Как приручить дракона – 3

Глава 7 Общественно полезный труд

Сваты — сватами, пулеметы — пулеметами, но я приехал, чтобы ремонт делать. Тем паче, у деда Ерёмы, то есть — Иеремии Михайловича Вишневецкого — продолжалась катка: он лупил в хвост и гриву каких-то подростков в онлайн-игре, и добиться от него толку в плане информации о происшествии возможности не было.

Так что мы приступили к работе. Программа-минимум на сегодня предполагала починку фронтона. И не того фронтона, который огромный под основной крышей, а всего лишь его младшего брата — над крыльцом. Большой фронтон был каменный! В общем — от сердца отлегло, когда я увидел, что масштаб дела раз в пять меньше, чем я пессимистично прикидывал. Ну да, ну да, я хоть весь из себя джентльмен и трудоголик, но совершать подвиги во второй половине дня не очень люблю. Всё нужно делать с чувством, с толком, с расстановкой. А не авральными методами.

Так что я прямо в машине переоделся в оливу, выгрузил из багажника покупки, вооружился предусмотрительно прихваченным с собой инструментом, походил туда-сюда по двору, нашел кое-какие материалы типа штабеля с дубовыми горбылями, получил благословение от Яси и сколотил приличные такие леса. Любо-дорого смотреть!

Ломик-гвоздодер у меня был свой, и я взобрался на самый верх конструкции, примерился — и принялся отдирать подгнившие и просто корявые доски, и швырять их вниз, имея в виду, что уберу их — но потом. Такая работа мне нравилась: что-нибудь разрушить, выломать с мясом — это любому мужчине по душе! Я даже насвистывал одну душевную старую бретонскую песенку, ошибочно принимаемую за немецкую, и дело спорилось, так что я сразу и не услышал Вишневецкую, которая вышла на крыльцо.

— Эй, Соловей-Разбойник! — раздался девичий голос. — Ничего себе ты бурную деятельность развил! А я кофе сделала, с горячими бутербродами! Слезай!

— Есть у меня одно правило… — начал ворчать я. — Сначала работа — потом бутерброды…

— Ой, да брось ты, слезай, а потом я тебе помогу, до темна успеем! Буду подавать тебе штакетник, а ты станешь приколачивать…

Бутерброды пахли замечательно — ветчиной, яйцом, зеленью и сыром, да и кофе добавляло аппетитных ноток…

— И я помогу! Я тоже могу помогать! — раздался голос деда. — Катку-то мы все равно про-е…гра-ли! Кому тут надо помогать бутерброды есть? И вообще — я хозяин или где? Подавать доски буду тоже я! Во как!

Раздался щелчок пальцами, и штакетник из штабеля у забора, прикрытого полиэтиленовой пленкой, вдруг досочка за досочкой прямо по воздуху тихо-мирно начал перелетать через весь двор и аккуратненько складываться на верхней площадке собранных мной лесов. Как вареники у того персонажа из «Ночи перед Рождеством».

— Однако! — сказал я. — Большое спасибо!

— Слезай давай, жених. Ты посмотри, какие бутерброды! Закачаешься! — голос старика был жизнерадостным.

Дед определенно мне нравился. Хоть и с придурью, но, похоже, шурупит будь здоров. На ум стал приходить какой-то бородатый анекдот про притворяющегося глухим мужа, но тут же мое внимание переключилось на напитки и закуски, которые Яся вынесла на крыльцо вместе с раскладным столиком.

— Нет, ну… — я развел руками. — Ну, это прекрасно! Я даже поработать не успел, а тут так кормят!

Жареные золотистые гренки, покрытые слоем мелко рубленой ветчины, перемешанной с сыром и зеленым луком, лежали красивой горкой на глиняном блюде. Рядом с ними стояли три чашки (хитрая Вишневецкая, похоже, знала, как выманить деда из-за компа), и блюдца со сладостями. Домашнее имбирное печенье, мягкие венские вафли и…

— Однако! — я недоверчиво покосился на третье блюдце. — Это что, Ядвига Сигизмундовна?

— Это — шоколадная колбаса! — гордо сказала девушка. — Попробуй, обалдеешь!

— Я уже балдею, — мне пришлось срочно чесать бороду, чтобы скрыть смущение. — Помнишь, ты говорила мне про кашу с ванилином кое-что?

— Это я научил ее батю делать кашу с ванилином! — заявил Вишневецкий, уселся на лавку и мигом набил себе рот бутербродами, печеньем и шоколадной колбасой. — Обалденно, ага!

Он жевал так, что у него шевелились уши, и запивал все это из большой чашки кофе. Похоже, ему и вправду было чертовски вкусно! Так что я не удержался и тоже набросился на угощение. И это на самом деле оказалось прям обалденно!

— Так что с колбасой-то? — девушка потыкала меня ногой под столиком, по своему обыкновению.

— Сейчас, сейчас… — я мигом дожевал, отпил кофе и взялся за сладости. — Нет, правда… Вот ты говорила про ванильную кашу, а я такое тебе скажу: из всех женщин, кто хоть раз в жизни меня угощал собственноручно приготовленной едой, ты — вторая, кто сделал шоколадную колбасу. Веришь?

— Верю! — она закивала. — Это давнее искусство почти позабыто, и лишь в редких семьях хранят секрет волшебного лакомства… У меня просто куча всяких печенюшек осталась в хлебнице, и пачка масла была, и какао… Вот я вчера к твоему приезду и заморозила. А тебе правда нравится? А кто была первая женщина?

— Шоколадная колбаса — это вообще любовь всего моего детства! — признался я. — Фирменный мамин рецепт! И на вкус — очень похоже! Только она еще изюм иногда туда добавляла, а иногда — нет.

— О! — Яся обрадовалась. — А я думала — класть или нет… Я тоже люблю с изюмом!

— Вы, ребята, созданы друг для друга, — промычал дед, ухватил блюдце с кусками шоколадной колбасы и высыпал ее всю себе в рот и проглотил, кажется, не жуя. — Но колбасу я вам не отдам! Внуча, этот — нормальный. Леса сделал как полагается, надежно. Можно брать! А Шиша этого гони прочь со двора, и Ржевский у него какой-то жирный, неприятный…

— Какого Шиша, деда? — удивилась Яся.

— Который сватов засылал! Худой, и лицо у него как у пьющей женщины! Шиш… Или Кшиш? Или то Пшиш? — старый Вишневецкий призадумался. — И Ржевский… Или Ржуский? В общем, нехорошие люди. А этот — хороший. Даром что нулевка. Но что нулевка — это тоже хорошо, ненавижу магов.

И сел по-турецки прямо в воздухе, примерно в полуметре над крыльцом, так, что полы его халата подметали пол. И таким образом улевитировал в дом. Я смотрел на него со все большим подозрением. А потом вдруг меня осенило!

— Однако, вспомнил! — я даже засмеялся, так мне понравилась аналогия.

— Что — вспомнил? — удивилась она, а потом спохватилась. — Спасибо, а? Ну, за то, что ты с дедом так запросто…

— А чего? — удивился я. — Каждый сходит с ума по своему, м? Главное, чтобы наша неадекватность не мешала жить окружающим. Твой дед нормальный еще по сравнению с некоторыми. А кто эти Шиш с Ржевским — мысли есть?

— Мыслей нет! — помотала она головой и светлые волосы тоже помотались из стороны в сторону. Красиво получилось! — Ты что вспомнил — рассказывай!

— Рассказываю! В общем, была байка про мужика, который притворялся глухим, потому что его жена допекала со страшной силой. Лет десять он под глухого косил, а женщинка эта специально язык глухонемых выучила и стала ему что-то втирать жестами. Угадай, что мужик сделал? — моя улыбка была довольно дурацкой.

— И что, и что? — она склонила голову. — Что он сделал?

— Ослеп в ту же секунду!

— Ха-ха! — сказала Яся. — Но не ты первый, кто деда в этом подозревает. Чарторыйский, когда в последний раз у нас был, все повторял, что не понимает — он сильно тупой или сильно умный. Правда, потом вылетел из дедовского кабинета с красной рожей… Уж не знаю, что там произошло между ними…

— Так! — я хлопнул себя по коленкам. — Я полез наверх. Надо доски забивать.

Работать с Вишневецкой мне понравилось. Не лезла под руку, не советовала «туда стучи, сюда не стучи». Надо придержать досочку — придержит, надо подать — подаст. Мы трепались обо всем на свете, и потихоньку фронтон приобретал божеский вид. Я рассказал ей про мужиков из Защобья, она мне — про то, что ходила на подготовительное отделение и видела там Шутова и Игнатова.

— Славные парни, — сказала она. — Игнатов, правда, слегка душный, а Шутов — явный подранок. Но — славные, чес-слово! Они попали к хорошему куратору, и преподаватели у подготовишек толковые. Все, кроме истории магии!

Ядвига с укором посмотрела на меня.

— До конца учебного года я точно из школы ни ногой, — напрямую ответил на выпад Вишневецкой. — Нагрузка распределена, расписание составлено. Взялся — значит, не брошу. А вот летом уже поговорим… Но и там я хочу оставить себе в Вышемире полставки. Например — обществоведение.

— И что будешь делать? Кататься? — она подняла бровь.

— Кататься, — кивнул я. — Если вправду станет понятно, что нужен и у вас, и у нас — завучи вывернутся и распределят нагрузку по три дня. Например: понедельник, вторник, среда — в школе, а четверг, пятница и суббота — в колледже. А если не нужен, если подыщут специалиста — то и нормально. По большому счету меня в колледже привлекают только две вещи…

— И какие же? — она выгнул спинку, так что я волей-неволей скосил глаза еще на кое-какие вещи, которые не могли меня не привлекать.

— Ты. И жуткий профессиональный интерес, — гнать правду-матку было легко и приятно. — Буду вести уроки у будущих магов и приставать к тебе между занятиями в лаборантской! Это ли не мечта в чистом виде?

Двумя сильными ударами я добил последний гвоздь и повернулся к Ясе, чтобы сказать еще что-то, но тут же получил жаркий поцелуй и объятия, под нами даже леса закачались, и девушка от меня оторвалась с видимой досадой.

— Мне всё нравится, — сказала она. — Жду-не дождусь, когда все так и будет. А пока-а-а…

— Будем красить? — я неуверенно глянул на небо.

Темнело быстро, все-таки — осень на дворе!

— Хи-и-и! — Вишневецкая поняла мои сомнения, и отчего-то ей стало весело. — Мы в сервитуте! Здесь можно магичить, понимаешь? На бытовую магию вообще никаких ограничений! Смотри!

Она просто взяла — и нарисовала пальцем на водостоке, который шел вдоль края крыши, какую-то закорючку, потом — еще одну, и еще… При этом девушка перемещалась по прочным, но дрожащим под нашим весом лесам, а я, пользуясь положением, делал вид что страхую ее то за талию, то за бедра, то еще за что-нибудь, не менее приятное. Она хихикала, но свое странное творчество продолжала. Когда на водостоках уже имелись четыре закорючки, она попросила:

— Теперь отпусти меня, а то ты нулевка и эфир сквозь тебя не проходит! — заявила она, и я отпустил.

Вишневецкая что-то прошептала одними губами, а потом дунула — и закорючки зажглись мягким золотым светом, ярким настолько, что можно было не то, что красить — картины рисовать!

— А краска — алхимическая, — похвасталась она и безбоязненно сиганула с верхней площадки лесов вниз, ловко спружинив ногами. — Так что никакой пропитки не надо! Давай красить!

Благо, размешивать краску все-таки нужно было по старинке: в дрель засандалили гнутый железный прут, открыли ведро и таким импровизированным миксером довели колор до глубокого зеленого оттенка, каким он и должен быть. И только я взял в руки валик, как послышался мощный звук клаксона и лучи фар осветили дом, двор, флюгер и фронтон.

— Эгегей, ясновельможные паны и пекныя паненки! Дома ли девица Вишневецкая? — раздался зычный голос. — Принимай сватов, хозяева, а не пустите добром — войдем худом! Сильно нашему жениху ваша невеста пшиемна, и великая пшиязнь у него до нее имеется!

— Упс! — сказала Яся. — Это что — опять они? Я не знала, Пепеляев, чес-слово…

— ЕСЛИ ТЫ И СЕЙЧАС СОЛЬЕШЬСЯ, ИДИОТ, ТО Я ТЕБЯ БРОШУ, — сказал вдруг дракон. — ЕЙ-ЕЙ, КЛЯНУСЬ СВОИМ ХВОСТОМ. УЙДУ, НАПРИМЕР, К ЗБОРОВСКОМУ! ПОШЕЛ ТЫ В СРАКУ, ЕСЛИ НЕ ПРИМЕШЬ БОЙ!

— Мы принимаем бой, — сказал я.

— А? — удивилась девушка.

— Ты выйдешь за меня? — спросил я. — Не сейчас, конечно, а потом, в перспективе. Но мне нужно твое принципиальное согласие.

— Се-е-ейчас? — она оторопела.

— Открывай ворота, принимай гостей, хлебом-солью встречай и вином угощай! — надрывался зычный голос за забором.

Машин там уже было явно больше, чем две.

— Ну? — поторопил ее я. — Говори уже, мне очень надо. Ты — моя невеста, или мы просто рядом погулять вышли?

— Невеста, невеста! Выйду за тебя, да! Чес-слово, девяносто процентов, что да!

— Отлично! — я бросил дрель-миксер на землю, на секунду прижал Ясюк себе, крепко поцеловал, метнулся к машине — дернул из двери МПЛ и пошел к калитке.

— Ты куда, Пепеляев? Что ты собираешься делать?

— Не сметь идти за мной. Вперед — к деду, и полицию вызывайте. До того, как они начнут — и не думай высовываться, — я надавил голосом, и девушка вмиг посерьезнела, бровки ее сошлись на переносице, она кивнула — и по ступенькам крыльца вбежала в дом.

А я распахнул калитку и шагнул навстречу яркому свету фар, сжимая в правой руке рукоять лопатки, в левой — нож.

— Произошло досадное недоразумение, судари, — проговорил я, дождавшись, пока дракон оптимизирует светочувствительность глаз. — У Ядвиги Вишневецкой уже есть жених, и она дала свое согласие на брак.

— О, кур-р-р-ва! — раздался смутно знакомый голос с чертовски знакомым говором. — Йа-а-а пердоле, ты побачь, яке бидло! Это ж тот руды чорт из Вышемира! Поди, узнай якая холера ясна яго ту спровадзила⁈

И тут мне навстречу выкатился Жевуский собственной лысой и жирной персоной! И в моей голове все стрикнуло, склеилось до чудовищной ясности! Не Ржевский и не Ржуский — Жевуский! И не Шиш или Пшиш, а Кшиштоф! Кшиштоф Радзивилл — вот кто сватался к моей Ясе! Меня одолела странная веселость: дед Вишневецкий сказал, что этот опустившийся магнатенок похож на пьющую женщину! Хо-о-о-о!

— Пепеляев, мать твою… — пропыхтел Жевуский, подбираясь ко мне. — Ты какого ляда тут делаешь?

Он осторожничал. Помнил, гад, как я его отделал.

— Я-то? Я ремонт делаю. Фронтон починяю в доме своей невесты, — веселое состояние не желало меня отпускать, и это мне нравилось — тем более, я уже чувствовал знакомый зуд по коже: дракон готовился меня защищать.

— Невесты? Ах ты… Пся крев! — он весь начал покрываться изморозью, даже башка его заледенела, Жевуский стал похож на настоящего снеговика.

Выглядел он комично: ну, чисто Олаф из «Холодного сердца». Только в зипуне, штанах и желтых сапогах. Вырядился, надо же!

— Отпусти и забудь, — сказал я. — Всё. Девушка занята. Пойди скажи Кшиштофу, что тут ловить нечего.

— Не позволя-а-ам! — Кшиштоф вдруг явился передо мной, как будто соткавшись из серой сумеречной хмари. — Кто ты есть такой, пес, шо росповедаешь мне, шо робиць?

Он был страшен. Серое лицо с черными глазницами, серо-черный плащ за спиной, какие-то темные вихри вокруг всей его фигуры… Наверное, не будь я нулевкой, то впечатлился бы. А так — что мне Гекуба? Что я Гекубе?

— Я есть Георгий Серафимович Пепеляев, — сказал я, глядя в темные провалы его глаз. — И Ядвига Вишневецкая — моя невеста.

— Хлоп смердячий! — Кшиштоф как будто увеличился в размере, первозданный мрак плясал вокруг Радзивилла сумасшедший танец.

— Панич, престань, он есть нулевка! — снеговик, в который превратился Жевуский, вдруг рванул к аристократу, но был отброшен в сторону десницей Радзивилла.

— Смиерць яму!!! — чудовищный вопль повис в воздухе.

Вокруг меня заплясали облака из праха, мир почернел, перед глазами завертелись серые мухи… И я с размаху влепил лопаткой по роже ясновельможному пану. А потом добавил — еще и еще, аж звон стоял на всю округу.

— Какая невоспитанность! — я плюнул на кафтан рухнувшего на землю отпрыска некоронованных королей Литвы. — Какая бестактность! Вы ведете себя, как шпана из подворотни, выставляете всю свою фамилию в дурном свете! Не сметь дергаться, Жевуский, иначе я отрублю тебе голову лопаткой и отправлю посылкой в Несвиж! Не доводи до греха! Твой панич вышел за всякие рамки законов людских и человеческих, и ты знаешь это!

Слышался лязг затворов: эти двое прибыли с эскортом, который теперь выгружался из машин и спешил на помощь своему хозяину. Да, люди Радзивиллов не торопились вступать в бой: они видели, что магический удар Кшиштофа не возымел эффекта, и опасались атаковать меня.

— Я говорил, что ненавижу магов? — над моей головой левитировал Вишневецкий. — Ты, щеночек, можешь забирать свою свору и переть отсюда прямо до папочки, и как можно скорее, потому что, видит Бог и Пресвятая Дева Мария, я сейчас намерен свистнуть всем и каждому в Мозыре, что некромантская паскуда использовала магию смерти в этом чудесном городе. Как думаешь, что скажут Зоотерики? Скоморохи? Орда? Формация? Что скажет весь свирепый сервитутский народ? Если ты насрешь на общество — общество не заметит. Если общество насрет на тебя — ты утонешь в говне… Сможешь убить всех? Тридцать или пятьдесят тысяч бойцов?

Кшиштоф трогал свое резко опухающее лицо и зыркал черным глазом на меня. Я нажил себе смертельного врага — уже давно, но теперь — теперь мне следовало готовиться еще лучше. Они точно постараются убить меня. И Вишневецкого тоже, наверняка…

В этот самый момент улица полыхнула сине-красными огнями, и броенавтомобили полицейского отряда быстрого реагирования с визгом шин влетели на улицу Южную.

— Всем оставаться на своих местах, зафиксировано магопреступление первой категории! Сопротивление будет караться огнем на поражение! Внимание, работают негаторы! Прекратите использование магии!

— Не больно-то и хотелось, — Вишневецкий спланировал на крышу дома своего и уселся там на коньке в позе лотоса.

Полицейский спецназ в футуристического вида броне грамотно рассредоточивался по местности, тыча во всех нас воронеными стволами укороченных автоматов Татаринова. Я сел на землю у калитки и только сейчас обратил внимание на десяток — не меньше! — летающих дронов, которые, видимо, вились над нами все это время. Сервитут, однако! Киберсвобода и киберконцлагерь одновременно! Хорошо, что я взял лопатку, а не трость. Шанцевый инструмент, к оружию не относится!