Истории Дальнего Леса

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ Счастье трудных дорог

Зиму ждали со дня на день. Терпеливо так ждали, как старого доброго знакомого, почти друга. Причем ожидание зимы охватило практически всех разношерстных и разноклювых, пищащих, рыкающих и крякающих аборигенов Дальнего Леса. И совсем не потому, что неторопливым жителям этих сказочных и благословенных мест надоела теплая осень. И даже не потому, что они привыкли к извечной смене времен и декораций вечной природы.

Конечно, не все жители Дальнего Леса испытывали к суровой зиме какую-то нежную привязанность, особую любовь или наивно связывали с ней трогательные и сокровенные ожидания. Просто было обидно: готовились-готовились к ней, дарами лесными запасались, одежду меняли, примеряли всё зимнее, чистили да латали, а лапландская гостья все никак не приходила. Словно нарочно игнорировала их снежная стихия: получалось прямо-таки какое-то странное коварство природного катаклизма в чистом виде и застрявшее в паутине времени слякотное межсезонье. Заплутала, наверное, зима где-то в отдаленных землях на подходах к Дальнему Лесу, нарушая всеобщий порядок, заведенный калейдоскопом смены сезонов. А может быть, просто не торопилась зима никуда. Может быть, таково было внутреннее убеждение повелительницы ледовых феерий. У размеренной и неспешной жизни есть свои приверженцы в сказочном мире Дальнего Леса, да и в нашем суетном измерении она тоже вызывает неизменное уважение многих.

А пока зимы еще не было, все повторяли слова хорька Василия о природном «диссонансе» и постоянно пополняли свои запасы. Благо еще не замело все лесные дорожки снегом и колючий ветер не начал расчесывать белые шубы деревьев на свой манер. Василий все бродил и бродил по лесу в новом малиновом берете и таком же малиновом шарфе, по-модному закрученном вокруг тоненькой шеи, в поисках вдохновения. Он вышагивал медленно и задумчиво, ненавязчиво показывая всем обитателям Дальнего Леса свое нежно лелеемое и возвышенное состояние творческого поиска и высокой духовности. То ли он на самом деле искал сюжет для новой серии своих картин или какой-нибудь инсталляции, то ли просто выгуливал свой очередной малиновый наряд и от души радовался нежданно затянувшемуся теплу уходящей осени.

Как всякий подлинный художник, он накапливал впечатления от быстротекущей даже в этих сказочных и порой таинственных местах. Вот только как эти яркие впечатления перетекали в чудные кусочки кожи на березовой коре — не понимал никто из жителей Дальнего Леса и его окрестностей. А понять и нельзя было — в этом и заключалась волшебная сила искусства хорька Василия. Нельзя объяснить всю глубину таинства подлинного народного творчества.

Но факт остается фактом: где-то к обеду он обязательно находил свое вдохновение, причем всегда в разных и часто весьма неожиданных местах Дальнего Леса. А уж как находит — так опять начинает нещадно кромсать заготовленную кожу, которую теперь ему дарили все жители леса. И наличие авторской загогулины от хорька, висящей на видном месте, считалось признаком хорошего вкуса. Да и по-прежнему, к радости норки Анфисы и хорька Василия, его загогулины пользовались популярностью как в Дальнем Лесу, так и в окрестных королевствах.

У выдренка Константина уже вошло в привычку по утрам, как только взойдет солнце, прогуливаться около вновь построенного художественного салона, где они с норкой Анфисой устраивали встречи с прекрасным, а проще говоря, показывали лесным жителям серии гениальных загогулин Василия. Продажа его творений шла на удивление хорошо. Норка Анфиса действительно напала на золотую жилу. А Константин даже перестал думать о заготовке продуктов на зиму. Его жизнь становилась легче, но тоскливее. Раньше, в суете каждодневных забот, он и не задумывался ни о чем. Не было видно никаких высоких понятий за набегающим валом невзгод и проблем. Но, словно по волшебству, невзгоды временно отступили, и Константин почувствовал, что чего-то в его жизни не хватает.

Так всегда и бывает: когда уходят ежедневные проблемы и заботы, то обычно приходит тоска неизбывная. И загрустил Константин не на шутку. Выдренок чувствовал себя на месте, когда надо было много и тяжело работать или заготавливать ягоды. А вот когда на Василия свалился дар небесный и, благодаря этому да расторопности Анфисы, осветило солнце неожиданного успеха и сытости, выдренок Константин абсолютно растерялся. Думать о каждодневном и будничном уже было не надо, а думать о высоком Константин просто не умел. Не приходилось ему, простому лесному жителю, сталкиваться с высоким лицом к лицу.

Заботы и сложности всегда были частью его жизни. И сейчас, когда тревог стало меньше, ему казалось, что кто-то просто отнял у него часть его мира. Вот беда какая! Но случается такое не только с обитателями Дальнего Леса. Как часто мы тщательно кутаемся в плед каждодневных суетных забот, используя счастливую возможность отложить вечные вопросы на потом. В огромных городах и маленьких поселках мы отчаянно торопим свою жизнь, не оставляя времени на то, чтобы задуматься и взглянуть на звездное небо. Понять, что же в нашей быстротекущей жизни главное, а что просто прилипло по дороге. Что ушло как прошлогодний снег и осталось только в памяти. Мудрость отстраненного взгляда и мужество осмысленного выбора недоступны бегуну на длинные дистанции до тех пор, пока он продолжает свой марафон. Это на самом деле сложно — остановить поток суетных забот и дел и задуматься о вечном.

Но абсолютное смятение внес в жизнь выдренка Константина пролетавший филин. Надо же было такому случиться, чтобы он, планируя над западной оконечностью леса, прямо над головой Константина, пробурчал где-то услышанную песню про неведомое «счастье трудных дорог». Даже и не думал филин, говоривший сам с собою, что кто-то еще его слышит.

Константин, по иронии судьбы лишенный всякой абстрактной мечтательности и общего философского взгляда на вещи, а потому понимающий все буквально и конкретно, а также считающий слова «катарсис» и «аллегория» совершенно грязными, непотребными ругательствами, сразу смекнул, что, может, и есть такое счастье, вот только где дороги-то те искать? Все окрестные лесные дороги он исходил вдоль и поперек много раз, и особого счастья они не принесли ему. Наверное, привычные и знакомые тропинки Дальнего Леса никак не подходили под поэтическое определение дальних дорог и не были достаточно трудными. И вообще, охватила выдренка с недавних пор какая-то смутная тревога и нетипичное для коренного жителя и труженика леса чувство душевной неустроенности и противности мелочных забот. Хорошо жилось Константину в лесу, но собрался он в путь, — ведь огромное счастье трудных дорог ждало его совсем рядом. Может быть, стоит оно где-то за поворотом, мечтая одарить выдренка неимоверной радостью или небывалой удачей.

Прослышала о небывалом душевном смятении Константина норка Анфиса и решила немедленно действовать. Пригласила она филина Егора на свой фирменный вечерний чай со свежим малиновым вареньем.

Зная характер филина, она приготовилась к трудному и нудному разговору. Но в этот раз все прошло на удивление легко: Егор, несмотря на свой тяжелый характер, был совсем неглупым. Он сразу все понял. Затянулась их беседе на целый вечер. Так или иначе, но решение пришло — надо спасать выдренка Константина от самого себя и его очередной напасти особой вредности. И делать это следует не откладывая. Практически уже на следующий день. Поэтому поутру, с первыми лучами неспешно восходящего солнца, столь редкого гостя поздней осенью в Дальнем Лесу, филин полетел искать Константина.

А день выдался как на заказ удивительно теплым. Филину Егору даже показалось, что вновь вернулось лето. Пролетая над окраинами леса, он даже удивился, что в такой ранний час обитатели Дальнего Леса не спят. Ему встретилось веселое семейство шумливых бобров, говорливые зайцы, ленивые и величавые медведи. Но он искал неугомонного выдренка Константина, который как будто сквозь землю провалился. Филин надеялся успеть застать его до того, как выдренок начнет собираться в дорогу на поиски своего нового невероятного счастья.

И вот, почти у самой южной оконечности Дальнего Леса Егор заметил выдренка. Константин сидел на широком пеньке и грелся на осеннем солнышке. Но когда филин подлетел ближе к выдренку, то с огромным удивлением увидел, что Константин занимается чем-то абсолютно нетипичным для себя: он сидит на пеньке с печальным видом и… думает. Удивленный таким состоянием выдренка филин подлетел совсем близко к лесному мыслителю и сел рядом с ним.

Сидели они молча долго-долго. Филину Егору показалось даже, что прошла целая вечность. Хорошо так сидели, душевно. Иногда это на самом деле полезно — просто посидеть и немного помолчать. О жизни, о судьбе.

Наконец филин заговорил:

— Вижу, ты крепко задумался. Можно прямо так и сказать, что ушел глубоко в себя, практически с головой утонул в задумчивости. Счастье, брат выдренок, это на самом деле такая штуковина, что ее за хвост-то и не ухватишь. Сложно с ним, сложно без него. Это мне хорек Василий намедни сказал — говорит, что парадокс какой-то. Но придется все эти высокие думы отложить до следующей оказии — проблема у нас нарисовалась. Вот какая незадача: закончилась у нас березовая кора, да и выделанной кожи мало осталось. Дело к зиме идет, да и у таланта нашего Василия запас для всех его новых безобразий заканчивается. Я стар стал, мне-то не донести всей заготовленной коры и кожи. А вот дорогу показать смогу.

На том и порешили: принесет выдренок запас березовой коры да выделанной кожи, а потом уж и на поиски своего счастья, заплутавшего на дальних подступах направится.

И неспешно полетел филин на дальнюю заимку к заброшенному домику охотника. А выдренок пошел за ним. Бодро так сначала пошел, насвистывал чего-то там себе даже. Потом шел молча. В результате вообще еле доплелся до порога старого заброшенного дома охотника. Устал выдренок Константин просто смертельно. С ног валился.

А филин, лишь присев на крышу полуразвалившегося от времени охотничьего домика, изрек:

— Не можем мы здесь долго отдыхать да чаевничать. Хотя, скажу по правде, душевно здесь, красиво и как-то особенно покойно. Чувствую я каким-то непонятным образом, что с далеких гор надвигается к нам настоящий ливень. Хорошо бы нам до дождя успеть. А то застрянем здесь надолго. Эти места таинственны и пустынны. Хотя и в лесу, а как-то неуютно мне здесь, да и ни к чему задерживаться в непогоду.

Хотел было выдренок Константин возмутиться, да вспомнил что дал слово. А слово настоящего выдренка дороже всего на свете. Вздохнул он тяжело, но, увидев кучу заготовленной коры и кожи, аж присвистнул. Но делать-то нечего — надо тащить все в Дальний Лес, как договорились.

Обратный путь показался выдренку почти бесконечным. Дорога, как будто специально издевалась над ним — вытянулась на пару лишних километров, забежав на окрестные пригорки, попетляла по лестным полянам и в конце концов поднялась на отчаянно высокий холм. Показалось Константину, что вредная дорога сделала это специально, чтобы затем со стремительной крутизной спуститься в самое глубокое ущелье к ручью, немало поплутать по низине, обогнуть озеро и снова резко направиться вверх по западному склону в самую чащобу. К тому же, посередине пути кусочки кожи, которые, по мнению выдренка Константина, обладали немалой дозой вредности, стали выпадать из общей кучи и Константин вынужден был останавливаться и собирать их опять.

И как раз примерно там встретили они почтальона — сороку Фиониту, редкой стервозности сказочного персонажа. По правде говоря, никакой сказочности в Фионите отродясь не было. Одна сплошная вредность и несказанная, не имевшая ни начала ни конца, бесконечная в своей несуразности лень. Так уж случилось, да что в лесу просто нужен был почтальон, вот и пригласили ее, на свою беду, в Дальний Лес. А вот ей в этих местах жилось хорошо, спокойно. Одна беда — работа нервная.

Фионита, сорока средних для довольно мелкой птицы лет и еще более средних умственных способностей, имела удивительную черту характера, можно сказать талант: умела она уговорить своих редких друзей и множество знакомых сделать работу за нее. Вдобавок к этому она могла заморочить голову любому. Вот и в этот раз, узнав, что выдренок Константин направляется к домику норки Анфисы, она, долго и нудно рассказывая о проблемах с королевской почтой соседей, посетовала, что у нее много работы и придется норке ждать каталог Василия с заказами из Вестбинского королевства еще очень-очень долго. В конце концов к поклаже выдренка Константина добавился новый каталог творений Василия с заказами из окрестных королевств. Это были два тяжеленных фолианта, которые нельзя было просто выбросить на обочину. Выдренок и представить не мог, что популярность непонятных загогулин хорька Василия вот так ляжет тяжелым бременем на него, а делать-то нечего. Очень хотелось ему бросить эти тяжеленные книги, а нельзя. Он ведь обещал их доставить. А сорока, меж тем, сразу после нежданной встречи с Константином полетела в модный лесной салон чистить перья новыми патентованными средствами: нельзя ей с грязными перьями летать, по статусу почтового работника не положено. Самой-то почиститься и причесаться по последней моде уже лень: как салон открылся, так и зачастила Фионита туда, воображала такая!

А дорога и вправду словно специально изощренно издевалась над выдренком. Каким-то непонятным образом она снова резко спустилась в горную расщелину, к самому роднику. Не выдержал Константин такого природного коварства, решил передохнуть у родника перед очередным затяжным подъемом, да и пить уже очень захотелось. Дорога еще предстояла ох какая длинная— почему бы не передохнуть немного. А тут как раз родник. Всё под рукой.

У самого родника сидела какая-то странная и совершенно незнакомая птица, что в сказочных окрестностях Дальнего Леса совсем не редкость. Богата земля Архипелага Сказок на нежданные и удивительные встречи. Была эта птица очень похожа на цаплю, вот только стройностью, мягко говоря, совсем не отличалась. Толстая такая цапля, после невероятно сытного обеда или ужина. А может быть, и того и другого вместе.

— Ты кто? — спросил Константин, с явным удовольствием и немалым облегчением сваливая свою нелегкую и противную поклажу на траву. — Выглядишь какой-то не нашенской и прямо-таки несуразной. Вроде бы птица, а вроде и нет!

— Это совсем даже неважно, — спокойно и с достоинством ответила птица, оглядев Константина быстрым насмешливым взглядом. — Ты можешь думать обо мне как об оракуле, если так тебе будет проще понять смысл того, что я собираюсь тебе поведать. Сам ты несуразен, как выпь, а я птица весьма даже почтенная и суразная. Вот только суразность эта — особая, не тебе о ней судить.

— А это что такое — оракул? Диковинные и толстые птицы, вроде тебя, к нам не залетали еще.

— Глуп ты, однако, выдренок, глуп безмерно. Да ты не переживай, это совсем не страшно. Так жить намного легче и удобнее. Ты меня не знаешь, что к лучшему. Да и не надо. А вот я тебя знаю. Пролетал тут совсем недавно старый филин, много чего интересного рассказал о тебе. Ты ведь и есть Константин, выдренок из Дальнего Леса. В погоне за диковинным и нездешним счастьем ушел неизвестно куда по немереной глупости своей. Ну и как, досталось тебе хоть немного счастья на дальней нескончаемой дороге?

— Сама ты глупая, птица-оракул с глазами выпи болотной, — беззлобно и устало произнес выдренок. — А счастье, оно ко мне все одно придет. Не денется никуда. Вот передохну малость и пойду дальше. У меня все надежно и по плану, без всякого волшебного ехидства.

— A-а, ну так жди свое «одно» счастье по плану. Только уж поверь мне: смотри, из родника ни капли не пей, — очень тихо и отчетливо проговорила птица, — не для тебя он. Из этого родника пьют только истинно счастливые, кто не по плану, а по судьбе. А ты, болезный и глупый, все еще в поисках своей запланированной удачи. Смотри сам, но если из этого родника попьет тот, кто еще не нашел своего счастья, то мгновенно превратится в дерево. Вот если чувствуешь себя счастливым, то можешь спокойно пить. Но я советую тебе не испытывать судьбу.

— Глупости какие, — возразил Константин, но в душе его от тихого и зловещего голоса птицы что-то екнуло и разбудило странную тревогу и беспокойство. Выдренок Константин прогонял это тревожное и непонятное чувство, но оно не уходило.

— Ага, конечно глупости, несусветная чушь и коварные происки. Даже и не думай об этом. Забудь все, что я тебе говорила. Выдр вон сколько развелось вокруг: просто куда ни кинешь внимательный взор, так обязательно и увидишь выдру или выдренка. Чистой воды выдра теперь совсем не редкость в наших местах. А уж выдренок, считай, под каждым кустом сидит. Весь Дальний Лес и соседние королевства полны выдр различного размера и степени ехидности. А деревьев в этом благословенном оазисе у родника не хватает. Вот смотри: у меня тут как раз тени не хватает. Беда просто с тенью. А точнее, без нее. Да и воздух меняться стал — ведь всякий зверь лесной стремится его испортить и выдохнуть всякую гадость. На всех чистого воздуха не напасешься. Кстати, деревья, чтоб ты знал, воздух очищают. Так что не переживай — на доброе дело пойдешь, главное — нужное. Совсем не зря превратишься в растение придорожное. Это твоим жизненным подвигом будет. Обещаю, что я буду тебя только добрым словом вспоминать. Ты реши, кем ты хочешь быть — кедром или дубом. И встань, если не трудно, чуть дальше. Шага эдак на три-четыре правее от меня. А может быть, и на все пять. Главное, не гнись, тогда точно высоким деревом станешь. Красивым и основательным. Ты ведь любишь все простое и основательное. Так что дерево — самый логичный для тебя выбор. И мне огромная польза — тогда тень точно в нужное место попадет.

— Вот уж нет. Забирай назад свое доброе слово. А еще лучше — засунь его куда подальше. Ни в какое дерево я превращаться не собираюсь, и вспоминать меня никак не надо. Вот ведь глупость какая несусветная! — не на шутку разошелся Константин, видно, задела его лукавая и ироничная птица за живое. — Послушай, почтенная курица, ты ведь специально весь этот бред придумала, чтобы меня позлить? Нарочно ведь сказала мне эдакую пакость.

Но ответить выдренку было уже некому — птица неожиданно исчезла, и он снова остался один на один с загадочным родником. Константин внимательно огляделся вокруг и увидел два высоких дерева, стоящих неподалеку от родника. Сначала он не обратил на них внимания, но теперь его охватил настоящий страх. Показалось ему, что эти деревья около родника когда-то были такими же самоуверенными странниками, которые по глупости своей считали себя абсолютно счастливыми и решили испить воды из этого вредного и магического родника.

Он подумал: а что если птица, похожая на болотную выпь после сытного ужина, сказала правду? Вдруг на самом деле есть в природе нашей сказочной такое несуразное и зловредное колдовство?

Превращаться в дерево, будь то дуб, кедр или любое другое молчаливое изваяние, и навечно оставаться здесь ему очень не хотелось. Решил выдренок Константин набрать воды из родника в особую непромокаемую котомку, которую он прихватил с собой, и пока пойти дальше. А там видно будет. Наверное, просто это место неправильное. Надо пройтись и подумать.

Константин, тяжело вздохнув, взвалил на плечи свою поклажу и пошел в сторону Дальнего Леса. Домой.

И не догадывался он, что за каждым его шагом внимательно наблюдали две пары насмешливых глаз. Норка Анфиса и филин сидели поблизости, в соседних кустах, и с интересом следили за каждым шагом выдренка. Не то чтобы Анфиса сомневалась в силе своей магии, но интересно было посмотреть, как все это сработает. Бывает так, что и обычная вода становится волшебной, если грамотно заговорить ее. Анфиса, не чуждая миру магии и колдовства, совершенно точно знала, что слова материальны. Тем более в таких сказочных местах. Филин, который был далек от магии, тоже с интересом ждал, как себя поведет Константин.

— Ничего из этого путного не выйдет, — пробурчал по привычке филин, — я просто уверен, что никогда не сработает это против Константина. Ты уж поверь мне. Глуп он неимоверно, но не так уж доверчив. Да и птица у тебя какая-то странная наворожилась. Ну что это за уродина! Ты бы чаю меньше пила перед заговором. Ведь что получилось: вроде и цапля, а вроде и нет. Как-то ты не постаралась в этот раз.

— А вот и сработает, — возразила норка Анфиса. — Определенно, даже не сомневаюсь. Он уже сейчас поверил. Посмотри, пить из родника отказался. А было бы интересно его превратить в дерево. Получился бы красивый дуб или липа. Ну да ладно… Вот поверь мне: как только он лес родной завидит, так и выпьет родниковой воды. Вот увидишь. А по поводу птицы? Ну что тебе сказать — ведь это импровизация, и, по-моему, очень даже милая. Да только случаются мелкие несуразности и при самой прекрасной задумке. Оно, может, и лучше — есть в ней какой-то шарм необычного и таинственного. Запоминающийся образ получился.

— Не знаю птицы с таким чудным названием в наших местах. Похожа на цаплю, но гораздо толще. Как ты ее назвала-то?

— Импровизация. Только это вовсе не птица, — начала было объяснять Анфиса, но вовремя остановилась и решила для ясности и краткости упростить ответ. — Ты последнее время начал мне Константина напоминать, а жаль. Ну да ладно, это я так, к слову пришлось. А импровизация, знаешь ли, это такой прием в искусстве. Она каждый раз новая и непохожая на другие. Типа загогулин Василия, но бестелесная и изменчивая сущность. Вот. Ну, это я тебе так, в двух словах объясняю. Упрощаю для краткости и простоты разговора. Я же тебе не хорек Василий, чтобы лекции про разные мудреные слова читать.

— Даже и не знаю, я к импровизациям твоим не привычен, — не унимался филин. — Но уж больно просто все, а образ, как ты называешь это получившееся сущее природное безобразие, какой-то очень уж упитанный вышел. Очень даже телесный. Надо было тебе колдануть чуть-чуть получше, что ли. А может быть, следовало тебе еще какую-нибудь особо точную и большую магию сотворить.

— Большая магия всегда проста, — уверенно парировала Анфиса тоном знатока волшебства и конкретных магических дел, — уж такая исконная природа всякого подлинного колдовства. И не спорь со мной.

Филин при этом уже сам смекнул, что спорить с лесным магом о природе колдовства себе дороже, и лишь вздохнул в ответ. Да и почувствовал он, что норка Анфиса не в духе.

Меж тем выдренок Константин весь пребывал в страшных сомнениях. И пить хотелось, и в дерево превратиться страшно боялся. Вот ведь незадача какая — трагедия выбора во всей ее несуразной вредности. Будучи в расстроенных чувствах, он устало брел по дороге. И казалось, не будет ей конца.

Но вот за очередным поворотом извилистой дороги появились знакомые очертания западной оконечности Дальнего Леса. Истинным счастьем было для выдренка увидеть старый раскидистый дуб, с которого начинался его родной Дальний Лес. И когда показался новый домик Анфисы, Константин так обрадовался, словно увидел свой собственный. Даже поклажа его стала вроде намного легче, чем раньше.

И захотелось ему выпить родниковой воды. Достал он котомку с родниковой водой и, собравшись с духом, отпил немного. Подождал мгновение, выпил еще и еще. Ничего не произошло! И подумалось вдруг ему, что счастье уже пришло — не превратился же он в дерево. Значит, он на самом деле счастливый.

Понял он наконец, что истинное счастье — это то, что у него всегда было, но он его почему-то не замечал. Так уж устроена жизнь: сложно оценить то, что имеешь с рождения. Кажется, что так было всегда и всегда будет. Друзья, к которым можно обратиться за помощью и советом, разделить неожиданную радость и нежданную печаль, к которым можно заглянуть на огонек и согреться малиновым чаем, а душу отогреть откровенным разговором. И конечно, особое удовольствие можно испытать на излете трудного дня в дружеской компании, где сам собой облегчается груз каждодневных забот и забываются проблемы за кружкой фирменного напитка Дальнего Леса — березового сока, и плавно течет разговор о великом искусстве, привычном ремесле или вечно переменчивой погоде. Нет в этой чудодейственной жидкости особо тонкого аромата или изысканного вкуса, но любят эти слезы белоствольных красавиц аборигены Архипелага Сказок.

А еще, истинное счастье — вернуться домой из путешествия по далеким и неласковым местам. Вернуться туда, где тебя ждут и приветливо светятся окна дома. И совсем не всегда нужно пускаться в дальнюю дорогу для того, чтобы ощутить такое близкое и понятное счастье.