Клоны не рождаются

Глава 7. Час быка и сумка-холодильник

Иногда мне кажется, что я не имею права жить.

Это случается где-то между четырьмя и пятью утра — я стараюсь придерживаться земных суток, хотя это непросто. Даже часы завела. Не люблю, когда что-то болтается на запястье, но часы терплю. А вот они меня терпеть не могут.

Все время глючат.

Этот час называют, кажется, часом быка. Не знаю, почему именно бык. Почему не унылый лебедь или оптимистичный опоссум, а бык.

С символами всегда так.

Пока докопаешься до исходника, успеешь поздороваться с останками трилобитов.

В первый раз на меня накатило тогда, когда я сидела в коридоре и тупо смотрела в стену. Думаю, это была побочка. Отвратительнее побочки я не встречала — кроме, пожалуй, пометки «кома, в ряде случаев смерть» на этикетке местного аспирина.

На меня накатила тоска в том соотношении с хандрой, которое превращает человека в какой-нибудь меланхоличный овощ. В таких случаях я предпочитаю представлять себя арбузом: зеленая полоса, зеленая, зеленая — и хвостик, как последний штрих к портрету «уныние, грех смертный, седьмой».

Я немного расковыряла вену, когда колола Сенькино «лекарство», и саднящая ранка не давала мне погрузиться в это ощущение полностью, с головой, как спасательный круг не дает погрузиться в морскую воду.

Если бы не она, я бы сдалась.

Какие мелочи иногда отделяют нас от отчаянья!

Я сдирала корочку. Она подсыхала, а я снова сдирала, глядя, как набухает красная капля. Я впервые думала — а настоящее ли это? Лизнула — соленое.

Надо было встать. Пройти несколько шагов. Завалиться спать на роскошный матрас, который нам выдали вместо нормальной кровати: кажется, слизняковая натура главнюка просто не могла принять саму идею ножек у спального места и ножек вообще.

Завернуться в мягкое одеяло, высунуть пятку.

Но «лекарство» чертовски хорошо работало: несмотря на колоссальную усталость, навалившуюся на меня, спать совершенно не хотелось.

Но и на то, чтобы встать, сил тоже не было.

Силы были только на размышления о том, могу ли я звать себя Танькой, если я всего лишь нелицензированная пиратская копия. Где-то там, отделенная от меня толщей времен и тьмой тьмущей километров космоса, гуляла настоящая Танька. Она от пуза налопалась пельменей и выбирала платье для выхода за эстонского падишаха. Или просто делала домашку, скучно и банально.

Я бы хотела делать домашку. М-м-м, примеры! Интеграл — площадь под графиком и неплохое имя для космического корабля.

А меня можно звать просто Т.

И даже не нужно отнимать эмоции: все равно на них не осталось сил.

Вот, что я думала.

А потом рядом со мной лег дракон. От него пахло дорогим парфюмом и, почему-то, селедкой. Я приняла его за сон наяву, хотя самым краешком сознания и понимала, что его зовут Крейг.

Он скосил на меня янтарный глаз. В мягком свете ламп его чешуя казалась золотистой. Он отражался в черном полу, как в асфальтовом озере — не знаю, откуда взялась эта мысль.

У него была длинная-длинная шея. Передние лапы он подогнул под грудь; задние тоже подобрал. Удивительно компактный, как кот в коробке.

Он оставался недвижим, как статуя, только длинный хвост похлопал меня по плечу.

— Это какой-то ритуал? — Спросил дракон.

— Что? — Я слишком долго думала, прежде чем отозваться.

— Сидеть на полу и расцарапывать рану. Ты по кому-то скорбишь? — пояснил Крейг мягко.

Так мягко, как только может существо, чей язык состоит из «ц», «к» и «р» с незначительным вкраплением гласных. Это была мягкость ржавой бензопилы. Очень ласковой и доброй бензопилы.

— Разве что о себе? — скорее спросила я.

— Правильно, — кивнул Крейг. — Похорони себя. Не стоит оставлять другим все веселье.

— Что?

— Похороны — это же весело, — пояснил Крейг. — Закуски, травка, танцы. Ритуальный костер. Никаких больше забот. Ради этого стоит жить, а? Я бы хотел такие. Даже гроб купил. Хороший, горючий. Но у меня есть птенец, на которого нельзя оставить гнездо.

— А, — безразлично согласилась я. — Вот почему вы здесь.

— По правилам человеческой вежливости, я слышал, следует сказать, что я просто гулял в этом отдаленном полузаброшенном крыле.

Хвост изобразил что-то похожее на вопросительный жест.

— Не стоит.

— Быть вежливым?

— Притворяться человеком. Вы же, ну… Динозавр? Ящер? Дракон? Совсем другой. Когда что-то другое притворяется нормальным это… страшно.

— Дракон? — он повторил это, и узкий зрачок скользнул вбок, а потом снова впился мне в лицо — Крейг прочел и понял перевод. — Легендарное существо, мудрое и могучее? Ты мне льстишь. Думаешь, во мне есть мудрость? Только корысть.

— Драконы — это и то и другое. И побольше, побольше, побольше, — хихикнула я, осознав всю странность дискуссии, — так в чем же корысть?

— Я хочу, чтобы мой птенец завтра пошел и прочел роль действительно хорошему режиссеру из ваших, который проездом будет в этом съемочном цехе. Но, боюсь, он так наклюкался, что ему не до полета.

— Почему вы лежите? — Вдруг спросила я.

— Я люблю красивые кадры. — хвост указал в бесконечность коридора — одну справа, другую слева — я-то сидела, прислонившись к стене, — Ты отражаешься, я отражаюсь, мы отражаемся друг в друге. Это был бы замечательный кадр для фильма каждой из наших рас, разве нет? Я бы назвал его «взаимопонимание». Ты мне — я тебе, равный обмен. Ты укрепляешь мое гнездо; я помогаю тебе завести свое и ждать покоя до самой старости.

— Сбежать?

— Неказистая формулировка. Моя была лучше, — фыркнул Крейг, мотнув мордой, — мне нужно, чтобы Эр-ка завтра справился, но он не справится, если будет переживать за вас. Вот и все. А еще тот режиссер — ксенофоб, мне не стоит ему показываться. Эр-ке нужен другой агент.

— Не совсем…

— Я боюсь, его впечатлила та девчонка с вилкой, и он сделает что-то подобное, — склонил голову Крейг, — вроде угона челнока и окончательного разрушения своей полудохлой карьеры. На вас, людей, странно действует увиденная смерть. Вы перестаете думать, начинаете паниковать… В прошлом сезоне одна из клонов захотела уйти пораньше; теперь Эр-ка не хочет, чтобы кто-либо уходил. К счастью, вы заботитесь только о тех соотечественниках, которых считаете своими, и мне не придется красть всех, а потом представать перед судом за хищение в особо крупных размерах… а уж мелкую кражу моя репутация потянет.

— Мелкую кражу?!

Это было… оскорбительно, но логично. Я обиделась, но совсем немножко: когда твое спасение заключается в том, что ты и твоя подруга, по сути, вместе взятые не ценнее пары жвачек, которые продаются на кассе огромного космического универмага, это слегка сбивает с толку, и серьезно надуться не получается.

— Я кее-ци, — пояснил Крейг, — на межрасовом суде я имею право на адвоката моей расы. Он изучит ваши законы, касающиеся клонов, и легко докажет, что с моей стороны это всего лишь мелкая кража. Я уже консультировался. Когда меня поросят вас вернуть, окажется, что я вас потерял. Я часто теряю всякие мелочи: запонки, трубки, кольца… секхе.

— Я согласна. — Кивнула я, — Звучит дельно.

— Девушка с вилкой?

— Я мастер убеждения. Она не наделает глупостей.

— Что же. Для того, чтобы сделка была в силе, вам нужно всего-ничего: пристроить моего птенца на главную роль. — Крейг оскалился, пытаясь изобразить улыбку, — Я бы не предложил, если бы не был уверен, что вы сможете очаровать этого режиссера. Ты мастер убеждения, не так ли?

— У меня…

— Куча времени. — Крейг поднялся одним изящным движением, — Кажется, я выкурил лишку и врезался в ваши капсулы. Они хрупкие, а я нет. Случается. Завтра перед вами будут извиняться от имени принца.

Я еще долго сидела, но думала уже не о пиратских копиях. Я не могла понять, почему Крейг так добр к нам.

Я все-таки докопалась до причин. Но уже позже, перечитав целый ворох инопланетных газет.

…Когда-то давным-давно, лет за шестьдесят с гаком до моего прибытия на шоу, на далекой Цеери-ки заботливая мамочка замаскировала свою кладку. Согласно древней традиции замаскированная кладка выглядела точно так же, как вся остальная пустыня вокруг.

Кее-ци хотела, чтобы у нее родилось много девочек. Поэтому она закопала свои яйца на солнечном месте и тщательно проверила, чтобы песок там нагревался до надлежащей температуры, и никакая тень случайно туда не упала. В этом кее-ци похожи на наших крокодилов: пол ребенка зависит от температуры э-э-э… созревания.

Около месяца яйца мирно дремали, зародыши развивались по женскому типу, греясь под жесткими лучами двух местных солнц.

А потом компания туристов разбила рядом лагерь. Сестрам Крейга, можно сказать, повезло: они всего лишь попали в тень палатки, и вылупились несколько более агрессивными и решительными, чем обычная женщина расы кее-ци.

А вот Крейг был последним в кладке, и мало того, что отставал от самой старшей из своих сестер больше, чем на неделю и был закопан последним, с краю, так еще и именно на него беззаботный турист скинул сумку-холодильник.

Он мог бы погибнуть от подобной радикальной смены температурного режима, но все-таки вылупился. Конечно же, мальчиком. Причем, как бы это сказать… По-настоящему мужественным мальчиком. Он смог в одиночестве добежать до гнезда (до этого каждые два дня в точно такой же путь отправлялись его сестры, пугая бедных туристов до заикания, и, увы, справились не все — впрочем, это была древняя традиция, птенец считается птенцом, о котором стоит заботиться, только если смог найти материнское гнездо) и стать потом одним из самых сильных борцов в своем гнездовье. Он выиграл юношеский чемпионат дюны, потом — пустыни…

А потом его пригласили на мелкую роль в местном кино про детишек, борющихся против банды хулиганов из соседнего гнездовья. Как главаря хулиганов, конечно. От него требовалось громко рычать и красиво упасть. Фильм не ждал успех, он быстро забылся, но Крейг тогда по-настоящему увлекся кино и отказался участвовать в первом из подготовительных боев к чемпионату мира.

На своей родной Цеери-ки Крейг безусловно смог оставить значительный след: он оказался одним из первых каскадеров, способных использовать в работе только передние лапы и касание хвоста. У местных женщин они крепче, потому что нужны не только для тонких манипуляций, но и для переноски достаточно тяжелых вещей, вроде яиц, и для раскопок. Но женщин-каскадеров не так много и у них свои техники, компенсирующие большую массу и меньшую подвижность, чем у мужчин, и свои школы.

Первый месяц лапы Крейга развивались по женскому типу — среди других, хрупколапых, мужчин это было большим преимуществом. Однако Крейг все равно не смог бы опереться на них всем своим весом: если кее-ци попытаются проделать что-то вроде человеческого подтягивания, они просто вывихнут себе плечи. Вес во время трюка традиционно распределяется в том числе на задние лапы, три точки опоры, как в человеческом скалолазанье, и как минимум одна из них — задняя конечность.

Крейг же научился находить баланс и в какой-то момент отталкиваться от веревок только передними лапами, что позволило ему выполнять несколько эксклюзивных трюков.

Популярность не свалилась на него, как снег на голову. Он ее просто заработал. Никто, кроме него не мог сделать фильм про очередного супермена в штатском настолько зрелищным. К тому же он был настоящим красавчиком, да и актером пусть и не гениальным, но уверенно-средним.

Он не стоял на месте, он придумывал новое. Достаточно узкое у него получилось амплуа, но его оно полностью устраивало. Деньги текли рекой. А потом ему намекнули, мол, хватит балду гонять. Остепеняйся.

Жениться Крейг не был готов, поэтому совет «остепениться» истолковал несколько иначе. Тогда-то у него появилось первое «гнездо». Ученики. Такие же мальчишки, как он когда-то, хотевшие освоить хитрую каскадерскую науку.

Таким образом и выяснилось, что теплый первый месяц оставил Крейгу настолько сильный материнский инстинкт, что он способен учить детей и действительно болеет за каждого из них. Ему не было плевать, он протежировал каждого своего ученика и помнил их имена даже спустя годы — редкость для учителей-мужчин кее-ци. Для него «гнездо» было не местом, которое необходимо защищать, как у большей части его мужчин-сородичей, а птенцами — женский тип восприятия. Это не считалось в его культуре отклонением, потому как и до него многие развивались не совсем правильно, но все равно было необычно (со знаком плюс).

Мелкотня его, конечно, тоже уважала, учиться у Крейга было очень круто.

Но однажды случилось несчастье, без которого, увы, Крейгова профессия не обходится. Во время освоения очередного трюка один из учеников вывихнул плечо, сломал кончик хвоста и, самое ужасное — ключицу. Та срослась неправильно, несмотря на все старания врачей. Это значило, что в каскадеры мальчику путь закрыт.

И хоть Крейга никто не винил, Крейг вполне успешно справился с самопожиранием и сам. Думаю, просто накопились подобные случаи, и тот парень стал соломинкой, сломавшей Крейгу хребет. Он с огромным трудом выпустил свою последнюю группу и вцепился в предложение мелькнуть в межгалактическом фильме так, как будто раньше в жизни не говорил, что сама идея снимать ширпотреб для всех рас сразу — в корне провальна.

И стал пробиваться наверх, выше, выше, к главной роли в «Лакмусовом чмоке»… и там встретил Сеньку.

Если есть на свете такая штука, как предопределенность, я бы сказала, что эта встреча была предопределена судьбой. Как кошки берут на воспитание щенят, так Крейг взял на воспитание мелкого секхе, и не сразу это понял.

Люди так влюбляются, как Крейг берет под опеку.

И на пути к счастью птенца мелкая кража и правда не казалась Крейгу проблемой.

Он тогда еще не догадался, что его главная беда — привычка записывать в птенцы вообще всех беспомощных секхе, которые попадутся ему на глаза.

А вот нечего было учеников бросать! Они до сих пор благодарственные письма пишут, сама видела, на свадьбы приглашают, советов просят… Ну-ну, бросил там, вернулись здесь. От призвания не уйти, как ни крутись.

Это карма, вот что!