Кайл Соллей (СИ)

Глава 15. Аббат Михаэль

Отец Эктор, настоятель монастыря Святого Креста в Бордо, немолодой, тёртый священник, за глаза прозванный «лысый» несмотря на то, что был довольно лохмат, выглядел озадаченно. Серые, расплывшиеся от времени щеки, глубокие морщины, мутные глаза смотрели сквозь меня. Когда явился с пожеланием пару дней поучиться наукам у старика Никосия, он нисколько не удивился. Тактично узнав, сколько нужно пожертвовать монастырю, а нужно сущие гроши, я немедленно согласился. Потом стал хвалить познания старого монаха, особенно касательно греков, отчего настоятель скривился и закатил глаза сильно, будто в припадке. Вероятно, дед со своей Грецией сидел у всех в печёнках.

Потом я усилил нажим — мне требовалось хоть немного поучить грамоте Снорре. Задача не из легких. Для разных поручений мне не помешает способность норда кое-как читать. Настоятель удивился прихоти сеньора, но нашел для этих целей другого монаха, который учит грамоте городских детей.

Пожелал, в качестве жеста доброй воли приобрести настоятелю, тому другому монаху и старику Никосию новые церковные облачения — повседневные и праздничные, купить в монастырь вина, кстати, у другого монастыря, помочь в стройке, деньгами и руками, посчитав, что, хотя благородные сеньоры не марают руки черной работой, положить пару кирпичей в переустройство церкви Святого Креста, дело исключительно достойное.

От лавины моих «хотелок» отец Эктор впал в ступор. Как истинного служителя церкви — спасла молитва. Посмотрев куда-то вверх, негромко, но твердо прочитал на языке древних неизвестный мне псалом, священник пришел в себя, и стал потихоньку выбираться из трясины моих требований. За несколько минут я обогатился знаниями про нужного портного-мастера, бригадира каменщиков, о расценках на услуги разного года рабочих, и где их найти, имена торговцев и далее, далее. Он даже предложил мне келью, чтобы пожить на время интенсивной учебы, но я вежливо отказался.

На первый взгляд мои действия были хаотичны и глупы. Это не так. Вместе со Снорре мы развили бурную деятельность, перемещаясь по центру Бордо, наняли каких-то вонючих бродяг унести строительный мусор, кирпичнику заказали крупную партию его товара, с торговцем-монахом взялся препираться Снорре, приводя неожиданные религиозные аргументы, выбил огромную скидку и уговорил на время дать повозку, потому что вина были четыре бочонка и ещё ящик бутылей.

Всё это время мы ходили вокруг башни Карла. Не вызывая среди шумного торгового Бордо особого интереса. Я увидел эту башню со всех сторон, зашел поздороваться с Пьером, подарил три бутыли вина. Коллеги видели подарок, что определило его судьбу. Когда уходил, они уже срезали темный упаковочный воск с горлышек. Зато осмотрел бюро стражи своими глазами.

Заказал монашеских одеяний разного вида и фасона. Пользуясь случаем, узнал, чем отличается облачение настоятеля, аббата, обычного святого отца — пастора и монаха.

В конце насыщенного дня, перебирая бумаги монастыря, пока монахи праздновали какой-то свой священный день (подозреваю что размеры его важности внезапно выросли под давлением свежеприобретенного вина) — нашел то, что мне вполне подошло.

Так, недавно, во время очередного вражеского рейда мавров в графстве Сердань, был разгромлен и сожжён местный городок, четыре деревушки и небольшое аббатство общин святого Августина. Называлось оно — аббатство святого то ли Яго, то ли Иакова. Монахи и местные жители разбежались, военные действия продолжились, отчего они разрозненными группами разбрелись по другим обителям. Их аббатом был некто отец Михаэль, немолодой, молчаливый, достойный грамотный человек, хотя и далекий от святости. Автор письма не знал, что произошло с ним и многими другими святыми братьями. К донесению приложено рекомендательное письмо одного из послушников, который и рассказал эту историю, с монастырской печатью и заверения, что он гостеприимно принят в монастырь другого ордена — Святого Креста в Бордо.

Депеша эта не была отправлена вот уже полгода какому-то там епископу. Разгильдяйство. Впрочем, я не стал её воровать, зато аккуратно перерисовал оттиск печати аббатства.

После, отловил того послушника и поговорил с глазу на глаз. Быть может, он испугался, или алкоголь с небольшой взяткой сделали своё дело, но я узнал много больше деталей, чем в официальном донесении.

Несколько дней беготни, утомительных уроков Никосия, злого взгляда Снорре, которого учили буквам, и не просто их читать, но ещё и писать. Дополнительные заказы портному, ещё вина (монахи пили как кони), ещё кирпич, нерадивые каменщики, жженая известь для римского цемента, купить пергамента, чернил и всякой мелочёвки. Суета позволила мне беспрепятственно делать все нужные приготовления. Торговцы и монахи считали меня за северянского простачка, просаживающего деньги на ерунду. Зато, от глупца никто не ожидает злого умысла.

Вечером, сидя за низеньким столиком в гостевом доме Доброй Бранки, запивая прохладным молоком кусок свежайшего пирога, с восьмой попытки я изготовил то, что мне было нужно. Печать.

В современном мире почти нет документов. Нет чипов, галосхем, паспортов или квазальных идентификаторов. То есть человек мог назваться любым именем и не совсем понятно, как это проверить?

Но люди верили своему глазу. Никто и не спрашивал, по одной только одежде и манере поведения сразу было понятно, что за птица перед тобой. Сеньор, нищий крестьянин или судебный писарь. Бюрократизированные структуры вроде церкви — вели переписку. Как можно понять, что в ваш монастырь прибыл какой-то священник? Он давал верительную грамоту, скрепленную печатью. Кстати, оттиск сравнить не с чем. Но люди верили в ровные изгибы печати на сургуче крепче, чем в непорочное зачатие и злые намерения ведьм. А наличие печати в руках — верный признак власти и высокого положения. Иные вельможи так и назывались — «владеющий печатью».

Одежда, печать и история отца Михаэля — часть моего плана. А также то, что таких вестей с Пиренейского полуострова приходили десятки за лето. Кто-то умирал, кто-то выживал. Юго-запад Европы сотни лет был бурлящим котлом человеческих судеб.

Изготовление печати — вытачивание её вручную из медной болванки, скорее ювелирное мастерство, чем кузнечное, но оказалось довольно простым. Инструменты, как и заготовки, купил, даже с золотых дел мастером говорил. Сложнее было «попасть» в оригинал, хотя я и не бился над точностью. Испорченные заготовки были безжалостно разбиты, обломки собраны в мешок, откуда высыпаны на дно Гаронны в стороне от города во время пробного заплыва на старенькой лодке.

В общей сложности четыре дня ушли на подготовку. В следующий день я распрощался с монахами. Они обнимались как с родным. Давал указания по оплаченным объемам работ каменщиков, а ещё напоследок подарил в бюро стражников бочку пива и бутыль вина. На глазах у всех уехал из города, через те же ворота, что впервые приехал. И даже грустно вслед мне смотрел всё тот же стражник с копьем.

— Простите, что отрываю вас от раздумий.

Да. Когда это нужно, я использую свои способности на полную катушку.

Я висел, как гигантская летучая мышь, только головой вверх, возле тюремного окошка башни Карла. Залез со стороны глухого безлюдного переулка, безо всякой страховки, сначала под опорную балку крыши, надежно привязал веревку, купленную среди бела дня в скобяной лавке для монастырских нужд. Как и многие другие товары. Теперь я придерживался за этот канат рукой, хотя и на стене висеть было несложно. Нерадивые строители оставляли столько огромных мощных щелей и выступов, что сюда может залезть даже пьяный. Впрочем, простой человек побоится разбиться насмерть.

Архитектор Серхио Джованни безмолвно взирал на меня из тьмы своего каземата с полнейшим изумлением. Он был грязен, вонюч, полугол, облачен в рубище (в недавнем прошлом, весьма солидного платья), на руках колодки, прикованные к внутренней стене. Бессмысленная мера, все равно из башни не убежать. Он отлично видел меня своими выпученными глазами, несмотря на ночь, однако был напуган. Или удивлён. Разговор не клеился. Я забеспокоился, как бы он не начал орать. Безлунная облачная ночь делала город темным, меня почти невидимым. Но вопли никак не входили в мои планы.

— Серхио, — сердито зашипел я, — вы там не тронулись умом в заточении?

Он отрицательно покачал головой.

— Можете говорить? Скажите что-нибудь тихонечко.

— Кто вы такой? — сдавленным хрипом ответил пленник.

— Не скажу. Тот, кто хочет поговорить. Кивните, если поняли.

— Как вы сюда попали? Чего вам надо? — вместо кивка прошипел он.

— Как попал, как попал. Приплыл на лодке, а сюда залез прямо по стене. А вы думали, на метле прилетел? Вы же в меру образованный человек, не задавайте идиотских вопросов. Я, собственно, зачем явился. Хочу предложить вам работу. Далеко, на севере. Как вы относитесь к северу?

Заключенный прохрипел что-то неопределенное, все так же внимательно разглядывая мою скромную персону. Приблизился, потянулся, чтобы потрогать, я не стал отстраняться, дал его грязным пальцам потрогать камзол. Вопрос остался без ответа.

— Серхио. Слышите меня? Дело необычное. Я хочу построить город. Натурально, площадь там, рынок, каланча, каземат. Но в наши дни найти градостроителя нелегко. Понимаете, стою один как скала в море беззакония и невежества, даже поговорить не с кем, посоветоваться. Допускаю, что и у вас знаний недостаточно. Но, по крайней мере, вы к свету истины стоите ближе всего. Поэтому. Предлагаю наняться ко мне. Вместе — возведем городишко. Поехали со мной, а? Что выбираете? Со мной, неизвестно куда строить поселение на голых камнях или останетесь ожидать горячий визит святой инквизиции?

Он вздрогнул всем телом, недельное нахождение в неволе выветрило безосновательный оптимизм и наполнило архитектора беспокойством ожидания своей участи. Протяжно вздохнул, звякнул цепью колодки.

— Сеньор! Если вы мне не мерещитесь, конечно, согласен даже на сделку с Дьяволом, в существование которого не верю. Готов с вами хоть в задницу, только убраться из проклятого заточения. Может и правда головой повредиться.

— Вы согласны?

— Лохматка Вельзевула! Да, конечно, я согласен, сеньор! Ну что за вопросы! Согласен на всё! Отдаюсь в ваши руки. Как намерены меня высвободить? Подкуп? Стражники весь вечер горланили песни. Ключи у бородатого Пьетро. О! Он ужасно портит воздух! Свинья!

— Хорошо. Не шумите, отойдите на пару шагов. Да, прямо сейчас.

Местная технология не знает сварки металлов высокими температурами в месте их конечного использования. Решетка выкована целиком в кузне, в стену вмурованы четыре штыря с кольцами, другие кольца на самой тюремной решетке, а вместе скреплены уродскими коротенькими железными клиньями. И конечно всё давно проржавело. Имея молот можно выбить клинья. Громко, хотя и просто. А я использовал физическую силу. Упершись в стену, нечеловечески потянул ближайший ко мне край. Крепления выдержали. А вот два вмурованных штыря с шуршанием вышли из стены как гнилые зубы из челюсти. Решетка повисла как оторванный рукав.

Серхио, не ожидая ни минуты, высунулся наружу, будто умел летать. Пришлось нарычать на него, втолкнуть назад, залезть самому, наскоро сломать пополам толстенную доску-колодку. Цепь звонко упала. Потом крест-накрест стянуть его грудную клетку веревкой, завязать морским узлом, вытолкать и тихонечко спустить вниз. Времени разглядывать скудный интерьер камеры не было. Часто дыша, торопливо спускал архитектора в безлюдный переулок, когда мои органы чувств напряглись до предела. Несмотря на позднюю ночь, из-за угла появилась фигура. Проклятье! Безусловно, при наличии лишних сообщников обязательно поставил бы на «полундру» Снорре, но норд ждал меня в порту, а его сородичей сознательно не поставил в известность о побеге, так что сообщников катастрофически не хватало.

К счастью, Серхио тоже увидел чужака, прижался к стене как к возлюбленной девушке и замер. Секунда, другая, третья. Можно быстро спустить беглеца, прыгнуть и схватить бродягу. А что дальше делать? Убить? Он голосить станет. Труп найдут. Спрятать? Такого в моем плане не было.

Прохожий оказался пьяницей. Нетвердой походкой добрел до стены, уперся в нее лбом, закопошился и зажурчал содержимым мочевого пузыря. Христопродавец! Пассивный садомит! Не мог найти другого места? Впрочем, безлунная ночь не располагала к задиранию головы. Время тянулось. Бродяга покачнулся, дернулся и убрел дальше. Вроде даже исподнее не поправил. Шлюхин сын.

Выдохнув, завершил спуск Серхио, потом заторопился дальше по своему плану. Веревку не оставляю. Было бы проще скатиться по нему, защитив ладони кожаными перчатками, но я разрезал петлю под крышей, трос скользнул вниз. Цепляясь голыми пальцами за щели и уступы, ящерицей юркнул следом. Архитектор уже выпутался из петель, с отвращением сорвал, недовольно шипя, потёр плечо. Ну, допустим веревку мы унесем с собой, так что пришлось её поднять и всучить возмущенному беглецу.

Маршрут движения к порту проработан заранее. Только безлюдные необитаемые грязные переулки. Несколько минут быстрой ходьбы, один раз мы вступили во что-то подозрительное теплое. Вскоре, без единого слова мы очутились у широченной Гаронны. Южный причал. На одном из средних причалов вполголоса беседовали на похабные темы два морехода, обрывки фраз разносил холодный ветерок. У нужного причала, в укрытой лодке, не выпуская из рук вёсел, неподвижно сидел Снорре в местной рыбацкой одежде. Увидев нас, он шумно, словно тягловая лошадь, выдохнул, приподнял парусину, и мы скользнули на днище старой неказистой грузовой лодки. До недавнего времени она возила мясные туши, так что пахла не очень. Зато всё ещё крепкая. Норд, повозившись, отвязался от причала, тихонечко оттолкнулся. Греб один. Мы лежали. Вернее, я лежал смирно, а Серхио выгнулся дугой, сделал щель под парусиной и разведывал местность. Пусть развлекается. Мы направлялись вверх по реке, на юг, где никого по ночам не бывает.

Темное небо ещё не думало светлеть, когда мы пристали в заранее выбранном месте в добрых трех лигах от Бордо. Крона поваленного дерева — ориентир. Сошли, разминая руки-ноги. Я вытащил тугой сверток и моток веревки. Возле дерева положен заранее большой, но вполне подъемный камень. Вместе со Снорре мы погрузили его в суденышко, потом норд шустро достал свой топорик, парой глухих ударов пробил дыру в днище и оттолкнул лодку. Она отошла, подхваченная ленивым течением, неторопливо набирая воду, чтобы через несколько минут плавно пойти на илистое дно. Гаронна медленная и мутная река, если лодку не вынесет к берегу, её никогда не найдут. Если всё же вынесет — ушлые крестьяне утащат бесхозное добро, подлатают, почистят и будут утверждать, что она принадлежит им с детства. Тем более, никто не заявит о краже, лодка была вполне законно куплена нордом у местного торговца мясом, который по внешнему виду больше смахивал на карманника.

Теперь пешком до следующей точки.

Безымянный ручей весело стремился к Гаронне, как молодой влюбленный парнишка в объятия опытной сердцеедки. В одном из его изгибов была низина, не овраг, а скорее яма, в которой росли несколько небольших ленивых буков и граб, вытоптана площадка, кострище и бревно, приспособленное под сидение. Местные крестьянские подростки пили тут мутный сидр, играли на цисте, смеялись, мечтали, и чем вообще занимаются подростки? Ночью тут никого не бывало, хотя если бы оказалось, на такой случай у нас присмотрено ещё местечко под остановку.

Это был очень важный момент. Я взобрался на растущий в приямке граб и осмотрел окрестности. Снорре усадил Серхио на бревно, дал простую лепешку, небольшой кожаный мешок со жгучим браготом — смесью мёда, пива, трав и специй, принялся разводить небольшой костер в обложенном камнями кострище. Огонь не был заметен со стороны, чем и пользовались местные юнцы. Достал бритвенные принадлежности.

Откровенно говоря, я сильно сомневался в Снорре как цирюльнике. Он едва умел бриться сам, тем более стричься. Но он смело взялся за бритье нашего беглеца, пару раз даже немного порезал.

Спустившись, я представился Серхио и рассказал наш план.

Кроме побега, который уже состоялся, самым трудным было его спрятать. То есть физически он пока поживет в доме с елкой, который медленно, но, верно, превращался в общественный приют. Важно спрятать его так, чтобы не нашли, ни в первый момент, ни вообще. Особенно, если понимать, что Святая инквизиция — серьезная организация, да ещё и под покровительством Святого Престола в Риме.

В связи с этим Серхио прямо в этой безымянной низине превращался в аббата Михаэля из аббатства Святого Яго. С историей, которую я, не торопясь, порциями скармливал архитектору, названиями, датами и фактами. Перешел на блудных нордов, вулкан и будущий город, когда свежеиспеченный Михаэль меня перебил.

— Испанец? Достопочтенный синьор, я из Италии, из Савонны, где правят маркграфы Алерамичи? Я лигуриец!

— У нас на севере никто не заметит разницы. Южанин и южанин. И потом, вы же наследили в Толедо, значит примерно представляете те места, язык, обычаи?

— Но тогда уж Мигель, в местной традиции, а не Михаэль!

— Августинцы придерживаются греческих традиций в написании и произношении имён.

— Ну, значит Михаил Сергий Иванно, а не Джованни!

— Достаточно Михаил или Михаэль, в общем поправляйте других, когда считаете нужным, никто не усомнится, что это ваше церковное имя.

Новоявленный аббат быстро вошел в роль, отнял у Снорре цирюльные принадлежности, обрил себе затылок, укоротил волосы, напрочь сбрил щетину, роскошные усы и козлиную бородку, которыми обладал ранее, потребовал ещё вина или пива, выпил, потянулся, посмотрел на нас с неудовольствием, потом разделся догола, с отвращением бросил свои лохмотья прямо в костер. Неосторожно, ведь костер задымил, зато символично. Туда же отправилась испорченная стражниками обувь архитектора. Сам он полез в ручей, практически лег туда, чтобы смыть тюремную грязь и остатки волос.

Оставшиеся при стрижке волосы тоже отправились в огонь. Мы уничтожали все, какие могли следы. Поднимался утренний бриз, надеюсь, никто не заметит вонь от костра.

— Ещё один чокнутый любитель водных процедур, — пробурчал под нос Снорре. Насупившись, палочкой поправлял края горящей одежды чтобы сгорело всё до последнего кусочка. — Вы что, в воде что ли родились, так в неё лезть?

Серхио, а скорее с этого момента уже Михаэль, с достоинством, которое никак не вязалось с его обнаженным, похудевшим в заточении телом со следами побоев, встал в ручье в полный рост, твердо произнес «Dieu le veut», то есть «на всё Божья воля», вышел на берег, уверенно вытерся одной из монашеских ряс (да, про полотенце я не подумал) и стал основательно одеваться в заранее купленное исподнее, нательную рубаху, штаны и вторую сутану.

— Почему она такая пыльная?

— Для натурализма, вы же по легенде пешком прошли через Пиренеи. Снорре замаскировал. При помощи дорожной пыли, а так была новенькая.

Аббат, пробормотал что-то явно неблагодарственное в адрес норда, стал разбирать «свои» вещи в походной торбе. Нашел и нацепил сначала большой красивый нагрудный крест с позолотой, потом маленький нательный, подпоясался некогда солидным, но потрепанным поясом (купил на рынке вместе с историей чудесного спасения владевшего ремнем купца), нацепил старый кошель с медяками (того же купца), глянул сверток официальных документов монастыря, там был даже восстановленный мной список монахов, письменные принадлежности, кухонные и столовые приборы, щербатый походный тесак в ножнах, библия, потёртый молитвенник, пустой дневник для записей, аккуратный кожаный мешочек с монастырской печатью, стоптанные походные ботинки (не по размеру, понадобятся новые), легкие домашние сандалии и увесистый медный подсвечник.

— Нахрена мне в скитаниях этот канделябр?

— Ну, типа под руку попался, когда убегал, — растерялся я.

Вздохнув с христианским страданием, Михаэль аккуратно сложил всё назад, с трудом обулся, забросил торбу за спину, протянул руку, требуя ещё пива.

— Готов топать дальше. Туши костер, язычник!

— Я не язычник, меня зовут Снорре Искатель.

— Все норды проклятые язычники, но моя миссионерская доля ставить их на путь исправления. Только ради этого соглашаюсь работать. Просвещать буду. А если серьезно, сеньор Кайл, с чего вы решили, что в жестокой издевке своей Бог не столкнет меня лбом с настоящим аббатом Михаилом? Меня же в лучшем случае повесят?

— Михаэль, теперь постараюсь вас только так и называть, вас же и так собрались сжечь за ересь, не всё ли равно?

— Нет. Я теперь новую жизнь начинаю, мне не хочется на плаху.

— Ну, смотрите, причин, почему вы не столкнетесь с другим Михаэлем из аббатства Святого Яго — две. Первая, от места разгрома аббатства святого Яго до земель Соллей тысяча лье. Вроде того, кто там мерил. Это здорово уменьшает вероятность. И вторая. Тот Михаэль — покойник.

— Но вы же сказали, труп не нашли, судьба не известна?

— Это официальная история. Дело было так. Есть серьезная причина строить монастыри, аббатства и прочие церкви как военные крепости. Их иногда натурально осаждают и жгут. То аббатство — не исключение. Когда пришли барберы, Михаэль и святые братья не стали подставлять вторую щеку, достали мечи, луки с горящими стрелами, копья, крючья, заперлись и держали оборону. Михаэль верил, что конница не возьмет высокие каменные стены монастыря. А вот несколько монахов не верили и под шумок сбежали, отсиделись в местных кустах. Малодушие. Тот парнишка, которого я расспросил, послушник, один из них. Они видели, что барберы тоже не ослиный бздёх. Конники притащили сцепку. Шесть лошадей попарно соединены вместе. С третьей попытки забросили на ворота осадный крюк, на длинной прочной веревке. Сцепка дернула и вывернула ворота с корнем. Нападавшие ворвалась внутрь. Крики умирающих. Одного из монахов распяли на внешней стене. Аббатство заполыхало. Выгорело дотла. Так что, трупа никто не видел. Вот только берберы берут в рабы молодых девушек, парней, детей берут. А упорных церковников не берут. Смерть. Кто спрятался от воинов, погиб при пожаре. И некому будет даже отыскать и захоронить тела. Война. Теперь вы понимаете, как один человек исчезает, второй исчезает, а первый появляется вновь. С одеждой, документами, атрибутами. И лучше всего вообще никому ничего не объяснять и не рассказывать. Статус барона и сына хозяев земли — защищают от лишних вопросов. Просто помалкивайте. А на севере никто и не слыхал толком про Пиренеи. Да, и это всё немного напоминает мою собственную жизнь. Потом поймёте.

Теперь идем. Скоро солнце встанет, двинемся открытым пешим путем сначала на юг, там, на брошенной ферме спрятаны наша конная коляска, надеюсь, не уперли, можно было в трактире оставить, но я не до конца доверяю местным. Не хочется оставлять никаких следов. Вообще. И притом, когда вас утром станут искать, основная версия будет — колдовство. Вы же еретик? Ну там, ведьмы прилетели, утащили, всё такое. Не будем мешать людям верить в то, что хотят. Скоро будем дома. По дороге выдумаем скучную историю как мы познакомились и про мои уговоры уехать в Арморику.

Штаб по спасению жителей Кубба заседал на свежем воздухе, во дворе. Под деревьями растянут плотный парусиновый навес, сколочен длинный грубый стол и лавки. Норды готовили еду, кашу и мясо на открытом огне, Валентины привезли два бочонка пива.

Никто не лёг спать. Аббат сидел в сторонке, почесывал порезы от стрижки и бритья, помалкивал, вливаясь в обстановку. Возбуждение выдыхалось и запивалось. Для целей секретности, то есть чтоб не сболтнули лишнего, никто кроме меня и Снорре не знал про побег и реальную историю аббата. Мы просто вошли с утра сквозь калитку, я представил его, попросил с дороги не приставать к человеку и вообще не приставать. Расселись. Йон отсалютовал огромной деревянной ложкой, затянул похабную байку, Магнус принес глиняные кружки, выпили за знакомство и понемногу перешли к серьезному разговору.

Штаб решал проблему, с которой постоянно сталкиваются жители этого мира — нужны деньги.

Давно перестали стесняться Валентинов, обсуждая возможность ограбления местного отделения ордена Тамплиеров.

Наказание за это ждало — исключительно смертная казнь, не спасся бы даже я со своим рыцарским статусом, разве что мне отрубили бы голову, а не повесили, как прочих. Наверное. Отделение было хорошо защищено и укреплено, чувствовалось, что тамплиеры в первую очередь — рыцари. И всё же этот вариант пока что самый жизнеспособный.

Но, проговорили все, какие есть у кого варианты, даже предлагалось женить меня на некрасивой, но богатой местной толстухе Анритте Анне, дочери городского казначея.

— На свадьбу уйдет куча времени. На то, чтобы получить приданое и смыться — тоже. Не говоря про то, что потом с благоверной делать?

— А я снова говорю, давайте гробанём торговое судно на выходе из Аркошонского залива. Заранее присмотрим побогаче. А если большое будет, даже не придется фриманца нанимать, — запел старую песню Тур.

— Да ты достал уже. Ну нету у нас ни людей столько, ни экипажа потом, да и вычислят в момент, слух пойдет, большой корабль приметный, все всё узнают — внезапно за всех своим баском возразил до этого клевавший носом Снорре. И продолжил:

— Ты б еще предложил поднять со дна морского утопшего Когга с сокровищами, который возле Петушиного берега и на нём уйти.

— Что за когг? — встрял я, нарезая поясным ножом капающий жиром кусок мяса на ломти потоньше.

— Про него на каждому углу сказки рассказывают. Вон, Валент знает, — отмахнулся норд.

— Д-а-а-а-а-а…. — протянул владелец корчмы. — Местная история. Четыре, кажется, года назад, якобы роскошный королевский когг налетел на камни чуть севернее Петушиного берега. Полный трюм золота, оттого и потонул. Золото, меха, восточные сладости, тысяча наложниц и три живых дракона. Как только всё поместилось, чудо. Ну, с десяток моряков спаслись, всем примерно такие сказки рассказывали, когда по трактирам ошивались. Они путешественникам сказки, те их кормили и поили. От этого с каждым разом сказки становились красочнее, а наложницы сисястее. Со временем пропали те корабелы, а байки остались. На самом деле обычный когг. Боковую волну словил в шторм, треснул и до мелей не дотянул. Что там был за груз, никто не знает, в сказки про золото только дети, пьяницы, да чужеземцы верят. А судно в хорошую погоду рыбаки видят. Но — глубоко. Хотите, покажу?

Валентина любовно погладила мужа по завитушкам волос. По-гречески они сильно вились, но были светло-коричневыми.

— Ну, покажи. Покажун. Баб своих сисястых.

— Ну, Валентина Алессандро!