и проклятие, когда речь заходит о дикой богине воздуха, ведь ее визг может быть достаточно резким, чтобы распороть кожу. Нет ничего хуже, чем чувствовать, что твой мозг разрезают на мелкие кусочки.

Я поправляю вуаль, скрывая нижнюю половину лица, двигаюсь к входу в ветровой тоннель и выглядываю наружу, осматривая незаметную дорожку, прочерченную в стене как канавка. Убеждаюсь, что мой сталкер в плаще не появился, чтобы поиграть в игру «поймай железное лезвие между ребер».

Не заметив ни его, ни кого-либо еще, я делаю шаг вперед и бросаю взгляд на Ров далеко внизу. Снежные вихри переплетаются со скоплениями светящихся мотыльков, но я не вижу никакого движения, как и на лестнице подо мной. Как и на той, что ниже.

Я смотрю через широкий провал на параллельную стену и не вижу никого ни на северной стороне, ни на близлежащих мостах, протянувшихся через Ров. Приятный сюрприз.

Я отхожу от края и поворачиваюсь, мои шаги отдаются эхом, когда я возвращаюсь к трупу Тарика, все еще висящему на руке, прибитой к стене, его голова свешивается набок. Я извлекаю свой клинок из камня, и его тело превращается в дымящуюся кровавую кучу.

Взглянув на свое платье, я прищелкиваю языком от вида брызг крови, которые местами окрашивают его в более темный цвет. Я надеялась, что в этот раз все пройдет чисто. Каждый раз. Но этого никогда не случается.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу на юбке, отрываю верхний слой от лифа и стягиваю запачканную кровью ткань, обнаруживая под ней идеальную копию, а испорченный слой сворачиваю и бросаю в мусоропровод, проложенный в стене. Один из многих мусоропроводов, разбросанных по городу, которые уходят под уровень земли, через несколько уровней Подземного города и попадают в логово взрослого бархатного трогга, который питается отбросами Гора.

Я наклоняю голову, оценивая расстояние между Тариком и желобом, и решаю, что, пожалуй, слишком высоко, чтобы затаскивать его туда. Лучше просто вытолкнуть его через отверстие в стене, чтобы его могли разорвать многочисленные хищники, рожденные Тенью.

Вздохнув, я смотрю на его обмякшее тело и представляю себе мир без тех, кто любит присваивать блестящие вещи, а потом выкидывать их сломанными.

― Представь себе, ― бормочу я, приседая, чтобы вытереть лезвия о его штаны, прежде чем убрать их.

Просто… представь.

Я качаю головой, обхватываю Тарика за лодыжки и тяну его со всей силой своих горящих от напряжения бедер, благодарная за то, что мы дошли почти до конца, прежде чем он напал. Когда я тащу его к краю, ветер проносится по тоннелю с такой силой, что подталкивает его, и это вызывает у меня улыбку.

Клод ― такая сумасшедшая, злобная сучка.

Я люблю ее.

Я подтаскиваю Тарика так близко к краю, что его рука свисает, затем вытираю руки о его рубашку, приседаю за ним и всем весом наваливаюсь на тело, зацепившись за камень, когда он выскальзывает из моей хватки. Наклонившись вперед, я наблюдаю, как он падает на скалистое основание стены, расположенное далеко внизу…

Он натыкается на кусок камня, который вспарывает его живот, и я жалею, что не оставила его в живых, чтобы он мог это почувствовать.

Проклятье.

Упущенная возможность.

Встав, я носком ботинка соскребаю кровавое пятно снега в кучу и сбрасываю ее за стену.

Захватив мешок с рукой Тарика, я иду по ветровому тоннелю, останавливаюсь перед входом, и мой взгляд натыкается на клочок пергамента, приклеенному к стене.

Я подхожу ближе и, прищурившись, смотрю на текст.

Украли детей?

Используем их способности в собственных политических целях?

― Что за дерьмо спангла.

И Корона больше не угрожает тем, кто с нами сотрудничает, а предлагает щедрую приманку, от которой невозможно отказаться. Особенно для бездомных, тех, кто работает в шахтах и живет на несколько мешочков кровавого камня за фазу.

Это меняет дело…

Зарычав, я срываю этот дерьмовый пергамент и сминаю его, уже сворачивая за угол, когда врезаюсь во что-то твердое. Крепкая рука обхватывает мое запястье, поддерживая меня. То самое запястье, которое прикреплено к руке, в данный момент сжимающей смятый кусок пергамента,

предлагающий солидное вознаграждение за… ну… Меня.

Я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда ветер откидывает капюшон загадочного мужчины из «Голодной лощины».

Мое сердце замирает, дыхание сбивается. Впервые с тех пор, как Фэллон научила меня говорить, я не нахожу слов.

Его черты лица резкие, грубые… и все-таки он невероятно красив. Мои легкие наполняются его запахом, таким глубоким и одурманивающим, как раскаленный камень, политый ковшом сливок.

Я задерживаю дыхание, впитывая его, любуюсь его черными волосами, спускающимися чуть ниже плеч. Они большей частью собраны сзади, только несколько прядей падает на лицо, но это не смягчает пронзительного взгляда его глаз насыщенного цвета обожженного дерева.

У него густые брови, нижняя половина лица покрыта тенью бороды, которая придает суровости его и без того мужественному облику. Как будто он принадлежит к одному из знаменитых воинских кланов, пустивших корни на Болтанских равнинах миллионы фаз назад, с кровожадным ревом размахивая топором.

Его взгляд отрывается от моего, осматривая окрестности, обшаривая каждый укромный уголок. Я замечаю, что на заостренном кончике его правого уха закреплена маленькая черная каффа, которая закрывает часть раковины, но бусин нет.

Он делает вид, что пустой, не считая отсутствия клипа, но я не настолько глупа, чтобы поверить, что он не слышит ни одной из песен стихий. Особенно учитывая огромную энергию, исходящую от него и прокатывающуюся по мне. Заставляющую меня чувствовать, что он намного больше, чем то пространство, которое он сейчас занимает. А это немало, ведь он на полторы головы выше меня, его широкая грудь и плечи напоминают мне саберсайта. Мощный, мускулистый тип телосложения, который часто встречается у тех, у кого крепкие корни в Пекле ― жарком, вечно солнечном северном королевстве.

Его осуждающий взгляд снова возвращается ко мне, и это похоже на стремительный удар по ребрам.

Лишающий дыхания.

Он смотрит на меня так, будто я только что столкнула со стены мертвого стихиаля. Или, может быть, у меня разыгралось воображение. Я уверена, что рядом больше никого не было…

Морщинка между его бровями становится глубже.

― Ты в порядке?

Его низкий голос пронзает мое сердце, словно удар кремня по камню, оставляя после себя искры, которые странным образом потрескивают в моей ледяной крови.

Я… в порядке?

Я смотрю на него тем же хмурым взглядом.

― Ты сумасшедший?

― Возможно, ― хмыкает он, его голос похож на рокот теплых, перекатывающихся камней.

Снежинка падает мне на лоб, и у меня перехватывает дыхание, когда он поднимает свободную руку и подносит ее к моему лицу. Как будто он собирается смахнуть ее. Я ловлю себя на том, что зачарована этим движением, прежде чем понимаю, что он тянется к моей вуали.

Воздух между нами становится напряженным и пустым. Даже Клод прекращает свои хлесткие порывы.

― Я бы не стала, ― мурлычу я, прижимая к его промежности маленький железный кинжал ― кинжал, который я всегда прячу в рукаве как раз для таких случаев.

Его бровь взлетает вверх.

― Быстрые руки.

― Это железо.

― Я чувствую его запах, ― рычит он, в его голосе звучит богатый, экзотический акцент северян. ― Имя. Сейчас же. И не поддельное, которое ты назвала тому, кто нанял тебя в «Голодной лощине».

Дотошный.

Интересный.

Я сильнее надавливаю на свой маленький железный клинок, который вдруг начинает казаться совершенно недостаточным против того, к чему он прижимается, хотя я не из тех, кто отступает перед вызовом.

― Нет. Но я подам тебе твой собственный член, если ты не отпустишь мое запястье.

Мои слова звучат чувственно и протяжно, произнесенные как слова баллады, которую, я уверена, он оценит меньше, чем песни, которые я пела всю ночь… пока уголок его рта не приподнимется.

Это удивляет меня.

Он издает хриплый звук, отпускает мое запястье, а затем отступает назад, создавая между нами небольшое пространство, которое кажется мне обрывом, на краю которого я стою ― своды моих ступней покалывает, а в животе зарождается странный трепет.

Мысли путаются.

― Спасибо, ― говорю я, выпрямляя плечи. Держа клинок направленным на его промежность, я сжимаю пергамент в плотный комок и засовываю его в карман.

Может, мне не придется его убивать. Он не видел, что я убила Тарика, не видел ни моего лица, ни пергамента, который я сорвала со стены. И уж точно он не позволил себе никаких вольностей.

Возможно, он не такой уж монстр, каким я его считала, пока он с одержимой серьезностью наблюдал за тем, как я пою всю ночь?

Не говоря уже о времени, которое потребуется, чтобы подтащить его к тому же краю, за который я толкнула Тарика, если мне придется перерезать ему горло там, где мы стоим. Даже если бы я смогла его дотащить. Скорее всего, мне придется рубить его на части ― грязная работа, которая отнимает кучу времени. А мне его совсем не хватает, и рука Тарика ощущается тяжелым грузом у меня в кармане.

― Если ты позволишь…

― Там внизу мертвый мужчина-фейри с выпотрошенными кишками, ― говорит он, вскидывая бровь и кивая головой в сторону зияющего выхода из тоннеля, ведущему к безжалостному обрыву внизу ― его голос звучит хрипло и безэмоционально, что еще больше усложняет выбор между моими вариантами. ― Я только что оттуда и не видела никакого мужчины. ― Я держу кинжал наготове, мышцы напряжены. ― Тот, кого я видела, был чудовищем.

Я выдерживаю его взгляд, балансируя на грани нерешительности. Жду его реакции, чтобы принять решение, что делать дальше. Отнесу ли я этого мужчину к той же категории, что и Тарика, или к другой.

Более безопасной.

Его глаза впиваются в меня, словно он хочет извлечь частички моей души, когда отвечает:

― С этим я абсолютно согласен.

Я хмурюсь, открываю рот и снова закрываю.

Все-таки безопасный.

― Не ходи за мной, ― выкрикиваю я, затем убираю кинжал от его промежности и, не оглядываясь, спускаюсь по ближайшей лестнице.

ГЛАВА 5

Я опускаю руку Тарика в малоиспользуемый, заранее оговоренный мусоропровод и жду, просунув голову в отверстие, пока не услышу свист другого члена «Восставших из пепла» в глубине Подземного города. Подтверждение того, что посылка доставлена. Теперь другие займутся освобождением детей.

Будучи Клинком Феникса, я убиваю. И ничего больше. Я, конечно, не занимаюсь спасением ― эта задача возложена на других, кто не с такой радостью проливает кровь. Но часть меня почти… тоскует по тому времени.

Эта миссия была для меня очень личной. Масштабная операция, за одобрение которой я боролась изо всех сил. Дело, которое отвлекло ресурсы группы от наших обычных миссий, направленных на борьбу с Короной.

Я поворачиваюсь, прислоняюсь к стене, закрываю глаза и улыбаюсь, в груди разливается приятное тепло, когда я представляю, как вспыхнут глаза детей, когда они поймут, что свободны. По-настоящему свободны ― в том смысле, который я вряд ли когда-нибудь пойму до конца.

Стань незаменимым, и другие вцепятся в тебя когтями. Неважно, хорошие они, плохие или где-то посередине. Если я чему-то и научилась в жизни, так именно этому.

И все же…

Надеюсь, этим детям понравится в Расцвете. Я никогда не была в подземном убежище, которым управляет Феникс, и хотя я слышала, что оно находится где-то на юге, не думаю, что когда-нибудь узнаю точное местоположение.

Или увижу своими глазами.

Это будет означать, что я прекратила свою деятельность, а я сомневаюсь, что лидер «Восставших из пепла» заинтересован в том, чтобы я перестала быть полезной, вместо этого он занимает меня умиротворяющими миссиями, которые я с радостью выполняю. Особенно те, которые заканчиваются как сегодня, наполняя меня теплым чувством кратковременного удовлетворения. Как будто я только что оттерла одно из многочисленных пятен с этого большого, прекрасного мира, который я так отчаянно хочу полюбить.

Кроме того, я не уверена, что отставка мне подойдет. Не та, которая, несомненно, будет сопровождаться поездкой в один конец в Расцвет. Думаю, у меня сразу начнут зудеть пальцы.

Здесь слишком много мусора, который нужно устранить.

***

Я выхожу на один из опасных подвесных мостов, перекинутых между стенами ― безмолвный город раскинулся далеко внизу. На высоте тридцати трех этажей, этот мост самый высокий, им никто никогда не пользуется, и он покрыт слоем снега, который хрустит под моими ботинками.

Добравшись до середины, я ложусь на спину ― так близко к облакам, как только могу, ― позволяя холоду проникать сквозь платье. В мою плоть и кости.

Глубже.

Мои веки закрываются.

Крупные хлопья снега падают на мое лицо и расслабленные кисти рук, и я сосредотачиваюсь на каждой ледяной точке контакта, расслабляя мышцы под ними и снимая напряжение, накопившееся за время сна.

Представляю себя драконом с распростертыми крыльями и устремляюсь сквозь пушистые розовые облака так высоко над миром, что слышу только биение своего сердца и тяжелые хлопки воображаемых крыльев. Все, что я чувствую, ― это силу моего гибкого тела.

Свободу.

Ледяное спокойствие поселяется во мне, как в гнезде зверя, и я шевелю пальцами рук и ног, медленно возвращая себя к реальности.

Открыв глаза, я смотрю сквозь разрыв в облаках на луну погибшего молтенмау, покоящуюся над городом. Возможно, это самая большая из всех, что я видела, ― он свернулся в тугой клубок, спрятав голову под крыло, его окаменевшее оперение окрашено в пурпурные, розовые и голубые тона.

Я смотрю на него, вспоминая, что Руз рассказывала печальную историю о том, как этот дракон оказался здесь, но я не стала слушать подробности. На самом деле, кажется, я развернулась и вышла из ее лавки, не оглядываясь.

Печаль подобна камням, которые скапливаются у тебя внутри, затрудняя движение вперед. Избегание ― мое средство самосохранения, и я буду следовать ему до самой смерти.

Но иногда, когда я лежу там, где мне кажется, что это вершина мира, а подо мной спящий город, я задаюсь вопросом, не испытывает ли эта луна искушения когда-нибудь упасть. Уничтожить Гор в порыве злости за то, что заставило его взлететь в небо и расположиться над столицей Сумрака, как затаившаяся угроза.

Может быть, я ошибаюсь. Может быть, все остатки сознания дракона исчезают в тот момент, когда он застывает, и он не может решить, упасть ему или нет. Может, их срывает с неба что-то другое.

А может, этот дракон вообще ни о чем не думал, когда решил свернуться калачиком. Может, его не обуревали мысли о мести, как мне хочется верить.

Может, это было просто удобное место для смерти.

Не отрывая взгляда от луны, я опускаю руку в карман, достаю пергаментного жаворонка, полученного в «Голодной лощине», и поднимаю его над лицом, разворачивая крылья, клюв и тело, пока передо мной не остается помятый квадрат, исписанный почерком Эсси.

Я фыркаю от смеха.

У Эсси терпение, как у скитальца, жаждущего впиться зубами в чью-то душу, и ни капельки больше. Но хорошо, что она думает иначе. Энтузиазм ей идет.

― Мудра не по годам, ― говорю я, пробегая взглядом дальше по ее списку.

Я морщусь, вспоминая, как в последний раз носилась по Рву, вооруженная стеклянной банкой с дырявой крышкой.

Дрожь сотрясает меня до костей.

Никогда не забуду, как пищала огнёвка. Я даже не знала, что они умеют пищать.

― Сама лови свою огнёвку, ― бормочу я, прекрасно зная, что поймаю ей чертову моль, если в чертовом магазине не окажется баночек с чертовой пыльцой.

Мои глаза прищуриваются на последней просьбе, наполовину скрытой пятном крови Тарика Релакена.

Конечно.

Я вздыхаю, пытаясь соскрести кровь, хотя прекрасно знаю, что ничего не выйдет.

По словам Эсси, в грязном, прогнившем Подземном городе можно найти много важных вещей. Что вполне логично для того, чей мир когда-то ограничивался этой скалистой расщелиной под стеной.

Мои мысли возвращаются к тому моменту, когда я нашла ее, выбегающую из шахтерского барака с украденным куском черствого хлеба в грязных руках, истощенную, одетую в лохмотья, с обрезанными волосами, потому что она уже знала, что мужчин там преследуют меньше, чем женщин.

Она рассказала мне, что родилась в заброшенной шахте, что ее родители ушли на смену и не вернулись — это произошло давным-давно. Что она никогда не видела неба. Не знает, что такое Аврора и что мы просыпаемся и засыпаем в ритме с ее восходом и закатом.

Я все еще была в крови надзирателя, которого застала за совершением ужасных вещей с шахтером, когда повела Эсси знакомиться с небом, а потом пообещала беречь ее. Это оказалось сложнее, чем кажется, потому что все, что ей нужно, кажется, всегда находится в чертовом Подземном городе. Вопреки ее хвастовству, у нее редко хватает терпения прислать мне список того, что ей нужно.

Нахмурившись, я снова пытаюсь соскрести кровь ― безуспешно, ― затем кладу листок в карман и поднимаю глаза к луне, сцепив руки на талии.

Даже если бы я разобрала, что нацарапано под пятном крови, я должна держаться на расстоянии, пока не получу подтверждение, что дети из камеры Тарика покинули Гор. Однако я смогу принести Эсси все остальное, если дождусь рассвета. Будет лучше, если я не отправлюсь сейчас домой, учитывая, что я решила не устранять приятно пахнущего загадочного мужчину, который возможно поверил, а возможно и нет, что я убила Тарика Релакена.

Творцы.

Зачем я это сделала?

Обычно я действую, и потом не испытываю сожалений. Мне так больше нравится. А теперь мне придется целую вечность оглядываться через плечо, чтобы убедиться, что принятое решение не обернется какой-нибудь неожиданностью и не укусит меня за задницу.

ГЛАВА 6

Махми и Пахпи говорят, что я слишком молода, чтобы заводить дракона, и неважно, что мунплюмы в дворцовом вольере позволяют мне спать с ними. Они говорят, что дикие мунплюмы упадут с неба, как только я ступлю в их гнездовье, схватят меня, будут трясти, пока я не обмякну, а потом скормят своим птенцам.

По-моему, это просто дерьмо спангла. И мне кажется несправедливым, что я должна ждать восемнадцати, чтобы самой узнать, насколько велик этот кусок дерьма на самом деле.

Пахпи сказал, что я смогу высказать свои аргументы, когда услышу песни стихий и научусь правильно говорить с ними, но я думаю, что это тоже дерьмо. Хейден долго ждал, но ему так и не спели. И я слушаю очень внимательно, каждый цикл, когда пою снегу, воздуху, земле и пламени. Никто не поет в ответ, кроме Махми и Пахпи во время сна.

Не то чтобы я возражала. Я все равно не хочу носить этот дурацкий камень. Махми всегда выглядит такой усталой, как будто ее голова очень тяжелая. Корона Пахпи тоже выглядит тяжелой, но не настолько. Камни на его короне такие красивые и блестящие, что придают ему гордый и важный вид. Камень на короне Махми такой черный, что кажется, будто можно провалиться сквозь него.

Иногда я вижу, как Махми изо всех сил пытается снять свою диадему, при этом она кричит, плачет и сворачивается калачиком. От этого у меня болит сердце.

Я не думаю, что этот камень приносит пользу Махми.

Прошлой ночью я нашла ее на улице, она плакала в темноте, а падающий снег прилипал к ее волосам. Ее печальные звуки заставили меня тоже заплакать.

Я спела песню, которая, как я надеялась, поможет ей почувствовать себя лучше, но она только расплакалась еще сильнее.

Она вытерла мне щеки и сказала, что с ней все будет хорошо. Что она потеряла что-то важное, но от моих объятий ей стало намного легче.

Тогда нас нашел Пахпи. Он взял ее на руки и отнес в дом, а меня уложил на мой тюфяк, поцеловал в нос и сказал, что все обретет смысл, когда я подрасту…

Не думаю, что я хочу понимать.

ГЛАВА 7

Набухшие облака уползают на север как раз к тому времени, когда над восточным горизонтом расцветает Аврора ― десять светящихся серебристых лент, извивающихся в собственном гипнотическом ритме. Мир пробуждается под отдаленный визг молтенмау, их резкие крики грозят расколоть небо.

Я со стоном поднимаюсь с небесного моста, ноги немного затекли после усилий, приложенных мной к избавлению от тела Тарика, и лежания на снегу. Зевая, я направляюсь на северную сторону, спускаюсь по тридцати трем уровням крутых лестниц, пока не ступаю на землю и не оказываюсь в уже бурлящей толпе.

Ров наполнен суетящимися фейри, завершающими свои утренние дела, ― кто-то расчищает снег перед дверями, кто-то рубит дрова и разносит бутылки с молоком, оставленные под карнизами теми, кто может себе это позволить. Купцы проезжают мимо на запряженных колками телегах, нагруженных настойками, покрытыми рунами предметами и ящиками с экзотическими продуктами, торгуя всем этим во время дея.

Множество пергаментных жаворонков порхают между фейри и садятся на протянутые руки, хотя некоторые из них движутся вообще без направления. Призрачные жаворонки, возможно, предназначенные для кого-то потерянного, теперь проводят свое существование, кружась в воздухе с пушистыми огнёвками, за которыми я сейчас не в силах гоняться.

― Пожалуйста, пусть там будут баночки с пыльцой, ― бормочу я, пробираясь сквозь толпу.

Я останавливаюсь у лавки, которая еще не открылась, и делаю вид, что рассматриваю витрину, а на самом деле проверяю, нет ли за мной слежки. Одновременно убеждаюсь, что вуаль все еще тщательно скрывает нижнюю часть моего лица, и на платье, подчеркивающем талию, нет кровавых пятен.

Из-за облегающего лифа моя и без того полная грудь почти вываливается из декольте, и хотя это сыграло свою роль прошлым вечером, я выгляжу слишком нарядно одетой среди только что проснувшихся фейри, занимающихся утренними делами за моей спиной. Не самый лучший вариант.

Я беру край вуали и располагаю ее так, чтобы она прикрыла мою пышную, бледную плоть.

Так гораздо лучше.

Я продолжаю свой путь, пока не добираюсь до магазина на северной стороне, спрятанного под защитным козырьком. Нежно-розовый солнечный свет проникает сюда вместе с порывами свежего ветерка, шелестящего листьями растений, которые свисают с карниза магазина. Его название выбито на каменной табличке, установленной на фоне витражного стекла, напоминающего оперение молтенмау.

Я распахиваю дверь и вхожу в длинное, просторное помещение, уставленное рядами полок высотой до потолка, набитых до отказа всем, что только может понадобиться руни: стопками пергаментных листов с заранее нарисованными линиями активации, маленькими баночками с настойками со свисающими этикетками, книгами в кожаных переплетах, окрашенными в разные цвета в соответствии с их расписными краями. Здесь же в изобилии лежат перья, баночки с различными палочками для травления, обломки руд и драгоценных камней.

В дверном проеме я ненадолго останавливаюсь, наблюдая, как между полок порхает яркая стайка пергаментных жаворонков с прикрепленными к их хвостам перьями, издали напоминающих миниатюрных молтенмау.

Каждый раз, когда я прихожу, их число увеличивается вдвое. Я в этом уверена.

― Закрой дверь, пока мои питомцы не сбежали, ― кричит Руз из глубины лавки, ― или можешь здесь не появляться до конца своих дней.

Я захлопываю дверь и пробираюсь между стеллажами.

― Ты же знаешь, что я поймала бы их для тебя, Руз.

― Не надо меня умасливать, Рейв. Я чертовски занята и на волосок от того, чтобы сойти с ума.

Я огибаю последние стеллажи и подхожу к каменному прилавку, который занимает центральное место в задней части магазина. Руз сидит за ним, склонившись над чашей, до краев наполненной жуками, покрытыми коричневыми панцирями, которые могут обволакивать извивающиеся тела насекомых и превращать их в крошечные каменные шарики.

Одного за другим Руз опускает их в банку с узким горлышком, наполненную веточками зелени и полудюймовым слоем грязи цвета ржавчины, укладывая их плотнее с каждым решительным встряхиванием.

Я наблюдаю за ее работой, ее дикими кудрями яркого рыжего цвета.

― Выглядит утомительно.

― Я хочу проткнуть себя этим пером, ― бормочет она, затем закупоривает банку, которую только что наполнила, и накрывает чашу крышкой. Она хлопает в ладоши, широко улыбается и смотрит на меня прекрасными, как солнечные лучи, глазами.

― Чем могу быть полезна?

Я передаю ей список Эсси.

Пушистая белая кисточка длинного хвоста поднимается из-за прилавка и машет туда-сюда, заставляя меня улыбнуться.

― Привет, Уно.

Кисточка начинает двигаться быстрее, прежде чем ласково коснуться подбородка Руз, и по ее лицу разливается нежная улыбка, затем она тянется под прилавок, несомненно, чтобы потрепать Уно за ушами.

Интересно, насколько она выросла? Мискунны такие редкие и востребованные, что я редко вижу больше, чем выразительный хвост существа, которое обожает Руз как мать. А жаль.

Они такие милые.

Руз хмыкает, взгляд продолжает скользить по списку.

― Не могу помочь с тем, что под пятном крови, ― бормочет она, пытаясь отскрести его. ― Грязная работа?

― К сожалению. ― Я пожимаю плечами. ― Он брызгался.

― Ах.

― А остальное у тебя есть?

― Тебе повезло, ― говорит она, подмигивая. ― Остальное в наличии.

Я вздыхаю с облегчением, радуясь, что мне не придется повторять бесчинство с банкой.

Руз берет матерчатую сумку, обходит прилавок, напевая что-то себе под нос, и начинает ходить от одного стеллажа к другому. Вернувшись, она ставит передо мной наполненную сумку и снова садится, выкладывая на стол большую бухгалтерскую книгу в кожаном переплете. Она поднимает обложку и листает, пока не останавливается на странице с надписью: РЕЙВ

Кровавый драконий камень: 721 ВДКК Мои глаза расширяются.

Я и не подозревала, что у меня так много денег, а растущие цифры ― это бегущая строка к тому, сколько тел я столкнула со стены, чтобы их растерзали обитающие под ней хищники.

― Вижу, твои цифры выросли с тех пор, как…

Чернильные каракули, сообщающие о моем богатстве, растекаются по странице, как жидкие чернила со скользкой поверхности, а на их месте появляются новые цифры.

Поменьше.

Я хмурюсь.

Видимо, Серим решила взять с меня деньги за миссию, о поддержке которой я умоляла только потому, что никак не могла спасти всех этих малышей в одиночку.

Прекрасно.

Лишнее напоминание о том, что рука, которая дает, может с такой же жадностью забирать.

Руз прочищает горло, опускает розовые очки на нос и смотрит на меня изпод веера оранжевых ресниц.

― Тяжелый сон?

― Видимо, не из тех, что им по душе.

Она печально улыбается мне, а затем снова возвращается к своему образу невозмутимой хозяйки лавки.

― Кроме покупок по списку, не желаешь потратить еще немного из твоих шестисот десяти ведер драконьего кровавого камня?

Я фыркаю.

― Вообще-то… ― Я смотрю на свое платье, проводя руками по вставкам красного цвета. ― Мне пришлось выбросить один слой троггу. Могу ли я заменить его?

― Это не проблема. ― Она окидывает взглядом мой наряд, затем возвращается к книге, берет изогнутое синее перо, макает его в чернильницу и что-то пишет на моей странице. ― Что-нибудь еще?

Я мысленно возвращаюсь к моментам, последовавшим за избавлением от Тарика. К тому, как я была очарована мужчиной с сильным акцентом, которого мне, вероятно, следовало убить. Но я этого не сделала. Потому что от него приятно пахло.

― У тебя есть клинки с зубьями?

Она молчит, выгнув бровь.

― Планируешь кого-нибудь распилить?

Надеюсь, что нет.

Я пожимаю плечами.

Хмыкнув, она поворачивается на стуле и встает, ухватившись за каменную стену позади себя. То, что на самом деле оказывается занавесом, защищенным рунами, мерцает, когда она раздвигает его, открывая мрачное пространство, уходящее так глубоко, что трудно разглядеть конец. Стены тайного склада напичканы кровавым камнем, оружием, доспехами и различной амуницией.

Она отпирает одно из многочисленных решетчатых хранилищ, достает небольшой клинок и несет его ко мне, задергивая занавес, прежде чем передать оружие.

Я взвешиваю его в руке и перебрасываю в другую.

― Хорошая форма, но более легкая рукоять было бы лучше.

Она кивает, записав что-то еще на моей странице.

― Место для крепления?

― Бедро.

― Ножны?

― Натуральная кожа. Предпочтительно выкрашенная в светлокоричневый цвет, пряжки из чего угодно, кроме соединений железа.

Мы произносим последние два слова одновременно, и едва заметная улыбка появляется на ее губах, когда она качает головой, все еще что-то записывая.

― Я выкую его по твоим размерам и пришлю жаворонка, когда все будет готово. Возможно, к следующему восходу Авроры, если это срочно и ты готова заплатить больше?

― Звучит неплохо.

Я бы хотела получить его поскорее. На случай, если мужчина в плаще решит опровергнуть сложившееся у меня о нем мнение.

― Хочешь немного обналичить?

― Нет, но я вернусь, как только отдохну, чтобы снять деньги и раздать еще немного кровавых камней. В Подземном городе народ умирает от голода, и никто ничего не предпринимает.

― Как пожелаешь.

Руз что-то записывает в книгу, пока я вспоминаю свой первый заработок.

Кровавая плата за кровавое дело. Именно так я это воспринимала.

С тех пор ничего не изменилось.

Я оставляю себе только то, что необходимо для выживания, выполнения работы и поддержки Эсси. Мои периодические пожертвования бедным, больным и голодающим ― это мое тихое «да пошли вы» тем, кто думает, что может купить меня, выплачивая жалование и одобряя мои особые миссии.

Так я чувствую себя победителем, хотя на самом деле это не так.

― Я позабочусь о том, чтобы у меня было достаточно средств для вывода денег, ― говорит Руз, двигая изогнутым пером пока что-то записывает. ― Если бы король прилагал столько же усилий к тому, чтобы накормить бедняков, сколько делаешь ты, Сумрак стал бы гораздо лучшим местом для жизни.

Как будто это когда-нибудь случится.

Сомневаюсь, что он когда-нибудь голодал. Наверняка нет. Если бы он знал, что такое пустой живот, возможно, он не был бы таким бездарным ― хотя, возможно, и нет. Можно менять форму дерьма бесконечное количество раз, но оно все равно останется дерьмом.

Оно все еще будет вонять.

Руз закрывает бухгалтерскую книгу.

― Я свяжусь с тобой по поводу платья. Учитывая твои… особые требования, торговцу, который привозил ткань из Пекла, может потребоваться некоторое время, чтобы достать еще такого же цвета.

― Не торопись, ― говорю я, забирая сумку с вещами Эсси. ― Любой другой материал будет выглядеть как подделка. Я бы предпочла, чтобы все было сделано как надо.

Она наклоняет голову в знак согласия, и я поворачиваюсь, чтобы уйти.

― Не так быстро, Рейв.

Остановившись, я оглядываюсь через плечо и нахмуриваюсь, когда Руз машет передо мной только что развернутым пергаментным листком.

― Прошу прощения. Я знаю, что ты устала, но Серим хочет тебя видеть.

Все то напряжение, от которого я так старательно пыталась избавиться, лежа на мосту, возвращается, и мне кажется, что мои сердечные струны натянуты до предела.

― Скажи ей, что я вернусь, как только высплюсь.

Если она не удосужилась спуститься по лестнице и сама сообщить мне о встрече, значит, она не в том настроении, с которым я хочу иметь дело. Уж точно не голодная, вымотанная и с иссякающим запасом терпения.

Я уже в трех шагах от двери, когда голос Руз настигает меня, словно щелчок хлыста, обвившегося вокруг лодыжек.

― Это был приказ, Рейв. Не просьба.

Мои оковы натянулись.

Я вздыхаю, поднимаю глаза к потолку и считаю до десяти, прежде чем кивнуть, затем направляюсь к неприметной двери в углу лавки и распахиваю ее.

― Как ты можешь существовать рядом с этой змеей-манипуляторшей ― уму непостижимо, ― бормочу я достаточно громко, чтобы Руз услышала.

Может, и Серим тоже.

Смех Руз преследует меня на протяжении всего пути вверх по лестнице и в змеиное логово.

ГЛАВА 8

― Я слышала, ― рычит Серим, ее голос острый, как заточенное лезвие.

Я снимаю вуаль, прохожу в ее вытянутый кабинет и окидываю взглядом аккуратное пространство, которое может похвастаться экстравагантным количеством пурпурного цвета.

Ковры, мягкие кресла, стены, книжные полки…

От него никуда не деться. Думаю, мне бы даже нравился этот цвет, если бы со мной не обращались как с когтеточкой каждый раз, когда я переступаю порог этой комнаты.

― Что? ― спрашиваю я, обнаружив Серим у большого окна из пурпурного стекла, выходящего на Ров внизу. ― Я искренне так считаю. Руз заслуживает прибавки за то, что терпит твое дерьмо.

Серим поворачивается, пронзая меня своим холодным серебряным взглядом, ее лицо с резкими чертами, как всегда, идеально накрашено. Ни один волосок не выбивается из прически, ни одного изъяна, белая бусина руни свисает с мочки уха. На ней плотный пурпурный плащ, скрывающий фигуру и подбитый белоснежным мехом, соответствующим цвету ее уложенных волос.

Мои глаза находят цепочку на ее шее, на которой висит серебряный флакон, испещренный светящимися рунами. Каждая клеточка моего тела кричит, чтобы я бросилась вперед и сорвала его.

Вылила содержимое в канализацию.

Вместо этого я подхожу к огромному письменному столу, который занимает центральное место в комнате, все на нем расставлено идеально ровно. Опустив сумку на пол, я сажусь в квадратное кресло, предназначенное для посетителей, и перекидываю ноги через подлокотник.

― В других местах я прикусываю язык, но здесь отказываюсь. Не стесняйся отпустить меня, если тебя это беспокоит, ― говорю я, хлопая ресницами. ― Обещаю, я не буду жаловаться. Совсем наоборот. Я даже могу совершить какое-нибудь выгодное тебе убийство в перерыве между охотой на тех, кого я выбираю сама.

Убийц.

Насильников.

Бездарных королей.

Мышцы на челюсти Серим напрягаются, а глаза твердеют, как расплавленная руда на снегу.

― Тебе пришлось бы нелегко без неограниченной поддержки группы, если бы ты была вынуждена жить как большинство, Рейв. Не забывай, как щедро мы набиваем твои карманы. Больше никакого драконьего кровавого камня, чтобы разбросать по всему Подземному городу и обеспечить то ложное чувство важности, без которого ты, кажется, не можешь жить.

Кажется, ни одна из нас не настроена вести себя миролюбиво.

Я достаю клинок из корсажа и поднимаю ботинки на ее идеальный стол, задевая несколько лежащих там перьев.

― Не делай вид, будто тебе есть дело до моего благополучия. Это не так, ― говорю я, вертя оружие между пальцами. ― Ты просто сука, которая надела на меня кандалы и назвала это милосердием.

Вена на виске Серим пульсирует так сильно, что я втайне надеюсь, что она лопнет.

― Удивительно, что ты говоришь со мной с таким неуважением, учитывая эти кандалы.

― Да, да, ― бормочу я, выковыривая лезвием из-под ногтей засохшую кровь Тарика. ― Чем я обязана чести быть приглашенной в твое логово, Серим?

Она пристально наблюдает за тем, как я стряхиваю ошметки запекшейся крови на ее плюшевый пурпурный ковер. Всегда интересно посмотреть, как далеко я могу зайти, прежде чем она вышвырнет меня из своего пространства, как букашку, которую она не может уничтожить, и надеяться, что в конце концов она решит, что мое присутствие доставляет ей больше хлопот, чем пользы.