Кикимора и ее ёкай

Глава 26. Дебри теологии

А подруга любезная тем временем переминалась с ноги на ногу, розовела щечками и прощалась с мужчиной в черном хаори. Сейчас, при свете раннего утра, выглядел он вполне обычно, даже скучно. И не скажешь, что троих демюнюк вчера за одну секунду ухлопал. Худой весь, вытянутый, как спичка, волосы в хвосте дурацком, сандалии на ногах деревянные странные… Чудак. Дома, на болотах бы сказали, что его даже стрыга бы жевать не стала.

«И правда, не стала бы», — подумала кикимору, вспомнив красавицу-стрыгу. Та на такого худосочного и не взглянула бы. Может, только бы полюбопытничала, где сандалеты такие взял. Модница была потому что.

— Идите прямо, в этих землях спокойно, Они тут нет, — буркнул Дзашин. Он тоже выглядел смущенным, поэтому скомканно попрощался, поклонился, подозвал к себе жестом черного волка-оками и исчез.

Кикимора посмотрела вперед. Тонкая паутинка Ёрогумо снова заблестела при свете солнца.

— Ну что, Дружок, пойдем?

Она попыталась выкинуть этого самого Дзашина из головы, но как-то не очень выходило. И нарциссы еще эти нарисованные… Ну какой он бог войны и разрушения? Такие нежные цветы на бумаге изобразил, ну просто сил нет. С другой стороны, оружием он машет будь здоров. И глаза у него черные, а в них будто угли так и тлеют, так и переливаются скрытым багрянцем. Того и гляди, вспыхнут, сожгут.

«Ох, не увлечься бы да не обжечься», — озабоченно подумала кикимора. Курортные романы все-таки были не ее конек. Да и на курорты она как-то не выбиралась. Вот, болото есть, и хватит.

Но совсем скоро яркие впечатления, оставленные Дзашином, немного притухли. Потому что прямо на залитой солнечным светом горной тропке сидел и плакал ребенок лет двух.

Плакал безутешно, икал, сучил маленькими босыми ножками. У кикиморы сострадательно сжалось сердце.

— Не надо, госпожа Мари-онна-сама, не трогайте, — сказал Тузик, но предостережение запоздало. Кикимора уже подняла мальчугана на руки.

— Ну что ты, что ты, мой хороший, — ласково сказала она, погладив ребенка по голове. Тот поднял на нее лицо, испещренное морщинами и с редкой куцей бороденкой. Младенец с лицом старика ухмыльнулся и вцепился кикиморе в ворот дорожного кимоно.

— Госпожа Мари-онна-сама! — горестно воскликнул Шарик. — Вы поторопились и взяли на руки конаки-дидзи! С каждым вашим шагом он будет весить все больше и больше и в конце концов задавит вас! Он так людей убивает, а потом ест!

Кикимора с удивлением посмотрела в довольное морщинистое лицо.

— Правда, что ли?

Она попыталась поставить «ребеночка» на землю, но тот весьма проворно перелез повыше.

— Чего тут только не бывает… В наших краях такого многообразия нечисти нет, даже скучно и за родину обидно.

— Госпожа, давайте я помогу, — суетился не на шутку перепуганный каукегэн.

— Шаря, не переживай, — улыбнулась кикимора и удобнее перехватила ёкая под голый младенческий зад. Сделала шаг, другой и бодренько пошла вперед, совсем не ощущая тяжести.

— Не выйдет у нашего младенчика меня задавить, — сказала она, наблюдая, как с лица ёкая пропадает довольная улыбочка.

Тот дернулся было, чтобы его поставили на землю, но кикимора не позволила.

— Э, нет, дружочек, я тебя так просто не отпущу. Поедешь на ручках, как и хотел.

Мало кто знал, что та, кто донесет конаки-дидзи один ри (один ри — около 4 км) и не умрет раздавленной, получит благословение материнства. А сам конаки-дидзи исчезнет, чтобы переродиться и стать человеком. Кикимора этого не знала, но шла вперед с ёкаем на руках интуитивно: чувствовала, что нельзя отпускать с рук того, кто причиняет людям вред.

Конаки-дидзи перерождаться не планировал: ему вполне нравилось быть демоном и питаться незадачливыми сердобольными прохожими, хоть и редкими, но все еще ведущимися на его жалобный детский рев.

— Пусти, — выгибался младенец с лицом старика и принимал самые неудобные позы, чтобы его было невозможно нести. Кикимора, вырастившая троих детей, на это только хмыкала и пару раз шлепнула по голому заду.

— А ну, цыц! — грозно сказала она.

— Вот бы тебя раздавило побыстрее, противная тетка! Почему ты вообще можешь меня нести? — недовольно пыхтя и выгибаясь, спрашивал конаки-дидзи.

— По кочану, — ласково отвечала кикимора и снова перехватывала демона за пинающуюся пятку.

Шарик бежал рядышком и страховал на всякий случай, но уже не так нервно. Все-таки Мари-онна-сама была очень сильным ёкаем.

— Чтоб тебе провалиться в Йоми! Ама! Кусотарэ! — непереводимо ругался перепуганный конаки-дидзи, тщетно пытаясь вырваться.

— По жопе надаю, — предупредила кикимора, и ёкай примолк. Рука у нее была тяжелая.

— Тетенька, милая, отпусти на землю, я сам пойду, ножками, — неожиданно заканючил он.

«Тактику сменил», — хмыкнула про себя кикимора.

— Так я все-таки милая тетенька? Или противная тетка? Как ты там меня назвал? Кусотарэ? Шарик, переведи, а?

Но Тузик засмущался и переводить не стал.

— Ясно все с тобой, — вдохнула кикимора, сделала еще с десяток шагов вперед и ойкнула. Младенец с головой старика неожиданно исчез. Испарился прямо из рук, будто его и не было. В воздухе тихонько зазвенело, будто нежные снежинки разбились о стекло.

— Это как понимать? — озадаченно спросила кикимора.

— Вы пронесли его целый ри! — восхищенно сказал Шарик, кланяясь своей госпоже. — Теперь он переродится человеком!

Кикимора задумалась.

— Как все-таки у вас интересно, — наконец сказала она. — У нас нечисть людьми не становится, только притворяться может. Ну или выглядеть как человек. А переродиться — нет.

— Как у вас интересно, — сказал на это удивленный Бобик. — У нас после конца жизненного пути могут переродиться даже те, чьи души прокляты.

И кикимора с каукегэном полезли в глубокие дебри теологии.

— Хотел бы я побывать на вашей родине, госпожа Мари-онна, — сказал каукегэн, прикрывая глаза и представляя себе русалок, леших и домовых. Они представлялись почему-то в кимоно и в русской шапке-ушанке с красной звездой посередине. Откуда эта шапка-ушанка вылезла в сознании духа мора и неудач — бог весть. Может, живя в городе, цапнул краем глаза что-то в телевизоре.

Вот так, за увлекательными беседами, они шли вперед по тонкой паучьей ниточке Ёрогумо.

Все-таки путешествие по незнакомой стране — это очень увлекательно. Мир ёкаев чудной страны Япония был перенасыщен, переполнен духами, душами, предметами, которые обрели сущность. Духовная сила, темная и светлая ауры тут были яркими, концентрированными, умещались в и без того крошечную площадь страны. В России все не так, конечно. Там просторы, там тоже энергия течет в самой земле, в воде, в корнях деревьев, в воздухе, но течет скрытно, неявно, питает тех, кому нужна, и утекает оттуда, где надобности в ней нет.

Кикимора шла по серебряной ниточке-паутинке через горы и леса, прогулялась даже по морскому побережью, помочила ножки в теплой воде. Прошла рисовые поля, деревеньки и горные тропки. С кем-то знакомилась, с кем-то и по душам поговорила, а с кем и бутылочку своей настойки распила. И шла себе потихоньку к самой высокой горе — Небесной горе — на которой сейчас во время праздника о-бон находились все семь благословенных богов хорошей страны Япония.

И вот так вот, потихоньку, и пришла к месту своего назначения.