Изгои. Часть вторая

13. В этой главе рассказывают разные страшилки

В нос ударил запах пороха и жженой плоти. Выстрел сразил Гюрзу буквально в шаге от Веды-Миланы. Джей и Луцык кинулись к неподвижно лежащей лицом вниз девушке и аккуратно перевернули ее. Картечь из дробовика сделала свое страшное дело и превратила тело жертвы в кровавое месиво.

— Гузель умерла, — констатировала Джей и с нескрываемы отвращением отбросила в угол шариковый кляп.

Луцык, надеясь на чудо, приложил два пальца к шее Гюрзы. Пульса не было.

— Дайте кто-нибудь зеркальце! — попросил он взволнованно.

— Какое еще зеркальце? Зачем оно тебе сейчас? — спросила Джей.

— Обыкновенное. Круглое. Надо проверить, дышит ли она.

— Бесполезно.

— А вдруг она только ранена?

— Нет.

— Откуда ты знаешь? Ты врач?

— Тут не надо быть врачом…

— Мы не должны опускать руки!

— Она мертва. Тут без шансов. Возьми себя в руки, ты же мужик!

— Может, еще не поздно, — словно в беспамятстве, бормотал Луцык. — А что если сделать ей искусственное дыхание⁈

— Левша, — скомандовала Джей. — Оттащи его от Гюрзы!

— А, ну это мы мигом! — крякнул он.

Мастер на все руки размахнулся и одним ударом отправил Луцыка в нокаут.

Когда Луцык был в отрубе, ему явилось странное видение. Он увидел себя у автомата с газированной водой, какие в советское время стояли чуть ли не на каждом углу, и стакан за стаканом пьющим газировку без сиропа. Даже после четырех стаканов жажда все никак не утолялась. Казалось, что если он перестанет пить, горло окаменеет, а вслед за тем превратится в камень и он сам.

Луцык лезет в карман за мелочью, но там пусто. В отчаянии он бросается к прохожим и клянчит у них монетки. Люди отказывают и сторонятся его, как прокаженного. Некоторые даже посылают матерно.

— За что мне это⁈ — кричит Луцык, поднимая взор и руки к небу.

Ответа нет.

— За что⁈

Тишина.

Он грозит небу кулаком и переключается на автомат с газировкой. Со всей силы ударяет ногой по ржавому гробу, внутри которого плещется живительная влага:

— Получай, сука! Получай!

После очередного пинка из аппарата доносится раскатистое:

— По голове себе постучи!

— Это кто там такой брозый⁈ — орет Луцык.

— Я!

— Назови себя!

— Много чести.

Луцык еще раз бьет кулаком по автомату.

— Я сказал, чтобы ты прекратил! — ворчит голос из автомата.

— Завали! — дерзко отвечает Луцык.

— Еще раз ударишь, я тебе ухо оторву!

Но буян не обращает внимания на угрозы и продолжает лупить автомат с газировкой.

— А я ведь тебя предупреждал, — и из стального короба вырывается огромная волосатая рука и хватает Луцыка за ухо.

— Отпусти, сука! — орет он.

Рука больно дернула за мочку, и нарушитель порядка очнулся.

Голова кружилась, немного побаливала челюсть, но в целом самочувствие было неплохое. Открыв глаза и сфокусировавшись, Луцык увидел перед собой Джей с мокрой тряпкой в руке.

— Спасибо, что живой, — усмехнувшись, проговорила она.

Луцык усмехнулся в ответ.

— Есть попить? — жажда оказалась реальной.

Джей протянула ему кожаный бурдюк с водой. Сделав щедрый глоток, Луцык облегченно выдохнул и снова улыбнулся.

— Что у тебя там за сука была? — спросила Джей.

— Какая еще сука?

— Ты орал: «Отпусти, сука!»

— А, это… Да бред какой-то привиделся.

— Расскажешь?

— Оно тебе надо?

— Очень надо.

— Меня хотел покалечить автомат с газводой.

— Действительно бред

— Угу.

Он на всякий случай проверил, на месте ли ухо. Орган слуха оказался в целости и сохранности. Переведя дух, Луцык оценил текущую ситуацию. Они вместе с бесчувственным Кабаном находились в повозке, запряженной осликом Скороходом, и куда-то неспешно ехали.

— Ты расскажешь, что случилось? — обратился он к Джей.

— Истерика у тебя случилась. И Левша тебя вырубил, — пояснила она.

— Прости, но это был самый действенный способ! — подал голос с места возницы мастер на все руки.

— Ладно, прощаю, чего уж там.

— Слушай, — Джей замялась, покусывая губы. — А чего у тебя такая острая реакция-то была?

— Ну как же… Гюрза ведь наш товарищ… Как бы мы друг к другу ни относились, она тоже человек. И ее убили.

— Но ты же вроде не знал ее толком. Или знал? Признавайся, у вас что-то было?

— У нас⁈

— У вас, у вас. Очень уж было похоже на то, как любовник проливает слезы по любовнице, на то, что для тебя это очень личная потеря.

— Ты в своем уме? Она же девушка Остапа! Да и когда бы я успел?

— Мало ли, ты парень шустрый.

— Ничего у нас не было!

— Точно?

— Слушай, если бы я переспал с Гюрзой, то, наверное, помнил бы об этом.

— Так почему же ты тогда так убивался?

— Говорю же, человек все-таки. Член команды. А тебе что, ни капельки не было ее жалко?

— Было, конечно. Но не до такой же степени.

— Какая ты стала черствая, Джей.

— Да, наверное. Жизнь научила такому отношению.

Луцык посмотрел по сторонам. До самого горизонта простиралась травянистая степь, а над ней висело большое зеленое облако, напоминающее слона.

— Джей, а что вы сделали с телом?

— Оставили в Дарьяне.

— Как это оставили?

— А вот так. Прострелили для надежности голову, чтобы наша скандалистка не восстала из мертвых, и оставили. Веда-Милана обещала ее похоронить со всеми почестями. Или ты хотел забрать труп с собой?

— Ничего я не хотел. Просто спросил. А что с настоятельницей? Как вы у нее Кабана утащили?

— Все нормально с ней. Она сама перепугалась до смерти от выстрела. Говорит, на спусковой крючок случайно нажала, рефлекторно, когда Гюрза на нее пошла… Христом богом молила, чтобы мы никому не говорили, что там и как произошло. Обещала сделать для нас все что угодно. Ну мы и велели, чтобы нам приготовили повозку с припасами и вас с Кабаном туда загрузили.

— И что, Веда-Милана так просто рассталась со своим возлюбленным?

— Как видишь. Видать, от сильного стресса у нее мозги на место встали.

— Вот она, истинность чувств.

— А еще она дала нам на дорожку отменного пойла! — прибавил Левша.

— Тогда может, помянем? — предложил Луцык.

Возражений не имелось.

Жидкость оказалась самогонкой. Веда-Милана расщедрилась аж на два десятилитровых бурдюка.

— Напиток просто супер! — нахваливал Левша. — Амброзия. В голову дает сразу, но опьянение мягкое.

— А нас потом не заглючит, как тогда в Дарьяне? — уточнил Луцык.

— Пей, не боись. Я уже несколько часов употребляю, и ничего такого со мной не произошло. Полет нормальный!

— Я тоже немного попробовала. Самогонка как самогонка. Мой дедуля лучше гнал. Он настаивал на зверобое и мед добавлял, — сказала Джей.

Все выпили.

Пойло и вправду оказалась неплохое. Конечно, никакая не амброзия, как выразился Левша, но вполне себе на уровне. В каком-нибудь «Ароматном мире» бутылка такого напитка влетела бы в копеечку.

— А вот знаете, я даже рада, что ее с нами больше нет, — призналась Джей.

— Как ты можешь такое говорить про покойницу⁈ — воскликнул Луцык.

— Да понятно, что-либо хорошо, либо ничего. Но до чего же достала! А правду говорить легко и приятно. Куда хуже было бы лицемерно проливать слезы и разглагольствовать об утрате… Зато ты, я смотрю, просто убиваешься от горя.

— Я убивался в доме Веды-Миланы…

— Это был страх, а не горе. Сейчас-то ты что чувствуешь?

— Ничего, — вздохнув, признался Луцык и тут же принялся оправдываться. — Я просто тогда всю свою энергию спустил, так что сейчас баки пусты…

— Да не свисти ты, — прервала она и взъерошила волосы. — Странно, да? Столько вместе испытали, рядом были, бок о бок сколько времени провели, а нам о ней и сказать нечего хорошего.

— А мне нравилась эта ваша Гюрза! — сообщил Левша. — Лихая была бабенка. С огоньком!

— Луцык, а что ты скажешь, когда я умру? — спросила Джей.

— Да уж скажу чего-нибудь. У меня много чего сказать найдется… — признался он.

— И горевать будешь?

— Непременно. А ты по мне?

— Само собой. Я уже плакала, когда решила, что ящер тебя задрал до смерти.

— Как же, знаю.

— Кабан разболтал?

— Он самый.

— Вот сука!

— Остап, я думаю, тоже уже мертв, — вдруг сказал Луцык.

— Уверен?

— Ну не на сто процентов…

— А на сколько?

— Где-то на семьдесят. А сама как думаешь?

— Наверное, ты прав.

Внезапно очнулся Кабан. Он резко открыл глаза, поднялся и защебетал:

— А теперь послушай, что я тебе расскажу. Я был на корабле Флинта, когда он зарыл сокровища. С ним было еще шесть моряков — здоровенные, сильные люди. Они пробыли на острове с неделю, а мы сидели на старом «Морже». В один прекрасный день мы увидели шлюпку, а в шлюпке сидел Флинт, и голова его была повязана синим платком. Всходило солнце. Он был бледен как смерть и плыл к нам… один, а остальные шестеро были убиты… убиты и похоронены… да… Как он расправился с ними, никто из нас никогда не узнал. Была ли там драка, резня или внезапная смерть… А он был один против шестерых!.. Билли Бонс был штурманом, а Долговязый Джон — квартирмейстером. Они спросили у него, где сокровища. «Ступайте на берег и поищите, — сказал он в ответ. — Но, клянусь громом, корабль не станет вас ждать». Вот как он сказал им, Флинт. А три года назад я плыл на другом корабле, и мы увидели этот остров. «Ребята, — сказал я, — здесь Флинт зарыл сокровища. Сойдемте на берег и поищем». Капитан очень рассердился. Но все матросы были со мной заодно, и мы причалили к этому берегу. Двенадцать дней мы искали сокровища и ничего не нашли. С каждым днем товарищи ругали меня все сильней и сильней. Наконец они собрались на корабль. «А ты, Бенджамин Ганн, оставайся! — сказали они. — Вот тебе мушкет, заступ и лом, Бенджамин Ганн… Оставайся здесь и разыскивай денежки Флинта». С тех пор, Джим, вот уже три года живу я здесь и ни разу не видел благородной человеческой пищи…

Сказав это, он отключился. Так же неожиданно, как и очнулся.

Окончательно же Кабана отпустило примерно через полчаса. Как выяснилось, он ничего не помнил про свадебные намерения и страсть к настоятельнице.

— Врешь, — усомнился Луцык. — Стало стыдно, что на старуху позарился, вот и придумал амнезию себе. Расскажи лучше, как она в постели.

— Между нами ничего не было, — проворчал Кабан.

— А ты откуда знаешь? Сказал же, что ничего не помнишь.

— Не помню, — согласился Кабан. — Кроме одного.

— И чего же?

— Того, что у нас с ней секса не было.

— Дружище, я же не прошу подробностей, я не извращенец какой-нибудь. Просто скажи…

— Я уже все сказал, — последовал резкий ответ.

— Ладно, ладно, не сердись. Дело твое. Но все равно я оставляю за собой право считать, что ты спал с настоятельницей.

— Считай чего хочешь. Повторять по сто раз одно и то же я не буду.

Вмешалась Джей и сообщила Кабану о смерти Гюрзы. Вопреки ожиданиям он воспринял новость с ледяным спокойствием.

— Я думала, тебя это огорчит, — сказал Луцык.

— Я огорчен. Буквально подавлен, — проговорил Кабан.

— Да? А кажется, что тебе все равно.

Кабан вздохнул.

— Я пытаюсь грустить, но у меня почему-то не получается.

— Можешь не объяснять, у нас с Луцыком то же самое, — сказала Джей и положила руку ему на плечо.

До Маяковки путь был неблизкий. Но ехавших это не напрягало: имелись еда, вода и алкоголь. Оружие у них тоже наличествовало: обрез, принесший смерть Гюрзе, пистолет и два ружья. Пушками их тоже снабдила Веда-Милана.

Чтобы не скучать, путники пили самогон и развлекали друг друга, рассказывая разные страшилки.

Особо расстарался Луцык:

— Слыхали про «мясное» дело? Нет? Слушайте. Одна женщина как-то купила в палатке у метро шаурму. Жует, жует, и тут у нее что-то на зубах заскрипело. «Ну, — думает, — хрящик, наверное, попался». Выплюнула она этот кусок на ладонь, внимательно присмотрелась, а там — мочка уха с сережкой-гвоздиком. Тетка — сразу в милицию. Продавцов тут же взяли, начали допрашивать. Вышли на фирму, поставляющую мясо в эту самую палатку. Обыскали ее склады, обнаружили там кучу человеческих тел, уже без кожи, выпотрошенных. Висели они в холодильниках, как бараньи туши. Но директора фирмы не поймали. Он сбежал, а работников допрашивать не имело смысла, потому что все они были глухонемые. Вот абсолютно все — мясники, грузчики и даже тетки в бухгалтерии. Других туда вообще не брали.

— Я эту историю еще в пятом классе слышал, только вместо уха там про палец с кольцом говорилось, — прокомментировал Левша.

— И я слышал. Только про ноготь. А тетка не шаурму покупала, там был пирожок с капустой, — вторил ему Кабан.

— А я читала, — взяла инициативу в свои руки Джей, — что где-то в Подмосковье крысятницы создали свою тайную секту.

— Кто создал секту?

— Крысятницы.

— Это еще кто такие?

— Сейчас расскажу, вы, главное, не перебивайте. Так вот, где-то в районе Ногинска образовалась секта крысятниц. Туда входили только девушки. Жили они в заброшенных катакомбах, питались крысами и занимались всякими извращениями. А возглавляла их некая Жаннетта, ее величали королевой. Сколько ей было лет, не знал никто, но поговаривали, что уже перевалило за сотню. Чтобы попасть в секту, надо было поймать врага всех крыс — кошку, убить ее и высосать ее мозг. А потом съесть крысу, чтобы ее душа переселилась в тело человека. Так становились «посвященными», а это означало, что тебе даруется вечная молодость, но только до тех пор, остаешься в секте. А раз в год каждая крысятница должна была совершить подношение своей королеве — сердце девственницы, а если она этого не сделает, ее саму принесут в жертву. Одна девушка все-таки сбежала из секты и дала интервью «Комсомольской правде», все рассказала. Но вскоре ее тело выловили из Москвы-реки, а на месте сердца у нее зияла дыра.

— Ну что за чушь! — не выдержал Луцык. — Крысятницы! Сердце девственницы! Королева Жаннетта! С фантазией как-то бедновато у тех, кто такое насочинял. Не просто страшно, а страшно смешно. Ха-ха-ха!

Тогда в разговор вступила Джей:

— Ладно, давайте я расскажу случай, которому сама была свидетельница. Реально страшный!

— А ну-ка, ну-ка, вот это уже интересно, — сказал Луцык.

Она разом осушила свой стакан, поморщилась и начала:

— Мне тогда было двенадцать лет. Как-то раз я сильно поругалась с мамой. Она мне: «Пошла вон, видеть тебя больше не хочу!». Я на эмоциях курточку накинула — и на улицу. А там мороз. Натуральный дубак, градусов тридцать. Иду, значит, по дороге. Метель воет, снег. Холодно. Вокруг ни души, темень. И тут слышу за спиной рев мотора. Я на всякий случай спряталась в подворотне. Стою там, переминаюсь с ноги на ногу, жду, пока машина проедет. А она как раз у этой подворотни затормозила. Я к стене прижалась, чтоб видно не было. Машина эта — уазик, зеленый такой, но без номеров. Выходят из него трое, низкорослые, во все черное одетые. Черные плащи, черные шляпы. Вышли, по сторонам огляделись, один, видать, главный, что-то сказал, двое снова в машину юркнули и вытащили мешок. Главный у машины остался, а остальные уволокли куда-то этот мешок. Потом вернулись, еще один мешок достали, снова уволокли. Потом третий вытащили… Я пригляделась, и вижу, что в мешке что-то шевелится. Мне так жутко и страшно стало! А главный их, словно бы почуял что-то, вдруг стал головой по сторонам крутить, принюхиваться. И тут я увидела его лицо! Бледное, почти белое, уши и нос вытянутые, а вместо глаз щелочки, так что зрачков почти не видно, как у крота. Реально ужас ужасный! Я даже рот рукой закрыла, чтобы не закричать. А он все принюхивается, носом шевелит. И вдруг говорит: «Чую тебя. Чую». И голос у него такой шипящий, как у удава Каа в «Маугли». А у меня все онемело, пошевелиться не могу, до того жутко. А он опять: «Чую. Чую. Чую». Я кинулась бежать дворами со всех ног. Бегу, а меня преследует его голос: «Чую. Чую. Чую»… Очнулась я уже дома. Как добралась — вообще не помню! Конечно, ничего из того, что видела, я не рассказала. Да и зачем, все равно бы не поверили.

— А вот это хорошая страшилка, — одобрил Луцык. — Здорово придумано! И жуть правдоподобно добавлена.

— Ничего тут не придумано! Все правда, так на самом деле и было! Своими глазами видела! Своими ушами слышала! — обиделась Джей.

— Придумала ты это!

— Нет!

— Да точно придумала!

— Говорю тебе, чистая правда!

— А я верю, — оценил Левша. — Какая только хрень в мире не творится.

— И я верю, — поддержал Кабан. — А мне вот какую историю один друг рассказывал. Его знакомому на день рождения подарили щенка породы такса. Питомца назвали Дружком, он был очень игривым и добрым, вот только ел много — раз пять в день. И еще любил грызть мебель, особенно ножки стульев. А через год Дружок играть прекратил, на других собак начал кидаться и стал как-то внимательно смотреть на горло хозяина. Отвели пса к ветеринару, и выяснилось, что это никакая не такса, а афганская крыса.

— Кто⁈ — вылупился на него Луцык.

Кабан придал лицу максимально серьезный вид.

— Афганская крыса. Их цыгане покупают по дешевке, уши и хвост обрезают, и под видом такс толкают.

— В моем детстве, помню, говорили про крыс-диверсантов, — прыснул Луцык. — Их типа душманы в СССР забрасывали.

Они немного помолчали, прислушиваясь к мерному стуку колес.

— А историю про призраков в московском метро слыхали? — спросил Кабан.

— Какую именно историю? — уточнил Луцык.

— Про призрачный поезд.

— Не-а.

— Тогда слушай. Есть призрачный поезд, который по ночам ездит по Кольцевой линии. Управляет им машинист в форме тридцатых годов. Порой этот поезд останавливается на станциях, в вагонах открываются двери. Но садиться в них нельзя. Считается, что человек, который войдет в призрачный поезд, пропадет навсегда. Так-то.

— Бред.

— А знаете, кто самый известный призрак метрополитена? — спросила Джей.

— И кто же? — спросил Кабан.

— Валерий Брюсов. Его порой можно встретить на станции «Проспект Мира» Кольцевой линии. Неподалеку от нее располагался дом поэта, где он и умер в 1924-м четвертом году. Как гласит легенда, призрак Брюсова просто прогуливается по станции и с пассажирами не контактирует.

— А кто такой этот твой Брюсов?

— Балда! Это известный русский поэт.

— Впервые слышу.

— Потому что ты неуч.

— А что он написал?

— Ну уж точно не «Ели мясо мужики».

— Хоть один его стих напомни.

И Джей продекламировала:

Юноша бледный со взором горящим,

Ныне даю я тебе три завета:

Первый прими: не живи настоящим,

Только грядущее — область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй,

Сам же себя полюби беспредельно.

Третий храни: поклоняйся искусству,

Только ему, безраздумно, бесцельно,

Юноша бледный со взором смущенным!

Если ты примешь моих три завета,

Молча паду я бойцом побежденным,

Зная, что в мире оставлю поэта.

— Хороший стишок, — задумчиво причмокнул Кабан.

— Стишок… — надула щеки Джей. — Это поэзия, Кабан! Поэзия!

— А давайте еще по самогоночке! — пьяно протянул Луцык.

— Прекрасная идея! — оживился Левша.