Из пыли времен (СИ)

Глава 26 7 Эон, 483 Виток, начало Весны

Грязно-серые камни моста поросли мхом, и некогда ровную поверхность покрыли щербины, усеяли беспорядочные узоры трещин. Часть каменных зубцов, что служили ограждением, откололись и лежали здесь же, часть — наверняка, покоились на дне бурлящей Недан, несущей свои воды на северо-восток. Мост выглядел заброшенным и обветшалым, но даже время не смогло разрушить его и обратить в пыль. Он оставался все таким же изящным, величественным и грозным.

С арки над мостом нависал высеченный из черного камня Крылатый Змей. Расправив крылья, он словно бросался на путников, что посмели приблизиться к его владениям. В распахнутой в беззвучном крике пасти скалились острые зубы, что так умело и с такой кропотливостью высек неизвестный камнетес. Змей с хищной яростью следил за подъезжающими. И от непроницаемо-черного взгляда не представлялось возможным укрыться — как ни поворачивай, с какой стороны не подъезжай. На груди, украшенной изогнутыми шипами, топорщились чешуйки, и при каждом шаге путникам казалось, что Змей подрагивает, шевелится, будто живой.

Марен уважительно склонил голову, не сводя глаз со Змея.

— Om natt rugaden, — прошептал Атен, косясь на застывшую на арке фигуру.

Величие каменного исполина пробирало до глубины: юноша говорил едва шевеля губами, словно боясь потревожить это древнее и могучее существо — вдруг да услышит. И Змей, как показалось, чуть дернул и повел крылом — Атен вздрогнул.

Или это очередной шаг коня качнул в седле чуть сильнее?

По коже Смертного пробежали мурашки.

Каменная крошка с шелестом соскользнула с крыльев, несколько камней упали на мост. Атен нервно вскинул голову — пыль «качнулась» в сторону, подхваченная… ветром?.. Юноша не ощутил ни малейшего дуновения! Может там, выше? Но рядом не нашлось ни одного дерева, чтобы проверить. А трава оставалась совершенно недвижимой.

Казалось, даже время в Потерянных землях бежит иначе. Да, и бежит ли вообще?

…После того, как они оставили мост, Атена долго не покидало чувство, что в спину упирается тяжелый бездонный взгляд.

И сейчас, когда приближались первые дома, где когда-то жили Свободные Охотники, а из-за горизонта маячили башни Хемингара, это чувство вернулось.

Кони двигались не спеша. Даже Инесвент не рвался вперед, как делал всю дорогу. В воздухе витал запах запустения, тлена и… крови.

На самом деле воздух оставался свеж и холоден. Но его холод, попадая в легкие, заставлял сердце съежиться. Все тело наполнялось ощущением беды и скорби.

И если то, что рассказал Модбер правда, здесь была бойня. Тела устилали все вокруг. Везде, где сейчас топорщатся стебли травы, земля пропитана кровью мужчин, женщин, детей… Охотников, конечно, но все же…

Обычно не тягостное молчание, стало для Атена гнетущим. Хотелось говорить и говорить, что угодно, лишь бы тишина не закладывала уши. Лишь бы отвлечься от заброшенных домов с проломившимися стропилами и осевшими крышами, большинство из которых дочиста обглодало пламя. Лишь бы темные провалы окон не таращились опустевшими взглядами, не глядели с укором, будто обвиняя в том, что сейчас некому ухаживать за ними.

Атену, почудилось, он слышит предсмертные крики, что безмолвно наполняют все вокруг звенящей тишиной. Будто они пропитали, каждый стебель, каждую ветвь, въелись в стены и остовы домов. Вгрызлись в землю, что медленно проплывала под копытами. Словно сам воздух вобрал в себя всю боль и ужас случившегося…

Но и ветер не смел разогнать скованный воздух, не смел потревожить мертвых, смести пыль своими неосторожными «ладонями». Мир окрест, будто замер в том страшном дне, что минул так давно.

— Я словно слышу, как они кричат… — пробормотал Атен. — Женщины, дети… Сталь гремит повсюду… Тревожные рога… Треск пламени… Оно такое яркое!..

Марен покосился на него. Огляделся — пустые, разрушенные дома. Тропинки к крыльцам поросли травой. От большинства крыш торчат лишь «голые кости» стропил… Так обычно и выглядит опустевшее поселение, где давно не ступала нога живого… Ну, или должно выглядеть: он не бывал ни в одном… Воздух… нет, обычный свежий воздух. Мертвых растащили животные, даже запах крови давно выветрился, смытый временем.

Но в чем-то юноша прав — ощущение, что граница Серых Граней где-то поблизости, не оставляло. Словно сама ткань Мира истончилась настолько, что Бесплотные вот-вот прорвутся…

Атен, повинуясь мимолетному порыву, повернул гнедого на едва заметную тропку. Зеленые стебли сминались под копытами и вновь распрямлялись, лишь только почувствовав свободу. Юноша замедленно озирался по сторонам, с лица не сходило напряжение. Брови сдвинулись, зубы впились в нижнюю губу. Мыслями, судя по отсутствующему затуманенному взгляду, находился далеко…

Остановился у одного из домов. От других его отличала лишь ставня, что держалась на одинокой петле. Она не шевелилась, не скрипела — за годы железо заплыло ржой. Скорее осыплется, чем повернется…

— Такое чувство… — заговорил Атен тихим голосом. — Все кажется… знакомым. Будто… я бывал здесь…

Он глянул на Марена.

— А ты бывал?

— Сколько себя помню, впервые покинул Арнстал.

Юноша тряхнул головой, развернул гнедого и ткнул пятками в бока, переводя его на быструю рысь, желая скорее избавиться от странного наваждения — от этого места веяло смертью, сердце больно щемило. Прохладный воздух подхватил плащ, растрепал волосы, проветривая голову.

Марен бросил подозрительный взгляд на покосившийся дом, на ставню, что висела на одной петле. И ослабил поводья.

Уговаривать Инесвента не пришлось — он рванул за гнедым. Он не мог себе позволить плестись в хвосте — гордость, что текла по жилам вместе с горячей кровью, не допускала этого.

Вороной быстро догнал, клацнул зубами, проносясь рядом, фыркнул и наддал, срываясь в «карьер». Трава замелькала, слилась в сплошное зеленое покрывало, мягко пружинила под копытами. Нестись — легко и приятно. Привычно. Копыта утопали по щетки, брызги росы летели во все стороны. Вот он — его мир: зеленый, стремительный и бескрайний, где он самый быстрый, где нет ему равных! Летит, обгоняя ветер!

…Марен тронул поводья: стены Хемингара величественно возвышались впереди. Серые блоки лежали плотно подогнанные, будто монолит. Даже время почти не оставило следов. Мелкие трещины и выбоины — не в счет. Стены выглядели нерушимыми.

На фоне багровеющих Стальных гор Хемингар впечатлял. Чувство легкого благоговения охватывало при одном только взгляде на эту крепость, такую могучую и древнюю.

Нечто подобное Марен испытал, когда впервые взглянул на Цитадель Мелестан со стороны. И то же чувство возникло у ворот Атеом. Но здесь ощущение проявлялось гораздо острее. Словно сам Хемингар старше, словно эти стены видели самих Богов и стоят здесь с Зари Мира… Может, правда, что Перворожденные нашли Атеом и Мелестан пустыми?.. Но Хемингар даже на фоне Мор де Аесир казался старцем со снежными волосами, подобными Хранителю Немирани. Но, в отличие от Хранителя, он еще не ослеп.

— Как можно было захватить эту крепость? — донеслось сдавленное восхищение Атена.

Огромные створки, распахнутых настежь ворот, вкупе с остриями герс, оскаленными потускневшим металлом, походили на раскрытую пасть огромного Крылатого Змея. Зев портала длинною с десяток шагов утопал во мраке. А на толстых стенах поместился бы не один эттар.

— Внезапность — великое преимущество, — окинув взглядом бойницы, ответил Марен.

И положил ладонь на шею Инесвента, успокаивая.

Конь раздувал ноздри, горячился, рвался вперед, в бой. Как и принц, вороной чуял запах, что слабо сочится окрест. Этот запах Марен чувствовал лишь однажды, но не спутал бы ни с каким другим — запах шерсти, запах Зверя. Слабый, едва ощутимый, но близкий.

Пещера в теле Призрачных гор черной ямой выделялась в сгустившихся сумерках. Зияла, как бездонная пропасть, что лежит за Краем Мира. Будто вела в само Ифре, Мир мертвых, владения Проклятого Бога, откуда живые не возвращаются.

Лита первой ступила в непроглядную тьму. Несколько шагов вглубь — и свет Элеса, что струился в Гольхеймурине серебром, померк окончательно. Глаза подстроились, привыкая к темноте, и та уже не казалась густой, как туман.

Здесь ничего не изменилось с тех пор, как она… как мама бежала с ней на руках, по этому коридору. Те же запахи сырости, прелости и… шерсти. Даже запах крови, казалось, не выветрился окончательно… Или просто проснулась память?

Перед взором девочки замелькали воспоминания того дня. Как Звери рвали женщин и выхватывали из их рук детей. Как те, что не желали такой участи, бросались под палящие лучи — серый пепел взмывал в воздух и грязью оседал на покрытой росой траве… Взгляд мамы… Лазурные глаза, что смотрели с нежностью и надеждой… Касание теплой ладони — Лита невольно потянулась к щеке…

Она шла вперед, придерживая Черный Меч на поясе. Кин проскочил следом, оставив адерика замыкать. И через несколько десятков шагов тьма сгустилась настолько, что ни один Смертный не увидел бы и собственного носа.

Щелкнуло кресало, зашумело вспыхнувшее пламя — Саодир зажег факел. Огонь выхватил из тьмы влажные, скользкие стены. Всполохи рванулись вперед, танцуя на сером камне. Шаги охотника стали тверже, увереннее: теперь он хотя бы видел, куда ставить ноги. Хотел пройти вперед, но Кин не пустил, сказав, что свет мешает. Тут же быстро добавил, правда, что Лите, и все же заминка уколола Саодира очередной иглой подозрения. Но вслух адерик ничего не сказал.

В коридоре стали появляться ответвления, но Лита шла целенаправленно. Память услужливо напоминала маршрут, отпечатавшийся раз и навсегда… Но перед очередной развилкой на мгновение замешкалась.

— Направо, — походя бросил Кин, и поправился уже менее твердо: — Или налево?

Лита не заметила оговорки, погруженная в свои мысли. А вот Саодир напротив, сверлил спину мальчика взглядом — что-то в нем не давало покоя. Не по годам обширные знания настораживали адерика… Мальчик следовал за Литой уверенно, по сторонам не глядел. Даже когда проходили очередной провал ответвления, не поворачивал головы, будто знал, куда надо.

«Видящий?» — усомнился Саодир, зная, что среди одаренных Силой встречаются те, чей взор устремлен дальше других. Нарин, вполне могла взять таких под «крыло»…

В свете факела волосы Литы отливали раскаленным металлом, искрились. Они, словно «переблескивались» с огнем и призывно играли, отвечая на всполохи. Шаги девочки стелились тихо и мягко, как у крадущейся рыси, что с каждым шагом двигается все быстрей, будто приближаясь к добыче — еще чуть-чуть, и сорвется в стремительный рывок.

— А если он там? — заговорил Саодир, стараясь отвлечь девочку от нетерпеливого предвкушения мести, что, как он видел, захватывает ее все больше и больше. — У тебя, конечно, Зуб Дракона, но Холар — сильный маг. Ты в этом уже убедилась, — он осекся, вновь почувствовав, как сдавило грудь.

Лита немного сбавила скорость.

— В Сером Мире нет магии.

— С чего ты взяла? — усомнился адерик. — Если ты чего-то не знаешь, это не значит, что этого нет.

— Магистры сказали, что во мне нет магии. А я оттуда… — и все же голос девочки дрогнул. — Да, и отец хоть раз бы упомянул… Но все только в мифах… А без магии Холар — обычный Перворожденный…

— Перворожденный? — удивленно переспросил Кин, впервые едва не запнувшись.

— Да. Он из моего Мира, из Ардегралетта.

— А-а-а, — понятливо протянул мальчик.

Обернись Лита, она поняла бы, что спрашивал он не об этом — не о том, кто такие Перворожденные…

Но она не обернулась.

— Без магии у него не будет преимущества, — добавила Лита на вопрос Саодира.

— Но он силен. Даже без магии.

— Силен… Но у меня есть Когуар! Меч, что поверг Кровавых Богов!

Она поправила ножны, трепетно коснулась ладонью рукояти. И это, такое простое действие, восстановило едва пошатнувшуюся уверенность, и девочка вновь ускорила шаг.

«Я уже близко… Инниут, ты привела меня куда нужно, и после — я вся в твоей власти. Но не играй со мной сейчас, когда я так близко!»

Очередной поворот и — знакомая лестница. Здесь они с мамой спускались, когда бежали из тронного зала. Когда Звери ворвались в замок…

Лита остановилась так резко, что Кин едва не налетел на нее. Ноздри подрагивали, она чувствовала знакомый запах. Запах Зверей. Они там, наверху! Она не думала, сколько их там может быть. Главное, чтобы среди них был Холар!

Она повернулась к Саодиру, и тот без слов потушил факел.

И тьма навалилась мгновенно.

Покрытые вечными шапками льда и снега, Призрачные горы возвышались на северном горизонте. Отблески закатного Дневного Солнца окрашивали их в кроваво-багровый. Еще чуть-чуть и Эриан спустится за Стальные горы, и Серый Мир заволочет черным покрывалом Истинной Ночи, что даже от многих своих Перворожденных «детей» хранит тайны, не позволяя заглянуть за покров. По-крайней мере, пока призрачный свет Элеса не развеет черный туман.

Замок Хемингар — Замок Драконов, как назвал его Модбер — зловеще вырисовывался на фоне «умытых кровью» вершин. В эти мгновения, видя перед собой столь величественное зрелище, без труда верилось, что Древние драконы когда-то и в самом деле правили Миром. Охватывающий трепет заставлял вглядываться в чернеющие облака над головой, в ожидании, что из плотной дымки вырвется Айдомхар. Что его огненное дыхание падет на посмевших потревожить долгий покой, словно кара Богов.

Завороженный зрелищем, Атен взглянул на принца. Тот покачивался в седле с невозмутимым видом: спина прямая, губы плотно сжаты, брови чуть сведены. Но Атен видел, что и над Перворожденным древнее величие Хемингара возымело действие: глаза принца поблескивали холодным сапфировым огнем. Хемингар не признавал равнодушия!

Подковы стучали по темно-серому камню мощеной главной улицы, ведущей к замку. Блоки лежали плотно подогнанные, без единого зазора, даже трава за все витки запустения не нашла выхода на поверхность. Дорога выглядела сплошной плитой, будто отлитой из базальта. В царящей тишине звук подков должен бы звонко разлетаться по окрестностям… Но, нет. Как будто сама ночь, что опускалась сейчас на Потерянные земли, скрадывала стук копыт.

Юноши остановили коней у широких ступеней. Одновременно выпрыгнули из седел. И Марен, не задерживаясь, направился прямиком ко входу в замок.

Атен огляделся. Коновязи рядом не оказалось, и он закинул поводья на луку седла принца.

Инесвент всхрапнул, то ли от недовольства, что они с гнедым теперь «связаны», то ли, наоборот, насмехаясь, что тому не доверяют. Но гнедой не повел и ухом, стоял безразличный ко всему, будто огорченный, что под копытами нет и поросли, которую можно пощипать в ожидании.

Ладонь Смертного непроизвольно легла на эфес, заскрежетала сталь, когда потянул клинок из ножен.

— Голодный меч нельзя убирать в ножны, — не оборачиваясь, напутствовал принц Летар, словами, что когда-то слышал от праотца.

— У меня ощущение, что пир будет тот еще, — пробубнил юноша. — Лишь бы очнуться не в Ифре…

Принц не ответил, шел быстро, но осторожно, мягко — даже песок не скрипнет под подошвами.

И тронный зал Хемингара предстал перед ними во всей красе.

Глухие арки тянулись вдоль обеих стен длинного зала. И в каждой из них в камне застыл Крылатый Змей. Подобно тому, над мостом, выполненные в мельчайших деталях, они взирали своими холодными неотрывными взглядами. Глаза искрились драгоценными камнями: золотые цирконы, лазурные топазы, холодные аметисты, огневеющий янтарь… И все устремились на застывших на пороге юношей.

Две ковровые дорожки алого цвета с серебряным кантом тянулись до возвышения белого трона, что стоял у противоположной стены. На коврах выделялись пятна спекшейся крови, до такой степени густо покрывшие их, что настоящий цвет казался лишь крапом. На каменном полу виднелись те же бордовые следы, но уже изрядно затертые временем.

Гербовые знамена с серебряным мечом на алом фоне, свисали с потолка между арок. Ветер легко колыхал местами истлевшую материю. Над знаменами, в кольцах располагались факелы, сейчас потушенные, но распространяющие запах смолы.

И если отбросить знамена и ковры, которые время не пощадило, в остальном тронный зал выглядел, словно и не было десятилетий, что замок оставался заброшенным.

За троном, как стражи покоя своего правителя, возвышались три Древних дракона. Взгляды всех троих исподлобья глядели на вошедших. Рубиновые глаза левого плескали кровавой яростью. Изумрудные правого — полыхали смарагдовым гневом. А непроницаемо-черные обсидианы того, что в центре — наполняла спокойная жестокая сила, холодная, словно вечная тьма Бездны.

Марен двигался неторопливо, осматривая зал. Его медлительность со стороны казалась настороженной, но глаза горели живым любопытством. Здесь все: и стены, и фигуры в арках, источали древность, какой он не чувствовал нигде прежде. Даже крепость Амаслотт не могла сравниться в этом с Хемингаром.

Чужое присутствие принц Летар ощущал так же явственно, как воздух, щекочущий кожу холодными «зубами». Но это присутствие не вызывало беспокойства. Он прекрасно знал, что Звери где-то здесь, рядом. Но сейчас его больше занимали другие ощущения… За ним словно наблюдали сами драконы! Будто все они замерли в ожидании и смотрят на него! Ждут.

Атен осторожно переставлял ноги следом, стараясь, чтобы шаги ложились мягко, как у принца. Но блики клостенхемской стали, выдавали тревогу. Юноше казалось, что Крылатые Змеи устремили взгляды на Марена, что вот сейчас, еще один шаг принца, и они сорвутся с постаментов, набросятся на него. Тишина разразится яростным клекотом и рычанием, воздух застонет, раздираемый ударами кожистых крыльев. Засверкают острые клыки и когти…

— Словно живые… — еле слышно пробормотал Атен.

Но «стражи» стояли не шелохнувшись, когда Марен ступил на первую ступень. Не двинулись, когда он взошел на пьедестал. Не повели крылом, и когда приблизился к белому, высеченному из кости трону и, ни мгновения не мешкая, опустился на него. Ладони легли на прохладные, гладко отполированные, подлокотники. Он погладил правый, и лицо стало задумчивым, отрешенным, будто истосковавшимся по этому ощущению. Словно что-то давно забытое ожило в памяти…

— Покажитесь, — баритон принца разнесся по тронному залу. — Я чую вас.

Атен не успел ничего сказать, ничего спросить, как из боковых коридоров, что почти у самого входа, появились темные фигуры — высокие и черные, как сама ночь, они выделялись на фоне входного проема.

Холодея, Смертный с возрастающим ужасом узнал в них Зверей. Тех самых, что напали на Арнстал. Жесткая шерсть шевелилась по воле тугих перекатывающихся мускулов при каждом движении. С сопением втягиваемый воздух распирал и без того широкие грудные клетки, вырываясь наружу с тихим утробным свистом. Навостренные уши на волчьих черепах легонько подрагивали, ловя каждый шорох. А темные провалы глазниц казались ямами, что наполняла тьма Бездны, где ни живых, ни мертвых — лишь пребывающие. В длинных лапах поблескивали огромные логмесы с «пламенными» клинками, похожими на полотно пилы — такие кольчугу рассекут, как пергамент.

Именно такие Звери рвали в клочья Стражу Последнего Рубежа. Именно от их шерсти «клостенхемские» мечи отскакивали, как от камня. И хоть Атен видел, что они тоже умирали — размен шел, в лучшем случае, один к двадцати.

А сейчас вход преграждали шестеро против них двоих…

— Мы ждали не тебя, — тихо прорычал Зверь, что вышел вперед. — Но мы не прочь отведать твоей сладкой крови, Перворожденный.

— Сперва мой меч отведает вашей! — с вызовом выкрикнул Атен, собираясь с духом и отставляя ногу назад, готовясь принять последний бой: «Ледари, я иду к вам!»

— Твоя грязная кровь, Смертный, тоже сойдет, — ощерился Зверь, и остальные одобрительно заурчали.

Марен бесшумно поднялся с трона, двигаясь по-хозяйски уверенно и неторопливо, словно это — его дом, а они «принесли в него меч». Глаза прищурено устремились на Зверей, ноздри затрепетали «пробуя» воздух… Среди них нет того, кого он ищет. Но его запах, пусть и слабый, разбавленный другими, все же присутствовал… Так часто пахнут Обращенные — запах «хозяина» смешивается с их собственным.

— Я ищу… своего отца.

Принц спустился с пьедестала, выйдя вперед, нисколько не сомневаясь, что Звери поймут о ком идет речь; Атен следил взглядом за черными хищниками. Казалось, Звери замешкались на мгновение. Твердый баритон Марена, его движения, в которых не было ни капли страха, несколько… смутили их. Видимо, привыкли, что от них бегут с ужасом…

Свежий ветер рванулся по залу, всколыхнув знамена, и в воздухе пронеслись посторонние запахи.

— Дитя Солнца… — довольно зарычал Зверь, в темноте блеснули влажные клыки. — Maigin om hem [Добро пожаловать домой].

Из проема, что темнел за правым плечом Марена, показалась стройная девичья фигура.

Простой кожаный нагрудник девушки покрывал шерстяную рубаху без рукавов. Такие же кожаные наручи со стальными вставками охватывали голые руки от запястья до локтя. Волосы мягкими огненными волнами спадали на плечи.

Принц Летар нахмурился — она выглядела знакомой.

Взгляд девушки метнулся к Зверям и обратно, на Марена — она, как принц понял, тоже узнала его. Девичьи губы сжались, прядь, спадающая на лицо, взлетела…

— Девчонку взять живой. Остальных убить.

Черные хищники сорвались с мест, когда эхо приказа еще не отзвучало. Рев прокатился по залу, ударяя в гранитные стены. Казалось, даже воздух отшатнулся от ярости наполняющей его; всколыхнулись гербовые знамена с серебряным мечом на алом поле.

Атен вздрогнул, покосившись на каменных драконов — возникло ощущение, что это их рев сотряс своды Хемингара.

Марен уловил тонкий свист, еще один. Мелькнули два белых оперения, стальные наконечники разрезали тьму и порхнули мимо.

И время густым тягучим туманом заполнило воздух.

Принц смотрел на девушку, что так нежданно появилась в тронном зале древнего замка. Видел, как она бросилась вперед — на него! Локоны в окружающем мраке, полыхнули разгорающимися углями, словно само пламя пробуждалось в них. Глаза сверкнули изумрудными искрами, и в них Марен прочел гнев и ненависть. Они горели смарагдовой яростью мести и жаждой крови!

Из-за спины девушки метнулась невысокая фигура: мальчик, около двенадцати витков от роду. Иссиня-черные волосы сливались с тьмой, что окружала все вокруг. Стальной взгляд налился алой кровью. Черты молодого лица угловато обострились, губы растянула злорадная ухмылка, из-под верхней губы показались оскаленные зубы. И в скорости мальчик не уступал Перворожденному — в нем чувствовалась сильная «древняя кровь».

За спиной девушки появилась еще одна фигура. Мужчина с необычайно светлыми волосами, каких не бывает в Мире — он опустил лук, и рука, медленно, в лившемся густой патокой времени, тянулась к висящему на поясе маскату… Марен успел бы пронзить его горло, еще до того, как клинок покинет ножны.

Но взгляд принца Летар оставался прикован к девичьей фигуре, что бросилась вперед. Хотя ощущал он гораздо больше.

Уши улавливали каждое движение, каждый шорох, каждое колебание воздуха. Он слышал, как древки с белыми оперениями вонзились в горло двух Зверей, загоняя рев обратно в глотки. Как те поперхнулись своей кровью, брызнувшей на каменный пол — капли дробным ливнем терзали перепонки. Слышал, как два черных хищника бросились на Атена, а еще двое на него самого — фигуры мерцали алой пульсацией сердец и разветвленной системой жил в сером сумраке сознания… Принц словно слился с окружающим мраком, видел все, что происходит вокруг, будто глазами Крылатых Змеев, безучастно застывших вдоль стен.

И он видел непроницаемо-черный меч в руке девушки с изумрудными глазами…

…Лита неслась вперед. Она бросилась, не мешкая. Как только узнала юношу, ноги сами толкнули тело. Одного взгляда хватило, чтобы понять — это он был вместе с Холаром в ее сне! Перворожденный! Враг! И сейчас он стоял ближе всех, между ней и Зверями!.. Хотя Холара среди них не было… Но сейчас это не имело значения! Сперва она убьет его, а потом и всех остальных! А потом… потом найдет и Холара! Он где-то здесь, рядом!

Когуар сам скользнул в руку. Тепло кожаной оплетки разлилось по телу гранитной уверенностью. Напряженное ожидание прошедших витков — ожидание мести — заполонило и плеснуло через край. Ненависть рванулась, словно свитая в тугие кольца змея, бросившаяся на добычу. Левая ладонь, повинуясь инстинкту, взметнулась вперед… и с растопыренных пальцев сорвались «янтарные змеи»!

Словно восход Золотого Солнца, они пронзили тьму и, подобно Пламенеющему дракону Эльраулу, набросились на одного из Зверей, стиснули испепеляющими кольцами. Рев Зверя сменился пронзительным воем, а затем — визгом. Запах паленой шерсти ударил в ноздри…

…Атен невольно зажмурился от полыхнувшей вспышки, рукой прикрывая глаза. Клинок Зверя, что несся на него в это мгновение, он — не увидел, а скорее услышал. Свист разрезаемого сталью воздуха стегнул плетью. Юноша вскинул меч, призывая все свое умение, вспоминая все уроки, и воссоздавая в памяти каждое движение Зверя до так некстати ослепившего вихря.

Шаг влево — звон стали.

Сокрушительный удар едва не выбил меч из руки Атена, несмотря на то, что пришелся вскользь. Плечо на миг онемело, и потребовались все силы, чтобы не разжать ладонь.

«Присесть!» — поток воздуха скользнул над головой, взъерошив волосы. Холод «нырнул» за воротник, словно окатили ледяной водой; шерстяная рубаха прилипла к позвоночнику… «Горло должно быть где-то… здесь!» — «клостенхемский» крайвер вонзился в мягкую плоть, раздался хрип, лицо хлестнуло теплым и липким… «Назад! Когти!» — Атен отшатнулся, отступая и вырывая меч из плещущего «багрянцем» тела… И руку стиснула железная хватка, когти пронзили кожу.

Плотная, после яркого света, пелена рассеивалась мучительно медленно. Но память Атена дорисовывала темный силуэт второго Зверя, чей меч сейчас несся в грудь. И юноша понимал, что не успеет отступить, не успеет увернуться. И крепче сжал эфес: «Keli dom, Agetal! [Встречай меня, Агеталь!]»

Звонкий удар, раздавшийся совсем близко, на миг заглушил для Атена остальные звуки: и дикий рев живого Зверя, и истошный вой объятого пламенем, и хрип, умирающего на конце клинка.

Короткий свист.

И росчерк, блеснувший в темноте, ворвался в поле зрения, словно из ниоткуда.

Атен, уже готовый к встрече с Богами, краем глаза уловил невысокую фигуру, вынырнувшую из мрака. В стремительном прыжке, мальчик, двумя руками сжимающий занесенный над головой крайвер, ударил с невероятной силой. Клинок сшибся с «пламенным» лезвием, несущимся Атену в грудь, искры сыпанули на пыльные плиты. И логмес Зверя скользнул в сторону; Атен инстинктивно подобрал живот и выгнул спину, пропуская «зубастое» лезвие. Затрещала кожа жилета, холод металла коснулся тела — «пламенный» меч рассек кожаный нагрудник, как пила трухлявое дерево, — и тут же левый бок наполнился жаром хлынувшей наружу горячей крови.

А мальчик пригнулся, увернувшись от острых когтей, крутнулся, словно волчонок за хвостом, и ударил вновь. Острие короткого меча впилось Зверю в подмышку, сталь скрежетнула по ребрам, показалась над ключицей и вошла под челюсть; Атена второй раз окатило кровью.

Ноги юноши подогнулись, и, падая на колено, раздирая рубаху и кожу, он все же вырвал руку из ослабшей хватки, уже безжизненно сжимающей запястье.

Оба Зверя повалились на пол…

…Сладкий аромат крови смешался с едким запахом паленой шерсти. Наполнил легкие Марена, которые жадно втягивали первый и исторгали второй. Сапфировые глаза с интересом ловили изумрудный взгляд девушки, несущейся на него с черным клинком. Принц даже не поморщился, когда с девичьей ладони сорвались «янтарные змеи».

«Кто ты, хозяйка Черного Меча?» — крутилось в мозгу.

Чутье безошибочно подсказывало, что Зверь за спиной заносит «пламенный» клинок для удара. Удара, который с легкостью пробьет кожаный нагрудник и рассечет его, Марена, надвое. Оскаленные клыки вонзятся в плоть, кровь зальет и без того багряные ковры… Но черный клинок ближе. Девушка неимоверно быстра! Даже сейчас, когда время, остановилось, несется со скоростью урагана! Если бы не изумрудный блеск глаз, пышущих неистовой смарагдовой яростью Райгруа, он решил бы, что она Перворожденная, что в ее жилах течет «древняя кровь»… Да, он ее чует!.. Но они такие изумрудные… И волосы…

«…словно раскаленный металл, что ринулся вниз, и воздух плыл жаром вокруг его тела. И словно металл, его кожа переливалась, то раскаляясь добела, то заливаясь багрянцем угасающих углей. И во взгляде его бушевало смарагдовое пламя, свет которого был столь ярким и чистым, каким бывает жизнь — и он мог давать жизнь. Но сейчас, смарагдовое пламя, что холодной неудержимой яростью плескалось из глаз, сулило только смерть — смерть всему живому. Словно Древний дракон, несшийся с высоты поднебесья, был самой Даурой, Матерью Первых и Хозяйкой Истинной Ночи, гнева которой страшатся даже Старшие Боги…»

Сапфиры скользнули в сторону: «Нет, дракон на месте, «под крылом» Айдомхара…»

В последний момент отведя плечо, Марен шагнул в сторону — черный клинок прошел на расстоянии ладони от стальных пластин нагрудника. Правая рука легла на молочный эфес, и толкнула дальше; и Лита, влекомая силой своего броска, налетела грудью принцу на спину, воздух вылетел из легких. А черный клинок, продолжая движение, острием пронзил покрытую густой, жесткой шерстью грудь Зверя, что еще недавно хотел «отведать сладкой крови Перворожденного». Пронзил с невообразимой легкостью, будто проткнул тонкий пергамент, вгрызся в плоть, проходя навылет, и показался над левой лопаткой — все таким же чистым и черным: ни одна капля крови не скатилась по долу, словно всю ее он вобрал в себя.

Зверь жутко взвыл, вскинув голову; волна жара обожгла руку Марена под рубахой.

Ослабевшую лапу, с падающим логмесом, принц перехватил за запястье. Подался вперед, вгоняя Черный Меч по самый эфес, и, впившись клыками в покрытое шерстью горло, рванул, в полной мере ощутив дурманящий вкус «теплой жизни».

И в это мгновение, фигура Зверя подернулась дымкой. На краткий миг проступило лицо, с обострившимися чертами: густая, чуть с проседью борода, обрамляющая широкую челюсть, складки вокруг рта, очерчивающие круглые щеки, и небесные топазы печальных глаз…

Зверь осел на колени.

— Нет!.. — раздался за спиной переполненный ужасом девичий вскрик.

Пальцы Литы разжались и соскользнули с рукояти, она отпрянула; но меч вырвался из объятий еще теплой плоти, подчиняясь руке Марена. И разворачиваясь, принц заметил, как изумрудное пламя в глазах девушки погасло, сменившись болью.

Но он шагнул в сторону, выворачивая лапу за запястье, и позволяя логмесу продолжить падение — «пламенный» клинок со звоном врезался в серый гранит, но лапа удержала рукоять. А Черный Меч уже несся в изголовье Зверя.

— Остановись… — прозвучал умоляющий голос.

И Зуб Дракона, завершая движение, опустился на покрытую иссиня-черной шерстью шею. И не встретив преграды, как раскаленный металл не встречает сопротивления в горстке пуха, рассек мышцы, жилы и позвонки. Но не брызнул «багрянцем» из рассеченных артерий во все стороны — голова упала на пол, царапнув оскаленным клыком по твердому камню, и тело накрыло ее.

И лишь тогда кажущаяся черной смолой кровь плеснула девушке на сапоги.

Марен разжал ладонь, и лапа с «пламенным» клинок упала следом — эфес гулко звякнул о гранитные плиты сжатый мертвой хваткой… Ледари придут за ним…

— Отец… — Лита рухнула на колени, протягивая обессилившие руки.

И только теперь, когда стихли: и рев, и вой, и хрипы, и тишина окутала тронный зал Замка Драконов, Марен увидел, что по левой руке девушки струится «живой» янтарный огонь. Он, переливаясь, тянулся от предплечья к запястью, сплетая сложный узор из пламенных струй. Словно по жилам бежала не кровь, а раскаленный металл.

А когда она подняла глаза, он не увидел в них ничего, кроме боли и пустоты.

Принц опустил взгляд на Черный Меч, молочно-белый эфес которого сжимала ладонь, и который клубился тонкими нитями тьмы, цепляясь за окружающий мрак — на матовом клинке вспыхивали и гасли призрачные додревние руны, что выглядели такими знакомыми…

«…И рожден он среди первых, и древняя тьма течет в его жилах. И обладает он бесконечной силой способной разрушать миры. И даже время не властно над ним…»

— Когуар… — ворвалось в сознание Марена имя, глядя, как призрачные руны гаснут на черном клинке.

А катящаяся волна жара все сильнее жгла предплечье…

Марен дернул рукав шерстяной рубахи, раздирая до локтя — по коже, извиваясь, словно множество змей, бежало «жидкое серебро»! И подобно тем, что у девушки, они закручивались в восхитительный рисунок. Подобно вьюнку, цеплялись за бугры мышц, взбираясь все выше и выше: к предплечью, к плечу. Обожгли шею, грудь…

Пальцы Литы стискивали лапу Зверя, нежно гладили иссиня-черную шерсть. Плечи безвольно поникли. Взгляд вырвался из-под «погасших волос…

Юноша возвышался над ней — гордый, уверенный блеск сапфировых глаз, прямой нос, чуть полные губы, подбородок, очерченный едва пробившейся порослью. Он выглядел точно так, как во сне. И, как во сне, его рука теперь сжимала Черный Меч!

— Кто ты? — прошептала она дрогнувшими губами.

Силы подводили, воля дрогнула, словно «янтарные змеи» выпили все без остатка… А от него пахнет Зверем!.. Нет слез, нет страха — только боль и пустота… Инниут очередной раз показала, что не считается ни с чьим мнением, ни с чьими желаниями… Но теперь — отец в Имале, они с мамой найдут друг друга…

— Мое имя Марен, — мягкий баритон ласково коснулся слуха.

И даже голос его походит, на голос Холара — Зверя, что убил отца!.. В первый раз… А сейчас и он… Нет… Меч держала ее рука… Это она убила его! Она…

— Зачем? — Лита опустила горький взгляд на тело, лежащего у ног Зверя. — Он же… один из вас…

Лужа липкой, сладко пахнущей крови, подобралась к коленям, и разрасталась.

Но Марен истолковал слова по-своему — он видел, кем некогда был Зверь. Видел это в Памяти Крови. Видел Элкерома и Раэнсира на выкованном ради дочери доспехе… «Мои стражи», — говорил мужчина… И он видел маленькую девочку с васильковыми глазами и непослушной угольной челкой, что всегда спадала на лицо…

«Тише. Никто не причинит тебе вреда», — мелькнул в памяти сон волка.

— Теперь они — Звери, — негромко ответил Марен.

Краем глаза он следил, как золотоволосый осторожно приближается, мягко ступая, рука сжимает рукоять все еще чистого маската…

И Лита понимала, что юноша прав. Этот Зверь уже не ее отец. Не тот, кто, укладывая спать, рассказывал о Древних драконах и о Мире с Золотым Солнцем. Не тот, чья рука откидывала непослушный локон за ухо, и от кого пахло кожей доспеха и масляной сталью клинка.

Но почему тогда она чувствует себя так, словно это ее вина?

Принц подал руку; золотоволосый настороженно замер, готовый к рывку.

Лита чуть вздрогнула, когда крепкие пальцы сомкнулись на поданной ладони, и принц поднял ее на ноги. Рука оказалась такой… нежной. Прикосновение наполнило Литу приятной истомой. Юноша источал уверенность и спокойствие. Девушка почувствовала себя в безопасности, как раньше, когда отец прижимал к груди, касался волос… Когда Айдомхар следил за ней обворожительным взглядом… Он и сейчас следит…

— Вы появились вовремя.

Марен с Литой повернули головы на хриплый голос Атена. Смертный с трудом поднялся, зажимая левый бок, где нагрудник прорезал «пламенный» логмес. Сквозь пальцы тонкими струйками сочилась кровь.

— Вдвоем против шестерых — пришлось бы… тяжко, — добавил он.

Кин рядом беззастенчиво вытирал крайвер о жесткую шерсть убитого Зверя. И лишь неопределенно хмыкнул на слова юноши; стальные глаза горели озорным весельем.

Атен столкнулся взглядом с принцем:

— Просто царапина… — рассеяно пробормотал он. — Не надо… лечить.

— Кто ты, хозяйка Черного Меча? — повернулся Марен к девушке.

— Лита, Свободная Охотница, — тихо, но не без гордости ответила она. — Это замок моего отца.

Она не отрывала глаз от красивого лица Перворожденного, ловя любое изменение. И все ее тело напряглось, когда увидела, как глаза Марена прищурились, губы сжались, а брови нахмурились — не гневно, а скорее, задумчиво, — и между ними пролегла складка.

— Морте? — уточнил принц и, глянув на мертвого Зверя, добавил: — Дочь Дерриса Морте?

Девушка инстинктивно перенесла вес на правую ногу, отстраняясь, готовясь защищаться — отец всегда говорил, что Перворожденные презирают Свободных Охотников, убивают, как животных.

Но рука лежала в ладони юноши, и она не попыталась освободить ее. В ней сейчас словно жили двое. И одна доверяла Перворожденному безоговорочно и безоглядно.

Саодир сделал очередной шаг, осторожно, стараясь, не привлекать лишнего внимания.

— Я не враг, принцесса, — заверил Марен, обращаясь больше к адерику. — Как и все Перворожденные из Дома Летар.

Девушка вскинулась, в глазах сверкнуло изумрудное пламя; и только теперь смогла отступить и «вернуть себе ладонь».

— Холар — Перворожденный из Дома Летар — убил моего отца и мою мать! Как и весь мой народ! Я видела, как Звери терзали тела мужчин и женщин, как детей вырывали из их рук!

Она рванула шнурок у себя на шее и бросила Марену — по стальным пластинам нагрудника принца звякнуло, и рука хлопнула сверху.

На раскрытой ладони предстало серебряное кольцо. Кольцо с гербовой вязью Дома Летар. И в каждом Доме существовало всего два кольца: одно — у Главы Дома, второе — у наследника. Чередуясь, они меняли хозяев…

— Что ты скажешь теперь, убийца?! — вскричала Лита, и в волосах разгорелись угли; руки скользнули к Когтям.

Давящая тишина повисла в тронном зале.

Замер Саодир, ожидая реакции Перворожденного. Замер Атен, сдерживая надсадное дыхание. И только Кин, казалось, с любопытством наблюдал за происходящим — с его губ не сходила хитрая ухмылка.

— Ты права, — вымолвил Марен. — Это мой отец… был когда-то отцом. До того, как Обратился и растерзал мою мать. Я до сих пор чувствую металлический привкус ее крови на губах.

Голос принца звучал тихо, но твердо, лицо не дрогнуло, сапфировые глаза не заволокла влажная пелена. Лишь плотнее стиснулись зубы, дернулась и напряглась кожа на щеках. И с хрустом сжалась ладонь, заключая серебряное кольцо в кулак; костяшки побелели, словно снег.

— Я ищу его. А когда найду, мне придется его убить, — Марен чуть подбросил черный клинок, перехватив острием вниз, и подал Лите. — Твой меч.

Девушка не сразу отпустила Когти.

Она молчала не находя слов. Она готовилась люто ненавидеть его с тех пор, как впервые увидела — еще во сне, — ненавидеть всех Перворожденных вместе с ним!

И она ненавидела, когда бросилась на него с Черным Мечом! Ненавидела всем своим сердцем! Еще мгновение назад, когда швырнула кольцо, помнила, как сильно ненавидит!

Но не сейчас. Сейчас перед ней стоял юноша с засевшей глубоко в сердце пустотой, так похожей на ее собственную. Она не видела в нем ни страха, ни сожаления, ни жалости. Только Путь, конец которому смерть.

Пальцы неуверенно обхватили рукоять молочно-белого эфеса.