Как поймать монстра. Круг третий. Книга 1

42. Объект исключительной угрозы

Норман что-то разложил на столе и взмахнул рукой: смотрите.

— Так. Ну. Это карта, — прокомментировала Джемма, освещая стол фонарем, а потом нахмурилась.

Да, точно карта — из старых, на желтой плотной бумаге. На ней не было ни плана деревни, ни шахты, но Джемма все равно безошибочно нашла низину, в которой они застряли.

— Подарок от любимых сектантов? — спросил Доу с подозрением.

— Смотрите, — резко мотнул головой Норман, — черт возьми, смотрите внимательнее! На реку, вот, глядите. — Он повел вокруг деревни пальцем. Дрожащим и грязным настолько, что на карте оставался земляной след, но, казалось, Нормана это не волновало. — Видите?

Сначала Джемма не поняла, на что смотрит. То есть увидела-то сразу, но мыслям понадобилась пара мгновений, чтобы состыковаться. Потом до нее дошло.

Палец Нормана двигался по всем им знакомой реке, с которой они сталкивались не раз и не два. Но на этой карте река не изгибалась полукругом, как на той, что была у Кэла: она полностью огибала деревню, заключая ее в кольцо.

Огромное кольцо.

Доу тоже понадобились секунды — он медленно склонился над столом, помолчал и только затем сказал:

— Почти идеальный круг.

— Да, — со свистом втянул воздух Норман, лихорадочно кивая. — Да, да! Изгибы есть, но в рамках допустимой погрешности, особенно при масштабировании… Это круг. — Он посмотрел сначала на одного, потом на вторую. — Вы понимаете?

Да всё они понимали. Джемма села и устало оперлась на стол, продолжая глядеть на речное кольцо. Правда, начавшая выползать из-за рухнувшей иллюзии, принимала слишком огромные очертания. Медленно ворочаясь, она начинала показываться из темноты — массивная, тяжелая, неотвратимая.

— Это естественный защитный круг, — возбужденно произнес над ней Норман. — Огромный концентрический барьер!

Невероятных размеров.

— Для духов не нужен такой круг. Он слишком большой, — вторил ее мыслям Доу. Он рывком пододвинул к себе карту. — Зачем кому-то мог понадобиться настолько огромный барьер? Здесь, — он провел пальцами по бумаге, — да здесь миль восемь в диаметре! Больше!

И все же, подумала Джемма, это идеальный круг.

— Хочешь сказать, — спустя длинную паузу продолжил Доу, — то, что здесь заперли, было настолько сильным, что понадобился круг подобного размера, верно? Так это херня собачья. Какой самый большой концентрический круг ты знаешь, библиотекарь?

— Не надо меня проверять! Три Луны Аккпаралата в сирийском Эр-Раке. — Норман враждебно скрестил руки на груди. — Самый большой и самый древний защитный барьер в мире.

«Да», — подумала Джемма. Это знает каждый агент — на первом курсе Академии это одна из самых впечатляющих историй. Джемма почти вспомнила, как готовилась к сдаче теории, ночами лежа в обнимку с материалами… Давным-давно, месяцы назад, годы, столетия… Сколько времени они здесь провели?..

Да, Джемма читала историю о Трех Лунах. Считалось, что примерно в первом веке до нашей эры древний месопотамский волхв запечатал в них сильнейшего за всю историю духа… То, что тысячелетия спустя американцы, считая себя самыми умными, назовут «объектом исключительной угрозы». Аккпаралата принято называть одним из первых охотников на нечисть в мире, а легенда о том, что он справился с сущностью настолько сильной, что она изводила целый город, принималась Управлением за подлинную. Что примечательно: только ценой самопожертвования волхву удалось запечатать и уничтожить так и оставшегося в аккадско-шумерской мифологии демона Пазузу, Насылающего Голод.

Концентрический круг, который понадобился, чтобы сдержать мощь Пазузу, был огромным.

Две с половиной мили.

Доу смотрел на карту затравленно — слишком много непривычных выражений на его лице за такой короткий срок, но Джемма почему-то не смогла наскрести в себе желания это прокомментировать. Она опустила лицо в ладони, пытаясь осознать, с чем они столкнулись.

Защитный барьер восемь миль в диаметре.

— Более того, — взволнованно продолжил Норман, — я… Я не думаю, что река была единственным концентрическим кругом. Мойра говорила…

Джемма вскинулась. Они с Доу обменялись взглядами, но промолчали. Норман путался в показаниях: как Мойра могла что-то сказать, если «никаких деревенских не было»?

— …о каких-то других методах защиты. Она сказала… что Патрик зажег пасхальные свечи раньше…

…чем загорелись священные костры Белтейна.

Джемма вздрогнула, и фонарь в ее руке дернулся. Откуда она это знала?

— …чем загорелись священные костры Белтейна. Я пока не определил, что это значит, но она говорила в негативном контексте. И что некие «они» позаботились об этом заранее. Не сказала кто, — Норман растерянно развел руками, — но имела в виду не себя, не деревню… Возможно, пиктов. Первый круг разбил святой Патрик, но «они знали, что первый круг его не удержит», вот как она сказала. И еще: «но мы разбили и второй круг». Мы — это, очевидно, жители деревни.

Слишком много информации. Джемма потерла лоб. Она запуталась. Почему никто просто не может сказать ей, кого надо убить? Просто, черт возьми, покажите пальцем!

Но никто не покажет. Вряд ли можно убить того, кого пытались сковать восьмимильным защитным барьером.

— Они возвели плотину, чтобы начать строительство шахты, — тем временем задумчиво произнес Доу и ткнул пальцем туда, где плотина перекрывала реку так, что к сегодняшнему дню от нее остался только полукруг. — Перекрыли поток, русло обмелело… Барьер разрушился. Вот что такое «второй круг», если она не врет. — И спросил: — Так, раз уж вы с ней подружки, она не сказала, кого здесь заперли?

Норман взволнованно закусил губу, и Доу сразу недовольно выдохнул, а Джемма поняла: ответ им не понравится. Пробормотав «секунду», Норман потянулся к краю стола, и только сейчас Джемма увидела там, среди мусора и разрухи, книгу. Ту самую, которую они отрыли с Блайтом, со спиралью на обложке. «Старина…» Какая-то, в общем, «Старина». Вот тебе и неуважение к литературе.

Норман положил ее поверх карты, под свет фонаря, и легко открыл сразу на нужной странице:

— Как я уже говорил… если бы вы потрудились послушать…

Доу хватило совести промолчать.

— Кельты называли его Кет Круах, «Повелитель Холма». — Норман рассеянно погладил книгу тыльной стороной ладони. — Святой Патрик, явившись сюда с христианской миссией, разбил его статую. Думал, наверное, что победил язычество. Но, как я понимаю, он только разрушил один из кругов. Здесь говорится, что статуя Кет Круаха стояла в окружении двенадцати каменных воинов. Видимо, какая-то защита.

Норман замолчал, но никто его не подгонял. Наконец настало время слушать.

— В любом случае святой Патрик разбил их все. Гордясь победой, он назвал поверженного идола именем, под которым тот стал известен в ирландских мифах, — Кром Круах, «Склонившийся с Холма». Но мы, конечно, знаем его уже под другим именем.

Норман положил обе ладони на книгу, будто собирался прочитать какое-то заклинание. В свете двух фонарей он внезапно показался Джемме не взволнованным, а задумчивым и слегка рассеянным.

— Легенда про Кет Круаха родилась не при кельтах… Нет, он уже достался им легендой. Достался как темное наследие от тех, кто жил здесь раньше. Настолько темное, что в Средние века кельты не произносили его имени, — высказал наконец свою догадку Норман. — Они… спрятали его под маской. Придумали хрононим. Заменитель. Дали название не ему, а периоду, которым Он владел: концу осени и всего живого. Началу зимы, времени, когда все живое умирает. А все, что умирает зимой на этих землях, принадлежит Ему.

Джемма кивнула сама себе, когда Норман произнес:

— Самайну.

Сайласа никогда не удовлетворяли простые ответы.

Ни в репозитории Вивария, где он вырос, ни в Управлении после ему никогда не говорили: «О, Сайлас, как же нам повезло, что гибрид кровожадной твари не оказался недоумком!» Ничего такого. В основном их волновали все те же вопросы, что и в его детстве: насколько он быстрее, сильнее и опаснее. Самого же Сайласа почти ничего не волновало. Ему просто не хотелось оставаться там. Там мир был слишком маленьким, слишком стерильным для того, у кого было к этому миру очень много вопросов.

Для того, кого простые ответы никогда не удовлетворяли.

Может быть, поэтому он и пошел в гоэтику.

«Странный выбор. — Ему было шестнадцать, когда доктор Паудерли, поправив очки на своем сухопаром вытянутом лице, сказала ему это. — Я обсужу все с коллегией, но, Сайлас… Если ты хочешь получить разрешение на прохождение подготовки… С твоими способностями… Почему не ликвидатор?»

Как насчет того, что убивать других монстров, когда ты сам монстр, — какое-то лицемерное дерьмо, нет? Впрочем, он, конечно, не озвучил этого доктору Паудерли.

В любом случае Сайлас был достаточно умен, чтобы стать гоэтиком.

И вот куда это его привело.

В место, где все ответы, которые он когда-либо получал, оказались бесполезны. Где все, что он раскладывал по полочкам всю свою жизнь, и все, что он узнавал о большом мире за пределами репозитория, больше ни черта не работало.

Он думал, что сумеет вычислить очаг, ведь в этом нет ничего сложного, — ошибка. Он был уверен, что Роген одержима, — ошибка. Он считал, что все духи, демоны и сущности подчиняются одним и тем же правилам, незыблемым, как законы природы, — ошибка.

Сайлас ошибался снова и снова.

Его никогда не удовлетворяли простые ответы.

Но, видит бог, он начинал выходить из себя.

— Здорово, — выплюнул он. Хотелось курить. Еще больше — есть. — Обычно я бы сказал, что раз это запечатали, то оно должно иметь классификацию. Гребаный класс угрозы. Предложил бы действовать как и с любой демонической тварью. Но давайте, удивите меня. Может, есть что-то еще?

— Нет, ты прав… — растерянно кивнул Эшли (безответственный идиот, пусть не думает, что Сайлас спустит это ему с рук), оглядывая стол.

Роген, видимо, устала держать фонарь и положила его, так что теперь комната освещалась криво, однобоко. За окном темнело, и тусклый свет превращал окружающую разруху в интерьер из фильма ужасов.

— Классификация…

Сайлас полез в карман за последней пачкой.

— Я думаю, — наконец решился Эшли, подбирая слова, — я думаю, это божество.

Роген удивленно повернулась. Рука Доу замерла на полпути.

— Извини-ка, — довольно вежливо для этой ситуации сказал он. — Ты думаешь, это что?

— Я имею в виду… — Норман всплеснул руками. — Мне кажется, что в этом случае «божество» — подходящая классификация. Почему ты на меня так смотришь?!

Потому что Сайласа никогда не удовлетворяли простые ответы. Но ты их, твою мать, слишком усложняешь.

— Люди называют «богом», — Сайлас изобразил пальцами кавычки, — чуть ли не любую силу, которая действует в плоскости, выходящей за рамки их понимания. Что значит «подходящая», библиотекарь? Подходящая для чего? Для очередной библейской байки?

Эшли свел брови к переносице.

Злишься? Иди к черту.

— Для того уровня угрозы, который я подразумеваю, — огрызнулся он.

— Ну и какой уровень ты подразумеваешь? Ты хочешь теперь называть «божеством» объекты критической или экстремальной угрозы? Но ни один дух класса Э, а это, если ты забыл, самый высокий существующий класс, не способен на…

— Черт, да просто экстраполируй! — вспылил Эшли. — Здесь почти нет людей, ему нечем питаться! Поставь мысленный эксперимент: что будет, если поместить эту сущность в городские услови…

— Мы не знаем его характеристик, чтобы делать такие допущения!

— Они прямо перед тобой!

— То, что прямо передо мной, не укладывается в Э, но это не повод называть эту тварь боже…

Эшли рявкнул:

— Есть класс угрозы выше Э!

После этого никто ничего не сказал. Сайлас очень-очень медленно поднес сигарету ко рту. Роген уронила лицо в ладони и глухо что-то простонала.

Глянув на нее, Эшли тише добавил:

— Он неофициальный. Но вы прекрасно знаете, о чем я.

Сайлас неожиданно ощутил, насколько сильно замерз. И устал.

Управление ранжировало всех существ — «объекты», прекрасное, безопасное слово, черным по белой бумаге с официальным штемпелем, — по уровню угроз. Как только что-то неизвестное попадало в базу данных, ей тут же присваивалась одна-единственная буква, которая тем не менее несла смысл для каждого агента.

Восемь уровней угроз, от нулевой — буква Н — до экстремальной — Э.

Но работа агентов не всегда ограничивалась официальной бумагой со штемпелем. Были случаи — говорили, что это пустые сплетни, обычные офисные легенды, — когда Управление присваивало и другой статус.

Класс Х, класс «Икс». Объект исключительной угрозы.

Серьезно, Норман Эшли, иди к черту.

Краем глаза Сайлас увидел, как Роген поднялась с места. Он бы, ей-богу, сейчас не удивился, если бы она взяла пистолет со стола и пустила в них по пуле — просто потому, что божество класса «Икс» так ей приказало. А что, почему бы и нет? Но на деле Роген просто молча скрылась на кухне. Прошло несколько долгих секунд — и загремела печь.

Да, подумал Сайлас, прикрывая глаза. Хорошая идея.

Когда он открыл их снова, Эшли опустился в кресло напротив него, нервно перебирая пальцы. Сайлас не знал, что его злит больше: всё вокруг, изнуряющий голод, постоянный холод, то, что сегодня земля под ногами решила развалиться на кусочки, или то, что он сейчас вскрывал свою последнюю пачку. Больше сигарет не было и не будет.

— Закономерность возникновения энергетических сущностей проста, — медленно и устало сказал Эшли. — Есть некое событие или место, которое провоцирует возникновение энергетического потенциала… Который, в свою очередь, и становится причиной последующих событий с той же энергетической полярностью. Я знаю, — вздохнул он, когда Сайлас открыл рот, — что ты это тоже знаешь. Дослушай, пожалуйста, до конца.

Роген появилась в дверях, отряхивая руки. Сайлас отчетливо ощущал, как в кухне постепенно поднимается температура, и почувствовал что-то похожее на благодарность. Лицо у Роген было таким же усталым, как у Эшли и, скорее всего, как и у самого Сайласа.

— Норман, — попросила она, — пожалуйста, у нас нет времени…

— Нет, это важно, — покачал головой тот. И посмотрел на Сайласа. — Ты ведь ищешь логику. Но и я тоже. Я… В то, что я сейчас скажу, вы должны поверить сразу, иначе мы потеряем кучу времени. — Эшли обвел их взглядом.

Сейчас Сайлас, если честно, был готов ко всему, так что просто махнул рукой. Валяй.

Эшли глубоко вдохнул. И потом произнес:

— Как я и сказал. Не было никаких деревенских. — Он зябко потер грязные, в ссадинах руки. — Мы всё правильно поняли, это были тысяча восемьсот восьмидесятые. Только вот они не врали: это не их предки сюда приехали. А они сами.

Сайлас задержал дыхание. Это состыковалось неожиданно правдоподобно: иллюзия наложена не только на сами дома. Все, кого они видели, давно уже мертвы. Все, что они здесь видели, случилось сотню лет назад.

— Думаю, Йен искал прииски и вышел на эту местность. Привез сюда остальных из Лимерика. А затем… затем Самайн начал на них влиять. Может быть, как на нас? Не знаю. Мойра не объяснила точно, ведь призраки не могут говорить прямо…

Сайлас опустился на скамью напротив Эшли, и тот поднял на него взгляд:

— Но вот что я знаю: Самайну нужна была Мойра. Он что-то сделал со всеми… со всеми остальными. Но не с ней. Она заперлась в этом доме, — он посмотрел в сторону комнаты старухи, — а затем выстрелила себе в голову.

— В глаз? — сообразил Сайлас.

Эшли кивнул.

— Как ты знаешь, обычно сила объекта зависит от времени его существования… А Самайна запечатали здесь пикты. Знаю, вы обычно пропускаете мимо ушей все, что я говорю, но…

— Докельтское население острова, — перебил Сайлас. — Прибыли сюда после окончания Валдайского оледенения. Оставались в изоляции до прихода римлян. — Он пожал плечами. — Я все помню. Даже если иногда это кажется мне полным бредом. Так сколько это веков, библиотекарь?

— Не веков, — покачал головой Эшли. Он вытянул ноги и уткнулся ими в ножки скамьи, опустив взгляд на свои ботинки. — Думаю… по моим расчетам…

Ну же. Скажи это. Сайлас готов пообещать, что не будет спорить. Уже плевать.

— Около двенадцати-тринадцати тысяч лет.

Роген ничего не сказала — только откинула голову на дверной косяк, прикрывая глаза. А вот Сайлас ощутил, как голод, терзающий желудок, сжал и выкрутил его. Болезненный спазм заставил прижать ладонь к животу.

«Не демон. Божество», — сказал библиотекарь, глядя на них своими дурацкими честными глазами. «Тринадцать тысяч лет», — сказал он, и эти слова лезвием гильотины зависли в воздухе. Казалось, если кто-то пошевелится и издаст звук, она рухнет. Больше никто ничего не говорил.

Мы не выберемся отсюда живыми, опустошенно подумал Сайлас, поднося сигарету ко рту. А затем остановился, потому что первым услышал хруст снега. И шаги. К тому моменту, как дверь снова распахнулась, он уже был на ногах.

— Приветики-котлетики, — прохрипел Махелона, которого Блайт втащил в дверной проем.

Его тело было сплошным красным пятном.

Вы стоите в кругу. Белтейн никогда не наступит. Холмы никогда не закроются. Свеча вспыхивает и чадит.

Слова, сказанные Им — Самайном ли, Кет Круахом или как там эта тварь себя величает, — носились в голове Джеммы по кругу, как идиотская бегущая строка, пока она методично работала иглой. Кровотечение еле прекратилось: Джемма думала, что кровь никогда не остановится, столько тканей было повреждено. Но потом в какой-то момент она наконец перестала течь — и Джемма тут же схватилась за иглу.

Кэл опять сделал невозможное — не умер от потери крови, добираясь сюда с холма. Джемма оставила удивление на задворках сознания, сосредоточившись на том, чтобы вытянуть его из костлявой хватки смерти, вцепившейся ему в бок.

«Вы стоите в кругу, — повторяла она про себя, пытаясь не думать, что в ее руках находится жизнь Кэла. — Свеча вспыхивает и чадит».

«Ну и что ты имел в виду?»

С Белтейном было более-менее очевидно. Первое мая, праздник весны и жизни, которым отмечали конец зимы или, по-другому, как теперь стало ясно, конец Самайна. Вполне вероятно, что в древности Кет Круах властвовал над этим местом всю зиму и покидал его только с приходом Белтейна… Но если этот урод давным-давно освободился, то почему это теперь Белтейн не должен никогда наступить?

— Полегче… детка, — просипел Кэл, дернувшись под рукой Джеммы.

Та мрачно взглянула на него исподлобья:

— Дал себя достать, ковбой? Теперь терпи.

Почему он еще не отрубился? Как он вообще остается в сознании? Джемма верила в Кэла, как ни в кого другого, — ни одно слово из тех, что он сказал ей ночью, не было ложью, — но не в то, что с такой раной можно умудряться разговаривать.

— У-у-у… грубиянка… Норман… посвети ей… прямо в глаз.

— Лежи смирно.

Кэл послушался: откинул голову на кухонный стол — слава богу, в реальности все еще достаточно крепкий, чтобы его выдержать, — и закрыл глаза. Норман, который стоял с двумя фонарями и светил Джемме, взглянул на нее совершенно несчастно. Винил себя, конечно. Особенно после речей Доу. И Норману следовало подготовиться: не в характере Доу забывать то, что он считает преступным идиотизмом.

Боже. Почему она вообще об этом думает?

Почему Белтейн не должен наступить?

Стол заливала кровь, Джемму заливала кровь, все вокруг невыносимо заливала кровь, и Джемма со страхом ждала очередного приступа — и был он, сукин сын, и красным, и бурым, и ледяным, и все это в самые неподходящие моменты. Если ее снова накроет — игла может дернуться и…

Черт, это полотенце всё: Джемма прижала его к еще не зашитой части раны, но из-под пальцев по костяшкам тут же полилась кровь.

В следующую секунду рука с татуированными пальцами забрала у нее слепленный кровавый комок и приложила к ране мокрое и чистое полотенце. Джемма на мгновение позволила себе вскинуть глаза: лицо у Доу было нечитаемое.

— Тебе лучше здесь не находиться, — рвано сказала она, возвращаясь к делу. — Мы с Норманом справимся.

— Скажи это Норману.

Норман ничего не сказал, стоя по другую сторону стола.

— Иди, Доу, — настояла Джемма. Мышцы живота Кэла под ее рукой натужно вздрогнули, когда игла вошла глубже, чем следует. — Я не хочу, чтобы…

— Я слетел с катушек и сожрал Махелону? — едко перебил тот.

«…херово стало еще и тебе».

Джемма набрала полные легкие пропитанного кровью воздуха и заперла его там вместе со словами. Ладно. Хочет сам додумывать и сам оскорбляться — пусть. У нее нет на это времени. У них с Кэлом нет.

— Странно, — сказал Доу уже спокойнее, — что он еще не откинулся и без моей помощи…

За стенкой что-то громыхнуло — может быть, Блайту снова поплохело, может, он что-то уронил, а может, это тварь вломилась к ним через окно. Господи, хрен знает, зачем Самайн их столько здесь маринует, но сейчас у него получилось бы убить их без всяких усилий: команда инвалидов. Один хромает так, что передвигается с кочергой, другой с откушенным боком, третий скоро окочурится от холода или голода, четвертому просто постоянно херово, а пятая на всю голову больная. Команда мечты.

У Самайна целый век не было компании — и вон какая подобралась.

— Кто-нибудь, сходите, черт возьми, проверьте! — велела Джемма, щедро поливая рану антисептиком и не поднимая головы. — И держите ровнее свет!.. Да черт, Доу, сходи же ты! И если там эта тринадцатитысячелетняя тварь, — добавила она, когда Доу убрал руку, — то скажи ей отсосать. Никто сегодня не откинется, понятно?

— Тринадцатитысячелетняя, — проворчал тот, наклоняясь к ведру, чтобы что-то сполоснуть, — ну да. Всего немногим старше, чем мой дед.

— У тебя никогда не было деда, — еле слышно пробормотал Кэл с закрытыми глазами.

— Технически он был, — раздался снизу голос Доу. — Просто его сожрали. — Он выпрямился и снова положил перед Джеммой чистое влажное полотенце. Затем посмотрел на Кэла, но тот молчал. — От меня здесь больше пользы, чем от библиотекаря. Может, я… Ладно, ладно, я понял, Роген. Голодный вампир уходит. Надеюсь, — сказал он в сторону, видимо Норману, а затем двинулся к двери, — теперь кое-кто выучит, что у всякого решения есть последствия.

— Ты не имеешь никакого права на меня злиться.

«Ох, — подумала Джемма, отрываясь лишь на секунду, чтобы вытереть мокрые от крови руки — игла скользила. — Ну кто тебя за язык тянул, дурной».

Судя по звуку, Доу остановился уже в коридоре, а затем медленно, словно наслаждаясь тем, что Норман все-таки ввязался в этот разговор, повернулся.

— Я на тебя не злюсь, библиотекарь, — с фальшивым дружелюбием сказал он. — Я лишь раздражен тем, что твои исчезновения всегда оборачиваются для нас дерьмом.

— Я не нарочно пропадаю, — огрызнулся Норман. — Я…

— Да ну? — перебил его Доу. — Хочешь сказать, тебя снова выкрали?.. Ну вот и всё. Прежде чем бежать за своей призрачной подружкой, следовало включить мозг и подумать. Ты поставил под удар всю команду, — голос его стал хлестким, как удары розгами. — Из-за тебя Махелона выбыл из игры. Это произошло, пока ты болтал с мертвой старухой, не удосужившись никого предупредить.

Норман ничего не ответил.

— Подумай об этом на досуге, — закончил Доу.

И ушел.

Некоторое время стояла тишина. Джемма почти справилась: ткани поддавались, и стало намного легче орудовать иглой. Весьма вовремя: она израсходовала почти весь антисептик, что у них был.

— Он не имеет никакого права на меня злиться, — несчастным голосом наконец повторил Норман. — Почему когда ты позволяешь себе сойти с ума, то и черт бы с тобой, блаженной, а если я делаю что-то странное, то он хочет меня сожрать? Мойра не стала бы разговаривать, если бы со мной кто-то был или если бы я промедлил, я знаю это, я…

— Он голоден, — спокойно прервала его Джемма. — И голод делает его злым. Нам нужна еда. А тебе, — она обратилась к пошевелившемуся Кэлу и принялась протирать мокрой от антисептика салфеткой законченную ярко-красную вереницу стежков, — нужно лежать и не шевелиться. А еще лучше — спать.

Кэл приоткрыл глаза. Джемма оценила его взгляд: осоловевший и в расфокусе, но вполне осознанный. Кэл даже умудрился ей подмигнуть. Боже. Она наклонилась и прижалась губами к его виску. Потом отстранилась и сказала:

— Шрам будет от подмышки до пятки. Уродливый и огромный.

— Круто, — устало улыбнулся одними губами Кэл. — Ваще отпад.

Когда Джемма, с пистолетом на коленях, наконец прикорнула в кресле напротив входной двери, Норман взял один из фонарей с пола и юркнул в темный коридор, чтобы на ощупь толкнуть дверь спальни Мойры. Та скрипнула, послушно его впуская. Света здесь не было: полная темнота, которую он нарушил. Преодолевая собственный страх, Норман посветил вниз, боясь, что ничего не найдет.

Но нет, как они и сказали, тело отнесли сюда.

Белое пятно фонаря высветило мужчину европейской внешности. В возрасте, но моложавого. Когда-то у него была хорошая стрижка с выбритыми висками, но сейчас она превратилась в отросшие лохмы, залитые кровью и черной жижей. Его, Нормана, свитер на трупе незнакомого человека смотрелся дико.

Некоторое время Норман молча разглядывал тело, осмысливая реальность.

Все это время никакого Купера не было.

Джемма решила, что труп на улицу пока вытаскивать не будут. «Оно дополняет интерьер» — вот как она сказала. Норману это почему-то придало сил — не то, что ночевать придется в компании трупа, а ее черный юмор. Словно всё в порядке, пока Джемма может шутить. Даже если он знал, что вытаскивать наружу труп она не хочет, чтобы не привлекать кровью существо, бродившее вокруг.

Прикрыв дверь — та особо не послушалась, шатаясь на одной петле, — Норман вошел в другую спальню. Свет фонарика отразился от оконного стекла, на мгновение выхватив его собственную фигуру, от вида которой Норман вздрогнул. Снаружи завывал и бился ветер, беснуясь по всей долине. Чернота за окном пугала и наводила на мысли, что рассвет еще нескоро… Если вообще наступит.

Киаран спал.

Он забрался в спальный мешок и лежал на боку в углу комнаты, свободном от кровати. Другая кровать оказалась съехавшей в дыру в полу, и Норман, несмотря на то что был в ботинках и куртке, будто почувствовал, как дует по ногам.

Может, ему тоже следовало прилечь, но Норман знал, что не заснет, пока Кэл не очнется, а Джемма не скажет, что с ним все будет в порядке. Поэтому он поднял с пола еще один спальный мешок и накинул на Киарана вторым слоем. Тот не проснулся. На мгновение Норман испугался, что Киаран все-таки… Но нет: приглядевшись, он увидел, как слегка вздымается и опадает черный полиэстер в такт его дыханию.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь, юркнул мимо Джеммы и, на секунду остановившись, чтобы набраться храбрости, все-таки протиснулся на кухню.

Доу сидел у самой плиты, в углу рядом с ее чугунным ржавым боком. Глаза его были закрыты, и он не открыл их, когда Норман вошел. Но кто-кто, а Доу точно не спал. Норман не обманывался.

Неловко потоптавшись, словно то, что здесь сидел Доу, делало это комнату занятой, он проверил Кэла. Тот спал, откинув голову набок, тоже укутанный в два спальных мешка. Под головой у него был свитер Джеммы и, кажется, какие-то ее штаны. В отличие от Киарана, его грудь высоко вздымалась и опадала, выдавая сильное ровное дыхание. Он выглядел вполне здоровым. Норману никогда не приходилось наблюдать за раненым другом, которого вытаскивали с того света, — пару раз он навещал друзей-агентов в больнице, но сейчас все это казалось мелочами, не более того. И еще казалось, что Кэл должен быть более… более… бледным? Обескровленным? Безжизненным?

Боже, о чем он думает.

Норман рассеянно подоткнул мешок ему под здоровый бок. Снова взглянул в окно — рассвета не наблюдалось, и Норман, если честно, понятия не имел, который час.

Он отошел и молча пристроился у противоположной стены, обняв колени. Недвижимый Доу оказался прямо напротив него.

Норман бы не смог сказать, в каком он сейчас состоянии: смугло-бронзовая кожа не выдавала ни нездоровой бледности, ни кругов под глазами. «Если я спрошу, как он себя чувствует, — безрадостно подумал Норман, — он откусит мне голову». Возможно, воинственный характер он унаследовал от предков. Впрочем, Норман тут же поймал себя на предрассудках: он не знал, от какого племени Доу получил свою ярко выраженную индейскую внешность. В Луизиане сегодня проживали апалачи, чокто, вичиты… Кто же еще… читимачи… Интересно, Доу имеет доступ к своему генетическому анализу? Даже если он знает, спрашивать из любопытства себе дороже…

Норман закрыл глаза, позволяя рассеянным мыслям мягко курсировать в голове.

Двадцать пять тысяч лет назад древние алтайцы начали расселяться по Сибирской равнине, постепенно осваивая Восточную Азию. Семнадцать тысяч лет назад часть тех племен, которая расселилась по Чукотскому полуострову, пересекла Берингов перешеек — и оказалась на территории современной Аляски. Это были предки Сайласа Доу — человеческие предки, — которые в дальнейшем образовали племена индейцев по всему континенту.

Это произошло немногим раньше, чем здесь появился Кет Круах.

Тело напряглось само, словно оставив волю Нормана за бортом. Сонливость ушла, но он все равно упрямо держал глаза закрытыми.

«Ты нашел часть ответа, — сказал он сам себе. — Найдешь и другую».

Почему он их не убивает? Почему не вселяется ни в кого из них? Он может управлять людьми и без вселения, может создавать невероятные иллюзии, может превращать людей в обезумевших существ…

Мертвое всегда тянется к живому. Главная цель любого духа — обрести плоть.

Но если он такой могущественный… чего же он ждет?

Кром Круах. Кет Круах. Самайн.

«Самайн» — это всего лишь отзвук существа, пришедшего из эпохи настолько древней, что время его рождения позабылось. Насколько же он был силен, если эхо его присутствия слышно до сих пор?

Бог, превратившийся в отголосок. Отголосок, превратившийся в праздник.

А любой праздник — это ритуал.

Когда Эшли наконец задышал ровно и медленно, Сайлас открыл глаза. Библиотекарь заснул сидя, уронив голову на сложенные на коленях руки.

«Конечно, — с легким осуждением подумал Сайлас, — когда набегаешься за призраками…»

Впрочем, злиться серьезно у него не хватало сил. Ни у кого из них сил больше ни на что не хватало — Сайлас отчетливо ощущал неподвижность всех людей в доме.

Если так пойдет дальше, они не выберутся отсюда.

У них закончилась еда — зачерствевшие остатки хлеба для сэндвичей не в счет, — скоро закончатся батарейки для фонарей. Голод стал серьезной проблемой, им нужны припасы. Еще бы Сайлас не отказался от теплых вещей. От носков, шапок и шарфов — от всего, что может помочь ему продержаться, если вдруг их оттеснят из деревни насовсем. И сигарет, да. Точно, сигарет. Возможно, им стоило убраться отсюда к черту и выждать стратегическую паузу в лагере. Но, во-первых, велик шанс, что лес их туда не пустит. Если эта скотина потратила столько сил, чтобы заманить их сюда и удержать, то и обратно просто так не выпустит. А во-вторых — жизнью Махелоны никто рисковать не собирался. До лагеря он просто не дойдет.

Никто из них не дойдет.

Роген была обессилена, еще когда сидела, привязанная к стулу. Потом — двигалась на чистом адреналине. Эшли не осилит быстрый марш-бросок до лагеря, Блайт же еще сутки назад помирал, а когда вернулся, то ли просто впал в панический ступор, то ли все еще не отошел — у Сайласа не было времени разглядывать.

Остается один-единственный кандидат.

На ноги Сайлас поднялся бесшумно. Ему не составило никакого труда выйти из кухни так, чтобы не разбудить Эшли, и в полной тишине проскользнуть в столовую.

Роген спала, свесив голову к плечу. На лице ее горел смазанный отпечаток крови Махелоны, испачканные волосы свесились на глаза, но Сайлас знал — стоит ему издать хоть звук, она вскинет пистолет.

Аккуратно передвигаясь, чтобы не заскрипели половицы, он подошел к столу, на котором горел фонарь, расходуя их последние запасы батареек. Рядом лежали распухший от записей и вкладышей блокнот, с которым не расставался Эшли, и открытая книга, которой он уже как-то тыкал им в лица. Сайлас наклонился: текст был на ирландском, но мелким убористым почерком поверх страницы пестрел перевод. Он задумчиво провел пальцем по бумаге.

…Стоял там величайший из идолов всей Ирландии, а вокруг него были двенадцать каменных идолов. Сам же он был из золота, и почитали его как божество все народы, что захватывали Ирландию до прихода Патрика. По обычаю, подносили ему первые плоды и перворожденных любого семейства. И имя ему было Кром Круах, что значит Кровавый или Склонившийся с Холма. Явился святой Патрик в долину поклонения и занес посох над головой идола нечистого… и велики были ужас и шум…

И велики были ужас и шум.

Как всегда в легендах: пятьдесят процентов правды, пятьдесят процентов лжи. Ужаса хоть отбавляй, а вот насчет шума обманули. Этот их Кром Круах сводил людей с ума в полном безмолвии.

Ветер ударил снегом в пакет на окне, завизжал нечеловеческим голосом так, что Доу вздрогнул и обернулся. Снаружи никого не было… Хотя, конечно, его чувствительность к энергии теперь бесполезна. С самого начала была бесполезна. Он раздраженно выдохнул и, покосившись на потревоженную Роген, достал сигаретную пачку. Под крышкой обнаружились три сигареты. Последние.

Доу взял одну.

«Быть запертым на этой земле тринадцать тысяч лет, — с мрачным весельем подумал он. — Когда шумеры строили Вавилон, ты уже томился здесь в застенках, да, урод? Проспал всю Римскую империю и появление скоростного интернета. Неудивительно, что ты такой злобный».

«Это божество», — сказал Эшли.

Сайлас не верил в богов — посмотрите, а еще над Блайтом смеялся. Но ведь что-то было там, за окном, чего он ни рассмотреть не мог, ни почуять, только кожей теперь чувствовал…

Что-то настолько осознанное. Имеющее волю, сознание и желания… Нечеловеческие, извращенные, древние и влекомые силой, которую обычный разум не способен ни понять, ни проанализировать. Противоестественное явление, враждебное всему людскому.

— Если это бог, — сказал Сайлас вслух, и дым повился вокруг него кольцами, — то бог чего именно?

Проснувшаяся Роген за его спиной помолчала, прежде чем ответить:

— Бог ночного страха?

Того, что инстинктивно пугает людей за окном в стылой зимней ночи…

— Или зимы. Или бог чертовой мигрени. У меня кончились варианты.

Бог зимы и ночи. Зимнего завывающего ветра.

Сайлас хотел что-то ответить. Например, «да уж, степени по теологии у тебя явно не завалялось» или «все это чушь, ты же понимаешь?». «Эта тварь не может быть богом». «Бог — это то, что придумали люди». «А люди идиоты».

Но он ничего так и не сказал. А Роген так ничего и не спросила.

Когда сигарета кончилась, Сайлас затушил ее прямо об стол, больше не беспокоясь о приличиях. Затем отправил окурок щелчком пальцев куда-то в темный угол — гори, гори ясно, к черту все, — и собирался уйти в кухню, когда Роген неожиданно спросила:

— Ты ведь думал об этом?

О чем? Что за дурацкая привычка разговаривать так, будто остальные должны понимать тебя с полуслова.

— Я думал о многом, — отозвался Сайлас, останавливаясь напротив нее. — В отличие от тебя, в моей голове помещается не одна мысль за раз.

В полутьме, закутанная в спальный мешок, Роген выглядела изможденнее некуда.

— Ты думал, как нам до него добраться? — спросила она, потирая пальцами глаза. — До лагеря?

— Нет, — резко сказал Сайлас. Роген удивленно убрала руки от лица. — Я не думал о том, как нам до него добираться. Ты никуда не пойдешь.

— А. — Выражение ее лица не изменилось. — О.

Серьезно, она-то куда собралась? Сайлас всегда подозревал, что Роген сильно переоценивает свои возможности, но это уже переходило все границы здравомыслия.

— Это… — медленно протянула она, — почти мило, Сайлас…

О боже. Он закатил глаза, намереваясь уйти.

— Но, видимо, так как в твоей голове помещается много мыслей за раз, одну ты все-таки умудрился потерять. — Роген вздохнула, и в этом вздохе Сайлас почувствовал проблемы. — Жаль тебя огорчать, но… я все еще тут босс.

Он развернулся к ней, не поверив своим ушам. Но нет: Роген сидела, вертя в руках пистолет, и выглядела так, будто говорила это всерьез.

Сайлас уточнил:

— Ты решила вспомнить об этом после того, как сидела здесь прикрученная к стулу, а я стоял над тобой с ножом?

Она пожала плечами:

— И у боссов бывают плохие дни.

— Роген.

— Джемайма Роген, — кивнула она, — агент пятого ранга. Знаешь, что это значит? Это значит, что я специальный агент. А ты — агент третьего ранга. Обычный агент. Улавливаешь ход мысли, Эйнштейн?

— Ты ведь понимаешь, насколько сильно мне сейчас на это плевать?

Роген хмыкнула.

— И это исключительно твои проблемы. — Она снова закрыла глаза. Залегшие тени вокруг них делали ее веки фиолетовыми, словно плохой макияж. — Иди и поспи. Выдвигаемся с рассветом.

— Даже не думай, дура, — отрезал Сайлас. — Для меня не составит проблемы снова привязать тебя к стулу.

Роген засмеялась. Не истерично, не надорванно — просто… засмеялась. Как будто они в офисе и кто-то другой — не Сайлас, конечно, — рассказал ей смешную шутку. Вот как она смеялась.

— Послушай меня, — сказал Сайлас, когда ее смех затих. Он надеялся, что она его услышит. И показал на дверь кухни. — Кто-то должен остаться с ними здесь.

— Я знаю, — спокойно ответила Роген. — Правда, Доу. Не один ты тут умеешь думать.

Он в этом сомневался… Ладно, хорошо. Он не сомневался в том, что Роген думала, но вот то, о чем она обычно думала, приводило его или в бешенство, или в недоумение. Иногда — в недоуменное бешенство. Тем не менее сейчас она, кажется, не была настроена устраивать цирк. Голос звучал серьезно, когда она заговорила:

— Кэл выкарабкается. — Теперь она тоже смотрела на дверь. — Я не знаю как, но для человека, потерявшего столько крови, он в очень хорошем состоянии. Это чудо, что его так пронесло. А с ним… с ним останутся Блайт и Норман.

И голос ее все еще был серьезным.

— Я не… — Вот и оно, долгожданное недоумение. Сайлас с трудом нашел слова, чтобы высказаться. — Ты в своем уме? О чем я спрашиваю! Роген, ты… — Она спокойно ждала, пока он наконец переварит ее решение. — Бесполезный Эшли и валяющийся без ног вампир?

Словно он отчаянно чего-то не понимал, — а он правда, правда не понимал, — Роген тяжело вздохнула:

— Норман не бесполезный.

Сайлас не верил, что они говорят об одном и том же человеке.

— Ты его не знаешь, — настояла она. — Он соберется, если будет опасность. Он сможет.

Да ну. Сможет что? Смотаться в лес?

— Мы оставим им оружие, они забаррикадируются. — Роген села прямее, ладонью показывая траекторию. — А мы доберемся до лагеря, заберем припасы и сразу выдвинемся обратно. Сутки. Нам нужно выиграть у этого места сутки, Доу.

— Эшли не сможет…

— Да дьявол! — перебила она. — У него в Академии был девяносто один балл по стрельбе. С первого раза. У меня вот восемьдесят девять. А сколько у тебя?

Сайлас оказался абсолютно неожиданно уязвлен.

Шестьдесят семь. На семь баллов выше необходимого порога для сдачи экзамена. Сайласу пришлось много тренироваться впоследствии, чтобы повысить результат. С первого раза? Серьезно, библиотекарь? С порога в девяносто баллов сдавало меньше трети кадетов!

— Он никогда никого не убивал, ты прав, — спокойно подтвердила Роген. — Но глазомер у него хороший. И базовая подготовка есть. Он агент, Доу. Такой же, как и мы. Помоги мне встать, — вдруг сказала она, протягивая руку, и Сайлас растерялся от неожиданности.

Роген не любила просить о помощи и уж точно не попросила бы помощи Сайласа, если бы совсем не выдохлась.

— Что? Не подашь даме руку?

Он раздраженно наклонился:

— Я буду следить за входом. Иди, — сказал он, обхватывая ее руку. — Иди и спи в чертовой кухне. Остальное обсудим утром.

Затем рывком поднял ее из кресла за предплечье. Роген не закачалась, но слегка оступилась, словно словила головокружение от резкого подъема. Господи, в каком же они дерьме.

— Нет, давай решим все сей…

— Я сказал, иди.

Они уставились друг на друга. На секунду Сайласу показалось, что она наплюет на здравый смысл и не послушает — чисто из упрямства, потому что, боги, ну как же эта женщина упряма, — но потом Роген вздохнула, и ее хватка на его руке расслабилась.

Выиграл. На этот раз.

— Ладно, — сказала она. — Ладно. Утро вечера мудренее и все такое. В этом есть смысл.

Она похлопала его по локтю и, прежде чем действительно уйти, насмешливо добавила:

— А знаешь, ты почти сексуальный, когда приказываешь.

— Да иди уже отсюда!

Джемма проснулась в полной темноте от шепота.

В первые секунды показалось, что это шепот Купера, но она тут же поняла разницу — нет, этот голос не звучал внутри головы, как собственный. Просто… обычный шепот. Торопливый, сбивчивый, принадлежащий с какого-то черта не спящему Норману:

— …И что, не оставил после себя никаких следов? Просто взял — и исчез?

— Не мгновенно, — ответил хриплый шепот Кэла. — Его будто… друг, я не знаю… развеяло в воздухе. Раз… хм…

— Развоплотило?

— Да, да, что-то вроде того.

Джемма на полу перевернулась с затекшего плеча на спину и снова прикрыла глаза.

— Получается, — после паузы снова прошептал Норман, — он может влиять на людей… Он не вселяется, но может постепенно превращать их во что-то… И эта субстанция… Как будто он способен материализовывать свои силы. Свою магию. Кэл, — шепот стал испуганным, — ты когда-нибудь сталкивался с таким?

— С тварями в странной слизи? Сто раз. Но тут другое. Эта херня заживо пожрала человека. А скорее всего — пожирала на протяжении долгого времени, а когда выжрала, то он просто… растворился в ней. Осилишь подробности? — Ответом было молчание, так что Норман, видимо, кивнул. — Я там стоял, пока она его доедала. Смотрел ему в глаза. Думаю, он пришел в себя в последний момент. Смотрел на меня… Я видел мысль. Видел сознание, в последнюю секунду, прежде чем чернота его сожрала. Сколько повидал, а эта херня просто… — Кэл умолк, позволяя тишине закончить за себя. Потом попросил: — Не говори Доу. И Киарану не говори.

— А Джемме?

— А Джемма уже не спит.

— Зато вам обоим надо спать, — пробормотала Джемма, не меняя позы. И ей надо. А еще больше надо, чтобы приснился Купер. Так почему он не?.. — Детка, как ты себя чувствуешь?

— На удивление, как огурчик. — Судя по звукам, Кэл поерзал. — Вообще ничего не болит, только чешется, зараза. Сколько обезболивающего ты в меня впихнула?

— Десять миллиграмм ибупрофена прямо в зад. И бацитрацином тебя с ног до головы намазала. Плюс антибиотики. Плюс моя мастерская работа швеи. Ты должен мне заплатить. А еще ты, наверное, уже слышал, — она сглотнула, — что я на досуге застрелила поддельного Купера.

— Да, — просто ответил Кэл, — Норман рассказал.

«На одну секунду, на одно-единственное мгновение я подумала, что ошиблась, — хотелось признаться Джемме. И еще сказать: — Если тот был ненастоящий, то почему мой Купер мне не снится? Где он прячется и как его оттуда достать? Я должна что-то сделать, но не знаю что».

Конечно, вслух она ничего такого не произнесла, только пошутила:

— Снова отберешь у меня пистолет?

— Ты ведешь себя нормальнее, когда его нет рядом, — вклинился Норман. — Во всяком случае, больше не смахиваешь на одержимую. Может быть, Самайн на тебя действительно как-то влиял…

Кэл задумчиво протянул:

— Думаете, это был он? Эта сущность… была такой… правдоподобной. Я бы никогда в жизни не отличил его от человека.

Джемма, сложив руки на груди и не открывая глаз, сказала:

— Он берет воспоминания.

Ответом ей стала внимательная тишина — наконец-то и ее слушают, — и она продолжила:

— Он может залезть тебе в голову, поверь. Показать твои страхи, даже… — Джемма больно сжала губы в линию, но затем все равно выдавила: — Секреты. И если Купер добрался до зоны резонанса, то Самайн видел, что у него в голове… Думаю, он видит все, что в наших головах. Даже сейчас. И это то, что напрягает меня больше всего. — Она вздохнула. — А, ну и еще то, что оно носило мою одежду.

— Это был мой свитер, — сдавленно возразил Норман.

— Ага, а два дня назад я дала ему свои носки.

— Технически это был просто какой-то мужик, — попытался успокоить их Кэл. — Подозреваю, турист.

И тогда Норман первым сказал это:

— Значит, оно может в любой момент притвориться кем-то из нас?

Вопрос повис в тишине.

— А должны были сейчас спать, — мрачно посетовала Джемма и поднялась.

Норман щелкнул фонарем, хоть как-то освещая кухню, и Джемме понадобилось несколько секунд, чтобы проморгаться. Внутри плиты почти стих треск дерева — значит, надо принести еще, с запасом, пока они с Доу не ушли. Она знала, что он намеревался пойти до лагеря в одиночку — это на лице у него было написано крупными буквами, — но черта с два Джемма отпустит кого-то в этот лес одного.

— Как наш бодрый пациент? — спросила она у лежащего на столе Кэла, хлопнув его по колену, а затем потрогала лоб, проверяя, не началось ли воспаление и не поднялась ли температура.

— Полный штиль, — заверил ее Кэл.

Все было в норме. До подозрительного в норме.

— Ты не двигаешься, — тревожно предупредила Джемма, когда Кэл привстал на локтях и хотел подтянуться, чтобы сесть. Как так? Он должен был корчиться от боли при любом напряжении мышц живота! — Я позову Доу. Он нагреет воды, мы соберемся все вместе. И поговорим.

— Но, — у Кэла было задумчивое лицо, — я правда отлично себя чувствую. Просто вот… Блин, реально ничего не болит.

— Да меня не волнует, — вздохнула Джемма. Лично у нее болело, тянуло и саднило, кажется, все, даже волосы. — Ты просто сидишь и… не трогаешь свой бок, черт, Кэйлуа!

Кэл рывком откинул спальные мешки. Футболку на него не надевали, так что Джемма сразу увидела широкую повязку, которую наложила после того, как закончила со швами. Крови на ней, слава богу, не появилось.

— Да что не та… Ты что делаешь! — взвилась Джемма, когда Кэл резкими сильными движениями принялся отрывать медицинский скотч. — Махелона, а ну-ка…

Но было поздно: тот сорвал повязку, оголяя живот. И Джемма заткнулась. Норман издал удивленный звук.

Раны не было. Да, была красная, немного воспаленная полоса и следы от стежков, но кожа уже загрубела, и кривоватые рубцы, шедшие от нижних ребер до бедра, казались плотными, зажившими. Джемма вытаращилась во все глаза: так выглядели раны на двадцатый, тридцатый день! Но не на второй!

Несколько секунд Кэл смотрел вниз, на то, что осталось от раны, которая чуть не лишила его жизни. А потом спросил только:

— Где Блайт?

Это ощущение пришло к нему не как мысль, а как странное потягивание где-то под ребрами, где должно быть солнечное сплетение или желудок.

Оно возникло сразу, как Кэл очнулся, и постепенно нарастало. Не голод и не боль — их бы он распознал без труда, — скорее, что-то, напоминающее… пустоту. Словно раньше у него был какой-то внутренний орган, о котором он даже не подозревал, — и затем Кэл проснулся без него, будто Джемма вырезала что-то, пока зашивала бок.

В дверях Кэл оказался первым — и первым его увидел.

Там, между прогнившими досками, в изношенном спальном мешке, в самом углу разваливающейся комнаты. Лицо обращено к стене, только затылок и виден, слипшиеся волосы, комок ткани под головой.

Воздух был таким ледяным, что дышать стало больно.

— Киаран! — протиснулся мимо примерзшего к месту Кэла Норман, неуклюже падая на колени рядом с чужой спиной. — Киаран, как ты?

Кэл не пошевелился, когда Норман дернул Киарана за плечо на себя. Не пошевелился и тогда, когда глаза Нормана расширились. Кэлу не требовалось смотреть: он знал, что тот увидел.

— Киа…

Джемма была второй, кто бросился к нему. Только когда она развернула Киарана на спину, Кэл заторможенно включился: сделал несколько шагов вперед, опустился рядом, но Джемма его оттолкнула.

— Я, — резко отбрила она. — Ты проломишь ребра.

И принялась за дело.

Ритм — не меньше ста десяти в минуту.

Вот же ирония, неуместно подумалось Кэлу: примерно как в песне «Оставайся живым». Тридцать компрессий. Выдерживай такт, как по метроному. Запрокинь голову, зажми нос, вдохни— и вдувай воздух в рот. Почти поцелуй, только со смертью в роли свидетеля.

Кэл не считал, сколько это продолжалось: его как будто загипнотизировал ритм этих повторений. Он наблюдал за руками Джеммы, за ее сосредоточенным лицом, за движением плеч и локтей. Не было ни горечи, ни сожалений, ни волнения. Но на лицо трупа, который пыталась реанимировать Джемма, он не смотрел.

— Дыши, — выругалась она, вбивая очередную серию компрессий в его грудь. — Давай, черт возьми, дыши!

Киаран был мертв — и Кэл знал это с того момента, как зашел в комнату.

Джемма продолжала. Ее движения все еще были отточенными, выверенными — но темп сбивался. Когда она перестала про себя считать, Кэл увидел это сразу: мышцы в ее плечах пошли на износ, дыхание начало срываться. Так бывает, когда осознаешь бессмысленность своих действий. Она сжимала грудную клетку ладонями, снова и снова, но Кэл видел — она уже все поняла.

— Он ведь не… не…

Голос Нормана соскользнул в высоту, стал тонким, как нитка.

Джемма сделала вдох-выдох-вдох — и остановилась.

На секунду все в комнате словно застыло. Только звук собственного дыхания давил Кэлу на уши.

Джемма отняла руки. Медленно, как будто каждый палец отлипал от чужой груди с усилием, словно она тянула их изо льда. Потом села на пятки, не вытирая лба, не глядя ни на Кэла, ни на Нормана.

— Всё, — прозвучало низко и глухо.

Норман резко замотал головой:

— Подожди, нет… Нет, подожди, ты же… еще раз, еще…

— Норман, — перебила Джемма, по-прежнему тяжело дыша. К Норману так и не повернулась. Не могла, понимал Кэл. — Всё. Понимаешь? Всё.

Она подняла глаза на Кэла. Сколько раз они бывали в таких ситуациях? Кэл бы не смог сейчас сосчитать. Гражданские, которым не повезло оказаться у чудовища на пути, другие агенты, коллеги, приятели. У них было много лиц, но умирали все они одинаково.

Наконец Кэл опустил взгляд.

Лицо Киарана было белым как снег. И спокойным, как и у всех других, — смерть дарует безмятежность, как бы она ни приходила. Но на лице Киарана безмятежность смотрелась плохо — теперь он не был похож на себя. Кэлу это не нравилось. На лице этого мальчишки должны отражаться тревога, упрямство, злость, отчаяние, снова упрямство, — а безмятежность смерти совершенно ему не шла. Кэлу это не нравилось.

Он протянул руку и положил ее телу на грудь.

Это ощущение пришло к нему не как мысль, а как странное потягивание где-то под ребрами, где должно быть солнечное сплетение или желудок.

Словно какой-то внутренний орган, о котором он никогда раньше не подозревал, забился где-то внутри.

И когда Кэл это ощутил, он уже знал, что произойдет дальше.

Потому что в следующее мгновение грудь Киарана слегка опала — а потом поднялась.

И он задышал.

Сердце словно застряло где-то в горле. Норман все еще ощущал отголоски безысходности и горя; мертвое лицо Киарана все еще стояло у него перед глазами, когда он застегивал на нем свою кофту — одну из любимых, огромный кардиган с большими коричневыми пуговицами. Ощущение, что он одевает мертвеца для похорон, никак не хотело уходить.

Киаран, тяжело дыша, смотрел на него украдкой и виновато, будто Норман, сидящий перед ним на корточках, за что-то на него злился.

А может, не на него.

Может, он боялся взглянуть на Кэла, расхаживающего по кухне и то и дело повторяющего:

— Никаких фактов, детка.

— Но…

— Мне-то откуда знать?

Норман увидел, как Джемма, остановившись на середине предложения, открыла было рот, чтобы продолжить, — но вместо этого ее плечи опустились, и она скрестила руки на груди. Увидел он и как она в очередной раз покосилась на Киарана. Ответы Джемма вновь и вновь требовала с Кэла, на Киарана же только бросала взгляды. Норман не мог их расшифровать. В них была тревога, но за Кэла или за человека, чуть не умершего у нее на руках, Норман не знал.

Киаран выглядел относительно… нормально. Он был слаб и без сил, но пожаловался только на боль в ребрах, и то один раз. Во всем остальном ничего не выдавало в нем кого-то, кто не дышал еще час назад.

— Ты ведешь тачку, — наконец сказала Джемма, — которой не знаешь, как управлять.

Норман молча раскрутил термос и предложил Киарану воды. Тот так же молча принялся пить аккуратными маленькими глотками.

— У меня нет времени разбираться, что под капотом, — пожал плечами Кэл, приваливаясь бедром к ветхой кухонной тумбе. — Если мы продолжаем метафору.

— Разве это не должно работать, черт возьми, наоборот? — Джемма не унималась. — Ты — его кормушка. Он берет твою энергию. Так какого хрена? И нет, не надевай эту улыбку, Кэйлуа, я хочу это выяснить, прежде чем уйду, оставив вас тут на сутки!

— Вы можете не говорить о нем так, будто его здесь нет? — не выдержал Норман.

Сердце словно застряло где-то в горле. Норман все еще ощущал отголоски безысходности и горя; мертвое лицо Киарана все еще стояло у него перед глазами.

— Он выжил, и он здесь, — по-прежнему раздраженно сказал Норман, когда Джемма и Кэл обернулись к нему. На них он не смотрел, гипнотизируя глазами пуговицу собственного кардигана на Киаране. — Чуть больше такта, пожалуйста.

— Просто отлично, — пробормотал откуда-то из угла Доу. — Теперь опыт близкой смерти нанес библиотекарю психологическую травму.

— Я просто пытаюсь понять, что произошло, — вскинула руки Джемма. — И у нас нет времени на такт, Норман.

— Тогда спроси его!

На этот раз Норман на нее все-таки посмотрел. Джемма могла бы накинуться на него за эту попытку, сорваться, отбрить или осадить. Но она уставилась не на него — а за его плечо.

— Не спрашивай, детка. Он соврет.

Кэл сказал это прежде, чем Джемма успела открыть рот.

Голос у него был такой, что Норман не смог возмутиться, — холодный и равнодушный, какого у Кэла он почти никогда не слышал. Знал, что этот голос — эти холодность и равнодушие — есть у него там, глубоко внутри. Конечно знал, Норман не был идиотом. Но увидеть это на поверхности оказался не готов.

Краем глаза Норман заметил, как пальцы Киарана сжались на синем металле термоса.

— Он не говорил, что способен на это, хотя мы спрашивали не раз и не два. — Кэл пожал плечами на взгляд Джеммы. — А это довольно важная информация, чтобы ее утаивать, не находишь?

— Кэл… — наконец прогнал оторопь Норман.

— Он не сказал правду сразу. И соврет еще раз. Как уже делал.

— Кэл, хватит. — Норман поднялся на ноги, разворачиваясь, готовый конфликтовать. — Может, он сам не знал, это не…

Взгляд Кэла пригвоздил его к месту.

— Ну, как ты и сказал, он выжил, и он здесь. — Безжалостность на его лице заставила Нормана внутренне съежиться. — Спроси его.

Норман не нашелся что сказать — он несколько раз глупо открыл и закрыл рот, а затем повернулся к полулежащему на полу в нескольких слоях спальных мешков Киарану. Тот не смотрел в ответ: уставился на свои побелевшие пальцы, сжимающие термос.

И не было ответа красноречивее.

Когда тишина затянулась, Кэл продолжил:

— Он знал, что связь работает в обе стороны. Что не только я его кормушка. Какое там было слово? Ах да, — в интонациях Кэла не было ни намека на шутку, — житница. Хорошее слово. Литературное.

Не поднимая головы, Киаран слабым голосом попытался сказать:

— Вы бы все равно мне…

— Вот почему тварь все пыталась убить тебя, а не меня, верно? — Кэл не дал ему и шанса. — Вот почему присутствие Купера тебя убивало. Потому что Самайн тоже знает, что, пока не уберет тебя, не сможет взяться за меня. И если бы это знал я, то, возможно, мы смогли бы принять меры раньше.

Норман видел глубокий стерильный профессионализм в этих холодности и равнодушии. Все это видели — Джемма ничего не говорила, скрестив руки на груди и уставившись в пол; Доу молчал. Норману следовало смириться и молчать тоже. Он мог понять, но не мог принять — и поэтому все в нем ему противилось.

— Кэл, — попытался он еще раз. — Ты рубишь с плеча…

— Норман.

По одному своему имени, произнесенному этим тоном, Норман понял, что нянчатся с ним в последний раз.

— Нам недоступна роскошь ошибаться. Он соврал насчет медальона. Соврал насчет своих способностей. И у меня нет времени выяснять, из каких побуждений он это сделал. Я не злюсь на него. — Кэл покачал головой. — Но я не могу доверять тому, кто врет мне снова и снова. Это дефицит информации, который может оказаться смертельным. И это недопустимо.

— А что мне надо было сказать?

Это был Киаран. Он все-таки вскинул голову — прямо к Кэлу, и взгляд его был на удивление эмоциональным: загнанным и злым.

— «Не убивайте меня, я пригожусь»? — Он почти выплюнул эти слова. — Пытаться убедить вас в том, что я могу быть полезным? Унижаться, умолять не убивать меня?

Кэл молчал, словно равнодушно ждал, пока этот всплеск закончится. Почему-то Норману казалось, что так оно и есть и Кэлу уже все равно, что Киаран скажет в свое оправдание.

— Я не буду, — из последних сил процедил Киаран. — Ясно?

— Ясно, — коротко ответил Кэл. И затем повернулся к Джемме. — С Доу отправлюсь я.

— Чего? — Джемма моргнула, не поспевая за сменой темы. Потом ее тон изменился на угрожающий: — Чего?!

— Без обид, детка. Мы с Доу, — Кэл показал на себя и Доу пальцем, последний заинтересованно поднял голову, — двигаемся быстрее. Я унесу больше припасов, чем ты. Я в лучшем состоянии.

Кэл больше не собирался возвращаться к этой теме. Они с Джеммой уже спорили, а Норман все никак не мог выдохнуть. Вся эта ситуация казалась ему в корне неправильной. «Он же тебя спас, — хотелось сказать ему, — он же не из злого умысла скрывал, он же не…»

Бесполезно. Все это, все эти оправдания — это эмпатия, сочувствие, прощение чужих ошибок. Там, где Норман видел человеческие слабости, Кэл видел риск. И больше рисковать он не собирался. Он сделал всё, чтобы дать это понять.

Когда Норман смог найти в себе силы, чтобы взглянуть на Киарана, тот сидел с закрытыми глазами — но пальцы на термосе были белыми как бумага от того, насколько сильно сжимали металл.

— Вот и отлично. — Кэл энергично хлопнул в ладони, когда Джемма устало сдалась. — Доу, подъем. Пошли собираться. Нас ждет долгая живописная прогулка по преисподней.

Прощались в столовой.

Кэл и Доу — оба укутанные с головы до ног, с пустыми походными рюкзаками за спиной, из которых вытрясли все вещи, — обговорили с Джеммой последние детали, ориентировочное время возвращения и план действий. Рабочий настрой ненадолго вернул их в обойму. Случившееся выдавало только то, что Кэл смотрел на всех, кроме Блайта, когда выходил из кухни.

Джемма могла бы усовеститься — это ведь она подбила Блайта украсть медальон — или посочувствовать. Нелегко быть тем, кто разочаровывает Кэла: он мог закрыть глаза на случайные ошибки, но там, где видел злонамеренную закономерность, забывал о милосердии. Джемма могла бы быть благодарной — в конце концов, Блайт спас Кэла, и это все, что имело для нее значение, — или понимающей.

Но Блайт отошел на второй план. Все, что занимало ее мысли теперь, — это Кэл и Доу, уходящие в никуда, пока она остается здесь, ждать в неизвестности.

— Если мы найдем там сигнальные ракеты, — сказал Кэл, — то попробуем запустить, как будем стартовать обратно. Ориентировочно на рассвете, лады?

Джемма сказала ему «лады». Нервный червяк, грызущий и без того пустой желудок, не дал сказать больше. Но когда Кэл повернулся к ней и протянул кулак, она не ударила по нему в ответ, как обычно. Обхватила ладонью.

— Я вернусь, — сказал Кэл.

Джемма вздохнула:

— Ага. Знаю. На пятый день с востока.

— С первым лучом солнца! — кивнул он. — Тогда хватит волноваться.

Он вел себя как обычно, хотя Джемма знала, что никакого «как обычно» между ними не осталось. Ни их разговор о Мэйси, ни то, как Кэл вел себя сейчас с Блайтом, — ничего из этого не было обычным. Все изменилось, и Джемме только предстояло разобраться, как именно.

— С чего ты взял, что я волнуюсь?

— А вопросы все тупее и тупее.

Они встретились взглядами. Все изменения — в Кэле, в ней самой, в них обоих и между ними — сейчас не имели никакого значения. Сейчас, когда Кэл уходил в холодный и темный лес, это стало неважным.

Джемма не обняла его — ей показалось, это слишком похоже на прощание. Вместо этого она почесала Кэлу бороду — как же она отросла! — и сказала:

— Как бы Доу тебя ни взбесил по пути, приведи его обратно. Мне только-только начал нравиться этот парень.

— Я знаю, — подмигнул ей Кэл.

— Еще пять минут промедления — и я уйду один, — сказал Доу из-за его широкой спины. — Всё, Махелона, выдвигаемся.

Пришлось оттаскивать буфет, а потом дверь открылась — и они ушли, топая по заснеженной хрустящей земле. На улице уже рассвело, и их удаляющиеся фигуры были темными на сером снегу и среди серых теней.

После того как баррикаду поставили на место, Норман прильнул к окну, чтобы проводить их взглядом. Джемма дала ему это время, сама же зашла в кухню к лежащему ничком Блайту. Тот дышал, и то хорошо.

— Всё, обогнули холм, — наконец сообщил Норман, отворачиваясь от окна. — Больше я их не вижу.

Джемма кивнула, стоя возле стола и крутя в руках выключенный фонарь. А потом сказала:

— Я хочу, чтобы мы кое-что сделали.

— Да, а что имен… — Норман застопорился и снова посмотрел в окно. На этот раз подозрительно. — Только не говори, что ты специально дождалась, пока Кэл и Доу уйдут? — Он нервно засмеялся, но Джемма только оглянулась на него, серьезная и сосредоточенная. Смех оборвался. — Джемма.

— Помнишь, ты говорил… — Она сделала к нему шаг. Норман смерил ее подозрительным взглядом. — Давно. В Фогарти-Мэнор. Ты спросил, сколько я знаю способов залезть другому человеку в голову…

Джемма приподняла брови: ну что, помнишь? Норману пришлось кивнуть.

— И ты сказал, что знаешь только один.

Это аркан. Магический аркан, для выполнения которого нужна куча всяких штук: артефакты, сложные пентаграммы, часы наговоренных заклинаний… И все ради того, чтобы иметь возможность проникнуть человеку в сон.

— А еще ты бахвалился перед Доу, что умеешь проводить ритуалы…

Лицо Нормана изменилось — он понял, что от него хотят. Но Джемма все равно сказала, положив руку ему на плечо:

— Я хочу проникнуть Куперу в голову.