Волшебные меридианы. Книга первая. Картограф.

Глава 14

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Штоф довоенного вина и тайные знаки постных блинов.

Ставрополя-на-Волге ещё нет. А Бахметьевский острог уже есть. Это означает, что тысяча семьсот тридцать седьмой год у них здесь наступил, или нет? Татищев он что основал? Бахметьевский острог или Ставрополь-на-Волге? Вроде бы всё-таки Ставрополь… Ну да… У нас, когда говорят про Татищева, всегда говорят, что он Ставрополь-на-Волге основал. Ни про какие остроги при этом не упоминают.

И чё делать? Спросить у господ офицеров про Василия Татищева? Как его, кстати, по отчеству? Ну, спрошу, а они спросят у меня, зачем мне, и что я отвечу? «Хочу догадаться какой у вас тут сегодня год?» Не смешно.

Да и что это мне даст, если догадаюсь?

Интересно, а Пётр Первый уже умер, или ещё правит? Как это потехничней узнать, и не подставиться? Сначала я добросовестно искал способ это выяснить, правда, в голову ничего умного так и не пришло. Мысленно махнув рукой, типа не срочно, ещё успею, я решил развлечь себя обретением новых знаний:

– Роман Елизарыч, я думаю, до обеда на нас всё равно не нападут, кто бы это ни был. Давай-ка ты, пока есть время, меня своей мензуркой пользоваться научишь.

– Не мензуркой, а мензулой! – наставительно произнёс поручик.

– Да я знаю, прикалываюсь просто.

– Что делаешь? – нахмурился поручик.

– Шучу. Мензурка – это же такая ёмкость? Вот, у нас доктор, когда микстуры свои делал, настойки спиртовые, с её помощью спирт отмерял. И у нас шутка такая образовалась: «Доставай мензурки!», это значит: «Наливай!». Вот.

Старинов с Раковым переглянулись, и Раков спросил:

– Предлагаешь, выпить для храбрости?

– Я не трус, но я боюсь! – улыбнувшись во все тридцать два зуба, сообщил я.

Эти двое снова переглянулись. Заподозрив не ладное, я быстренько прокомментировал сказанное:

– Парни, это тоже шутка, а то ещё, чего доброго, и вправду подумаете…

Старинов посмотрел на меня как на блаженного и спросил:

– Так ты что предлагаешь сделать? Прибор достать или всё-таки выпить?

– Я бы, конечно, предложил бы достать приборы и выпить, а то вдруг без поллитры не разберёмся. Да ещё я тут опрометчиво пообещал показать, как водку на палец наливают. Но, с другой стороны, кто же с утра-то пьёт? Хотя, у нас же и не утро уже. Я смотрю, время сильно за полдень, так что, наверное, по писят капель уже можно.

В целом офицеры согласились, что пить, так чтобы прямо пи-и-ить, действительно ещё рано, но употребить всего-то по пятьдесят капель, в принципе, уже не возбраняется.

Старинов хитро прищурил глаз и задал коварный, по его мнению, вопрос:

– А ты собираешься нам каждому ровно по пятьдесят капель накапать? Мензурки-то у тебя нет. Или всё же найдётся и она? Ты, Андрей, столько сюрпризов, нам преподнёс, что вот нисколько не удивлюсь, если и впрямь сыщется.

Я не стал обманывать людей, которым предстояло стать моими, если уж не друзьями, то уж спутниками-то точно. Ну, на ближайшее время. В общем, обманывать я их не стал и сказал, вот как есть, прямо:

– Нет, господа, по пятьдесят капель я отсчитывать не буду. Это вообще такое… образное выражение. Означает: выпить, но понемногу. Совсем чуть-чуть. И это… я же вам обещал на палец налить? Вот давайте, и налью.

Ещё не закончив фразу, я уже собрал на своём краю стола все три кружки и потянулся за бутылкой. Последняя только делала вид, что имела прямоугольную форму, на самом же деле была косая, кривая и неровная, да в добавок ещё и запечатана каким-то не особенно качественным парафином. При этом при всём вмещала она никак не меньше литра. Предположительно – штоф.

Как правильно вскрывать подобные ёмкости, я не имел никакого представления, поэтому чтобы ненароком не осрамиться, передал поручику право стать первооткрывателем бутылки с «живой водой». У меня в мультитуле, разумеется, имелся штопор, но в данном случае он был бесполезен, потому как для подобного варианта закупорки сосудов не подходил совершенно...

– Ну-ка, Елизарыч, давай, выпусти джина! Как командир имеешь право быть первым! – произнёс я, протягивая ему запечатанный сосуд.

Степень удивления у Ромы характеризовалась словами «выкатил шары»:

– Какого джина? Как выпустить? Куда выпустить? Опять эти ваши пластунские шутки! Да не понимаю я их! И Алёшка вон тоже не понимает. Ты можешь по-человечески объяснить, чего надо сделать?

– Конечечно могу! Просто откупорь бутылку, и всё. А разливать, это я уже сам. Как младший по званию.

Старинов поморщился:

– А сам откупорить ты не можешь? Обязательно мне надо это сделать? Ты, между прочим, младше меня по чину. Да что меня?! Ты и вон Алёшки по чину младше. Вот ты и открывай! – и попытался вернуть мне бутылку.

Но я был начеку:

– Елизарыч! Дорогой! Да как же так, кормилиц? А вдруг там внутри джин? Ты его выпустишь, а он тебе за это три желания исполнит.

Поручик аж покраснел весь от возмущения:

– Какой джин! Где там внутри? Причём здесь вообще какие-то желания?! Вообще ничего не понимаю! Сидишь тут, чушь несусветную порешь, да ещё и потешаешься!

Чтобы совсем уж не раздражать командира землемеров, я перестал улыбаться:

– Рома, просто открой бутылку, и всё. Несложно ведь.

– А раз несложно, отчего сам не открыл?

Я картинно удивился, а для пущей убедительности даже руки в изумлении развёл:

– Ты ж – командир, тебе и право первой ночи.

Главный геодезист в отличии от меня удивился совсем натурально:

– Какое право первой ночи? Что ты, в самом деле, балаган, я не знаю, устроил?! Что с того, что я командир? Разве я бутылки откупоривать должен? Возьми, да открой сам.

Наши препирательства разозлили Ракова до того, что он схватил бутылку со стола со словами:

– Дайте сюда! Сам откупорю, а то так и не выпьем сегодня. Разобьёте ещё, чего доброго, эдак-ту препираясь! – потом он протянул руку ко мне: – Андрей, дай нож. У тебя там в этой штуке есть, я видел.

Ну, можно и так. В принципе, я не видел никакой разницы, кто именно откроет водку, лишь бы не я. Просто повод отдать открывать её Старинову был, а отдать открывать Ракову – не было повода. Вот, собственно, и всё.

Нет, на этом дело-то не кончилось. Я достал мультитул, открыл на нём лезвие ножа и, подав подпоручику, стал смотреть, что он станет делать. Лёха, не чинясь, проковырял воронкообразное отверстие в парафиновой заливке горлышка. Как всё оказывается просто.

– Эх, Алексей, Алексей! – голосом, выдававшим сильное расстройство, проговорил Старинов. – Вот сколько раз тебе показывали, а ты всё так в толк и не возьмёшь, как воск снимать, чтоб легко и красиво.

– И так сгодится! – зло ответил тот. – А хотел бы красиво, сам бы и откупоривал тогда. Чего вот не стал? Тебе ж предлагали.

Роман не только оставил его вопрос без ответа, но вообще промолчал, гневно раздувая ноздри. Раков зыркнул на него исподлобья и протянул вскрытую бутылку мне:

– Ну, на. Видишь, нет никого. А то «Джин-джин!». Давай, показывай, как вы, пластуны, горячее вино на пальцы льёте. Ты руки-то помыл?

Горячее? Кто же в здравом уме горячую водку пить станет? Или это не водка, а какая-нибудь местная разновидность глинтвейна?Хотя, чего это я? Когда я бутылку в руках держал, она была вполне себе комнатной температуры… А сейчас и узнаем.

Я принял из рук подпоручика свеже открытую ёмкость. Не то что горячее, она за это время и теплее-то не стала. Поднёс вскрытое горлышко к лицу и, всякий случай, нюхнул. Если это и вино, то явно хлебное, потому что потянуло оттуда самым настоящим самогоном. Ну, всё в порядке, можно разливать. Жаль только, что рюмки у нас глиняные. Так-то оно, конечно, ничего страшного, просто сообразной моменту наглядности не получится.

Я придвинул поближе одну из кружек и наставительным тоном произнёс:

– Когда говорят «налить на палец», это означает, что налить надо не на сам палец, а налить в рюмку, стакан, кружку, или что подвернётся на высоту толщины одного пальца, – и я вживую показал, как это происходит.

Затем я те же манипуляции произвёл со второй кружкой, ну а, потом и с третьей.

– Понятно? – спросил я, пододвигая господам офицерам их «фужеры».

Те, конечно же, подивились новой методе, но не настолько, чтобы растеряться.

– На палец, значит? – уточнил поручик. – А полсотни капель вы тогда как отмеряете?

О-хохонюшки хо-хо… Говорил-говорил, а всё как о стенку башкой!

– Рома, ну, я же объяснял, «писят капель» – это образное выражение. Означает немного. Вот я понемногу и налил. Можно было, конечно, налить и на полпальца, но это уже и вовсе чуть-чуть. Чисто символически. В нашем случае, даже и начинать не стоило.

Главный геодезист искоса глянул на меня и с затаённым сарказмом спросил:

– А на целый палец, стало быть, можно?

– На палец можно, – ответил я. – На один палец не повредит.

– Хочешь сказать, что ежели больше, то тогда уже повредит? – вопрос поручиком был задан так, словно бы с каким-то подвохом, но не таким затейливым, чтобы нельзя было догадаться куда он клонит.

– Можно, конечно, и на два пальца, но, по мне, так сейчас это уже лишнего будет. Вот на один палец – это как раз нормально в нашей ситуации.

Раков тем временем пытался представить, как будет выглядеть «на два пальца». Для наглядности он подставлял к кружке фигуры из пальцев в различных конфигурациях.

– А на полтора? – спросил поручик. – Если на полтора пальца налить, как считаешь, много будет, или ещё нет?

– Рома! На полтора пальца не бывает! И на два с половиной тоже, – и, предвосхищая очередной вопрос с подвохом, добавил: – И на три с половиной не бывает, и на три с четвертью тоже.

– А как на полтора пальца наливать? – тут же осведомился Алёшка, у которого построение фигуры из полутора пальцев вызвала особые затруднения.

Как ни странно, но этот его вопрос пришёлся как нельзя кстати:

– Вот поэтому и не бывает! – торжествуя, воскликнул я и не преминул указать Старинову на мытарства его подчинённого. – На палец, на два и на три! Ну, ещё в совсем уже крайних случаях, на полпальца. И всё!

– А на полпальца как наливают? – проявляя чисто практический интерес, уточнил Раков.

– На глаз! – сердито ответил я. – Вы пить будете? Или для вас горячее вино недостаточно горячее, и вы ждёте, пока закипит?

Лёха бросил свои упражнения и с готовностью схватил кружку:

– За что выпьем?

– За мир во всём мире, – мрачно предложил я, поднимая и свой бокал. – Мне кажется, что здесь и сейчас это особенно актуально.

– И то сказать, – проговорил поручик. – Здесь и сейчас нам и в самом деле никакой войны не надобно. Ну, выпьем.

И мы выпили.

Закусывать пришлось уже совсем еле тёплыми щами. Пока мы тут рассусоливали, похлёбочка взяла и остыла. Ладно, не беда это всё. Микроволновки, чтобы подогреть, тут всё равно нет.

– Мне показалось, или эта штучка покрепче вчерашней будет? – спросил я у господ офицеров.

Оба рассмеялись, а Старинов как бы пояснил причину их смеха:

– Эк ты сказанул! Вчера-то полугар был, нынче-то – двоенное вино. Оно-то, ясное дело, покрепче. Или пластуны такое не пьют?

Блин. Вот он как его назвал «двоенное» или «довоенное»? Если довоенное, когда у них тут война-то была? Наверное, не так уж и давно, иначе бы столько вина не сохранилось бы. И опять же, если война была давно, то с чего бы тогда старосте переводить столь ценные напитки на каких-то проезжих заурядников?

Чёрт! Заурядники. Где-то я раньше слышал это слово. Вспомнить бы ещё где…

– Отчего же не пьют?! Пьют. Очень даже пьют. А случается и покрепче чего, и тоже пьют. Как говорится: «Русский офицер пьёт всё, что горит, кроме олифы и керосина.»

Зря я это, наверное. У них же тут олифу точно ещё не открыли.

Да, зря сказал, потому что Раков тут же отреагировал:

– Про керосин ничего не скажу, ибо ранее не слыхал о таком, а вот олифу и впрямь никто по собственной воле пить не станет. Даром, что она, как ты говоришь, горит.

Вот это поворот! Получается это керосин у них тут пока не открыли, а олифа, напротив, уже есть. И не только есть, но и распространена.

– Андрей, а керосин – это что такое? – поинтересовался поручик.

От необходимости тут же ответить на его вопрос меня спасла наша хозяйка. Она очень вовремя появилась со здоровенной миской каши.

– Вот кашки отведайте! Пшённая. В печи запекала. Маслица-то я сейчас мигом спроворю, коли прикажете. А то нонче-то яво благородие, – она кивнула на Старинова, – страсть как ругались, маслом блины не мазать…

– Да не ругался я! – возразил изумлённый поручик. – Просто ты же, Андрей, не хотел…

– О! – перебил я его. – А блины-то, кстати, где они? А то уже блинов хочется.

Хозяйка, поставив кашу на стол, сначала замерла, но быстро нашлась:

– Блины? Так а уже, почитай, и приспели. Токма Вы, Ваше благородие, уж не посетуйте, на масле жарила, потому как без масла-ту и вовси никак не возможно. Это-ть ничего?

Елизарыч жестом отослал её за ответом ко мне.

– Это ничего, – заверил я. – Это не помешает.

Хозяйка удалилась, а Алёшка спросил:

– Чему не помешает? Чему вообще масло в блинах помешать может? Как по мне, так с маслом-то ещё и повкуснее выйдет. Или пластуны блины маслом не мажут, чтобы скользить не шибко? – пошутил и сразу же сам засмеялся, типа это он очень остроумно так пошутил. Петросян, мать его!

– Ты ещё, Алексей, самого ужасного не знаешь, – почти серьёзно заявил поручик. – Он и сметану к блинам подавать не разрешил.

Раков перестал смеяться и посмотрел на меня, наверное, в поисках разъяснений по поводу столь вопиющих разрывов в шаблоне:

– И сметана не угодила? Ну, ты-то сам уж по своей охоте кушай, а вот я блины непременно со сметаной желаю есть. И запретить этого мне даже командир мой не волен! – он сделал такое гордое лицо при столь независимой позе, что я даже прыснул от смеха.

– Лёша! Друг! Мне сейчас блины нужны не для того, чтобы их есть, а чтобы объяснить вам, как на моей… то есть теперь уже вашей масонской карте горы увидеть.

Старинов исхитрился выпрямиться в положении «сидя на лавке»:

– А без блинов, стало быть, не увидим? Хороша карта. Тайные знаки на ней что ли? Без блинов не открываются? Хитро. Ну, показывай свою тайнопись.

Так, ну, вот, кажется, дошло, наконец, до дела. Я вдохнул поглубже и начал:

– Парни, как у вас на картах горы обозначают, я вижу, а как по этим рисункам определять, насколько высокие эти горы?

– А чего там определять? Горы, они и есть горы… – ответ Елизарыча прервало явление хозяйки с тарелкой блинов.

– Вот и блиночки! Пожалуйте, господа! Откушайте, не побрезгуйте, – заворковала она. – От они токма уж больно ходосочные вышли. Ну, так ведь на воде оне завсегда так. От ежели бы на молоке… да побоялась. Уж больно их благородие, – кивок на поручика, – шибко наказывали, чтобы без сдобы какой… вот и не стала я… Ну, как осерчает, – виновато-кокетливая улыбка. – Кушайте. А я пойду, не стану мешаться.

Она уже подходила к двери, когда Алексейка опомнился:

– А нельзя ли сметанки?

Женщина медленно развернулась и, обречённо глядя на Старинова, проговорила:

– А это вот как яво благородие скажуть. Скажуть, дескать, можно, я, сталбыть и принесу. Ну а, кали откажет, так уж не обессудьте… – и виновато развела руками.

Елизарыч посмотрел на меня.

– Несите, – сказал я.

– Несите, – выдохнул поручик.

– И ещё две пустые тарелки принесите, пожалуйста, – спохватился я.

– Всё сделаю, – заверила нас хозяйка и вышла.

Дверь за ней закрылась, и я вернулся к разъяснению темы гор на картах:

– Я понимаю, вы – люди морские. У вас там на морях всё на одном уровне, если волн не считать. Но их-то на картах не отмечают. Или отмечают? Где, какие, высокие или нет, и всё такое прочее…

Поручик поморщился, даже в нетерпении рукой помахал:

– Ясное дело, не отмечают. Они всегда разные. Ну, ты говори, говори, чего ты там про горы-то хотел сказать?

– Вот и получается, что для вас горы, они просто горы. Просто или есть, или их нет. А на самом деле важно: высокие они или не очень, крутые или пологие. Смекаете?

– Ты давай про блины. Они-то для чего? – сердито отозвался Раков.

– Сейчас нам тарелки принесут, и я всё покажу.

– А чего тарелок только две? – спросил Старинов. – Сам есть не станешь, что ли? Только нам с Алёшкой? Или, наоборот, Алёшке не дашь?

Раков тут же вспыхнул и совсем было уже собрался ответить, но тут нам принесли тарелки. И сметану в отдельной чеплашке. Хозяйка молча всё расставила. Нам с Елизарычем досталось по тарелке, а кисломолочный продукт, соответственно, Лёхе.

Когда мы снова остались втроём, я совершил на столе перестановку, отодвинув блины от Ракова подальше, чтобы подпоручик их раньше времени есть не начал. Одну из тарелок поставил перед собой, а перед поручиком освободил побольше места и, указав на это пространство, сказал ему:

– Ну, Роман Елизарыч, доставай свою масонскую карту. Она же теперь твоя.

Командир военных землемеров принёс карту. Я развернул её и сложил так, чтобы было удобно рассматривать изображение Самарской Луки с её Жигулёвскими горами. Остальные территории в данный момент времени нас не интересовали. Правда, заурядные геодезисты об этом пока не догадывались, ну так, я их сейчас просвещу. Просвищу? Просвечу? Объясню им, короче. Ну, или как пойдёт.

– Вот видите эти серо-зелёные линии? – спросил я господ офицеров, указывая пальцем на горизонтали. – Как по-вашему, что они обозначают?

– Да кто ж их знает-то? – скривившись, ответил поручик. – Поди, луга какие-нибудь, или ещё чего.

– Границы владений? – предположил Раков. – Хотя, нет. Не похоже. Андрей, ты давай не тяни уже. Объясняй, раз взялся. И вообще. Я блинов хочу. Со сметаной.

– Ладно, – сдался я. – Это горизонтали. Они обозначают высоту над уровнем моря. Уровень моря, знаете, что такое, или тоже рассказать?

Старинов сощурился и спросил:

– Уровень моря по футштоку?

Что такое футшток, я не знал, но на всякий случай согласился. С оговоркой:

– Ну, типа того. Так вот, чем выше поверхность над уровнем моря, тем больше горизонталей… – мне показалось, что я чего-то не того сморозил, но тут же нашёл выход: – тем больше горизонталей её окружает. Сейчас покажу.

Я взял верхний блин и положил его на тарелку перед собой. Лёха тут же схватил другой. Пришлось дать ему по рукам, чтобы не переводил наглядные пособия. Он насупился, но ничего не сказал. Я взял второй блин, слегка оборвал его по краю и положил на первый. Потом взял третий блин, тоже оборвал его по краю, но уже чуть больше, чем предыдущий, и водрузил его сверху на второй блин. Четвёртый блин был оборван по краям ещё сильнее третьего и помещён на верх пирамиды.

Блины были тонкие, и горка нарастала медленно. А что делать? Кому сейчас легко? Как говорится: у кого супчик жидкий, а у кого жемчуг мелкий. У меня вот блины худосочные, но, поскольку, других всё равно под руками нет, то используем то, что на данный момент имеется.

Оборванные края блинов я складывал на вторую пустую тарелку. Глянув на подпоручика, я решил одним ударом убить обоих зайцев: и Алёшеньку мучным лакомством побаловать, и от «отходов производства» избавиться. С этой целью я жестом указал ему на вторую тарелку, мол, бери если хочешь. В ответ он недоверчиво посмотрел на меня.

– Лёш, это больше не понадобится. Так что, если имеешь желание, то можешь со спокойной совестью макать их в сметану… ну, или не макать… Короче, ешь, если хочешь, а не хочешь, так я и сам их потом неплохо съем.

Доверять мне такое, подпоручик не решился, и все «отходы» утилизировал сам, предварительно макая в сметану.

– Э! Э! Мне-то оставь! – возмутился Старинов. – А то сидит он тут, трескает.

Я как раз собрался продемонстрировать, как может выглядеть на карте ущелье, и отщипнул от очередного блина, уже оборванного по периметру, небольшой кусочек.

– На, возьми, – протянул я его Елизарычу.

Беда в том, что этот кусочек был несопоставимо мал по сравнению с теми, которые поглощал Раков. Роман посмотрел на меня, натурально, как на врага народа, и с возмущением произнёс:

– Эт чё? И всё? Командиру больше не полагается, что ли? Сам эти крошки ешь!

Я тут же его схомячил. Правда, «обрывки» следующего блина с рук на руки передал поручику, а то мало ли, вдруг возьмёт, да и обидится.

– А я, кажется, понял! – воскликнул Алексейка. – Ты гору из блинов мастеришь. А зачем она?

– Терпение, мой друг, и ваша щетина превратится в золото, – методично выкладывая пирамиду из блинов, ответствовал я.

– Какая щетина? Где щетина? – не понял Лёха. – Золото – это, конечно, неплохо бы, но что за щетина?

Честно говоря, я и сам не помнил, какая именно щетина должна была превратиться в золото. Не помнил я и почему она должна была в него превратиться, и что за друг такой, который всё это должен был терпеть. Помнил только саму фразу, а откуда она, напрочь забыл. Да и ладно.

– Это, Лёша, просто присказка такая. Комбат наш любил говорить. Вот и запомнилась. А что там, да почему, это я и не знал никогда. Вот и ты не вникай.

– Комбат – это кто такой? – поинтересовался Старинов.

– Сокращение от командир батальона, – не прерывая своего занятия пояснил я.

– А это ложбинка такая будет, да? – с чавкая блинами, пробубнил подпоручик.

– Ага, – согласился я, продолжая возведение хлебобулочного макета горной местности, а сам подумал, что, наверное, тоже иногда так делаю, говорю с набитым ртом, но мне-то можно, я – прапорщик, хотя и старший, а он всё-таки офицер, хотя и заурядный.

Поручик, прожевав очередную порцию «отходов» блинного строительства, сказал:

– Ну, понятно уже. Ты нам тут гору показать собрался. Только блины-то зачем? И к чему такие премудрости? Из каши куда как сподручнее бы получилось. Вон у нас сколько её, каши-то. Лепи, не хочу! А ты канитель такую развёл.

– Нет, рома, из каши, как раз нельзя. Из каши будет быстро, но не понятно…

– А тут как будто понятно?! Так вообще ничего не ясно! Алёшка, ты чего-нибудь понял? Или это я один такой дурак?

– Я тоже что-то никак в толк не возьму, пошто блины переводит? Ну, гора и гора. Ложбинка на ней, и чего? Делал бы и вправду из каши. А то вон и блины-то из-за этого не на молоке, а на воде, да и без масла… Добро хоть сметану не отнял.

Из-за того, что блины сделаны на воде, они слишком тонкие, и данное обстоятельство затягивало процесс создания макета, но вот от масла я отказался, чтобы они не были ещё и жирными, а это сильно бы затруднило и без того непростую работу.

Решив, что уже достаточно, я перестал измываться над этими подобиями лаваша и произнёс:

– Значит, так. Сейчас я буду рассказывать, для чего всё это было нужно. Вы. Руками ничего не трогаете, меня не перебиваете. Я понятно объясняю?

Офицеры вяло согласились.

– Итак, гора. С ложбиной. Похоже? – офицеры покивали. – Но она не сплошная, а слоями такими идёт. Слои видно? – в этот раз кивки сопровождались угуканьем. – Блины нужны как раз для того, чтобы вы сейчас эти слои могли видеть. Из каши так бы не получилось. Ясно вам?

– Ну, ясно, ясно. Дальше-то чего? – поторопил меня Роман.

– А дальше, Рома, наступает самое интересное. Посмотри на всё это сверху. Прямо вот привстань и наклонись, чтобы вертикально вниз на это смотреть. Отвесно так посмотреть.

Поручик нехотя встал и посмотрел на горку из блинов сверху вниз.

– Ну, смотрю. И что я должен увидеть?

– Увидеть ты, Рома, должен вот что. У каждого блина свой неповторимый контур. Контур знаешь, что такое?

– Андрей! Да ты нас совсем уж за тёмных лапотных крестьян не принимай! – возмутился поручик. – Мы, как никак, навигацкую школу кончали! Наукам обучены! Может, эти твои тидалиты да горизонтали и не понимаем, а уж что такое контур, нам доподлинно известно!

Я выдержал паузу секунд на пять и совершенно спокойным голосом уточнил:

– То есть контуры каждого слоя ты видишь?

– Вижу. И что с того?

– А вот что. Когда на плоской карте… а карты, заметь, бывают ещё и рельефные… так вот на плоской карте, чтобы изобразить гору или какую-нибудь другую неровность местности, используют метод горизонталей. То есть берут и рисуют вот такие же контуры слоёв, как ты сейчас видишь. Понятно.

Старинов молча смотрел на макет из блинов сверху и ничего не отвечал.

Алексейка тоже встал и, потеснив плечом командира, пропыхтел:

– На чё ты тут такое пялишься? Дай-ка и я гляну, а то ещё, чего доброго, сожрёшь без меня все блины, а я так ничего и не пойму.

Поручик ничего ему не ответил, а просто уступил тому место, предоставив возможность, попялиться и ему.

– А ты, Лёша, контуры слоёв видишь? – уточнил я у Ракова. – Понимаешь, о чём речь идёт?

– Вижу. И что? А! Кажется, сообразил. Ты хочешь сказать, что если вот также нарисовать на карте такие вот загогулины, то сразу станет понятно, что тут гора? Так?

– Верно понимаешь, – согласился я. – С той лишь разницей, что сразу понятно это станет только тому, кто эти горизонтали читать умеет. Вот на масонской карте серо-зелёные линии – это как раз те самые контуры слоёв. Теперь понятно?

Оба геодезиста тут же перенесли своё внимание на карту.

– А где тут читать? И что? Ни одной буквы нет, – опротестовал моё заявление Раков. – Нет, ну, вот тут есть что-то, но это же не про горы.

Надписи «Богатырь» и «Солнечная Поляна» действительно не про горы.

– А! Вот! Нашёл! – воскликнул Старинов. – Горы!

И он со смехом ткнул пальцем в соответствующую надпись.

Да. Там действительно было написано «Г О Р ЫЖ И Г У Л И». Что поделать, если они именно так и называются?

– Да ты, я смотрю, уже разбираться начал! – картинно усмехнувшись, ответил я поручику, продолжившему изучение карты.

– А тут вот, гляди, контуры есть, только про горы ничего не написано. Это почему так? Горы сочли не такими уж важными, или попросту поленились?

В том месте, куда указывал Роман, горизонталь действительно имелась, но только одна. Получалось, что и горы-то там по сути дела не было, так, возвышенность.

– Нет там, Рома, никакой горы. Просто конкретно эта территория несколько возвышается над остальным ландшафтом. И всё.

– А ты почём знаешь? – вмешался Раков. – Ты разве сам бывал там? Роман, достань свою карту, поглядим, как на самом деле.

Оптимист у нас подпоручик. Думает, на ихнем рисунке местность прямо вот детально отстроена.

Старинов тем временем, действительно достал свой «чертёж».

– Ну, вот! – торжествующе заявил Раков. – На истинной карте тут горы и есть. А на твоей ничего не написано. Да ты и сам говоришь, будто нет там никаких гор. Ан вот они! Что, посрамил я тебя?

Так, немного собраться. Люди к новому привыкают не сразу.

– Нет, Лёша, не посрамил. Вот гляди сюда. Видишь горизонтали? Это и есть твои горы, которыми ты меня только что попрекал. Только тут их много и нарисованы они чаще, а здесь только одна. Что это значит? То что тут, где горизонталей много, горы намного выше, чем тут, где одна. Понятно?

– Постой! – притормозил наши препирательства Старинов. – Ты хочешь сказать, что чем выше горы, тем больше контуров надо рисовать, чтобы их запечатлеть? Так?

– Совершенно верно. Но с одной оговоркой, – начал развивать научную мысль я. – Каждая горизонталь обозначает… каждая горизонталь – это возвышение над предыдущей на… – надо, кстати, посмотреть, насколько, на каждой карте ведь по-разному. И я посмотрел. – Вот тут даже написано: горизонтали проведены через двадцать метров.

Я торжествующе оглядел заурядных землемеров. Рожи у них были, мягко говоря, озадаченные. Тоже мне, геодезисты, мать их!

– Андрей, а что это значит? – осведомился Елизарыч. – Двадцать метров, в смысле двадцать раз меряли что ли? Не понимаю, как это.

Вот так вот. И это мне говорят образованные по местным понятиям люди. Школу они навигацкую закончили. Штурмана, блин! Маркшейдеры хреновы! Тривиальные межевики! Банальные землемеры! Посредственности! Одно слово: заурядства!

– Парни, а вы расстояния как меряете? Шагами? Или на глаз? – жгучее желание потыкать их мордами в прописные истины переполнило меня напрочь. – А высоту? Камень подбрасываете? Взяли так от руки чего-то там начеркали на бумажке, всё, карта готова! Или имеются какие-то сажени? Или аршины там… я не знаю. Если вы свои детские рисунки гордо именуете чертежами, то хоть какая-никакая точность нужна. А у вас что?

– Да у нас-то хоть так! – практически выкрикнул мне в ответ поручик. – А тут, вон смотри, и этого нет! Контуры одни. По ним как высоту отмерять? Блинами? Вот и про блины ещё. Ты их для чего тут горой-то сложил? Чего сказать-то хотел? Двадцать раз мерять… возвышение… горизонтали, контуры… Не понимаю я тебя, Андрей. Вот как есть, не понимаю!

– Вот верно! – поддакнул Алёшенька. – Наговорил тут с три короба, а к чему, почему, так и не сказал.

Капец! Они тут что, про метры ничего не знают, что ли? Если так, то хреновенько. А метр, его когда изобрели? Вроде бы давно уже. Только вот насколько давно?

– Так, стопэ, парни! Я смотрю, вы про метры не в курсе. Давайте, разъясню этот момент.

– Да уж, пожалуйста, будь так любезен, растолкуй недотёпам про ваши пластунские измерения, – съязвил Елизарыч. – А то нихренашиньки непонятно!

– Ладно, смотрите. Метр – это типа как полсажени, только чуть меньше. Вы про дюймы что-нибудь знаете?

Раков показал двумя пальцами правой руки размер примерно в два с половиной или три сантиметра:

– Десять линий? – уточнил он с ехидцей. – Конечно, знаем. Двенадцать дюймов – это фут, а тридцать шесть – ярд. И что с того?

– Вот. А сорок дюймов – это как раз метр и будет, – просветил подпоручика я и уточнил: – Вернее, не сорок, а тридцать девять с половиной. Понятно?

За него ответил Старинов:

– Понятно. И что?

– Так вот, – я тяжело вздохнул, силясь сам понять, к чему я всё это. – Так вот, смотрите ещё раз на блины. Это слои, и у каждого слоя есть контур, который его обозначает на карте. А толщина каждого слоя… в смысле высота на местности, так вот высота каждого такого слоя двадцать метров. Или…– я быстренько прикинул в уме, сколько чего получится в местных реалиях: – Семьсот девяноста дюймов, ну, или почти десять саженей. Как вам удобней, так и считайте.

Я ожидал гневной отповеди в ответ, но господа землемеры, напротив, призадумались. Роман даже стал чего-то разглядывать на хлебобулочном макете.

– Выходит что? – заключил он. – Ежели у тебя тут, – он показал на стопку блинов. – Ежели тут одиннадцать слоёв… как ты говоришь, по десять сажён… то, стало быть, гора-то в сто десять сажен высотой. Так?

– Абсолютно верно!