Волшебные меридианы. Книга первая. Картограф.

Глава 10

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Как правильно организовать оборону посёлка в полсотни дворов силами четырнадцати бойцов? Ну, хорошо, хорошо, пятнадцати: я теперь вроде тоже в обойме. Четырнадцать, пятнадцать, разница не такая уж и большая. Особенно, если учесть, что мы сейчас не в ущелье, как приснопамятный царь Леонид и со своей службой личной безопасности. У нас тут, знаете ли, со всех сторон поля. Так что речь пойдёт, ни много ни мало, о круговой обороне.

Поскольку Старинов решил пока что полагаться на меня, то я и открыл заседание Верховного главнокомандования, правда, мы не сидели, а стояли, но не суть…

– Роман Елизарыч, у меня для тебя две новости: хреновая и получше. Начну с первой. Паскудство нашего положения состоит в том, что обороняться широким фронтом у нас нет никакой возможности. Мы, конечно, можем пойти на самообман и посчитать меня за двоих, а то и за троих бойцов, но это не изменит ситуацию вообще никак. То есть совсем. Поэтому предлагаю по максимуму использовать особенности рельефа и разные прочие складки местности. А поскольку вы с Алексеем нашим Николаевичем по военно-учётной специальности геодезисты, то вам, значит, и карта в руки.

Подпоручик в недоумении посмотрел на командира и спросил:

– Это он о чём?

Старинов пожал плечами:

– Сам не всё понимаю. Говорит, зря мы его за двух бойцов считаем, и оборона особенностей рельефа – это максимальный самообман. Или что-то такое. А вот мы с тобой, говорит, учётные геодезисты.

– Учётные? – переспросил Алёшенька. – Это вроде того, что записные?

– Да. Очень военная, говорит, специальность.

Да он прикалывается, сволочь такая! Ладно, сейчас посмеёмся:

– Что ж, господин поручик, раз Вы так стойко перенесли плохие новости, то новость получше должна Вас просто развеселить. На пути неприятеля встретится серьёзная естественная преграда. Не вижу радости на Вашем лице.

Это верно, на лице Старинова не то что никакая радость не проявилась, наоборот, поручик нахмурился:

– Какая такая естественная преграда? Чему я тут радоваться должен? Не вижу ни одного повода.

Не видит он. Хорошо, сейчас-сейчас… Я набрал в грудь побольше воздуха и начал. Начал из далека:

– Роман Елизарыч, а не покажете ли мне неразумному, в какой стороне произошло то самое разбойное нападение, о котором Вам нынче поведал Данилыч? Ну, так… примерно. Плюс-минус там-то. Точнее не надо. Просто рукой направление покажите, вполне достаточно будет.

Поручик несколько затруднился с ответом, но староста его выручил:

– Дык, эта… Милютовка, она ж вона в той стороне-то будет, – и он указал рукой примерно в том направлении, в котором я и предполагал.

– Вот! – притворно обрадовавшись воскликнул я, и, обращаясь к главе местного самоуправления поинтересовался: – Скажи, отец, а речка у вас тут есть?

– А как жишь?! Иметца. Мы в ей скотину поим, да рыбку промышляем. Вона тама она в акурат и протекат. Версты полторы. Никак не боле, – староста показал в какой стороне протекает река.

Направления на реку и на Милютовку волшебным образом совпали. Я снова посмотрел на поручика. На его лице не дрогнул ни один мускул. Ладно, продолжим ему пищу для размышления подкидывать:

– Скажи, отец, а речка у вас тут широкая? Или её с разбега перепрыгнуть можно?

Староста вскинулся:

– Да где ж её перепрыгнешь-то? Она, почитай, сажён сорок в ширину будет. Да кабы не все полста! Куды ж её перепрыгивать?! Разве что переплыть.

– Ага! – произнёс я. – А если в брод перейти? Где у вас тут брод через вашу реку? Далеко идти?

Староста озадаченно почесал затылок. Давно замечено, что подобное действие стимулирует мыслительную деятельность и активизирует память.

– Не-е-е, – замотал головой он после минутного размышления. – Нету у нас тута броду в реке. Токмо ежели по мосту. А броду нету.

– А мост где? – на самом деле я уже знал ответ, но – конспирация.

– Дык, знамо где! В Красном Яру мост.

– Прекрасно! – заявил я. – Что и требовалось доказать. Форсирование реки с целью пограбить не шибко богатое селение абсолютно не целесообразно, поэтому если уж и следует ждать нападения, то со стороны Красного Яра. Но тогда у бандюков возникает соблазн прошерстить сам Красный Яр, а эта операция запросто может уполовинить отряд.

Оба офицера со мной нехотя согласились. Староста всё же сомневался в правильности моего вывода. Главный использованный им аргумент звучал примерно так: «А вдруг?»

Вероятность этого самого «А вдруг», на мой взгляд, стремилась не просто к нулю, а могла принять даже отрицательные значения. Но стоит ли переубеждать старосту? Может, лучше сыграть с ним в старинную русскую забаву – ополчение?

Мелюзгу потолковее выслали в «дальний» дозор: примерно на версту от деревни, с наказом поднимать шухер, если к деревне будут двигаться больше трёх человек одновременно. С меньшим количеством незваных гостей разобраться не сложно даже нашими скудными силами.

Сформированную из мужиков дружину отдали под начало Данилычу. Алёшенька, как первый заместитель командира сначала затребовал их себе, но напоминание о том, что толковый ефрейтор в бою трёх губернаторов стоит, несколько охладило его пыл.

Опять же, мужики – это народ, а сержант, он, как не крути, ближе к народу, чем даже самый младший офицер. Даже если он самый зауряднейший. К слову сказать, самым младшим офицером в нашем отряде считался я, потому что в Красной Армии времён Петра Первого прапорщик – это не прапорщик, а младший лейтенант. Прапорщику же в нашем понимании здесь, скорее всего, соответствует ПОДпрапорщик, а старших прапорщиков у них тут вообще нет. Упущение.

Чтобы хоть чем-то занять погрустневшего подпоручика, его отправили с тремя бойцами оборудовать огневую точку на околице со стороны бандоопасного направления. Собственно всё. Оставалось ждать прибытия правительственных войск, ну, или, что уж совсем, на мой взгляд, невероятно, появления тех самых лихих людишек. Ожидать глобальные изменения ситуации мы отправились в штаб территориальной самообороны, который, как легко догадаться, располагался теперь в всё в том же доме старосты.

Когда мы с поручиком остались вдвоём, я посчитал необходимым выяснить для себя один важный вопрос, который с утра не давал мне покоя:

– Роман Елизарыч, я смотрю, вся эта кутерьма с гражданской обороной для тебя… скажем так – непривычна? Неужели у вас никаких учений не было?

Его ответ меня озадачил. С другой стороны, всё очень даже по-русски, а уж в армии такое сплошь и рядом – куда назначили, там и служишь.

– Понимаешь, тут ведь вот какая история приключилась, – начал он, замедляя шаг. – Там, где я образовывался, ничему подобному не обучали.

Ух ты! Гражданский ВУЗ?

А что? Бывает. Доводилось мне встречать и таких офицеров. Их ещё «пиджаками» называют. Окончит какой-нибудь невезучий паренёк институт с военной кафедрой, ему летёху дадут, а потом на два года в действующую армию. Вот и служит такое недоразумение и себе не в радость, и другим на горе. Если можно не давать им в подчинение личный состав, то так и делают. Задвигают пиджачилу на какую-нибудь трете-, четвёрто- или пятостепенную должность, чтобы он на ней поменьше урона Красной армии нанести сумел. А к чему-то стреляющему вообще стараются близко не подпускать. Перекантуется это чудо свои два года и на дембель, к всеобщей радости.

– Так ты не военный что ли, получается? – спросил я то, что первое пришло в голову.

Старинов остановился и уставился на меня как на какое-то чудо природы.

– Как тебя понимать прикажешь? – в недоумении поинтересовался он. – Полагаешь, этот мундир я ношу не по праву? Так что ли? Думаешь, поручиком меня по недоразумению величают? И что шпагу свою я в лавке купил, а не присягал на ней Государю Михаилу Васильевичу. Так ты про меня думаешь?

Последние слова он произнёс таким тоном, что я уж было подумал, не вызовут ли меня сейчас на дуэль. Я выставил руки в примиряющем жесте:

– Стой-стой-стой! Я вообще не про это. Я просто предположил, отсутствие у тебя классического военного образования. Вот и всё. А ты уже тут навоображал себе… Не кипятись! Никто не ставил под сомнение твою решимость умереть за Государя. Но ты сам пойми: ситуация у нас тут такая… ну, не сложная, в общем… а ты…

Пока я пытался подобрать слова, за которыми бы не последовало требование сатисфакции, поручик сам их нашёл:

– А я действовал не сообразно моменту. Это ты хотел сказать? Если так, то да. Всё верно. Не то у меня образование, – он принял горделивую позу и произнёс: – Образовательные классы, в каких мне довелось изучать военную науку, носили иной характер. Готовили нас не в кавалерию, не в артиллерию и не в инфантерию, – поручик вскинул голову, отчего стал казаться ещё более величественным. – Флот! Вот куда я стремился попасть.

Потом он как бы сник:

– И, смею тебя заверить, попал бы, если бы не одна досадная хвороба, с коей невозможно состоять на службе в военном флоте ни офицерам, ни нижним чинам.

Опаньки! Морская болезнь? Ну да, ну да. От неё родимой даже в наше время лекарства так и не придумали. А поручик тем временем продолжал с оттенком лёгкой досады в голосе:

– Я был одним из лучших на курсе, поэтому в офицеры меня всё-таки произвели. Только получил я не чин мичмана, какой, несомненно, заслуживал, а чин прапорщика по адмиралтейству, – он невесело усмехнулся: – Не самый почётный титул в нашей навигацкой школе, как ты, должно быть, и сам понимаешь.

– Теперь всё ясно, – заверил его я. – Значит, вот какая пикантная проблема поставила жирный крест на твоей карьере морского офицера. Однако, как я посмотрю, изрядные познания в науках не остались невостребованными?

Он опять грустно усмехнулся и, глядя куда-то в даль, проговорил:

– По штурманскому делу я на курсе равных себе не имел. И вот как оно мне пригодилось теперь.

– Да я вижу, что ты и сейчас при картах состоишь. Вот только в толк никак не возьму, это талант навигатора привёл когда-то юного прапорщика по адмиралтейству в кавалерию? Или что-то более другое?

– В основном, как ты выразился, талант, но и других причин в достатке имелось. По адмиралтейству же чиновничьих мест на всех не хватает. Вот так я попал в Казань к его светлости. Сухопутные офицеры не горазды чертежи местности составлять, ну а морские, как один все обучены.

Я не всё понял в его рассказе, но решил сейчас не докучать с уточняющими вопросами. Потом разберёмся. А и не разберёмся, тоже не велика потеря. Чтобы сказать хоть что-то в ответ, я пошутил:

– То ли он Донской моряк, то ли он морской казак! Так получается?

Поручик принял необычайно серьёзный вид, я бы даже сказал, что он принял строевую стойку. Вот он это всё принял и надменно так вопросил:

– Отчего же Донской? Навигацкие классы выпускают офицеров для дальних морских походов. А иные из нас и через океан хаживали. Думаешь, мне по рекам ходить мечталось? Захотел бы – ходил бы. Вот она Волга, рядом. Только уж лучше сушу мензулой и мерным чейном мерять, чем по рекам на стругах да ялах мель за мелью обходить.

Обиделся? Обиделся.

– Елизарыч! Ты чего?! Это же песня такая! Не слышал, что ли никогда? – типа наехал я, отлично понимая, что слышать эту песню поручик просто не мог.

– Песня? – удивился он. – Какая песня? Есть песня про донских моряков? Я действительно никогда о такой не слыхал.

Блин! Я ведь и сам-то из неё один только куплет и помню. Хотя, в принципе, больше-то и не надо:

– Ты знаешь, я и сам её разок только слышал… Сейчас даже не вспомню, про что она вообще. Там это… такие слова были… сейчас, подожди… – я вспомнил и напел:

Парень сам не разберётся,

Как же он теперь зовётся.

То ли он Донской моряк,

То ли он морской казак.

Как-то так.

Старинов со значительно повеселевшей физиономией почесал в затылке и проговорил:

– А ведь и в правду, про нас с Алёшкой песня. Жаль, что ты других слов не запомнил. Или всё же запомнил ещё какие?

Теперь наступила моя очередь чесать в затылке. Других слов я действительно не знал, но мне отчего-то казалось, что так даже лучше, что я их не помню.

– Не-е-ет, и это-то кое-как из памяти вытащил. Говорю же, один раз только слышал, да и то почти пьяный. Помню, что ситуация чем-то похожа и всё. Кстати, а почему ты сказал, что про вас с Алёшкой? Он что, тоже из гардемаринов?

Слово «гардемарины» мне нравилось, а фильм про них я считал слабым. Почему? Не знаю. Не нравился он мне, и всё.

– Да! Ты представляешь? Раков почти полностью мою судьбу повторил, только на четыре года младше. В смысле он младше меня на четыре года. А случилось с ним всё точно также, на четыре года позже. Чем со мной.

Понятно. Чего тут не понять? Алёшка, получается, тоже в прошлом выпускник той же самой навигационной школы. На четыре года позже Старинова призвался, на четыре года позже Старинова выпустился. Тоже подхватил морскую болезнь, и чтобы он от неё не умер в море, его списали на берег. На берегу адмиралтейство, в котором мест уже не хватает, но чуть подальше от берега полно всяких Казанских и разных прочих военных округов, где в штабах мест навалом, а чертежи местности составлять не кому. Как-то так.

А! Ещё, фамилия у подпоручика, оказывается, Раков. Ну, ничё-ничё-ничё. Не самая плохая фамилия. Читал я как-то в интернете про одного красноармейца, который воевал и погиб под Севастополем в сорок втором году. Так вот у него фамилия была Гитлер. И сейчас-то с такой фамилией жизнь была бы отнюдь не сахарной, а уж тогда…

Но это я отвлёкся. Значит, картографы наши никакие не кавалеристы, а самые, что ни на есть мариманы. Как это меняет дело?

Получается, что это всё не так уж и плохо. Можно даже сказать хорошо, потому что даёт мне возможность более или менее правдоподобно объяснить, почему бравый прапорщик-пластун не умеет ездить верхом и рубиться на саблях, но владеет приёмами рукопашного боя, теми самыми пластунскими ухватками, обычному фехтованию предпочитает фехтование на ножах, читает и рисует карты, а также неплохо разбирается в организации караульной службы. В нашем деле, если не знать последнего, то, как прикажите часовых-то снимать?

– Рома. Я тебе по секрету скажу, у меня тоже не всё просто сложилось. Ну, это… как сказать-то? В общем, особенности службы у меня были такие, что ножом, например, я владею куда как лучше, чем той же саблей, – я вздохнул и решил сказать правду, не всю, конечно, но важный такой кусок: – А саблей… можно сказать, вообще не владею.

– Это как так? – удивился поручик.

– Рома, так ведь не надо мне было. Часовых, их же не саблями снимают, а голыми руками. В крайнем случае ножом. А случалось так, что и снимать никого не надо. Тихо пришли, тихо ушли, да так, чтобы никто не догадался, что мы вообще тут были. Сам понимаешь, служба у нас такая.

Старинов покивал, хотя, рубь за сто, не врубался и в половину сказанного. Я картинно посмотрел по сторонам, с понтом смотрю, не услышит ли кто, и продолжил:

– Видишь ли, человеку вроде меня для устранения человека вроде тебя оружие при себе иметь вовсе необязательно. Вот если бы вчера при встрече на дороге вы бы решили меня взять в плен, то ни ты, ни Раков, ни Данилыч, и ещё человек пять, ни хрена бы не узнали, чем всё закончилось.

Глядя в ошалевшие глаза поручика, я выждал с полминуты и добавил:

– Но это в ситуации, когда я готов, а вы – нет. В обычной жизни… нет, не так… в ситуации, когда нам придётся отражать нападение… – я никак не мог подобрать нужные слова и, махнув на всё рукой, сказал, как есть: – Рома, ты это… на всякий случай, научи меня рубиться на саблях.

Примерно минуту я ждал хоть какого-нибудь ответа.

– Это не сабля, а шпага, – заявил наконец мрачный как туча военный геодезист.

– Ну, ладно, – не стал спорить я. – Тогда научи меня колоться на шпагах!

Тут его словно бы отпустило:

– Весёлый ты человек! – рассмеялся Старинов. – Всё-то тебе хиханьки да хаханьки! Всё-то время что-нибудь да подденешь! Давеча вон Данилыча как отрекомендовал! Маркиз Чувырловский! А ты знаешь, что солдаты его теперь с твоей легкой руки маршалом Танькиных войск называют?

– Танькиных? – изумился я.

– А чего ты удивляешься? Ты ведь как-то так и сказал. Что за Танька такая, что у неё и войска свои, и аж даже целый маршал имеется?

Я не нашёлся с ответом. Поручик вздохнул и уже серьёзно произнёс:

– Ну да, ладно, хватит шутки шутить! Давай пойдём, делом займёмся, а то не ровён час и впрямь лиходеи нагрянут.

И мы отправились в «штаб», заниматься обучением меня искусству убивать врагов с помощью шпаги. Примерно через час я почувствовал себя достаточно подготовленным, а вошедший в раж Старинов настаивал на продолжении обучения.

– Рома, давай так, если мне удастся условно убить тебя в условном поединке, то будет считаться, что я уже умею, и что дальше меня учить не нужно.

Используя навыки обращения с холодным оружием других типов, я победил его четыре раза подряд.

– Видишь, я уже умею! – гордо заявил я. – А ты всё не верил. Давай, уже сворачиваться. Или ты отыграться хочешь?

Поручик тяжело дышал, но всё равно нашёл в себе силы попенять мне:

– Ты постоянно какие-то подленькие увёртки используешь. Вот эти ухваточки твои… так нельзя! Если бы без них, то ни за что бы ты меня не победил! Ни разу! Вот так!

Хо-хо-хо! Увёртки мои ему ненравятся. Ещё бы! Они не для того, чтобы нравиться, они для того, чтобы победить.

– А как ты хотел, Рома?! Мы, знаешь ли, собираемся схватиться с самыми беспринципными людьми. Тут без ухваток никак, – довольно улыбаясь, проговорил я. – И ещё… На все твои возражения о моих якобы не регламентированных действиях, я тебе отвечу просто… даже не просто просто, а очень просто. Мы с тобой не на олимпийских играх, и подобные отступления от правил в бою могут существенно продлить жизнь. И тебе, и мне. Ну, мне-то уж точно, а тебе, только если проникнешься идеей и не будешь ждать от противника нелепого благородства.

Старинов насупился и пробурчал:

– Всё равно нечестно.

Надо же! Нечестно ему.

– Аля гер ком аля гер. И вообще, хватит, а то вдруг война, а я уставший. Давай, наконец, уже займёмся моим переодеванием, если ты, конечно, желаешь, чтобы я поучаствовал в вашем безнадёжном деле.

– Почему это ещё безнадёжном? – обиделся Старинов.

– Дружище, а кто всё время причитает: «Не успеем! Не успеем!», я что ли? Если даже у тебя нет надежды на успех своей собственной миссии, то она безнадёжная.

– Так, а как же?…

– Вот и давай поторопимся! – перебил я его. – Не откладывай на завтра, то, что можно отложить на неделю. Слышал такую поговорку?

Поручик завис.

– А если тати налетят, а ты без порток? – наконец выдал командир военно-морских кавалеристов.

– Рома! Если они на нас сегодня нападут, карту я тебе… подарю.

Появившаяся было после этих слов улыбка на его лице, медленно исчезла:

– Так как же ты её мне подаришь, если я тебе за неё одежду, что ты просил, отдам? И денег ещё.

Ага! Просёк!

– Ну, ладно, не буду дарить. Пошли переодеваться!