Свадьбы — это всегда событие радостное. А свадьбы традиционные — еще и красивое.
Что в России с караваями и рушниками, сарафанами красными и поклонами родителям, что в Японии с особыми церемониями и благословениями от богов, пришедших на праздник.
Эта свадьба была радостной и яркой. Ошалевшая Ёрогумо, которая, кажется, до конца не верила в происходящее, была невероятно красивой в нарядном свадебном кимоно. Нежное белое личико, розовые губы, сложная прическа, украшенная традиционными заколками — чудо, а не невеста. Куколка.
Ее жених, впрочем, выглядел ей под стать. Белые волосы заплетены в особую косу, на красивом теле ладно сидит особый свадебный наряд. Запястья увивают белые змеи.
Гости тоже не подкачали — все-таки боги не каждый день женятся. Даже не каждый год. Особенно такие бабники, как Омононуси. Из-за этого сплетен и разговорчиков было больше обычного, и Ёрогумо доставалось повышенное внимание. Впрочем, она была все еще в таком положительном шоке, что вряд ли вообще хоть что-нибудь осознавала.
А свадьба тем временем шла своим чередом. Все вокруг нежно пестрело сдержанными цветами, шелками, сыпался с неба волшебный рис и заговоренные монетки.
Праздник был очень красивый и очень непонятный. Непривычная к такому, кикимора была смирна и тиха. Выделялась, правда, светлыми русыми волосами, которые шустрые девицы-тануки заплели ей в сложную прическу, да зелеными глазищами. Поэтому на нее посматривали с любопытством. Во второй части свадьбы (которая уже мало отличалась от классической русской с тостами и застольем), когда Омононуси уволок жену в свой дворец, народ расслабился, начал на кикимору коситься. Нечасто чужачку встретишь, да еще и такую красивую.
Сосед, которого посадили за стол рядом с кикиморой, был вообще странный. Он был весь какой-то угрюмый, нелюдимый, худой, с небрежно остриженными волосами чуть ли не до лопаток. Худые цепкие пальцы уже битый час ковыряли несчастный свадебный пирожок, по чистой случайности, брусничный, который кикимора и пекла.
— Ну что же вы мучаете хлебное изделие? — наконец не выдержала кикимора. — Ешьте, пожалуйста.
Нелюдимый мужик-ёкай посмотрел на нее исподлобья черными, как переспевшая бузина, глазами. Так же молча разжал пальцы. Пирожок шлепнулся на блюдо.
— Что, не понравился? — расстроенно спросила кикимора.
— Нет, — на удивление честно ответил мужик-ёкай.
«В рот бы ему болотной тины напихать», — мечтательно подумала кикимора, но внешне осталась сама любезность.
— Отведайте тогда вареного риса, чудный вкус, и я к его приготовлению никакого отношения не имею, — ласково проворковала кикимора, решив сделать противному ёкаю бяку и навязать свое общество. Если ей испортили настроение, почему бы не вернуть должок?
— Не хочу, — буркнул он. На бледных впавших щеках зарделся нежный румянец.
«Прелесть какая», — восхитилась кикимора, наблюдая, как мужчина стесняется, будто красна девица.
— Не хотите вареного риса? Тогда давайте я вам налью своей настоечки, — еще нежнее предложила кикимора, аккуратно беря противного ёкая за локоток. Локоток оказался неожиданно жутко твердым, как из цельного камня высеченным, и холодным. Ее руку кольнуло жесткой, острой, как перец, силой. И от прикосновения стало неловко и ей, и ему, но кикимора не сдавала позиций. Пусть ее кожу холодит его чужой странной силой — уступать нельзя.
— Женщина-ёкай из чужих земель, пожалуйста, отстань, — страдальчески сказал угрюмый невежливый мужик, ловко и быстро высвобождаясь из ее цепких пальчиков. Впавшие щеки покраснели еще сильнее.
«Шиш тебе с маслом», — мстительно подумала кикимора и пристала к ёкаю еще хлеще. «Как банный лист к заднице», — прокомментировала бы Ягуша.
— Меня зовут Ма-ри-онна, я кикимора, болотная ведьма. Тут проездом вот. А как ваше имя, прекрасный юноша со взором горящим? — томно спросила кикимора и без спроса щедро положила на его тарелку ложку вареного риса.
Раздался зубовный скрежет. Угрюмый ёкай стал еще угрюмее. Но кикимору это совсем не смущало. Она трогала его за руки и за плечи, превозмогая уколы его темной энергии, смеялась, рассказывала ему всяческие глупости, от которых вяли уши. Например, поведала о том, как правильно квасить капусту с клюквой, поделилась опасениями по поводу глобального потепления, показала фокус с исчезающим пальцем. В общем, развлекалась изо всех сил. Уж больно занятно бубнил угруюмый мужчина, не знающий, что делать с такой прилипчивой дамой. Убить? Праздник все-таки. Придушить чуток, чтобы отстала? Этот вариант уже лучше, но гости могут не понять. Подсыпать яда в бокал? Она вроде как ест натшиэ с рисом, а яд этих водорослей настолько токсичен, что убивает даже вода, в которой эти водоросли чуток полежали.
Мужик в черном кимоно терпел, но видно, что терпел из последних сил.
На другой стороне стола испуганно следила за этой сценой Чикако, одетая по случаю праздника в золотое кимоно, которое ей чрезвычайно шло. Подозвав девушку-тануки из прислуги, Чикако передала ей записочку для кикиморы, но увы — передана она не была, потому что начались танцы. А танцы знаменовали конец свадебных гуляний.
Чикако, Кукико и многие другие с изумлением и страхом наблюдали за кикиморой и угрюмым ёкаем в черном наряде.
— Сестрица Чикако, надо предупредить Ма-ри-онну, — сказала Кукико, оглядываясь на то, как кикимора тянет злющего ёкая танцевать.
— А может, и не стоит, — задумчиво протянула Кукико. Как раз в этот самый момент измученный ёкай в черном вставал со своего места, скривившись, но все же принимая руку кикиморы. — Может, и обойдется?
— Хотелось бы верить…
Тем временем кикимора, мстя за то, что гость назвал ее брусничные пирожки невкусными, специально наступала на его ноги. Мужик-ёкай в черном кимоно едва ли не рычал сквозь стиснутые зубы, но двигался в традиционном танце не без грации, хотя сама кикимора, не зная движений, пыталась вальсировать.
— А они даже и смотрятся ничего, — сказала Кукико, но на нее зашикали. Не приведи Идзанами, услышит тот, в черном кимоно.
А смотрелись и правда ничего. Если забыть о том, кем является мужчина в черном кимоно, можно было бы и сводничеством заняться. Кикимора вся была такая светлая, нежная, глаза зеленущие с огоньками, кимоно бледно-зеленое, золотыми птицами расшитое, ей идет, как настоящей японке. А он был строгий, собранный, весь в черном. «Как ворон и райская пташка», — подумала романтичная Кукико. Правда, сам ворон был бы этим определениям не рад. Он, казалось, вообще радоваться не умел, несмотря на все усилия кикиморы.
Как только смолкли звуки традиционной японской музыки, мужик в черном с трудом отлепился от цепкой кикиморы, быстро поклонился и собрался было исчезнуть, как вдруг пронеслось мимо него что-то быстрое, холодное.
Прямо в сердце кикиморы кто-то метнул острый заговоренный стилет — традиционное оружие танто.