Избранные произведения в одном томе

Поколение Ноя

В тот день Планкетт услышал, как жена с опаской зовет младшего сына.

Он хлопнул дверью курятника, позабыв про нервных кур. Судя по всему, она прикрывала рот руками, чтобы ее услышал только мальчик.

— Сол! Эй, Сол! Вернись, вернись немедленно! Ты хочешь, чтобы отец застал тебя на дороге? Сол!

Последний крик был выше и громче, словно она отчаялась привлечь внимание мальчика тайком от мужа.

Бедная Энн!

Осторожно, но стремительно Планкетт пробрался сквозь всполошенных, сердитых кур к боковой двери. Вышел к брудеру и побежал неловкой, тяжеловесной трусцой.

Он слышал, как другие дети с шумом покидают курятник. Хорошо! Они отвечают перед Энн и мной, сказал себе Планкетт. Пусть снова смотрят и учатся.

— Сол! — несчастно вскрикнула жена. — Сол, отец идет!

Энн появилась из парадной двери и остановилась.

— Эллиот! — крикнула она ему вслед, когда он перепрыгнул крышку сливного колодца. — Пожалуйста, я плохо себя чувствую.

Само собой, трудная беременность, шестой месяц. Но это не имело никакого отношения к Солу. Сол знал, что к чему.

У последней замерзшей борозды Планкетт позволил себе наполнить легкие воздухом. Много лет назад, когда «Тигры» фон Рундштеда ревели в Арденнах, он бы мог вырыть окоп после такой пробежки. Теперь же он запыхался. Подумать только, преодолел расстояние от дальнего конца среднего курятника до дальнего конца огорода — всего четыре акра, — и запыхался. А ведь у него была такая практика.

Он видел, как мальчишка лениво поднимает палку, чтобы бросить собаке. Сол был в дальней канаве, далеко за белой линией, которую его отец нарисовал поперек дороги.

— Эллиот, — снова позвала жена. — Ему всего шесть лет. Он…

Планкетт раздвинул челюсти и выдохнул.

— Сол! Сол Планкетт! — взревел он. — Беги!

Он знал, что его услышали. Планкетт нажал кнопку на секундомере и вскинул правую руку, работая кулаком.

Мальчик услышал крик. Обернулся и при виде движения, означавшего, что секундомер запущен, выронил палку. Но на мгновение застыл от страха.

Восемь секунд. Планкетт чуть приоткрыл веки. Сол побежал, но медленно, и Расти, весело прыгавший у него между ногами, сбивал мальчика с шага.

Энн с трудом пересекла огород и встала рядом с Планкеттом, попеременно глядя через его выпяченный локоть на секундомер и неуверенно улыбаясь мужу. Ей не следовало выходить на улицу в тонком домашнем платье в ноябре. Но Энн это тоже пойдет на пользу. Планкетт не отрывал глаз от равнодушной секундной стрелки.

Одна минута сорок секунд.

Он слышал приближающийся радостный собачий лай, но не стук кроссовок по шоссе. Две минуты. Мальчик не справится.

Знакомые горькие мысли одолевали Планкетта. Отец, замеряющий скорость своего шестилетнего сына лучшим секундомером, который он мог себе позволить. Значит, вот он, научный способ воспитания детей в самую просвещенную эру Земли. Да, этот способ был научным… в соответствии с последними открытиями…

Две с половиной минуты. Лай Расти звучал совсем близко. Планкетт слышал отчаянное тук-тук-тук мальчишеских ног. Может, и справится. Ах, если бы!

— Поторопись, Сол, — выдохнула его мать. — У тебя получится.

Подняв глаза, Планкетт увидел, как сын в потемневших от пота джинсах проносится мимо.

— Почему он не дышит так, как я его учил? — пробормотал Планкетт. — Он быстро выдохнется.

На полпути к дому Сол споткнулся о борозду. Растянулся, и Энн ахнула.

— Это не считается, Эллиот. Он споткнулся.

— Разумеется, он споткнулся. Он должен исходить из того, что споткнется.

— Вставай, Соли! — крикнул Херби, старший брат Сола, из гаража, где он укрылся вместе с Джозефиной Докинз. Между ними стояло ведро с яйцами. — Вставай и беги! К углу! Ты справишься!

Мальчик поднялся и снова кинулся бежать. Планкетт слышал его всхлипывания. Сол добрался до ступеней в погреб и буквально нырнул вниз.

Планкетт остановил таймер, и секундная стрелка замерла. Три минуты тринадцать секунд.

Он показал таймер жене.

— Тринадцать секунд, Энн.

Ее лицо сморщилось.

Планкетт зашагал к дому. Сол вылез обратно на ступени, прерывистое дыхание клокотало в его груди. Он не отрывал глаз от отца.

— Подойди сюда, Сол. Давай же. Взгляни на таймер. Что ты видишь.

Мальчик впился взглядом в таймер. Его губы задрожали, слезы испуга потекли по грязному лицу.

— Больше… больше трех м-минут, папа?

— Больше трех минут, Сол. Итак, Сол — не плачь, сынок, это не поможет, — Сол, что бы произошло, когда ты добрался бы до ступеней?

— Большие двери были бы заперты, — произнес мальчик тихим голосом, отчаянно пытаясь сдержать рыдания.

— Большие двери были бы заперты. Ты бы остался снаружи. А потом — что бы случилось с тобой дальше? Перестань плакать. Отвечай!

— Потом, когда упали бы бомбы, мне… мне было бы негде спрятаться. Я бы сгорел, как спичечная головка. И… и от меня осталось бы только черное пятно на земле, в форме моей тени. А… а…

— А радиоактивная пыль, — подсказал катехизис его отец.

— Эллиот… — всхлипнула за спиной Планкетта Энн. — Я не…

— Пожалуйста, Энн! А радиоактивная пыль, сынок?

— А если бы это была ра-ди-о-ак-тив-ная пыль вместо атомных бомб, моя кожа слезла бы с тела, а легкие сгорели бы внутри… Пожалуйста, папа, я больше не буду!

— А твои глаза? Что бы случилось с твоими глазами?

Пухлый коричневый кулачок потер один глаз.

— А мои глаза выпали бы, и мои зубы тоже, и я испытывал бы такую жуткую, жуткую боль…

— Снаружи и внутри. Вот что произошло бы, если бы ты не успел в подвал после сигнала тревоги, если бы остался снаружи. По истечении трех минут мы дернем за рычаги, и, вне зависимости от того, кто снаружи — вне зависимости, — все четыре двери закроются, и подвал будет законсервирован. Ты это понимаешь, Сол?

Двое детей Докинзов слушали с белыми лицами и пересохшими губами. Родители привезли их из города и попросили Эллиота Планкетта по старой дружбе защитить детей как своих собственных. Что ж, они получили эту защиту. Иного способа не существовало.

— Да, папа, я понимаю. Я больше никогда так не сделаю. Никогда.

— Очень на это надеюсь. А теперь иди в амбар, Сол. Давай.

Планкетт снял тяжелый кожаный ремень.

— Эллиот! Ты не думаешь, что он и так понял ужасную истину? Порка не поможет ему понять лучше.

Планкетт помедлил за спиной рыдающего мальчика, который плелся к амбару.

— Порка не поможет понять лучше, но преподаст ему иной урок. Все семеро из нас будут в этом подвале через три минуты после тревоги, даже если я сотру этот ремень до самой пряжки!

Позже он протопал на кухню в своих тяжелых фермерских ботинках, остановился и вздохнул.

Энн кормила Дину. Не отрывая глаз от младенца, спросила:

— Он останется без ужина, Эллиот?

— Без ужина. — Планкетт снова вздохнул. — Нелегкая это работа.

— Особенно для тебя. Мало кто становится фермером в тридцать пять. Мало кто тратит все до последнего пенни на подземную крепость и электростанцию, просто на всякий случай. Но ты прав.

— Хотел бы я, — беспокойно сказал он, — придумать способ загнать в подвал телку Нэнси. И если цена на яйца продержится еще месяц, я смогу построить туннель к генератору. А еще колодец. Только один колодец, даже закрытый…

— А когда мы приехали сюда семь лет назад… — Она наконец поднялась и нежно скользнула губами по его толстой синей рубашке. — У нас был только клочок земли. Теперь у нас три курятника, тысяча бройлеров и я не знаю сколько несушек и производителей.

Она умолкла — его тело напряглось, и он стиснул ее плечи.

— Энн, Энн! Если ты мыслишь таким образом, то и действовать будешь так же! Как я могу ожидать, что дети… Энн, у нас есть… все, что у нас есть, — это пятикомнатный бетонный подвал, где мы может изолировать себя за несколько секунд, закрытый колодец к глубокому подземному источнику, ветряной генератор для электричества и встроенный нефтяной генератор для экстренных ситуаций. У нас есть продовольствие, счетчики Гейгера, чтобы детектировать радиацию, и освинцованные костюмы, чтобы перемещаться — впоследствии. Я много раз говорил тебе, что эти вещи — наша спасательная шлюпка, а ферма — всего лишь терпящий крушение корабль.

— Конечно, дорогой.

Планкетт скрипнул зубами и беспомощно приоткрыл рот. Его жена вновь принялась кормить младенца.

— Ты совершенно прав. Глотай, Дина. Тот последний бюллетень из Клуба выживших кого угодно заставит задуматься.

Он процитировал октябрьский выпуск «Выжившего», и Энн узнала цитату. И что с того? По крайней мере, они делали что-то — искали укромные углы и лихорадочно сооружали убежища, использовали воображение, чтобы продержаться самим и помочь продержаться своим семьям в военные годы Атомного века.

Знакомая зеленая обложка отпечатанного на мимеографе журнала бросалась в глаза на кухонном столе. Планкетт пролистал его, нашел зачитанную статью на пятой странице и покачал головой.

— Только представь! — громко сказал он. — Несчастные глупцы вновь согласились с правительством насчет коэффициента безопасности. Шесть минут! Как они могли… как организация вроде Клуба выживших могла сделать это своим официальным мнением! Один только ступор, ступор…

— Просто нелепо, — пробормотала Энн, выскребая дно миски.

— Ладно, у нас есть автоматические детекторы. Но людям все равно приходится полагаться на индикаторы, иначе мы бы ныряли под землю при каждом метеоритном дожде.

Он расхаживал вдоль огромного стола, ритмично стуча кулаком одной руки по ладони другой.

— Поначалу они будут сомневаться. Кто захочет рисковать своим званием, подавая общенациональный сигнал, чтобы все укрылись под землей, чтобы наши собственные боеголовки ожили? В конце концов они убедятся — и на мгновение впадут в ступор. Тем временем ракеты будут лететь к земле — с какой скоростью, мы не знаем. Люди выйдут из ступора и начнут метаться, врезаясь друг в друга. Потом нажмут кнопку, потом наши радио передадут общенациональный сигнал.

Планкетт обернулся к жене, раскинув дрожащие руки.

— А потом, Энн, мы впадем в ступор, услышав его. И наконец кинемся к подвалу. Кто знает, кто осмелится предположить, насколько все это уменьшит коэффициент безопасности? Нет, если они заявляют, что коэффициент безопасности равен шести минутам, значит, мы должны отвести половину на систему оповещения. Нам останется три минуты.

— Еще ложечку, — сказала Энн Дине. — Еще одну. Вот молодец!

Джозефина Докинз и Херби чистили кормовую тележку в сарае у ближайшего угла курятника.

— Все готово, пап! — мальчик ухмыльнулся отцу. — И яйца собраны. Когда мистер Уитинг их заберет?

— В девять. Вы закончили кормить кур в последнем курятнике?

— Я же сказал, что все готово, — ответил Херби с подростковой нетерпеливостью. — Если я что-то говорю, значит, так оно и есть.

— Хорошо. Вам, ребята, лучше взяться за книги. Эй, прекратите! Образование будет иметь важнейшее значение. Впоследствии. Никогда не знаешь, что пригодится. И, быть может, учить вас будем только я и ваша мать.

— Ну надо же! — Херби кивнул Джозефине. — Подумать только.

Она одернула джемпер, туго обтянувший недавно набухшие груди, и провела рукой по заплетенным в косу светлым волосам.

— А как насчет моих отца и матери, мистер Планкетт? Разве они не… не…

— Не! — Херби испустил громкий деревенский смешок, который практиковал в последнее время. — Им крышка. Они не прорвутся. Они ведь живут в городе, верно? От них останется только…

— Херби!

— … только пена на грибовидном облаке, — закончил он, очарованный этой картиной. И добавил: — Ой, извини, — переведя взгляд с сердитого отца на дрожащую девочку. Затем продолжил с напускной рассудительностью: — Но это правда. Вот почему они отправили вас с Лестером сюда. Думаю, я на тебе женюсь. Потом. И тебе лучше привыкнуть называть его отцом. Ведь так оно и будет.

Джозефина крепко зажмурилась, пинком распахнула дверь сарая и выбежала на улицу.

— Я тебя ненавижу, Херби Планкетт, — крикнула она. — Ты чудовище!

Херби скорчил гримасу отцу — женщины, женщины, женщины! — и побежал за ней.

— Эй, Джо! Послушай!

Проблема заключалась в том, встревоженно подумал Планкетт, неся в подвал запасные лампы для гидропонного сада, что в результате непрерывных повторений Херби усвоил одно: выживание прежде всего, а вежливость — всего лишь вежливость.

Сила и самодостаточность — вот в каких качествах нуждаются его дети. Планкетт осознал это много лет назад, сидя в кондиционированных офисах и подводя корпоративные балансы, одним глазом постоянно косясь на календарь.

— И все же, — пробормотал Планкетт. — Все же… Херби не следовало… — Он покачал головой.

Он проверил инкубаторы рядом с длинными исходящими паром столами гидропонного сада. Один поддон вот-вот вылупится. Пора собирать яйца, чтобы утром его заполнить. Планкетт задержался в третьей комнате, поставил на полку книгу.

— Надеюсь, Джозефина поможет мальчику в учебе. Если он провалит следующий экзамен, меня заставят регулярно посылать его в город. Вот аспект выживания, которым я могу пригрозить Херби.

Он понял, что разговаривает сам с собой. С этой привычкой он тщетно боролся более месяца. Нудная болтовня. Он становится похож на людей, которые оставляют брошюры в трамваях.

— Пора начать следить за собой, — заметил Планкетт. — Проклятье, снова!

Наверху зазвонил телефон. Он услышал, как Энн идет к нему безмятежной, неторопливой походкой всех беременных женщин.

— Эллиот! Нат Медари.

— Скажи, что я сейчас подойду, Энн.

Он аккуратно закрыл тяжелую дверь, на мгновение задержался, глядя на нее, затем поднялся по высоким каменным ступеням.

— Привет, Нат. Какие новости?

— Привет, Планк. Только что получил открытку от Фитцджеральда. Помнишь его? Заброшенный серебряный рудник в Монтане? Точно. Он говорит, мы должны исходить из того, что будут сброшены литиевые бомбы.

Планкетт оперся локтем о стену и прижал трубку к уху правым плечом, чтобы зажечь сигарету.

— Иногда Фитцджеральд ошибается.

— Хм. Даже не знаю. Но ты в курсе, что это означает, да?

— Это означает, — сказал Планкетт, глядя сквозь стену дома на кипящую Землю, — что цепная реакция может начаться в атмосфере, если сбросить достаточное количество бомб. Быть может, если только одна…

— Ой, хватит, — перебил Медари. — Это ни к чему нас не приведет. Так никто не выживет, и мы можем с тем же успехом начать курсировать между церковью и баром, как мой шурин в Чикаго. Фред, говорил я ему… Нет, послушай, Планк: это означает, что я был прав. Ты рыл недостаточно глубоко.

— Недостаточно глубоко! Я рыл так глубоко, как считаю нужным. Если слоев свинца и бетона не хватит, чтобы защитить меня… если им удастся расколоть мой панцирь, то ты, Нат, умрешь от жажды, прежде чем сможешь выйти на поверхность. Нет, я сделал ставку на электроснабжение. Как только оно откажет, тебе придется вручную запихивать отработанный воздух в пустые кислородные баллоны!

Его собеседник усмехнулся.

— Ну ладно. Надеюсь, еще увидимся.

— И я надеюсь увидеть… — Планкетт обернулся к переднему окну: по рытвинам подъездной дорожки грохотал старый фургон. — Скажи, Нат, ты что-нибудь об этом знаешь? Только что подъехал Чарли Уитинг. Разве сегодня не воскресенье?

— Да. Ко мне он тоже рано заехал. В городе какое-то политическое собрание, и он хочет на него успеть. Им мало, что дипломаты и генералы буквально испепеляют друг друга взглядами. Пара местных философов считает, что вымирание слишком затянулось, и они собираются вместе, чтобы придумать, как его поторопить.

— Не огорчайся, — улыбнулся Планкетт.

— Я тебя умоляю. Засвидетельствуй мое почтение Энн, Планк.

Планкетт положил трубку и неторопливо спустился вниз. На улице пронаблюдал, как Чарли Уитинг открывает дверь фургона, висевшую на одной унылой петле.

— Яйца загружены, мистер Планкетт, — сказал Чарли. — Квитанция подписана. Вот. Получите чек в среду.

— Спасибо, Чарли. А вы, ребята, возвращайтесь за книги. Иди, Херби. Сегодня у тебя экзамен по английскому. Цена на яйца по-прежнему растет, Чарли?

— Растет, куда ж ей деться. — Старик забрался на потрескавшееся кожаное сиденье и ловко захлопнул дверь. Высунул в окно согнутую руку. — Хе. И всякий раз, как она подрастает, я снимаю чуть больше пенок с вас, выживальщиков, которые боятся сами съездить в город.

— Что ж, имеете право, — смущенно сказал Планкетт. — Что за собрание будет в городе?

— Люди хотят обсудить конференцию. По мне, нам пора выйти из игры. По мне, пора бросить эту чертову затею. Эта страна еще ни разу не выиграла в конференции. Миллион конференций за последние несколько лет — и все знают, что произойдет, рано или поздно. Хе. Пустая трата времени. По мне, нужно бить первыми.

— Может, мы так и сделаем. А может, они сделают. Или… может, Чарли, несколько разных стран одновременно дойдут до этой светлой мысли.

Чарли придавил ногой педаль газа.

— Глупости говорите. Если мы ударим первыми, как они смогут ударить по нам? Если ударим — достаточно сильно, — они никогда не оправятся, чтобы ударить в ответ. По мне. Но вы, друзья выживальщики… — Он сердито покачал седой головой и рванул прочь.

— Эй! — крикнул он, выезжая на дорогу. — Эй, смотрите!

Планкетт обернулся. Чарли Уитинг тыкал в него левой рукой, выставив указательный палец и распрямив большой.

— Смотрите, мистер Планкетт! — крикнул старик. — Бум! Бум! Бум! — Он истерически захихикал и скорчился над рулем.

Расти выбежал из-за угла дома и кинулся за фургоном, отчаянно лая по древней собачьей традиции.

Планкетт смотрел вслед удаляющемуся автомобилю, пока тот не скрылся за поворотом в двух милях от фермы. Взглянул на гордо возвращающегося маленького пса.

Бедный Уитинг. Если на то пошло, бедные все, кто не доверяет психам.

Как можно позволить жадному старикашке вроде Уитинга покупать твою продукцию лишь потому, что ты и твоя семья не рискуете выбраться в город?

Что ж, этот вопрос был решен много лет назад: мир полон людей, уверенных, что они ловчее всех прочих — и что все прочие, к тому же, блефуют. Людей, веривших, что два маленьких мальчика могут заготовить снежки на противоположных сторонах улицы и отправиться домой, не воспользовавшись ими; людей, обсуждавших преимущества бетонных ограждений по сравнению с защитной сеткой, в то время как их автомобили падали со скалы. Людей праведных. Людей равнодушных.

Планкетт помнил, что именно из-за последних оставил попытки убедить остальных. Надоедает все время стоять во власянице и зловеще тыкать пальцем в небеса. Доходишь до точки, когда желаешь человечеству всего хорошего, но подальше от близких тебе людей. Выживание индивидуума и его семьи…

Кланг-нг-нг-нг-нг!

Планкетт нажал кнопку на таймере. Забавно. На сегодня не планировалось учебной тревоги. Все дети были на улице, за исключением Сола — который не отважится покинуть комнату, не то что трогать сигнализацию. Разве что Энн…

Он вошел в кухню. Энн бежала к двери с Диной на руках. Лицо жены казалось странно чужим.

— Соли! — крикнула она. — Соли! Скорее, Соли!

— Я иду, мама! — завопил мальчик, скатываясь по лестнице. — Иду так быстро, как могу! Я успею!

Планкетт понял. Оперся тяжелой ладонью о стену, под часами-тарелкой.

Он смотрел, как жена с трудом спускается по лестнице в подвал. Сол пробежал мимо и вылетел на улицу, размахивая руками.

— Я успею, папа! Успею!

Планкетт почувствовал, как переворачивается желудок. Очень осторожно сглотнул.

— Не торопись, сынок, — прошептал он. — Это всего лишь судный день.

Он выпрямился и посмотрел на таймер, заметив, что его ладонь оставила на стене влажный отпечаток. Одна минута двенадцать секунд. Неплохо. Совсем неплохо. Он рассчитывал на три.

Кланг-нг-нг-нг-нг!

Планкетта начало безудержно трясти. В чем дело? Он знал, что от него требовалось. Нужно распаковать переносной токарный станок, который по-прежнему стоял в амбаре.

— Эллиот! — крикнула жена.

Он обнаружил, что спускается по ступеням на непослушных ногах. Ввалился в распахнутую дверь подвала. Испуганные лица рассыпались по комнате незнакомым узором.

— Все здесь? — прохрипел Планкетт.

— Все, папа, — ответил Сол, стоявший рядом с вентиляционным механизмом. — Лестер и Херби в дальней комнате, у другого рычага. Почему Джозефина плачет? Лестер не плачет. И я тоже не плачу.

Планкетт уклончиво кивнул всхлипывающей худой девочке и положил ладонь на рычаг, торчавший из бетонной стены. Снова посмотрел на таймер. Две минут десять секунд. Неплохо.

— Мистер Планкетт! — Лестер Докинз вбежал в комнату из коридора. — Мистер Планкетт! — Херби помчался на улицу, чтобы забрать Расти. Я говорил ему…

Две минуты двадцать секунд, подумал Планкетт, прыгнув на верхнюю ступень. Херби несся через огород, щелкая за спиной пальцами, чтобы приманить Расти. Когда он увидел отца, его рот округлился от изумления, он запнулся, и собака весело запрыгала у него под ногами. Херби упал.

Планкетт шагнул вперед. Две минуты сорок секунд. Херби вскочил, опустил голову — и побежал.

Был ли этот тихий хлопок далеким взрывом? Ну вот, еще один! Словно отрыжка великана. Кто это начал? И какая теперь разница?

Три минуты. Расти скатился по ступеням в подвал, запрокинув голову, виляя хвостом. За ним подбежал запыхавшийся Херби. Планкетт схватил его за воротник и прыгнул.

Прыгая, он увидел, как — далеко на юге — раскрываются над землей огромные зонты страдания. Ряды и ряды вращающихся зонтов…

Приземлившись, он швырнул мальчика вперед. Три минуты пять секунд. Дернул рычаг и, не дожидаясь, пока закроется дверь, бросился в коридор. Этот рычаг управлял двумя дверьми; другой отвечал за остальные входы. Планкетт добрался до него. Дернул. Посмотрел на таймер. Три минуты двадцать секунд.

— Бомбы, — пролепетала Джозефина. — Бомбы!

В главной комнате Энн вцепилась в Херби, ощупывала его руки, гладила волосы, крепко обнимала и восклицала:

— Херби! Херби! Херби!

— Знаю, ты меня накажешь, папа. Я… я просто хотел сказать, что заслужил это.

— Я не буду тебя наказывать, сынок.

— Не будешь? Но я это заслужил! Заслужил самое ужасное…

— Может быть, — ответил Планкетт, уставившись на стену щелкающих счетчиков Гейгера. — Может быть, ты заслужил порку, — крикнул он так громко, что все обернулись к нему, — но я не стану тебя наказывать, не только сейчас, а вообще никогда. И как я поступаю с вами, — завопил он, — так и вы поступите со своими детьми! Вы поняли?

— Да, — ответили они плачущим, прерывистым хором. — Мы поняли!

— Поклянитесь! Поклянитесь, что вы, и ваши дети, и дети ваших детей никогда не накажут человеческое существо — что бы оно ни сделало.

— Мы клянемся! — крикнули они. — Клянемся.

Потом все сели.

И начали ждать.