Диоген Пендергаст стоял на террасе своей виллы с бокалом шерри в руке. Внизу, спускаясь к широкому, покрытому черным песком пляжу, белели маленькие оштукатуренные домики деревни Присцита. Налетавший с моря соленый ветер доносил до него аромат цветущей гинестры. Спустились сумерки, и примерно в миле от острова, на огромной скале Стромболиччо, зажегся и начал мигать маяк.
Потягивая шерри, Диоген прислушивался к доносящимся снизу далеким звукам – голосам матерей, зовущих детей ужинать, лаю собак, шуму мотора «апе» – трехколесной автоматической повозки, единственного пассажирского транспорта на острове. Ветер усиливался, поднимая волны, – сегодняшняя ночь обещала быть неспокойной.
Сверху слышался низкий рокот вулкана. Здесь, на краю земли, Диоген чувствовал себя в безопасности. Констанс никогда не сможет сюда добраться.
Это был его дом. Он впервые приехал сюда двадцать лет назад и с тех пор каждый год наведывался на остров, тщательно готовясь сначала к приезду, а потом к отбытию. Три сотни постоянных жителей считали его эксцентричным вспыльчивым британцем – профессором классических языков, который периодически появляется здесь, чтобы поработать над книгой, и не любит, когда его беспокоят. Диоген редко приезжал сюда летом, в разгар сезона, хотя остров, находившийся в шестидесяти километрах от материка и иногда по нескольку дней недоступный из-за шторма и отсутствия порта, не пользовался особой популярностью у туристов.
Снова послышался низкий гул – сегодня вулкан был активен, как никогда. Диоген обернулся и посмотрел на его крутые темные склоны. Клубы дыма рассерженно вырывались из кратера, возвышавшегося более чем в полумиле от виллы, и ему хорошо были видны оранжевые вспышки в зубчатом конусе, похожие на мигание неисправной электрической лампы.
На Стромболиччо погасли последние отблески солнца, и море стало почти черным. Огромные пенистые волны одна за другой набегали на черный пляж, расчерчивая его белыми полосами, и их шум сливался с глухим монотонным рокотом вулкана.
В последние двадцать четыре часа Диоген почти не думал о недавних событиях: огромным усилием воли ему удалось вытеснить из сознания болезненные воспоминания. Пройдет немного времени, и он обязательно все как следует обдумает, а сейчас ему нужен отдых. В конце концов, он дома, впереди у него еще уйма времени, чтобы как следует все рассчитать и нанести следующий удар.
Но за спиной я постоянно слышу
Бег колесницы времени крылатой.[18]
Диоген так сильно сжал тонкий бокал, что тот треснул. Раздраженно швырнув осколки на землю, он пошел на кухню за новым. Шерри был из старых запасов, сделанных несколько лет назад, и Диоген старался не расходовать зря ни капли.
Сделав маленький глоток, он немного успокоился и вернулся на террасу. Деревня готовилась к ночному отдыху: снизу доносились приглушенные голоса и детский плач, где-то стукнула дверь. Шум мотора слышался теперь уже гораздо ближе, на одной из извилистых улочек, ведущих к его вилле.
Диоген поставил бокал на перила террасы, закурил, глубоко затянулся и выдохнул дым в темный воздух, напряженно вглядываясь в сторону деревни. «Апе» определенно поднимался по склону горы, скорее всего по виколо Сан-Бартоло… Заунывное жужжание мотора приближалось, и Диоген впервые почувствовал тревогу. Поздний вечер – неподходящее время для поездок на «апе», особенно в верхней части деревни. Разве что кто-то приехал на такси… Но было начало весны, для туристов рановато: паром, на котором он прибыл из Милаццо, доставил на остров только продовольствие и другие товары. К тому же с тех пор прошло уже несколько часов.
Диоген усмехнулся про себя: он слишком вымотался, вот и лезет в голову всякая ерунда. Эта дьявольская погоня, последовавшая непосредственно за чудовищным провалом, совершенно выбила его из колеи, лишила присутствия духа. Ему нужен отдых – чтение, интеллектуальные занятия, способствующие восстановлению сил. Сейчас самое время приступить к переводу «Золотого осла» Апулея, которым он уже давно хотел заняться.
Диоген снова затянулся, спокойно выпустил дым, посмотрел на море и вдруг заметил огни какого-то судна, огибающего мыс Пунта-Лена. Вернувшись в дом, взял бинокль и, наведя его на судно, увидел, что это старый деревянный рыбацкий ялик, направляющийся от острова в сторону Липари. Увиденное озадачило его: вряд ли кто-то решил порыбачить в такую погоду и в такое время суток. Вероятно, на судне доставили какой-нибудь груз.
Шум мотора послышался совсем близко, и Диоген понял, что повозка взбирается по узкой тропинке, ведущей к его вилле, окруженной высокой стеной. Двигатель заглох у самых ворот. Диоген положил бинокль на перила, а сам поспешил на боковую террасу, с которой тропинка просматривалась лучше всего. Но когда он подошел, «апе» уже исчез из виду, а его пассажира, если таковой имелся, нигде не было видно.
Диоген замер. Сердце его билось так сильно, что он слышал, как кровь шумит в ушах. В этой части острова не было других жителей, кроме него. Значит, на рыбацком ялике прибыл не груз, а человек. И этот человек доехал до самых ворот его виллы.
Диогена охватила паника. Он бросился в дом и, перебегая из комнаты в комнату, закрыл окна. Потом выключил свет и запер двери. Вилла, как и большинство жилищ на острове, напоминала настоящую крепость: с тяжелыми деревянными ставнями на окнах, коваными замками на дверях и каменными стенами почти в метр толщиной. Кое-что он усовершенствовал сам. В этом доме ему ничто не грозит – по крайней мере, у него будет достаточно времени, чтобы обдумать сложившееся положение.
Через несколько минут все входы и выходы были надежно заперты. Тяжело дыша, Диоген стоял в темной библиотеке. У него опять мелькнула мысль, что это лишь приступ острой паранойи. Сходить с ума из-за того, что он увидел лодку, услышал звук подъехавшего такси? Смешно. Она никак не могла его найти – к тому же так быстро. Он прибыл на остров только вчера вечером. Предполагать такое – полный абсурд.
Он вытер вспотевший лоб носовым платком и задышал ровнее. Нельзя быть таким идиотом. Все эти неприятности расшатали ему нервы даже больше, чем он думал.
Диоген уже шарил по стене в поисках выключателя, как вдруг раздался неторопливый стук в большую деревянную дверь – как ему показалось, издевательски неторопливый, – и каждый удар эхом разнесся по всей вилле.
Он замер, сердце его снова бешено заколотилось.
– Chi c’и?[19] – спросил он.
Ответа не последовало.
Дрожащими пальцами он провел по ящикам книжного шкафа, нащупал нужный, открыл и достал из него «беретту». Повернул магазин, убедился, что он полон, и вытащил из соседнего ящика большой электрический фонарь.
Как? Как это могло произойти?! Он чуть не задыхался от переполнявшей его ярости. Неужели это действительно она? А если нет, то почему на его вопрос никто не ответил?
Диоген включил фонарь и посветил по сторонам, стараясь представить себе, в каком месте она попытается войти. Скорее всего выберет боковую террасу, которая ближе всего к тропинке и через которую легче проникнуть в дом. Тихонько приблизившись к двери, он бесшумно отпер замок и осторожно положил ключ на кованую дверную ручку. Потом отступил на середину комнаты, опустился на одно колено, а когда глаза привыкли к темноте, прицелился и стал ждать. Единственным звуком, доносившимся до него сквозь толстые стены виллы, был низкий рокот вулкана. Диоген замер, напряженно прислушиваясь. Прошло пять минут, десять. Наконец ключ, звякнув, упал на пол, и Диоген тут же начал стрелять. Четыре пули прошили дверное полотно, образовав правильный ромб. Для девятимиллиметровой «беретты» даже самая толстая часть двери не представляла серьезного препятствия, и у заряда оставалось еще достаточно смертоносной силы. Он услышал сдавленный вскрик, стук падающего тела и странный царапающий звук. Потом еще один вскрик – и все стихло. Приоткрывшаяся дверь скрипнула под порывом ветра.
Судя по звукам, она мертва, но все же у Диогена оставались сомнения. Констанс слишком умна и вполне могла его разыграть. Или не могла? И вообще, действительно ли это была она? Вдруг он подстрелил какого-нибудь незадачливого грабителя или посыльного? Низко согнувшись, Диоген направился к двери, а подойдя поближе, опустился на пол и последние несколько футов прополз на животе. Замерев, стал вглядываться в узкую щель над порогом. Чтобы убедиться, что все это не розыгрыш и на ступеньках действительно лежит мертвое тело, нужно было открыть дверь еще хотя бы на дюйм. Он немного подождал и, когда налетел очередной порыв ветра, быстро выглянул на террасу.
В ту же секунду один за другим раздались два выстрела, пробившие дверь в нескольких дюймах от головы Диогена и осыпавшие его градом щепок. Задыхаясь, он перекатился на бок. Дверь была открыта уже на фут, и с каждым порывом ветра распахивалась все шире. Констанс намеренно стреляла очень низко, и если бы он не распростерся на полу, то был бы уже мертв.
Диоген посмотрел на пулевые отверстия. Похоже, ей удалось достать среднекалиберный полуавтоматический пистолет – судя по звуку, это скорее всего был «глок», – а также освоить по крайней мере основы стрельбы.
Новый, гораздо более сильный порыв распахнул дверь, и она ударилась о стену, а потом с громким скрипом начала закрываться. Осторожно приблизившись, Диоген одним резким движением захлопнул ее и, сев, быстро задвинул засов. Едва он успел откатиться в сторону, как снова раздался выстрел. На этот раз пуля прошла всего в паре дюймов от его уха, и несколько острых щепок впились в шею.
Диоген, лежа на полу, тяжело дышал. Он понимал, что, запершись в доме, сделал свое положение заведомо проигрышным. Он не видел, что происходит снаружи, не знал, откуда она появится в следующее мгновение. Конечно, дом укреплен и в него не так-то легко проникнуть, но все же это не подземный бункер. В свое время Диоген счел неразумным привлекать излишнее внимание местных жителей чрезмерными мерами предосторожности, и вот результат: выстрелом из пистолета можно сбить любой замок на любом окне или двери. Нет, лучше сразиться с ней за стенами виллы, где он сможет с выгодой для себя использовать свое физическое превосходство, свое непревзойденное умение стрелять и отличное знание местности.
В деревне наверняка слышали стрельбу. Местные жители вызовут полицию, а это совсем ни к чему. Но с другой стороны, ветер дует с моря, и громкий шелест листвы фиговых и оливковых деревьев вполне мог заглушить выстрелы. Не говоря уже о непрерывном рокоте проснувшегося вулкана. Вполне возможно, что за всеми этими звуками никто не обратил внимания на выстрелы. А что касается полиции, то в зимнее время органы правопорядка на острове были представлены единственным карабинером, коротавшим вечера за карточной игрой в баре у Фикогранде.
Диоген задрожал от вновь охватившей его ярости. Она проникла в его дом, его убежище, его последнее пристанище. По правде говоря, у него не было другого укрытия, как не было и возможности еще раз сменить имя. Изгнанный отсюда, он будет обречен на вечные скитания, будет жить, как бездомный пес. Даже если ему удастся незаметно улизнуть, пройдут годы, прежде чем он почувствует себя в безопасности, обретет новое имя. Нет, он должен покончить с этим раз и навсегда.
Три выстрела прозвучали один за другим, и Диоген услышал, как ставня на кухонном окне распахнулась и с оглушительным стуком ударилась о стену. Он вскочил и, пригнувшись, бросился к невысокому каменному простенку, отделяющему кухню от столовой. Ветер, завывая, врывался в открытое окно.
Удалось ли ей проникнуть в дом? Он обогнул простенок, выскочил на середину кухни и посветил фонариком – никого. Бегом вернулся назад, проскользнул в столовую и прижался к стене. Единственный выход – постоянное движение, оставаться на месте нельзя ни в коем случае…
Прогремели еще три выстрела, на этот раз со стороны библиотеки, и Диоген услышал, как хлопнула и стала раскачиваться на ветру следующая ставня. Так вот каков был ее план – одну за другой пробить бреши в его обороне, пока дом не лишится последней защиты. Но он не станет играть в эту игру. Необходимо перехватить инициативу. Он, а не она выберет место последней, решающей схватки.
Он должен выбраться наружу. И не только выбраться, но и подняться на гору. Он знает каждый изгиб ведущей вверх крутой и очень опасной тропы. Физически Констанс не слишком сильна, а после долгой изматывающей погони наверняка ослабла еще больше. Наверху у него будут все преимущества – в том числе и умение метко стрелять в темноте. Но Диоген тут же напомнил себе, что однажды уже совершил ошибку, недооценив ее. Это ни в коем случае не должно повториться. В ее лице он столкнулся с самым непоколебимым и, возможно, самым опасным противником.
Мысленно он уже взбирался на гору. Древняя тропа была проложена почти три тысячелетия назад греческими жрецами, совершавшими жертвоприношения Гефесту. Примерно посередине она разветвлялась на две части: более новая вела к вершине вдоль гребня Лисционе. Древняя же греческая тропа сворачивала на запад, к гребню Бастименто, где много веков назад ее пересекла Сциара-дель-Фуоко, легендарная Огненная лавина. Сциара представляла собой непрерывный поток раскаленной лавы, которая, стекая из кратера вулкана, заполняла собой огромное ущелье в милю шириной и триста футов длиной и в конце пути низвергалась в море, поднимая клубы пара. Стоя на скалистом краю Сциары, обдуваемый поднимающимся от лавы обжигающим воздухом, человек испытывал ни с чем не сравнимые ощущения: казалось, внизу перед ним разверзся сам ад.
Сциара-дель-Фуоко. Идеальное решение проблемы. Попавший в нее человек бесследно исчезнет в буквальном смысле этого слова.
Самая трудная задача – незаметно выбраться из дома. Но в конце концов, не может же она быть повсюду одновременно. А даже если и подстережет его у выхода, то вряд ли сумеет попасть в темноте в быстро движущуюся фигуру. Чтобы научиться так стрелять, нужны долгие годы тренировок.
Диоген подкрался к боковой двери и замер. Одним резким толчком распахнув ее, бросился в темноту. Как он и ожидал, грохнул выстрел, пуля пролетела всего в нескольких дюймах. Упав на землю, Диоген несколько раз выстрелил в ответ. Потом вскочил, выбежал из ворот, повернул направо, достиг конца тропинки и помчался вверх по высеченным в застывшей лаве ступеням, которые вели к древней тропе, поднимавшейся по склону вулкана Стромболи к Огненной лавине.