— Иван! Что это Степанова собака всю ночь выла? Вон и теперь, слышишь? — покосилась на окно соседка Силкина, Мария.
— Я сам глаз не сомкнул. Воет, как по покойнику. Разве пойти взглянуть?
— Иди, иди! Не случилось ли что со Степаном?.. Иван слез с печи и, всунув босые ноги в сапоги, покряхтывая, вышел из избы.
— Не дай-то бог! — перекрестилась Мария и принялась растапливать печь.
Вой собаки смолк. Но уже через минуту дверь громко хлопнула, и в избу, грохоча сапогами, влетел муж:
— Беда, Мария! У Степана в избе — все вверх дном. А самого — нигде. И собака его так в лес и тащит. Не иначе, как порешили старика.
У Марии вывалился ухват из рук:
— Типун тебе на язык! Так уж и порешили!
— Ну, порешили не порешили, а что-то случилось со Степаном.
— Что же делать-то, отец?
— Что делать? Идти, куда собака зовет, Собирайся скорее!
— Так у меня печь. Блины вон подходят.
— Туши печь! Какие блины? Пошли-пошли…
— Сейчас, старый, сейчас, — Мария заметалась по избе. — И куда у меня все запропастилось?
— Да чего тебе надо-то?
— Одеться надо. И ты оденься. Не в сапогах же на босу ногу пойдешь. На вот! — бросила она ему портянки.
— И вечно ты… — заворчал Иван, но тщательно обулся и, надев пиджак и кепку, вышел вслед за женой.
Дружок ждал у самого крыльца, и не успели они выйти за ворота, как он громко взвизгнул и, непрерывно оглядываясь, припустил к лесу. Старики двинулись за ним. Пересекли небольшой овраг, прошли с полкилометра сплошной чащей, обошли подсохшее болотце и увидели, как собака с лаем бросилась под старую ель. Иван полез за ней. Мария, истово крестясь, прислонилась к поваленной лесине.
— Здесь, Мария, — послышалось из-под ели. — Здесь лежит!
— Убитый?!
— Нет, кажись, дышит. Да, дышит. Кто ж его так?
Иван выполз из-под ели, отер пот с лица:
— Ну вот что, Мария, беги в больницу, сзывай людей. А я тут побуду.
— Да как я одна-то? Чай боязно…
— Ну! — прикрикнул на нее Иван. — Сказано, беги! Тут до дороги — рукой подать, это мы прямиком перли…
— Бегу, бегу, старый.
А на другой день, утром, к ним заявился незнакомый молодой парень в промасленной спецовке:
— Здравствуйте, хозяева. Где ваш сосед Степан Силкин?
— А почто он тебе, наш сосед? — свесился с печи Иван.
— Трешницу я занял у него на прошлой неделе в магазине, отдать надо.
— Так нешто ты не слышал? Несчастье с ним!
— Что такое?
— Прибили его сильно и хату разграбили.
— Что вы говорите?! Так где он теперь?
— В больнице, где же еще?
— В тяжелом состоянии?
— Куда уж тяжелее. В себя не приходит.
— А он заявил в милицию или еще куда-нибудь, что с ним случилось?
— Только ему и заявлять! Говорят тебе, в себя не приходит человек.
— Так могли другие заявить.
— Кто другие? Я вот хотела баба говорит, не лезь не в свое дело.
— Вообще-то верно, — согласился парень. — Милиция, она затаскает. Ну, а родственникам, близким его сообщи ли об этом несчастье?
— Некому и сообщить. Один сын у него где-то в городе, так никто адреса не знает.
— Вот беда-то! Ну, ладно, простите, что побеспокоил.
— Ничо! Бывай здоров.
Чалый вышел на улицу: «Пока особенно беспокоиться не о чем, — решил он, взвесив все, что узнал. — Но надо торопиться. Да, надо!»
— Здравствуй, Кузьма Тимофеевич!
Вырин вздрогнул: Чалый будто вырос из-под земли.
— Здравствуй, мил человек.
— Что-то Николай давно не приносил от тебя никаких вестей, — продолжал Чалый.
— Какие теперь вести? Силкин-то в больнице. Говорят, при смерти.
— Да, большое несчастье случилось с Силкиным.
— Несчастье? — усмехнулся Вырин.
— А ты как думаешь?
— Думаю, кто-то специально подстроил это несчастье, хотел на тот свет спровадить старика.
— Вот как! Ты всем так говоришь? — зло прищурился Чалый.
— Зачем всем, только тебе.
Глаза их встретились. И оба выдержали взгляд друг друга. Но у Чалого нервно задергались веки:
— Ты предусмотрительный человек, Кузьма Тимофеевич. Однако приступим к делу.
— С нашим удовольствием. Еще у кого-нибудь что-то узнать надо?
— Да. Колесников уехал из Вормалея…
— Как же, слышал.
— А бумаги его и кое-что из вещей остались в избе у Силкина…
— Етрина, что ли?
— Ты даже об этом знаешь?
— Так ведь не первый год знаком я с Клавдией-то.
— Тем лучше. Так вот, эти бумаги и «етрина» мне нужны! — властно закончил Чалый.
— Фью-ю! А где их взять-то? Там, в избе у Силкина, говорят, все разграбили какие-то лиходеи…
— «Лиходеи» ничего не нашли, — перебил Чалый. — Силкин все надежно припрятал.
— Понятно… И что же ты хочешь от меня?
— А то не догадываешься? Место, где спрятаны вещи, может указать только Силкин.
— Кому же он теперь укажет?
— Хотя бы Клавдии Никитичне.
— А я тут при чем? Давно ли ты сказал, что будешь сам иметь дело с Клавдией.
— Да, но теперь… — замялся Чалый. Вырин не пытался скрыть нахальной усмешки;
— Теперь тебе не с руки идти в больницу?
— Ладно, мне надоели твои намеки. Надеюсь, ты понял, что от тебя хотят?
— Понял. Но это будет стоить…
— Это будет стоить десять тысяч. Вот! — вынул Чалый пачку сторублевок.
Глаза Вырина сверкнули:
— Ну, за такую сумму я тебе, что хочешь… — протянул он руку к деньгам. Но Чалый снова спрятал их в карман:
— Нет, Кузьма Тимофеевич, сначала место, где вещи лежат, а потом уж денежки.
— Все-таки задаточек пожалуйте, как водится.
— Никаких задатков! — отрезал Чалый. — Узнаешь, где лежат вещи, — десять тысяч твои. Не узнаешь — не взыщи. Все, старик. Действуй!
— Вот такие дела, Клава, — закончил Вырин. — Постараться надо. Сумеешь провернуть это дельце, получишь тысячу. Это тебе год работы, сама понимаешь.
— Еще бы не понять! Да ведь как к нему подступиться, к Степану-то? Плохой он больно. В себя не приходит.
— А это и лучше, что плохой. Примаслись к нему, он и того… Откроет душу-то. Да что тебя, учить, что ли?
— Учить меня не надо, Кузя. Только боязно. Боюсь я этого чубатого.
— Боишься? Это ему нас бояться надо. Ведь это он или кто-то из их компании хотели прихлопнуть Силкина. Потому и не с руки самому идти теперь сюда, в больницу, потому и прислал меня. А я прямо намекнул, что знаю, мол, все это. Так он, как цуцик, сжался.
— Ой, Кузя, с огнем ты играешь!
— Волков бояться — в лес не ходить! — усмехнулся Вырин. — А тут дело верное. Давай, Клавдия, постарайся! Сначала ублажи Степана-то. У него ведь тут никого не осталось. А потом: так, мол, и так. Не ровен час… Все под богом ходим… Тогда и вещи пропадут. А я, мол, их приберу и отошлю Колесникову или хоть сыну твоему…
— Да знаю, не учи!
— Здравствуйте, мистер Браун, садитесь, — Хант кивнул на стоявшее у стола кресло. — Стаканчик виски?
— Нет, благодарю вас, я не пью.
— Тогда, может быть, сигару? — он пододвинул ящик с сигарами. — Что-то вы совсем перестали информировать нас о «феномене икс»?
— Не о чем стало информировать. Загадочный объект исчез.
— И ничем не дает о себе знать? — в глазах Ханта блеснула коварная усмешка.
— Н-нет, как будто…
— Нет или как будто? Я люблю точность.
— Видите ли… Мы обнаружили одно не совсем обычное явление. Но связано ли оно с исчезнувшим космическим телом…
— Почему же я должен узнавать об этом «не совсем обычном явлении» через третьих лиц? — в голосе Ханта послышались металлические нотки.
— Я просто не успел… Да и само явление… Почти на уровне помех…
— И все же?
— Как вам объяснить… Один из наших спутников зафиксировал очень слабое гравитационное поле, И это поле вело себя как-то… странно.
— В чем же заключалась его странность?
— Да понимаете, такое поле могло создать только абсолютно неподвижное тело. Или тело, удаляющееся от нас по абсолютно прямой линии. Космические объекты так двигаться не могут, поскольку возмущающее действие солнца и других планет…
— Понятно. Значит, уходящий от нас «феномен икс»?
— Едва ли, господин Хант. Поле существовало всего двадцать минут. И исчезло так же неожиданно, как появилось. Но самое удивительное то, что параметры его непрерывно менялись, менялись так, как если бы это была модулированная волна.
— То есть вы хотите сказать…
— Да, мистер Хант, все это наводит на мысль, что мы столкнулись с чем-то похожим на особый вид связи, связи на гравитационных волнах. Но, повторяю, сигналы были настолько слабыми, почти на уровне помех, что дальше таких предположений…
— Нет, почему же, можно и пойти дальше. Не кажется ли вам, что это могло быть попыткой астронавтов инопланетного корабля (если «феномен икс» был действительно таковым) связаться с кем-то оставшимся на Земле?
— В принципе это не исключено, но, как я уже сказал…
— Да ясно-ясно! А в какой день и в какие часы наблюдалось необычное явление?
— Это я вам скажу. Это было… — Браун полистал свой блокнот. — Вот! Это было в четверг, двадцать четвертого мая, с одиннадцати ноль-ноль до одиннадцати двадцати по Гринвичу.
— Та-ак… — Хант взглянул в последнюю шифровку семнадцатого. — Как раз в те часы, когда Колесников ускользнул из их поля зрения. Остолопы! Упустить такую возможность!
— Что вы сказали?
— Это я так, сам с собой. Ну, что же, мистер Браун, благодарю за информацию. Только давайте договоримся раз и навсегда: о любых явлениях подобного рода докладывать мне немедленно. Мне лично!
— Постараюсь, мистер Хант.
— И еще. Вы не могли бы попытаться расшифровать смысл передачи?
— Что вы, мистер Хант! Нам неизвестны даже принципиальные основы такой связи. Я лишь предположил, что наблюдаемое явление…
— Ну, хорошо, хорошо. Так, значит, мы договорились: обо всем подобном докладывать мне немедленно! Всего доброго, мистер Хант.