Кинжал Немезиды

Глава 4

Год 3 от основания храма. Месяц одиннадцатый, Атанайон, богине Атане-градодержице посвященный. Энгоми.

Я стою на стене акрополя и дышу соленым ветром. Привычный мне ноябрь — дрянное время для морских путешествий. Ветры начинаются, шторма и даже дожди. Корабли с зачаточным килем переворачивает любой сильный шторм. Потому-то люди приличные сидят дома, с любовью заглядывая в пифосы с зерном, вином и соленой рыбой, а в море уходят лишь недоловленные нами негодяи из бухт Карии и самые отчаянные из купцов. Здесь, южнее Кипра, умелый кормчий мог водить корабль даже зимой. Ханаанские порты стоят каждые тридцать километров, да и берег удобный, а потому укрыться, как только начинает темнеть горизонт, не представляет великой трудности.

Я уже отпустил царей, взяв с них довольно щадящий выкуп и подробнейшие клятвы, а полный запрет на торговлю для финикийцев сменил на патент. Плати в казначейство Энгоми и плавай по моему морю сколько хочешь. Тебе прибьют на борт медные цифры, который будут в каталоге у каждого командира биремы. С буквами у этих отморозков не очень, но цифры они кое-как выучили. Вой в Финикии стоит страшный, и купцы злы, как собаки. Но, как и бывает в таких случаях, злятся они не на меня, а на своих царей, которые, по образному выражению одного нашего аспиранта, их в этот блудняк втравили. А я для них, пока не забылась последняя война, — отец родной и благодетель. Это пройдет, конечно. Добро забывается быстро. Но пока это еще так.

Зимой тут скучно. Как же не хватает кино, телефона и потока информации, который льется на современного человека круглые сутки. У меня поначалу ломка была, потом привык понемногу, и теперь вот снова накрыло. Люди здесь ленивы. Они живут медленно и тягуче, принимая решения месяцами, бесконечно откладывая их на завтра, пока не клюнет жареный петух. Бесит это меня невероятно, а потому я выгляжу здесь как инопланетянин. Я не могу сидеть у рыбацкой хижины и наслаждаться солнцем только потому, что на сегодня у меня уже есть что пожрать. Нет еды на завтра? Так то будет завтра! Подобным образом здесь живут многие. Греки же.

— Государь! — стражник возник за спиной словно тень. — Господин Корос вернулся. Просит принять.

— Тащи его сюда! — резко повернулся я. Информационный поток, оскудевший вместе с навигацией, обещает вновь потечь полноводной рекой.

Он изрядно похудел. Низкорослый толстячок, каким я его запомнил, за время пути остался лишь с намеком на щечки и животик, а лицо, руки и шея его приобрели насыщенно-смуглый оттенок, такой обычный у моряков и совершенно невероятный для почтенного писца, привыкшего к тени каменных сводов.

— Господин, — склонился он. — Ваш приказ выполнен.

— Вы до самой Ильвы дошли? — не на шутку возбудился я.

— Вот! — застенчиво улыбаясь, он полез в сумку на боку и достал буро-коричневый камень, в котором даже я узнал кусок отличной железной руды. Не нужно семи пядей во лбу быть.

— А Сицилия… Тьфу ты! Сикания как? — жадно спросил его я.

— Земля там богатейшая, господин, — мечтательно улыбнулся писец. — Свиней столько, сколько я свою жизнь не видел. А какие луга! А дубравы! Желуди можно мешками собирать.

— А Одиссей где? — закрутил я головой.

— Дома остался, — ответил Корос. — Придет по весне, еще до Плеяд, чтобы свою долю получить. А я на сидонской гауле приплыл. Мы ее по дороге наняли. Правда, Одиссей сначала ее хозяина пристрелил…

— Не удивлен, — оборвал я его я. — Это на него похоже. Записи подготовь и мне представь. Награду получишь достойную.

— У меня есть просьба, господин, — замялся Корос. — Экипаж сидонцев… Полезные люди. Возьмите их на службу. Они побережье Италии и Сикании знают. У нас таких людей и нет больше.

— Конечно, — кивнул я. — Скажи им, что получат дома в Энгоми. Если прослужат мне пять лет, то дома перейдут с их собственность. Пусть перевозят семьи.

Сияющий писец удалился, а я снова повернулся к морю, которое сегодня было не по-ноябрьски ласковым. Потому-то Корос и рискнул ранним утром выйти из Угарита и пересечь-таки наш пролив.

Я поставил на зеро, до предела обострив отношения с Египтом, но деваться мне некуда. Я выжал из имеющейся ситуации если не все, то почти все. Через двадцать лет остервеневшие от жажды власти бабы в гареме организуют убийство собственного мужа, Рамзеса III, и сильная страна покатится по наклонной, как машина без тормозов. Она сначала потеряет Ханаан и его дерево, потом Нубию и ее золото, а потом лишится почти всей Дельты Нила и доступа к морю. Египет съежится, как шагреневая кожа. Он уйдет на юг и станет убогой деревней размером в несколько миллионов человек. Это на таком торговом партнере я должен строить свой долгосрочный бизнес-план? Чушь! Египет скоро свалится, а мы свалимся вслед на ним.

Дальше меня ждет инерционный сценарий, который просто слегка притормозит кризис, но не излечит его. Чтобы преодолеть его полностью, мне нужно сделать две вещи: устранить проблему глобального голода и проложить торговые пути, которые перезапустят умирающие экономики этого мира. Нужен настоящий взрыв, катарсис, который перевернет представления людей о возможном и невозможном.

Куда проложить эти пути? В Черноморский бассейн, путь в который закрывает вечно мятежная Троя, в Корнуолл, откуда нужно наладить поставки олова, и в Индию. Вот так вот скромненько и со вкусом. И если в Корнуолл я пошлю Одиссея и Короса, то кого мне послать на бывшую Родину?

— Сосруко? — повернулся я к начальнику своей охраны. — Хочешь стать царем?

— Кого за это нужно убить, государь? — зашевелил кобанец орлиным носом.

— Ты ухватил самую суть, — усмехнулся я. — Только не убить, а увезти отсюда. Это почти одно и то же, и ничуть не легче. Я дам тебе большие корабли, и ты заберешь с собой голытьбу из Лукки и Карии. Там сейчас совсем плохо, царевич Элим прошел по берегу словно ураган.

— А куда их нужно увезти? — вопросительно посмотрел на меня Сосруко.

— Помнишь карту, которая висит у меня на стене? Там, в море Аззи, что за Троей, есть один некрасиво свисающий полуостров, немного похожий на бородавку. Наверное, он называется Таврида, потому что там живет народ тавров. Но это неточно. Ты заберешь его себе.

— Что там есть? — жадно спросил Сосруко.

— Там отлично растет хлеб и виноград, — я начал загибать пальцы. — Там великолепные пастбища. Там невероятное изобилие рыбы. И самое главное, рядом кочуют киммерийцы, называющие себя гамир. Они пасут своих коней по всей степи и могут наладить поставки олова. И тогда именно ты, а не Троя, будешь держать в своих руках ключ к этой торговле.

— Много воинов понадобится, государь, — нахмурился Сосруко.

— Две тысячи примерно, — кивнул я. — Там нет уж очень сильных царей. Полуостров отделяется от суши перешейком шириной в сорок стадий. Если перешеек перекопать и насыпать вал, то Таврида превратится в настоящую крепость. Кочевники севера больше не зайдут на его землю. Ты поплывешь туда весной, когда взойдут Плеяды, и заодно увезешь отсюда всю голодную лукканскую рвань, что сейчас прячется в скалах. Если понял, что я сказал, то позови госпожу Кассандру, — приказал я.

Ошеломленный открывающимися перспективами начальник охраны ушел, механически переставляя негнущиеся ноги, а я в который раз повернулся к морю, которое из ласково-синего понемногу становилось неприветливо-свинцовым. Я постою здесь еще. Мне необходимо продумать всю партию, которая развернется за Египет и за будущий канал фараонов, который нужно будет там проложить. Другого пути в Индию у меня пока нет.

Я уже вовсю хвастаюсь, что не дам Египту ни одного слитка меди. И что пусть они засунут себе свое зерно куда подальше. Купцы штабелями падают в обморок, но протестовать не смеют. А сидонцы, не теряющие связи с родным городом, уже донесли дикие вести до писцов-египтян.

— Звал, государь? — Кассандра неслышно возникла сзади.

— Сегодня первый день после дня Солнца, — напомнил я ей. — У тебя отчет.

— Здесь? — растерялась она. — На стене?

— Расскажи вкратце, — повернулся я к ней.

— Матушка, Андромаха и Астианакт, старший сын Гектора, в Трою уплыли, — выдавила она из себя и опустила глаза вниз. — Месяц как.

— Я уж думал, ты не скажешь, — укоризненно посмотрел я на нее. — Мне ведь тут же донесли об этом. Ты считала, что я не узнаю?

— Духу не хватало, — честно призналась она, то бледнея, то краснея. — За такое смерть полагается. А она ведь мать нам с Креусой. Умоляю, государь, пощади ее! Сошли на остров, но не убивай! Владычицей заклинаю!

— Ее козни будут стоить жизни многим, — ледяным тоном ответил ей я. — Но ведь это чернь. Кому есть дело до их жизней, правда?

— Молю, — она посмотрела на меня налитыми влагой глазами и зарыдала, впервые на моей памяти. — Пощади ее. Великой Матерью клянусь, собаки не найдешь преданней меня!

Рассказать Кассандре, что мамаша ее лишних три года землю топчет? И что ее собственная судьба — стать наложницей Агамемнона, родить ему детей и погибнуть под ножом убийцы? Все равно не поверит. И я просто махнул рукой.

— Не делай так больше никогда, — процедил я. — Я ведь доверяю тебе.

— Прости, — всхлипывая и глядя в землю, ответила она. — Я никогда не предам тебя. Сказала же вот… Просто она же мать…

— Иди, — отпустил я ее и вновь повернулся к морю. Оно сегодня успокаивало меня.

— Государь! — теперь Абарис меня отвлек. Никакого покоя нет. Даже подумать не получается в тишине.

— Чего тебе? — повернулся я к нему с недовольным видом.

— Сам же приказал, — непонимающе посмотрел он на меня. — Трибуны когорт собраны. Даже Хрисагон из Угарита приплыл. Мы план весенней кампании подготовили.

— Пойдем, — вздохнул я, ловя слабые лучи осеннего солнышка. — Весенняя кампания, да… Троя сама себя не вернет. И чего, спрашивается, этим дуракам не хватало!

Месяц двенадцатый, Ванактерион, когда после праведных трудов должно славить царя царей и победы его. Пер-Рамзес.

Сидонская торговля пришла в полнейшее ничтожество. Хищный царь Алассии словно ножом отрезал от скудного пирога кусок за куском и съедал все сам, не оставляя другим даже крошек. Из городов Ханаана уезжали умелые мастера, корабелы и купцы. И по большей части уезжали на Кипр, где их принимали с распростертыми объятьями. Многих расселили по полупустым городам: Ла-Китону, Пафосу и Лапитосу. Самым богатым и умелым позволили жить в Энгоми, а вот уважаемому купцу Магону предложили Пер-Рамзес. И предложили так, что он согласился. У него и выбора особенного не осталось. Его немалое состояние начало таять, и он, как человек торговый, понимал, что оно будет таять и дальше. Огромная семья, толпа слуг и их семьи, все это непрерывно требовало немалых средств. А любой купец печенкой понимает, что содержать всех этих людей нужно из прибыли, а не из капитала. Иначе капиталу быстро придет конец. Путь к нищете становился прямым, как стрела, и Магон потерял покой и сон.

Сидон стремительно превращался в заштатный городок, подобный Ашдоду, Тиру и Бейруту. Этот берег еще держался на плаву, и причиной тому был пурпур. Только пурпуром торговали сами цари, его не раздавали налево и направо. Заработать стало безумно сложно. Дорогу на Вавилон перехватил Угарит, который плотно спелся с арамеями. Дальше Родоса купцам теперь не пройти. Царица Поликсо завела такой флот, что и рыба в ее водах не проплывала неограбленной. А в Египте и вовсе никакой торговли нет. Вся она принадлежит царю Эшмуназару, которого хозяева-египтяне объедают до костей. Купцам-тамкарам остаются такие крохи, что даже Магон, предки которого служили царям несколько последних столетий, пошел на немыслимый для себя шаг. А все этот Рапану, старинный партнер и гостеприимец. Он большая сволочь, конечно, но иногда его советы бывают крайне своевременны.

Месяц назад.

— Великая богиня! Прими службу мою! — говорил Магон, глядя в ярко-синие глаза жуткой бронзовой птицы с кинжалами вместо перьев. — Клянусь честью семьи и жизнью своих детей, что не предам нашего господина. Покарай меня, Приходящая ночью, если я соврал даже в мыслях.

Где-то за спиной статуи вспыхнул ослепительно-яркий столб пламени, едва не ударивший в потолок. Вспышка была такой сильной, что купец чуть не ослеп. Он сомлел от накатившего ужаса и упал бы, но два безмолвных служителя подхватили его под локти.

— Богиня приняла твою клятву, Магон, — из полутьмы вышла пожилая жрица с лицом, изрезанным морщинами.

— А ты откуда мое имя знаешь? — прошептал ошеломленный купец, который сейчас соображал довольно туго. — Богиня тебе сказала?

— Иди за мной! Госпожа ждет тебя, — бросила ему жрица, повернулась и пошла не оглядываясь. Она не сомневалась, что он пойдет за ней.

Каменная беседка, увитая виноградом, оказалась по-женски уютна и мила. А великая жрица, которая прихлебывала какой-то ароматный настой, выглядела такой доступной и располагающей к себе, что у тертого купца даже волосы дыбом встали. Разные слухи ходили об этой женщине, и некоторые из них были откровенно пугающими. Так что ни ароматный настой, который она пила, ни гора ошеломительно пахнувших булочек не могли заглушить то чувство опасности, что источала эта царская дочь. Магон поклонился, достав пальцами до земли, что с его животом оказалось, положа руку на сердце, немалым подвигом.

— Ты теперь служишь государю, Магон, — сказал она, не предложив ему сесть. Впрочем, он на подобную честь и не надеялся.

— Да, госпожа, — ответил он.

— Ты купишь дом в Пер-Рамзесе, — сказала она. — Теперь ты будешь жить там.

— Как прикажете, госпожа, — проглотил тугую слюну Магон.

— Ты не прогадаешь. Там сейчас большая часть торговли этого мира, — она с аппетитом откусила булочку и запила ее чаем. — Мы будем давать тебе столько товара, чтобы ты получал достойный доход, подобный тому, что получают тамкары самого ванакса.

— Благодарю, госпожа! — сердце купца от счастья едва не выпрыгнуло из груди. Не обманул Рапану! Не обманул! Это же такие деньжищи!

— А взамен ты станешь нашими глазами и ушами в Египте, — продолжила она. — Во дворце множество царедворцев, твоих земляков. Ты знал об этом?

— Да, госпожа, — ответил Магон. — Я слышал, что сиятельный Бен-Амм возвышен сыном Ра, царем Черной Земли.

— Не только он, — покачала великая жрица головой, увенчанной короной из кос. — Еще есть некто Ур-Хаю, Махуба-Баал, Адду-Эль и Каркару[10]. Египтяне ненавидят их, презрительно называют ааму, но они сейчас обладают немалой силой при дворе. Ты должен сблизиться с ними.

— Но как? — вырвалось у Магона.

— Сто талантов меди и десять талантов олова, — с милой улыбкой ответила ему великая жрица. — Ты получишь их по половинной цене, и мы не потребуем от тебя отчета за потраченное. Важен результат. Если справишься, будешь получать ровно столько товара, сколько потребуется, чтобы с тобой начали считаться. Но цена будет такой же, как у всех тамкаров ванакса Энея. У нас нет цели осыпать тебя золотом. Ты останешься самым обычным купцом. Просто очень богатым.

А они не мелочатся, — думал Магон, в волнении облизывая сухие губы. — Задачи ставят почти невозможные, но и платят за выполнение, как подобает царям. Полталанта серебра дают мне на расходы. С ума сойти!

— С чего мне нужно начать, госпожа? — с собачьей преданностью спросил он ее.

— Ты познакомишься с чати, — великая жрица налила себе еще одну чашу травяного отвара. Странная чаша, с тонкой ручкой сбоку. Магон никогда таких не видел.

— С кем? — неприлично раскрыл рот купец. — С самим чати? Великим визирем Черной Земли?

— Да, — кивнула царевна. — Именно с ним. А то я уже вижу, как ты сложил в свои сундуки целую гору серебра. Нет, дружок, это было не тебе. Ты скажешь ему вот что…

Магон потряс головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания, и вслушался в презрительный бубнеж писца-египтянина.

— Внимай, ааму. В глаза господину не смотреть, без разрешения с земли не вставать. Обращаться: величайший, великий господин чати, слуга Гора. Заговоришь тогда, когда тебе прикажут. Если тебе дозволят подняться, то должен будешь стоять, опустив голову. Руки держать у тела и не размахивать ими, как пьяный матрос из Алассии. Уходить лицом к господину, склонившись. Проявишь дерзость, будешь бит палками. Повернешься спиной или покажешь подошву стопы, тебе конец. Все понял?

— Да, уважаемый, — униженно поклонился Магон, который уже снял с себя одежду, оставшись в одной набедренной повязке.

— Тогда иди!

Тусклый полумрак покоев визиря рассеивало пламя бронзовых ламп, куда были добавлены ароматные смолы. Магон уже передал подарки и вкратце рассказал, кто он такой и откуда. Кабы не груз меди и олова, с ним тут даже разговаривать бы не стали, и никакие подарки не помогли бы. Хвала богам, с медью и оловом в Египте было туго.

— Ты служишь царю Сидона? — спросил писец, никак не мог понять, кто же такой лежит перед ним, раскинув руки.

— Я покинул Сидон, величайший, — ответил Магон. — Там больше не найти пропитания. Я много лет служил царю Сидона, но раз царь Сидона служит Великому дому, то и я служу ему.

— Господину нашему чати угоден твой ответ, ааму, — важно ответил писец. — Но где ты взял медь? Ты теперь служишь царю Алассии, именуемому Эней?

— Я торгую с Алассией, — ответил Магон. — Царь Эней благоволит мне за некоторые услуги, что я оказал ему когда-то.

— Какие именно услуги ты оказал ему? — голос писца стал ледяным.

— Я передавал его письма царю Сидона, прямо перед той злосчастной войной, — ответил Магон. — Я невольно выступил послом царя Энея.

— А почему именно ты выступил послом? — подозрительно спросил писец.

— Мне не оставили выбора, о слуга Гора, — тоскливо вздохнул Магон. — Мой корабль с товаром задержали в порту Энгоми. Спросите у кого хотите. Эту историю знает весь восточный берег. А теперь, раз уж царь Эней победил, то он благосклонен ко мне и позволяет торговать своей медью.

— Ты вхож во дворец?

Магон не видел чати, но буквально чувствовал, как тот напрягся. Словно лев перед прыжком.

— Да, господин чати, — ответил Магон. — Я могу войти туда и попросить о встрече. И я знаю многих уважаемых купцов Энгоми.

— Ты знаешь некоего Рапану?

— Его все знают, — ответил Магон. — Но я знаю его с детства. Я торговал еще с его отцом. Достойнейший был человек.

— Зачем ты просил о встрече, ааму? — перешел к делу писец.

— Я был во дворце царя Энея, о слуга Гора, — ответил Магон, — и слышал странное. Я, как верный слуга Великого Дома, не могу не рассказать об этом. Весть слишком важна, чтобы передать ее кому-то еще…

— Говори! — услышал он приказ, хлесткий, как удар плети.

— Я слышал, что господин наш чати милосердно приказал царю Алассии отменить поборы с ханаанских купцов, отдать корабли, вернуть украденный лес и прочее. Так вот! Царь Эней в безумии своем отверг эти справедливейшие требования. Он сказал… Я не могу произнести то, что он сказал, величайший.

— Говори! — снова повторил писец.

— Он сказал, что раз его кораблям нельзя входить в гавани Страны Возлюбленной, то они туда и не войдут. А раз его корабли не войдут, то и ничьи другие больше не войдут. Он будет топить всех, кто посмеет без его разрешения приблизиться к берегам Черной Земли. И что обойдется он без египетского зерна. И без всего остального обойдется тоже. Стекло купит в Тире, а лен — в Каркаре. А золота у него и своего полно, рудники Сифноса работают исправно.

— Ты уверен, купец? — услышал Магон озадаченный голос. — До нас доносились странные слухи, но мы не верили им. Ты не врешь?

— Как бы я посмел, величайший! — воскликнул он. — Царь Эней приказал отправить весной не один караван в Вавилон, как обычно, а целых два. Туда пойдет весь груз железных инструментов и медь Кипра, что предназначались для Египта. Я и сам не знаю, смогу ли вымолить у него хотя бы сотню талантов.

— Он обезумел? — раздался недоуменный голос самого чати. — Боги поразили его немыслимой гордыней? Он что, готов отказаться от торговли с нами?

— Я всего лишь передал то, что слышал, великий господин, — смиренно ответил купец. — Я не посмел бы соврать ни в едином слове.

— Господин наш чати дозволяет тебе встать, — услышал Магон. — Сиятельный слуга Гора одарит тебя грузом зерна сорта шедет в обмен на твою медь и олово. Это лучшее зерно, и цена его будет невелика. Но господин наш потребует от тебя службы.

— Несомненно, величайший, — Магон стоял, прижав руки к бокам. — Все, что прикажет сиятельный.

— Раз ты вхож во дворец Энгоми, ты станешь нашими глазами и ушами там.

— Как прикажет господин, — склонился купец. — Я отправлюсь в Энгоми немедленно, как только получу зерно.

— Господин наш чати благосклонно взирает на тебя, купец, — услышал он. — Ты сообщишь писцу канцелярии место своего жительства. Город не покидать, ждать распоряжений. Можешь идти.

Выйдя на улицу и утерев капли пота со лба, Магон посмотрел на покрытые резными узорами стены дворца и выдохнул.

— Зерно шедет, да по хорошей цене! А жизнь-то налаживается! Дело за малым. Остаться в живых. Но за такие деньги я готов рискнуть. Деньги! Деньги! Великие боги, как наши отцы и деды жили без них? Не понимаю.