Глава 10 7 Эон, 482 Виток, конец Осени

Далекий горизонт клубился тьмой, словно сама земля встала дыбом и двигалась, накрывая Мир. И лучи Золотого Солнца отступали перед неудержимым натиском. Тьма неслась, сметая все на своем пути, застилая само небо, словно лавина, что сходит с Южного Предела, с тем лишь отличием, что лилась она непроницаемой чернотой.

По мере ее приближения, глаза выхватывали отдельные фигуры, что неслись впереди наступающей тьмы, что и составляли саму тьму. Тысячи тысяч Зверей, покрытых иссиня-черной шерстью, окрашивали горизонт в цвет Истинной Ночи.

Звери надвигались сплошной стеной. Без числа и края. Рвались вперед, словно бушующий ураган. Шерсть полнила все пространство от горизонта до горизонта. Острые молочно-белые клыки хищно скалились, выделяясь на фоне мрака, как буруны штормового прилива. Кровавая пена пузырилась в уголках пастей. Обезумевшие обсидиановые глаза полыхали яростью и безудержным Голодом.

А следом по небу тянулась мгла, затягивая мир непроглядной пеленой, гася любые проявления света. Мрак окутывал мир. И внутри того мрака — ничего, кроме хлада и пустоты. Вечной пустоты вечной тьмы.

Звери неслись, не оставляя после себя ни живого, ни мертвого, ни неба, ни солнца. Их становилось все больше и больше. И чем больше их становилось, тем меньше света оставалось в мире. Золотое Солнце отчаянно противилось, пронзая мрак острыми лезвиями лучей, но вынужденно отступало, окрашивая небо в кровавый багрянец, не способное помешать надвигающемуся хаосу.

«И когда лавина врагов иссякнет, станет ясно, что ни один из них не ступил в зону моего превосходства».

Марен замер на пути накатывающейся волны. Ладонь крепче сжалась на белом эфес меча с черным, как сама надвигающаяся тьма, клинком; кожаная оплетка рукояти удобно лежала в руке. Марен чувствовал ненависть и злобу, несущуюся на него. Чувствовал сладкий запах, забивающий ноздри, металлический вкус, что оседал на языке и скрипел на зубах — кровь взывала к нему. Принц ощущал Голод Зверей, словно тот его собственный. Он знал, что они никогда не остановятся — только он один с Черным Мечом в руке может встать у них на пути. И только смерть остановит их навсегда!

— Ed — mor heanien… [Я — меч карающий] — прошептали губы.

Но голос грянул, словно раскололось небо. Полыхнул огонь — небесная твердь разверзлась янтарными реками, словно сам Эледур, Бог Предвечного Пламени, пришел на помощь своему брату Эриану. Он ударил в землю, в Зверей. Жег все, чего касались извивающиеся языки. Казалось, Пламенеющий дракон Эльраул носится среди тьмы, прожигая ее, как раскаленная сталь прожигает перья. И где бы Крылатый Змей не проходил своим огневеющим дыханием, тьма вспыхивала, сыпала трескучими искрами, мятущимися между землей и небом, словно рой светлячков. Но тут же затягивала раны.

Стена Зверей налетела на Марена и взорвалась пламенным вихрем. Янтарные потоки, перемежаясь с золотыми лучами, смешались с тьмой, подобно тому, как светлые жилы пронизывают черный мрамор.

Но принц не отступил, не сделал ни шагу назад.

Черный Меч взвился над головой — в лицо плеснули теплые алые струи, что во тьме казались такими же черными, как она сама. Клинок запорхал из стороны в сторону. Закружил и заметался, как бушующий вокруг хаос. Рубил, колол, сек — ни что не прерывало смертоносного танца. Звонкая песня сливалась с хрустом перерубленных костей и потрескиванием обезумевшего огня. Запах сладкой крови отдавал паленой шерстью и горящей плотью. Слух раздирали тысячи тысяч яростных криков и воплей. И все их объединяло одно — ужас и боль. Каждый крик, каждый вопль наполняли: безысходность, отчаяние и смерть. Казалось, что стонет сама земля, само небо и весь Мир вместе с ними. Крики усиливались с каждым мгновением, рвали перепонки, заполняя все окрест.

Но завеса тьмы сплеталась все гуще и гуще.

И сквозь крики донесся мягкий усталый голос.

— Остановись, прошу.

И в то же мгновение все стихло. Пропал безумный рев смерти и пламени. Иссякли огненные реки. Отступила тьма. Не осталось ничего, кроме выжженной потрескавшейся земли и свинцово-пепельного тумана, что кружил в воздухе.

И лишь одинокая струйка крови стекала по долу сытого клинка.


…Каждый новый сон казался Марену реальнее предыдущего. Принц, как на яву, чуял запах гари и крови. Ощущал сухой пепел на ладонях, соль на губах. С каждым новым сном приходили все более яркие ощущения. Они казались такими настоящими, такими живыми, такими… его.

* * *

К концу осени мастера уже не могли игнорировать Марена на занятиях. Все больше учеников с откровенным интересом приглядывались к его тренировкам. Многие присоединялись к ним вечером. Стойки и выпады принца начинали повторять в поединках. И против многих наставникам приходилось спешно адаптировать защиту. Конечно же, мастеров это не радовало, и даже откровенно раздражало.

Наконец, главный наставник не выдержал — Марен, как всегда, тренировался в стороне, когда он подозвал.

— Ну, что? Посмотрим, чему ты научился? — мэтр Терин, по обыкновению, намеренно опустил обращение «мой принц», подчеркивая тем самым, что в Мор де Аесир титулы немногого стоят.

Он крутанул хедмор, выходя в центр арены.

Марену не оставалось ничего, кроме как проследовать на песок; на краткое мгновение во дворе Атеом повисла напряженная тишина.

Наставник атаковал без обычного для подобных поединков приветствия, что, в общем-то, удивило. Стремительное движение выдало технику Надалас [досл. «смертельный удар»], но, преисполненное излишней страстью, не достигло цели — принц парировал выпад, не двинувшись с места. И следующие удары хедмора стали более холодными и расчетливыми, вынудив Марена обороняться более изощренно. Воздух загудел, разрезаемый сталью, и пение клинков наполнило двор крепости Атеом шелестящим свистом.

Собравшиеся иларены во все глаза следили за мерцаниями клинков.

Мэтр Терин не зря носил титул главного наставника. Он прекрасно отточил технику Искусного Меча — основную технику дуэльных поединков. Хедмор мелькал стремительно и точно. Все движения, будь то выпад или отражение, неразрывно сплетались изящными переходами и продолжали предыдущие. Каждый удар выливался в разящую серию, с редким уходом в оборону, но и то лишь для того, чтобы сменить направление атаки.

Какие-то удары принц парировал, от каких-то уклонялся. Сталь играла тусклыми бликами, сыпала искрами на песок. Наставник атаковал слева, справа, сверху, снизу, плавно кружа по песку арены. «Стальная песня» то чуть замирала, то набирала новую силу.

Ученики, с перебоями сердца наблюдали, как мечи выписывают дуги, как выпады и парирования сплетаются между собой грациозными переходами. Следили, как сталкиваются мечи на скользящих ударах, уходят в сторону, разворачиваются и вновь несутся друг на друга, играя морозным узором на стальных гранях.

Опытный воин легко бы заметил, что принц избегает жестких блоков, стараясь не вступать в силовое противостояние. И без сомнения принял бы это за слабость.

И наставник незамедлительно решил воспользоваться преимуществом.

Марен отразил очередной удар, но уже знал, каков будет следующий. Мэтр Терин умело связывал все известные в Сером Мире техники боя, и часто совершенно неожиданно добавлял к Искусному Мечу выпады из более сложных, «не дуэльных». И сейчас все действия привели его к одному, единственно доступному удару.

Возможно, если бы главный наставник понял это, осознал, то отошел бы в оборону, чтобы сменить направление… Но не сделал этого.

«Самоуверенность губит наравне с неуверенностью, — звучал в голове Марена голос праотца. — Не позволяй гордыне сковать разум».

Принц Летар сделал шаг немного раньше, а меч отвел чуть шире… И клинок учителя, скользнув по стальной пластине нагрудного жилета, пронзил навылет правое плечо!

Над двором крепости взметнулись шумные выдохи и сдавленные возгласы, слившиеся в один. Наставник исполнил удар с такой точностью и скоростью, и таким изящным переходом, что ученики непроизвольно задержали дыхание, когда он не отошел в ожидаемую оборону.

Марен стиснул зубы. Рука ослабла, острая боль метнулась к локтю, к запястью, и погасла в сжатом кулаке, крепко сжавшем эфес; лицо осталось каменно спокойным. Острие маската принца уткнулось в песок арены; липкая струйка скользнула под рубахой, сперва согрев кожу, но вмиг став холодной, как лед.

На лице главного наставника вспыхнула самодовольная ухмылка.

— Может, стоит учиться у наставников? — он обвел учеников надменным взглядом, гордо расправляя плечи.

При этом хедмор чуть повернулся в ране, оплетая грудь Марена стальной сетью боли; принц медленно втянул воздух и сеть лопнула, боль отступила.

— Да, мэтр! — грянул нестройный хор.

И лишь четверо — Кригар, молчаливый Твеир и друзья из Грансена — сжали эфесы своих мечей, вынув и с силой вогнав их в ножны, ударив гардой о защитное кольцо устья. Звук потонул среди шума толпы, но Марен заметил движение и отчетливо уловил металлический щелчок. Они единственные поняли, что произошло.

— На сегодня хватит, все свободны, — главный наставник нарочито медленно тянул хедмор из плеча принца.

Кровь все быстрее пропитывала шерсть рубахи, струясь по предплечью. Первые капли показались из-под рукава. И когда мэтр, наконец, вытащил меч, принц легким привычным движением полоснул себя по запястью, отер клинок и убрал в ножны, лишь после этого позволив себе разжать немеющую ладонь.

А когда все разошлись, к главному наставнику приблизился мастер Дайнер, наблюдавший за боем.

— Не так уж он и хорош, — надменно хмыкнул мэтр Терин, заботливо вытирая окровавленную сталь. — Кровь Летар слабеет с каждым витком. Величие рода неизменно угасает. Похоже, Инген был последним «черным волком».

— Может быть, — в ответ пробормотал наставник «двуручников». — Может быть.

Дайнер окинул любопытным взглядом песок арены, что-то изучая и оценивая. Сделал шаг в одну сторону, затем в другую, будто к чему-то примеряясь. И мыском сапога прочертил полукруг прямо у ног мэтра.

— И когда лавина врагов иссякнет, станет ясно… — хитро подмигнул он, и довольный двинулся прочь.

Главный наставник не сразу понял его слова. Несколько мгновений стоял, с усмешкой разглядывая песок арены. И уголки губ медленно опускались, надменность сползала с лица.

— …что никто не ступил в зону моего превосходства, — рассеянно пробормотал он под нос, механическим движением все еще поглаживая меч.

Понимание приходило мучительно больно, как и любая правда, и безжалостно било по самолюбию — его нога ни разу не ступила внутрь условного круга!

* * *

Принц Летар лежал на кровати, закинув левую руку под голову, и сквозь тьму разглядывал деревянные балки потолка. Правая рука вытянулась вдоль тела, а на плече, на белой повязке, проступило алое пятно. Боль иногда просыпалась, стараясь вонзить свои острые когти, но тут же затухала, разбиваясь о твердую волю.

Но принц не думал о недавнем поединке с главным наставником. В голове, словно стая ворон над ратным полем, выстраиваясь в более-менее понятный порядок, кружили слова мастера Дайнера о сравнении Зверей и Кровавых Богов. Не то чтобы он принял эту теорию, но прочтенные летописи наталкивали на определенные размышления…

К Старшим и Младшим Богам Перворожденные относились, как к красивым мифам. Все знали имена, признавали могущество, но никто не искал у них защиты или помощи. Не воздавали им и каких-либо особых почестей, не строили храмов. Перворожденные чтили предков, а единственным, кого действительно ставили над этой памятью, всегда оставался Маерен Ар — Великий Воин. Так повелось с Начала Времен.

Великий Воин всегда являлся в момент особой нужды, когда Мир не мог совладать с обрушившейся на него напастью. Он бился с Дикими драконами — еще на Заре Мира. А потом и с Кровавыми Богами — в Начале Времен. Говорят, что и несколько менее значимых войн, случившихся до Объединения Домов, не обошлись без его участия. Он всегда приходил из ниоткуда и точно так же — в никуда уходил. Он не имел рода, не имел прошлого — он просто «был», а затем «переставал быть».

И всегда его рука сжимала Черный Меч, Меч Воина — Зуб Дракона, как называли более изощренные летописцы. Черный, словно Истинная Ночь, гасящий на своем лезвии любые проявления света, выкованный из неизвестного вороненого материала. И даже даинсил [досл. «крепкое серебро»], который чаще называли «драконьей сталью», он пронзал, словно воздух. По крайней мере, так гласили свитки.

Стальной ли его клинок? Наверняка не знал никто. По некоторым легендам, сам Айдомхар отломил шип со своей груди и принес в дар Великому Воину, чтобы тот создал меч, равных которому нет и не будет. Это произошло еще на Заре Мира, когда безумные Дикие драконы наводили ужас на все живое. И если верить свиткам, Черный Меч — теплый, не в пример стали, и живой — а не просто бездумное оружие. Некоторые утверждали, что Зуб Дракона обладает собственной Волей и не подчиняется никому, кроме хозяина.

Именно с тех давних пор, как верили все без исключения, когда Маерен Ар повернул свою Волю против судьбы, Древние драконы и признали Великого Воина. А Айдомхар лично научил призывать их… Такие могущественные, они никогда не жаждали единоличной власти. И они просто ушли, когда Мир, «подрос» и, словно ребенок, ставший мужчиной, перестал нуждаться в постоянном покровительстве. Но возвращались по первому зову Хозяина Черного Меча.

Так было и с Кровавыми Богами.

Тогда, говорят, Айдомхар явился первым, а с ним пришли: Элкером и Раэнсир. И Боги оказались не готовы к такому противостоянию. И даже их покровитель Морет, Хозяин Серых Граней — Проклятый Бог, как его ныне именуют в мире, — оказался не в силах им помочь.

Конечно, и Старшие, и Младшие Боги тоже не остались в стороне.

Не обошлось и без потерь. Много сил в борьбе отдал Радес и теперь его «взор» не проникал в Ардегралетт. Из Крылатых Змеев не смог уйти с братом и Раэнсир. Младший из Древних драконов остался в Сером Мире, уснул под Спящей горой и ждет, когда его вновь призовут. А смог его дыхания укрывает Ардегралетт от Гнева Эриана.

Но Кровавых Богов изгнали.

Одни говорили — в Ифре, другие — в саму Бездну, к Томалеку, что для всех живых казалось страшнейшим… посмертием, если можно так выразиться. Ведь в Бездне — не живут и не умирают, а лишь существуют. В осознании себя. Бесконечно. В вечной хладной тьме, в ожидании Конца Времен… Даже Бесплотным, с рубежа Серых Граней, иногда удавалось вырваться в мир живых… Из лап Томалека не вырвешься.

Впрочем, если верить мифам, Владыку Хладной Тьмы остерегаются и все без исключения Старшие и Младшие Боги, но он никогда не проявлял какого-либо участия или заинтересованности в делах насущных. И вот это-то отстраненное безразличие и холодное спокойствие всегда ужасало своей непринужденной жестокостью — Владыку Бездны ничто не способно тронуть.

В отличие от других Темных, что после Исхода выступили на стороне Перворожденных: Дауры, Хозяйки Истинной Ночи, и ее верных спутников — близнецов Элеса и Радеса… Близнецами последних называли с натяжкой, лишь потому, что неразлучны… Братья не поддержали тогда Эриана в его Гневе, и их лучи не карали Перворожденных и всякого, кто хоть как-то использовал Дар Проклятого Бога. И «золотые клинки», оставшегося без поддержки Дневного Солнца, по сей день не в силах пробить пелену «дыхания Раэнсира», укрывшего Ардегралетт. И ни Бог Неба Хемаль, ни Богиня Ветров Венет, оказались не способны помочь старшему брату рассеять густую дымку… Даура могла быть спокойна: ее «дети» надежно защищены.

А Великий Воин вновь «выпал» из мира вместе с Черным Мечом. И хоть его считали персонажем полумифическим, все убеждали друг друга, что он жил, притом, что сейчас уже никто не мог побахвалиться личным с ним знакомством…

В теории мастера Дайнера вполне могло быть зерно истины. Мир, как ребенок, слишком часто забывал то, что было. И еще чаще менял уже имеющееся.

А еще пророчество о явлении Дитя Солнца, что придет, когда мир «озарит бордовый рассвет золотого солнца». Дитя, что «вернет в мир утраченное». Дитя, что сможет «противостоять тьме». Хотя, именно явление Линд де Риан, предвещало возвращение той самой тьмы…

…В дверь Марена постучали, и в комнату вошел главный наставник. Принц приподнялся, намереваясь встать, но наставник жестом остановил. Не говоря ни слова, мэтр прошел к столу и опустился на одинокий стул. Поправил полы плаща и замер в задумчивости. Взгляд, устремленный в чернеющую за окном тьму, что всегда накрывала Мир после захода Дневного Солнца, какое-то время оставался неподвижен.

— Я жалею, что ты не пришел, как положено, — наконец тихо выговорил он. — Получил бы кольцо… — он взглянул на юношу сквозь темноту. — Как твой отец…

Голос наставника изменился, звучал не так, как совсем недавно, на арене. Чувствовалось — не забота, но некая разочарованная печаль. И учтивость? Нет… Почтение? Нет… Смирение! Так бывает, когда перешагивая через себя, признаешь неправоту. В затянутых паузах на конце каждой фразы, так и напрашивалось «мой принц». И мэтр говорил искренне — принц читал это на лице и в ровном биении сердца, в пульсации его крови в жилах.

— Важно не то, какие знаки ты носишь… — начал Марен, но наставник не дал ему закончить.

— А какие знания тебя наполняют, — закончил он. — Да, я помню. Но все равно жаль… При мне еще никто не получал Знак Змея. Великая Ночь, да на моей памяти, и памяти предков, что я помню, его никто никогда не удостаивался! Даже великие наставники всегда считали, что стать достойным невозможно!

Мэтр Терин опустил глаза, покручивая на пальце кольцо из черненого серебра, на котором со стороны ладони красовался вытравленный Знак Лесного Пса, третий по старшинству.

— Твой отец, Инген, единственный, кто за время моего наставничества приблизился к нему, получив Знак Большого Зверя. Но и ему не все техники боя давались одинаково легко… Мы с твоим праотцем носим Знаки Пса — теперь это старшие Знаки во всем Ардегралетте… Твой праотец, в свое время, был ближе к Знаку Зверя, чем я, надо признать. Он всегда одерживал верх… Ты же знаешь, как я стал главным наставником? — мэтр Терин, поднял глаза на Марена, и принц молча кивнул.

Видел ли мэтр этот жест? И все же юноша не произнес ни слова, ожидая продолжения.

Глаза наставника вернулись к кольцу — Знак Атеом уже трижды скрылся на стороне ладони и показался вновь. Молчание затянулось.

У принца возникло ощущение, что мэтр хочет что-то сказать или о чем-то спросить, но не может подобрать слов, не знает, как начать, будто боясь услышать ответ, который, как прекрасно знает, будет чистой правдой: честь Перворожденного не приемлет лжи.

— Почему ты так поступил? Почему поддался? — наконец спросил тот напрямую. — Ты мог победить?

Принц не ответил. Он молча наблюдал за наставником, все еще не зная, видит ли наставник его так же хорошо?

— Значит, мог, — задумчиво кивнул главный наставник самому себе. — Еще с первого удара… Сейчас я понимаю…

«Значит, видит», — решил Марен.

Но мэтр Терин заметил лишь слабый блеск, который не мог быть ничем иным, кроме как глаза Марена. Он часто видел эти сапфировые искры, когда рука принца Летар сжимала меч, и «стальная песня» звучала во дворе Атеом — стук сердца отбивал устойчивый ритм, а рассекаемый воздух «насвистывал» незатейливую мелодию, приятную слуху любого воина. Она то лилась, словно неспешный ручеек, сопровождаемый потрескиванием костра, то взрывалась грохотом, срывающегося оползня, под дробный бой ливня, бьющего в стекло, и завывания урагана, гнущего к земле хрустящие деревья. Но ни на миг не теряла мелодичной связи.

В такие моменты хотелось выхватить меч и ринуться в разворачивающийся перед внутренним взором бой, где присутствовали и Боги, и драконы, и Бесплотные, которых никто не встречал с тех пор, как заперли Врата Ифре… А, может, и вовсе никогда… И, конечно же, достойная смерть. И ледари, голосами предков зовущие в Имале… Ладони прекрасных дев касались кожи, нежные гибкие пальцы обвивались вокруг запястья, и раскрывались Чертоги Богов, где Золотое Солнце не карает, и где великий Маук, Бог охоты и воинской чести, лично приветствует каждого достойного…

Но мелодия стихала, и холодный ветер пронизывал насквозь, неистово трепля полы мокрого плаща. Сырые волосы свисали тяжелыми прядями, а мелкий град с дождем безжалостно сек лицо в кровь, лишь благодаря зажмуренным векам щадя глаза. А в груди нестерпимо щемило от чувства внезапной утраты…

Так было в тот единственный раз, когда мэтр Терин вышел на балкон, чтобы взглянуть на позднюю одинокую тренировку юного принца.

Он наблюдал за стремительным скольжением парных мечей, узнавая сложную технику Даахмор, в которую принц непринужденно вплетал незнакомые движения. Ушей достигал звон льда о клинки, под ритмичное биение собственного сердца.

Клинки ли попали в ритм, или сердце само повиновалось мелодии? Но в следующее мгновение главный наставник уже стоял ТАМ, озаренный золотыми лучами, ласкающими лицо, и запястье «замком» стискивала крепкая, перевитая мускулами, рука «великого Бога». Грозный Когад, по чьей воле разворачивались самые крупные и кровавые побоища, стоял невдалеке, и даже на его жестком лице читалось уважение. Приветливо улыбались прекрасные Богини. Даура, приглашая, протянула ладонь; смарагдовое платье искрилось, волосы играли переливами расплавленного металла…

А спустя мгновение наставник обнаружил себя, впившимся пальцами в каменный парапет. На своем балконе. В своем Мире. И лишь алые струи сочились по щекам, размываемые дождем.

И злость вспенилась бурлящим горным потоком. На принца, на Мир, на Богов… и на себя. Не потому ли он затеял этот нелепый бой с юным Перворожденным?

Но Боги все видят, а теперь увидел и он…

— Тогда почему не победил? — мэтр повторил вопрос.

— Наставник должен учить, — спокойно ответил Марен. — А чтобы учить, его должны слушать.

— Милосердие? — кольцо Атеом прекратило вращение.

— Нет. Отсутствие необходимости. Победа напрасна, если служит лишь пищей гордыне.

— Но с Лемом ты поступил иначе.

— Эрфинг стоял на пути.

— Но ты мог не ставить плечо, мог повернуть меч чуть по-другому, мог закончить тот бой иначе… Мог? — уточнил мэтр, но тут же ответил сам: — Знаю, что мог… Несмотря на все свое самодовольство, эрфинг — очень хороший воин. Но он недооценил тебя. И ты не дал ему шанса понять своих заблуждений. «Глупость противника — вина лишь самого противника», так учили и меня. И ты во всей красе продемонстрировал технику Надалас… Многие тогда списали все на ошибку Лема, но Дайнер уже тогда знал… А я не поверил… Ты мог повернуть меч, у тебя хватило бы скорости, и острие само нашло бы горло… Помню, я решил, что ты не сделал этого по неопытности, но сейчас, прокручивая все еще раз, вижу, что это не случайность. Ты мог убить его, быстро и без пощады. Но не сделал этого… «Врагу нельзя дарить жизнь», я уверен, ты слышал это от праотца…

Мэтр ждал ответа.

— Он не был врагом. Его смерть не принесла бы мне пользы.

— Правильно — не был. И правильно — не принесла бы, — согласился главный наставник. — Но он, не задумываясь, убил бы тебя тогда, будь у него шанс. И теперь он — твой враг.

— И в следующий раз это будет достаточной причиной.

Мэтр Терин какое-то время сидел молча, глядя, как первые лучи Ночного Солнца, пробившись сквозь плотные облака, играют бликами на вращающемся на пальце кольце из черненого серебра. Затем рука на мгновение скрылась в кармане, и достала еще одно кольцо. Мэтр чуть повертел его, держа пальцами за грани, словно разглядывая символ, вытравленный на лицевой стороне обода. Сжал в кулаке, и, не глядя, отвел руку в сторону, хлопнув по столу; кольцо глухо стукнуло по дереву.

— Ты не вправе носить его, как выпускник [прим. — на среднем пальце правой руки]. Но даже Темным Стражам оно даст представление о твоем искусстве. Такого кольца еще не видел мир. После смерти твоего отца, Знаки Пса оставались самыми старшими во всем Ардегралетте. Носи с честью.

Марен не отрывал взгляда от кольца, показавшегося из-под поднятой ладони наставника. На ободе красовалась вытравленная додревняя руна, но она не принадлежала ни к одному из Знаков школы. Руна, что не претерпела изменений с самого Начала Времен, а то и вовсе с Рождения Мира. Руна, что использовалась ныне только здесь в Мор де Аесир, но которую знали все без исключения в Сером Мире. Потому что именно ее называли именем могущественнейшего из Древних драконов — Айдомхара. Руна, которую принц вытянул в день вступительного испытания. И без труда, с полувзгляда, узнал сейчас. «Сеан офано толеф» красовалась на черненом серебре!

Неслыханный жест! Это шло вразрез со всеми правилами, нарушая все традиции и устои. Согласно Старому Закону кольцо Атеом получали исключительно выпускники. Даже сын не смел носить кольцо своего отца, кое не передавалось по Линии Крови: его возвращали в Мор де Аесир, в Зал Славы Атеом, где бережно хранилась память о владельце.

И любой, встреченный выпускник, мог потребовать вернуть чужое кольцо, если возникало подобное подозрение. И тем более, если черненое серебро украшало другой палец, сообщая, что это всего лишь трофей. А с выпускниками школы Меча Богов сложно спорить — сталь принимает решение лишь однажды и даже Боги не в силах изменить его.

Но кольцо, которое сейчас лежало на столе, играя с Элесом тусклыми бликами, никто не «предложит» вернуть. Его нельзя носить, как выпускнику. Но надетое, как трофей, оно скорее вызовет замешательство, нежели желание призвать к ответу. В приветственно поднятой ладони любому в Ардегралетте будет виден Знак, хоть и не ожидаемый, но известный. Знак, который на таком кольце может означать лишь одно: кольцо по праву блестит на пальце, и сталь всегда «будет на его стороне».

Наставник поднялся и направился к двери, дерево двинулось без скрипа, практически бесшумно, впуская в комнату свежий прохладный воздух.

— Дайнер прав, — тихо произнес он уже на пороге, — жаль, ты не пришел, как положено.

Загрузка...