Как поймать монстра. Круг третий. Книга 1

47. Снова, снова и снова

Эти углы, под которыми тоннели разветвлялись. Что-то в них было не так.

Кэл остановился передохнуть, уперевшись рукой в стену, которая как раз начинала загибаться дугой.

Да, они закруглялись и, возможно, закольцовывали некоторые ответвления обратно в зал, но внутреннее ощущение пространства подсказывало, что при таком количестве пересечений и закольцовок входов в пещеру должно быть куда больше, чем четыре. И не все они должны идти обратно — иначе геометрия этих тоннелей просто не работала бы. Как все это могли выкопать люди, только-только освоившие сельское хозяйство?

— Как вы думаете, зачем они вообще все это выкопали?

Вопрос Киарана уже привычно срезонировал с мыслями.

Первая неудачная попытка выбраться из лабиринта парня морально подкосила — и терпеть эту каменную толщу, нависающую над ними необъятной громадой, давящую со всех сторон, ему становилось все сложнее. Фонарный свет не шибко спасал положение: его было недостаточно, чтобы развеять темноту вокруг, а тени облепляли их так, будто готовы вот-вот накинуться — стоит свету только случайно угаснуть.

Кэл сам чувствовал, что бесконечный марш-бросок по тесному подземному брюху холмов начинает его угнетать. В лесу ты хотя бы чувствуешь себя свободным передвигаться в любую сторону — но здесь… Здесь у тебя только один путь.

Который неровным каменным рельефом убегает из-под ног в непроглядную темноту.

«Если вдруг снова вернемся, — подумал Кэл, стараясь сохранять ясность ума, — черт с ним, с туманом. Полезем обратно наверх».

Как-нибудь уж он Купера вытянет.

— Ну, типа… — Кэл спохватился после паузы, — э-э-э, ритуальный элемент?

— И всё?

Киарана такой ответ, судя по всему, не удовлетворил.

В этот момент путь снова начал уходить наверх нагромождением валунов, и Кэлу пришлось постараться, чтобы забраться, при этом не уронить безвольно раскачивающегося у него на плечах Купера и пропыхтеть:

— У меня есть ощущение… что тебе жалко… что ты застрял здесь со мной… а не с Норманом.

— Он… интересно… рассказывает, — не стал отрицать Киаран, карабкающийся за ним.

Слава богу, после резкого подъема тоннель снова выровнялся и даже немного расширился. Кэл выпрямился, чувствуя, как наливается тяжестью позвоночник, и подождал Киарана, встретив его обличительным:

— Ну вот, а я так и знал.

Тот сделал последнее усилие и забрался на особо крупный валун, а потом схватился за низкий потолок обеими руками, чтобы не дать весу рюкзака утянуть себя обратно вниз. Его фонарик размашисто проехался по стенам, заставляя знакомые плоскости с выбитыми углами вспыхнуть беспорядочными тенями.

— Ох… — Он прикрыл глаза, восстанавливая дыхание. — Секунду…

И все же, несмотря на усталость и беспокойство, он выглядел… свободнее. Упрямее. Смелее.

Когда они снова двинулись по тоннелю, Киаран опять заговорил:

— В школе мы ездили на экскурсию в Бру-на-Бойн…

Чужеродное название отдалось полузабытым воспоминанием: кажется, когда-то он уже его произносил.

— Это древняя ирландская гробница, — словно почувствовав его затруднения, добавил Киаран. — Там нам рассказывали про кельтские курганы. Я сейчас не вспомню терминов и остального… Не думал, что когда-нибудь мне может это пригодиться… Но если кратко, то своих королей и вождей кельты хоронили под насыпями в форме холмов, в которых прокладывали коридоры. Только вот коридоры эти были прямыми. Не помню, чтобы нам рассказывали о том, что на территории Ирландии находили… лабиринты.

Да, точно. Разговор в шахте. Норман и его бесконечные накопленные знания по любому вопросу, нужны они тебе или нет. Холмы. Сид. Курганы. Перевернутый холм. Кельты. Пикты. Какое-то там обледенение.

— И я вот подумал, почему, если кельты хоронили людей в прямых гробницах, а кельтам многое досталось от пиктов… почему эта гробница не прямая? — Киаран то ли все еще разговаривал с Кэлом, то ли уже переключился на разговор с собой, чтобы не дать толще вокруг окончательно себя задавить. — Обычно там были погребальные камеры, одна или несколько, и один проход, ведущий к ним напрямую. Здесь же…

Он не закончил. Кэл потянулся и поправил съехавший фонарик в шлейках так, чтобы он продолжал светить под ноги. Затем сказал:

— Ты ж сам ответил. — Он с отвращением заметил, что тоннель снова уходит под наклон, и скривился. — Потому что там хоронили людей. Наши пикты ведь не человека здесь хоронили.

Действительно, впереди из темноты выполз очередной подъем. Кэл начинал ненавидеть это место.

— Они пытались похоронить божество.

— …И тогда ирландцы связались с полицейской станцией округа, ну, или как тут у них это называется. — Голос Винсента эхом отражался от стен тоннеля. Он шел впереди, и тень его покачивалась в свете фонарика. — В общем, наш парень, Суини, звонил им. Спрашивал про исчезновения, особенно групп людей, за последние годы. Те его, понятное дело, послали с такими запросами. Потом оказалось, что на этом он не успокоился и позвонил с тем же вопросом в офис управления национального парка. Представился сержантом полиции.

В Джемме отозвались отголоски чужого узнавания — да, это было вполне в духе Брайана: допытываться, обзванивать, довести всех до белого каления, пока он не найдет ту единственную зацепку, которая ему нужна. В отличие от аналитика Нормана, который умел мягко очаровывать людей, аналитик Брайан был упрям и непробиваем. Брал напором, а не обаянием.

То, что Джемма знала это о незнакомом аналитике, больше не вселяло в нее тревоги. Тревогу в нее вселяла мысль, что знакомый аналитик сейчас наверху, безоружный, среди снующих по Глеаде тварей. Она так и не смогла вспомнить, в какой момент Норман исчез в темноте — и куда мог пропасть. Это нехорошее ощущение неизвестности сдавливало грудь. А Блайт? Если он не успел спрятаться? Если твари его нашли?

— Джемма?

Но как бы тяжело ни было об этом думать, мысли о Винсенте, который шагал прямо перед ней, давались еще тяжелее. Джемме казалось, что не думать о нем безопаснее: будто она может обмануть гребаного Самайна, если притворится, что его тут нет.

— Я слушаю, — коротко ответила она.

«Все ты врешь, маленькая никчемная трусиха, — прошептал голос в ее голове. — Ты не Самайна обмануть хочешь».

Винсент не обернулся, чтобы на нее взглянуть, хотя явно хотел, судя по замедлившимся шагам. Это замедление, эта широкая линия плеч, едва заметное движение, когда он подумал о том, чтобы повернуться, каждая короткая заминка после «эм» на «Джемме» — все это крошило ей кости изнутри. Будто ей было мало сложностей здесь, будто Самайн не до конца свел ее с ума фальшивым Купером, дверью, Мэйси, Кэлом — будто на этот раз он решил уничтожить ее по-настоящему.

Этой линией плеч, этим движением к повороту, этой заминкой после «эм» в «Джемме».

«Сукин сын, — подумала Джемма, зная, что он слушает. — Ты его не получишь. Ты. Его. Не. Получишь».

Впереди эта хренова тоннельная нора снова ныряла вниз — и они оба принялись сползать по камням в очередной спуск. Спустившись первым, Винсент протянул ей руку, но Джемма спрыгнула сама и резко махнула рукой вперед, молча говоря ему: просто, черт возьми, идти дальше. Брови и линия губ Винсента мимолетно исказились в огорчении, и Джемма хотела отвернуться, только бы не видеть его лица, — но мгновением позже он улыбнулся ей и пошел вперед. Как ни в чем не бывало продолжил:

— В офисе Килларни ему доложили, что в октябре они выдали разрешение на туристический маршрут какому-то спортивному клубу. Тридцать семь участников, в том числе несовершеннолетние. Какой-то хитроделаный маршрут почти на месяц, вот это все. Спортивный туризм. — Винсент вздохнул. — Никогда не понимал этого желания лишить себя душа на две недели… В общем, двадцать третьего октября они стартовали из Лимерика. И десятого ноября должны были сделать остановку в долине Гленадрад в Килларни.

В Глеаде.

Похоже, загадка палаток посреди леса наконец-то решена. Это действительно были чертовы туристы. Тридцать семь человек… Которые уже никогда не вернутся домой.

Это много. Это очень, очень много.

На обычных миссиях высокого класса угрозы большими потерями среди мирного населения считались три — пять человек. Управление смотрело на такое с ощутимым недовольством. Это были потери, которые означали, что что-то пошло не так — или кто-то облажался.

Тридцать семь человек.

Дома за такие цифры в отчете ее бы ждал скандал. Вмешался бы Центральный директорат, супервайзеры бы пытались замять массовую гибель людей на высшем уровне, а Джемме грозило бы административное расследование, отстранение или даже разбирательство о халатности. Но знаете что? Пошло Управление к черту. Джемма не представляла, как она должна была их спасти, пока они гнали ее по лесу, пытаясь отожрать от нее кусок.

Чтобы успеть им помочь, надо было приехать сюда недели на три раньше, примерно как…

Примерно как Брайан.

Картинка начала складываться.

— Их начали искать в декабре. Как раз из-за своих же граждан ирландское Бюро и подключилось. Конечно, зачем подрываться, когда пропадают американцы…

— И они послали всего двоих? — все-таки спросила Джемма, стараясь не сбиваться с дыхания.

— А у них тридцать человек в штабе на всю Ирландию или типа того. — Она услышала в голосе Винсента насмешку. — На мое любезное предложение открыть кадровый резерв, их главная, Дудж, чуть не откусила мне голову.

Он мог рисоваться сколько угодно — но Джемма слишком хорошо его знала, чтобы поверить, что любезное предложение было подано таким легкомысленным тоном. Винсент не любил конфликты и умел их избегать, но, если на кону стояло что-то важное, его голос умел превращаться в яд. Она могла представить его там, в Кэрсиноре, вместе с ЭГИС и ирландцами: после шестичасовой поездки на авто, уже ни следа от укладки, одежда мятая, под глазами — круги. Только-только после ссоры с Филу за закрытыми дверьми — «Или я иду с вами, или один!» — пытается держаться, чтобы не поддаться эмоциям, но, когда слышит, что на поиски посылали всего двоих агентов, открывает рот и…

Джемма видела это так ясно, что снова начала злиться. На Винсента — за неуместный героизм, который привел его прямо на алтарь к Самайну; на Фелипе — за то, что не надел на младшего брата наручники и не пристегнул к батарее, как только понял, что тот планирует. Джемма бы так и сделала. Джемма бы не дала ему рисковать собой. Не позволила бы ему оказаться здесь и…

«Да хватит уже, — приказала она себе. — Нытье, нытье, нытье. Соберись!»

Тоннель наконец-то пошел ровнее, а потолок стал выше — можно было выпрямиться, не рискуя поймать лбом камень. Джемма попыталась отвлечься от снова накатившей безысходности и прикинуть, где они могут находиться, но у нее не было ни малейшего предположения. Они даже не знали, сколько вообще отсюда выходов и…

Свет фонаря Винсента не выхватил кусок стены, а упал в темноту.

Кроличья нора закончилась. Так неожиданно, что Джемма почувствовала себя обманутой — словно кто-то должен был выслать ей любезное предупреждение. Тоннель просто окончился провалом в темное никуда.

Они остановились.

Глеада никогда не отличалась дружелюбием — но в последнее время была горазда на совсем отвратительные сюрпризы. И, куда бы этот тоннель их ни привел, Джемма хотела бы оказаться к ним готовой.

Она оттеснила Винсента назад — он, как и всегда на заданиях, молча подчинился. Они могли быть в любых отношениях — флиртующие, влюбленные, расставшиеся, — но на работе Винсент никогда не позволял себе нарушать субординацию. Джемма забрала у него фонарь, стараясь двигаться бесшумно. Пистолета у нее не было — свой оставила где-то в лесу, а пистолет Винсента забирать не собиралась. Чем ближе к выходу они продвигались, тем больше деталей вылавливал луч света: много гулкого пространства, неровный пол, усеянный камнями неправильной формы. Такой, словно их кто-то…

Джемма остановилась. Завертела фонарем — по высоким стенам, отбрасывающим странные угловатые тени, по грудам камней, выныривающим из темноты, по противоположной стене, на которой зияла черным провалом еще одна арка.

— Что это за место? — пробормотал Винсент за ее плечом.

Джемма не помнила отчетливо — было слишком темно, слишком холодно, фонарики Кэла и Доу слепили глаза, — но не узнать она не могла.

Переведя луч на середину, она попыталась найти нужное место — может быть, там остались следы крови; может, она могла почувствовать?

Она остановила луч в самом центре пещеры и сказала:

— Я знаю, где мы.

Многозначительное заявление погрузило Киарана в раздумья: некоторое время он шел за Кэлом молча. На самом деле его вопрос — и собственный ответ — и самого Кэла заставил задуматься.

По словам Нормана, бабка говорила про два круга.

Первый — река, второй — статуи. И есть третий, не дающий Самайну освободиться. Что-то, что запечатало его в сосуде: Кэл не слышал от артефактологов другого способа привязать сущность к чему-то конкретному, кроме как запечатать ее в какой-то физический носитель, существующий в материальном мире.

Но система тоннелей тоже должна была играть свою роль: нет никакого смысла огромным трудом проделывать десятки, если не сотни, проходов просто для того, чтобы добавить последнему пристанищу Самайна уюта.

На этот раз Кэл начал разговор первым.

— В общем, лично я думаю, — сказал он в царившей тишине, которую нарушал только звук их шагов, — что это такая система безопасности. Многоуровневая. Если Норман прав, то Самайн был заключен в три круга, и, может быть, это дополнительная страховка. Вдруг последний сломается? Тогда можно, например, надеяться, что он здесь на фиг потеряется.

— Вы… шутите?

Ну, вообще-то нет.

— Да я бы не сказал. Посвети вперед, у меня фонарик все время сбивается. — Киаран спохватился и направил свой луч на темноту впереди, немного ее рассеивая. — Я слышал, что, для того чтобы удержать бестелесную сущность, всякие хитрости и правда иногда используются. Вроде как духи, они «слепые» в некотором плане… Их можно запутать, заставить плутать, чтобы они не нашли дорогу в наш мир. На этом завязаны всякие суеверия, типа, ну… Например, когда люди умирают — закрывают зеркала или окна, чтобы дух не выбрался. Лабиринт бы тоже, в принципе, подошел.

Этот вариант казался Кэлу вполне реалистичным. Он не знал, каким он казался Киарану — тот опять замолчал, то ли обмозговывая услышанное, то ли слишком устав от разговоров. Они снова двигались в молчании, и Кэл с новой силой ощутил давящий на плечи вес — и Купера, и необъятного потолка. С его ростом приходилось постоянно пригибаться, что с такой ношей на спине заставляло мышцы ныть. Киаран был сильно ниже, и это позволяло ему идти на выпрямленных ногах.

Наконец тишину вспорол обеспокоенный голос:

— Вы видите?..

Да, он видел.

Черным провалом впереди опять замаячил конец тоннеля.

— Пойдем, — сказала Джемма, силой отводя взгляд от камней, — нам нужно выбираться.

Винсент послушно последовал за ней:

— Ты знаешь, куда дальше?

Джемма знала.

— Наверх.

Подъем по колодцу она помнила чуть лучше, чем пещеру: в воспоминаниях осталось, как Доу помогал ей забраться выше, чтобы ухватить веревку, и как Кэл страховал ее, пока она взбиралась. Помнила обжигающую боль в ладонях и ступнях. Помнила каменные стенки, плотно спаянные камни…

Стараясь не спотыкаться, они вошли в противоположный тоннель, и фонарь тут же поймал свисающую с потолка веревку. На Джемму навалилось облегчение: хотя бы какая-то толика удачи оказалась на их стороне!

— Наверху колодец, — сказала она, широким шагом направляясь вперед. — Нужно забраться и…

Она дернула веревку, проверяя ее натяжение, чтобы не упасть в процессе подъема на десятиметровую высоту.

Но никакого натяжения не было. Веревка послушно рванула вместе с рукой вниз, и Джемма подалась назад, чтобы избежать очередного удара по лицу: веревка, закрутившись по инерции, тяжело шлепнулась на дно тоннеля у ног Винсента.

Возможно, удачи в этом месте больше для них не осталось. Облегчение сменилось — опять — злостью. Кто бы знал, как Джемма устала злиться. Казалось, она не злилась так много с подростковых времен, когда злость была ее естественным повседневным состоянием — она просыпалась с ней, с ней проживала свой день и с ней же засыпала, как с единственным близким другом.

Здесь, в Глеаде, она словно вернулась в то время: каждый раз, когда Джемма думала, что успокоилась, злость всегда находила способ напомнить о себе.

Винсент, не замечая — или делая вид, что не замечает, — наливающегося яростью лица, рассматривал конец веревки.

— Ее не обрезали. Только если перетерли чем-то или… — Он потрогал пальцем влажные лохматые волокна и хладнокровно закончил: — Или перегрызли. Надеюсь, это сбалансированная диета Доу, а не наши новые друзья.

Несмотря на то что это была явная попытка разрядить обстановку — Винсент знал, как она любила отпустить шпильку в адрес Доу, — Джемма не ответила.

Возможность была так близко, черт возьми, — только протяни руку! Она задрала голову: наверху не виднелось спасительного дневного просвета, но, с другой стороны, сейчас вполне могла быть ночь. Кто знает, вдруг время опять играет с ними злые шутки — пока они здесь, наверху оно не двигается? На какие еще проделки способен Самайн?

Колодезное горло стояло слишком широко, чтобы пробовать забираться, уперевшись ногами и спиной. Стенки слишком гладкие: кирпичи стыкованы на совесть, и руки скользили по ним, не находя возможности зацепиться, — Джемма помнила.

Где-то там, наверху — Норман и Блайт. Можно было надеяться, что Кэл и Доу найдут их, но что, если они до сих пор одни? Беззащитные, как чертовы котята!

— Нужно пораскинуть мозгами. — Джемма покачала головой, опуская взгляд себе под ноги. — Пошли обратно, хочу осмотреться.

Она хотела вырвать больше дистанции между собой и Винсентом — возле него даже дышалось с трудом. Ноги сами привели ее в центр пещеры — прямо на край проема. Место было кем-то расчищено от камней. Вряд ли случайность — слишком уж организованно выглядело свободное пространство. Наверное, это Кэл и остальные — когда они спускались, пока Джемма и Блайт чихали от пыли в бабкиной библиотеке.

Но она ведь уже стояла здесь. Прямо тут, ночью, одна. Держала в руках кусок каменного лица — прямо над этим местом.

Свет фонарика Джеммы замер на дне углубления. Было ли оно тут в прошлый раз? Кэл не говорил об этом. Странно. Выглядит так, будто… будто здесь лежало что-то, что затем вынули и…

— Как эта пещера связана с демоном? — раздался позади нее голос Винсента. Теперь, в пещере, он звучал гулко и расходился во все стороны. — Это очаг?

Джемма, продолжая гипнотизировать взглядом каменную нишу, пробормотала:

— Должен быть он.

Она ведь пришла сюда. Вышла из дома, как лунатик, босиком, не одетая, взяла веревку, спустилась сюда и…

— Должен быть?

Джемма не ответила. Она подумала о Купере — когда-то давно он говорил ей «идти вниз», и по факту это ведь и был «низ», верно? Чертов Купер со своими чертовыми загадками!

— Слушай. — Винсент устало вздохнул, и Джемма, хоть и стояла к нему спиной, знала, что он упер руки в бедра и покачал головой. — Мне нужно больше конкретики.

— Дай мне подумать, — огрызнулась она.

Она осознавала, что Винсент слишком плохо понимал происходящее, что ему не хватало контекста. Но в этой пещере у нее возникало стойкое ощущение, будто она вот-вот схватит за хвост какое-то очередное чувство, которое может повести их в нужном направлении — не свое «чувство», чужое.

Купера.

— Расскажи, какие идеи у тебя есть, — настоял Винсент, — и мы подумаем вместе. Черт, да у тебя такой вид, будто здесь кого-то убили! Что это за пещера? Ты сказала, что уже была здесь!

Джемма снова промолчала. Отчасти из-за того, что ей нужна была тишина, чтобы нащупать внутри себя какие-то отголоски Купера — пока не получалось, — отчасти из-за того, что каждый обмен репликами с Винсентом казался ей хождением по углям. Ей невыносимо захотелось, чтобы, пока она не придумает, как им быть, он вообще не разговаривал.

Винсент, конечно, считал иначе.

Когда после длинной паузы он снова заговорил, в его голосе было куда меньше профессионализма и куда больше — чувств:

— Я знаю, ты злишься, что я…

— Здесь должны стоять статуи, — резко перебила его Джемма.

Хочешь конкретики? Черт, ладно! Что угодно, только без душевных «я знаю, ты злишься»! Как будто она сможет это вынести!

Так и не повернувшись к нему лицом, она подняла руку и начала показывать вокруг себя:

— Думаю, они и стояли здесь. Кучу тысяч лет назад. Двенадцать штук. По кругу.

Легкость, с которой она указывала пальцем на гипотетическое место каждой статуи, удивила ее саму. Джемма не смогла бы объяснить, как именно, однако она отлично различала в нагромождении камней определенную закономерность. Ей пришлось крутануться вокруг себя, чтобы показать на кучи камней с другой стороны пещеры, и последним она указала на место совсем рядом с Винсентом. Тот повернул голову, разглядывая ближайшую кучу; не хмурился и не выглядел скептичным. Верил ей.

У него не было ни одной причины ей не верить, но, господи, после всего, что произошло с ней здесь, после лже-Купера, после себя, привязанной к стулу, после Кэла и Доу — Джемме показалось это глотком свежего воздуха.

Она еще раз оглядела места, где должны были стоять статуи, — все они располагались на одинаковом расстоянии от одной точки. Идеальный радиус, в центре которого…

— А здесь… — Она спустилась в углубление и встала в его центре. — Здесь должен был стоять он.

Винсент подошел ближе, петляя между валунов:

— Самайн?

Джемма подняла к нему взгляд. Никто из них — Джеммы, Кэла, Доу, Нормана или Блайта — не произносил «Самайн» так. В их интонациях всегда был мрачный, тяжелый отголосок. Винсент же… Его «Самайн» звучал буднично, как название очередной сверхъестественной твари: «У нас Плакальщик в районе Далласа, нужны двое, выезжать сейчас», «Пришло сообщение о Черноглазых детях в Колорадо», «Вызов на Хэйдеква в Орегоне, собирайся».

Джемма терпеть не могла смешанных эмоций, но сейчас ею одновременно овладели два чувства. Какое-то ностальгическое облегчение оттого, что Винсент воспринимал Самайна как что-то обычное. Это напомнило ей, что, даже если здесь его называли богом, для УНР он все еще оставался обычным «субъектом». Да, Самайн мог свести ее с ума — но от этого не переставал быть астральной сущностью, с которой Управление знало как работать. Должно было знать.

И вместе с этим Джемма ощутила нарастающее беспокойство.

То, как Винсент говорил о Самайне, свидетельствовало: он все еще не понимал, с кем они имеют дело. С чем.

— Золотой идол, — сказала она. — Так сказано в легенде. Скорее всего, сосуд. — Она снова огляделась по сторонам с фонариком. — Ну, сейчас его уже тут нет, очевидно. Мы считаем, что в Средневековье статуи разбил святой Патрик, а затем…

Винсент перебил:

— Святой Патрик.

Он стоял над ней — на краю перед нишей в полу, — и со своего места Джемма видела, как дернулись его губы.

— Святой Патрик, Перейра. — Смешно ему! Джемма принялась вылезать наверх, но с другой стороны. — Я знаю, как это звучит, ясно? Но бабка ненавидит Патрика, он фигурировал в тексте, Норман считает, что это возможно!

Винсент кивнул и голосом, в котором все еще скрывался смех, повторил:

— Точно. Какая-то старушка ненавидит святого Патрика.

Джемма закатила глаза:

— Призрачная старушка.

— Призрачная.

— Она откинулась лет сто назад. Думаю, у нее больше информации, чем у нас, окей?

Винсент ничего не сказал. Он ей верил — она это видела, — просто забавлялся. Может, в этой угнетающей ситуации ему просто хотелось найти повод для улыбки; глаза его улыбались.

Джемма отвернулась.

Ничего из этого — ни обсуждение статуй, ни шутки Винсента, ни его улыбающиеся глаза — не помогало придумать, как им выбраться отсюда. Значит, нужно возвращаться в тоннель: пока они шли, тот много раз разветвлялся, но они всегда выбирали путь, который мог идти под углом наверх. В итоге он привел их сюда, так что, возможно, они были не так уж и неправы.

Тем не менее Джемма решила внимательнее осмотреть пещеру, раз уж прошлое ее пребывание здесь к этому не располагало. Доу говорил, что это однозначно алтарное место и что, если есть источник живого огня, сколы на стенах создают иллюзию человеческих теней.

Сейчас огня не было — только тусклый фонарь в руке. Но тени все равно цеплялись за стены. Ползли вдоль них, угольно-рваные, под странными углами, как в тоннелях.

Джемма медленно пошла по периметру, слушая, как Винсент разгребает камни где-то в центре пещеры. Стены — грубые, неровные, испещренные следами времени и чужого присутствия. Она рассеянно вела пальцами вдоль сколов, щелей и расселин — как будто искала тактильное объяснение тому, что здесь не так. Кэл упоминал, что в стенах есть полые части; Доу говорил что-то про крест…

Джемма сделала полный круг вдоль стен, тут и там постукивая кулаком, пока наконец не услышала другой звук. Ударила несколько раз: звук шел с отдачей, будто внутри — полость. Чуть левее — еще один участок. Та же пустота.

— Здесь есть другие тоннели, — сказала она не оборачиваясь. — Кэл говорил об этом. Всего их должно быть четыре: заваленный с колодцем, тот, через который мы пришли, и еще два. Думаю, — она отошла на шаг, — здесь один из них.

Винсент за ее спиной подошел ближе.

— Мы можем исследовать их…

— Мы не будем ничего исследовать, — отрезала Джемма. — Мне нужен кратчайший путь, которым я могу вывести тебя из долбаных тоннелей, ясно? Никаких исследований!

— Вывести меня.

Он все еще стоял за ее спиной, и Джемма неожиданно вспомнила старый сон, первый из тех, что ей приснился, когда она сняла амулет и оказалась в одиночестве где-то между своим сознанием и сознанием Купера. Сон про офис. Тогда Винсент тоже стоял за ее спиной. Уговаривал ее зайти в дверь.

Тогда она тоже к нему не повернулась.

— Джемма. — Винсент, настоящий Винсент, неуверенно замер на ее имени, прежде чем продолжить: — Мы можем поговорить?

Не сводя взгляда с камня перед глазами, Джемма ответила:

— Нет.

Это заставило его тяжело вздохнуть:

— У тебя всегда один ответ на это, да?

Он предлагал ей поговорить — множество раз после того, как его выписали из больницы. Джемма никогда не соглашалась. Прошло время — и он перестал предлагать, и, ради всего святого, это не должно повторяться здесь и сейчас!

Джемма отрезала:

— Мы не будем ни о чем говорить, пока я не передам тебя на руки твоему идиоту брату.

— Передашь меня «на руки»? Я, по-твоему, что, бага…

— Хватит со мной спорить! — она повысила голос быстрее, чем смогла себя остановить. — Ладно? Сейчас нет на это гребаного времени, Перейра!

Звук ее голоса повис в воздухе, как отдача от выстрела. Резкий, звонкий, слишком громкий для замкнутого пространства.

Винсент за спиной не двигался. Она слышала, как он дышит — тяжело, но не уставше. Но он не стал подходить, а она — оборачиваться.

В этом — застывшем — положении они простояли почти полминуты, пока Винсент первым не нарушил молчание:

— У нас два варианта. Или попробовать выйти тем же путем, или пробить один из этих проходов. — И добавил уже тише, как извинение — или компромисс: — Я не предлагаю ничего исследовать. Если что.

Джемма кивнула.

— Может, они ведут в разные стороны долины, — пробормотала она, выдохнув сквозь сжатые зубы. — Тогда, например, получается, что тот, через который мы пришли, ведет в сторону леса…

Джемма попыталась прикинуть, в какую сторону она уводила тварей от деревни, но события прошлой ночи смазались в размытое адреналином пятно.

— И тогда… — Она повела рукой в сторону одного из завалов, но остановилась. — Черт, ладно. Я не знаю. Давай просто попробуем вот этот. — Она показала на стену перед собой.

Винсент тихо хмыкнул:

— Выбор наобум, да? В твоем стиле.

— В своем стиле я собираюсь найти, чем проломить эту штуку. — Джемма осветила сверху вниз каменную стену. Если просто идти мимо, казалось, она цельная, но теперь Джемма различала тонкие линии, по которым были стыкованы камни неровной формы. Может, получиться плечом? — Давай я попробую с разбега…

— Давай ты попробуешь лопату?

Когда Джемма, нахмурившись, обернулась, Винсент взял ее ледяными пальцами за запястье и увел руку с фонарем в сторону. Действительно, рядом с той аркой, через которую они пришли, что-то валялось. Джемма отдала фонарик, а сама подошла ближе и взялась за знакомый черенок.

Или в этой деревне завод по производству лопат… Или это та, которой она лично закапывал сеть Птаха в землю.

Джемма оглянулась на яму в центре пещеры и отодвинутую плиту.

Если кто-то взял с собой лопату, значит, он спустился сюда целенаправленно, чтобы что-то выкопать. Может быть, даже проклятую штуку, в которую запечатали Самайна. Выкопал и… унес отсюда?

Если деревенских не существовало и во всем лесу все это время находились только они, то кто, кто, черт возьми, это сделал?

— Купер. Суини, — вздохнул Винсент. — Может, сюда уже добрались ирландцы или даже наши. Может, они все уже объединились с Кэлом, спустились сюда и забрали запечатанный предмет.

Фонарь засветил в глаза, и Джемма раздраженно вскинула руку.

— Как ты…

— У тебя мыслительный процесс прямо на лице отображается, как и всегда. — Винсент пожал плечами. — «Кто это мог быть…», «что им здесь было надо…». — И с легкой злопамятностью добавил: — Ты очень хотела выбираться. Так мы идем?

— Мы идем, — буркнула Джемма, — и не свети мне в лицо! Спасибо большое, очень благодарна.

В отличие от Винсента, Джемма вовсе не была уверена в том, кто именно мог вернуться за ними в эту пещеру. Может, действительно кто-то из своих, а может — что-то не настолько дружелюбное.

Ведь древние пикты для чего-то заложили эти проходы.

С этими мыслями Джемма занесла лопату — и со всей силы ударила острием по трещине между камней.

Пещера встретила их гробовой тишиной — насмешливой, словно ухмылка старого могильщика на похоронах. Все такая же темная. Все такая же пустая. Все такая же.

Нет, это ведь было невозможно: они не все время двигались по кольцу! В этот раз Кэл специально чаще сворачивал против поворота по кругу и тщательно следил, не вела ли дуга назад, не заманивала ли в бесконечное кольцо.

Но они все равно каким-то образом вернулись.

Киаран не спросил «Что мы будем делать?» и не сказал «Мы в тупике». Он промолчал, делая круг фонарем по пещере, но в его молчании угадывалась нарастающая паника.

— Мистер Махелона, — внезапно позвал он. — Вон там.

Киаран светил куда-то в сторону. Кэл обернулся, готовый стрелять, но там никого не было.

Фонарь высветил пустое место и черный провал в той стороне, где должна была быть замурованная ниша.

— Это ведь, — неестественно ровным голосом произнес Киаран, — другой. Мы этот не ломали.

Кэл убрал пистолет, вытянул фонарик из шлевок и посветил сначала на другую запечатанную нишу, потом на тот проход, из которого они пришли, затем на тот, через который они впервые попали в эту пещеру, — и, наконец, на новый.

Нет, никакой ошибки. Вначале из четырех ниш была сломана одна. Уходя, они сломали вторую.

А теперь в этой пещере было три дыры.

Свет от фонаря Киарана немного подрагивал, когда он спросил:

— Здесь может быть кто-то еще, кроме нас?

Кэл не ответил.

Третий проход ничем не отличался от тех двух, что уже были: внутри него так же притаилась темнота, скрывающая глубокое каменное горло. Осторожно продвигаясь к нему, Кэл осветил остатки земляного вала. Кто-то так же, как и он, просто пробил дыру, а потом, скорее всего, ногами выбил основание. Но чем…

Под ботинком услужливо загремело. Кэл посветил вниз и, конечно, обнаружил лопату, которую оставил здесь в прошлый раз.

Киаран ждал, что он решит, — даже если у него и были какие-то соображения, он держал их при себе, полагаясь на Кэла. Того это не смущало, хотя и отчаянно не хватало Джеммы, у которой было мнение буквально по любому поводу — и которая не стеснялась его высказывать. Поначалу это очень раздражало. Был период, когда Кэл думал, что они никогда не смогут сработаться. Время показало, что он оказался неправ.

Если бы Джемма была здесь…

Что ж. Неважно, кто — но кто-то здесь определенно побывал.

Кэл привычным уже движением спустил Купера с плеч, приказал Киарану присматривать за ним и распрямился, оглядываясь. Посветил вниз, пошарил ногами в куче камней, пока не нашел достаточно мелкий, чтобы было удобно взять в руку.

Киаран наблюдал за ним, не задавая вопросов. Молча смотрел, как Кэл, слегка сгорбившись, наклоняется к стене. Как на неровной от углов и выступов поверхности он выскребает слова, оставляя глубокие белые царапины. Как постепенно появляется надпись:

«Кто здесь?»

Когда он закончил, к его фонарю присоединился еще один луч. Кэл почувствовал, как Киаран подошел сзади.

— Это… — он немного подумал, — выглядит жутко.

— Конечно! — Кэл легкомысленно похлопал его по плечу. — Я же написал это, чтобы еще больше тебя испугать.

Киаран не улыбнулся. Он не дрожал, не теребил рукава куртки, не бегал глазами, но в сжатой прямой его губ угадывался нарастающий страх. Глядя на него, Кэл переключился с шутливого тона на серьезный:

— Кто бы его ни разбил, скорее всего, он ушел туда. Мы попробуем пойти за ним.

Испугало ли это предложение его еще больше? Кэл не знал.

По традиции Киаран не стал возражать.

Чем дальше они шли по новому тоннелю, тем больше Джемме начинало казаться, что они не смогут вернуться.

Это чувство не было каким-то интуитивным: нет, все куда очевиднее. Тоннели, искривляясь, уходили прочь от пещеры. Часто попадающиеся развилки, изгибаясь, уводили их всё дальше и дальше, если Джемма хоть что-то понимала в геометрии пространства. Из-за частых перепадов вверх и вниз становилось трудно отследить наверняка, но она в этом не сомневалась.

— Это должен быть правильный путь, — сказала она Винсенту на очередной развилке.

Это должен быть путь, который выведет их наружу.

Но чем дальше они уходили, тем больше Джемме начинало казаться, что они не смогут вернуться.

И тем неожиданнее — невозможнее, невероятнее — было то, что в итоге они снова оказались в пещере.

Надпись Джемма заметила не сразу.

Она слишком сильно злилась: и на себя, и на чертового демона. Как она только могла поверить! Что это место! Снова не устроит какую-то подлянку! Это ведь было понятно сразу — пусть это уже не лес и не деревня, сраные тоннели тоже часть его охотничьих угодий!

Поверила, что так легко выберется. Вот бестолочь.

Взбешенная, Джемма в ярости принялся распинывать камни, возникающие из темноты под ногами, и, только когда фонарь, который теперь держал Винсент, выловил что-то на стене, рядом с одной из арок, остановилась.

— Джемма, — спокойным, как озерные воды, голосом произнес Винсент.

Джемма оглянулась и заметила его взгляд, направленный вслед вспарывающему темноту лучу. Обернулась со словами «Ну и какое еще дерьмо тут…» — и затем, вот затем она увидела.

«Кто здесь?»

«Я здесь».

Глубокие царапины, оставленные чьей-то рукой на стене пещеры, горели белым под светом фонаря, будто подсвеченные изнутри. «Я здесь, — повторила Джемма про себя. — Я. Здесь».

И ярость расцвела внутри грудной клетки ядовитым отравленным цветком ненависти. Этот цветок полыхал и горел, сжигая легкие, подбираясь гарью к горлу.

Он здесь.

Джемма чувствовала, как из пожара внутри снова рождается озноб. Ей казалось, что ее потряхивает, когда она на нетвердых ногах направилась к стене.

— Что ты делаешь? — словно через несколько слоев ваты в ушах послышался голос Винсента.

Голова была горячая, как печка. Это ненависть, упрямо думала Джемма, греет меня изнутри. Она наклонилась и схватила первый попавшийся под руку камень, неудобный, не умещающийся в пальцах. Плевать.

— Джемма! Что ты…

— Пишу ответ, разумеется, — просипела она горлом, в котором от жара все пересохло.

Голос Винсента стал отчетливее, и его тревога прорвалась в ее сознание, как вода, пытающаяся затушить пожар:

— Ладно, стоп, это не мессенджер. Ты понимаешь, откуда здесь взялись эти…

— Этот ублюдок вышел на разговор, — пробормотала Джемма, принимаясь за дело, — а раз так, то у меня есть что ему сказать.

О да. У нее была к сукину сыну парочка претензий.

Когда она принялась царапать, камень издал громкий отвратительный скрежет, жуткий и пугающий в этом молчаливом черном склепе. Но Джемма была даже рада этому звуку: так, наверное, звучала сейчас ее ненависть. Как чертов невыносимый скрежет, с которым она переломает Самайну все кости, если они у него появятся.

Когда она отшвырнула камень, на стене, прямо под первой надписью, размашисто и криво было написано:

«Отправляйся в ад».

«Потому что я тебя найду. И самолично туда засуну».

— Поэтично, — согласился Винсент. — Но ты уверена, что это… О, да хватит!

Он замолчал, глядя, как Джемма направляется с лопатой к последнему оставшемуся проходу.

— Джемма, стой, давай сначала обсудим…

Джемма не хотела ничего обсуждать — и голос Винсента заглушили звуки ударов металла о землю.

Когда они вернулись, все проходы были разрушены.

Словно кто-то проткнул пещеру огромным крестом, а потом вынул его и оставил дыры в стенах — четыре чернеющие арки напротив друг друга. Как разрушенный алтарь, по которому когда-то прошелся безжалостный молот, теперь это место начинало принимать свой утраченный облик. Возвращало себе все дороги, замыкало в себе все пути…

Прорезая темноту фонарным лучом, Кэл подумал, что это место никогда не видело солнечного света. Что бы пикты здесь ни строили, они делали это в полной темноте.

Луч достиг нужной стены.

«Кто здесь?»

«Я здесь».

Киаран спрятал одну руку в карман, и Кэл знал, что тот сжал пистолет, пусть даже и не умел им пользоваться.

«Я здесь», — снова прочитал он. Послание, ясное без лишних слов.

Дрогнувшим голосом Киаран спросил:

— Может, не будем здесь оставаться?

— Нам нужна передышка, — ответил Кэл.

«Мы все равно здесь заперты» — вот что он имел в виду.

Купера снова пришлось уложить — плечи Кэла уже ломило так, что при каждом движении спазм уходил в шею. Долго он с ним не проходит, это ясно.

Киаран попытался опуститься на землю, но уставшие ноги и вес рюкзака не позволили ему этого сделать — он зашатался, оступился о подвернувшиеся камни, и Кэлу пришлось ловить его за локоть и помогать снять рюкзак.

— Простите, — пробормотал Киаран, но взгляд его все время возвращался к оставшейся где-то в темноте надписи. — Я… видимо, устал больше, чем мне казалось.

— Я же сказал, — Кэл бросил рюкзак на бок и усадил на него несопротивляющегося мальчишку, — нам нужна передышка. Прекрати туда смотреть.

«Я здесь».

Он сам чувствовал эти слова за спиной. Они смотрели ему в затылок, как живые.

Киаран перевел на него взгляд снизу вверх, напряженный, встревоженный, прислушивающийся к каждому шороху в этой пустой — пустой ли? — пещере. Одышка, которую Кэл заметил за ним в тоннелях, превратилась в глубокое судорожное дыхание.

— Здесь… тяжело дышать, — он приложил руку к горлу и сглотнул. — Чем дальше — тем тяжелее. Вы не чувствуете?

— Нет, — твердым голосом ответил Кэл. — Но в замкнутых пространствах от паники может казаться, что не хватает кислорода. А ты явно паникуешь.

— Я не паникую, — слабым голосом возразил Киаран. Потом добавил: — Пока что. Но вот-вот начну.

— Мне нужно подумать и проверить выход через колодец. Ты сможешь себя чем-нибудь отвлечь? — напрямую спросил Кэл. — Мне от тебя нужна холодная голова.

Он надеялся, что парень достаточно благоразумен — именно таким Киаран проявлял себя до этого, — чтобы понимать: паника им здесь не поможет.

Тот молча кивнул.

— Молодец, — одобрил Кэл. — Все в порядке будет. И держи пистолет в руках.

Он оставил Киарана делать медитативно глубокие вдохи и выдохи, а сам опустился на колено рядом с Купером, прижимая его пульс под челюстью. Еще живой. Истощенный, холодный, дыхание слабое. Но живой.

Кэл опасался, что, даже если он придет в себя, его нельзя будет накормить и что никакой еды, кроме как через капельницу, его организм уже не примет, — но отодвигал эти мысли на потом. Никакой капельницы в ближайшие дни они все равно не получат, а значит, Самайну придется держать его в живых и дальше. Не просто ведь так он его прятал все это время…

«Зачем-то он тебе нужен. Но вот зачем?» — подумал Кэл, вставая и кидая на бледное лицо Купера в облаке мехового капюшона последний взгляд.

Бросив Киарану: «Я быстро», он направился к арке, которая вела к колодцу. Нужно было подумать, как вытаскивать Купера — может, обвязать его и вытащить на верев…

Скользивший по земле фонарь остановился. Веревка валялась на земле прямо у ног Кэла.

Предчувствие чего-то неотвратимого, мрачного навалилось на уставшие плечи.

Кэл медленно поднял конец веревки с земли.

«Я здесь».

«Да, — подумал он, — я знаю. Ты здесь. Играешь с нами, как со слепыми котятами».

Вернувшись, он нашел Киарана уткнувшимся с фонариком в дневник Нормана. Сведя брови в сосредоточенный излом, тот листал его, видимо, в поисках ответов. Отражающийся от страниц свет делал его лицо в этой темноте яркой луной, на которую и пошел Кэл.

Услышав его шаги, Киаран поднял голову и тут же нахмурился:

— Что-то не так?

— Все окей, — легкомысленно ответил Кэл. — Ты хочешь пить? — Он вытащил из бокового кармана рюкзака под Киараном бутылку и протянул ему. Тот, неудовлетворенный сменой темы, покачал головой. — Все равно пей.

Киаран посмотрел на Кэла, затем на бутылку, а потом — потом на его лице промелькнуло эхо неожиданной улыбки. Не полноценная, какую видишь и думаешь: «Вот, человек улыбается», — а такая, будто он только хочет улыбнуться.

— Что смешного? — заинтригованно сощурился Кэл, когда тот все-таки забрал воду.

— Вы не первый раз заставляете меня пить.

Ах да, точно. Кэл вспомнил: лес, треск костра, лагерь-призрак и этот парень — сплошь угрожающая неизвестность. В ту ночь он выглядел так, будто только что вернулся из мертвых, и Кэл еще не знал, что вообще-то у пацана это практически хобби — постоянно дышать на ладан.

Сейчас, несмотря на усталость и далеко не лучшее моральное состояние, он выглядел здоровым. Круги под глазами будто совсем пропали, скулы не казались обтянутыми кожей, а глаза перестали быть запавшими.

— Я просто заботливый командир.

Киаран вернул ему бутылку и поинтересовался:

— Разве не миз Роген всеми командует?

— Ага! А я командую миз Роген. Ну и кто, получается, главный? — Кэл подмигнул ему и сам сделал глоток воды.

Светлое выражение лица померкло, когда Киаран, задумчиво потеребив страницы, приподнял блокнот:

— Здесь нет ничего про подземелья или лабиринты. Есть многое про огонь, про очищение, прямо целые страницы… Но ничего, что было бы нам полезно. Наверное, за последний год у мистера Нормана не было дел, связанных с чем-то подобным.

— Мне кажется, ответ тут не в лабиринте. — Кэл вздохнул, глядя на бутылку, которую стоило поберечь, и закрутил крышку. — Норман — самый умный мужик в мире. Он всегда говорит о «закономерностях» и всем таком. А у меня, если честно, мозги на этой волне не работают…

Он обвел пещеру фонариком, еще раз остановившись на зловещей надписи:

«Я здесь».

— Но я пообещал вытащить тебя отсюда, — Кэл повернулся обратно к Киарану, — и я это сделаю. Вставай. Попробуем еще раз.

— Прекрати так гнать.

— Я не гоню.

— Ты или выбьешься из сил, или подвернешь ногу в темноте, и мы тут застрянем.

— Мы уже тут застряли, черт возьми!

Винсент не стал спорить. Конечно, не стал: он не из тех, кто бьется в глухую стену.

Бока тоннеля теснили их, зажимали, пытались поглотить и оставить навсегда в своем застывшем чреве. Камень ощущался живым, словно чье-то брюхо — и Джемма представляла себя крошкой Томом, заглоченным огромной рыбой; Гераклом, бросившимся в пасть немейскому льву; Ионой, поглощенным китом.

И если она будет бежать быстрее, то прорвется наружу, сквозь внутренности и кишки — и увидит дневной свет.

Джемма знала о себе многое: она раздражительна, предвзята, категорична. Все это, обернутое в показную самоуверенность и залихватский выпендреж, лежало на поверхности — Джемма никогда не прятала свои острые углы. Многие коллеги, не выходившие с ней в поле, удивлялись тому, что в Управлении она на хорошем счету — и ее быстрому продвижению по карьерной лестнице.

Вот чего они не знали: в критических ситуациях Джемма всегда знала, как действовать. Она не застывала в испуге, не медлила, когда нужно было совершить стремительный рывок. В обычной жизни, там, за океаном, если она и злилась, то злость отлично прочищала ей мозг, обостряла чувства. Помогала двигаться, когда остальные замирали от ужаса.

Где это хваленое «умение действовать» на протяжении всего этого сраного предприятия? Что-то все время мешало ей мыслить ясно: зацикливало мысли, навязывало образы, чужие эмоции, внушало чей-то шепот. Джемма раз за разом делала то, чего никогда за собой не замечала: замирала от ужаса. Не могла принять правильного решения. Хоть какого-нибудь решения.

Прожитые вместе с лже-Купером дни не исчезли бесследно. Они до сих пор клубились внутри — их еще предстояло проанализировать, разобрать на кусочки и склеить снова. Потом, когда она вытащит отсюда Винсента и вернет всех домой.

Но сегодня ее подруга, ее спутница злость — она не помогала. Джемма это чувствовала: сейчас Винсент был прав. Сейчас злость играла в команде с тем, что обитало в этих тоннелях, путала воспаленное сознание, а не поддерживала Джемму на плаву.

— Поторапливайся, — бросила Джемма через плечо, — чем быстрее мы…

Она не договорила.

Тоннель снова кончился.

Они снова, снова, снова оказались здесь.

— Самайн — бесплотная сущность. — Кэл провел рукой по ледяным камням, выпирающим с правого бока тоннеля, которые заставляли их жаться к противоположной стене, чтобы протиснуться. Киаран следил за тем, чтобы Купер, чья голова свисала на спине Кэла, нигде не ударился. — А значит… значит… скорее всего, это место создавалось… для того, чтобы не дать ему сбежать, если он вдруг освободится…

— Да, мы это уже обсудили. — Кэл удивился. Потом вспомнил: да, точно. Обсудили. Может, мысли тоже начали ходить кругами? — Я понял. Вам тяжело?

Ему было тяжело.

Каждый раз, снова выходя из пещеры в тоннели, Кэл пытался построить в голове маршрут: он старался запомнить, в какую сторону отклоняются встречавшиеся на пути ответвления, как часто они встречаются, под какими углами. Вот если бы была возможность зарисовать… но у них имелся только дневник Нормана; ни ручки, ни даже самого замшелого карандаша они не захватили.

Однако, несмотря на это, у Кэла был богатый опыт в ориентировании на местности. Примерную картину он понимал и без схемы: каждый проход имел собственную траекторию. Что бы здесь ни выстроили пикты, они не сделали один-единственный лабиринт с четырьмя входами: нет, это были индивидуальные системы с многократными пересечениями.

— Всё окей, — отмахнулся он, пригибаясь, когда потолок снова нырнул вниз. — Да, обсудили. Но… вот в чем дело. Мы-то не духи. Мы из… плоти и крови. На нас это не должно было подействовать.

Голос снова обрел эхо. Свет фонаря снова упал на раздробленные камни.

Киаран за спиной Кэла сделал шумный глубокий вдох:

— Но подействовало.

Они прошли меньше нескольких минут — несколько кривых поворотов, которые они проигнорировали, одна развилка, уходящий по небольшой дуге тоннель.

Они не должны были вернуться.

Но вернулись.

Джемма чувствовала, как снова поднимается температура, принося с собой пот и жар, — и потом пропадает, оставляя ее мокрой и дрожащей от холода.

За беспорядочностью пересечений и новых ответвлений воспаленному уму виделась какая-то зловещая логика. Каждый раз, останавливаясь на развилке и ожидая, пока фонарик в руках Винсента выберет направление, Джемма пыталась постичь ход мысли неведомого строителя.

Почему именно здесь? Почему где-то встречаются проходы, уводящие по окружности в одну сторону, а в других местах — в противоположную?

Потерявшись в своих мыслях, Джемма почти не обратила внимания, когда на очередной развилке Винсент сказал:

— Нам нужно сделать паузу.

Джемма отмахнулась от этого, как от нелепости:

— Нет. Сворачиваем на…

Она вздрогнула, почувствовав ледяную руку у себя на плече, и не успела среагировать: Винсент развернул ее к себе, и раздраженные слова Джеммы умерли где-то в горле.

Он оказался ближе, чем она собиралась ему позволять; намного ближе, чем она была готова, и Джемма машинально сделала шаг назад. Но Винсент крепко держал ее за плечо.

— Посмотри на себя, — настоял он. — У тебя жар. Мы останавливаемся, сбиваем твою температуру и потом…

— Мы не будем останавливаться!

Она резко скинула его ладонь, почти ударила. Взгляд Винсента дернулся к оставшейся в воздухе руке, и затем он нахмурился. Черт. Винсент редко хмурился — любое отражение негативных эмоций не задерживалось на его лице; тут же стекало, как вода. В этом они были похожи с Кэлом; но там, где Кэл брал невозмутимостью и бетонным дружелюбием, Винсент обычно острил и насмешничал.

Сейчас морщина между его бровей никуда не делась; ни острот, ни насмешек его лицо не предполагало. Черт.

— Мы остановимся, — ультимативно сказал он.

Джемма редко слышала от него этот тон. Даже когда она видела его сердитым — обычно это было связано с Филу или родителями; в их отношениях им почти не приходилось направлять злость и раздражение друг на друга. Даже после…

— Хватит валять дурака, — процедила она и сделала еще один шаг назад, когда ей показалось, что Винсент снова хочет до нее дотронуться. Это не прошло незамеченным: Винсент сжал челюсти. — Нам нужно идти дальше. Я закинусь парацетамолом по пути.

— И рухнешь по дороге. Ради чего эта глупая гонка?

— Глупая гонка? — не поверила своим ушам Джемма. — Там, наверху — аналитик и гражданский, не державший оружия в руках, Перейра. И каждую секунду, что мы проводим здесь, они там проводят в одиночестве! Не говоря уже о том, что я…

…не в состоянии думать трезво, пока ты здесь.

— Что? — потребовал он, углядев эти мысли на ее лице. — Что «ты», Джемма? Только не отвечай «ничего». — Морщина между его бровей стала еще глубже. — Хватит, я на это не куплюсь.

— Речь не обо мне. Речь о гребаном Самайне и о том, что он может сделать, пока мы торчим тут!

— Оттого что ты злишься на этого демона, мы не найдем дорогу быстрее, если ты будешь…

— Самайн — это не какой-то вшивый демон! Ты что, прослушал, когда я сказала, что это аномалия экстремального уровня угрозы?!

— Да будь он хоть трижды экстремальной аномалией, Джемма! Ты не поэтому сейчас так бежишь!

Громкость их голосов взвилась до звенящих высот: этот звон разлился вокруг, отражаясь от камней, заглушая тишину вокруг.

Джемма сделала еще один шаг назад:

— Прекрати.

Но Винсент только покачал головой, и по его лицу Джемма видела — больше никакой послушной смены темы, нет. Он скажет то, что собирается, даже если это ее сломает.

— Ты не с Самайном не можешь находиться рядом. Что тогда, что сейчас…

Джемма отступила еще на шаг — и врезалась спиной в стену.

— Ты убегаешь от меня.

Плеч он уже не чувствовал. Вес Купера ощущался в несуществующей части тела тупой болью, переползающей вниз, на спину и на руки.

Киаран прерывисто дышал, и Кэл не мог понять отчего — от разгулявшейся паники, одышки или усталости. Он и за своим-то дыханием не следил: оно сбилось и стало беспорядочным.

Непонимание стучалось о стенки черепа.

Эти проходы — они ведь не настолько скруглены, чтобы все время приводить их назад, а смена высоты должна была давно или вывести наверх, или завести гораздо ниже, на неведомую глубину. И тем не менее.

Они каждый раз возвращались в это место.

Сюда.

Снова и снова пещера встречала их звуком эха, темнотой и четырьмя провалами-глазами, смотрящими внутрь. Наблюдающими за их отчаянным трепыханием.

— Что-то не так, — пробормотал Киаран, когда они вернулись в очередной раз. — Что-то… меняется.

Кэл, не снимая Купера с плеч, тяжело обернулся. Ему не понравилась эта фраза. Не понравился тон, которым она была сказана.

Потому что в ней не было паники, которую можно проигнорировать, — но была обстоятельная, серьезная сосредоточенность.

— Каждый раз, когда мы сюда возвращаемся, — сказал Киаран, опираясь на колени и делая глубокие вдохи, но глядя при этом на Кэла, — воздух становится все тяжелее. Плотнее. Что-то… Я не знаю. — Он прикрыл глаза. — Как давление. У меня закладывает уши.

Вдох.

— Как будто… мы погружаемся куда-то.

Выдох.

— Все глубже… и глубже.

— Я не убегаю — я ищу выход. — Джемма ткнула пальцем в сторону развилки тоннелей. — Кто-то же должен это делать!

Винсент отмахнулся:

— Не притворяйся, что это про выход. Это всегда было про то, как подальше уйти от…

— Хватит, Перейра! — выплюнула она, даже не подумав, лишь бы не дать ему закончить фразу.

— Хватит называть меня по фамилии! — тут же рубанул он. — Ты боишься произнести мое имя, это просто смешно!

Его черты — привычные до боли — были напряжены, сжаты. Джемма бы могла коснуться его челюсти и ощутить желваки под кожей.

Они никогда не орали друг на друга. Джемма не знала, каково это — ссориться с Винсентом, и, оказавшись с этой ссорой лицом к лицу, она невпопад подумала: «Вот, значит, какие у тебя глаза, когда ты злишься». Их злость, казалось, нагревала воздух вокруг: он густел, становился липким. Каждый вдох Джемма делала как через вату.

— Мы не будем говорить об этом. — Она попыталась опустить голос ниже, уйти от этой ссоры. Это было очевидно: то, чем она может закончиться.

Тем, о чем они когда не говорили — и о чем Джемма не была и не будет готова говорить.

— Это вообще неуместный спор. Сейчас это неважно, нам нужно…

— Конечно неважно, — голос Винсента стал резким. — Потому что как только что-то становится важно — ты просто исчезаешь!

Джемма бы по-детски закрыла руками уши, если бы не видела по глазам Винсента, что он не даст ей этого сделать. Схватит ее и будет говорить, говорить, говорить — пока не выскажет то, что они замалчивали все эти два года.

— Не начинай! — Она услышала отчаяние в собственном голосе, но сил его прятать не было. — Не сейчас! Не в этих сраных тоннелях! Я защищаю тебя, идиот! Это все, что я делаю!

— Нет! Ты защищаешься от того, что со мной тут может, по твоему мнению, произойти!

Он говорил все быстрее, все громче. Его лицо, это красивое лицо, которое Джемма когда-то гладила в полусне, на котором не должно было быть новых шрамов, дрожало перед глазами. Или это она сама дрожала — от температуры, от усталости, от слов. Пот полз по позвоночнику. Ноги гудели от напряжения. Жар уже не приходил волнами — он просто был внутри, обжигал внутренности, растапливал мысли.

— С того момента, как очнулась, ты только об этом и говоришь, черт возьми!

Фонарь в руке Винсента дернулся. Свет прыгнул вверх-вниз по камням, как припадочный. Вспышка — лицо. Тень — стена. Вспышка — рука. Тень — глаза.

— Ты сказала, что здесь очаг, но вместо того чтобы исследовать это место, найти зацепки, сделать что-то для дела — ты зациклена на том, чтобы вернуть меня наверх!

— А я не должна?! Не должна тебя возвращать?!

— Нет! — заорал он.

Эхо рвануло по тоннелю, и на мгновение Джемме показалось до странного неуместным это уверенное «нет», но она тут же заорала в ответ:

— Какого черта?!

— Ты не должна трястись надо мной в ущерб делу! Мы можем разобраться, что не так с этими тоннелями, вместо того чтобы просто бежать по ним, как крысы в лабиринте!

Джемма не заметила, когда Винсент оказался к ней почти вплотную. Слишком близко. Тень от фонаря на его лице резала скулы, делала его измученным и загнанным.

— Ты не знаешь, насколько здесь… Ты не понимаешь! Все, что я делаю, — это пытаюсь тебя спасти! — выкрикнула Джемма.

— А я тебя просил?! — взорвался Винсент. Его крик врезался в нее волной, и если бы не стена позади — Джемма бы отшатнулась от силы его голоса. — Я просил, чтобы ты меня спасала, Джемма?! Посмотри на меня!

Она дернулась, как от пощечины. Тело подкидывало в жар, как в печке, — будто изнутри кто-то дул огнем в легкие. Джемма сжала зубы, чтобы не заскулить от слабости. Пот стекал с шеи под воротник. Пространство искажалось в глазах — фонарь прыгал в руке Винсента, стены казались ближе, чем раньше.

— Знаешь, когда мне это было нужно?

Винсент не отрывал от нее взгляда, и Джемма знала: она заслужила то, что он скажет дальше. Сейчас он был палачом, выносившим справедливый приговор, — и Джемма могла только наблюдать за несущейся к ее шее гильотиной.

— Когда я лежал с перебитой грудной клеткой…

Да.

— …с трубкой в горле…

Да.

— И проснулся один. Потому что ты решила, что…

Да!

— Да! — Она закричала это так громко, что обожгло связки. — Да, черт возьми! Я это сделала! Я ушла, оставила тебя умирать, забрала свои вещи и свалила от тебя на хер!

Она уже не думала, что говорит. Все фильтры сгорели в жару, все тормоза — отвалились где-то на поворотах последних суток. Гнев, усталость, страх — все в ней слиплось в одно дикое, срывающееся изнутри чувство, и теперь оно просто проламывалось наружу, как вода через треснувшую плотину.

— Что тебе нужно, чтобы я сказала?! Ты ради этого наплевал на все правила и приехал сюда?!

Фонарь мигнул. У нее тряслись руки. Воздуха не хватало. Слова лезли в горло, как тошнота.

— Чтобы я сказала тебе в лицо, что я тебя бросила на грани смерти, потому что я никчемный человек?!

И фонарь снова дернулся. Еще одна вспышка. Короткая, как удар.

Джемма уже не различала, дрожит ли от гнева или от жара.

— Так оно и есть, Винсент! Все так и было! Если ты приехал сюда услышать ответ на вопрос «почему»…

Свет вспыхнул и исчез на долю секунды — и вернулся вместе с криком Винсента:

— Я прекрасно знаю ответ!

— Тогда чего ты от меня хочешь?!

Джемма кричала и не слышала себя. Горло болело, но ей было плевать.

— Что тебе нужно, чтобы я, мать твою, тебе сказала?!

Лишь ощущала, как каждое слово рвет связки, будто только болью можно выкрикнуть все это трусливое дерьмо. Ее трясло. Плечи дергались от дыхания. Все горело. Мир сузился до одного: этого человека перед ней и того, что он все еще стоял, не отступал, не позволял ей сбежать даже сейчас.

Что-то щелкнуло совсем рядом — как пробка или как кость. Фонарь, успела подумать Джемма.

— Тебе нужна моя гребаная исповедь?!

— Мне, твою мать, нужно, чтобы ты перестала так сильно бояться!

Фонарь мигнул последний раз — и погас, оставляя их в полной, всепоглощающей темноте.

— Может, это как с Минотавром? — устало предположил Кэл, делая усилие, чтобы заговорить. — Может, эту хрень построили, чтобы швырять сюда незадачливых путников… и кормить Самайна?

Они медленно плелись по бесконечным проходам, иногда обмениваясь идеями. На самом деле, разговаривать и даже думать становилось нелегко. Купер на плечах ощущался стократ тяжелее, чем в начале пути, словно каждое новое возвращение в пещеру действительно увеличивало его вес. Может, так это и закончится: в какой-то момент Кэл просто упадет, раздавленный безжизненным мальчишкой.

Странные мысли и образы, навеянные однообразием бесконечного пути, по кругу крутились в голове. Горло драло от сухости, но поддаваться жажде Кэл сам себе запретил — воды и так было мало, неизвестно, сколько им предстояло здесь провести, прежде чем…

Прежде чем — что?

Думать об этом Кэл тоже себе запретил.

— Хотя нет… — рассеянно поправил он сам себя, — не сходится. Зачем им его усыплять, чтобы потом подкармливать…

— Если пикты построили лабиринт, чтобы заточить здесь Самайна… почему он действует на нас?

— Могу только предполагать. Ты же видел, что он сделал с лесом и деревней. Здесь все давно пропиталось им, может, и пиктский лабиринт этот тоже. Даже если он не может вырваться отсюда, это не мешает ему заразить здесь все…

Они прошли в молчании еще несколько поворотов — направо, налево, снова направо, не дать дороге вернуться, тщетная попытка не застрять в очередном кольце, — когда Кэл услышал за спиной тихое неуверенное бормотание:

— А может, не заразить.

— Что?

— Мне кажется… я не уверен, но…

Киаран замолк. Кэл не стал расспрашивать — его внимание было занято необходимостью передвигать ноги, не дать свисающей голове Купера заработать сотрясение, случайно приложив о каменные бока тоннеля, и тем, чтобы…

— Самайн — это ненастоящее имя, верно? Он ведь Кет Круах. Повелитель Холма.

На этот раз голос Киарана стал громче. Он все еще оставался задумчивым, но звучал увереннее.

— Помните? «Холмы» можно прочитать как «Ши». «Сид».

— Что-то такое было, да.

Кэл почти сообразил, к чему он ведет, но Киаран опередил его:

— То есть они назвали его Повелителем Сида. Повелителем потустороннего мира.

Кэл остановился, тяжело разворачиваясь к нему. Киаран тоже притормозил за несколько шагов позади, и теперь они стояли друг к другу лицом в темноте, освещенные снизу светом фонарей.

— И когда Патрик разбудил его, — медленно закончил за него Кэл, — Сид начал сюда просачиваться.

Киаран взволнованно кивнул:

— И может… может, чем дольше мы плутаем, тем глубже погружаемся в Сид?

«И тем меньше шансов, что выберемся из него обратно».

Именно этот момент фонарик Кэла выбрал, чтобы тревожно замигать. Киаран едва заметно вздрогнул, а Кэл вытащил фонарь из шлейки и потряс. Не помогло.

— Еще чего не хватало. — Он, неудобно держа и пистолет, и фонарь, постучал последним об колено. Свет снова полился ровным потоком. — Может, это из-за…

Фонарик снова мигнул — а затем окончательно погас.

Освещения сразу стало в разы меньше: остался только луч Киарана. Кэл помрачнел. Он был готов к сюрпризам, но сам факт неожиданно гаснущего света не предвещал ничего хорошего.

Киаран уставился на свой фонарик, будто у него в руках находился украденный Грааль.

— Давай попробуем поменять батарейки, — проворчал Кэл. — Я не хочу, чтобы у нас остался один-единственный…

Не успел он договорить, как и этот фонарь потух, оставив их без единого источника света.

И вокруг воцарилась темнота.