Избранные произведения в одном томе

Мост Бетельгейзе

Расскажи им, Альварес, старина; у тебя это лучше получится. Это не тот пиар, какого бы мне хотелось. Пусть только уяснят суть, ну, и все подробности-шмодробности, какими они были на самом деле. А коль это им не по вкусу придется, пусть их хнычут, все равно расскажи все как есть, своими словами. С самого начала. Можешь начать с того самого дня, когда корабль пришельцев приземлился близ Балтимора.

Тебе не тошно от того, какими лохами мы были тогда, а, Альварес? Прыг да скок, прыг-попрыг, и мы еще думали, что нам свезло. Объясни им хорошенько, почему мы решили, что нам свезло. Объясни, как нам удалось все засекретить глухо-наглухо, расскажи, как фермера, что сообщил по телефону о находке, быстренько изолировали в золотой клетке, как отборные спецназовцы всего за несколько часов оцепили пять квадратных миль так, что мышь не проскользнет, как Конгресс собрался на тайное заседание, а газеты про это и слыхом не слыхали.

Да еще расскажи, как и почему они, стоило ситуации немного проясниться, бросились за советом к Троусону, моему старому препу по социологии. Как тот зажмурился от блеска всяческих кокард, погон и позументов, а потом — хлоп на стол готовое решение.

Меня. Я оказался его решением.

Расскажи, как фэбээровцы выцепили меня со всей моей командой из Нью-Йорка, где мы тихо-мирно себе гребли деньги лопатой, посадили в самолет и отправили в Балтимор.

Скажу без обиняков, Альварес, мне это пришлось не по душе — даже после того, как Троусон все объяснил. Ох, не по сердцу мне эти тайны мадридского двора. Хотя надо ли говорить, что позже я был за это благодарен.

Сам по себе корабль настолько потряс меня, что после этого пришельцам я не так уж и удивлялся. После всяко-разных обтекаемых сигар, которыми нас из года в год потчевали художники воскресных приложений, этот яркий, по-барочному роскошный сфероид, торчавший посреди несжатого ячменного поля в Мэриленде, казался не столько межпланетным кораблем, сколько огромным орнаментом с туалетного столика трехсотлетней давности. И сколько я ни таращил глаза, ничего похожего на ракетные движки не увидел.

— Вон она, твоя работа, — ткнул пальцем проф. — Двое наших гостей.

Они стояли на металлической пластине, окруженной самыми что ни на есть сливками избранных и назначенных лиц республики. Девятифутовая, заостренная сверху слизистая колонна на довольно-таки обширной базе венчалась крошечной бело-розовой скорлупкой. Два отростка с глазами на конце раскачивались туда-сюда и казались достаточно мускулистыми, чтобы, например, задушить человека. А влажная дырка того, что служило у них, должно быть, ртом, виднелась на базе — прямо у металлической платформы.

— Улитки! — не удержался я от крика. — Ей-богу, улитки!

— Или слизни, — согласился Троусон. — В любом случае, брюхоногие моллюски, — он похлопал себя по остаткам седых волос. — Хотя, Дик, не уверен, что эта черепушка круче их в эволюционном отношении. Их раса старше — и, полагаю, мудрее.

— Мудрее?

Он кивнул.

— Когда они увидели, что наши инженеры с ума сходят от любопытства, то радушно пригласили их в корабль. Так те вернулись с открытыми ртами и до сих пор не в состоянии их закрыть.

Мне сделалось немного не по себе. Раздумывая, что да как, я скусил заусенец на ногте.

— Но, проф, если они так отличаются от нас…

— Не просто отличаются. Превосходят. Пойми, Дик, в том, чем тебе предстоит заниматься, это может сыграть важнейшую роль. Лучшие инженерные умы, которых собрали со всей страны, по сравнению с ними все равно что индейцы с Карибских островов, которым показали ружья и компас. Эти существа принадлежат к галактической цивилизации, в которую входит множество рас, и каждая не менее развита, чем эта. А мы с тобой — отсталые деревенщины с планетки, расположенной в какой-то мышкиной заднице, на задворках галактики, которых еще предстоит исследовать. Ну, или колонизировать — если мы не подтянемся до их уровня. Короче, нам нужно произвести на них самое благоприятное впечатление и быстро-быстро научиться всему необходимому. Как можно скорее.

От группы улыбающихся и кивающих, как фарфоровые болванчики, чиновников отделился один, по виду типичный бюрократ с портфелем в руках, и направился в нашу сторону.

— Ух ты, — восхитился я. — Тысяча четыреста девяносто второй год, дубль два! — и осекся, размышляя: в голове у меня до сих пор не все улеглось. — Но за мной-то для чего чуть не всю королевскую конницу посылали? Я ведь не умею читать на языке… языке…

— Бетельгейзе. Девятой планеты в системе Бетельгейзе. Нет, Дик, для решения языковых проблем сюда уже прилетел доктор Уорбери. Английскому они обучились у него за два часа, хотя сам он уже третий день не может разобрать ни одного их словечка. А корифеи вроде Лопеса или Манизера уже на волосок от помещения в психушку, — седьмым потом изошли бедняги, пытаясь обнаружить их источник энергии. Твоя задача в другом. Ты нам нужен как рекламщик высшего класса, как спец по пиару. От тебя зависит, как их у нас примут.

Чинуша подергал меня за рукав, и я отмахнулся от него как от назойливой мухи.

— А разве это не входит в обязанности правительственных рукопожимателей? — спросил я у Троусона.

— Нет. Вспомни, что первое сказал ты, увидев их? Улитки! По-твоему, как примет наша страна улиток — гигантских улиток, — которые будут снисходительно морщить нос при виде наших небоскребов, наших атомных бомб, нашей высшей математики? Мы для них — просто самонадеянные мартышки. И мы до сих пор боимся темноты.

Меня мягко, но по-чиновничьи настойчиво похлопали по плечу.

— Минуточку, — раздраженно бросил я. Теплый ветерок хлопал полами профессорского пиджака, в котором мой плешивый приятель, по некоторым признакам, изволил почивать. Если вообще он когда-нибудь спал: глаза его заметно покраснели от недосыпа.

— «Могучие Монстры из Дальнего Космоса». Как вам такие заголовки, а, проф?

— «Слизняки с Комплексом Превосходства»… Нет, лучше «Грязные Слизняки». Нам еще повезло, что они приземлились в этой стране. И так близко от Капитолия. Еще пара-тройка дней, и нам придется оповестить глав других государств. А потом, хотим мы того или нет, эта новость очень скоро разлетится по всему свету. И нам ведь не надо, чтобы наши гости подверглись нападению толпы взбесившихся религиозных фанатиков, или изоляционистов, или ксенофобов, или каких-нибудь других маразматиков. Нам не надо, чтобы эти двое вернулись к себе в цивилизацию с рассказами о том, как в них стреляли с криками: «Убирайтесь откуда пришли, слизняки чертовы!» Мы хотим произвести на них впечатление симпатичных, разумных существ, с которыми можно иметь дело.

Я кивнул.

— Угу. Чтобы они основали здесь торговые фактории, а не оккупационные гарнизоны. Но я-то при чем?

Проф легонько постучал по моей груди.

— Ты, Дик, спец по пиару. Ты продашь этих пришельцев американскому народу!

Все это время чинуша маячил у меня перед носом. Я узнал его. Он занимал должность госсекретаря.

— Будьте добры, пройдите со мной, — сказал он. — Мне хотелось бы познакомить вас с нашими дорогими гостями.

Поэтому мне пришлось быть паинькой и пройти с ним, и мы пересекли поле, подошли к платформе и остановились перед брюхоногими гостями.

— Гхм, — вежливо произнес госсекретарь. Ближний слизняк скосил стебелек с глазом в нашу сторону. Другим стебельком похлопал второго слизняка по боку, и тот изогнул слизистую шею (шею ли?) так, чтобы верх ее оказался на одном уровне с нашими головами. Потом существо пошевелило частью основания (щекой?) и раскрыло ротовую щель. Голос его звучал так, словно кто-то дул в дырявую выхлопную трубу.

— Возможно ли такое, чтобы вам захотелось пообщаться с недостойнейшим мною, глубокоуважаемый сэр?

Меня представили. Существо повернуло ко мне и второй глаз. То место, где полагалось бы находиться его подбородку, нырнуло к моим ногам и на мгновение обвилось вокруг них. Потом ротовая щель снова открылась.

— Вы, глубокоученый сэр, именно вы будете нашим краеугольным камнем, связывающим нас со всем, что есть великого у вашей благородной цивилизации. Воистину, ваша снисходительность — огромная честь для нас.

Все, что я смог пробормотать, это «привет» и рефлекторно протянуть ему руку. Слизняк вложил мне в ладонь один глаз, а другим коснулся той же ладони с тыльной стороны. Он не встряхивал моей руки, не пожимал ее — просто коснулся на секунду и убрал эти свои сопливые штуковины прочь. Мне хватило ума не вытереть руку о штаны, хотя рефлекс был силен. Глаз его оказался не то чтобы напрочь мокрый, но и не сухой.

— Постараюсь в меру своих малых сил, — заверил я его. — Скажите, вы что-то вроде послов? Или просто исследователи?

— У наших ничтожеств нету официальных титулов, — ответило существо. — Считайте нас и теми, и другими, ибо всякий, кто ведет переговоры, в некотором роде является послом, и всякий, кто странствует ради познания, — исследователь.

Мне почему-то сразу вспомнилась притча: «Задай дурацкий вопрос — и получишь дурацкий ответ». Еще мне вдруг стало интересно, чем они питаются.

— Вы можете всецело рассчитывать на наше послушание, — прогудел второй пришелец, который тем временем подполз к нам и изучал меня своими отростками. — Мы осознаем всю сложность вашей задачи, и нам хотелось бы, поелику возможно, быть принятыми вашей достойной восхищения расой безо всяких церемоний.

— Сохраняйте такой настрой, и у нас все получится, — сказал я ему.

В целом работать с ними было одно удовольствие. Я хочу сказать, они не выходили из себя, не заносились, не требовали переставить камеру или непременно дать ссылку на только что вышедшую книгу или газетную статью, выставляющую их в выгодном свете, как это делает обычно большинство моих клиентов. С другой стороны, разговаривать с ними было не так-то просто. Нет, они внимательно слушали то, что им говорили. Но стоило задать им вопрос… любой вопрос. Ну, например: «Долго ли вы летели к нам?» Ответ звучал примерно так: «Вопрос «как долго» на вашем несомненно богатейшем языке означает некую конечную единицу продолжительности. Я затрудняюсь обсуждать столь сложную проблему с таким высокообразованным собеседником, как вы. Скорости перемещения, к величайшему моему сожалению, вынуждают оценивать этот вопрос с релятивистских позиций. Наша отсталая, малоуважаемая планета то приближается к вашей восхитительно прекрасной планетной системе, то удаляется от нее. Необходимо также принимать в расчет направление и скорость перемещения нашей звезды относительно расширения этого сегмента пространственно-временного континуума. Нам было бы проще отвечать на ваш вопрос, прилети мы из созвездия Лебедя или, скажем, Волопаса, ибо эти небесные тела перемещаются по пологой параболе, отклоняющейся от плоскости эклиптики всего на…

Ну, или на вопрос: «Является ли ваше правительство демократическим?» — я получал: «Согласно вашей исключительно богатой этимологии, демократия означает власть народа. Наш скудный язык не способен, однако, охарактеризовать это столь ясно и трогательно. Разумеется, каждый обязан контролировать свои действия. Степень государственного контроля за действиями индивидуума неодинакова и зависит от характера этого индивидуума. Все это настолько очевидно, что мне, право же, неловко повторять это столь просвещенному собеседнику. Этот же контроль, естественно, осуществляется и применительно к индивидуумам, объединившимся в некоторую массу. При встрече с проблемой, касающейся всех в равной степени, у цивилизованных видов имеется тенденция к объединению с целью разрешения этой проблемы. В то же время при отсутствии подобной проблемы отсутствуют и поводы для совместных усилий. Поскольку этот закон применим ко всем цивилизациям, применим он и к нашей. С другой стороны…» — Поняли, о чем я толкую? Все это, конечно, начало меня понемногу доставать. В общем, я был счастлив вернуться к себе в университет.

Правительство дало мне месяц на подготовительную пропаганду. Вообще-то они планировали объявить обо всем через две недели, но я пал перед ними на колени, умоляя о сроке в пять раз больше. Они дали месяц. Объясни это как следует, Альварес. Я хочу, чтобы до них таки дошло, с какой работой я столкнулся. Мне предстояло нейтрализовать все журнальные обложки, из года в год публиковавшие полураздетых юных красоток, спасавшихся от монстров всех цветов и размеров; все фильмы-ужастики, все романы про инопланетные вторжения, все эти воскресные приложения… — все эти глубоко укоренившиеся предрассудки мне предстояло напрочь выкорчевать. И это не говоря о подсознательной брезгливости большинства людей к обычным, земным слизнякам или даже к таким же людям, но чужестранцам. Троусон помог мне подобрать группу толковых ребят, способных черкать научные статьи, а я надыбал команду мальчиков, которые могли изложить это человеческим языком. В журналы хлынули материалы о том, насколько нас могут опережать в развитии внеземные расы, какого прогресса достигли они в вопросах этики и почему Нагорная проповедь применима и к гипотетическим семиглавым существам. Меня буквально окружали заголовки вроде «Скромные козявки, без которых у нас не было бы садов» или «Гонки улиток — азартное зрелище сегодняшнего дня», а уж от таких, как «Все живые существа — братья!» я начинал ощущать себя неловко даже на вегетарианских обедах. До меня доходили слухи о том, что в те дни наблюдался ажиотажный спрос на минеральную воду и витаминные драже… И все это, заметьте, еще до того, как в прессу просочилось хотя бы слово о том, что происходило на самом деле. Один колумнист накропал довольно толковую статейку насчет того, что слухи о летающих тарелках, возможно, имеют под собой основание, однако после получасовой беседы с кем надо в полутемном архиве отпечатков пальцев раздумал развивать эту тему дальше. Больше всего проблем доставила нам подготовка телешоу. Не думаю, чтобы я смог провернуть все в срок, не будь у меня поддержки государства со всем его влиянием и неограниченными финансами. Зато за неделю до намеченного срока я запустил в производство не только телешоу, но и серию комиксов. Над последним проектом работали, кажется, четырнадцать (хотя, может, и больше) лучших юмористов страны — не говоря уже о толпе рядовых иллюстраторов и всяких там университетских психологов, совместными усилиями родивших несколько очаровательных, покрытых картинками страниц.

Эти картинки послужили основой для кукольного мультфильма, и, думаю, в истории еще не случалось персонажей, которых цитировали бы так же часто, как Энди и Денди. Эти два придуманных слизняка распространялись по Америке как вирусная инфекция; спустя пару дней после премьерного показа только и разговоров было что про их антропоморфную мимику, народ с удовольствием повторял их шуточки и советовал всем друзьям-соседям не пропустить следующую серию («Да их нечего искать, Стив, — они идут по всем программам, аккурат после обеда»). Ну и, само собой, сопутствующие товары: куклы Энди и Денди для девочек, слизни-самокаты для мальчиков, все — от картинок на бокалах для коктейля до наклеек на холодильники. Разумеется, большая часть этих сувениров пошла в производство только после Великого Объявления. Потом мы взялись за газетные заголовки. Мы придумали десять штук на выбор. Даже «Нью-Йорк таймс» пришлось напечатать крикливое «НАСТОЯЩИЕ ЭНДИ И ДЕНДИ ПРИЛЕТЕЛИ С БЕТЕЛЬГЕЙЗЕ», под которым красовалось огромное, на четыре колонки фото белокурой Бэби Энн Джойс в обнимку со слизняками. Бэби Энн выдернули ради этого фото аж из самого Голливуда. Она стояла между пришельцами, нежно держа их за глазные отростки.

Имена прижились. Эти двое скользких интеллектуалов с другой звезды даже переплюнули по упоминаемости в прессе моложавого евангелиста, которого как раз в это время судили за двоеженство. Энди и Денди были приняты в Нью-Йорке на ура. Они послушно заложили первый камень в фундамент новой университетской библиотеки в Чикаго. Они покорно позировали для выпусков новостей в обществе Мисс Апельсин из Флориды, Мисс Картошка из Айдахо или Мисс Пиво из Милуоки. Они проявили восхитительную готовность к сотрудничеству. Но время от времени меня все-таки посещала мысль: а что они думают о нас? По выражению лиц этого было не разобрать — в связи с отсутствием, собственно, самих лиц. Их длинные глазные отростки поворачивались туда-сюда, пока их везли по заполненному визжащей толпой Бродвею на заднем сиденье положенного мэру лимузина, по их желеобразным телам время от времени пробегала волна, а ротовые отверстия издавали чмокающие звуки, однако, когда фотографы предложили им обвиться вокруг почти обнаженных красоток (на сей раз для шоу Малибу-Бич), Энди и Денди подчинились без единого слова (чего я не могу сказать о красотках). А когда питчер-чемпион подарил им бейсбольный мяч с автографом, они серьезно поклонились, блеснув розовыми скорлупками на солнце, и прогудели в батарею микрофонов: «Во всей Вселенной нет болельщиков счастливее нас!»

— Но мы не сможем держать их здесь долго, — предсказывал Троусон. — Читали, что творилось вчера на Генеральной Ассамблее ООН? Нас обвинили в тайном сговоре с инопланетным агрессором, нацеленном против интересов нашего же собственного биологического вида!

Я пожал плечами.

— Да пусть летят за океан. Я сомневаюсь, что кому-то удастся выжать из них больше информации, чем нам.

Троусон уселся на краешек своего огромного профессорского стола, взял с него пачку машинописных листов и сморщился, словно в рот ему попал комок шерсти.

— Четыре месяца осторожных расспросов, — буркнул он. — Четыре месяца кропотливой работы лучших психологов, пользовавшихся каждой свободной минутой пришельцев… которые, надо признать, выдавались не слишком часто. Четыре месяца головной боли… — Он с отвращением швырнул пачку на стол; листы разлетелись, и часть их оказалась на полу. — И в итоге о социальной структуре Бетельгейзе IX нам известно даже меньше, чем об Атлантиде!

Мы с ним сидели в секторе Пентагона, отведенном тому, что военные шишки в свойственной им гениальной манере прозвали «Операцией Энциклопедия». Я слонялся по огромному, хорошо освещенному кабинету, время от времени бросая взгляд на стену, где висела огромная таблица наших достижений. Или их отсутствия.

Я ткнул пальцем в прямоугольник с надписью «ПОДСЕКЦИЯ ИСТОЧНИКОВ ЭНЕРГИИ», соединенный прямой линией с прямоугольником побольше; тот назывался «СЕКЦИЯ ИНОПЛАНЕТНЫХ ФИЗИЧЕСКИХ НАУК». На меньшем прямоугольнике мелкими буковками значились имена армейского майора, капрала женского армейского корпуса, а также докторов Лопеса, Винте и Манизера.

— Как там дела у них? — поинтересовался я.

— Боюсь, ненамного лучше, — вздохнул Троусон. — По крайней мере, мне так показалось по тому, какие пузыри пускал Манизер в свою ложку сегодня за обедом. Вы же знаете, начальство не одобряет контактов между разными подсекциями. Но я помню Манизера по университетским временам: он всегда пускал пузыри в суп, когда у него что-нибудь не получалось.

— Вы думаете, Энди и Денди считают нас недостаточно взрослыми, чтобы играть со спичками? Или, может, думают, что у обезьяноподобных тварей вроде нас слишком противный вид, чтобы пригласить в их высокосовершенную цивилизацию?

— Честно, Дик, не знаю, — проф вернулся за свой стол и принялся собирать бумаги. — Если так, зачем бы им вообще пускать нас в свой корабль? Зачем серьезно и вежливо отвечать на все наши вопросы? Вот только если бы их ответы как-то состыковывались с нашей терминологией! Однако они так сложны, я бы даже сказал, ребята с артистическим складом ума, так полны поэтической сентиментальности и хороших манер, что извлечь из их пространных, многословных объяснений математическую или механическую составляющую практически невозможно. Иногда, когда я думаю об их в высшей степени рафинированных манерах и явном отсутствии интереса к нашему общественному устройству, когда вспоминаю их звездолет, похожий скорее на резную костяную безделушку, на изготовление которой уходит целая жизнь… — Он замолчал и принялся рыться в своих записях с ожесточением карточного шулера, пытающегося найти подвох в чужой колоде.

— Может, наш язык просто слишком беден для того, чтобы их понять?

— Да. Вообще-то мы это давно подозревали. Согласно Уорбери, качественный скачок в развитии нашего языка произошел с появлением технических словарей. Он утверждает, что этот процесс, который у нас только-только еще начинается, влияет не только на нашу речь, но и на концептуальный подход к проблеме. И разумеется, у цивилизации, настолько опережающей земную… Вот если бы мы могли найти хоть какой-нибудь раздел их наук, отдаленно напоминающий наш!

Мне даже стало жаль его, так скорбно он моргал своими умными глазами под толстыми линзами очков.

— Держитесь бодрее, проф. Может, ко времени, когда старина Брюхоног и его кореш вернутся из мирового турне, вы продвинетесь во всей этой лабуде, и мы сможем перейти от этого «Мой есть друг; ваш прилетать из-за море большой крылатый птица, в какой мы есть залезать» к чему-нибудь более внятному.

Вот, Альварес, мы и добрались до сути. Я, конечно, не великий ученый; я простой рекламщик, но подобрался к ней вплотную. Мне бы произнести это в тот день — это или что-нибудь в таком роде. Тогда бы тебе не пришлось смотреть на меня так, сочувственно вздыхая. Хотя, если подумать, Троусон не один смотрел не туда, куда надо. Уорбери. Лопес, Винте и Манизер — все они хороши. Ну, и я за компанию.

Когда Энди и Денди отправились за границу, у меня выдалась, наконец, возможность немного расслабиться. Не то чтобы у меня не осталось совсем никаких дел, но теперь с ними работало правительственное ведомство, а мы могли лишь время от времени подкидывать им совет-другой. По большей части все сводилось к телефонным разговорам с зарубежными коллегами, которым мог пригодиться мой опыт по части продаж Парней-с-Бетельгейзе. Им, конечно, приходилось адаптировать все к местным фобиям и расхожим мифам, но даже так им было легче, чем мне, — не забывайте, я вообще не имел ни малейшего представления о том, чего можно ждать от наших гостей. Я даже не знал тогда, что эти слизни окажутся такими тихонями.

Я читал о них в газетах. Едва ли не каждый день в них печатали снимки — то прием у Микадо, то вежливое восхищение красотой Тадж-Махала. Ну, конечно, они не так лицеприятно отозвались о пакистанском ахуне — с другой стороны, вспомните только, как отозвался о них сам ахун… В общем, они старались вести себя так везде: отвечать чуть любезнее, чем обращались к ним. Вот, например, когда их на Красной площади наградили свежеиспеченными побрякушками (Денди получил Орден Межпланетной Дружбы Народов, а Энди — Золотую Звезду Героя Межпланетного Труда), они разродились длинной прочувствованной речью о научной ценности коммунистического правления. В результате на Украине и в Польше их встречали восхищенные толпы с цветами в руках. И все-таки самый теплый прием ждал их в Соединенных Штатах.

Однако прежде, чем я снова загрузил свою команду сверхурочной работой, редактируя пресс-релизы выступления пришельцев на совместном заседании палат Конгресса или посещения Музея Гражданской войны в Уэлли-Фордж, те успели еще отметиться в Берне, сообщив швейцарцам, что только свободное предпринимательство могло породить йодль, точные часовые механизмы и вообще эту расчудесную альпийскую свободу. Ко времени их приезда в Париж я сумел-таки взять народную любовь под контроль, хотя то там то здесь нет-нет да и выскакивал какой-нибудь таблоид с недовольным бурчанием насчет их восторгов по поводу французской столицы. Впрочем, Энди с Денди и там ухитрились устроить сюрприз.

До сих пор меня терзают тяжкие сомнения в том, действительно ли им настолько понравилась та абстракция Де Роже. Одно остается фактом: они купили эту мраморную раскоряку, а поскольку наличности французской у них не было, заплатили за нее крошечной, с палец размером штуковиной, которая плавила камень, придавая ему нужную форму, — даже не касаясь поверхности материала. Де Роже радостно выкинул в помойку все свои резцы, долота, скарпели и прочие царапки, а шесть величайших ученых Франции загремели в больницу с нервным срывом, пытаясь понять принцип действия этой штуковины.

Газеты, разумеется, вышли с аршинными заголовками:

Бизнесмены с Бетельгейзе инвестируют в высокое искусство!

С особым удовольствием газеты описывали коммерческую этику наших гостей из далекого космоса. Хорошо понимая универсальный закон соотношения спроса и предложения, эти представители ушедшей далеко вперед экономической системы решительно отказывались от подарков. Ох, если бы другие представители человеческой расы вовремя распознали то, что за этим кроется…

В общем, когда они после приема при дворе британской королевы вернулись в Штаты, их ожидали восторженные заголовки в газетах, приветственный рев сирен в Нью-Йоркском порту и торжественная встреча на ступенях мэрии. И хотя народ вроде как попривык к ним, они всякий раз ухитрялись отчебучить чего-нибудь этакое. Помнится, фирма по производству политуры сумела втюхать им свой товар в рамках рекламной акции, после чего пришельцы объявили, что просто счастливы тем, как блестят после полировки их скорлупки, а на вырученные за рекламу деньги купили десяток редких орхидей, которые тут же закатали в пластик. Ну, а потом настал день…

Сам я пропустил эту передачу, потому что пошел на повторный показ одного из любимых чаплинских фильмов, и весь шум и гам, разразившийся на этом шоу со знаменитостями, догнал меня только утром. Понятия не имею, как долго Билл Банкрофт заманивал к себе Энди с Денди и чего он ожидал от этой программы, но результат вышел — мало не покажется.

В реконструированном и очищенном от эмоций виде все выглядело примерно так: Банкрофт поинтересовался, сильно ли соскучились наши гости по дому, женам и ребятишкам. Энди терпеливо — возможно, в тридцать четвертый раз — объяснил, что, поскольку они гермафродиты, семьи в человеческом понимании этого слова у них нет. Но есть ведь все-таки что-то, что тянет их домой, не успокаивался Банкрофт.

— Пожалуй, в первую очередь ревитализатор, — вежливо ответил Энди.

— Ревитализатор? Что за ревитализатор?

— А, это такое устройство, которым мы пользуемся примерно раз в десятилетие, — безмятежно ответил Денди. — У нас на планете их много — по меньшей мере одно на каждый крупный город.

Банкрофт отпустил очередную плоскую шутку, дождался, пока шум в зале чуть поутихнет, и задал следующий вопрос:

— А этот ваш ревитализатор — что он вообще делает?

Энди пустился в пространное объяснение, из которого, однако, сделалось ясно, что ревитализатор выкачивает из клеток цитоплазму, очищает и обновляет ее.

— Ясно, — прокаркал Банкрофт, — обновляет. А что, скажите, получается в результате этого обновления?

— О, — все так же безмятежно отвечал Денди. — Можно сказать, в результате мы не боимся заболеть раком или другими подобными заболеваниями. И в дополнение к этому регулярное очищение и восстановление клеток с помощью ревитализатора в несколько раз продлевает наш жизненный цикл. Мы живем раз в пять дольше, чем нам полагалось бы. Собственно, смысл пользования ревитализатором в этом и заключается.

— Да, можно сказать, примерно так, — согласился Энди, немного подумав.

Гром! Молния! Шум на весь мир! Наутро газеты на всех языках — включая скандинавские — писали только об этом. В Штаб-квартире ООН, оцепленной двенадцатью поясами кордонов, всю ночь горел свет. Когда же Генеральный секретарь Ранви спросил у гостей, почему те не упоминали о ревитализаторах прежде, те пожали плечами (или чем там положено пожимать у слизняков) и ответили, что их, типа, никто об этом не спрашивал.

Президент Ранви поперхнулся и помахал в воздухе своими длинными коричневыми пальцами, как бы отметая прочь сомнения и потенциальные сложности.

— Все это неважно, — заявил он. — Уже неважно. Нам нужны эти ваши ревитализаторы.

Похоже, до пришельцев эта мысль дошла не сразу. Когда же они, наконец, поняли, что нам как биологическому виду чрезвычайно соблазнительно продлить жизнь на два или три столетия вместо неполной сотни, то призадумались.

— Видите ли, наша цивилизация никогда прежде не изготовляла этого оборудования на экспорт, — с неподдельным сожалением объясняли они. — Их произведено не больше, чем требуется населению Бетельгейзе. Так что, хотя мы видим, какими полезными оказались бы эти машины для вашей прекрасной планеты, у нас их — лишних — просто нет.

Ранви даже не оглянулся на своих советников.

— Чего бы хотелось вашему народу? — спросил он. — Чего бы вы желали получить в обмен на изготовление этих машин для нас? Мы готовы заплатить почти любую цену — все, что возможно на нашей планете.

По залу Генеральной Ассамблеи прокатилось гулкое «ага!» на полусотне разных языков.

Энди и Денди затруднились с ответом. Ранви умолял их как следует поразмыслить над этим. Он лично проводил их до корабля, который стоял теперь на оцепленном участке Центрального Парка.

— Спокойной ночи, джентльмены, — еще раз произнес Генеральный секретарь ООН. — Прошу вас, постарайтесь найти интересующий вас товар.

Пришельцы оставались в своей тарелке почти шесть дней, на протяжении которых мир сходил с ума от нетерпения. Страшно подумать, сколько ногтей пообкусали за эту неделю два миллиарда населения Земли.

— Только представьте! — шепнул мне Троусон. Он почти что бегом пересекал пространство комнаты, словно готовился одолеть весь путь до Бетельгейзе пешком. — При пятикратной продолжительности жизни мы с вами, Дик, совсем еще дети. Все мои научные достижения, все образование — и ваши тоже! — это лишь начало! Господи, да за такую жизнь запросто можно освоить пять разных профессий… подумать только, чего мы смогли бы достичь за такую жизнь!

Я кивнул. Я и сам думал о книгах, которые успел бы прочесть, и о книгах, которые успел бы написать, если бы моя жизнь продлилась дольше, а профессия рекламщика оказалась только прелюдией к дальнейшей карьере. Опять же, я еще ни разу не был женат, не заводил семьи. Времени не хватало, вот почему. А теперь, в сорок, вроде как и поздновато уже. Но если сорок — это так, пустяк по сравнению с тремястами…

Спустя шесть дней пришельцы вышли. И назвали цену. Они, мол, полагают, что им удастся убедить свой народ изготовить для нас некоторое количество ревитализаторов, если…

И это «если» оказалось немаленьким. То есть совсем даже не маленьким.

— Видите ли, — почти извиняющимся тоном сообщили они, — наша планета весьма бедна расщепляющимися материалами. Редкие планеты, богатые радием, ураном или торием, давно уже открыты и эксплуатируются другими расами, а нам, скромному народу с Бетельгейзе IX, вести войны за чужие территории не позволяют наши этические принципы. А у вас довольно много радиоактивных руд, которые вы используете преимущественно в военных целях и для медицинских исследований. Первое заслуживает порицания, а второе при наличии ревитализаторов станет просто ненужным.

В общем, в уплату они хотели наши расщепляющиеся материалы. Все, без остатка, как бы невзначай добавили они.

Ну да, это нас слегка озадачило, чтобы не сказать — оглушило. Но возможные протесты стихли, даже толком не начавшись. Из всех уголков планеты доносилось оглушительное «Продано!». Отдельные выкрики генералов и лоббистов ВПК мгновенно потонули в этом хоре. Подали робкий голос и ученые, занимавшиеся физикой элементарных частиц, — ну, на тех вообще внимания не обратили.

— Что, наука? Какая наука? Да занимайтесь своей наукой без урана — за триста лет вы, поди, еще и не такого наоткрываете! — примерно так звучало мнение подавляющего (и это мягко сказано) большинства.

Наутро Организация Объединенных Наций превратилась в головной офис всемирной горнодобывающей корпорации. Государственные границы сменились складами необогащенного урана, мечи в срочном порядке перековали на лопаты. Практически все способное держать в руках кирку население записалось добровольцами в шахтеры, посменно — по два-три месяца в году — добывая уран и все такое прочее. Пролетарии всех стран объединились с буржуа. Энди и Денди любезно предложили свою помощь. Они нарисовали на контурных картах места перспективной разработки, пусть раньше повышенной радиоактивности там и не наблюдалось. Они передали нам совершенно фантастические, но при этом хорошо читаемые чертежи устройств для добычи урана из бедных руд и обучили нас если не понимать их устройство, то по крайней мере успешно ими пользоваться. Они не шутили. Они хотели все до последнего грамма. А потом, когда процесс пошел без сучка без задоринки, они улетели на Бетельгейзе исполнять свою часть сделки.

Следующие два года оказались самыми восхитительными в моей жизни. И, думаю, точно так же чувствовали себя все остальные на Земле, правда, Альварес? Осознание того, что весь мир работает сообща, работает радостно и счастливо ради жизни… Лично я завербовался на Большое Невольничье озеро в Канаде, и сомневаюсь, чтобы кто-то моего возраста и сложения выдал на-гора больше урана, чем я.

Энди и Денди вернулись на двух здоровенных кораблях, экипажи которых состояли из безумных слизнеподобных роботов. Собственно, эти роботы и выполняли всю работу, пока Энди с Денди продолжали купаться в лучах славы. В эти свои едва не загораживающие небо корабли роботы со всего мира свозили на странных, спиралевидных летательных аппаратах обогащенные радиоактивные изотопы. Забавно, но никто не удосужился хотя бы вскользь поинтересоваться методами, которыми они извлекали изотопы из руды; всех нас интересовало только одно: ревитализаторы. Они действовали. И одно лишь это — ну, по крайней мере, по всеобщему мнению — и имело значение. Ревитализаторы работали. Онкологические заболевания исчезли, словно их вовсе не было; с заболеваниями сердца или печени тоже расправились довольно быстро. Насекомые, которых поместили для опытов в приземистый лабораторный корпус, прожили не пару недель, а целый год. Ну, а потом настал черед людей — врачи только головами качали, обследуя тех, кто уже прошел ревитализацию. По всей планете, в каждом более-менее крупном городе выстроились длинные молчаливые очереди к зданиям с ревитализаторами, которые очень скоро превратились в нечто большее, чем просто медицинские центры.

— Храмы! — восклицал Манизер. — К ним относятся как к храмам! На ученых, которые пытаются разобраться в принципе их действия, смотрят как на опасных психопатов, вламывающихся в детскую. И эти их крошечные моторы… я даже не спрашиваю больше, какая энергия приводит их в движение — я спрашиваю, есть ли у них вообще источник энергии!

— Поймите, — урезонивал его Троусон. — Сейчас, на первых порах, к ревитализаторам относятся как к величайшей ценности. Подождите немного, страсти улягутся, и вы получите возможность изучать их в свое удовольствие. А может, они работают на солнечной энергии?

— Нет! — решительно мотнул массивной башкой Манизер. — Это определенно не солнечная энергия — уж ее-то я быстро бы распознал. И я совершенно уверен в том, что их корабли — на чем бы там они ни летали — и эти ревитализаторы принципиально отличаются по используемой ими энергии. Насчет кораблей у меня вообще нет ни малейших догадок. А с ревитализатором, думаю, я смог бы разобраться. Если бы меня только допустили к одному из них… Вот идиоты! Так боятся, что я поломаю их драгоценную игрушку, и тогда им придется переться за эликсиром в соседний город!

Мы сочувственно похлопали его по плечу, но не могу сказать, чтобы меня его проблемы слишком уж волновали.

Энди и Денди улетели на той же неделе, по обыкновению велеречиво пожелав нам благополучия и доброго здравия. Чуть ли не все население планеты провожало их под завязку набитые радионуклеидами корабли воздушными поцелуями.

Спустя шесть месяцев ревитализаторы перестали действовать.

— Я все правильно понял?

Глядя на мое полное сомнений лицо, Троусон только кивнул.

— Свежая статистика подтверждает: смертность вернулась к уровню, державшемуся до появления гостей с Бетельгейзе. Или спросите любого врача… ну, не любого, а того, кто не связан ооновской подпиской о неразглашении. А когда об этом станет известно прессе, помяните мое слово, Дик, грядут беспорядки, и нешуточные.

— Но почему? — изумился я. — Что мы сделали не так?

Он расхохотался и смеялся долго, а затем оборвал эту вспышку чувств, лязгнув зубами. Потом встал и подошел к окну, за которым черноту небосвода сглаживало мягкое сияние звезд.

— Мы сделали не так только одно. Но — непоправимое. Мы им доверились. Мы совершили ту же ошибку, которую допускают все отсталые туземцы при встрече с более продвинутой цивилизацией. Манизер с Лопесом раскурочили-таки одну машину. И нашли источник энергии. Ее там почти не осталось, но для анализа хватило. Дик, мальчик мой, знаете, на чем она работала? На исключительно высокообогащенных радиоактивных элементах!

Потребовалась минута, а то и две, чтобы эта мысль достучалась до моего сознания. Потом я медленно, очень медленно опустился в кресло и открыл рот. Первые звуки, изданные мной, напоминали скорее сиплое кваканье, но в конце концов мне удалось выдавить из себя:

— Проф, вы хотите сказать, вся эта расщепляемая ерунда была нужна им самим? Для их собственных ревитализаторов? И все, что они делали на нашей планете, было тщательно продумано и спланировано? Чтобы они смогли вежливо и даже обаятельно обвести нас вокруг пальца? Но ведь это не… да нет, этого просто не может быть… с их-то продвинутой наукой они могли бы при желании завоевать нас как голых дикарей. Они могли бы…

— Нет, не могли бы, — возразил Троусон. Он отвернулся от окна и смотрел на меня, скрестив руки на груди. — Они старая, вырождающаяся раса, они не стали бы даже пытаться покорить нас силой. Не в силу этических принципов — вся эта грандиозная афера отлично характеризует их с этой стороны — но потому лишь, что им недостает для этого энергии, целеустремленности, да и просто интереса. Энди и Денди, возможно, одни из немногих оставшихся представителей своего вида, которые хоть как-то годны на то, чтобы разводить отсталых дикарей на жизненно необходимое им горючее для ревитализаторов.

В голове моей начали складываться картины возможных последствий. Я — тот человек, кто приложил максимум усилий к формированию положительного образа пришельцев; что станет со мной, если меня хоть каким-то боком свяжут с этой историей?

— А ведь без атомной энергии, проф, нам не видать космоса как своих ушей!

Он с горечью отмахнулся.

— Нас облапошили, Дик. Всю человеческую расу. Я догадываюсь, каково придется тебе, но подумай обо мне! Я главный простофиля, я виноват во всем. И ведь социология — мой хлеб! Как мог я не разглядеть подвоха! Как? Все признаки были налицо: отсутствие интереса к собственной культуре, чрезмерная интеллектуализация эстетики, гипертрофированный этикет… Даже первое, что мы у них увидели — корабль — избыточно декорирован для молодой, напористой цивилизации. Они совершенно определенно вырождаются; если подумать хорошенько, так все указывает на это. Одно то, чем они питают свои ревитализаторы — ну никак не тем, что мы ожидали… Да будь у нас их наука (хотя не факт, что мы вообще когда-нибудь достигнем их уровня), мы наверняка бы придумали что-нибудь рациональнее! И безопаснее. Стоит ли удивляться тому, что они не могли объяснить нам принципы своей науки — сомневаюсь, чтобы они сами хорошо понимали ее. Господи, да они просто расточительные, неадекватные и вороватые наследники некогда великой расы.

Меня преследовали собственные темные мысли.

— Но лохами-то в результате все равно оказались мы. Теми самыми лохами, которым расфуфыренные мошенники с Бетельгейзе продали Бруклинский мост.

Троусон кивнул.

— Ну, или кучкой бедных туземцев, продавших свой остров европейцам за пригоршню ярких стеклянных бус.

Но, конечно же, Альварес, мы оба ошибались. Ни я, ни Троусон не ожидали прорыва от Манизера, Лопеса и остальных. Как сказал Манизер, случись все это на несколько лет раньше, мы так и остались бы в заднице. Но человечество вступило в атомную эру еще до сорок пятого года, а люди вроде Манизера и Уинти занимались ядерными разработками еще в те времена, когда Земля изобиловала радионуклеидами. У нас имелись научные данные и такие инструменты, как, скажем, циклотрон или бетатрон. И — с позволения наших нынешних собеседников, Альварес — мы раса молодая и воинственная.

Все, что от нас требовалось, это как следует заняться наукой. И мы ею занялись. А все остальное, Альварес, — эффективное всемирное правительство, население, уже имеющее опыт коллективной работы, да и мотивация утереть нос ублюдкам — лишь помогало решению проблемы.

Мы накопили искусственных радионуклеидов и заправили ими ревитализаторы. Мы создали атомное топливо и работающие на нем космические корабли. Мы провернули все это достаточно быстро, и на этот раз мы целились не на ближнюю перспективу, не на Луну там и даже не на Марс. Нам нужен был звездолет. Он был нужен нам так сильно, так срочно, что мы получили и его. И вот мы здесь.

Объясни им ситуацию, Альварес, — так, как объяснил ее тебе я, только со всеми этими вывертами и экивоками, на которые способен только уроженец Бразилии с двадцатилетней практикой торговли на Востоке. Ты для этого самый подходящий человек — я так говорить не умею. Это единственный язык, который эти вырождающиеся слизни поймут, — значит, так и будем с ними говорить. Поговори с ними, с этими скользкими слизняками, с этими хитрожопыми устрицами без раковин… хотя нет, хитробрюхими, да. И не забудь упомянуть, что запас радионуклеидов, что они нагребли у нас, рано или поздно подойдет к концу. Обрисуй им это понагляднее. Сделай упор на том, что мы научились производить искусственные радионуклеиды и что у них наверняка найдется что-нибудь еще, представляющее для нас интерес сейчас или в обозримом будущем.

Скажи им, Альварес, что пора платить за проезд по тому Бруклинскому мосту, что они нам втюхали.