Как поймать монстра. Круг третий. Книга 1

46. И ей захотелось кричать

В ее сне не было чудовищ.

Там был лес. Был Купер — воспоминание о Купере. Джемма задирала голову и смотрела в окно Фогарти-Мэнор, а затем на свои руки — на золотую маску в них, покрытую кровью. Еще был Кэл, который вернулся, и Кэл, который опоздал. Был мальчишка, вампир, Джемма не могла вспомнить его имени, — то появляющийся, то пропадающий в пузырящейся ядом черноте. Джемма должна была что-то сделать, но не смогла вспомнить что — и парень с криком пропал совсем. Снова был Купер, настоящий, живой, посреди кровавого круга на деревянном полу; он смотрел через окно на зимнюю ночь и хмурился. Джемма окликнула его, вставая с кресла, и, когда настоящий, живой Купер повернулся, у него во лбу зияла дыра.

Еще была мама: она ласково обнимала ее, так крепко, что Джемма начала задыхаться. «Это твоя вина!» — шипела мама.

Еще Джемма падала вслед за Норманом в высохшее русло, пытаясь схватить его, — но в итоге на земле, среди крови и черноты, оказалась она сама. Лежала на спине, зажмурившись, чувствовала, как черные жилы пожирают ее тело, вспарывают кожу, просачиваются в сухожилия. Когда она открыла глаза, то ее уже похоронили во тьме: все ушли, побросав сверху горсти земли, и теперь она навечно осталась среди мертвого камня и холода.

Чувство беспомощности сдавило грудь, и, когда реальность выдернула ее из каменной толщи, Джемма проснулась.

Образы таяли на сетчатке, пульсируя вместе с головной болью. «Господи, — бессмысленно мельтешило в раздробленных мыслях, — господи, господи, господи…»

В его молоте — бог. Его богу здесь не место.

Когда завеса сна, больше похожего на размытый, сводящий с ума делириум, истончилась, Джемма разглядела за ней черные своды: утопающий в темноте, трясущийся камень прямо перед глазами. Почему он трясся? Из-за земли, которую бросали сверху? Нет, подумала она, ну нет же. Ее не могли похоронить. Они не могли уйти. Они не могли…

Просыпайся!

Разбуженная собственным внутренним окриком, она осознала: кажется, ее трясет. Да, это не потолок содрогается в конвульсиях, не каменная крышка гроба дрожит — это ее потряхивает. Джемма попыталась пошевелиться, но не почувствовала своего тела. Все, что она из себя представляла, сузилось до дрожащего сознания — и больше ничего от нее не осталось.

Она взмолилась:

Приди в себя. Начинай двигаться. Сейчас.

Спустя время, сквозь пелену головной боли, она будто нашла собственные ноги — смогла пошевелить одной, затем второй. Она лежала на спине, но руки… Где ее руки? Надо подняться. Поднимайся. Давай же!

Сосредоточившись, Джемма уперлась во что-то ногами и, преодолевая озноб, не с первой попытки смогла сесть. Заторможенно она поняла, что не так с руками: они были за спиной и что-то им мешало — но Джемма совсем ничего не чувствовала и не могла понять что. Связаны? Опять?

Сосредоточься.

Слева, у плеча, было неровное, холодное. Это стена. Камень. Каменная стена. Над головой — свод, а не потолок. Справа — пространство. Узкое, тесное. Уходящий в темноту проход. Там низкий свод превращался в покатые каменные бока стен. Это… тоннель? Мысли путались, а очертания вокруг с трудом проступали из мрака.

Джемма сжала зубы, не давая им стучать. Зашарила глазами дальше, пытаясь выхватить детали.

Недалеко что-то лежало. Светило в стену. В голове обозначилось: каменный тоннель, фонарь. Других источников света нет.

Джемма протяжно, сбивчиво выдохнула и вдохнула через рот, пытаясь унять озноб.

Она под землей. В тоннеле. Кто-то связал ее. Это не их фонарь — у них металлические, этот — черный, пластиковый. Соберись. Но здесь не могло быть никого, кроме них. Никого. Где остальные?

Воспоминания, такие же смазанные, как сон, начали всплывать в памяти: гул в ушах, ведро крови, Купер, черная тварь, бросившаяся в окно, деревня, ужас на бескровном лице Блайта… Дрожа, Джемма пыталась собрать все в единую цепь событий. Она вспомнила, как тварь прорвалась в дом; вспомнила, как Блайт едва не лишился головы; вспомнила, как пришлось бежать на улицу и как там она потеряла Нормана, а затем…

— Очнулась?

Голос будто выплыл из глубин ее черепа. Она знала этот голос, конечно, знала, она бы никогда не смогла его забыть — но здесь он был до неправильного чужеродным. Голова заболела сильнее. Значит, она все еще спит. Этого голоса не должно быть здесь.

Там, где скат потолка превращался в стену и скрывался за поворотом, а тени клубились особенно густо, раздались шум шагов и шорох. Джемма напрягла глаза, пытаясь рассмотреть того, кто, сгорбившись из-за низкого свода, на согнутых ногах протискивался в проход.

— Я уж думал… Не знаю. Уместно сейчас шутить про спящую красавицу?

Человек поднял голову, и слабый свет озарил его черты: четкие скулы, прямой нос, высокий лоб… Сердце Джеммы рухнуло вниз.

— Джемма? — встревоженно спросил он, когда она не ответила.

Его голос звучал тихо, почти извиняюще.

— Это я, — осторожно сказал он. — Не пугайся.

Но было поздно: Джемма почувствовала, как отчаяние хлынуло в нее, как ледяная вода в открытую рану, — парализующее, безысходное, с тем же ужасом, что когда-то заставил ее сбежать из больничной палаты.

В ее сне не было чудовищ — потому что самое страшное уже ждало ее наяву.

Здесь, в темной каменной клетке тоннеля, перед ней стоял Винсент.

Купер был сделан из хрупкого пергамента.

В отличие от своей предыдущей, фальшивой версии, потертой, помятой и слегка обезвоженной, этот Купер выглядел так, будто готовился развалиться на части, чем пугал Киарана, напрягал Кэла и создавал ощущение, что смерть заберет свое в любой момент — прямо у них на глазах.

Он лежал, словно сломанная кукла, на боку и едва дышал, с пугающе неживым лицом. С рюкзаком Кэла под головой, укутанный в его же куртку, но все это выглядело так, будто они пытались вернуть к жизни мертвеца. В себя Купер не приходил — та вспышка сознания, в момент, когда они вытащили его, больше не повторялась.

Ну что ж, он действительно больше не спал: это определенно был глубокий обморок, а не сон.

Кэл сказал Киарану, мол, пока что его придется оставить так. У них здесь есть и другие задачи, а ждать, пока Купер очнется, — роскошь, которую они не могли себе позволить. Убедившись, что голова у него повернута набок, а сам он дышит, Кэл призвал Киарана заняться делом.

Они нашли маску именно здесь. Здесь были статуи.

Если Самайна где-то и запечатали, то его сосуд тоже где-то здесь. Указания были простыми: ищи все, что отличается. Что угодно, чему здесь будто не место. Здесь — в этой пещере, просторной, с высокими сводами, но недостаточно большой, чтобы что-то спрятать. Кэл лелеял надежду, что в прошлый раз они могли что-то пропустить, но спустя почти час ползания по полу Киаран вытер влажный от пота лоб и сказал:

— Мистер Махелона…

— Просто Кэл.

— Мистер Махелона, здесь только… камни, — в его голос просочилась растерянность. — Ничего больше нет.

Киаран был прав во всем, кроме неуместной субординации: здесь действительно были только камни и ничего больше.

Кэл разогнулся, упер кулаки в спину и хрустнул поясницей. Он не спал с того момента, как вышел из дома Мойры прошлой ночью, той, которая случилась где-то далеко в прошлой жизни. Потом был кошмар в лесу, длинный день с Киараном в деревне… Сколько времени прошло? Точно ли это была прошлая ночь? Точно ли они провели в деревне один день?

Время спуталось в клубок и перестало быть линейным. Оно то вовсю разгонялось, чтобы нестись на сверхзвуковой скорости, смазывая четкость происходящего, то замедлялось до бесконечности и становилось вязким, как клей.

Видя, как он вздыхает, Киаран тут же навострился:

— Вы устали?

— А ты будто нет, — добродушно отозвался Кэл и махнул рукой. — Давай не будем о несбыточном. Отдыхать нам некогда.

Неуверенное ответное молчание прервалось робким:

— Я могу помо…

— Тогда я тебя вырублю, — не меняя добродушного тона, предупредил Кэл. — Ляжешь рядом с Купером.

Киаран с пониманием умолк.

Кэл прошелся по свободной от камней дорожке, выискивая фонариком те места, где он еще не копался. Снова, в сотый раз, посветил в нишу в полу, в которой они нашли Купера, — но длинная, узкая и неглубокая, как место под гроб, она ничего не могла в себе спрятать. Все темные углы были пусты.

Они выложили оставшиеся два фонарика вдоль стен, чтобы создать больше света — Кэл решил рискнуть батарейками, но облегчить поиск. В конечном счете всегда можно было выбраться обратно наверх, хотя и не без затруднений в виде бессознательного Купера.

— У меня начинается клаустрофобия от одного взгляда на это, — признался Киаран, чей фонарь присоединился к фонарю Кэла и тоже бродил по выемке в полу. — Мог ли он залезть сюда сам?

— Не задвинул бы плиту обратно.

— Значит…

— Ага. — Кэл потер подбородок. — Значит, кто-то ему помог.

После этих слов Киаран обеспокоенно нахмурился. Тени, создаваемые рассеянным светом, сделали его лицо трагичнее и старше. Неожиданно Кэл понял, что не знает, сколько ему лет. Да, Джемма нашла его документы — там, в Кэрсиноре, но Кэл не помнил, говорили ли они о возрасте парня: в тот момент их волновало лишь, что он мог укокошить двух агентов, а не есть ли ему восемнадцать.

Смешно вспоминать.

— Но кто, как вы думаете…

— Сколько тебе? — перебил Кэл, чувствуя себя отменным дураком.

— …мог… Что? — Фонарик Киарана добрался до Кэла, замерев на его груди, как прицел. — Сколько мне… лет?

Кэл терпеливо повторил:

— Да, Киаран Блайт. Сколько тебе лет?

О, да хватит делать такое лицо, будто он спросил про твои последние слова перед казнью!

— Двадцать, — ответил Киаран через паузу. — Исполнилось. В марте.

М-да. Вот же м-да. Двадцать лет! Да, он выглядел достаточно юным, но Кэл надеялся, что он постарше — может, хотя бы двадцать четыре или двадцать пять. Получается, они похитили из дома вчерашнего подростка, и теперь тот вынужден разгребать камни в забытой богом пещере вместе с охотником-убийцей и колдуном в обмороке… Если ворота в рай существуют, Кэлу они определенно не светили.

— Так вот, насчет того, что мы ищем. — Киаран, пряча очевидную неловкость от неожиданного вопроса, отвернулся в другую сторону, разглядывая камни у себя под ногами. — Разве жители деревни сюда не спускались? Они могли забрать этот предмет с собой… Он может быть буквально где угодно в деревне, прошло больше ста лет…

— Ну, из того, что о сосудах знаю я… — Кэл подошел к Куперу и проверил его пульс. Пока живой. — В доме бабки его нет. В доме Йена тоже. А у кого ему еще быть? Я, конечно, не артефактолог, но кое-что и мне встречалось. Предметы, в которых запечатывают сущностей или другие штуки, они всегда… оставляют сильный след. Рядом с ними некомфортно, пробирает озноб, проливается кровь — случайно или намеренно.

Кэл плотнее подоткнул свою куртку и затянул рукава, обволакивая Купера подкладкой из искусственного меха. Его нужно было держать в тепле, но большего Кэл предложить не мог.

— А еще то, что мы ищем, должно иметь какой-то смысл. Эти ребята возвели двенадцать статуй, чтобы запереть своего бога, — и они бы не поленились запечатать его в чем-то символическом.

В связи с озвученной мудростью пришлось напомнить себе, что раздробленный хаос вокруг — не просто куча камней. Когда-то доисторические люди, отрезанные от остальных цивилизаций на одиноком острове, сваяли здесь статуи. Кого они обозначали и почему именно их поставили сторожить спящее божество — Кэл, если честно, понятия не имел. Но какая-то связь должна быть.

— Я думал, мы сможем найти здесь… не знаю… куски еще одной статуи? — Кэл вздохнул. — По легенде, их тринадцать, значит, должна быть еще одна. Во всяком случае, этот вариант выглядит вполне… ну… рабочим. Верно я говорю?

Они должны найти место, в котором запечатали Самайна, и восстановить запирающие круги — так они договорились, прежде чем разойтись в ту ночь. И это единственное, чем Кэл мог сейчас руководствоваться в своих действиях.

— Тогда я не знаю, мистер Махелона. — Киаран покачал головой и отправился к той куче камней, на которой закончил. — Может, святой Патрик и ее разбил… Как и всё тут…

— Да уж, святому Патрику явно на месте не сиделось. — Кэл со вздохом оглянулся, выискивая фонариком места, которые еще не осмотрел по второму разу. — Сколько проблем наворотил, а!.. Но в любом случае Джемма нашла маску здесь. — Фонарь остановился на рюкзаке под головой Купера. Ничего вокруг не намекало на то, что в нем лежит. — Так что здесь должно быть… что-то.

Что-нибудь.

— Нет, нет, — забормотала Джемма. — Конечно нет…

Она шарила по Винсенту взглядом, выискивая изъян, ошибку, прокол — хоть что-нибудь, что докажет: это не он. Это не мог быть он, конечно, не мог: но она знала, что почувствует себя лучше, если найдет доказательства.

Голова перестанет быть такой ватной, ком в груди рассосется, все прояснится, ей станет легче, как только она точно будет знать, что его здесь нет.

— Джемма, — Винсент произнес ее имя с той самой интонацией. Как он всегда произносил. — Ты понимаешь, где ты?

Он опустился на каменный пол рядом с ней, и, пока Джемма вглядывалась в него, он вглядывался в нее. Как открытая книга: она видела его волнение и встревоженность — и каждая знакомая эмоция приводила ее в бешенство.

Это лицо, этот голос, эти интонации и эмоции принадлежали Винсенту, а не этому ублюдку!

— Ты, с-сукин сын, — с трудом выдохнула она сквозь сцепленные зубы. Язык прилипал к небу, казалось, во рту был песок. — Снова твои сволочные безумные игры…

Джемма дрожала, но не могла разобрать от чего: от ярости или от холода. Плечи подергивались, как у зверя, загнанного в угол. По лицу ползли липкие капли пота. Она всматривалась в фальшивого Винсента до судорог в веках, до мельчайших деталей — подбородок, морщина у глаза, крошечный шрам под бровью. Всё на месте. Не отличишь.

— Его здесь нет, — сказала она им обоим: и себе, и Самайну. Пусть не думает, что сможет ее обмануть. Не опять. Не снова. Не после Купера.

— Джемма, — на этот раз сказал он увереннее. — У тебя все еще жар. Я дал тебе парацетамол, но, видимо…

— Заткнись. Хватит. Что д-дальше? Песенка про медикейд? Придумай что-то новое, ублюдок.

Каждая мысль давалась с боем: приходилось проталкивать ее сквозь вязкий туман в голове. Гулкий шум стучал в ушах, как подземное эхо, — то ли вода капала, то ли сердце грохотало.

— Медикейд?

Винсент моргнул, как будто не понял. Думаешь, можешь его имитировать — и все получится? Думаешь, она купится?!

— Ег-го зд-десь нет, — повторила Джемма ему в лицо. — Я т-твои фокусы… — Она задохнулась ненавистью, смотря ему в глаза и ожидая, когда они опустеют, а губы растянутся в нечеловеческой улыбке. — Я найд-ду тебя, гад, и ты останеш… останешься гнить здесь… Я тебе об-бещаю… Ты… сука… кр-ровью умоешься…

Ее рвало словами, она бессвязно плевалась ими, желая избавиться от наваждения, и начала задыхаться.

— Так, — медленно сказал лже-Винсент, протягивая к ней руки. Джемма подалась назад и врезалась спиной в стену. Это заставило его застыть на месте с поднятыми руками. — Так. Ладно. Не то чтобы я этого не ожидал… Я связал тебя, предполагая, что будут сложности… Тебе надо выпить парацетамол. Это просто жар.

Он убеждал скорее себя, чем ее. Как обычно. Он всегда так делал — проговаривал свои действия вслух, будто надеясь, что кто-то скажет, мол, все правильно. Там, дома, Джемма думала, что это последствия жизни с таким старшим братом, как Филу.

Сейчас она думала, что вот-вот рассыплется на части.

«Это сон, — повторяла она себе. — Очередной сон». Новый прикольный кошмар со старыми персонажами: она, Винсент, снова Винсент. Надо просто дождаться знакомых декораций: сквер, больница, квартира, что угодно. Он не сможет обманывать ее долго, он всегда возвращает ее туда!

Очередная волна дрожи прошлась по телу, выбивая из нее дыхание. Когда Джемма моргнула, лицо Винсента поплыло. Она снова попыталась сфокусироваться, но черты его совсем размылись, а все вокруг медленно начало темнеть.

— Я достану…

Но Джемма не сдавалась: она уцепилась за мысль, держащую ее на плаву, преодолевая холод и жар, напавшие на нее одновременно. Это мог быть не сон, а лже-Винсент наяву, точно, какая же она дура! Он уже делал так с Купером, достал его из ее головы, так что мешает ему… Прямо сейчас!..

— …не будет. Потерпи, и я…

Вокруг продолжало темнеть. Сердце продолжало бухать в груди, стремясь разломать ребра и вывалиться наружу.

Последнее, что Джемма увидела, прежде чем провалиться в темноту, были его глаза.

Глаза Винсента.

Они перевернули, кажется, каждый камешек, обтерли каждый булыжник, заглянули в каждую трещину — все зря. Здесь не было ничего, кроме разбитых остатков безликих статуй и игры неестественных теней, которые не могли превратиться в силуэты от фонарного света — но будто очень пытались.

— Я велел тебе отдохнуть, — обратился Кэл к Киарану, когда увидел, что тот снова поднимает что-то с земли. — Почему ты такой неугомонный?

— Я вам тоже уже говорил, — возразил тот, не глядя на него, — что собираюсь быть полезным.

Вот же. Упрямый как баран.

После разговора в доме атмосфера между ними была… неоднозначной. Кэлу больше не казалось, будто он ходит по льду, который грозит вот-вот сломаться и уронить в ледяную воду, — и каждый взгляд Киарана в его сторону перестал ощущаться треском под ботинками.

Теперь они будто не знали, как вести себя друг с другом.

— Ты уже проверял эту кучу камней раза два. Хочешь быть полезным? — вздохнул Кэл. — Проверь Купера. Если он не доживет до встречи с Джеммой, она меня прикончит.

Киаран наконец послушался: раздался звук отброшенного камня, фонарик и шаги проследовали от одной стены пещеры к другой, и один черный силуэт опустился на корточки перед другим.

— Мне кажется, он стал дышать глубже, — неуверенно сказал Киаран. — Но, может, это только мое воображение… Как думаете, Самайн поддерживал в нем жизнь своей силой? Он бы не выжил сам… Мне так кажется.

— Вполне возможно, — ответил Кэл, глядя на его затылок. — Мы не знаем, на что способен Самайн, и не знаем, на что еще способен Купер, кроме того, чтобы пролезать людям в головы.

Киаран оглянулся, встречая его взгляд:

— А как мы будем поднимать его наверх?

— Я же уже говорил.

Кэл откинул последнюю палку в общую кучу и легким движением поднялся на ноги.

— Там туман, — ответил он, глядя на Киарана сверху вниз. — И Самайн явно не собирается выпускать нас через него из деревни. В лоб не пойдешь.

Он поднял с земли лопату.

— Будем искать выход под землей.

И под взглядом Киарана направился с ней к ближайшему проходу. Они предполагали, что здесь, под холмами, есть обширная сеть тоннелей. Один из этих выходов совершенно точно связывал эту пещеру и шахту. Скорее всего, были и другие. А значит, по тоннелям наверняка можно выйти за пределы деревни, попавшей в кольцо тумана.

— Что? — Шагнув мимо Киарана, Кэл оглянулся. — Почему у тебя такое лицо?

Тот, уже нахмуренный, нахмурился еще сильнее:

— Какое?

— Будто ты боишься.

— Потому что я боюсь.

Кэл хмыкнул.

— Эти стены замуровали, верно? — Киаран обвел пещеру взглядом. — И я просто подумал… Наверное, пикты сделали это не просто так?.. — Луч его фонаря направился в сторону Кэла, миновал его и уперся в заложенный проход. — Возможно, что-то их напугало. То, что было в этих тоннелях.

Что ж, пока что это место могло напугать их призраками, фальшивым Купером и сильными, быстрыми, но вполне убиваемыми тварями — которые раньше, конечно, были людьми, но работа охотника не предполагала рефлексии по этому поводу. Так что Кэл отнесся к словам Киарана спокойно — выбора у них все равно не было.

— Десять минут. Убери вон те палки в рюкзак. Попей и поешь, пока я тут закончу, — коротко приказал он. — И глаз с Купера не спускай. Чем быстрее мы попадем на поверхность, тем лучше.

Лопата с лязгом воткнулась в каменную кладку.

Медленно, но верно камень рассыпался под ударами. За ними открывалась непроглядная чернота тоннеля, такого же, как тот, через который они пришли. Тычками тяжелого железного полотна Кэл крошил известняк, пока дыра наконец не стала достаточно большой, чтобы можно было увидеть, что внутри.

Подобрав фонарик с земли, Кэл посветил в проем. Так и есть — туда, дальше, в глубину уходила неровная невысокая горловина, и на этот раз, кажется, даже не заваленная. Луч фонарика не доставал до ее конца и растворялся в недружелюбной темноте.

Кэл вернулся к лопате — и остановился, только сбив последнюю глиняную заслонку.

— Я всё. Ты готов? — Рукавом свитера он вытер пот с лица и вернулся к сидящему на земле и пьющему воду Киарану. — Тебе нужно будет понести мой рюкзак. Я возьму на спину Купера, сам он явно идти не хочет. Ленится.

Кэл взял кое-что из вещей — зажигалку, батарейки для фонарей — и положил в небольшую поясную сумку, которую закрепил спереди. Потом помог Киарану надеть рюкзак. Не забитый, так что он не должен переломить парня пополам, но Кэл, затягивая нагрудный ремень, все равно спросил:

— Справишься?

Вместо того чтобы сказать «да, попробую» или «нет, мне тяжело», Киаран выдал:

— Как вы думаете, остальные живы?

— Я сейчас об этом не думаю, — отрезал Кэл. — В этом не будет никакого толка, если мы сами не выберемся. Сосредоточься на выживании.

Глядя на то, как пацан расплывчато кивнул, сосредоточенный явно на чем угодно, кроме выживания, Кэл надавил:

— Сейчас мне некогда на это отвлекаться. Ты понимаешь? Мне нужно, чтобы ты сам хотел выжить и прилагал для этого все усилия.

Без этого — без твердого, отчаянного желания выбраться отсюда — у них нет шансов. Ни в этой деревне, ни в этом каменном склепе, ни дальше, куда бы они ни отправились.

Киаран еще раз кивнул, на этот раз более осознанно. Может, до него начинало доходить.

— Тогда пообещай мне, — Кэл похлопал его по накрепко затянутому ремню, — что, если вдруг нас раскидает и ты останешься один, ты сделаешь все, чтобы выжить. Все, что потребуется. Без вот этих твоих приколов со стоянием на коленях и всем прочим.

Он оставил ладонь на куртке Киарана. Там, под ремнем рюкзака, под синтепоном и окровавленным свитером, под клеткой ребер должно было биться чужое сердце. И хотя Кэл никак не мог этого почувствовать, ему показалось, что он ощутил его — сердцебиение, — когда Киаран, сглотнув, ответил:

— Да. Я… обещаю. На смерть я добровольно не отправлюсь.

Да. Это хорошо. Это то, что Кэл хотел услышать. Значит, можно идти.

Настало время уносить отсюда Спящую красавицу. Благо Купер был невесомым — пока Кэл упихивал его в куртку и закидывал себе на спину, у того разве что кости не стучали друг об друга. На спине он ощущался не тяжелее рюкзака, но Кэл очень надеялся, что это не так, — при критическом весе у него откажут и те внутренние органы, которые еще не отказали.

Неаккуратно проделанный проход зиял черной дырой, притягивая взгляд, — неизвестность внутри него могла стать их билетом наружу… Или приглашением в очередной кошмар. Оттуда тянуло холодом и мертвой тишиной. Одной рукой придерживая Купера за руку и колени, другой Кэл направил внутрь этой черной пасти луч фонаря.

— Ну что ж, — пробормотал он, — в добрый путь.

Они двинулись внутрь прохода, пока и их, и свет их фонариков не проглотила непроницаемая темнота.

На этот раз небытие выпустило ее из себя… спокойно. Медленно и неохотно, но, даже еще полностью не очнувшись, Джемма чувствовала, как оно постепенно откатывает с нее, как волна — с берега. Ощущала, как возвращается в реальность. Больше не было жара. Не было вибрирующего гула в ушах. И даже голова, хоть в висках и пульсировало, была ее собственной — не залитой бредом, не туманной, просто… пустой.

И когда она с трудом подняла тяжелые, почти пудовые веки, то знала, что не спит.

Каменному потолку над собой Джемма не удивилась. Она уже тут просыпалась. Уже смотрела в этот потолок.

Она в тоннеле.

Мышцы ломило, но уже не от температуры, а от долгого лежания на камнях. Она тут же поняла, что руки все еще связаны — но на этот раз спереди; и связаны так себе. Из такого узла вылезти, может, и трудно, но вполне реально. Связывал не Кэл. Нет, это было давно, те веревки она уже перерезала, пока Доу… А затем она стреляла и… Ночь в деревне…

Винсент.

Мысль, яркая, как молния, прорезала череп до основания, стоило нащупать цепочку событий, приведшую Джемму в этот тоннель, под этот потолок. Она остановилась посреди вдоха и задержала дыхание.

Винсент.

«Это мог быть температурный бред», — сказала она себе. «Это должен быть температурный бред. Пожалуйста», — попросила Джемма. Непонятно кого: себя ли, Бога.

Она продолжала лежать, глядя прямо перед собой, в низко нависший над головой камень, — и продолжала просить. Так ей говорил пастор в детстве: если попросишь достаточно хорошо, то обязательно сбудется. Пастор, этот лживый ублюдок, врал — и, когда Джемма это поняла, она больше никогда не возвращалась в церковь.

— Я знаю, что ты очнулась.

Конечно же врал. Ничего из того, о чем Джемма умоляла, никогда не сбывалось. Бог ее не слышал. Богу здесь места не было.

— Джемма?

Она закрыла глаза. Темнота скрыла игру теней на грубом камне и то, что Джемма могла увидеть: потому что голос зазвучал ближе. Она не хотела… видеть. Не хотела, чтобы голос стал реальным.

— Тебя не может здесь быть.

Только сказав это, Джемма поняла, что все это время не дышала. Она набрала холодный воздух в грудь и снова заговорила:

— А значит… значит, тебя здесь нет.

Джемма не знала почему, но не верила себе. Она пыталась заставить себя поверить: это звучало логично, даже правильно. Этот голос — голос еще одной куклы Самайна. Не Винсента.

Он сейчас там, на побережье, среди вечнозеленых пальм и кактусов, даже в конце ноября. Вокруг него — люди в шортах, тут и там торгуют рождественскими гирляндами, стиль «Санта на пляже», всегда шутили они. Может быть, у него задание — и тогда он ведет свой показушный «Люсид Эйр» по растрескавшимся от солнцепека шоссе Калифорнии. Может быть, сегодня у него выходной, и он в «Зэзи», завтракает яйцами бенедикт и «органическим» кофе местной обжарки, который ненавидит, но пьет из принципа. Может быть, сейчас вечер — и тогда он, наверное, встречается с братом в каком-то из их любимых лаунжей: дорогой джин и дизайнерский костюм, все гламурно, пока Филу не портит ужин серьезным разговором. Может быть, сейчас ночь и…

— Ты можешь открыть глаза? Ты в порядке?

Не здесь. Где угодно, но не здесь.

Потому что если есть хотя бы крохотный шанс, что это голос Винсента, то Джемма никогда уже не будет «в порядке».

— Черт, Джемс, посмотри на меня, окей? — Голос зазвучал прямо над ней, и Джемме захотелось вернуться в мучительное небытие. Она снова попросила об этом — и снова тщетно. — У тебя были судороги, и я еле сбил температуру, мне надо знать, что ты…

И она открыла глаза.

Его лицо нависало прямо над ней — тревожное, бледное, его лицо. В темноте света фонаря хватало, чтобы разглядеть тонкую полосу на щеке, словно ее поцарапал куст или рваный край стены; грязные растрепанные волосы, несколько прядей, налипших на лоб. Серые тени под глазами.

Внутри все задрожало. «Пожалуйста, нет», — снова подумала Джемма.

— Хорошо, — сказал Винсент, все еще глядя на нее. Голос был тихим, ровным, без нажима. — Ты пришла в себя? Ты понимаешь, где ты?

Джемма молчала. Ее пальцы медленно сжались в кулаки, и узел на запястьях едва заметно натянулся. Он был грубый, тяп-ляп, слишком высокий и затянут в спешке. Такой завязал бы Винсент. Ему всегда с трудом давались хорошие узлы.

«Кукла Самайна, — продолжала просить она, даже зная, что пастор врал. — Кукла Самайна, не Винсент».

— Тебя не может…

— Я здесь, — оборвал ее Винсент, будто торопясь. — Это я. Хорошо? Я нашел тебя.

И он попытался улыбнуться.

— Я нашел тебя, — повторил. Очень просто. Почти с облегчением.

И Джемма поверила.

Это было глупо — после всего, что произошло, — и безрассудно, и нелогично. Но в этот момент Джемма ему поверила. Будто могла чувствовать, что он — настоящий, а не подделка; будто ощущала, как наяву, его плоть и кровь, а не ледяной холод от остатков того, что когда-то было человеком. Будто смогла сразу понять, что здесь — в этом взгляде, в этой нервной, тревожной улыбке — Самайну не оставалось простора для лжи.

И, когда она поверила, ей захотелось кричать.

— Как вы думаете… — Дыхание Киарана немного сбилось. — Это все проложили… пикты?

Ответить было трудно. Кэл даже представить не мог, скольких сил, времени и жизней стоило пробить такие ходы людям, жившим до нашей эры.

Свет фонарей рассеивал темноту впереди, но поворот за поворотом переплетение каменных ходов не менялось. Только иногда сужалось, заставляя тревогу внутри шевелиться — а не зайдут ли они в тупик, где пролезть будет нельзя, — а иногда расходилось, давая дышать свободнее.

— Ты мне скажи. — Кэл аккуратно двигался по неровным глыбам под ногами, рукой с пистолетом опираясь на стену. Фонарик он засунул в шлевки на джинсах, и тот теперь неудобно впивался в бедро. — Я в этом вообще не разбираюсь.

Киаран вздохнул, шаря фонариком у них под ногами.

— Это должно было занять у них десятилетия. Двадцать, тридцать лет? У них ведь не было современных инструментов.

Судя по голосу, даже без Купера на спине, ему приходилось непросто. Он шел сзади, несмотря на то что так для Кэла оставалось меньше света, — пускать пацана вперед в условиях полной неизвестности было бы неосмотрительно.

Кэл покосился на каменную стену:

— Сильно ж Самайн, получается, их достал.

— Вы… очень… спокойны… когда говорите о нем.

Будто он не злобный божок-пирожок, который хочет чего-то очень гнусного?

Кэл хмыкнул:

— Это приходит с опытом.

— Не уверен, что хочу получить такой опыт, — пробормотал Киаран, взбираясь вслед за Кэлом по камням. Тоннель начал снова уходить вверх, а потолок то и дело грозил придавить их к земле, и ему, судя по голосу, это не нравилось. — А с другой стороны… не уверен я и в том… что у меня есть выбор.

— Тебе помочь?

Кэл уже забрался на верхний валун и теперь стоял, протягивая руку с пистолетом — предлагал запястье, за которое можно схватиться.

Киаран, привалившись одной рукой к камню перед собой, поднял голову:

— Это нечестно. — Волосы у него на висках были влажными. Куртку он давно расстегнул. — У вас на спине… взрослый мужчина, и вы все еще… проворнее, чем я.

— Это тоже приходит с опытом, — со смешком пообещал ему Кэл.

Киаран схватился за протянутое запястье и позволил втащить себя на валун.

Иногда в тоннель вливались боковые проходы, а иногда он сам разделялся на два — и тогда они выбирали тот, что выглядел посвободнее. Рано или поздно он должен был вывести их к выходу, а пока главное, что в нем не было чавкающих монстров.

Или пока что не было.

В тишине тоннеля раздавались только их шаги, дыхание и шорох курток. Кэл даже примерно не мог предположить, что над ними и как далеко от деревни они ушли — по ощущениям, за пределы низины. Значит, выход уже недалеко?

Иногда раздвоение проходов шло подряд несколько раз — и все они уходили дугами, словно пикты принципиально отказывались строить по прямой. Кэл каждый раз выбирал наобум — какая разница какой, если они понятия не имеют, где находятся?

В какой-то момент Киаран спросил:

— Сколько лет вы этим занимаетесь? В машине, когда мы ехали сюда, вы говорили о детстве…

Возможно, неожиданный интерес спровоцировал вопрос про возраст, который неосторожно слетел у Кэла с языка. Или в этом замкнутом пространстве на Киарана давила тишина — Кэл бы его понял. Да и не было ничего предосудительного в том, чтобы ответить.

— Моя семья охотилась. Я охочусь, — сказал он как есть. — Так что, можно сказать, всю жизнь. Осторожнее, тут спуск. А что?

Киаран помолчал, а потом пробормотал на грани слышимости:

— Ничего. Просто я мало о вас знаю.

Ничего удивительного — они знакомы без году неделю. Но в голосе Киарана снова пробилась эта неуместная обреченность, которую Кэл, если честно, больше вообще слышать не желал. Ни сейчас, ни когда-либо еще.

Поэтому он поудобнее перехватил Купера и бросил через плечо:

— Спрашивай.

Надо отдать парню должное: отнекиваться он не стал. Только снова замолчал, на этот раз так, словно у него была одна-единственная попытка и вопрос стоило обстоятельно продумать. И в итоге почти стеснительно выдал:

— Вы были отличником или прогульщиком в школе?

О как. Кэл весело хмыкнул:

— Я не ходил в школу. У меня было домашнее образование в общине. Ты?

— Я, ну… Смотря в чем. — Судя по голосу, Киаран немного расслабился. — У меня никогда не ладилось с иностранными языками и гуманитарными предметами. Но в средней школе я выиграл олимпиаду по физике.

— У-у-у. — Кэл придержал Купера за спину, присаживаясь и пролезая под особенно низким местом в тоннеле. Здесь действительно было тесно, и это давило на нервы даже ему, потому он порадовался затеянному разговору. — Эйнштейн, получается!

— Это единственный физик, которого вы знаете. — И в голосе Киарана не было вопроса.

— Никогда не докажешь. Любимый фильм?

— «Вечное сияние чистого разума» с Джимом Керри, — без промедления ответил тот. — Ваш?

— «Мосты округа Мэдисон». — Кэл немного подумал. — И блин, «Телохранитель», конечно.

— Уитни Хьюстон?

— Уитни Хьюстон! Твоя очередь.

Это действительно хорошо отвлекало от мыслей о том, что они в узком тоннеле черт пойми где под толщей земли, а спелеологи из них никакие. Голос Киарана перестал звенеть от напряжения, а Кэл был не против подыграть, если это поможет им обоим оставаться в здравом уме, пока они не выберутся отсюда.

— Любимая книга?

О нет. Может, ему стоило таки быть против.

— Твой импринтинг сейчас дезактивируется из-за разочарования, — вздохнул он, — но последний раз я читал, наверное, когда сдавал общегосударственный экзамен.

— Да. Я чувствую, как слабеет наша связь. Это для нее слишком.

Кажется, это случилось — он услышал в голосе Киарана смешок. Возможно, первый раз за все эти дни. «Ого, — подумал Кэл, — а мы убили в пацане еще не все положительные эмоции. Джемма, ты плохо старалась. Садись, два».

— Слушай, — принялся он оправдываться, — у меня ненормированный рабочий график, три командировки в неделю, давай-ка обойдемся без осуждений!

— Я никого не осуждаю, — сказал Киаран, но Кэл не поверил.

— Ты-то, небось, самый начитанный мальчик Кэрсинора. Твоя?

На этот раз Киаран немного подумал, прежде чем ответить. Они пробрались через очередной узкий участок, и он наконец выбрал:

— «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».

— Понятия не имею, что это.

— Я предполагал.

— Ладно, э-э-э… — Кэл перебрал в голове вопросы, в обоюдном ответе на который не смог бы сильно опозориться. — Мечта. Во, давай мечту.

И тут же пожалел, что сболтнул именно это.

Он ведь не был дураком — вещи типа «цель в жизни» или «мечты», наверное, плохо сочетаются с тем, что ты растешь, гадая, когда же на горизонте покажется человек, чье появление, скорее всего, тебя прикончит.

— Я не думаю… — Киаран замолчал. Кэл уже хотел сказать что-то типа «забей, давай о чем-нибудь другом», но тот неожиданно твердо продолжил: — Я не думаю, что у меня есть что-то подобное, если честно. Или сейчас на ум просто ничего не приходит. Трудно думать о высоком, когда пытаешься не дать приступу клаустрофобии себя одолеть… А ваша?

— Моя?

— Ваша мечта.

Ладно. Может, вопрос действительно был излишне философским. У Кэла тоже заняло некоторое время его обдумать — хотя себя он неплохо знал.

— Мне нравится моя жизнь. И работа моя нравится. Я чувствую, что делаю что-то полезное. Если бы не охота, я был бы пожарным, наверное. — Он вздохнул. — Знаю, у тебя в голове это, скорее всего, фигово вяжется с тем, что я порывался тебя прикончить, но это тоже часть моей работы.

— Я знаю, — подал голос Киаран.

— А в остальном… Ну-у-у. Я бы хотел прыгнуть с парашютом, наверное, — задумчиво сказал Кэл, продолжая идти вперед. — И завести большую, огромную такую собаку, типа как в «Бетховене». И еще побывать в Арктике. На пингвинов посмотреть.

Повисла долгая пауза. Кэл не предполагал, что на Киарана могли произвести впечатление его мечты, но, может, хоть заставили задуматься? Впрочем, так Кэл считал, пока Киаран наконец не ответил:

— Пингвины живут в Антарктиде.

— Тьфу ты. Вот так тебе сердце и раскрывай.

Его голос прозвучал странно — будто появилось эхо. Кэл нахмурился.

— Я не…

— Стой.

Впереди что-то было. Кэл замедлил шаг.

Тоннель наконец закончился и выпустил их в какое-то большое пространство. Свет фонарика упал на каменный пол длинным отсветом — и явил им из темноты разбросанные камни, кучи камней, которые кто-то уже разбирал, складывал горками, ощупывал и осматривал, откладывая те, что сохранились лучше всего…

— Вот же херня собачья, — выругался Кэл.

Они вернулись в пещеру.

И, когда она поверила, ей захотелось кричать.

— Ты… — выдохнула Джемма, не сразу понимая, что говорит. Голос драл горло, как наждачка. — Ты… Как ты здесь вообще оказался?!

Винсент замер. На полуслове, на полужесте. Пальцы, которыми он хотел поправить сбившуюся с ее лба прядь, зависли в воздухе.

— Джем…

— Ты… Почему именно ты…

Она перевела дыхание. Слова не слушались. В груди начинало биться отчаяние, и с каждым ударом сердца оно становилось все больше и больше, так, что скоро грозило не уместиться в груди.

— Какого дьявола ты здесь делаешь, Перейра?!

Джемма перевернулась на бок, локоть болезненно скользнул по камням, но она почти не заметила. Винсент подался назад, давая ей пространство, чтобы сесть, но протянул к ней руку:

— Давай я развяжу…

Джемма не слушала:

— У тебя гребаный второй ранг! — Она сама не понимала, кого убеждает и на кого злится. Слова вылетали как из пневмомолотка. — Тебя бы не отправили сюда! Айк что… как ты… Айк бы не отправил тебя сюда, — повторила она, цепляясь за это убеждение.

Один вид Винсента здесь, в Глеаде, в аномальной зоне, из которой не было выхода, делал ее одновременно и злой, и беспомощной.

Айк бы никогда так не поступил. В Ирландии пропали специальный и старший агенты, его лучшие бойцы, — и он бы… Никогда! Не отправил на их поиски! Долбаного Винсента, мать его, Перейру!

— Мы можем…

— Он бы вызвал ЭГИС! — выкрикнула Джемма уже с нажимом. Ударила ладонью по собственному бедру.

Голос уже не сипел — он поднимался, звенел, раскачивался, угрожающе взвивался начинающейся бурей. Джемма ненавидела себя такую рядом с Винсентом: они редко ругались. Он был из тех, кто умиротворяет конфликты, а не вступает в них, и никогда не мог выдержать ни темпа, ни силы ее гнева. А Джемма не вступала в драки с теми, кто не мог ей противостоять.

— Он и вызвал ЭГИС! — Винсент попытался поднять голос до ее громкости, но тут же, словно осекшись о собственное эхо в тоннеле, сдался. — Боже, Джемма, ты можешь не…

— Тогда что тут делаешь ты?!

Он сидел ближе, чем она хотела. Совсем рядом. Лицо его было напряжено, глаза — усталые, красные. Джемма отчетливо видела, как напряглась линия его плеч. Винсент открыл рот — и на секунду замялся, хотел ответить, но в итоге протянул к ней руку и попытался сказать:

— Пожалуйста.

Она подалась назад. Слышать его, видеть его, но касаться? Еще одно подтверждение, что он прямо здесь? Она не выдержит этого. Не выдержит.

— Боже. — Он уронил руку. — Ты правда сейчас хочешь выяснить не где остальные агенты, не что происходило, пока ты была в отключке, а что тут делаю я?

— Да, твою мать, Перейра! Ты не понимаешь… Ты не понимаешь, черт!

Она яростно дернула связанными руками, выворачиваясь из дерьмового узла. Винсенту оставалось смотреть, как она отшвыривает веревки. Джемма видела по его лицу, что он не знает, как с ней сейчас справиться.

Она и сама не знала. Смотрела на него, на случившийся наяву самый страшный кошмар, и не могла заставить себя успокоиться; задавать правильные, профессиональные вопросы; узнавать нужное, а не важное.

Самое страшное случилось — Винсент оказался тут, — а Джемма не была к этому готова.

— Тебя не должно здесь быть, — пробормотала она глухо. И сразу повторила, настойчивее: — Айк бы не… Как ты попал в поисковую группу? Почему они выбрали тебя?

Из всех людей. Из всех чертовых агентов, которых они могли бы отправить…

— Они меня не выбирали.

Винсент потер переносицу, на мгновение прикрыв глаза, — он устал, очень устал, где он был? что делал? откуда этот порез на щеке? как он сюда попал? — и продолжил:

— Я попросился. — На нее он теперь не смотрел, отвел взгляд в сторону. — Когда Айк сказал, что в Ирландию отправляется группа, тут же отправил запрос.

— У тебя второй ранг, — снова повторила Джемма, и в ее голосе появились все те же умоляющие интонации.

«У тебя второй ранг, они не могли тебя отправить». «У тебя второй ранг, у тебя нет доступа к миссиям экстремальной угрозы». «У тебя второй ранг, ты не можешь быть здесь, скажи, что ты моя галлюцинация, пожалуйста, скажи».

— Они мне отказали. — Она увидела, как напряглась его челюсть. — И тогда я… Филу прикрепили к поисковой группе. — Еще и Филу. — Я зашел через его доступ. — О господи. — Там был файл дела.

— Нет, — Джемма закрыла лицо руками, — черт, нет, нет…

— Я сам взял билеты. Сам прилетел. Встретился с ними уже в точке сбора, так что…

Не убирая рук от лица, Джемма медленно откинулась назад и уперлась спиной в стену тоннеля. Ей нужно было что-то, что удержит ее от падения. Впервые за долгое время — месяцы? годы? — ей захотелось расплакаться.

— Зачем ты…

— Зачем? Зачем? — голос Винсента снова набрал силу. — Джемма! Я знаю тебя, я знаю, что ты умеешь выживать, но черт! Ты что, думаешь, я должен был…

«Ты должен был остаться дома! Ты должен был быть в безопасности!»

— Когда прошли первые месяцы, я… Что бы ты сделала на моем месте? Естественно, когда они наконец собрали группу, я не мог не…

— Что?

Винсент споткнулся о ее вопрос — и о то, как резко она отняла руки от лица. Он не успел что-либо сказать, потому что она тут же повторила:

— Что значит «прошли месяцы»?

Это заставило его непонимающе нахмуриться:

— Джемма…

Она подалась вперед. И уже понимала, что услышит что-то, чего не планировала слышать, когда спросила:

— Сколько мы считаемся пропавшими?

— Вы… — Винсент тоже что-то начал понимать по ее лицу. — Вы перестали выходить на связь двадцать первого ноября, Джемс. Это было почти шесть месяцев назад.

И закончил:

— Сейчас апрель.

— Ну, что ж. — Кэл обвел фонариком каменный купол. — Такое можно было предугадать.

Эхо его голоса разнеслось по просторному залу.

— Давай искать плюсы! Тут хотя бы можно дышать.

Он предполагал, что некоторые проходы могут быть закольцованы — все-таки не просто так построили эту гробницу, и какая-то оккультная функция у нее есть. В чем он сомневался, так это в том, что они выбрали единственный путь среди множества развилок, который привел их обратно. Значит, таких несколько — и вот это проблема.

— Свернули где-то не туда, — успокаивающе произнес Кэл, краем глаза поймав встревоженный взгляд Киарана. — Все в порядке.

— Раз вы так говорите, — покорно согласился тот, но тревожность из его глаз не ушла.

— Не делай такое лицо. У нас двухминутная передышка, — объявил Кэл, пользуясь паузой и аккуратно сажая Купера на землю. Тот безвольно откинулся в его руках, когда Кэл, закутав его голову в капюшон, уложил его на бок.

Плечи немного ломило. Сколь бы мало ни весил Купер и каким бы выносливым ни был Кэл, постоянно пригибаться и карабкаться с такой ношей на плечах оказалось той еще задачкой.

— Давай я научу тебя еще одной мудрости. — Кэл сделал несколько взмахов локтями. — Если не знаешь, что делать, — делай то, что можешь. Так что не паникуй. Все в порядке. Действуем по плану.

Киаран ничего не ответил. Оба они понимали, что «все в порядке» — успокоительная ложь, потому что в таком месте, как это, ничего не могло быть ни «в порядке», ни «по плану». Но, видимо, именно ложь ему сейчас и была нужна — спорить Киаран не стал, только молча кивнул.

— Пить хочешь? Есть? Нет? Тогда погнали. — Кэл, махнув руками последний раз, снова принялся загружать Купера себе на плечи. Блин, когда этот парень очнется — а Кэл надеялся, что он очнется, — надо будет взять с него плату за проезд.

— Мы не будем пробовать другой вход?.. Их тут еще два.

Фонарь Киарана высветил прямую до другого конца зала, туда, где стояла, нетронуто и молчаливо, одна из запечатанных ниш.

— Нет. Начнем выходить из разных — запутаемся, и будет еще сложнее. — Уже привычным жестом перехватив Купера под коленями, а другой рукой достав из кармана пистолет, Кэл отправился обратно к тянувшему холодом проходу. Тот больше не казался жутким — обычная каменная арка. Уже около нее он обернулся. — Идешь?

Киаран все еще стоял на месте. Свет от его фонаря вступил в игру с искусно выбитыми углами на стенах пещеры и теперь создавал причудливые резкие тени, шевелящиеся вокруг закрытого прохода.

— Киаран?

Тот рассеянно кивнул, бросая последний взгляд на игру теней.

— Иду.

В Управлении существовали строгие протоколы реагирования.

Протоколы, протоколы, протоколы… Когда-то, закончив подготовку в Академии и думая, что теперь-то начнется настоящая охота на монстров, Джемма споткнулась почти о каждый. Ей нравился адреналин, нравилось спускаться по окровавленным ступеням в подвал заброшки на задворках Сан-Бернардино, зная, что там, в темноте, ее будет ждать дуэль: выживет тот, кто быстрее и смертоноснее. Что ей не нравилось — это нагромождение правил, ограничений и строгие инструкции.

«Если субъект проявляет угрозу, ваши действия…»

«Если ваши действия по ликвидации угрозы стали причиной появления гражданских свидетелей, ваши действия…»

В случае исчезновения шестерых агентов, включая агента пятого ранга, протокол реагирования был бы весьма однозначен.

На место командировалась группа ЭГИС.

Джемма это знала; она предполагала, что рано или поздно ЭГИС появится в Глеаде.

Чего она не предполагала, так это того, что ЭГИС будет здесь настолько поздно.

Винсент спросил ее, сколько, по ее мнению, они здесь находились, — и Джемма поняла, что затрудняется с ответом.

Неделя? Две? Три? Иногда она не могла вспомнить, события какого дня соседствовали с другими; не могла вспомнить точные слова Кэла, которые, как ей казалось, он произносил совсем недавно, — но Джемма думала, что это от усталости. Спутанность сознания, черт, запудренность мозгов — Самайн сильно постарался, чтобы Джемма не была уверена ни в том, что говорит, ни в том, что думает.

Оказалось, Самайн постарался куда сильнее.

Ноябрь. Декабрь. Январь. Февраль. Март. Апрель.

Шесть месяцев.

— Почему они решали так долго? — спросила она, когда остыла достаточно, чтобы в глазах не щипало каждый раз при взгляде на Винсента.

Она до сих пор не могла смириться с тем, что он здесь, перед ней, — но нужно было начать задавать правильные вопросы, вернуться в рабочий режим. Джемма-истеричка никогда не сможет вывести его отсюда живым, только Джемма — специальный агент.

— Айк бы послал запрос на ЭГИС через семьдесят два часа после того, как мы пропали. Почему шесть месяцев?

Ответ ей не понравился.

После исчезновения американских агентов в глуши, в чужой стране Ирландской службе пришлось наконец обратить внимание на то, что происходит посреди их чертового острова. Они отказались пускать сюда еще одну группу иностранных оперативников, прежде чем смогут сами расследовать исчезновение. А затем пропали и их агенты.

— Двое. Затем их правительство хотело закрыть периметр, потому что по их протоколам…

Снова гребаные протоколы.

Затем наступила зима («Имболк», — подумала Джемма, практически услышав голос Нормана) — время повышенной паранормальной активности в Ирландии, и американцев просто-напросто отказывались пускать в страну, пока местные агенты не устранят «более актуальные угрозы».

— Айк рвал и метал, — сказал Винсент. — Но это международный уровень, он тут ничего не мог сделать…

Когда он спросил ее, что здесь происходит, Джемма смогла заставить себя сосредоточиться, чтобы донести обрубленную суть: экстремальный класс угрозы, демоническая сущность, возникшая вокруг аномальная зона. Но когда он задал вопрос, где Кэл и остальные, Джемма запнулась.

Она не знала, где они. Ни один из них. Пережитая ночь все еще вспыхивала в голове отдельными кадрами, и на Джемму накатила очередная волна тревоги, когда она поняла, что Норман и Блайт остались где-то совсем одни.

Ей нужно было возвращаться — и срочно. Она бы так и сделала — встала бы прямо сейчас и, не обращая внимания на кружащуюся голову и слабость, принялась бы карабкаться по камням, ползти обратно сквозь лес, пока не добралась бы до деревни.

Но теперь?

Ощущая, как Винсент двигается в полутьме рядом с ней, копается в рюкзаке — «тебе нужно поесть», — слыша его голос, она цепенела от страха. От одной мысли о том, чтобы привести его туда. Здесь, в темном тоннеле, его присутствие все еще не было окончательно и бесповоротно настоящим. Но что будет с Джеммой, когда она выведет его на поверхность и поймет, что теперь он заперт тут, с ней? В месте, где она не контролирует себя достаточно, чтобы его защитить?

Когда Винсент всунул ей в руки какой-то сверток, Джемма раскрыла его и принялась есть, даже не обращая внимания на то, что делает. Только ощутив вкус еды на языке так ярко, что свело скулы, она поняла, что это самый обычный походный сэндвич, — и не смогла вспомнить, когда ела в последний раз.

Кто знает, может, это было полгода назад.

От враз ощутившегося голода мир как будто стал стократ более реальным. Краем глаза Джемма видела, как Винсент сел рядом с фонарем, привалившись спиной к стене тоннеля. Она все еще старалась не смотреть на него, будто это могло хоть чем-то помочь. Дура. Ничего тут уже не поможет. Как это вообще могло произойти, почему это случилось, кто и как это допустил, черт возьми?!

— Джемма?

Голос Винсента был таким, будто он увидел по ее лицу, что она снова начинает злиться. Не будто. Он и увидел. Слишком хорошо ее знал.

— Почему вообще Филу разрешили присоединиться к оперативной группе? — не поднимая на него глаз, потребовала она ответа. — Потому что он кандидат?

— Канди… О, — его голос стал почти неловким, будто он не хотел ей что-то сообщать. — Джемма, он… — Винсент потер шею. — Его перевели в ЭГИС. Четыре месяца назад.

Джемма откинулась на стену, сжимая бутерброд так, что из того полезли бекон и листья салата. В груди начала подниматься волна бешенства. На Винсента она все еще не смотрела.

— Потрясно, — рубанула она, чувствуя, как злость поднимается по глотке и превращается в металл в ее голосе. — Просто потрясно.

— Ты что, завидуешь? Сейчас?

Он попытался разрядить атмосферу шуткой, но Джемма отрезала:

— Я его убью.

— Дж…

— Если бы его не взяли в ЭГИС, ты бы не смог припереться сюда за ним. — Она подавила порыв отшвырнуть бутерброд. — Да даже если… Чем он вообще думал?!

Она вскинула глаза инстинктивно, пытаясь найти хотя бы какую-то цель для своего гнева, — и встретилась с Винсентом взглядом. Это — он, его взгляд, его лицо, реальность его лица — разозлило ее еще больше.

— Как он… В ЭГИС что, все полные идиоты?! Никто не запретил ему брать в команду не прикомандированного начальством агента?! Филу что, сошел с ума?! Ты его брат, он должен был…

— Я подделал приказ.

Злость на Филу разбилась об эти слова, как разогнавшийся болид о бетонный столб: Джемма замерла на полуслове, глядя на него. Винсент отвел глаза — как делал всегда, когда чувствовал себя перед ней виноватым. Уставший, испачканный, с загнанным взглядом, он сидел тут, сидел перед ней, потому что…

— Ты сделал что? — Ее голос стал опасно низким.

— У меня был старый образец, — просто сказал Винсент. — Еще с дела в Ла-Пасе. Я не отдал тогда Еве все оригиналы, просто забыл и… — Он пожал плечами, будто это какая-то мелочь. — Я сказал Филу, что если он не прикроет меня, то я иду сюда сам. Один или с ним, неважно.

После этих слов Винсент посмотрел на нее, и на этот раз в его взгляде не было вины. Они оба знали, почему он это сделал, — и от этого знания Джемме захотелось его ударить.

Придурок сделал это из-за нее.

Джемма вскочила на ноги, чуть не ударившись головой о низкий потолок, но даже не заметила этого.

— Ты кем себя возомнил?! — прохрипела она, не узнавая собственный голос. — Спасителем, Перейра? Рыцарем? Ну молодец! Пришел сюда! В эту дыру! Чтобы что?! Чтобы умереть рядом со мной?!

Эхо от ее крика отхлынуло от стен и вернулось, постепенно тая между ними: умереть… реть… еть…

Как какое-то проклятое пророчество.

— Ты не умираешь. — Она видела, как Винсент пытается сохранять спокойствие. И знала, что в следующий момент кретин снова попытается использовать шутливый тон. Так и случилось. — Не умираешь ведь?

— Ты понятия не имеешь, что тут происходит!

Джемма наконец отшвырнула бутерброд. Голода она опять больше не чувствовала. Ей снова хотелось разрыдаться — и она снова не могла себе этого позволить.

— Тебе следовало сидеть дома, мать твою!

Винсент тоже начал подниматься:

— Джемс…

— Не называй меня так!

Он замер, остановившись на одном колене, и посмотрел на нее снизу вверх. Джемма отвернулась, обхватывая голову руками, будто пытаясь удержать ее на месте. Джемма-истеричка победила — она чувствовала, как дрожат пальцы, — но сейчас ей была нужна, необходима Джемма с трезвым умом.

Криками ты уже ничего не изменишь, сказала она себе. А значит, ты должна думать о том, что будет дальше, а не о том, по чьей вине это случилось.

За ее спиной Винсент, судя по шороху, все-таки встал. Она услышала, как он вздохнул:

— Послушай, я не…

— Забудь, — перебила Джемма, опуская руки. — Это уже неважно.

Неважно, как Винсент сюда попал. Уже — нет. Это случилось, а значит, она не может себе позволить просто… Он не может умереть. Не здесь. Она не может позволить ему умереть.

Она должна вытащить его отсюда, чего бы это ни стоило.

— Собирайся, — бросила Джемма не оборачиваясь. — Нам нужно выбираться. Мы идем наверх.