Игра в поддавки

Глава 2. Это сладкое слово — «хочется»

В подвале тускло светится пыльная лампочка. Смахнуть пыль и паутину здесь никто и не подумает. За столом с фанерной столешницей двое — я и Сидор Лютый. На табурете в углу сидит третий — телохранитель, а рожа у него такая, что хоть сейчас в комикс или на экран, тупых злодеев изображать. Надбровным дугам позавидовал бы неандерталец, а объёму черепной коробки — разве что микроцефал. Мне нет дела до его рожи, но есть дело до «узи» на его коленях. Это немного нервирует. В сущности, глупо Сидору телохраняться — большей глупостью была бы лишь моя попытка взять его в заложники. Тогда мне точно каюк при любом раскладе. Уж на два-то хода вперёд я просчитывать варианты умею, а потому не собираюсь делать резких телодвижений. Но Сидор в своем праве, он тут хозяин, а кто я — пока не известно.

Вычет остался наверху — скучает и мается, в ужасе глядя на моих бывших дружков. Правильно себя поведёт — ничего ему не сделают, даже морду не набьют. Сейчас его морда мало меня интересует — я выцарапываю жизнь нам обоим.

Сидор глядит на меня почти ласково. Я знаю: он ищет решение. Наиболее очевидное из решений уже давно сидит в его голове: уничтожить нас тем или иным способом, и лучше не самолично. И не в лагере. Но он не спешит. Как истый купец, он должен прежде обдумать иные варианты.

— Хабар есть? — так начинает он разговор, едва кивнув мне в знак приветствия. Как будто не было моего трёхлетнего отсутствия.

— Нет.

— Совсем ничего?

— Слезы, а не хабар. Одна «медуза».

— Бывает… — Сидор не выглядит расстроенным. — Зашёл, значит, на огонёк к старым друзьям… Просто так зашёл или надо чего?

— Переночевать.

— А ещё?

— Еды, водки и кое-какого снаряжения. В долг.

— Зачем? Уж не к Монолиту ли решил прогуляться?

— К нему. — Мне нет смысла врать.

Крякнув, Сидор достаёт из-под стола бутылку водки, режет на газетке колбасу. Старая сталкерская привычка решать проблемы за выпивкой. А голова у него крепкая.

Появляются стаканы. Летит и дребезжит по цементному полу крышка с банки маринованных огурцов.

— «Медузу» бармену сдашь. А это — так, угощаю…

— Твое здоровье.

— Ты бы лучше за своё выпил. Что с тобой творится, а, Чемодан? Не расскажешь?

Что ж, можно. Я излагаю с самого начала — как, покинув Зону, нашёл Аду и осел у моря, как заскучал, как нашёл родственника с проблемами и понял, что вдвоём в Зоне мы составим неплохую команду…

— А это не вы пытались долететь до ЧАЭС на параплане с моторчиком? — перебивает Сидор.

— Было такое дело.

— А потом приплыли по реке на байдарке и хотели высадиться ниже Припяти?

— Тоже мы.

Кажется, Сидор доволен: я ему не вру. Но следующий вопрос он, по-видимому, сам считает чисто риторическим:

— Ну и на хрена?

Как объяснить ему, что Вычет непременно хотел сначала испробовать пути, кажущиеся ему — ему! — самыми простыми и очевидными? Лишь тот, кто сидит вдали от Зоны, может позволить себе увлечься такими фантазиями.

И как объяснить, почему я пошёл у Вычета на поводу?

Не знаю.

— Понимаю, глупо… — Вздыхаю с сокрушённым видом, ерошу волосы. — А с другой стороны, почему не попробовать? Давно уж никто не пробовал. Вдруг что-то изменилось?

— А оно изменилось? — ухмыляется Сидор.

— Служивые не меняются. Оба раза нас засекли, оба раза мы сделали ноги. Чудом, кстати сказать. И в третий раз уже пошли, как ходят все нормальные люди…

Другой бы на месте Сидора сострил, что зря меня Чемоданом зовут — надо бы Бледнолицым. Ибо только он, согласно анекдоту, может наступить два раза на одни и те же грабли.

— Слушай, Сидор, — говорю я задушевно, — мы идём к Монолиту. Хочешь верь, хочешь не верь. Да, я псих. И дурак. И так далее. Но мы идём к Монолиту, и этот парень — не «отмычка». Я его доведу, если смогу. Ему надо.

Сидор молчит, но и молча умеет вытягивать слова. А мне наплевать. Я говорю чистую правду, и в этом, возможно, наш единственный шанс.

— Жена у него умерла. Недавно. Лейкемия.

— Просить идёт? — Сидор поднимает бровь.

— Нет, блин, на прогулку вышел! Вопросы, извини, у тебя… Конечно, просить идёт, зачем же ещё?

Остро чувствую недоверие. Нет, в том, что Вычет идёт просить Исполнитель Желаний вернуть любимую, Сидор не сомневается — повидал уже таких на своем веку. Экскурсанты в один конец. Он не Вычету — он мне не верит. Я никогда не был самоубийцей, я всегда был очень осторожен, так чего ради сейчас я по своей охоте готов пойти туда, откуда не возвращаются? Или я баки ему забиваю?

— Знаешь, что о вас рассказывают? — говорит Сидор. — Твой парнишка идёт на Зов. И ты идёшь. Но ты Зоне не нужен, а он нужен. Ты только средство доставки, а вот он — интересная личность. Кому надо, тот давно навёл справки. Пинский Ростислав Эдуардович, он же Вычет, двадцать семь лет, из вундеркиндов, математик, автор таких-то и сяких-то научных работ, без пяти минут доктор наук, восходящее светило мировой науки и так далее… Усёк?

— Быстро работают… Интересно, кто?

— Кому надо, тот и работает. Мне тоже наводка на тебя пришла. Пол-Зоны о вас уже знает, а ещё день-два пройдёт — шагу ступить не дадут. Зона абы кого к себе не зовёт, ей твой Вычет нужен. Чего ради?

— Ты прямо как дитя малое, — бурчу я, — в Зов веришь. А в лешего и кикимору ты случайно не веришь? Нет никакого Зова!

Сидор не обращает внимания на мои слова.

— Умный совет хочешь? Завтра придёт дрезина, я тебя на ней за Периметр отправлю. Вместе с Вычетом твоим. Убирайтесь из Зоны, пока целы, дело говорю. Потом сам спасибо скажешь.

Я медленно качаю головой.

— Не хочешь? — усмехается Сидор. — И после этого ты не под Зовом?

— Я не под Зовом. Я сам по себе.

— Сам по себе ты никогда не пошёл бы на это! — Сидор фыркает. — Что я, не знаю тебя, что ли? За три года человек не мог так перемениться. Ладно, слушай. Про «О-сознание» слыхал когда-нибудь?

Теперь фыркаю я.

— Байка это.

— Может, байка, а может, и нет. Мифы, знаешь ли, тоже не всегда на пустом месте рождаются. Была, короче, группа учёных, поддержанная то ли олигархами, то ли ещё кем…

— Жидомасонами, — глумливо перебиваю я.

— Заткнись. Крупным капиталом, короче. Цель проекта: влияние на ноосферу, приспособление её… к определённым нуждам отдельных лиц. Тут у научников с олигархами взгляды, естественно, несколько разошлись, но уболтать яйцеголовых — не ахти какая проблема. Легенда, как ты знаешь, гласит, что эти умники обосновались возле Саркофага и при помощи неких технических средств умудрились объединить свои мозги в единую систему — этакий Сверхразум. Если фигурально, то Второй взрыв был первым криком младенца-Сверхразума, а Зона и все её шалости — частью продукт его жизнедеятельности, частью защита. И ты знаешь, что говорят о Монолите — липа, мол, фикция, отвлекающий объект и ловушка для самых настырных и везучих дураков. Между прочим, похоже на правду. — Сидор наставительно поднимает кверху огурец, словно указательный палец. — Теперь смотри, как всё складывается. Защита у Сверхразума хорошая, но не идеальная, так? Его влияние на ноосферу что-то не очень ощущается, так? А что такое идеальная, с его точки зрения, Зона? Пустое, недоступное пространство с центром в Четвёртом энергоблоке. Так? Чего не хватает Сверхразуму, чтобы окончательно закуклиться и управлять из недоступного убежища всей жизнью на Земле? Элементарно, Ватсон: мощности ему не хватает. Не знаю, как там у них с машинерией, а интеллектуальную мощь нарастить очень просто: надо заманить в зону одного или нескольких молодых гениев и подключить их мозги к Сверхразуму. Ну? Понял теперь, зачем Зоне нужен Вычет? И зачем ты? И во что может превратиться Зона?

— Ты правда во всё это веришь? — Меня разбирает смех.

— Другие верят, а я не белая ворона. Хочешь, чтобы из-за тебя нашему клану объявили войну? Да и у меня лично будут неприятности. Оно мне надо?

Вот он, ожидаемый момент истины. Разговор идёт в нужном русле.

Маню Сидора пальцем, чтобы нагнулся, и кожей чувствую, как напрягается на своем табурете телохранитель. Чуть мотнув головой в его сторону, еле слышно шепчу:

— Пусть выйдет.

— Он глухонемой.

— А по мне, хоть бы и слепой вдобавок. Всё равно пусть выйдет. Не люблю, когда двое выпивают, а третий смотрит.

По знаку Сидора гоминоид в камуфляже безропотно выходит, затворив за собой дверь. Я беру инициативу в свои руки, наполняю стаканы. Чёрт, я уже и без этой дозы начал хмелеть. Отвык совсем. Но пусть Сидор заметит, что я косой, так надо.

— За что выпьем? Давай за клан?

— Можно и за клан…

Звон стаканов, водка дерёт пищевод. Пустой желудок сжимается, норовит вытолкнуть отраву во внешнюю среду. Ничего, сейчас осадим огурчиком… Вот удивительно: Сидор пьёт то же пойло, что подают у него в баре. По-моему, оно с керосином. Привык, наверное. Человек ко всему привыкает.

За клан! За то, что мужики нас ещё не прикончили, хотя могли бы. За то, что при самом плохом раскладе всё-таки есть надежда на то, что они и завтра нас не прикончат — просто выгонят пинками из лагеря и немного постреляют вслед. Отмазка перед другими кланами. Пытались, мол, убить, да Чемодан сумел извернуться и уйти. Ничего, пусть только попадётся ещё раз!

Давлю рвотный позыв, смахиваю набежавшую слезу, жую oгypeц. Сидор терпеливо ждёт.

Рисую пальцем в воздухе этакую спиральку.

— Понимаешь?

— Ну?

— «Шнек». Знаю, где лежит. Я за ним пришёл. Вычет — это уж заодно. Нет никакого Зова, есть только «шнек»…

— Откуда дровишки?

— От Аспида. Точные координаты. Аспид видел его, но не смог взять. Потом хотел ещё раз попробовать, но… ты знаешь, что было. Я его вытащил, а он потом рассказал мне про «шнек».

Импровизация звучит правдоподобно. Человек со сломанным позвоночником уже не сталкер, но жить всё равно хочет и благодарен спасителю.

— А ты, выходит, сможешь его взять?

— А почему нет? — пожимаю я плечами. — Все знают, что Зона меняется с каждым новым выбросом и даже между ними. Чего нельзя сегодня, то может сделаться возможным через неделю, месяц, год. Тем более через три года. Все также знают, насколько быстро распространяются по Зоне слухи. Если бы кто-нибудь нашёл «шнек», сплетни об этом разнеслись бы моментально. Но чего нет, того нет. Значит, понимай так: уникальный артефакт и посейчас лежит в названном Аспидом месте. Артефакты долговечны.

— И зачем тебе «шнек»? — уже веселее интересуется Сидор.

— Мне он не нужен. Мне деньги нужны. Много. Там у нас… ну, в общем, не важно. Земельный спор. Знаешь, сколько стоит участок у моря?

Сидору это не интересно.

— «Шнек» я продам тебе, — продолжаю импровизировать я. — По божеской цене продам. Ты только сейчас мне помоги. Еда, снаряжение… Главное — еда. И переночевать, конечно.

— Складно брешешь, — улыбается Сидор, и в этой улыбке жизнь моя или смерть. — Про «шнек» ты прямо сейчас придумал или заранее готовился?

— А вот дождись, когда вернусь, и тогда сам увидишь, что я выдумал, а что нет! — рычу я. — Не промахнись гляди. Другому продам — локти изгрызешь.

— Продашь, если вернёшься. А вернёшься, если тебе очень-очень повезёт. Если Зона тебя, дурака, с твоим горемычным вдовцом подпустит к Монолиту. И выпустит с целыми мозгами. — Сидор загибает пальцы. — А выпустит она тебя… ну или не выпустит, если парни дадут тебе уйти отсюда. Хм. В принципе я мог бы попросить за тебя, но для этого ты должен быть очень убедителен. Очень.

— К Монолиту пойдёт один Вычет, — импровизирую я. — «Шнек» лежит в другом месте. Поблизости, но в другом. У меня есть шанс.

— А может, «шнек» лежит в твоём контейнере? — вроде бы шутит Сидор, а на деле прокручивает в голове варианты и пытается проверять их на ходу. Попал почти в точку. «Шнек» мы прикопали поблизости от лагеря.

— А ты сходи проверь.

Сидор молча наливает мне и себе. Ох, не хочу я больше пить… а придётся. Сидору нужен небольшой тайм-аут — обмозговать. Ну, пусть себе думает, а я попытаюсь понять ход его мыслей. Во-первых, я мог сказать правду и «шнек» реально существует. Дьявольский соблазн. На «шнеке» Сидор заработает больше меня. Тут есть два варианта. Первый: кликнуть кое-кого и силой выбить из меня сведения. Но нет никакой гарантии, что и с отбитыми почками я укажу правильное место, а не какое-нибудь другое… откуда не возвращаются. Второй вариант: поверить мне и спонсировать наш поход к Монолиту, изобразив дело так, будто я сам удрал. Второй вариант как будто надёжнее, но…

Существует ещё «во-вторых»: я мог соврать, и тут опять-таки два варианта, зависящих от того, в чём заключается моё вранье. Первый: никаких «шнеков» в Зоне не существует, а Зов, напротив, имеет место. Второй: «шнек» существует и находится у меня. Это похоже на правду, потому что в качестве вранья никуда не годится — слишком уж неправдоподобно. Второй вариант тоже распадается на два: Зов есть и Зова нет. Предположим, что он есть и дружище Чемодан находится под его влиянием. Тогда — что? Выходит, Зона, когда ей нужно, действительно умеет целенаправленно вести себя — в частности, с умыслом подсовывает нужным ей людям полезнейшие артефакты. А в том, что сталкеру от «шнека» есть немалая польза, вряд ли стоит сомневаться. Значит — что? Самой Зоне нужно, чтобы эти два придурка доковыляли до цели? А если так, то полезно ли для здоровья мешать им? Наверняка нет. А если при всём при том Чемодан всё же вернётся и сдержит слово?… «Шнек» — это же состояние!

Примерно так я размышлял бы на месте Сидора, да только каждый из нас на своем месте, и этого не переменить. Разве я знаю всё, что известно Сидору? Разве люди мыслят одинаково даже при полностью идентичных входящих?

Сидор лезет толстыми пальцами в банку за огурцом. Не торопится, решает задачу. Господи, если ты есть в Зоне — помоги!

Он поднимает стакан. Смотрит в глаза.

— За твою удачу… сталкер.

Я просыпаюсь до рассвета. Хмель ещё не улетучился, но голова уже побаливает, несмотря на то, что Сидор расщедрился на обильный ужин — сам, скрипя протезом, приволок всякой снеди. Зато пойло осталось прежним. Не думал я, что за три года услаждения организма крымскими винами настолько потеряю форму… Но не блевал и мордой в шпроты не падал — это мы запишем в плюс.

Рядом сопит и посвистывает носом Вычет. Ничего ему без меня не сделалось — оказывается, Сидор велел кое-кому приглядывать, чтобы парня в баре не обижали. Мой напарник перенервничал только и голодным остался. Ладно, за завтраком наверстает.

Мы спим в подсобке бара. В ущелье между стеллажами, ломящимися от бутылок и консервных банок, на цементный пол кинуты два надувных матраса, и очень хорошо, что они надувные. Стало быть, не отсыревшие и без клопов. Я вдруг осознаю, что понятия не имею, какие они — клопы Зоны. Ни разу их не встречал, а может, просто не обращал внимания. Других насекомых это тоже касается, за исключением болотного гнуса и красной многоножки длиной в локоть, если только она насекомое. А ведь обе катастрофы на ЧАЭС хорошо врезали всякой живности по генам — достаточно посмотреть хотя бы на собак, лесных кабанов и бывший домашний скот. Не говоря уже о крысах, тушканах и некоторых монстрах, вылепленных Зоной из людей. Ну и где клопы-мутанты, тараканы-мутанты, муравьи-мутанты, шершни-мутанты? Что-то не видно. Оно, конечно, только к лучшему, особенно насчёт шершней…

Когда впервые, много лет назад, я задумался об этом, мне стало нехорошо. Воображение разыгралось не на шутку, и уже следующей ночью мне приснился чудовищный клещ, который во что бы то ни стало хотел впиться в меня. Учитывая, что клещ превосходил размерами крупную свинью, это была непростая задача. Он просто должен был надеть меня на себя, как перчатку. И знаете, он сделал это. Я страшно доволен, что сны — обман.

Вздремнул самую малость, а теперь не сплю, ворочаюсь. Трезвею. Разбередили душу Хвост с Сидором, дьявол их забери с вопросами их неуместными! Но ведь и впрямь странно всякому постороннему: чего ради я вернулся в Зону? Так просто и не ответишь. «Захотелось» — это ведь не ответ. И почему захотелось так внезапно? Жил нормально, зарабатывал на курортниках прилично, на жизнь хватало, о Зоне старался не вспоминать. Правда, во сне она мне, бывало, снилась, но ничего хорошего я в тех снах не видел. Орал со сна, бывало, Ада шарахалась, пока не привыкла… И работа мне была в удовольствие — сам раствор месил, сам укладывал блоки из ракушечника, и росла пристройка для сдачи внаём, а историю и географию Крыма я вызубрил так, что добрую половину экскурсоводов заткнул бы за пояс. Разве я не был доволен жизнью? Насчёт полного счастья врать не стану, но ведь счастье — это дело мимолётное. Хлоп — возникло, хлоп — пропало. Какой-то особенной любви с Адой у меня тоже не было, однако я вполне устраивал её, а она — меня. Встретились два одиночества, совокупились — понравилось. Ну и давай притираться друг к другу. Ничего, притёрлись. Я вне Зоны пьяным ни разу не напивался, и руки у меня всегда росли откуда надо, и голова, какая ни есть, всё же на месте — чего ещё надо одинокой вдове? Ну и я привык, оттаял, размяк — домашний уют, это, знаете ли, не хрен собачий. Это то, при мысли о чём любой сталкер хоть раз в жизни да вздыхал тяжко, слюну сглатывая…

Чёрта лысого Зов Зоны, если он вообще существует, может покрыть расстояние в восемьсот километров! Если бы это было возможно, то вся Земля стала бы чем-то вроде Зоны или хотя бы находилась под её контролем, — но чего нет, того нет. И легенда о Хозяевах Зоны, о пресловутой группе «О-сознание» — не более чем байка, вроде мифов Древней Греции. Сидор, может, отчасти и прав: нет дыма без огня, мифы не на пустом месте возникают, и очень может быть, что существовала когда-то некая группа учёных чудиков, возможно, даже кем-то спонсируемая… ну и что? Не знаем мы разве, как пропадают в Зоне группы ротозеев? А какие силы пришлось привлечь, чтобы ту, прежнюю Зону вокруг ЧАЭС превратить в нынешнюю, это ж вообще страшно подумать! Откуда взялась аномальная энергия и что она вообще такое? Короче, нет никаких Хозяев — есть просто Зона. Может, она живой сверхорганизм, откуда мне знать? Может, ещё чего. Но глаз в Коктебеле она точно не имеет и не могла найти меня и позвать.

А если бы даже позвала — я что, себя не контролирую? Так и звала бы, пока это ей не надоело бы. Уж я как-нибудь перетерпел бы этот самый Зов.

Нет его. Просто-напросто у меня шило в заднице. Зря я думал, что его нет. И мозги, как видно, с приветом. Одна неправильная извилина. По-научному — рудимент. Ему бы тихо вести себя, а он взял, да и заработал. Да ещё письмо пришло от двоюродного брата из Новосибирска, самое обыкновенное письмо в конверте с маркой. Между делом брат писал о Вычете, то есть о Славке Пинском — горе, мол, у него, жена умерла, молодая совсем, парень совсем плохой стал, места себе не находит. Большая любовь была у них. Я письмо Аде показал — та повздыхала и предложила: а пригласи-ка ты его сюда хоть на недельку, пускай развеется. Мало ли что зима на носу. В куртку запахнется, по горам побродит — оно способствует. Всё легче, чем одному в пустой квартире сидеть, никчемность свою ощущая… Я написал. Потом вдруг загорелся: а вот возьму, да и сам смотаюсь в Новосибирск! Почему нет? Я три года без отпуска. Не к морю же мне ехать в отпуск: море — вон оно, за окном плещет.

Ада в восторг не пришла, но, повздыхав, согласилась. Она не собственница — понимает, что такой, как я, собственностью быть не может. И я поехал. Я и думать тогда не думал, что меня вновь занесёт в Зону!

Когда же я решил, что так будет лучше для нас обоих? Когда увидел Славку в таком виде, что краше в гроб кладут? Когда понял, что отдых на море его не прельщает? Когда напоил его и испугался, что он в пьяной истерике выбросится с балкона? Не помню. Но именно там, на его квартире, меня вновь потянуло испытать уже сто раз испытанное, а может, не сто, а двести. Мне четвёртый десяток пошёл, а что я видел? В смысле, что я в Зоне видел? Помойки на окраине? Бар «Харчи»? Не смешите. Саркофаг — видел один всего раз, да и то издали в бинокль. Но это ладно, я бы перетоптался, если бы не Славка. Нельзя его было оставлять в таком состоянии, очень уж любил он свою Катю. Ему, бедолаге, и математика-то не мила стала. Готовый пассажир-безбилетник на тот свет. И тут меня словно в затылок тюкнуло: клин клином вышибают. Прогуляемся в Зону. Не всё ли равно, где пропадать без пяти минут самоубийце? А польза вполне может быть. Само собой разумеется, я не верил в то, что плёл Славке насчёт Исполнителя Желаний, или Монолита, да и он не сразу поверил. Я рассказывал легенды, травил байки, а он издевался над ними зло и метко. С умом у парня от горя ничего не сделалось; ум и настроение — вещи разные.

Я смекнул и посоветовал ему провести натурный эксперимент на себе. Чего уж там — хата сгорела, нехай горит забор. Что он теряет — жизнь? А дорожишь ли ты своей жизнью, Славик? Что-то не похоже. В Зоне, во всяком случае, есть надежда. Крохотная. Микроскопическая. И наверняка с какой-нибудь подлостью, как вся Зона. Но надежда. Понимаешь ты, нытик, — надежда! Здесь сиднем сидеть да на могилу ходить — этим ведь Катю не вернёшь…

Не уговорил я его. Тогда — каюсь — побил маленько, только чтобы в чувство привести. Шум вышел, соседи милицию вызвали, и просидел я в «обезьяннике» сутки. Сидел и боялся, как бы Славка без меня не додумался наложить на себя руки. Но обошлось. Однако он по-прежнему ни в какую: отстань, мол, без тебя плохо, а с тобой тошно, уезжай в свой Коктебель, возводи там на своем участке ещё одну пристройку хоть в десять этажей…

Полмесяца прошло, а я его всё ещё не уломал. Но так и сказал ему: хрен я с тебя слезу, запомни это. У меня в родственниках самоубийц не было и не будет. Ещё разок побил его, но уже тихо, потому что в «обезьяннике» нет ничего хорошего, — он и не сопротивлялся. Никакого толку. Можно лупить боксерский мешок, скача вокруг него, а можно грушу, и она сама скачет, как ненормальная, а только ни мешок, ни груша не станут от битья чем-то иным — какими были, такими и останутся.

Ну что с таким фруктом делать? Нос ему сломать? Или руку? Или, может, пытать его по-инквизиторски? Так ведь тут не Зона — заметут и посадят. Шантажировать его — а чем? В математике я не спец и о работе Славки ничего не знаю. Да и вряд ли, думаю, его сейчас возьмёшь за живое отменой загранпоездки или какой-нибудь публикации в шибко умном журнале. Было бы у него любимое создание, хоть кошка, хоть хомячок — уж тогда бы я знал, что делать! Пусть и нехорошо мучить животных.

Додумался: сгрёб все его фотоальбомы, добавил компакт-дисков с семейными фильмами и фотографиями, сорвал со стены женский портрет и потащил на помойку — жечь. Вот тут Славик и сломался. Согласен, кричит. И словами меня разными. Я даже не подозревал, что математики тоже такие слова употребляют. Вот тебе и будущий мировой гений, Лобачевский хренов!

Нет, я не верю в Монолит. Могу сколько угодно разглагольствовать о нём с Сидором, могу накручивать сам себя: дескать, Монолит — моя цель, надо до неё дойти во что бы то ни стало, а ведь по большому счёту мне он нужен, как рыбке зонтик. Может, он и впрямь существует, но насчёт исполнения желаний — три ха-ха с посвистом. Не верю. Зато Вычет поверил, и я его доведу, раз взялся… докуда смогу. Пусть сам поглядит на все прелести Зоны и на то, что они с человеком делают. Пусть шкурой своей это почувствует. Пусть хоть на время забудет о Кате своей, а думает только о том, как выжить. Пусть хоть немного поживёт простыми, нормальными желаниями. И вернётся здоровым, смирившимся и осознавшим, что жизнь ещё не кончена…

Ну и при чём тут какой-то Зов?

Не спится. Хочу выйти на воздух и, не дойдя до двери, вспоминаю, что Сидор запер нас снаружи на висячий замок. Во избежание. В подсобке есть ещё одна дверь, ведущая в бар, но и она заперта. Сидор догадлив — оставил нам пустую трёхлитровую банку вместо ночного горшка. Где она? Ощупью нашариваю выключатель, загорается свет.

И немедленно — мощный удар снаружи в дверь! Ногой, конечно, но сила удара такова, что кажется, будто бревном.

— Чемодан!… — надрывается кто-то снаружи, перекрикивая несколько голосов. — А ну, пустите меня! Выходи, Чемодан, потолкуем! Пусти, кому сказано!…

Вычет спросонья хлопает глазами, тянется к автомату. За дверью шум и ругань.

— Здорово, Кипяток! — кричу я. — С чем пожаловал?

— Выходи давай!

«Подлый трус», — мысленно договариваю я за него, прикидывая, куда лучше встать или где залечь, если он начнёт палить в дверь. С Кипятка станется, он такой.

— Рад бы выйти, да не могу — заперт. Сижу, как водится, за решёткой в темнице сырой… А что за спешка?

Сделав Вычету знак укрыться, сам ныряю за стеллаж с консервными банками. Их много, авось пистолетную пулю они удержат. В прежние времена, сколько мне помнится, Кипяток предпочитал пистолет-пулемёт МП-5 всякому иному оружию, и я надеюсь, что его предпочтения с той поры не изменились. А ещё надеюсь, что у него хватит ума не стрелять сквозь дверь по выпивке и продовольствию — Сидор с него за это семь шкур сдерёт.

В ответ только рычание и ещё одно требование выйти.

— Кипяток! — кричу я. — В тот день, когда ты родился, урагана случайно не было?

Секунды на две наступает тишина. Кипяток сбит с панталыку.

— Какого ещё, твою мать, урагана?!

— Да того самого, что тебе башню снёс.

За дверью начинается ржач в полный голос, но рёв Кипятка заглушает все звуки. Исключительно мощная глотка.

— Да я тебе… — Следуют щедро приправленные матом обещания показать мне то-то и то-то, после чего несколько подправить мою анатомию. Вот ведь кабан безмозглый. Покажи ему направление и скажи, что так надо, — будет переть всей дурью до тех пор, пока не получит бревном по лбу. Дурак он, но со звериным чутьём на ловушки, потому и жив до сих пор. Впрочем, я готов поверить, что дуракам везёт и в Зоне. Были прецеденты.

— Эй, малец, взрослых позови! — кричу я. — У которых ключ! А нет — ломай дверь, так даже интереснее. Сидор тебе даст протезом по башке, а я ещё от себя добавлю…

Кипятка пытаются урезонить. За дверью начинается матерный диспут. Слышно, как кто-то рассудительный втолковывает: «Ну не здесь же… Завтра… Утром Штангель вернётся…». Это меня устраивает. Валяйте, ребята, ждите завтрашнего дня, который уже сегодняшний, а я вас ждать не буду. Уйду по-английски. А вы идите себе спать. Бай-бай. И дуролома своего заберите, а то ведь мне отлить помешали, и моему мочевому пузырю это совсем не нравится…

Трах! Новый удар. Ноги у Кипятка вроде машины для забивки свай, но сейчас даже он перестарался, и на эту пятку он теперь дня три будет наступать с гримасами и матюками. Дверь, однако, держится. А чего ей будет? Она ведь открывается наружу, а не внутрь, и расщепить её не удастся — жестью обита. Вот же кретин пьяный!

Странно, что Сидор не спешит нас выручать. Что у него на уме?

— Эй, Кипяток! Зомбак недоделанный! Ты бы ломик нашёл, что ли…

Любопытнее всего то, что он следует совету. Несколько секунд относительной тишины — и под яростное сопение с той стороны дверь начинает вздрагивать. Железный скрежет, лязг — и она отлетает на петлях, мотая замком. Кипяток врывается в подсобку с ревом, глазами бешеной коровы и короткой арматуриной на замахе. Трижды идиот. Снаружи темновато, а здесь горит свет. Кипяток мог бы выманить меня наружу или хотя бы дать своим ослеплённым глазам привыкнуть. Но велик мужик и напорист! Матёр, телесно обилен, и по меньшей мере две трети этого обилия — очень недурные мышцы. Бывший морпех, правда, очень бывший. Ну а я — бывший десантник. Тоже очень. Но Кипятка однажды отделал так, что тот неделю поправлялся. Не оттащили бы меня ребята — убил бы, наверное. И за дело. Неужели он забыл, как я его метелил?

Или, напротив, всё отлично помнит?

Да, я несколько растерял форму, наел толику жира, но сейчас преимущество на моей стороне. Подныриваю под арматурину и бью Кипятка ребром ладони. Не летально, а так. для вразумления. Не даю упасть, хватаю, волоку назад — и получи, приятель, в морду по-простому. Кипяток вылетает в черноту дверного проёма и шумно рушится в крапиву. Ничего, отлежится. Один нокаут ему не повредит. Остальным говорю ласково:

— Оставили бы вы нас в покое, мужики… Спать охота.

Они топчутся. Я почти не вижу их, но знаю, что тут и Хвост, и Кудеяр, и ещё, наверное, кто-нибудь из ветеранов. Поскольку я ещё жив, делаю вывод: они без особого дела пришли, просто проследить, чтобы мы с Кипятком не поубивали друг друга. Всё, ребята, мы без вас обошлись, катитесь прочь.

— Слышь, Чемодан, — подаёт голос Кудеяр, — зря ты сюда явился.

— Да я уж начал догадываться… А что так?

— Будто не знаешь. Наводка на тебя нехорошая. Мне вчера пришла на ПДК. Да всем пришла!…

— Это насчёт Зова, что ли? — почти натурально веселюсь я.

— Ага.

— Из-за того, что я вернулся? Вам тут что, мозги выжгло? Кипяток вон тоже уходил из Зоны навсегда, ну а потом? Вернулся. Он, значит, тоже под Зовом?

Кудеяр мнётся и кряхтит.

— Мы ему так и сказали, а он заорал, что его случай совсем особый, ну и разошёлся… Ты на него зла не держи.

— Не буду. И на вас не буду, если доспать дадите.

Они уходят выковыривать из крапивы Кипятка и наконец удаляются, волоча тело. Я закуриваю, притворяю дверь и, прежде чем выключить освещение, запоминаю, где лежат наши вещи. Рюкзаки полны ещё с вечера — я набил их на «автопилоте», а потом уж завалился спать. Некоторые дела не следует откладывать на завтра, даже если ты пьян, как зюзя.

— Будем уходить? — шепчет Вычет.

— Через полчаса, — отвечаю тоже шепотом. — Можешь ещё поспать.

А сам наконец-то пристраиваюсь к трёхлитровой банке.

Мы выходим, когда над Зоной вот-вот появится заря — может быть, лиловая, может быть, гнойно-жёлтая, а может, изумрудно-зелёная, как вчера. Никогда не угадаешь заранее. Старожилы помнят «чёрные рассветы» и дни, тёмные, почти как ночь. Сейчас нас это устроило бы.

Вычет стреляет глазами по всем направлениям и пригибается, как в траншее под артобстрелом. Не въезжает в ситуацию, глупыш. Спрашиваю его негромко:

— Как переводится слово «сталкер», знаешь?

В английском он дока.

— Либо как «крадущийся», либо как «гордо вышагивающий». Забавное слово.

— Так вот, — внушаю, — сейчас ты гордо вышагивающий. Бесшумно, но гордо. Понял?

Я не рассчитываю на то, что наш уход останется незамеченным. Но пусть видят те, кто бдит, охраняя лагерь: мы уходим достойно, как уходят в глубь Зоны все нормальные сталкеры, и мы не боимся своего клана. Стрельнут в спину из снайперской винтовки? Надеюсь, что нет. Но стрельнули бы почти наверняка, если бы мы не уходили, а уползали, как ужи.

Мы по-прежнему идём на восток, и лишь тогда, когда, по моим соображениям, нас уже точно никто не отслеживает, сворачиваем на юг, потом на запад, а потом на север, закладывая огромную петлю вокруг лагеря. Прикопанный со вчерашнего вечера «шнек» лежит на месте, и я сразу завладеваю им, поскольку по-прежнему иду впереди. Теперь только на север, и как можно скорее преодолеть мешанину из скоплений аномалий — основное пастбище сталкеров клана Штангеля. Дальше… ну там поглядим, что дальше.

Тонкий тревожный писк — и сразу мурашки по всей коже.

Чуть приподнимаю руку, и Вычет замирает на месте. Он быстро научился. Иного дуболома учишь-учишь, а толку нет. Окочурится, а ты думай: твоя в том вина или его?

Уже совсем рассвело. Заря сегодня была не цветная, а просто светло-серая, что для нас даже лучше — глазу привычнее. Но никакой аномалии я не вижу.

И всё же она где-то рядом. Внимательно разглядываю корявые деревца, кочки, валежник. Ничего. Большой выворотень неподалеку растопырил узловатые корни. И там вроде ничего нет… Зачерпываю полные ладони прелой листвы, расшвыриваю во все стороны — никакого эффекта. Аномалия есть, но она никак не проявляет себя.

Крохотный, всего в пядь длиной шажочек вперёд — и меня начинает трясти, а волосы встают дыбом. Шаг назад — сразу отпускает. Ай да «шнек», спасибо тебе! Ещё шаг назад. Теперь шаг влево. И ещё один. И ещё. Нормально.

— За мной.

Вычет послушно идёт в кильватер. Но от вопроса удержаться не может:

— Что это было?

Не оборачиваясь, машу на него рукой, чтоб заткнулся. Откуда мне знать, что там было? Ясно только, что какая-то дрянь, не обнаруживаемая детектором. Может, аномальная «зыбь», перед которой все болотные топи в мире — слабаки. Может, «мясорубка», может, гибрид. А может, что-нибудь новенькое, о чём я не имею никакого понятия. За три года в Зоне многое могло измениться.

Я насторожен. Аномалии любят сбиваться в кучки, но эта, похоже, одиночная. Чёрт, да я даже не уверен, была ли это аномалия. Кто сказал, что «шнек» предупреждает только о них? Может, ему ещё не нравится что-нибудь безобидное, вроде кротовьей норы под землей?

Ещё ничего толком не началось, прошли совсем немного, а Вычет уже тяжело дышит. Он не привык носить тяжести и под рюкзаком быстро устаёт, хотя там всего-то килограммов двадцать пять. Я бы и больше консервов взял, да не поместились. Сам тоже тащу изрядный груз. Молчание Сидора и наш ночлег в подсобке я принял за приглашение помародёрствовать, да и за что ещё я мог это принять? В расчёте на «шнек» Сидор сделал на нас ставку — впрочем, небольшую для него. Кто всегда в барыше, так это торговцы, а по Зоне слоняются одни придурки — это мы знаем не только из официальной пропаганды. Золотые слова. Уж так устроена жизнь, что тот, кто больше работает и сильнее рискует, меньше получает. А только сталкеров всё равно не убывает.

Но я сдержу слово. Если вернусь, Сидор получит свой «шнек», Вычет излечится, а я получу кругленькую сумму и вернусь к Аде. Кусок земли прикуплю и гостиницу на нём отгрохаю. Уже из-за этого стоило ещё разок сходить в Зону!

Скрепя сердце объявляю привал на десять минут. Вычет устал, дохлятина, дышит с присвистом. Начинаю на него злиться, я с утра всегда недобрый. Впрочем, я недобрый, да сытый, а он голодный. Куда банку? Банки не трогать. На, жри колбасу с черствым хлебом, запивай колой. Скоро придётся пить из луж, процедив через тряпку ржавую воду. Ну, набил брюхо? И рюкзак небось немного полегчал? То-то же. Что не на плечах, то в брюхе унесём. Готов? Вперёд!

Лес какой-то чахоточный, но в Зоне это нормально. «Шнек» молчит. Идём ходко. Впереди большая поляна, я хорошо её знаю. На ней когда-то была деревня — не деревня, хутор — не хутор. Всё равно от хат остались одни фундаменты, а мачта геодезического знака шагах в пятидесяти от крайнего фундамента, сколько я её помню, всегда была свёрнута в спираль и загнута к земле. Здесь всегда аномалии, то там, то сям, но огибать поляну по лесу не рекомендуется из-за псевдопсов. Сколько наш клан с ними ни воевал, облавы даже устраивали, а толку чуть. На поляну эти твари не сунутся, не дурные, — ну а мы не настолько дурные, чтобы обходить поляну лесом. Аномалии нам как-то ближе.

Попискивает «шнек», бегут по коже мурашки… Ага, вижу. Сначала на детекторе, а вскоре и глазом.

— На десять часов «электра», на два часа — «воронка». Идём прямо… Стоп. «Карусель» на двенадцать часов, берём левее…

Обычно мне становится жарко в таких местах, но сейчас меня трясет озноб. Я иду и браво командую, но чего мне это стоит! «Шнек» явно предназначен для пугания более толстокожих… Что опять?… Ну вижу, вижу. Ещё одна «воронка» прямо по курсу. Слева?… Нет, обход слева мне что-то не нравится, пойдём справа…

Специально для Вычета подбираю камешек и швыряю его по касательной к «воронке». Метров пять кусочек кремня летит нормально, потом его заносит вбок, и по сужающейся спирали втягивает в гравиконцентрат. Кажется, он успел сделать пять полных оборотов, прежде чем юркнул в глину и ушёл вглубь. Последние обороты сосчитать трудно — уж очень велика скорость. Видал, а?

Вычет показывает глазами, что да, видал, — но, кажется, он не очень впечатлён. Возможно, он думает, что перед ним хорошая модель чёрной дыры, хотя я уже зарекся гадать, о чём он думает. Кто их поймёт, этих гениев. Тут самое приятное в том, что для успеха дела понимать их не обязательно.

В прежние времена я здесь пасся. Мало добычи, но и риска немного. Вон в пыльной траве справа лежит что-то, похожее на «выверт». Обыкновенная вещь, разменная мелочь Зоны. Не стану подбирать — мы сейчас не пасемся, мы спешим оторваться. Крюк вокруг лагеря съел целый час. Фора тает. Никогда я не ходил так быстро в окружении аномалий, однако надо ведь когда-нибудь попробовать… Сзади пыхтит Вычет…

И падает, вскрикнув. Приглушенный звук выстрела настигает меня тоже в положении лежа.