Изгои. Часть вторая

03. Дарьяна-городок

Луцык медленно открыл глаза и увидел ползающую по потолку муху. Она была зеленой и жирной.

Вспомнилось, как один дружбан говорил ему, что на муху особенно хорошо клюет щука. Сам-то писатель любителем рыбалки себя назвать ну никак не мог. Всего три раза ездил за компанию поудить карасиков да плотвичек.

Первую поездку помнил слабо. Накидался уже в машине, а потом два дня валялся в палатке, спасаясь от назойливых комаров и кровожадных слепней. Выползал на свет божий только для того, чтобы пожрать или справить нужду. Ну и пропустить чарку, конечно. Как же без этого?

Вторая поездка прошла лучше. Сперва Луцык вообще воздерживалась от спиртного, но потом все пошло по стопам кинофильма «Особенности национальной рыбалки». В Финляндию горе-рыбаки не уплыли, но напились знатно. Как-то раз чуть не утонули на лодке. Когда они возвращались домой, спустило колесо, а запаски в багажнике не оказалось. Пришлось три часа куковать на трассе, ожидая помощи.

А вот другой выезд запомнился больше. Тогда он пил умеренно и даже поймал какого-то пескарика, которого благородно скормил прибившейся к компании кошке. Луцыку запала в память уха, ее по негласному закону варили в той же воде, где обитала рыба. Туда обязательно нужно добавить некоторое количество водки и зачем-то опустить тлеющую головешку из костра. Опасения, что уха выйдет невкусной и, как минимум, будет пахнуть тиной, не оправдались — супец получился вкусным и нажористым. Впрочем, называть уху супом у рыбаков не принято. За такое можно и по сусалам отхватить.

«Эх, сейчас бы ушицы», — вздохнул он, и в животе тут же заурчало.

Скосив глаза, Луцык увидел на плече повязку из грубой ткани. Осторожно коснулся ее пальцами, но боли не ощутил. Хотя точно помнил, как что-то цапнуло его за это место. Что-то… Кто-то! Это был ящер, будь он трижды проклят. Под содранной повязкой обнаружилась тонкая розовая полоска затянувшейся раны.

— Чудны твои дела, Господи! — произнес он и приподнялся.

Чувствовал себя Луцык превосходно. По идее, рана должна была оказаться глубокой. Потребовалось бы несколько месяцев, чтобы она затянулась… Неужели он так долго находился в отключке?

Луцык огляделся по сторонам. Раздетый, он лежал на длинном топчане, укрытый теплым пледом. Под головой подушка. Ложе располагалось в просторной, чистой комнате с окном, в которое бил солнечный свет. Рядом с топчаном стоял глиняный кувшин с водой и кружка в форме тыквы. Луцык тут же утолил жажду.

— Где же мои шмотки? — почесывая затылок, пробормотал он.

Так как в комнате никого не было, откинул плед и принялся искать свою одежду. Комбинезона и ботинок не обнаружил, зато заметил на краю кровати аккуратно сложенную тунику из сероватой ткани и разноцветный кушак. Облачившись, он сразу же вообразил себя древним римлянином. На ум пришла цитата из пьесы Шекспира «Антоний и Клеопатра» и Луцык не удержался от соблазна продекламировать, приняв пафосную позу и артистично прикрыв глаза:

— Пусть будет Рим размыт волнами Тибра!

Пусть рухнет свод воздвигнутой державы!

Мой дом отныне здесь. Все царства — прах.

Земля — навоз; равно дает он пищу

Скотам и людям. Но величье жизни — в любви.

— Браво! Браво! — раздался женский голос.

Он принадлежал стройной блондинке в тунике и с венком из полевых цветов на лбу. В одной руке девушка держала его ботинки, а в другой — тарелку с картофелем и ломтем белого хлеба.

— Любишь Шекспира? — поинтересовалась вошедшая.

— Не то чтобы… Читал кое-что.

— И даже выучил реплику Марка Антония?

— У меня хорошая память.

Луцык внимательно рассмотрел ее. На вид около тридцати. Симпатичная. Среднего роста, прямой нос, в зеленых глазах хитринка, а на подбородке ямочка.

Блондинка протянула ему ботинки, из которых торчали свернутые в трубочку белоснежные портянки. Обувка сверкала чистотой и была снабжена новыми шнурками.

— Однако, — хмыкнул он.

— «Однако»? Вот противное словцо.

«Однако» — смерть хорошему вступленью.

«Однако» — тот тюремщик, что выводит преступника на волю, — произнесла в ответ девушка.

Теперь настала очередь Луцыка воскликнуть «Браво!»

Спасенный от ящера находился в Дарьяне. В том самом поселении, которое председатель Лаптев назвал «гнездом язычников». Дом, где он очнулся, принадлежал той самой блондинке. Ее звали Тигги, у нее было трое несовершеннолетних детей. Два мальчика и девочка. И, что самое обидное, — муж. Рослый мужик с орлиным носом и печальными глазами бассета, как у Жана Рено.

Тигги рассказала, что Луцыка привезли в тяжелом стоянии с разодранным плечом и большой потерей крови.

— А сколько я уже здесь?

— Тебя вчера привезли.

— Секундочку, но ты же сама сказала, что у меня было серьезное ранение…

— Верно.

— А на мне всего лишь какой-то паршивый шрам. Где ж это видано, чтобы раны так быстро затягивались?

— Благодари за это Дарьяну. Это она тебя исцелила.

— Кого?

— Нашу заступницу. Ее именем названо поселение.

— Ах да, совсем забыл.

— Настоятельница поселения Веда-Милана вошла с Дарьяной в телепатический контакт и попросила ее исцелить тебя. Результат налицо.

— И как же я могу отблагодарить ее?

— Просто закрой глаза и три раза повтори: «Спасибо тебе, Дарьяна, за то, что даровала мне новую жизнь».

Луцык прикрыл веки и подумал: «Что за чушь?»

— Все, поблагодарил, — сказал он и, открыв глаза, тут же задал новый вопрос. — А могу я ей лично сказать ей спасибо?

— Конечно, можешь. Если готов совершить паломничество. Дарьяна живет на другом конце Карфагена. Она прибыла сюда много столетий назад и обнаружила в себе дар общаться напрямую со Вселенной. Ей подвластны силы природы. Дарьяна способна исцелять от любой болезни, владеет телепатией, телекинезом и может общаться с животными и растениями. Дарьяна не вступает в прямой контакт с цивилизацией, живет в избушке, которую сама же и построила. Но паломникам всегда рада, у нас в поселении есть те, кто видел ее вживую и получили благословение. Еще в избушке живет ее лучший друг — медведь по имени Алеша.

Луцык чуть не заржал, но сдержался, что потребовало от него усилий.

— Медведь Алеша? Прикольно, — кашлянул он в кулак.

— Дарьяна познакомилась с ним в первый же день, как прибыла на Карфаген. Алеша хотел было набросится на нее, но Дарьяна сказала ему: «Не ешь меня, Алеша, мы с тобой одной крови. Ты и я».

«Какой наглый плагиат Киплинга!» — подумал Луцык, но вслух решил не озвучивать эту мысль. Вместо этого поинтересовался:

— И сколько же лет Дарьяне и медведю, хм, Алеше?

— Около пятисот, — не моргнув глазом, ответила Тигги.

— Они что, бессмертные?

— Да. Разве я не говорила?

— Не-а.

— Дарьяна обрела на Карфагене бессмертие и наградила этим даром Алешу.

— Как мило.

— А знаешь, что еще мило?

— Что?

— То, что Алеша оказался медведем-оборотнем.

— Вот те нате!

— Да, да, именно так. Ведь всем известно, что в некоторых животных живет душа человека…

— Ну да. Неоспоримый факт. Я читал об этом в какой-то умной книге.

Собеседница приняла его иронию за чистую монету:

— Это хорошо, что ты смыслишь в духовных практиках, а то есть такие, кто даже в переселение душ не верят.

— Невежды!

— И не говори. Так о чем это я?

— Про медведя Алешу.

— Точно! Он, как я уже говорила, оказался оборотнем. Раз в месяц по ночам превращается в прекрасного юношу, и тогда Дарьяна и Алеша живут как муж и жена.

— В смысле⁈ — поперхнулся воздухом Луцык.

— В том самом, — кротко улыбнулась Тигги.

«Хорошенькое дельце! — подумал он. — Пятисотлетняя баба живет половой жизнью с медведем! Да эту планету нужно было не Карфагеном назвать, а Дурдомом».

— Мне продолжать?

— Конечно. Очень интересно.

Тигги нахмурилась.

— А то мне показалось, что тебе не нравится то, что я говорю.

— Что ты! Что ты! Это просто плечо ноет, — принялся оправдываться Луцык.

— Понятно. Так вот, настоятельница нашего поселка Веда-Милана состоит с Дарьяной в астральной связи. И она просила ее стать нашей заступницей. И с тех пор мы живем по заветам, что дала нам Дарьяна.

— Можешь их огласить?

— Запросто. Нужно жить в согласии с природой и пытаться сделать окружающий мир лучше.

— И насколько далеко вы продвинулись в этом вашем созидании?

— Очень далеко.

— Понятненько. И последний вопрос. Веда-Милана — она кто?

— Я же сказала, настоятельница поселения. Она здесь главная.

— Я о другом. Она тоже, как Дарьяна, знает медвежий язык и напрямую общается со Вселенной?

— Нет. Она просто хороший медиум и очень умная женщина.

— Больше вопросов не имею.

Все его товарищи по путешествию разместились в соседнем доме.

И первым Луцыка навестил свежий и румяный Кабан в выстиранном комбинезоне и начищенных до блеска ботинках:

— Ну привет, дружище! Как здоровье?

— Лучше всех. Но Тигги сказала, чтобы я поменьше напрягался и берег нервы.

— Тигги? Симпотная хозяюшка?

— Она самая! Девочка просто в самом соку.

— Если тебя на баб тянет, значит, ты точно здоров!

Друзья от души обнялись.

— Слушай, — писатель понизил голос до шепота. — Ты уже в курсе про всю эту херню, что здесь творится?

— Про какую именно? Херни тут много, у меня уже голова кругом идет.

— Ну про заступницу Дарьяну и про ее отношения с медведем Алешей. Про телепатию, медиумов и телекинез…

— Про это в курсе. Рассказали.

— И что ты про все это думаешь?

— Да чушь собачья!.. А ты что, повелся?

— Ну как тебе сказать… Тигги сказала, что ящер нормально меня так пожевал, а Дарьяна излечила.

— И ты поверил?

— Не то чтобы… Но как объяснить, что раны затянулись за несколько часов?

— Левша сказал, что это все местное мумие.

— Муми… Что?

— Мумие. Помнишь, в перестройку была популярна такая фигня? Типа, лекарство от всех болезней. Черное такое. Похожая на смолу субстанция с огромным количеством минералов и органических компонентов. Мумие добывают высоко в горах, в расщелинах скал.

— Да, что-то такое припоминаю. Но это же вроде фуфломицин?

— На Земле — да. Но на Карфагене оно реально лечит. Дарьянцы делают из него мазь, которая быстро заживляет раны и восстанавливает силы. Они специально ездят за ним куда-то далеко.

— Круто!.. А что вообще произошло, как мы сюда попали?

Кабан надул щеки и с шумом выпустил воздух:

— Ну что произошло… В общем, вы пошли мочить ящеров. Одного пристрелил Пятак, но тут проснулся второй и оторвал нашему коммунару голову, а потом погнался за вами…

— Это я помню.

— Если помнишь, то зачем спрашиваешь?

— Да я про то, что было после того, как эта тварь напала на меня, спрашиваю.

— Да там и рассказывать-то нечего. Левша говорит, когда тебя ящер повалил, неожиданно нарисовались дарьянцы на мотоцикле с коляской. Они и пристрелили зверя.

Луцык задумчиво пощипал подбородок:

— И что, я был совсем плох?

— Хуже некуда, кровь хлестала, как из свиньи на бойне. Мы думали, что ты уже не жилец.

— А это… Джей, плакала?

— Рыдала навзрыд. Я, честно сказать, и сам всплакнул.

— Ну ты-то понятно…

— Что тебе понятно? Хочешь сказать, что я нытик?

— Нет, я имел в виду, что мы лучшие друзья. Я бы тоже рыдал на твоем месте… А Джей ничего не говорила? Ну типа, что любит, что не знает, как дальше будет без меня жить?

— Нет, ничего такого не было.

— Уверен?

— Ясень пень, я ж там был.

— Жалко.

— Я так понимаю, ты решил подкатить к малышке Джей? Вспомнить, так сказать, молодость?

— А почему бы и нет.

— У нее же есть жених Валера!

— Был. Да сплыл. Мы, может быть, находимся в другой Галактике. Или в параллельном, мать его, мире. А Валера сейчас на Земле, очень и очень далеко от нас.

— И все-таки это как-то непорядочно.

— Слушай, Кабан, откуда мы знаем, что за человек этот Валера? Может быть, он какой-нибудь кухонный боксер, тиран и деспот.

— Я скорее поверю, что Джей его колотит.

— Ну тогда он просто плохой человек.

— И в чем это выражается?

— Я будто знаю!

— А ты пофантазируй. Ты же профессионал.

— Ну может, он любит есть свои козявки.

— И это делает его плохим человеком?

— Есть свои козявки — это отвратительно.

— Придумай что-нибудь другое.

— Ну тогда он изменяет Джей.

— Вот это уже лучше. Но можно еще что-то попытаться изобрести.

— Ладно, хватит об этом. Что делать дальше будем?

Кабан пожал плечами:

— Не знаю. Мы ждали, пока ты очнешься.

— Как у вас-то дела?

— Все тип-топ. Гюрза и Джей собачатся. А Левша какой-то напряженный. Говорит, надо срочно отсюда валить, потому что Дарьяна — нехорошее место.

— И в чем это вырежется?

— Говорит, что о Дарьяне ходят всякие странные слухи, один чудовищнее другого.

— А по мне, так тут неплохо, — зевнул волшебно излеченный, расставил руки в разные стороны и с шумом упал на мягкий топчан.

— Мне, честно говоря, тоже здесь не нравится.

— И почему же?

— Они тут все веганы.

— Ха-ха, велика беда! От здоровой пищи еще никто не умирал. Кстати, дарьянцы пекут потрясающий пшеничный хлеб. Просто бомба!

— Да, хлебушек здесь зачетный. А тебя не напрягают все эти сектантские дела?

— А должны?

— Как сказать…

— Ты же сам недавно говорил, что все это чушь собачья.

— Говорить-то говорил, но…

— Что «но»?

— Знаешь, когда я оглядываюсь по сторонам, мне на ум сразу приходят кадры из фильмов, в которых городские жители попадают в общину к добродушным культистам, а те оказываются не такими уж милыми. Ты «Солнцестояние» смотрел?

— Это там, где чуваки отправляются в Швецию на праздник летнего солнцестояния и попадают в ловушку зловещего языческого культа?

— Ну да.

— Неимоверное занудство. Калька с «Плетеного человека».

— Это там, где Николас Кейдж, одетый в медвежью шкуру, метелил рандомных баб?

— Балда, я говорю про оригинальный фильм. А кино с Кейджем — ремейк. Жалкая подделка!

— Не смотрел.

— Обязательно глянь. Фильм — пушка!

— Непременно. Прямо сейчас поставлю на закачку…

Они немного помолчали.

— Жалко Пятака, — вырвалось у Луцыка.

— Да, хороший был парень. Смелый.

— А где его пестик?

— Там остался.

— Что ж вы так опрометчиво поступили?

— Вообще-то мы торопились. Ты умирал, надо было срочно везти тебя в Дарьяну.

Луцык замер, вопросительно уставился в потолок и перевел взгляд на Кабана:

— Вы же на повозке приехали?

— На повозке.

— На нашей повозке? Запряженной осликом Скороходом?

— Именно так.

— А почему ящеры его не загрызли?

— Хитрец успел смыться, а когда опасность миновала, он сам вернулся.

— Сообразительная скотина! Итак, подобьем бабки. Мы находимся в логове каких-то сектантов, у нас нет оружия… Ведь нету, я правильно понял?

— Совершенно верно.

— Но с другой стороны, они вроде дружелюбные ребята. Накормили, напоили…

— Баранов тоже хорошо кормят.

— Хочешь сказать, что они могут нас сожрать?

Кабан вздохнул.

— Они не едят мяса. Зато его может есть какое-нибудь их божество…

— Например, медведь Алеша, — вставил Луцык.

— … которому они намериваются принести нас в жертву, — произнеся это, Кабан вздрогнул.

— А ты эту видел… ну как ее… Веду-Милану?

— Настоятельницу? Видал. Натурально, ведьма. Бабка ростом метр с кепку, волосы белее снега, вся в морщинах, а голос как у Бабы-Яги из советских сказок. Я от одного ее вида, чуть в портки не наделал. В детстве я этой Бабы-Яги, как огня, боялся!

— Избушка, избушка встань ко мне передом, а к лесу задом, — скрипучим голосом спародировал Луцык.

— И немного наклонись! — вспомнил Кабан строчку из панк-оперы «Кащей Бессмертный» авторства Юрия «Хоя» Клинских.

Они синхронно захохотали.

Вволю поржав, выздоравливающий сделался серьезным:

— В общем, будем действовать по обстоятельствам. А пока не паникуем, держим уши и глаза открытыми.

— Слушаюсь, товарищ ээээ… — Кабан лукаво смерил взглядом друга. — К тебе как обращаться?

Луцык поправил тунику:

— Зови меня просто… Цезарь!