Избранные произведения в одном томе

Плоскоглазое чудовище

Несколько секунд Клайд Мэншип — который до сих пор был доцентом кафедры сравнительного литературоведения университета Келл — несколько секунд Мэншип героически пытался убедить себя в том, что ему всего-навсего приснился дурной сон. Он зажмурил глаза и с упреком сказал себе, что столь гнусные штуки просто не могут существовать в реальном мире. Ни в коем случае. Определенно, сон.

Он уже наполовину убедил себя, как вдруг чихнул. Чих получился слишком громким и мокрым, чтобы его можно было игнорировать. Во сне так не чихают — если во сне вообще чихают. Он сдался. Придется открыть глаза и посмотреть еще раз. От этой мысли у него свело шею.

Чуть раньше он уснул, перечитывая статью, которую написал в научный журнал. Уснул в собственной кровати и в собственной квартире в Каллахан-Холле — «очаровательное и недорогое жилье для холостых сотрудников факультета, желающих жить на территории кампуса». Проснувшись, Клайд Мэншип ощутил слегка болезненное покалывание во всем теле. Он чувствовал себя так, словно его растянули, невообразимо сильно растянули, а потом отпустили. А затем он вдруг вылетел из кровати через открытое окно, словно быстро исчезающий клуб дыма. Он поднялся прямо в усеянное звездами ночное небо, продолжая растворяться в воздухе, покуда не потерял сознания.

И оказался на этом невероятном просторе белого стола. Над ним был сводчатый потолок, а в легких клубился сырой воздух, малопригодный для дыхания. С потолка свисало великое множество какого-то, несомненно электронного, оборудования, однако такого сорта, о каком ребята с кафедры физики могли бы только мечтать, если бы грант, только что полученный ими от правительства на военные исследования по радиоактивности, был в миллион раз больше и профессор Боулс, заведующий кафедрой, настоял бы, чтобы каждая деталь была сконструирована совершенно не так, как что-либо ранее известное в электронике.

Оборудование над головой трещало, дребезжало, булькало, скрипело, блестело, мигало и сверкало. Вдруг оно угомонилось, как будто кто-то удовлетворенно повернул выключатель.

Клайд Мэншип сел, чтобы посмотреть, кто же его повернул.

И увидел.

Он увидел не кто, а скорее что. И это было не самое приятное «что». В сущности, ни в одном из этих что, которых он увидел, быстро оглянувшись вокруг, не было ровным счетом ничего приятного. Поэтому Клайд быстро зажмурился и попытался найти иной духовный выход из создавшейся ситуации.

Но теперь он был вынужден посмотреть еще раз. Может, во второй раз все будет не так скверно.

«Темнее всего перед рассветом, — сказал он себе нарочито обыденным тоном. И невольно добавил: — Кроме тех дней, когда солнечное затмение».

Однако глаза он все-таки открыл, хотя и с опаской, как открывает рот ребенок для второй ложки касторки.

Да, они были такими же, какими ему запомнились. Совершенно ужасными.

По краям стола в нескольких дюймах одна от другой торчали толстые круглые кнопки. И на этих кнопках футах в шести справа от него сидели два существа, похожие на черные кожаные чемоданы. Только вместо ручек или, скажем, ремней они щеголяли изобилием черных щупальцев, многими десятками щупальцев, каждое второе или третье из которых заканчивалось бирюзовым глазом, прикрытым густейшими ресницами, какие Мэншип встречал только в рекламе туши для век.

Непосредственно в чемодан, словно для вящего декоративного эффекта, были вставлены россыпи других, небесно-голубых глаз, но уже без ресниц, множеством сверкающих граней напоминающих огромные самоцветы. На телах кошмарных незнакомцев не было никаких признаков ушей, носов или ртов, зато они были покрыты густой сероватой слизью — та медленно стекала с чемоданов и равномерно шлеп-шлеп-шлепалась на пол.

Слева, примерно в пятнадцати футах, где неправильной формы стол образовывал длинный полуостров, находилось еще одно существо. В щупальцах оно держало пульсирующий шар, на поверхности которого постоянно появлялись и пропадали светящиеся пятна.

Насколько Мэншип мог судить, все наличные глаза троих созданий пристально рассматривали его. Он поежился и попытался свести плечи.

— Итак, профессор, — неожиданно спросил кто-то, — что вы скажете?

— Я бы сказал, что это чертовски неприятное пробуждение, — с раздражением заявил Мэншип. Он хотел было продолжать и развить эту тему, украсив ее деталями, но его остановили два соображения.

Первое: кто задал вопрос? Во всем огромном сыром помещении он не видел ни одного человека — ни одного живого существа, в сущности, — кроме трех чемоданов со щупальцами.

Вторым соображением, остановившим его, было то, что кто-то другой начал отвечать на вопрос, бесцеремонно перебив Мэншипа.

— Что же, совершенно очевидно, — сказала эта личность, — что эксперимент удался. Затраченные средства и долгие годы исследовательской работы полностью оправданы. Вы сами можете убедиться, советник Гломг: односторонняя телепортация — теперь уже доказанный факт.

Мэншип определил, что голоса исходят с правой стороны от него. Более широкий из двух чемоданов, — видимо, «профессор», — к которому был обращен вопрос, разговаривал с более узким; тот отвернул большую часть своих глаз на ножках от Мэншипа, сфокусировав их на собеседнике. Только вот откуда, черт возьми, исходили голоса? Изнутри их тел? Нигде не было никакого признака голосового аппарата.

И с какой стати, пронзило мозг Мэншипа, они говорят по-английски?

— Сам вижу, — признал советник Гломг с грубоватой честностью, которая так ему шла. — Правильно, это доказанный факт, профессор Лирлд. Однако что же именно доказано?

Лирлд поднял тридцать или сорок щупальцев; зачарованно наблюдавший Мэншип догадался, что это означало энергичное и нетерпеливое пожимание плечами.

— Осуществлена телепортация живого организма с астрономического объекта 649-301-3 без помощи передающего аппарата на планете его происхождения.

Советник снова перевел глаза на Мэншипа.

— Вы называете это живым? — с сомнением осведомился он.

— Ах, перестаньте, советник! — запротестовал профессор Лирлд. — Давайте отбросим всякий флефноморфизм. Оно явно способно ощущать, явно способно передвигаться, до известной степени…

— Ладно. Оно живое. Готов признать. Но разве оно чувствует? Мне отсюда кажется, что оно даже не пмбффает. А эти жуткие одинокие глаза! Их всего два, и они такие плоские! А сухая кожа без всяких следов слизи?.. Я мог бы признать…

— Ты бы лучше на себя посмотрел, тоже не ахти какой красавец, знаешь ли, — не утерпев, возмущенно бросил ему глубоко уязвленный Мэншип.

— В своей оценке чуждых форм жизни я придерживаюсь принципов флефноморфизма, — продолжал тот, как будто Мэншип ничего не говорил. — Да, я флефноб и горжусь этим. В конце концов, профессор Лирлд, я видел других совершенно невозможных существ с соседних планет, которых привозили сюда мой сын и прочие исследователи. Самые странные из них, самые примитивные, по крайней мере способны пмбффать! А это… эта вещь… Ни малейшего, ни ничтожнейшего следа пмбффа я в нем не вижу! Оно жуткое, вот именно — жуткое!

— Отнюдь нет, — запротестовал Лирлд, — всего лишь научная аномалия. Возможно, в окраинных областях Галактики, где часто встречаются животные подобного рода, условия таковы, что пмбффанье необязательно. Подробное исследование очень скоро многое нам объяснит. А пока мы доказали, что жизнь существует не только в заполненном светилами центре Галактики, но и в других областях. И когда настанет время исследовательских полетов к тем мирам, то отважные путешественники, вроде вашего сына, полетят, вооруженные знаниями. Они будут иметь представление, с чем могут столкнуться.

— Эй, послушайте! — в отчаянии закричал Мэншип. — Вы меня слышите или нет?

— Можете отключить энергию, Срин, — отозвался профессор Лирлд. — Нечего ее расходовать впустую. Я считаю, что у нас достаточно этого существа. Если еще какая-то его часть должна материализоваться, то она будет перенесена остаточным лучом.

Флефноб слева от Мэншипа быстро повернул шар, который держал в щупальцах. Низкий шум, наполнявший помещение и почти незаметный раньше, смолк. Срин внимательно уставился на пятна света на поверхности своего инструмента, и Мэншип вдруг догадался, что это — показания приборов. Да, именно показания приборов. «Ну а откуда мне это стало известно?» — с удивлением подумал он.

Разумеется. Существовал лишь один ответ. Если они не слышали его, как бы громко он ни кричал, если они даже не догадывались, что он кричал, и если в то же время они с невероятной легкостью говорили на его родном языке, значит, они были телепатами. Без ушей и ртов.

Мэншип внимательно слушал, как Срин о чем-то спрашивал своего начальника. Казалось, в ушах у него звучали слова, английские слова, которые произносились ясным, отчетливым голосом. Но при этом что-то было не совсем так. Чего-то не хватало: недоставало жизненности, которой настоящие овощи отличаются от искусственных овощных приправ. Кроме того, за словами Срина слышался какой-то невнятный фон из других слов, беспорядочных обрывков предложений; те иногда становились достаточно «слышными», чтобы уяснить предмет, о котором не упоминалось в «разговоре». Именно так Мэншип догадался, что мерцающие пятна света на шаре были показаниями приборов.

А когда странные существа упоминали то, для чего вообще не существовало эквивалента в английском языке, мозг подсовывал ему бессмысленный слог.

Пока все хорошо. Его выдернул из теплой постели в Каллахан-Холле какой-то телепатический чемодан по имени Лирлд или что-то вроде этого, оснащенный множеством глаз и щупальцев. Его засосало на какую-то планету в совершенно другой системе около центра Галактики, причем одетого только в яблочно-зеленую пижаму.

Он находился в мире телепатов, которые совсем не слышали его, но которых сам он легко мог подслушивать, потому что его мозг, по всей видимости, представлял собой достаточно чувствительную антенну. Вскоре ему предстояло подвергнуться «подробному исследованию» — перспектива отнюдь не радостная, тем более что на него, кажется, смотрели как на экзотическое лабораторное животное. И наконец, о нем были весьма невысокого мнения — главным образом потому, что он совсем не мог пмбффать.

Подведя итог, Клайд Мэншип решил, что, пожалуй, пора дать почувствовать свое присутствие. Дать им понять, что он определенно не какая-нибудь низшая форма жизни, а, так сказать, один из них. Что он и сам член клуба «Разум выше материи» и происходит от длинной череды обладателей высокого коэффициента интеллектуального развития.

Вот только как им дать понять?

Ему смутно припомнились приключенческие романы, которые он читал мальчишкой. Исследователи высаживаются на незнакомом острове. Аборигены, вооруженные острыми копьями, дубинками и небольшими булыжниками, выскакивают из джунглей, чтобы встретить незваных гостей, и радостно гикают, предвкушая нанесение тяжких увечий. Исследователи, слегка струхнув, поскольку не знают языка как раз этого острова, должны действовать быстро. Естественно, они прибегают к… они прибегают к… универсальному языку жестов! Универсальному!

Все еще сидя, Клайд Мэншип поднял обе руки прямо над головой.

— Моя друг, — промолвил он. — Моя приходить с миром.

Мэншип не предполагал, что завяжется диалог, но надеялся, что произнесение этих слов поможет ему психологически и добавит его жестам искренности.

— Можете также выключить записывающую аппаратуру, — давал указания ассистенту профессор Лирлд. — С этого момента все будет фиксироваться в двойной памяти.

Срин снова повертел свой шар.

— Вам не кажется, что нужно уменьшить сырость, сэр? Сухость Кожи этого существа, похоже, говорит в пользу климата пустыни.

— Вовсе нет. Я сильно подозреваю, что это одна из тех примитивных форм, которые способны существовать в самых разных окружающих средах. Данный экземпляр, очевидно, отлично себя чувствует. Говорю вам, Срин, до сего момента мы можем быть вполне удовлетворены результатами эксперимента.

— Моя друг! — продолжал отчаянно выкрикивать Мэншип, поднимая и опуская руки. — Моя разумное существо! Моя иметь КИ 140 по шкале Векслера-Бельвю!

— Вы можете быть удовлетворены, — говорил Гломг, в то время как Лирлд слегка подпрыгнул и поплыл вверх, словно огромный одуванчик, к мешанине аппаратуры, — но только не я. Мне все это дело совершенно не нравится.

— Моя друг и разумное суще… — начал Мэншип. И опять чихнул. — Будь проклята эта сырость, — угрюмо пробормотал он.

— Что такое? — строго спросил Гломг.

— Ничего особенного, советник, — успокоил его Срин. — Подопытное существо делало так и раньше. Скорее всего мы наблюдаем периодически происходящую биологическую реакцию низшего порядка, возможно, примитивный метод поглощения глрнка. Совершенно исключено, что это может быть способом общения.

— Я и не думал об общении, — раздраженно заметил Гломг. — Я подумал, что подобные действия, возможно, предшествуют всплеску агрессивности.

Профессор спланировал на стол, притащив с собой спутанный клубок разноцветных проводов.

— Вряд ли. С помощью чего такое существо может проявить агрессивность? Боюсь, что вы уж слишком далеко заходите в своем недоверии к неизвестному, советник Гломг!

Мэншип скрестил руки на груди и погрузился в беспомощное молчание. Было ясно, что добиться понимания удастся лишь через телепатию. А как начать передавать мысли телепатически? Что для этого надо делать?

Если бы только его диссертация была по биологии или физиологии, а не на тему «Употребляемость видовременных форм глаголов в первых трех книгах «Илиады»». Ну да ладно. До дома путь неблизкий. Надо пробовать.

Он закрыл глаза, предварительно удостоверившись, что профессор Лирлд не собирается приближаться к нему с каким-нибудь оборудованием. Затем наморщил лоб и наклонился вперед, пытаясь как можно сильнее сосредоточиться.

«Проверка, — подумал Мэншип изо всех сил, — проверка, проверка. Раз, два, три, четыре — проверка, проверка. Вы меня слышите?»

— Просто мне это не нравится, — снова заявил Гломг. — Мне не нравится то, чем мы здесь занимаемся. Назовите это предчувствием, назовите как угодно, но мне кажется, что мы вторгаемся в бесконечность, а нам не следует этого делать.

«Проверяю. — Мэншип неистово формировал мысленные образы. — У Мэри был ягненочек. Проверка, проверка. Я инопланетное существо, и я пытаюсь вступить с вами в контакт. Говорите, пожалуйста».

— Позвольте, советник, — раздраженно возразил Лирлд. — Давайте оставим схоластику. Мы проводим научный эксперимент.

— Вот и прекрасно. Но я считаю, что существуют тайны, над которыми флефнобы никогда не должны пытаться приподнять завесу. Чудовище, выглядящее так жутко — кожа без слизи, всего два глаза и оба плоские, не может или не хочет пмбффать, почти полностью отсутствуют щупальца — чудовище такого сорта нужно оставить в покое на его адской планете. Есть границы и для науки, мой ученый друг, — по крайней мере должны быть. Никому не дано познать непознаваемое!

«Вы меня слышите? — взмолился Мэншип. — Инопланетное существо — Срину, Лирлду и Гломгу: произвожу попытку телепатического общения. Пожалуйста, ответьте кто-нибудь. Кто угодно. — Он чуть помолчал и добавил: — Конец связи».

— Я не признаю таких ограничений, советник. Моя любознательность велика, как сама Вселенная.

— Охотно верю, — зловеще парировал Гломг. — Однако и в Тизе и в Тетзбах сокрыто больше, чем снится нашей мудрости, профессор.

— Моя мудрость… — начал было Лирлд, но, перебив сам себя, объявил: — А вот и ваш сын. Почему бы не спросить у него? Если бы он не был вооружен результатами научных исследований, которые такие люди, как вы, раз за разом хотели приостановить, было бы невозможно ни одно из его героических достижений в области межпланетных открытий.

Потерпевший сокрушительное поражение, но еще не утративший любопытства, Мэншип открыл глаза и увидел, как на стол планирует какой-то поразительно узкий черный чемодан, весь опутанный похожими на спагетти щупальцами.

— Что это? — осведомился вновь прибывший, раскинув над головой Мэншипа гроздь сверхволосатых глазоножек. — Похоже на йурда с запущенной формой хипплестатча. — Он помолчал и добавил: — Прогрессирующего хипплестатча.

— Перед вами существо с астрономического объекта 649-301-3, которое мне только что удалось телепортировать на нашу планету, — с гордостью сообщил Лирлд. — Примите во внимание, Рабд, — без передающего устройства на другом конце! Признаюсь, пока не ясно, почему никогда раньше эксперимент не удавался, а сейчас вдруг получилось, но это тема для дальнейших исследований. Превосходный экземпляр, Рабд! И насколько мы можем судить, в отличном состоянии. Срин, теперь можете убрать его.

— Ой, не надо, Срин, — начал было причитать Мэншип, но с потолка упал огромный треугольник из какого-то мягкого материала и накрыл его. В ту же секунду поверхность стола как будто провалилась, суетливый индивид, которого Мэншип принимал за ассистента, собрал под ним концы треугольника и со щелчком скрепил их. Мэншип даже рукой шевельнуть не успел, а крышка стола вновь встала на прежнее место, пребольно ударив его.

И вот он сидел, тщательно упакованный, как подарок ко дню рождения. В целом положение не улучшилось, решил Мэншип. С другой стороны, они вроде бы не собирались пока ставить его на лабораторную полку рядом с пыльными банками с заспиртованными флефнобскими эмбрионами.

Тот факт, что он был первым человеком в истории, вступившим в контакт с внеземной расой, почему-то ни капельки не радовал Клайда Мэншипа.

Во-первых, размышлял он, контакт был какой-то неполноценный — больше похожий на знакомство необычно окрашенного мотылька с банкой энтомолога, нежели на торжественную встречу гордых представителей двух разных цивилизаций.

Во-вторых, что гораздо важнее, такого рода рукопожатие в космосе скорее могло порадовать астронома, социолога или даже физика, чем доцента кафедры сравнительного литературоведения.

Мэншип много раз в своей жизни мечтал о чем-то. Но он мечтал, например, о том, что присутствует на премьере «Макбета» и видит, как разгоряченный Шекспир умоляет Бэрбейджа не выкрикивать монолог «Завтра, завтра, завтра» в последнем акте: «Ради Бога, Дик, пойми — у тебя только что умерла жена, ты сам вот-вот потеряешь королевство и собственную жизнь. Не надо орать, как Мег в «Русалке», когда она требует дюжину эля. Философичнее, Дик, вот в чем идея, медленно, печально и философично. И как бы слегка недоумевая».

Или он воображал, как сидит среди толпы людей году эдак в 700-м до новой эры и вдруг встает слепой поэт и впервые произносит: «Гнев нам, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»

Или будто бы он гостит в Ясной Поляне, и Толстой с отсутствующим взглядом входит из сада в дом и бормочет: «Вот только что пришла в голову мысль написать рассказик о вторжении Наполеона в Россию. А какое название! «Война и мир». Ничего претенциозного, ничего заумного. Очень просто — «Война и мир». Они там в Петербурге со стульев попадают. Точно вам говорю. Разумеется, сейчас это всего лишь коротенький рассказик, но я, вероятно, придумаю несколько эпизодов, чтобы расширить произведение».

А путешествия на Луну и другие планеты Солнечной системы, не говоря уже о центре Галактики, — да еще в одной пижаме? Нет уж, увольте, от такого блюда у Клайда Мэншипа слюнки явно не текли. Если уж на то пошло, в своих мечтах он не забирался дальше, чем, скажем, на поднебесный балкон Виктора Гюго в Сен-Жермен де Прэ или на греческие острова, где пылкая Сапфо влюблялась и под настроение время от времени пела.

Вот профессор Боулс или кто-то еще из этих заносчивых мальчишек с кафедры физики — чего бы они только не дали, чтобы оказаться на его месте! Стать объектом настоящего эксперимента, который не укладывается ни в одну земную теорию, познакомиться с фантастическими технологиями, — вероятно, они бы сочли, что в обмен на все это было бы выгодно и даже почетно подвергнуться вивисекции, которая, по мрачному убеждению Мэншипа, завершит сегодняшний праздник. Кафедра физики…

Мэншип вдруг припомнил замысловатую вышку, усеянную серыми изоляторами; кафедра физики воздвигала ее на поле Мэрфи. Из окна комнаты в Каллахан-Холле он собственными глазами наблюдал, как растет субсидируемый правительством проект по изучению радиации.

Не далее как вчера вечером, когда вышка достигла уровня его окон, Мэншип подумал, что она скорее похожа на средневековую осадную машину, предназначенную сокрушать стены крепостей, чем на современное устройство связи.

Но когда Лирлд упомянул, что односторонняя телепортация никогда раньше не удавалась, Мэншип подумал, а не является ли эта недостроенная башня, заглядывающая обрывками электронной мешанины к нему в окно, причиной того кошмарного пюре, в котором он теперь увяз.

Может, эта вышка стала недостающим звеном в аппарате Лирлда, своего рода антенной, или заземлением, или чем-нибудь еще? Если бы он хоть немного разбирался в физике!.. Восемь лет высшего образования были здесь совершенно бесполезны.

Он стиснул зубы, но прикусил язык и был вынужден отложить всякие размышления, пока не прошла боль и не высохли слезы.

Ну а даже если бы он знал наверное, что эта башня сыграла решающую, хотя и пассивную роль в его перемещении через межзвездное пространство? Если бы он мог определить ее роль в мегавольтах и амперах — разве эти знания могли принести хоть какую-то пользу в его невозможном положении?

Он все равно так и оставался бы отвратительным плоскоглазым неразумным чудовищем, случайно подобранным где-то на задворках Вселенной, окруженным существами, для которых его основательное знание многочисленных литературных шедевров астрономического объекта 649-301-3, даже если допустить чудо перевода, будет звучать шизофренической словесной мешаниной.

Погруженный в отчаяние, Мэншип безнадежно дергал материал, в который был завернут. Вдруг в руках у него оказались два маленьких обрывка.

Для того чтобы как следует рассмотреть их, света было недостаточно, но на ощупь он определил материал безошибочно: бумага. Его завернули в огромный лист бумаги или чего-то очень похожего.

Что ж, здесь есть своя абсурдная логика. Поскольку отростки флефнобов состояли только из нежных щупальцев, которые либо заканчивались глазами, либо просто сужались, и поскольку им нужны были выступы на лабораторном столе, чтобы сидеть вокруг него, то, с их точки зрения, бумажная клетка являлась вполне надежным местом. Их щупальцам здесь не за что было ухватиться, а силы, видимо, недоставало, чтобы порвать бумагу.

Несмотря на то что Мэншип никогда не был атлетом, он все же верил, что в крайнем случае сумеет освободиться из бумажного мешка. Эта мысль успокаивала, хотя в данный момент пользы от нее было не больше, чем от озарения насчет вышки на поле Мэрфи.

Если бы только существовал какой-нибудь способ передать информацию маленькой группе Лирлда! Может быть, они бы тогда поняли, что их «Безумный ужас из гиперпространства» обладает кое-какими интеллектуальными способностями, и, возможно, как-то отправили бы его обратно. Если бы захотели.

Вот только передавать информацию он не мог. По причине совершенно разных эволюционных путей человека и флефноба Мэншип мог только принимать. Поэтому бывший доцент кафедры сравнительного литературоведения Клайд Мэншип тяжело вздохнул, опустил плечи и настроился на прием.

Еще он аккуратно и нежно разгладил складки на пижаме, и не столько из-за латентных портновских амбиций, сколько из-за того, что ощутил болезненный укол ностальгии: он вдруг понял, что этот недорогой зеленый костюм весьма стандартного покроя был единственным артефактом, который остался у него от прошлого мира. Единственный сувенир, так сказать, от цивилизации, которая произвела на свет Тамерлана; эта пижама была по сути связующим звеном между его физическим телом и Землей.

— Что касается меня, — рассуждал сын Гломга, исследователь (было ясно, что спор продолжается и бумажная преграда никак не влияет на способность Мэншипа «слышать»), — то я могу привозить с собой этих инопланетных чудищ, а могу и не привозить. Но когда они оказываются столь отталкивающими, как вот это, я предпочитаю их не трогать. Вот что я хочу сказать: я не боюсь вторгаться в область бесконечного, как это называет папа, однако, с другой стороны, я не верю, что ваши изыскания, профессор Лирлд, когда-нибудь дадут нам действительно что-то важное. — Он немного помолчал и продолжил: — Надеюсь, вы не обиделись на меня, сэр. Я честно сказал, что думаю. Я практичный флефноб и верю в практичные вещи.

— Как вы только можете так говорить: ничего действительно важного?! — Несмотря на извинения Рабда, душевный «голос» профессора, как отметил мозг Мэншипа, явно дрожал от возмущения. — Ведь основной целью флефнобской науки на сегодняшний день является путешествие в такой район внешней Галактики, где расстояния между звездами огромны по сравнению с их относительной плотностью здесь, в галактическом центре.

Мы легко можем путешествовать на пятьдесят четыре планеты нашей системы и недавно осуществили полет к нескольким соседним звездам, но достижение срединных областей Галактики, откуда и происходит этот экземпляр, остается сегодня таким же призрачным прожектом, каким он был на заре внеатмосферных полетов два столетия назад.

— Правильно! — перебил его Рабд. — А почему? Потому что у нас нет кораблей, способных осуществить такие полеты? С тех пор как создана Трасса Булвонна, любое военное или торговое судно флефнобов, включая и мой маленький трехмоторный катер, может домчаться до такого места, как астрономический объект 649-301-3 — называю его просто для примера — и обратно, даже не перегревая двигателей. Но мы этого не делаем. И тому есть веская причина.

Теперь Клайд Мэншип слушал — или принимал — так напряженно, что две половины его мозга, казалось, наезжали одна на другую. Его очень интересовал астрономический объект 649-301-3 и все, что могло облегчить или усложнить путешествие к нему, каким бы необычным ни оказалось средство передвижения с земной точки зрения.

— И причина эта, разумеется, — продолжал молодой исследователь, — сугубо практического характера. Духовное вырождение. Старое доброе духовное вырождение. На протяжении двухсот лет мы успешно решали любую задачу, связанную с космическими путешествиями, но до сих пор мы даже не пмбффнули к поверхности этой проблемы. Стоит нам удалиться от своей родной планеты на какие-нибудь двадцать световых лет, и тут же начинается духовное вырождение. Самые лучшие экипажи начинают вести себя как умственно отсталые дети, и если они немедленно не возвращаются домой, их разум затухает: они духовно деградируют до нуля.

«Это возможно, — решил Мэншип, с интересом прислушиваясь, — это вполне возможно. Телепатическая раса вроде флефнобов… ну конечно же! С младенчества привыкнув к тому, что их постоянно окружает духовная аура всего вида, общаясь исключительно с помощью телепатии, поскольку никогда не было нужды в развитии других средств связи, они должны испытывать такое одиночество, такое жуткое одиночество, когда их корабли достигают слишком отдаленной точки, откуда нельзя установить контакт с их миром!..»

А их образование — Мэншип мог только догадываться о системе образования у существ, столь непохожих на него самого, но наверняка это должно быть что-то вроде непрерывного духовного осмоса высшего порядка, взаимный духовный осмос. Независимо от конкретных форм их система образования, вероятно, основывалась главным образом на включении индивида в группу. И когда чувство принадлежности к группе становилось слишком слабым либо в результате какого-нибудь постороннего барьера, либо из-за огромных межзвездных расстояний, неизбежно наступал психический распад флефноба.

Однако все это было несущественно. Существовали межзвездные корабли! Существовали средства передвижения, способные доставить Клайда Мэншипа обратно на Землю, в университет Келли, к прерванной работе, которая, как он надеялся, наконец принесет ему звание профессора сравнительного литературоведения: «Стиль против содержания в пятнадцати репрезентативных отчетах перед мелкими акционерами за период 1919–1931 годов».

Впервые в его душе забрезжила надежда. В следующую секунду она уже лежала на спине, растирая вывихнутое колено. «Только вообрази, вообрази интереса ради, — подсказывал ему врожденный ум, — что ты сможешь как-то отсюда выбраться и отыскать в этом, по всей видимости, совершенно чужом мире космические корабли, о которых упоминал Рабд. Можно ли себе представить, каким бы диким или горячечным ни было воображение, что он, Клайд Мэншип, неумеха, чьи способности к механике рассмешили бы синантропа, можно ли себе представить, что он справится с различными механизмами космического корабля?»

Клайд Мэншип вынужден был признать, что в целом проект был неосуществим. И велел своему врожденному уму убираться ко всем чертям.

Итак, теперь Рабд. Рабд мог бы доставить его обратно на Землю, если (а) лично будет в этом заинтересован и если (б) с ним можно будет общаться. Ладно, что больше всего интересует Рабда? Очевидно, достаточно большой интерес представляет это духовное вырождение.

— Если вы найдете ответ на эту проблему, профессор, — увещевал Рабд, — я буду так рад, что немедленно сниму со своего корабля глрк. Вот что удерживает нас здесь, в центре Галактики, уже так много лет. Вот это и есть практический вопрос. А когда вы извлекаете этот Крмом забытый кусок протоплазмы из дыры где-то на краю Вселенной и спрашиваете, что я об этом думаю, то должен сказать, что все это меня оставляет совершенно равнодушным и, с моей точки зрения, не является полезным экспериментом.

Мэншип уловил душевную пульсацию кивка от отца Рабда.

— Вынужден согласиться с тобой, сынок. Эксперимент бесполезный и опасный. И думаю, что смогу убедить остальных членов Совета разделить мое мнение. Мы уже слишком много истратили на этот проект.

Так как резонанс их мыслей несколько ослабел, Мэншип сделал вывод, что флефнобы покидают лабораторию.

Он услышал отчаянные «Но… но…» Лирлда. Потом, уже издалека, видимо, отделавшись от профессора, советник Гломг спросил сына:

— А где малышка Тект? Я думал, вы придете вместе.

— Она на посадочном поле, — ответил Рабд, — наблюдает за погрузкой. Как-никак, сегодня вечером мы отправляемся в свадебный полет.

— Чудесная девушка, — сказал Гломг теперь уже едва слышным голосом. — Ты очень счастливый флефноб.

— Я знаю, папа, — согласился с ним Рабд. — Не думай, будто я этого не понимаю. Ни у кого нет стольких щупальцев с глазами на этой стороне Гансибоккла, и все они мои, все мои!

— Тект — теплая и в высшей степени разумная женская особь флефноба, — строго подчеркнул отец уже издалека. — У нее множество прекрасных качеств. Мне не нравится, что ты ведешь себя так, будто брак сводится только к количеству глазных щупальцев у женщины.

— Ах, конечно же, нет, папа, — успокоил его Рабд. — Вовсе нет. Для меня брак — это важное и э-э… серьезное дело. Очень ответственное, э-э… налагающее серьезные обязательства. Да, сэр. В высшей степени серьезные. Однако то, что у Тект больше ста семидесяти шести покрытых слизью щупальцев, каждое из которых увенчано симпатичным прозрачным глазом, не причинит вреда нашим отношениям. Совсем наоборот, папа, совершенно наоборот.

— Суеверный старый дурак и наглый мужлан, — с горечью заметил профессор Лирлд. — И эти двое могут прикрыть финансирование, Срин! Они могут прекратить мою работу. Нам нужно подготовить контрмеры!

Однако Мэншипа не интересовали эти такие знакомые академические страсти. Он отчаянно тянулся за удаляющимися мозгами Гломга и Рабда. Его, впрочем, не особенно занимали соображения старшего насчет здоровой и счастливой сексуальной жизни в браке.

Что действительно очень его интересовало, так это побочный душевный продукт предыдущего разговора. Когда Рабд упомянул о загрузке своего корабля, в какой-то части мозга флефноба, как будто по ассоциации, ненадолго всплыла конструкция небольшого судна, его оборудование и, главное, система управления.

Всего на несколько секунд вспыхнула приборная панель с загорающимися и гаснущими разноцветными лампочками и начало давнишней, часто повторяемой команды: «Прогреть двигатели Трассы Булвонна, сначала медленно повернуть три верхних цилиндра… Теперь осторожно!»

Мэншип с удивлением понял, что недавно такую же сублимированную мысль-картинку он воспринял от Срина, и это помогло ему догадаться, что мерцающие световые узоры на шаре в руках лаборанта в действительности — показания приборов. Очевидно, его восприятие флефнобов было глубже, чем просто считывание сознательно передаваемой информации, и проникало если не в подсознание, то в более глубокие области их психики и памяти.

Но это означало… означало… Удивительно, что в его положении он еще мог о чем-то размышлять. Немного практики, чуть-чуть навыка, и он, без сомнения, сможет «услышать» мозг каждого флефноба на планете!

От этой мысли Мэншип нахмурился. Его «я», никогда не отличавшееся особой силой, за последние полчаса стремительно набирало вес под презрительным изучающим взглядом сотни глаз на щупальцах и десятками телепатических издевок. Его личность, у которой никогда не было никакой власти на протяжении всей взрослой жизни, внезапно обнаружила, что легко может держать судьбу целой планеты внутри своей черепной коробки.

Да, при этой мысли Мэншип почувствовал себя значительно лучше. Он по своему желанию мог овладеть любой крупицей информации, которой обладали эти флефнобы. А что бы ему хотелось знать? Скажем, для начала?

Его эйфория угасла, как спичка, на которую плюнули. Хотелось знать только одно: как попасть домой!

Одно из немногих существ на этой планете и, может быть, даже единственное, чьими мыслями он мог воспользоваться для осуществления своих планов, сейчас вместе с отцом направлялось в какой-то флефнобский эквивалент бара «У Тони». Только что Рабд, судя по воцарившейся тишине, вышел из зоны телепатической досягаемости.

С хриплым, мучительным, тоскливым криком, похожим на рев быка, который, — нанеся мощный удар рогами и по инерции пролетев через всю арену, — оглядывается и видит, как униформисты уносят раненого матадора… именно с таким пугающим ревом Клайд Мэншип подался вперед, мощным движением обеих рук разрывая покрывавший его материал, и вскочил на ноги, оказавшись на поверхности стола.

— …и семь или восемь цветных диаграмм, иллюстрирующих историю телепортации до успешного эксперимента, — говорил в этот момент Лирлд своему ассистенту. — Собственно, Срин, если вы успеете сделать трехмерные диаграммы, то это произвело бы на Совет еще лучшее впечатление. Нам навязали бой, Срин, и мы должны использовать каждую…

Его мысли распались, потому что один глаз на стебле выгнулся и уставился на Мэншипа. Через секунду уже весь комплект глаз профессора, а также глаза лаборанта развернулись и, подрагивая, уставились на стоящего во весь рост человека.

— Святой, концентрированный Крм. — Мозг профессора едва передавал невнятную мысль. — Плоскоглазое чудовище! Оно вырвалось!

— Сломало клетку из чистой бумаги! — в ужасе проговорил Срин.

Лирлд принял решение.

— Бластер, — приказал он. — Дай мне бластер, Срин. Будет финансирование или нет, с таким существом рисковать нельзя. Мы находимся в густонаселенном городе. Раз оно начало буйствовать… — По всему черному чемодану пробежала дрожь. Профессор быстро приладил какой-то причудливо изогнутый инструмент, который передал ему Срин, и направил на Мэншипа.

Вырвавшись из бумажного пакета, Мэншип замешкался в нерешительности, стоя на столе. Он никогда не был человеком действия и поэтому сейчас стоял, явно озадаченный тем, что делать дальше. В каком направлении ушли отец и сын Гломги? Мэншип растерянно озирался в поисках чего-нибудь похожего на дверь. Он очень сожалел о том, что не заметил, через какое отверстие проник в помещение Рабд, когда присоединился к их маленькой теплой компании. Он как раз решил проверить, что это за извилистые вмятины на противоположной стене, как вдруг увидел решительно направленный на него бластер. Мозг, зарегистрировавший недавнюю беседу между профессором и ассистентом как не представляющий интереса фон, вдруг сообщил Мэншипу, что он вот-вот станет первой и, вероятно, незарегистрированной жертвой в войне миров.

— Эй! — заорал он, совершенно забыв о своей ограниченной способности к общению. — Я просто хотел найти Рабда. Я вовсе не собираюсь…

Лирлд что-то сделал со своим причудливым инструментом, как будто заводил часы, но, видимо, это было эквивалентно нажатию на спусковой крючок. Одновременно он закрыл все свои глаза, — что само по себе еще не могло считаться проявлением добрых намерений.

Именно это, как понял Клайд Мэншип позже, — когда появилось время и место подумать, — и спасло ему жизнь. Это, да еще изумительный прыжок в сторону, когда миллионы щелкающих красных точек вырвались из инструмента в его сторону.

Красные точки пронзили воротник пижамы и попали в нижнюю часть свода, переходящего в потолок. Без всякого звука в стене появилась дыра футов десяти в окружности. Она была достаточно глубокой — фута три-четыре, и сквозь нее виднелось ночное небо. Густое облако пыли опускалось на пол, как будто здесь только что выколачивали ковер.

Мэншип почувствовал, что в области сердца образовался комок из маленьких льдинок. Желудок вжался в брюшную перегородку и норовил растечься вокруг ребер. Никогда в жизни он еще не испытывал такого всеобъемлющего страха.

— Э-э-эй…

— Мощности многовато, профессор, — рассудительно заметил Срин; ассистент спокойно стоял у стены, распластав по ней щупальца. — Многовато мощности и недостаточно глрнка. Добавьте немножко глрнка и посмотрите, что получится.

— Благодарю вас, — ответил Лирлд. — Вы имеете в виду, вот так? — Профессор поднял и снова навел инструмент.

— Э-э-эй! — продолжал Мэншип, и не потому, что считал, будто такое утверждение принесет положительный результат, а потому, что в этот момент начисто лишился способности построить более сложную фразу. — Э-э-эй! — повторил он, стуча зубами и глядя на Лирлда уже не совсем плоскими глазами.

Мэншип предостерегающе поднял трясущуюся руку. По всему его телу распространился страх, подобно панике, охватывающей стадо обезьян. Он видел, как флефноб снова заводит спусковой крючок. Его мысли были парализованы, а все мышцы напряглись так, что казалось, вот-вот порвутся.

Вдруг Лирлд затрясся и опрокинулся на стол. Оружие выпало из его онемевших щупальцев и упало на мотки спутанных проводов, которые раскатились в разные стороны.

— Срин! — вскрикнул мозг профессора. — Срин! Чудовище… Ты… ты видишь, что испускают его глаза? Он… он…

Тело Лирлда с треском раскрылось, и из него вылилась какая-то бледно-голубая вязкая жидкость. Щупальца отвалились, как длинные сухие листья на холодном осеннем ветру. Глаза, покрывавшие его поверхность, из бирюзовых сделались темно-карими.

— Срин! — взмолился он тонкой прощальной мыслью. — Помоги мне… плоскоглазое чудовище… помоги… помоги!

И он растаял. На том месте, где находился профессор, ничего не осталось, кроме темной лужицы с голубыми вкраплениями, которая пузырилась и стекала с края стола.

Мэншип непонимающе смотрел на все это, до конца осознавая лишь одно: он все еще жив. Из мозга Срина до него дошла волна абсолютно безумного, панического страха. Лаборант отпрыгнул от стены, у которой стоял, перебирая щупальцами, взобрался на стол, на секунду застыл над кнопками у края, чтобы оттолкнуться от них, и сделал длинный прыжок к дальней стене помещения. Зигзагообразные вмятины расступились, словно вспышка молнии, пропустив его тело.

Значит, это и в самом деле была дверь. Мэншип почувствовал гордость от собственной сообразительности. Учитывая скудость изначальных сведений… Весьма умно, весьма!

И только тогда его мозг осмыслил происходящее, и от этого Мэншипа затрясло. Он должен быть мертв, с разорванным в клочья телом и перемолотыми в муку костями. Что же случилось?

Лирлд выстрелил в него и промахнулся. Когда профессор собирался выстрелить во второй раз, нечто поразило флефноба приблизительно так же сильно, как того ассирийца в те дни, когда последний завел себе привычку налетать аки волк на овчарню. Но что? У Мэншипа не было никакого оружия. Не имелось у него, насколько он знал, в этом мире и никаких союзников. Он оглядел огромную сводчатую комнату. Тишина. Здесь больше ничего и никого не было.

О чем же это телепатически кричал профессор, прежде чем превратился в бульон? Что-то о глазах Мэншипа… Будто глаза Мэншипа что-то испускают?

Все еще крепко озадаченный — и несмотря на радость, что удалось пережить эти последние несколько минут, — Мэншип не мог удержаться от мимолетной печали. Жаль, что Лирлд погиб. Возможно, в силу некоторой схожести их служебного положения этот флефноб был единственным существом своего вида, к которому Мэншип испытывал какую-то симпатию. Теперь он чувствовал себя еще более одиноким — и, как-то смутно, несколько виноватым.

Разные мысли, которые бестолково бродили у него в голове, вдруг исчезли, и их место заняло в высшей степени важное наблюдение.

Зигзагообразные двери, в которые выскочил Срин, закрывались, створки сходились! А насколько Мэншипу было известно, они служили единственным выходом отсюда!

Мэншип оттолкнулся от поверхности огромного стола и во второй раз за десять минут совершил такой прыжок, который делал честь его нерегулярным занятиям гимнастикой шесть лет назад. Он ринулся к сужающейся щели, готовый в случае необходимости ногтями процарапать себе выход сквозь каменную стену.

Ему очень не хотелось очутиться здесь в ловушке, когда его окружит флефнобская полиция, вооруженная аналогами автоматов и слезоточивого газа. Он также не забывал, что ему надо догнать Рабда и взять еще два или три урока вождения.

К его великому облегчению, створки снова раздвинулись, когда он уже чуть было не врезался в них. Какое-то фотоэлектрическое устройство… а может, они просто реагируют на приближение тела?

Мэншип проскользнул в проем и впервые оказался на поверхности планеты, окруженный ночным небом.

Когда он поднял голову, у него перехватило дыхание и он на какое-то время совсем забыл, что вокруг него расстилается совершенно незнакомый город.

Как много звезд! Как будто эти небесные тела были сахарным песком и кто-то рассыпал в небесах целый мешок. Их мерцание создавало впечатление сумерек. Луны не было, но ее отсутствие освещения не портило; скорее казалось, что полдюжины лун рассыпались на квадриллионы крохотных белых точек.

В этом скопище было невозможно выделить какое-то отдельное созвездие. Вместо этого следовало бы говорить, подумал Мэншип, о третьей ярчайшей полосе или пятом большом секторе. Поистине, в центре Галактики не просто видели звезды — здесь среди них жили!

Мэншип заметил, что у него намокли ноги. Посмотрев вниз, он увидел, что стоит в очень мелком ручейке какой-то красноватой жидкости, который течет между округлыми флефнобскими зданиями. Сточная канава? Водопровод? Вероятно, ни то ни другое. Наверно, нечто такое, что человеку совершенно не нужно. Теперь Мэншип увидел, что параллельно текут и другие цветные потоки — зеленые, розовато-лиловые, ярко-розовые. На перекрестке в нескольких ярдах от него красноватый поток делал ответвление в какую-то аллею, а к основному ручейку присоединялись новые разноцветные ленточки.

Ладно, он здесь не для того, чтобы заниматься проблемами внеземной социологии. У него уже начался насморк, как при сильной простуде. Он не только вымочил ноги; в сырой, как губка, атмосфере пижама стала влажной и прилипла к телу, а глаза постоянно затягивало пеленой, которую все время приходилось стирать тыльной стороной ладони. Кроме того, хотя Мэншип и не был голоден, но с самого прибытия сюда он не видел ничего, напоминающего человеческую еду, и никаких признаков того, что у флефнобов есть желудки, не говоря уже о ртах.

Может быть, они принимали пищу через кожу; скажем, всасывали ее из тех разноцветных ручейков, что текли по их городу. Красные могли быть мясом, зеленые — овощами, а на десерт…

Он сжал кулаки и встряхнулся. «У меня нет времени для этого философского бадминтона, — зло одернул он себя. — Всего через несколько часов я начну испытывать ужасный голод и жажду. А также на меня объявят охоту. Пора приниматься за дело — нужно найти какие-то решения!»

Вот только какие?

К счастью, улица, где находилась лаборатория Лирлда, казалась пустынной. Может, флефнобы боялись темноты? Может, они поголовно были добрыми, респектабельными домоседами и все без исключения ночью забирались в кроватки и спали до рассвета? Может…

Рабд. Ему необходимо найти Рабда. Вот начало и конец единственного решения всех его проблем.

Рабд.

Мэншип попытался «прислушаться». В голове жужжали бесчисленные обрывочные, бессвязные мысли ближайших обитателей города.

— Хорошо, дорогая, хорошо. Если тебе не хочется гадлить, то давай не гадлить. Займемся чем-нибудь еще…

— Этот негодяй Бохрг! Ну я ему завтра устрою…

— У тебя есть три замшкинса? Я хочу сделать междугородный посыл…

— Бохрг заявится завтра утром, думая, что все идет как обычно. То-то он удивится…

— Ты мне нравишься, Нернт, ты мне очень нравишься. И поэтому я считаю своим долгом сказать тебе, чисто по-дружески, ты понимаешь…

— Нет, дорогой, дело не в том, что я не хочу гадлить; мне показалось, что тебе не хочется. Просто из деликатности я проявила внимание… Ты же сам меня всегда попрекал. Конечно же, я хочу гадлить! Пожалуйста, не смотри на меня так…

— Слушай сюда. Я могу уложить любого флефноба…

— По правде говоря, Нернт, мне кажется, ты единственный, кто еще не знает. Все остальные…

— Ну что, испугался, а? Ну давай, давай…

Но никакого намека на Рабда.

Мэншип осторожно пошел по мощеной улице, перепрыгивая через ручейки. Он слишком приблизился к стене темною здания. Тут же угодливо распахнулась зигзагообразная дверь, приглашая войти. Мэншип с секунду поколебался и шагнул внутрь.

Здесь тоже никого не оказалось. Уж не спят ли флефнобы в каком-нибудь центральном здании, наподобие дортуара? А вообще-то они спят? Не забыть бы настроиться на какой-нибудь мозг и выяснить. Информация может оказаться полезной.

Здание, в которое он попал, походило на склад; повсюду высились стеллажи. Стены между тем оставались голыми. Видно, у флефнобов было некое предубеждение против того, чтобы ставить вещи около стен. Стеллажи поднимались высокими ярусами — причем опять-таки имели самую разнообразную форму. Мэншип подошел к полкам, расположенным на высоте его груди. Десятки жирных зеленых мячиков лежали в фаянсовых чашках. Пища? Возможно. Выглядели они явно съедобно, как дыни.

Мэншип протянул руку и взял один мячик. Тот тут же захлопал крыльями и взлетел к потолку. Все остальные зеленые мячики на всех полках тоже расправили многочисленные тонкие крылышки и вспорхнули вверх, как будто стая сферических птиц, потревоженных в своих гнездах. Долетев до сводчатого потолка, они словно испарились.

Мэншип, пятясь назад, торопливо покинул это место через открывшуюся перегородку. Похоже, где бы он ни появился, он включал сигнал тревоги!

Оказавшись на улице, Мэншип уловил какое-то новое чувство. Создавалось впечатление бурлящего кругом возбуждения, напряженного ожидания. Индивидуальные мысли почти отсутствовали.

Внезапно это беспокойство разразилось жутким душевным криком, почти что оглушившим Мэншипа.

— Добрый вечер! — услышал он. — Пожалуйста, прослушайте чрезвычайный выпуск новостей. Пукр, сын Кимпа, обращается к вам по всепланетной мысленной связи. Вот последние сведения о плоскоглазом чудовище:

Сегодня вечером, в сорок три скимса после бебблеворта это существо было материализовано профессором Лирлдом с астрономического объекта 649-301-3 в ходе эксперимента по односторонней телепортации. Советник Гломг, по долгу службы присутствовавший при проведении эксперимента, видя агрессивность, с которой чудовище вело себя, немедленно предупредил Лирлда о том, насколько опасно оставлять его в живых.

Лирлд проигнорировал это предупреждение, и позже, когда советник Гломг отбыл вместе со своим сыном Рабдом, известным межпланетным исследователем и светским флефнобом, чудовище пришло в неистовство. Разрушив клетку из толстой бумаги, оно вырвалось на свободу и атаковало профессора с помощью неизвестных лучей высокой частоты, которые, очевидно, испускают его невероятно плоские глаза. Лучи, видимо, по своему действию аналогичны тем, которые выбрасывает грепсас второго порядка при отказе всех предохранителей. В настоящий момент ведущие ученые-психофизики в спешном порядке работают над этим аспектом проблемы.

Однако профессору Лирлду пришлось собственной жизнью заплатить за свое научное любопытство и пренебрежение мнением советника Гломга. Несмотря на все усилия Срина, ассистента Лирлда, предпринявшего упорные и храбрые попытки спасти жизнь старого ученого, Лирлд погиб ужасной смертью в результате свирепого нападения чудовища. Убедившись, что его руководитель мертв, Срин начал отступать щупальце за щупальцем, все время сражаясь и едва успев скрыться.

Это инопланетное чудовище в настоящее время находится на свободе где-то в нашем городе! Всех жителей просим сохранять спокойствие и не поддаваться панике. Как только власти будут знать, что следует предпринять, они сделают все от них зависящее. И — самое главное — помните: сохраняйте спокойствие!

А пока Рабд, сын Гломга, отложил свой свадебный полет, который должен был начаться сегодня вечером. Как вы знаете, он вступает в брак с Тект, дочерью Хилпа. Тект — звезда фнеша и блелга южного континента. Рабд ведет группу флефнобов-добровольцев в научные кварталы города, где в последний раз видели чудовище, с целью уничтожить его при помощи уже существующего конвенционального оружия, пока тварь не начала размножаться. Мы будем держать вас в курсе событий. Пока все.

Этого более чем достаточно, решил Мэншип. Сейчас уже не оставалось никакой надежды, что он сумеет найти способ вступить в контакт с этими существами, сесть и спокойно с ними договориться о том, как ему можно добраться до дома, — что стало бы решением, которого искренно желали все. Но теперь команда прозвучала: Ату Мэншипа!

Ему это совсем не нравилось.

С другой стороны, не надо больше беспокоиться о Рабде. Если Мэншип не может добраться до флефноба, флефноб сам придет к Мэншипу. Только вот тяжеловооруженный и с намерением убить…

Пожалуй, лучше спрятаться.

Мэншип приблизился к зданию и походил вдоль стены, пока не открылась дверь. Зашел внутрь, подождал, когда она за ним закроется, и осмотрелся.

К его великому облегчению, это, по всей видимости, было отличное укрытие. Центр помещения занимало огромное количество громоздких тяжелых предметов; ни один из них, насколько мог судить Мэншип, не был живым, и все они были успокаивающе непрозрачными. Он протиснулся между двумя предметами, похожими на столешницы, поставленные стоймя, с тоской уповая на то, что сенсорный аппарат флефнобов не включал в себя таких механизмов обнаружения, с какими он еще не сталкивался.

Чего бы он только не отдал, чтобы снова оказаться доцентом университета Келли, а не быть плоскоглазым чудовищем, в ярости рыщущим, причем против своей воли, по инопланетной столице!

Мэншип поймал себя на том, что думает о неведомой силе, которой он якобы обладает. Что это за чушь насчет высокочастотного психического луча, испускаемого его глазами? Ничего вроде от него не исходило… И тем не менее Лирлд что-то говорил об этом перед тем как растаять.

Может, существовал какой-то побочный продукт деятельности человеческого мозга, который быт виден только флефнобам и наносил им страшный вред?

В конце концов, ведь способен же он настраиваться на мозг флефнобов, а они на его мозг настраиваться не могли. Не исключено, что единственный путь, каким он мог дать им почувствовать свое душевное присутствие, был некий чудовищный удар мысли, буквально разрывавший их на части.

Но, видимо, он не мог включать и выключать его по своему желанию — Мэншип никак не воздействовал на Лирлда, когда тот выстрелил в первый раз.

Вдруг до него донеслись всплески каких-то новых, возбужденных мыслей, проникавших откуда-то с улицы.

Прибыл Рабд со своим ополчением.

— Трое пойдут туда, — приказал юный флефноб. — Все переулки перекрыть. Не тратьте слишком много времени, обыскивая здания. Я уверен, что чудовище затаилось где-нибудь на темной улице, поджидая новые жертвы. Тандж, Зогт и Льюв, идите за мной. И — это ко всем относится — передвигайтесь на кончиках щупальцев: неведомая тварь безумно опасна. Не забывайте: мы должны уничтожить ее до того, как она начнет размножаться. Вообразите, во что превратится наша планета, когда по ней будут бегать несколько сотен плоскоглазых чудовищ!

Мэншип глубоко, облегченно вздохнул. Если они собираются искать его на улицах, то у него еще есть немного времени.

Он дал своему мозгу настроиться на Рабда. Это было не очень сложно — следовало только сосредоточиться, и мысли всех других индивидов в значительной степени блокировались. Следи за мозгом Рабда. За мыслями Рабда. Теперь блокируй сознательные мысли Рабда. Вот так. Подсознательный уровень, клише памяти. Нет, не этот вздор про женщину-флефноба, состоящую из глаз и нежных щупальцев, черт побери! Клише памяти, более старые… «Когда садишься на планету типа С-12…» Нет, не это. Немного дальше. Вот!

«Воспламенив передний двигатель, чтобы прочистить его, мягко надавить на…»

Мэншип прочесывал инструкции по управлению кораблем в мозгу Рабда, время от времени задерживаясь на тех местах, где надо было выяснить значение какого-то специфически флефнобского термина, и то и дело останавливаясь, когда вдруг вторгалась и все собой заслоняла какая-нибудь игривая мысль о Тект.

Мэншип заметил: какую бы информацию он ни получал таким путем, он усваивал ее навсегда; возвращаться к предыдущим данным не было надобности. Вероятно, заключил он, в его мозгу оставался неизгладимый отпечаток.

Теперь в его распоряжении есть все необходимое. По крайней мере, об управлении кораблем он знал столько, сколько вообще можно было понять. В последние несколько секунд он управлял кораблем — и делал это уже многие годы — хотя бы через память Рабда. Впервые Мэншип почувствовал себя немного увереннее.

Вот только как найти этот маленький корабль на улицах совершенно незнакомого города? Он сжал кулаки в полном замешательстве. После всего этого…

И тут он нашел ответ. Надо извлечь направление поиска из мозга Рабда. Ну конечно! Отличная энциклопедия, этот Рабд! Уж он-то наверняка помнит, где припарковал свой корабль.

Рабд помнил. С растущим мастерством Клайд Мэншип пролистал мысли флефноба, выудив именно эту и впитав ее: «…пять кварталов темно-синего ручья. Затем первое ответвление красного и…»

Теперь у него была такая подробная и запечатлевшаяся в памяти карта маршрута к трехмоторному катеру Рабда, словно он изучал этот предмет в школе в течение целого семестра.

Очень даже неплохо для скучного доцента кафедры сравнительного литературоведения, который до сегодняшней ночи знал о телепатии примерно столько же, сколько об охоте на львов! Но возможно… возможно, это касалось сознательного владения телепатией; возможно, мозг человека с младенчества привыкал к глубинной, подсознательной телепатии, и когда столкнулся с существами вроде флефнобов, чьи мысли принимать было так просто, то проявились его ранее скрытые возможности.

Это могло бы объяснить быстро приобретенные навыки, что было очень похоже на внезапную удивительную способность печатать целые слова и предложения после месяцев тренировки на бессмысленных комбинациях букв и слогов, расположенных в алфавитном порядке.

Что же, все это весьма интересно, однако не относилось к области его научной работы и не являлось его проблемой. Во всяком случае, не сегодня ночью.

В данный момент ему требовалось как-то выскользнуть из здания, не привлекая внимания толпы бдительных флефнобов, и быстро бежать своей дорогой. Ведь очень скоро могут прибыть войска, чтобы заняться столь смертельно опасным субъектом, как он…

Мэншип осторожно выполз из своего убежища и подошел к стене. Зигзагообразная дверь открылась. Он шагнул на улицу — и наткнулся на черный чемодан со щупальцами, который, вероятно, хотел войти в здание.

Флефноб оправился быстро. Он направил на Мэншипа свое спиральное оружие и начал заводить его. Землянина снова охватил парализующий страх; он уже видел, что может сделать эта штука. Погибнуть сейчас, после всех успешно выдержанных испытаний…

И опять Мэншип ощутил трепет и отчаянный крик флефноба:

— Плоскоглазое чудовище… Я нашел его… его глаза… его глаза… Зогт, Рабд, помогите! Его глаза…

От бедняги ничего не осталось, кроме одного или двух вздрагивающих щупальцев да лужицы жидкости в углублении у стены дома. Не оглядываясь, Мэншип бросился бежать.

Поток красных точек пронесся над его плечом и уничтожил купол крыши. Мэншип свернул за угол и побежал еще быстрее. Из телепатических криков за спиной он с облегчением понял, что ноги несут тело быстрее, чем щупальца.

Он отыскал ручейки нужного цвета и стал двигаться в направлении космического корабля Рабда. Лишь раз или два он наткнулся на флефноба. И ни один из них не был вооружен.

При виде человека несчастные прохожие водили щупальцами по телу, прижимались к стене и, пробормотав что-то вроде «Крм, спаси и сохрани, Крм, спаси и сохрани», похоже, падали в обморок.

Мэншипа радовала пустынность улиц, но он не мог понять этого, тем более что, судя по мысленной карте, извлеченной из памяти Рабда, он двигался сейчас по жилой части города.

Ответ пришел, когда у него в голове опять раздался мощный рев:

— Пукр, сын Кимпа, сообщает вам последние новости о плоскоглазом чудовище. Во-первых, Совет повелел мне уведомить всех тех, кто еще не был оповещен через службу блелг, что в городе объявлено военное положение.

Повторяю: в городе объявлено военное положение! Всем гражданам запрещено выходить на улицу до особого распоряжения. Подразделения армии и космического флота, а также тяжелые маизелтуверсы спешно подтягиваются к городу. Просим не мешать их передвижению! Оставайтесь дома!

Плоскоглазое чудовище снова совершило нападение. Всего каких-нибудь десять скимсов назад оно убило Льюва, сына Йифга, в короткой схватке возле колледжа Высшего Туркаслерга и чуть не затоптало Рабда, сына Гломга, который бесстрашно бросился ему наперерез, героически пытаясь остановить чудовище. Впрочем, Рабд считает, что ему удалось серьезно ранить чудовище метким выстрелом из бластера. Оружием чудовища являлось высокочастотное излучение из глаз.

Незадолго до этого боя плоскоглазый монстр с внешнегалактической окраины, очевидно, ворвался в музей, где полностью уничтожил ценнейшую коллекцию зеленых фермфнаксов. Они были найдены в бесполезном окрыленном состоянии. Почему оно это сделало? Бессмысленный вандализм? Некоторые ученые считают, что подобный акт указывает на очень и очень высокую степень разумности, и эта разумность, вкупе с фантастической мощью, которую чудовище уже продемонстрировало, делает задачу уничтожения врага куда более трудной, нежели полагают местные власти.

Профессор Вувб — один из таких ученых. Он уверен, что только через правильную психосоциологическую оценку чудовища и понимание особенностей культурной среды, которая его породила, мы сумеем выработать адекватные контрмеры и спасти планету. Поэтому, в интересах выживания флефнобов, мы сегодня пригласили профессора поделиться с нами его взглядами. Далее вы услышите мозг профессора Вувба.

Едва профессор успел с важностью сказать: «Для понимания любой конкретной культурной среды мы должны сначала задаться вопросом, что следует понимать под культурой? Считаем ли мы, к примеру…» — как Мэншип добрался до посадочного поля.

Он вышел на него около того угла, где был припаркован трехмоторный катер Рабда, зажатый между огромным грузовым кораблем и тем, что Мэншип обязательно принял бы за

склад, если бы уже не знал, как он мог заблуждаться относительно флефнобских эквивалентов человеческой деятельности.

Посадочное поле было не очень хорошо освещено, охрана вроде бы отсутствовала, а большая часть индивидов суетилась вокруг грузового судна.

Мэншип сделал глубокий вдох и кинулся к сравнительно небольшому сферическому кораблю с глубокими впадинами наверху и внизу, чем-то похожему на гигантское металлическое яблоко. Поравнявшись с ним, побежал вокруг, пока не увидел зигзаг, обозначающий дверь, и вошел внутрь.

Насколько Мэншип мог судить, его никто не видел. Кроме обрывков погрузочно-разгрузочных восклицаний, доносившихся с огромного корабля, были слышны только мысли профессора Вувба, ткавшего замысловатую социофилософскую паутину:

— …Итак, мы вправе сделать заключение, что, по крайней мере в данном смысле, плоскоглазое чудовище не обнаруживает типичных базовых личностных стереотипов существа неграмотного. Но далее, если мы попытаемся соотнести характеристики дописьменного городского культурного ареала…

Мэншип подождал, когда дверь закроется, и на ощупь пробрался по узкой извилистой то ли лестнице, то ли трапу в приборное отделение корабля. Он уселся в неудобной позе перед главной панелью и приступил к делу.

Работать пальцами с приборами, сконструированными для щупальцев, оказалось очень трудно, однако выбора у Мэншипа не было. «Прогреть двигатели Трассы Булвонна…». Осторожно, очень осторожно он повернул три верхних цилиндра на полный оборот каждый. Затем, когда на поверхности прямоугольной пластинки слева от него появились равномерно чередующиеся красные и белые полосы, потянул большую черную рукоятку, выступающую из пола. Снаружи послышался вой реактивных двигателей. Мэншип работал почти не делая никаких сознательных усилий, полностью положившись на память. Все шло так, словно Рабд сам поднимал космический корабль.

Через несколько секунд судно, оторвавшись от поверхности планеты, унеслось в глубокий космос.

Мэншип переключился на межзвездный режим, установил индикатор направления на астрономический объект 649-301-3 и выпрямился. Теперь до самой посадки ему предстояло бездельничать. У него были некоторые сомнения относительно этой фазы полета, но до сих пор все шло так гладко, что Мэншип чувствовал себя эдаким межзвездным сорвиголовой.

Если верить подсознательным вычислениям Рабда, он должен был прибыть на Землю — выжимая максимум из Трассы Булвонна — через десять-двенадцать часов. Ему, надо думать, к тому времени захочется есть и пить, но… Какую сенсацию он произведет! Даже еще большую сенсацию, чем он оставил позади. Чудовище с глазами, испускающими высокочастотный психический луч…

Что же это было? Каждый раз, когда флефноб таял под взглядом человека, единственное, что испытывал Мэншип, — это сильнейший страх. Он ужасно боялся, что его разнесет на мелкие кусочки, и в процессе испуга, видимо, мог источать нечто потрясающее — судя по результатам.

Возможно, ненормально высокий уровень адреналина в крови во время стресса чрезвычайно опасен для структуры тела флефноба. А может быть, в такие моменты в мозгу человека протекает некая сугубо психическая реакция, заставляющая флефнобов буквально разваливаться на части.

Мэншип заложил руки за голову и поднял глаза, чтобы проверить показания приборов. Все работало вполне удовлетворительно. Коричневые кольца на экране секкеля расширялись и сливались друг с другом, как им и было положено, подсказывал мозг Рабда; маленькие зубцы на краю приборной панели перемещались с одинаковой скоростью, визиэкран показывал… Визиэкран!

Мэншип вскочил на ноги. Визиэкран показывал, что, наверное, все суда флефнобской армии и космического флота, — не говоря уже о тяжелых маизелтуверсах, — преследовали его. И неуклонно приближались.

Один большой космический корабль почти догнал беглеца и начал выпускать яркие лучи, которые, по воспоминаниям Рабда, были абордажными захватами.

Почему такой переполох? Неужели из-за похищения одного реактивного катера? Боязнь, что он украдет флефнобские научные секреты? Им бы радоваться, что избавились от твари, тем более до того, как она начала воспроизводить сотни себе подобных по всей их планете!..

И вдруг настойчивая мысленная ниточка, протянувшаяся к нему изнутри его собственного корабля, — мысленная ниточка, на которую Мэншип все это время не обращал внимания, сосредоточившись на незнакомых проблемах космической навигации, — дала ему ответ.

Он взлетел вместе с кем-то — или чем-то — еще на борту!

Клайд Мэншип выдвинул кривую лестницу и двинулся в главную каюту. По мере приближения мысли становились все отчетливее, и еще до того как открылась дверь каюты, чтобы впустить его, он уже точно знал, кого там увидит.

Тект.

Популярнейшая звезда фнеша и блелга южного континента и без пяти минут жена Рабда испуганно забилась в дальний угол. Все ее щупальца, покрытые слизью и увенчанные прозрачными глазами, переплелись на крохотном теле самыми замысловатыми узлами, какие только Мэншипу доводилось видеть.

— Оо-ооох! — стонал ее мозг. — Крм! Крм! Сейчас это случится! Эта страшная, ужасная вещь! Это случится со мной! Оно приближается… приближается…

— Послушайте, леди, вы меня нисколько не интересуете, — начал было Мэншип, забыв, что никогда раньше не мог общаться ни с одним флефнобом, а тем более с истеричной женщиной.

Он почувствовал, как дернулся катер, когда захваты коснулись его. «Ну вот, опять начинается», — подумал Мэншип. Через секунду здесь будет десант, и ему опять придется превращать их в голубоватый бульон.

Вероятно, Тект спала на катере, когда Мэншип взлетел. Она ждала возвращения Рабда и начала их брачного полета. И она была достаточно важной персоной, чтобы на ее освобождение бросили все резервы.

Мэншип почувствовал, что кто-то вошел в корабль. Рабд. Похоже, он был один, со своим верным бластером, — и собирался погибнуть в бою.

Ну, это именно то, что его ждет. Клайд Мэншип был очень покладистым индивидом, и ему сильно претила мысль о дезинтеграции молодожена во время медового месяца. Однако, поскольку он не видел способа сообщить о своих миролюбивых намерениях, выбора у него не оставалось.

— Тект! — нежно протелепатировал Рабд. — С тобой все в порядке?

— Убивают! — закричала Тект. — Помогите-помогите-помогите-помогите… — Ее мысли вдруг затухли; она упала в обморок.

Зигзагообразная перегородка раздвинулась, и в каюту протиснулся Рабд, похожий в своем скафандре на связку длинных воздушных шаров. Он посмотрел на бесчувственную Тект и резко повернулся, направляя на Мэншипа изогнутый бластер.

«Бедный парень, — думал Мэншип. — Бедный, тупой, ограниченный бахвал. Через секунду от тебя только мокрое место останется».

Он ждал, преисполненный уверенности в себе.

Он был настолько в себе уверен, что, в сущности, нисколько не боялся.

Поэтому глаза его ничего не испускали, кроме разве что несколько снисходительной симпатии.

И Рабд пристрелил омерзительное, непотребное, ужасное, плоскоглазое чудовище прямо на месте. И обвил свою жену любящими щупальцами. И отправился домой, где праздновали возвращение героя.