Кальдур Живой Доспех VI

Виденье 72. ...То и пожнёшь

Никогда Гвиндан не видел таких ран и таких шрамов.

Их ручей был притоком Явор, и последний год нередко приносил им тела жертв бесконечной резни. Все они были мертвы или очень давно мертвы, и Гвиндан уже давно перестал обращать на них внимание. Лишь отталкивал палкой к течению, чтобы мерзость унесло подальше от их дома и сбросило куда-то в туманы моря. Но в теле, которое он нашёл на берегу сегодня, всё ещё каким-то невероятным чудом теплилась жизнь, и поэтому Гвиндан медлил и стоял рядом в нерешительности.

На берег вышла его жена, она куталась в шаль от ветра и с тревогой смотрела на его находку.

— Это не человек, Хенен, — окликнул её Гвиндан. — Иди в дом, я разберусь.

Он потянулся за ножом, не сводя глаз с тяжёло дышащего тела. Но прежде чем он занёс клинок, жена его оказалась рядом и схватила его под руку.

— В горах не бросают, муж. Даже если он нам не родич.

— Посмотри на него, — прошептал Гвиндан, едва скрывая переживаемый им ужас. — Он не человек. Он дух или демон. Нельзя жить с такими ранами.

— Он не дух и не демон, — строго сказала жена. — Хватает воздух, как рыба, а наша святая земля вполне себе держит его, ты сам видишь. У духов и демонов здесь нет власти и никогда не будет.

— Нельзя его тут оставлять. Он накликает беду. Я столкну его в воду.

— Даже если так — мы разделим эту беду по клятве. Как и всё остальное. И хорошее, и плохое. В горах не бросают, муж. Мы так не поступаем.

Гвиндан тихо выругался и спрятал нож. Пошёл вперёд, остановил тело, которое снова собирался унести поток и с огромным трудом вытащил его на берег. Мужчина был очень тяжёлым, будто отлитым из металла, и это ещё больше напугало Гвиндана. Он посмотрел на жену в нерешительности, но та твёрдо покачала головой.

— Скорей бы этот проклятый ручей перемёрз, — прошипел Гвиндан, разрывая на себе рубашку, чтобы сделать повязки для кровоточащих ран. — Не такое уж и спокойное место мы выбрали для жизни.

***

Ветер задувал в щели.

Гвиндан вытряхнул трубку, снова набил её, закурил от уголька и задумчиво посмотрел на странного гостя. Половину зимы он провёл в бреду, лежал, покрытый испариной и укутанный одеялами, и словно бы уже готовый к погребению. Но всё никак не решался уйти... Всё это время по очереди они с женой заботились о несчастном, меняли под ним простыни, убирали за ним дерьмо, вливали ему в рот похлёбку и воду, смазывали и бинтовали раны, которые никак не хотели заживать.

— Думаешь, горы заберут его? — тихо спросила Хенен, стараясь не показывать, что устала от забот.

— Нет, — Гвиндан выпустил сноп дыма и задумчиво покачал головой. — Если бы он хотел отдать свою жизнь — давно бы отдал. И если бы горы хотели забрать его — давно бы забрали. Если есть хоть малейший уступ, он зацепиться за него. Упорный как баран. Так мне кажется.

— Всё ещё думаешь, что он демон?

— Я не знаю. Мне просто интересно, что такое важное так держит его здесь.

***

В одно морозное утро, шатаясь и едва держась на ногах, их гость вывалился из дома и осел на крыльце, дрожа, кутаясь в одеяло, хрипя и выпуская пар из глотки. Он выглядел даже не как глубокий старик, а как человек, который давно шёл тропою смерти и ему осталось буквально пара вздохов. Но каким-то чудом в нём ещё теплилась жизнь.

Усталые и впавшие глаза впились в горизонт, и Гвиндану показалось, что в них мелькнуло какое-то облегчение.

Он дал побыть гостю наедине со свежим воздухом минут десять, а потом занёс его, чтобы его ослабленное тело не простыло и он не отдал свою жизнь так глупо.

Стало легче. Гвиндан с радостью тащил гостя в отхожее место и помогал есть, но гость молчал и даже не смотрел на него. Гвиндан решил не торопился найти с ним общий язык. В горах нельзя спешить, они этого не любят. И слепцу было понятно, что гость пережил многое и ему требуется время, что уложить всё это внутри. Камень за камешком.

Спокойные ночи на этом закончились. По ночам стиснутая челюсть гостя часто открывалась для леденящих душу нечеловеческий воплей и даже какого-то подобия лая. Хенен не могла спать под такое, на два дня ушла в горы и вернулась вся с обмороженными руками, но добывшая нужной травы. И теперь перед сном варила ему горький пахучий чай для того, чтобы он спал глубоко и без снов.

Это помогало не всегда и в одну из ночей, после череды криков, Гвиндан услышал, как ударилась дверь. Он вздохнул, перевернулся на другой бок и весь съёжился под взглядом только что проснувшийся Хенен.

— Разыщи его, — приказала она. — Пока он не замёрз!

— Он сам ушёл, никто его за уши не тянул, — запричитал Гвиндан. — Там уже не так холодно, проветрится немного, может возьмёт себя в руки...

— Му-у-уж!

— Но там же темно, хоть глаза выколи! Я сам околею, пока буду искать его!

— Му-у-у-у-уж!

Со вздохом Гвиндан поднялся и пошёл одеваться. Плохой погодой горца не удивить, но ни один горец не скрывал, что предпочтёт им пышущий жаром очаг или летнее солнце. Снега ещё было достаточно, а ветер стоял такой, будто горы обиделись и хотели слизать с него кожу. Он спустился с их холма, снова поднялся, нарезал несколько кругов, и только в сумерках нашёл следы гостя.

Путаная дорожка то и дело сворачивалась спиралями, уходила то влево, то вправо, даже несколько раз поворачивала назад, но она закончилась у отвесной стены, ведущей на одну из вершин. Гвиндан потратил немало сил и ругательств, чтобы забраться вслед за гостем, и нашёл его стоящим у обрыва.

— Жа, жа-а-а, ни-и-и, жа-а-а, — бормотал гость, дрожа от холода. — Рора, за, ри, ро...

Он не собирался карабкаться дальше, высоты было достаточно, чтобы закончить путь короткой дорогой. Гвиндан устало воздохнул, попытался успокоить сердце, выдержал безумный взгляд гостя и попытался не дрожать от порывов ветра.

— Там ничего нет, — спокойно произнёс Гвиндан. — Но это не беда, ведь и тебя не будет. Так?

— За... Ри...

— Камень точит воду, ветер точит горы, а жизнь точит человека, — Гвиндан вспомнил слова отца, который наставлял его и попытался повторить хотя бы с тысячной долей мудрости своего предка. — Чтобы там с тобой ни было ты — это ты, а твой путь — это твой путь. Ты прошёл его и оказался здесь. Что будет с тобой дальше я не знаю, может самое страшное позади, а может быть и нет. Если бы ты хотел прыгнуть, ты бы не думал, и я бы тебя никак не остановил... Знаю только одно, друг мой. Чашка горячего чая от моей жены куда лучше, чем лежать костьми в этом холоде вечность, пока ветер не сточит и их. Пойдём домой. Жена растопила очаг. Погреемся у него.

Гвиндан протянул руку гостю, а тот вздрогнул так, будто Гвиндан хотел ударить его.

На секунду Гвиндану показалось, что гость покачнётся и шагнет в пропасть, но тот остался стоять. Взгляд его сменился осмысленным, он ещё раз посмотрел вниз, потом на Гвиндана, он кивнул и взялся за руку.

***

Зима была длинной, даже через чур, но всё же медленно уступала весне.

Когда гость окреп достаточно, чтобы мог сам сходить до туалета, Гвиндан не выдержал и с молчаливого согласия жены натопил ему целую бадью снега. Заставлять гостя принять ванну особо не пришлось, но Гвиндана кольнула совесть, когда гость оголился и снова показал свои шрамы. Они покрывали всё его тело и лицо, словно много веков он был доской для рубки мяса или древом, в которое попала молния.

Хенен была нежна с ним, но каждое прикосновение губки заставляла гостя вздрагивать и ещё сильнее скрежетать зубами, словно он весь состоял из нервов. Гвиндан наточил свой самый острый нож, взбил мыльную пену и побрил его так, как побрил его дед перед свадьбой, чисто и гладко, не нанеся ему ни единой новой раны. Хенен поколдовала над его непослушными волосами, и им обоим результат понравился.

Гость не захотел смотреть на себя в зеркало, но точно почувствовал себя лучше.

***

— Так и не говорит? — со вздохом спросила Хенен, натирая тарелку.

— Наверное, взял какой-то обет, — пожал плечами Гвиндан. — Или его горе забрало у него речь... А хотя... Было кое-что. Он несколько раз бормотал что-то бессвязное. Не знаю о чём. Давеча я рассказывал ему о том, что случилось у горы Ногх, сколько людей там погибло... Он остановился, так посмотрел на меня... аж кровь в жилах застыла. Но ничего не сказал. Только горы знают, через что он прошёл. Что-то нечеловеческое там. Чёрное. И интересно мне, и ой как не хочется туда лезть.

— Всё думаешь, что он дух?

— Нет... но думаю он видит их, каждый день. Замечала, как иногда он пялиться в пустой угол или наоборот вдруг отводит взгляд, будто бы увидел, что-то очень неприятное?

— Замечала, — Хенен скривила губы. — И голоса слышит...

— Да уж. Беда.

— Не такая уж и беда, — Хенен криво ухмыльнулась.

— В деревню его сводим? Покажем шаману?

— Нет. Есть у меня идея получше.

Гвиндан непонимающе уставился на неё, а потом его глаза широко раскрылись.

— Он же чужак!

— Он живёт в нашем доме дольше, чем я жила в твоём, пока мы не ушли сюда. Он делил с нами кров и еду. Мы выхаживали его как больного ребёнка. Он ходил в туалет у нас на руках. Такой ли уж он и чужак нам?

***

Гвиндан курил трубку и хмуро смотрел, как Хенен наносила татуировку их странному и задержавшемуся гостю.

Он не удивился совершенно сумасбродному решению жены, сделать его "частью племени", он не удивился даже, что молчаливый гость спокойно согласился и позволил производить над собой многодневный и весьма болезненный обряд. Гвиндана удивило с каким мертвенным и безучастным лицом гость переносит бесконечные уколы костяной иглы, от которой обычно скулили даже крепкие мужчины. Он словно бы не чувствовал боли... Или же боль, которую он чувствовал была куда острее уколов этой иглы.

— Быть угурмом, — вещала Хенен, — значит не иметь господ и принадлежать только себе самому. Стремление к власти — зло. Только тот достоин власти, кто не хочет её, но готов тащить её на плечах, ношей тяжёлой, дабы она не досталась никому другому. Богатство — зло. Тот человек богат, у кого есть семья и который цени её жизни выше своей. Насилие — это зло. Только то твоё, что дала тебе природа или другие люди. Нельзя брать силой и хитростью чужое. Тот, кто берёт уже не человек, а дом для демонов. У всех хозяев есть эти три порока, и других ты не увидишь. Таковы люди. Поэтому у нас здесь только один хозяин — ты сам. Я не могу дать тебе свободу, как её не могли отнять и твои бывшие хозяева. Ты сам можешь отдать её, и сам можешь взять. Потому что она всегда была твоей.

Она коротко посмотрела на мужа и снова на гостя. Остановилась на несколько мгновений.

— Татуировка защит твою душу от зла. Я думаю... тебе нужно это. Если тебе некуда пойти — мы отведём тебя в селение. Там тебя примут. Если не примут, или не пойдешь, мы построим тебе дома недалеко отсюда и будешь жить. Сначала один, а потом, может, с кем-то. Мы рады, что ты выжил, и что смог хоть как-то оправиться от своих ран. Ты можешь остаться тут ещё на какое-то время, но мы с мужем решили жить отшельниками по своим причинам. Думаю, ты понимаешь это. Я не гоню тебя. Просто говорю, что будет что-то ещё. Дальше по пути.

Гость коротко взглянул на неё и едва ощутимо кивнул.

Посторонний мужчина в доме, не их родственник или кровник, не знакомый с их законами, не мог не напрягать Гвиндана. От веяло чем-то абсолютно холодным, но в то же время Гвиндан чувствовал, что гость не причинит им вреда. По крайней мере нарочно. Он даже как-то привязался к молчаливому парню и в их односторонних разговорах за трубкой табака позволял себе рассказывать всё больше и больше. Он и сам хотел поговорить с гостем на эту тему, но когда его мысли озвучила жена, он даже немного расстроился.

***

— Не нужно, — сказал Гвиндан, положив руку на плечо гостю. — Мы осенью вскапывали это поле.

Гость поднялся взгляд, острый словно клинок, аккуратно повёл плечом, освободив от него руку Гвиндана, и снова принялся работать лопатой. Гвиндан нахмурился, но его хмурость быстро перешла в улыбку. Чем больше гость креп и начинал снова походить на мужчину, тем больше он пугал Гвиндана. Он не хотел знать, кем был этот странный человек в прошлом, но его воображение всё время рисовало картины — могучего волшебника или колдовского воина, свирепого и несущего вокруг погибель и опустошение. Но, увидев как гость умел и нежен с лопатой и почвой, Гвиндан почувствовал себя идиотом.

— Я ходил в селение, выторговал новый серп, — Гвиндан показал свою добычу. — Смотри какой острый.

Гость оценил острый кусок металла, почтительно кивнул и снова замахал лопатой. Гвиндан продолжил осторожно, стараясь сделать свой голос спокойнее:

— И поговорил с торговцами, которые были недавно на низинах. Ты можешь вернуться. Война кончилась. На троне новый правитель, темники ушли на свой остров. Как это бывает у низушников — теперь всё строят, будто заводные. Вот и смысл был всё рушить?.. В общем... ты можешь вернуться домой, друг.

Гость воздохнул, неопределённо покачал головй и продолжил махать лопатой.

***

— А ты упорный, — усмехнулся Гвиндан.

Стояла ранняя весна, а их подзадержавшийся гость сумел закончить свой странный труд. Не смотря на на протесты Хенен и Гвиндана, в последнее время он стал работать будто новоявленный затёк, выслуживающийся перед отцом возлюбленной, не жалел себя. С раннего утра он брал с собой еду и топор, и спускался далеко в низины, откуда на своей спине раз за разом притаскивал деревья.

Когда их скопилось во дворе немало, гость принялся рыть землю и делать другие странные для горцев вещи, и вскоре рядом с их глиняным домом совершенно чудесным образом образовалась новая постройка. Чуть ниже дома, чуть шире, с дырявыми стенами, но всё же из дерева, что среди горцев считалось той ещё роскошью. Гвиндан даже немного смутился, подумав, что гость решил построить себе дом прямо в их дворе, и не думает покидать их. Но Гвиндану снова пришлось почувствовать себя идиотом, когда он увидел, как гость заносит внутрь постройки инструмент и припасы.

Так на их участке появился сарай. Гвиндан сам думал его построить, но дел на новом участке всегда было по горло, и руки у него всё не доходили. Он несколько говорил с гостем на эту тему, просто обдумывая планы, даже не думая, что гость мотает себе что-то на ус.

— Сможем сеять больше, — странно сказала подошедшая Хенен.

— Сможем, вот только на кой хрен, если гость нас покинет?.. Тёщу твою приютим опять? Что-то я устал от гостей, любимая, — Гвиндан осёкся, увидев как жена ласково погладила себя по животу. Хлопнул себя по лбу и ещё несколько минут стоял бледный, не мог найти слов. — А я думал... горы взяли нашего первого сына и всех последующих... и больше не дадут нам... но...

— Я жду ещё один громкий и голодный рот, муж. Куда более голодный, чем наш бедняга-строитель. Мы будем сеять больше, муж.

***

На следующее утро их гость снова поднялся раньше всех. Как обычно позавтракал, молча и опустив взгляд. Вздохнул, поднялся и кивком головы попросил проводить его.

— Он уходит, — сказала Хенен, и Гвиндан с удивлением и даже шоком уставился на гостя, всё ещё не понимая, что происходит. Гость неловко застыл в проходе, поправил лямку сумки и кивнул им.

— Я... рад, что ты смог поправиться, — выдавил из себя Гвиндан. — В горах не принято принимать плату за доброту и гостеприимство, но спасибо, что помог нам с хозяйством. Пусть горы хранят тебя. И пусть гора, что ты несёшь на своих плечах, станет меньше. Доброго пути.

***

Кальдур поклонился в ноги свои спасителям, взвалил сумку на плёчо и пошёл прочь, не оборачиваясь.

Дальше находиться в их доме было бессмысленным. Он закончил то, что хотел, хоть немного отблагодарил людей за доброту и поспешил покинуть их. Стоило так же поступить много лет и с дядей. Знал же, что за ним придут. И теперь знает. Всё повторится снова и будет повторяться, потому что это проклятый порядок проклятых вещей.

Последние недели он старался ходить всё больше и на более дальние расстояния, просто потому что это было тяжёло физически и занимало его голову. Он столько раз выживал в передрягах, что уже и перестал понимать, что такое "выжить" и зачем вообще жить дальше. Оставаться наедине со своими мыслями было невыносимо, и он лелеял надежду, что в какой-то мере сможет от них просто уйти.

Путь давался ему тяжёло. Он уже и забыл, что такое, когда ничего не болит, но в дороге старые раны заныли с удвоенной силой. Он чувствовал в своём теле каждый шрам от прикосновения чёрного камня, каждую рану оставленную Наирами и бледными колдунами, и то, что осталось от Серой Тени внутри его тела, словно в могиле.

Когда ему становилось совсем паршиво, он садился где-нибудь в теньке, пил воду маленькими глотками и смотрел на горизонт. Он уже и не понимал красив ли вид, который он видит, но одно он знал точно — пока он смотрит вдаль, мысли и духи прошлого внутри него слабеют.

Интересно, горы стоят тут тысячи лет, видели ли они более жалкого неудачника, чем Кальдур?

Пропали тропки угурмов, их могильники и костровища, и ещё через несколько дней он перестал видеть животных, даже птиц на горизонте. Он чувствовал неясную тревогу, но без своего доспеха уже не мог определить в чём дело, в колдовстве или в его страхах.

Он закончил спуск в каменистой низине, и наконец понял почему тут так тихо. Склон горы терялся в белёсом тумане.

Он простирался во все стороны, странной стеной уходил в небо. Был плотным словно молоко, неприятным и холодным настолько, что от него веяло смертью. Только вот Кальдур видел столько смерти, что даже не остановился на секунду поразмыслить о разумности дальнейшего путешествия. Тело его кричало от ужаса, но он не слушал, просто пошел сквозь дымку.

Не остановился он и когда нашёл первые кости, и вторые, и всё последующие, коих скоро стало столько, что в какой-то момент Кальдуру показалось, что он пересекает целую реку из костей. Ему бы развернуться, да только куда? Для него больше ничего нет. Ни Врат, ни Пекла, ни Вечных Вод, ни даже ужаса быть неприкаянной душой, нагрешившей перед светозарной богиней. Он лишь корм. Корм для чудовища куда более страшного, чем он сам.

Мда.

Сколько отчаявшихся путников и смелых первооткрывателей сгинули в этом тумане, пытаясь сбежать от такой судьбы?

Плевать сколько.

Туман вдруг дрогнул и сформировал фигуру, к которой он всё ещё не мог привыкнуть. Суровый посмертный лик Анижи, порванное платье и выточенные словно из стали и покрытый кровью будто меч, преградил ему дорогу. Он отпустил глаза и прошёл мимо.

Татуировка, которую ему нанесли, не особо-то и помогла от призраков, которых он захватил с собой.

***

В тумане он провёл неделю.

Ни жажда, ни голод не душили его так, как душила необходимость уйти подальше от проклятого королевства. Дважды он находил холодный ручей и старался идти вдоль него вниз, пока тот не скрывался в расщелине или почве. Горы вели его так, как его учили дети гор, единственные, кто всё понял и знал давным давно.

Почему он не послушал их тогда?

Третий ручей вывел его из тумана. Свет ночных звёзд ослепил его, он спустился вниз ещё немного и увидел вдалеке лесок. Из последних сил он добрёл туда и лёг на траву.

Проснулся от того, что что-то трепало его за рукав. Прежний Кальдур бы вздрогнул и испугался, но нынешний замер и спокойно ждал пока глаза привыкнут к свету. В метре от него здоровенный и рогатый козёл, с серо-чёрной и лоснящейся шерстью спокойно драл траву и не обращал особого внимания на незваного гостя у своей кормушки.

Кальдур осторожно сел, козёл мотнул в его сторону головой, но особой злобы не проявлял, рвал себе травку спокойненько и не собирался враждовать.

Кальдур кивнул ему и снова откинулся назад. Лежать на травке были приятно, лёгкий ветер и тепло солнца почти заставили его улыбнуться. Только привычная боль в теле и металлический привкус во рту, делавший все приемы пищи одинаковыми, немного портили картину.

Он огляделся.

Рельеф вокруг всё ещё был каменистым, но уже нёс в своих порах куда больше жизни, чем в горах. Клочки леса, похожие на тот, в котором ночевал Кальдур, виднелись тут и там. Интересно, сколько ему ещё пилить до конца мира? Сможет ли он увидеть, что за этим самым миром?

Слух его выделил странный и ритмичный звук, доносящийся издалека.

Шум волн. Только непривычно громкий и настырный.

Кальдур быстро нашёл дорогу и спустился к берегу, вошёл в воду по щиколотку, дав ей забраться в сапоги и омыть его многострадальные ноги. Огляделся и застыл.

Противоположного берега не было видно. Здесь Явор была просто бесконечной... такой широкой, что не переплыть... Он никогда не видел ничего подобного.

Кальдур наклонился, зачерпнул воды, брызнул себе в лицо, умылся, зачерпнул ещё горсть, напился и... тут же выплюнул. Вода была солёной. Более солёной, чем капельки пота, стекавшие в рот, кровь или слезы. Кальдур удивился и снова попробовал попить. Желудок его изошёлся внутри и исторгнул содержимое. Во рту остался горький привкус и ещё долго не покидал его.

***

Кальдур вынул нож и застыл над козлом, глядя на него сверху вниз. Козёл невозмутимо щипал травку и игнорировал само существование Кальдура. Теплый и пахучий ветер шевелил волосы, есть уже почти и не хотелось, но он знал, что это плохой признак. Он умирает от голода, и ещё не знает, достаточно ли далеко он ушел от пасти, чтобы можно было умереть и не попасть в то, что он когда-то называл "Её Вратами".

Кальдур выдохнул и спрятал нож. Никакой зов его живота не стоит ещё одной жизни и вида крови. Армия мертвецов каждую ночь приходит к нему во сне и ещё один боец им точно не нужен, пускай даже такой рогатый и нелепый. Кальдур пошёл к дереву, нашёл трухлявый пень, расковырял и разбил его пальцем и начал выуживать оттуда червей.

Они тоже были живыми, как и всё вокруг, но по крайней мере у них внутри не было крови. Только скользкий и неприятный сок. Кальдур утешал себя, что у него в брюхе, без солнца, в теплоте и тесноте, им будет как дома. А он проживет ещё денёк-другой.

От этой мысли ему стало не по себе.

***

На следующее утро он нашёл козла мёртвым.

Что-то крупное добралось до него и отщипнуло кусок. Кальдур даже расстроился, но тоже взял себе часть, пока не налетели стервятники и мясо несчастного не испортилось. Силы, которые дала ему плоть животного, он использовал с умом. Плёл из травы верёвки, рубил деревья, строил плот и пытался хоть как-то отъесться на подножном корме.

Ещё через день Кальдур вернулся к рогатому приятелю и забрал его уже порядком вонючую кожу, долго сушил её и готовил, но таки получил нормальный бурдюк для воды из ручья.

Закончил своё творение следующей ночью, отдыхать не стал, наполнил фляги, толкнулся от берега и поплыл. Снова попал в туман, но уже не такой ледяной и плотный. Преодолел его в сумерках и оказался на бесконечной глади воды.

Дул ветер, по воде шла рябь, а Кальдур задумался... может ли быть Явор бесконечной? Может быть, он плывёт в никуда и там ничего нет. Он никогда не читал про такое, не слышал легенд, даже мыслей таких никогда не слышал, и снова припомнил Анижу. Ей бы такой вопрос показался интересным.

Ночью ветер задул сильнее.

Сквозь дымку у самой кромки неба разыгралась свистопляска тотума, которая отражалась от воды, и стала такой интенсивной, что Кальдуру пришлось закрыть глаза от навязчивых огней ладонями и попытаться уйти на боковую.

Очнулся он снова в тумане, неба уже не было видно, но огоньки остались. С ужасом Кальдур понял, что свет исходит не сверху, а из-под воды. Что-то громадное проплыло под лодкой и снова ушло на глубину.

***

Когда одно из чудовищ, что сопровождали его уже несколько дней, ударило в дно плота, он уже был без сил.

Он почувствовал удар всем телом, от него перехватило дыхание, вскрикнуло и застонало дерево, его выбросило вверх и в сторону. Он выкинул руки в стороны, инстинктивно пытаясь за что-то ухватится, и камнем устремился вниз. В последнюю секунду своей жизни ему хотелось рассмеяться как безумцу. Он убежал от одного чудовища, только для того, чтобы попасть в пасть другому. Он надеялся на быструю смерть, не любил захлёбываться и чувствовать как лёгкие наливаются свинцом, но ничего не происходило.

Он не тонул.

Его спина лежала на чём-то твёрдом и неровном, а волны ласкали его усталое тело, даже не думая тащить на дно.

Берег. Его прибило к берегу.

Он всё ещё жив.

Звериный рык вырвался из его груди, он перевернулся, подтянул под себя ноги и руки, с трудом встал и пошёл прочь из проклятой мёртвой и солёной воды.

***

Он нашёл ручей почти сразу.

И под мертвенным взором Анижи пил медленно и маленькими глотками, останавливался и боролся с жаждой ещё несколько часов и пил снова. Нужно было что-то решить с вопрос еды, и так же вывести тело из голодовки неспешно и осторожно. От беспощадного солнца кожа на его лице и руках слезла, его всё ещё лихорадило и трясло, но он снова был жив.

Зачем-то.

Он начал с ягод. Поговорил с ними, попытался убедить, что им не зачем быть ядовитыми и убивать Кальдура. И похоже они послушались, он отделался лишь парой приступов рвоты и тошнотой. Огляделся, прошёлся туда-сюда, миновал берег, осмотрел разбитые скалы, ступил на порог леса. Нужно было найти что-то посерьёзнее куста с красной кислятиной.

Лес вокруг был дремучим.

Непросто дремучим, он казался странностью, даже по меркам того, что видел Кальдур. Деревья его выгибались под немыслимыми углами, обнимали друг дружку, и чем дальше Кальдур уходил вглубь, тем выше и массивнее они становились. Когда они стали величиной с гору, Кальдур снова почувствовал себя букашкой.

Найденный череп, размером с деревенский дом только усилил это впечатление. Зубастый, принадлежащий какому-то чудовищу, но всё же проломленный кем-то ещё больше, он выглядел неплохим укрытием. Но использовать его в качестве укрытия Кальдур не рискнул. Что если это укрытие приметит кто-то ещё? Паук или змея размером с корову...

Он переплыл немыслимую реку чтобы что? Оказаться в краю великанов и чудовищ? Неужели человеку действительно может так не везти?

Ночью снова настало время тотума. От яркого ночного света Кальдур спрятался в куче опавших листьев и старался не шевелиться. Земля то и дело подрагивала от чьих-то шагов, он слышал свист и грозное шипение совсем рядом, что-то огромное проползло мимо, и только под утро в лесу великанов снова воцарилась тишина.

Кальдур выполз из своего укрытия, посмотрел на гигантские деревья, и вдруг понял, что совсем не желает смотреть что там дальше. Где-то в глубине своего сердца он надеялся, что из тумана выйдет к людям. Таким же прекрасным и свободным, как угурмы. Которые никогда не видели и не слышали о чудовищах... Которые посмотрят на него как на идиота и безумца, а затем пригласят быть их гостем и ночевать под их крышей. Край счастливый и сытый, где нет войны, боли, страха и смерть не правит над всеми.

Но что если такой край он и оставил? Что если кроме чудовищ, которых он видел, тут его ждут только другие чудовища?

***

Он бежал к плоту.

Надеялся, что его не унесло течением, и что травяные верёвки не размокли окончательно и ещё держат конструкцию. Он так ослаб, но может быть его сил хватит, чтобы доплыть куда-то ещё. Страх его вернулся снова, и они так давно не встречались, что эта встреча была просто невыносимой.

Он не хотел умирать там, где потерял свою жизнь и всех близких. Но теперь он не хотел умирать и здесь, далеко от родины, в краю монстров. Страх гнал его словно плеть, выжимая из разбитого тела все соки...

Но дальше была только встреча с отчаяньем, когда он всё же вышел на знакомый берег.

Плот был разбит. Перемолот на мелкие кусочки неведомой силой.

Кальдур опустился на колени, скривился весь, пытаясь понять, какого чёрта река так возненавидела его, что разбила его творение о камни и оставила его в ловушке. Он пытался найти скалы торчащие из воды, или представить как волны величиной со всадника бушуют тут ночью, но бухта была тихой и спокойной, точно так же, как когда он и прибыл.

Он обернулся на лес, прикидывая, хватит ли у него сил сделать новый из самых маленьких деревьев-исполинов, и снова уставился останки плота, понимая, что что-то не так.

Вода на берегу вспучилась, а Кальдур забыл как дышать.

Последний из Наиров поднялся в полный рост. Вода стекала по его доспехам, за собой он тащил свою громадную дубину. Скорбь смотрел на онемевшего Кальдура торжествуя и шел к нему.